Игры мудрецов

Дэлия Мор, 2017

Сколько я буду искать своё место в жизни? Метаться и не знать, что делать? Возможно, если бы мы с генералом родились не на этой планете, в ином времени и под другими звездами, то все было проще. А пока есть мудрецы, правители, легенды, идеи, цели и жестокие игры, я буду мотыльком лететь на его свет с закрытыми глазами. Иначе на самом деле сойду с ума.Обложка создана Ольгой Волковой с использованием изображений с сайта shutterstock.

Оглавление

Глава 6.…и воскресла

Машина затемно привозит в особняк к запасному выходу. Наилий ждет, сидя на верхней ступеньке узкого крыльца, а на гравийной дорожке возле цветастой клумбы в черном комбинезоне и таком же черном настроении стоит майор Рэм. Лысый стервятник осматривает меня с ног до головы и презрительно кривится.

— Бред, — коротко говорит вместо приветствия и отворачивается.

Генерал поднимается, цепляясь за перила лестницы. Макушкой задевает точечный светильник в козырьке. Освещение рисует рваные тени на лице полководца. Мрачен и сосредоточен, как никогда.

— Дэлия, скоро приедет либитинарий вместе с толпой специалистов, чтобы организовать церемонию. Прятаться надо уже сейчас, — Наилий говорит глухо, словно на нем медицинская маска или траурная вуаль. — Я увижу тебя только завтра. Не знаю, сможем ли поговорить. Иди с Рэмом. Он покажет тебе второй этаж и комнаты виликусов.

Генерал обнимает и целует в висок. Прижимаюсь к нему, закрыв глаза. Вдыхаю фантомный аромат эдельвейса, настраиваюсь, пропуская через себя эмоции, и не чувствую ничего, кроме хрупкой корки льда под пальцами. Глухая оборона. Неприступный бастион выдержки и терпения.

— Хорошо…

Не успеваю ничего сказать, Наилий делает шаг в сторону и молча обходит меня. Камни хрустят под подошвами форменных ботинок генерала, удаляясь от меня тревожным шепотом. Мертва, забыта, потеряна. Исчезла. Мотылек разбивает стекло фонаря и влетает в пламя. Вспышка осознания отдает болью в затылке. Больше не мудрец.

— Как мне называть тебя, новый виликус? — ехидно спрашивает Рэм.

— С вежливыми обращениями покончено?

Стервятник скалится, закладывая руки за спину и обдавая жарким дыханием на выдохе:

— Между нами по статусу два офицерских звания. Захочу, буду называть тумбочкой или табуретом. И чем быстрее ты привыкнешь, дарисса, тем легче будет. Имя!

Как раз сейчас ничего не придумывается. Дэлия, Децим? Только не Децим! Тулий или Квинт, а, может быть, Сервий?

— Тиберий, — выпаливаю то, что стучится в сознание и цепляется за него изо всех сил.

Рэм хмыкает, молча открывает дверь и уходит в полумрак дежурного освещения. Шагаю за майором и запинаюсь об мешок на полу.

— Переодевайся, Тиберий. Свою одежду с планшетом и гарнитурой клади в мешок. Рядовому такие девайсы не положены.

Мне теперь много чего не положено. Пререкаться со старшим по званию, выбирать, что носить и где спать. Снимаю платье через голову и начальник службы безопасности запоздало, но отворачивается. Меня обида на Наилия гложет. Рэм — последний цзы’дариец, которого я хотела посвящать в тайну своей смерти.

— Тьер! Бездна знает что! — возмущенно пыхтит стервятник. — Кого мы хотим обмануть дешевым маскарадом?

Забираюсь в черный рабочий комбинезон и застегиваю молнию. Одежда висит на мне, как на вешалке. То ли с размером ошиблись, то ли все виликусы так ходят, шаркая штанинами и рукавами. Мешок с моим платьем Рэм отбирает и кивает за спину. Иду.

