Женственность

Доротея Джерард

Роман австрийской писательницы шотландского происхождения, созданный на рубеже XIX и XX веков, отражает социальную повестку своей эпохи в увлекательной беллетристической форме. Перевод Светланы Станевич выполнен с английского языка по изданию 1903 года.

Глава 4. Бекки Шарп

Уже стемнело, когда Клара вернулась домой, которой фактически уже не был её домом, и чей кров она намеревалась покинуть при первой же возможности. Способ сделать это был ей указан; ей надо было только принять решение, и тогда, по крайней мере, её ближайшее будущее будет определено, но она всё ещё не могла решиться. Нет, она не осталась глуха к увещеваниям фройляйн Поль, они нашли отклик в её душе. Для её предприимчивой натуры заманчивой казалась мысль порвать с условностями прошлого, а тем более ей, в её положении, перспектива независимости представлялась радужной, и ведь действительно мир прогрессирует во всех отношениях, так почему бы ему не прогрессировать и в том, о чём говорила фройляйн Поль? И всё же, и всё же…, несмотря на всю правдоподобную аргументацию, на крупицы истины, похороненные под грудами риторических воззваний, было во всём этом что-то, что внутренне противоречило самой её сути, а она была ещё слишком молода и неопытна, чтобы понять, что возвышенная риторика входит в противоречие с её женственностью, той женственностью, что не была ни «старой», ни «новой», но — вечной.

Ошибочно предполагать, что все женщины женственны по определению, точно так же, как полагать, что все мужчины мужественны. Женственность имеет свои градации, как и большинство вещей в мире, не все в равной мере наделены качествами хороших жён и матерей, так же как и здоровьем и богатством. На каждом шагу мы встречаем женщин, у которых качества жены и матери присутствуют как рудимент, но есть и такие, что естественным образом воплощают в себе эти свойства и предстают как идеал, как образец женственности; точно так же не каждая лошадь обладает всеми свойствами, ожидаемыми от лошади, но из-за этого она не перестаёт оставаться лошадью, и цветы не одинаковы в своей красоте, но все они — цветы. Поистине та, которая в полной мере одарена даром женственности, в которой полностью развернул свои лепестки этот дивный цветок, — благословенна на земле, а Клара была одарена, хоть и не знала и не задумывалась об этом. Она чувствовала глубокий, хотя бессознательный, интерес к тому, что всегда считалось обязанностями женщин, при виде любого встреченного ребёнка её сердце начинало учащённо биться, а руки тянулись к нему с лаской. Она была заботливая мама для всех своих кукол, даже в те дни, когда её единственной куклой было жалкое тряпичное созданье, набитое опилками с арены цирка. Когда ей исполнилось пятнадцать, баронесса намекнула, что пора отложить кукол в сторону, и хотя её пожелание было исполнено, Клара с тех пор чувствовала, что руки её стали пусты, и смотрела со скрытой завистью на каждую мамочку с ребёнком в кругу своих знакомых. Её сердце и чувства ещё молчали, но энтузиазм, пока не обращённый ни в какое действие, уже пылал в ней. Ей исполнилось двадцать, и многим казалось, что её темперамент холодный и ровный, если в ней и было какое-то подводное течение, то на поверхности оно не отражалось рябью. До сего дня она не анализировала свои чувства, не задумывалась, почему рождена женщиной, а не мужчиной, но теперь, взволнованная рассуждениями фройляйн Поль, могла ли она оставаться по-прежнему бездумной?

Усталая, озадаченная, пошла она в свою спальню после одинокого ужина.

— Возможно, сон прояснит мои мысли, — думала она, положив голову на подушку. — Утро вечера мудренее.

Однако сон не приходил. В её воспалённом сознании мелькали видения, то целеустремлённая студентка-медичка в развевающемся халате, то какая-то потёртая учительница голодного вида. Итак, ей нужно, не откладывая, выбрать между этими двумя, она словно заново родилась, и выбор судьбы стоял перед ней.

— Так не пойдёт, — наконец сказала себе Клара, пометавшись полчаса. — Мне нужно рассудить здраво, значит, нужно выспаться.

Она зажгла свет и пошла за книгой, надеясь, что та подействует как снотворное. Ей попалась «Ярмарка тщеславия», она начала читать её в тот день, когда слегла баронесса. Клара всегда заботилась о том, чтобы читать достаточно книг по-английски, и сейчас, захватив её, она отправилась в постель.

Много позже Клара иногда думала о том, как изменилась бы её участь, возьми она в тот раз какую-то другую книгу, но это были пустые размышления, учитывая то, как много орудий в руках у судьбы.

Клара дошла до четвёртой главы, но почувствовала, что ей трудно сосредоточиться на достоинствах Джозефа Седли. Он был, конечно, забавен, но до чего же ничтожен!

«Боже, какое же это благословение, что женщины не прибегают к своей власти чаще! Не в наших силах ей противиться. Стоит им лишь намекнуть на свою благосклонность, и мужчины тут же падают на колени, стары ли они или безобразны, всё равно. И я утверждаю как истину, что женщина, при благоприятных условиях и если у неё нет горба, заставит жениться на себе любого мужчину. Остаётся только возблагодарить небо, что эти прелестные создания, в невинности своей, сами не знают своего могущества. Если б знали, у нас не было бы путей спасения».

Сначала Клара пробежала глазами эти строки, не вникая в их смысл. Они скользнули по поверхности её ума, но что-то в них её зацепило, она перечла снова, и её глаза широко раскрылись.

Она выронила книгу на атласное покрывало и уставилась в потолок.

Неужели это правда? Это написал мужчина, — знаток человеческой натуры, которого сравнивают с Шекспиром. «Не в наших силах ей противиться». Но если это так, что же с тем «рабством», о котором столь яростно говорила фройляйн Поль? Женщины вовсе не рабыни и не игрушки, они — владычицы мужчин и, значит, всего мира.

«Если б знали, у нас не было бы путей спасения», написал Теккерей.

Так это правда? Но тогда… всё, что она говорила сегодня днём, что у неё нет ничего, абсолютно ничего, это всё вздор. Даже без денег, она всё-таки не нищая, раз у неё есть это главное сокровище. Да это лучше, чем уметь петь, например! К тому же, это совпадало с её собственным внутренним убеждением, которое было не сломить всей громогласной риторике, которую она услышала в кабинете редактора «Третьего пола». Словно свет вдруг рассеял тьму, и она осознала всё, что и так всегда знала. Зачем нужно быть кем-то ещё, раз она и так уже женщина, если, по собственному признанию мужчины, женщины так могущественны, и для этого не обязательна красота, ведь достаточно не быть горбатой!

— Горба у меня нет, — сказала себе Клара. — Значит, я тоже могущественна.

Она всегда смутно чувствовала, что быть женщиной — ценно само по себе, только раньше не могла выразить это словами.

— А ведь Бекки не была красавицей, — бежал дальше поток её мыслей, — но она всегда знала себе цену. Это потому, что она знала секрет, — кстати, как же злы должны быть мужчины на Теккерея, что он выдал их секрет. Уж она-то знала о своей власти! А ведь, по словам Теккерея, множество женщин о ней и не догадываются! Уверенности в себе — вот чего им не хватает! Но это не про Бекки! Что же было с ней дальше?

И Клара, забыв про сон, опять схватила