— Маску надень, — ворчит майор, — и запоминай легенду, Тиберий. Служил ты в звезде дозорных лейтенанта Демиса Гракха три дня сразу после училища. Забросили вас на алый планетоид Дельта-Гамма в системе Мангуста. По заданию ты охранял ученых, изучающих редкие формы жизни в естественной среде обитания. Говорили тебе, идиоту, не отходить дальше защитного периметра, но тебе, стоя на посту, приспичило отлить. И ты, гнарошева задница, зашел за камень. Постеснялся. Там тебе гейзер между ног и вдарил. И все, плачьте дариссы, пишите письма в медотсек мелким шрифтом. Ожоги восьмидесяти процентов тела, бесконечные пересадки кожи и полная импотенция.

С каким удовольствием майор рассказывает. Сам сочинял, не иначе. Темный коридор заканчивается лестничной клеткой, вместо отделки кругом едва оштукатуренный бетон и серо-синяя краска на стенах. Внутренняя часть особняка, не предназначенная для глаз любовницы генерала. Поднимаемся на второй этаж, и я по пути отсчитываю безликие двери, чтобы не запутаться. Табличек, номеров или хотя бы рисунков на них нет. Как местные ориентируются?

— А теперь серьезно, — говорит лысый стервятник. — В настоящей легенде ты — важный свидетель преступления и строго засекречен. Это полностью объясняет специальную маску даже на лице виликуса. Мы часто так прячем бойцов, ничего удивительного в твоем внезапном появлении в особняке нет. Таких, как ты, мотает по разным подразделениям на низших должностях. Официально все рядовые, а на деле могут оказаться хоть лейтенантами, хоть капитанами. Был связистом, стал медиком, был разведчиком, стал виликусом и так далее. Держи таблетки для смены голоса. При мне глотай. Вот так. Одной дозы хватает на сутки, завтра повторишь прием. Не отлынивай. Начнешь говорить своим голосом, накажу. Теперь дальше. Жить будешь в одной комнате с Труром. Он хоть и рядовой, но у виликусов главный. К командиру обращаться только на вы и с максимальным уважением. Это понятно, Тиберий?

— Так точно, майор Рэм.

Стервятника снова перекашивает судорогой, он смачно ругается сквозь зубы, а потом останавливается у пятнадцатой по счету двери.

— Плевать я хотел, как ты справишься с круглосуточным ношением маски. Спать будешь на верхней койке, ходить в общий туалет. Перенаселен этаж, укомплектован штат в особняке даже сверх нормы. Флавий капитана получил, а не переехал. Некуда. Зато новый либрарий явился. Лейтенант, отдельную комнату нужно. Отказал я ему, к рядовым поселил. А тебя, генеральскую…

Рэм подавился последним словом, а меня дернуло. Звание майора не дает ему право меня оскорблять.

— Любовницу? Подстилку?

— Женщину, — рычит начальник службы безопасности, — тоже в отдельную? Обойдешься. Свободен. Через полчаса отбой.

Разворачивается и уходит, гулко печатая шаг по пустому коридору. Я только сейчас замечаю, как тихо вокруг. Будто все вымерли и этаж заброшен. Толкаю рукой дверь — никого. Узкое окно, закрытое рулонной шторой, двухъярусная кровать с колючим шерстяным покрывалом, тумбочка, рабочий стол и стул. Аскетично, практично, функционально и безлико. Как во всем особняке, как в каждом здании пятой армии. Как во взгляде и голосе Наилия сегодня вечером.

— Кхм, — слышу за спиной и оборачиваюсь, — как звать-то?

— Тиберий, — хриплю специально, таблетки еще не успели подействовать.

— Меня Трур.

Голос синтезирован, я уверена. Интонаций нет, слышится посторонний шум металла. У Трура над ухом имплантирован слуховой аппарат, а вместо ног протезы. Виликусами идут служить по разным причинам. Не обязательно быть инвалидом, достаточно захотеть мыть пол в особняке генерала и стричь газон на лужайке внутреннего двора. Многие считают престижным оказаться рядом с хозяином сектора. Если не офицером, то хотя бы так.

— Ночью можешь снять маску, — предлагает Трур. — Я знаю про секретность, но с нижнего яруса да в темноте твое лицо точно не разгляжу. Не мучайся зря. Я понимаю, как в ней жарко и тяжело.

— Спасибо, но нет.

Не хочу рисковать. Не привыкла еще к новому образу. Утром проснусь без маски, да так и пойду умываться, обо всем забыв. Скандал будет фантастический.

— Ладно, — кивает Трур, — тогда ляжешь спать, хлопни два раза в ладоши, свет выключится.

Тянет за молнию и выбирается из комбинезона, оставшись в одном белье. Тело чистое, шрамов нет. Сильный, красивый мужчина. Заставляю себя отвернуться от протезов. Левый до колена, а правый выше. Черные, металлические, бесшумные. Поднимаюсь по лестнице на второй ярус и ложусь спать не только в маске, но и в комбинезоне из страха, что утром Трур проснется раньше меня и увидит обман. Завтра все будет обманом — и моя смерть, и моя жизнь.

Площадка для посадки катера на одной из крыш Равэнны. Город плещется внизу приливами и отливами автомобилей, поблескивает фарами и утробно урчит. Еще немного и сыто облизнется. Ветер дует в спину, оборачиваюсь на шепот:.

— Ме…ди…ум

Он стоит передо мной в черном военном комбинезоне и молчит, даже не улыбается.

— Кто ты?

Делаю шаг и слышу хруст мелкого гравия под ногами. На мне ботинки и комбинезон. Выше. Белый ремень и бластер с военным посохом. Еще выше. Поворачиваю голову. Погоны расплываются золотом. Не вижу, сколько полос.

— Кто я?

Снова молчит, будто рот зашили или приказали. Рядом второй. Выше и сильнее, шире в плечах. Волосы длинные падают на глаза, и этот второй все время облизывается.

— Кто ты?

Теряю терпение и топаю со злости ногой. К хрусту примешивается стрекот. Оглядываюсь — жуки. Черные, блестящие, копошатся подо мной. Раздавила несколько — желтым и белым торчат наружу. Чешуйки подхватывает ветер и уносит с площадки.

Еще есть третий. Маленький и веснушчатый настолько, что на лице нет места. Сплошной солнечный ожог через мелкое сито. Уже не спрашиваю, просто жду. Четвертый, пятый, шестой.

— Все?

Кивают синхронно, значит, слышат меня и понимают команды. Только будут ли подчиняться?

— Будем.

Шесть голосов рождают ступенчатое эхо.

— Кто я, говорите!

Срываюсь в крик и хожу от одного к другому, раздавливая жуков, вглядываясь в холодные бесстрастные лица. Молчат, только сильнее вытягиваются струной.

— Хорошо, я сама придумаю вам имена.

— Уже, — отзывается первый. — Юрао.

— Лех, — говорит второй.

— Инсум, — шепчет третий.

Ветер уносит имена вихрем сломанных крыльев мотыльков.

— Тиберий, подъем!

Резко открываю глаза и вижу темный потолок. Тихо в комнате, даже дыхания не слышно, хотя внизу спит Трур. Жарко в комбинезоне, тело от перегрева будто ватой обложили. Слабость прочно поселилась в мышцах. Расстегиваю молнию и поднимаю черную маску на лоб. Лицо чешется, скребу ногтями с наслаждением. Сколько так выдержу? И что это был за кошмар странный?

«Юрао, ты здесь? — чувствую мысленный ответ далеким шепотом. Таким же, как эхо от шести призрачных голосов. — Ты там один?»

«Нет».

Снова кажется, что голосов стало больше. Беда. Обострение? То самое, которым пугал психиатр. Доигралась без таблеток. Способности не хотела блокировать.

«Неужели, правда, шестеро?»

«Говорить могут только трое».

Почему молчат остальные, не спрашиваю. Жутко так, что не до этого. Комната качается и подергивается дымкой. Может быть, я до сих пор сплю? Бывает же продолжение сна. Щипать себя за руку лень. И так понимаю, что наяву.

«Откуда вы взялись?»

«Звала нас, и мы пришли».

Врут. Не звала я, не помню такого. Или не чувствую и не понимаю. Даже голос Юрао от собственных мыслей иногда отличить трудно, а если голосов больше, чем один? И как долго так было?

«Почему сейчас заговорили?»

«Ты изменилась».

И снова не понимаю, кто отвечает: Юрао, Лех или Инсум?

«Лех старший среди нас. Он не будет говорить с тобой. Юрао выбрали».

Накрываю лицо подушкой, чтобы не слышать собственный стон. Теперь только Аттия может сказать, сошла ли я с ума окончательно. Матушка видит всех духов, Юрао даже слышала. Не знаю, что лучше — паника или истерика? Мечусь между ними и слышу снизу скрип.

— Тиберий, ты проснулся? — спрашивает виликус.

— Да.

— На выход тогда. Умываться, пока все спят.

Здравая мысль, но быстро успокоиться все равно не получается. Дышу мелкими глотками и переваливаюсь через край койки на лестницу. Пока нащупываю ногой перекладину, виликус успевает одеться и обуться.

— Вы куда? — спрашиваю, радуясь, что таблетки, наконец, изменили голос.

— Ты куда, — поправляет Трур. — С тобой.

Икаю от испуга, вцепившись в лестницу.

— Проконтролировать, — непреклонно заявляет старший виликус, толкая дверь рукой, — ну и показать заодно, где у нас общий душ.

Коридор будто психиатрическая клиника ночью. Та же вязкая тишина и пустота. Прямые переходы с четким ритмом дверей одинаковы в любом месте. Не важно, чем окрашены стены, какие висят светильники — просто тоннель, несущий вперед, как вагонетку под уклон. Иду, не чувствуя шагов, тянусь за силуэтом виликуса. Общий душ третий от лестницы. Внутри светло и пахнет самодельным мылом. Вдоль левой стены ряд умывальников с зеркалами, вдоль правой — душевые кабины. Отделано помещение прохладным голубым мрамором. Краны, ручки, держатели для полотенец — хромированные. Сами полотенца белоснежные, на каждом глиф с именем. Личные, подписанные. Трур запускает меня и встает в проем двери.

— Мойся, я не обернусь.

Зубы чищу, размазывая пасту пальцем по деснам. Плещу в лицо холодной водой и отфыркиваюсь. Распаренная под маской кожа успокаивается. Хороший выход с ранним подъемом. Вечером умываться тоже буду после команды отбой.

— Сколько циклов отсчитал с рождения?

Синтезированный голос скрипит, и виликус трогает черную блямбу импланта над правым виском. Главное сейчас — не ошибиться. Рядовые оканчивают училище на восемнадцатом цикле, лейтенанты позже на пять циклов. Рэм пошутил насчет ожогов и импотенции, но остальной части легенды, как я понимаю, нужно придерживаться:

— Восемнадцать.

— Мелочь пузатая, — заявляет виликус уже гораздо чище и тембром голоса выше. Отрегулировал. — Теперь понятно, почему правильный такой. Временами до дурости.

Обижаюсь на «пузатую мелочь», но молчу. Конечно, до дурости. Так боюсь разоблачения, что сплю в одежде. Скатываю маску обратно до подбородка и шагаю к выходу.

— Подожди меня, — просит Трур, — в смену все равно вместе заступаем.

Пока он находит свое полотенце и вешает его на плечи, я сажусь на стул. В сон тянет, не привыкла вставать так рано. Наилий всегда жалел и не будил, а в закрытом центре подъем был гораздо позже. Темно за окном и тихо, даже птицы еще не проснулись. Голову клонит, закрываю глаза и качаюсь вперед. Скверно, нельзя засыпать. Чешу бровь через маску и пластыри на сведенных шрамах. Перевязку нужно скоро делать, а я не знаю как. К местному врачу попроситься на прием? Бездна бы взяла майора Рэма с его сарказмом! Вот здесь бы легенда с гейзером между ног пришлась к месту. При ожогах тоже показаны пересадки кожи. Но там вроде бы восемьдесят процентов тела, а у меня кисти руки чистые. Они должны быть обожжены или нет? Ох, все равно нужен Публий, не получится ничего другого придумать.

— Сидишь, как горные, — замечает виликус, а я вздрагиваю и оглядываюсь.

Проклятье, нахваталась от Наилия! «Горные» везде сидят, поджав под себя ноги. Даже на стульях. Думать о шестерых духах некогда. По лезвию ножа хожу с этой маскировкой. Сейчас придется объяснять, почему так сижу. Или придумывать, где видела горных. В легенде о детстве Тиберия ни слова не было. Что ж, Рэм сам виноват, что не сообщил подробностей. Теперь я буду сочинять, а он пусть подстраивается. Извините, Ваше Стервятничество, безвыходная ситуация.

— Из девятой армии я, — отчаянно вру Труру. — Горный интернат.

Виликус растирает густую мыльную пену по щекам и берется за станок.

— Интересно, — тянет он и без интонаций искусственного голоса это слышится странно, — там провалы были по наборам, закрыть их до сих пор пытаются. Восемнадцать циклов, говоришь? Уж не самого ли мастера выпускник?

Иногда удача и меня ласково целует в макушку. Хотя виликус мог и ловить на лжи таким образом. Придется рисковать:

— Его самого.

Трур ведет бритвой по шее снизу вверх, оставляя дорожку гладко выбритой кожи. Одно из тех занятий, которое я никогда не смогу сымитировать, притворяясь мужчиной.

— Как он там поживает? По-прежнему невыносим?

— А как же, — хрипло отвечаю я. — Зверствует на тренировках, жжет свои сандаловые палочки и сушит карамель в бумажном пакете.

Виликус хохочет, резко убрав бритву от горла. Смех гортанный, раскатистый, синтезатор речи гудит на пиковых уровнях громкости

— Помню, как резал ту карамель, — рассказывает Трур, прополаскивая станок под струей воды. — Бруски должны быть совершенно одинаковыми. Чуть ножом вильнешь, и мастер возвращает переделывать. Я неделю питался бракованной карамелью, пока не научился резать ее идеально.

Вполне в духе грозного начальника интерната. Улыбаюсь под маской и спрашиваю:

— А ты давно выпустился?

— Тридцать семь циклов назад, — отвечает виликус. Глаза округляю от удивления и слышу новый взрыв смеха. — Да, я так же стар, как наш генерал. Можешь не считать в уме, тренировались мы вместе.

Выросли в одном интернате, Трур — виликус на протезах и с имплантами, а Наилий с Марком стали генералами. Чудны твои игры, Вселенная. От тяжелой мысли опускаются плечи, с усилием цепляю улыбку на лицо и бодро спрашиваю, играя восторженного мальчишку:

— Здорово, наверное, есть что вспомнить. Никто вот так с генералом близко…

— Да уж, — усмехается Трур, — но пересекались мы редко. На седьмом цикле меня привезли в интернат, а Наилий уже там был с рождения. Вся его группа тренировалась отдельно. Генетические эксперименты, идеальные солдаты. В свои восемь они умели то, что нам и не снилось. Окрестные горы излазили вдоль и поперек. Нычки у них там были, схроны с полезной и запрещенной всячиной из деревни. Мы завидовали и надеялись, что догоним их в мастерстве хотя бы к выпуску, но нет. Лабораторные мальчики так и остались недосягаемыми вершинами.

— Понимаю, — вздыхаю я, хотя никогда не смогу понять. Не росла в интернате, чужую жизнь на себя примерила, — у меня дома плакат висит с фотографией Его Превосходства. Смотрел на него каждый день. Думал, что вырасту и стану таким же.

— Вырастешь еще, — ободряюще кивает виликус, — только дурь из башки выветрится. Много ее там.

Еще бы. Целый психиатрический диагноз и шесть духов. До инсценировки собственной смерти додумалась, а теперь заперта внутри рабочего комбинезона, и придется мне всю погребальную церемонию мыть, чистить и стирать. Не отпустит меня Трур, не позволит лентяйничать. Виликус выключает воду и вытирается полотенцем.

— Пойдем, суматошный день сегодня будет. Успеть нужно вылизать особняк к приходу гостей.

— А что случилось? — тщательно изображаю удивление.

— Женщина у генерала умерла, — сухим тоном синтезированного голоса отвечает Трур, — говорят, что отравилась. Молодая совсем, еще жить да жить, зачем? Шептались, что с головой не все в порядке было, но теперь-то что? Саркофаг и белое платье. Кому лучше сделала?

Смотрит на меня, а я отворачиваюсь. Будто уже сижу с ним без маскировки и слушаю упреки. Да, это я все придумала ради пророчества и новой тройки. И мне мучительно необходимо присутствовать на собственных похоронах. Что ж, придется еще немного расширить легенду.

— Тиберий? — трогает за плечо виликус.

— Знал я ее, — сочиняю на ходу, словно снимая информацию из-за потенциального барьера, как умеют делать Поэтесса и Маятник, — меня мать специально в горный интернат отдала, а до этого я на равнине жил. По соседству с Вестой. — Называю свое самое первое имя, ныряя в темные воды похороненных воспоминаний. Трур замирает рядом со мной, склонив голову на бок. — Дружили мы, часто играли вместе. Она мне письма в интернат писала, все приехать обещала, да бедно они жили. Мать ее так и не отпустила. А на пятнадцатом цикле письма приходить перестали. Я почти в любви признался, а она забыла про меня.

Хлюпаю носом, входя в роль, и чувствую, как несет в творческом порыве. Мне бы книги писать, а не анкеты для классификации цзы’дарийцев составлять.

— И я думал, что забыл, пока не увидел ее в телевизионной панели на балу с генералом. Уже здесь, на равнине, когда под маской оказался. Чуть не бросился в особняк, чтобы найти ее, дурак, но вовремя остановился. Куда мне с секретностью? А потом сообщили, что в виликусы переводят. Я чуть с ума от счастья не сошел. Поговорить нельзя, но думал, что хотя бы посмотрю на неё издали. Прибыл в особняк, а она…

Давлю из себя слезу и кладу пальцы щепоткой на переносицу.

— Бездна, — тихо шипит помехами Трур, — бывает же так.

— Я теперь даже попрощаться не смогу.

Смотрю на него со слезами на глазах, может, дрогнет сердце и отпустит на сегодня? А завтра я все отработаю. Виликус думает и молчит. Долго, у меня уже ноги начинают болеть, и я ставлю их на пол.

— Саркофаг днем в атриуме стоять будет, можно поменяться с Сентием и дежурить там, но если будет толпа, ты близко не подойдешь.

Вздыхаю и киваю на каждое слово, а Трур продолжает размышлять вслух:

— Мы рано проснулись, Его Превосходство в штаб точно не поедет, значит, на тренировке сейчас. Саркофаг на третьем этаже, я знаю где, идем.

Хватает меня за предплечье и тянет, не давая возразить. Ныряет в полумрак коридора и подгоняет: «Быстрее, быстрее!» Несуществующие боги, это совсем не то, что я хотела! Зачем мне смотреть на загримированный труп, я в атриуме должна сидеть среди гостей! Но остановить Трура не легче, чем поймать сачком пролетающую мимо пулю.

Смотрите также

а б в г д е ё ж з и й к л м н о п р с т у ф х ц ч ш щ э ю я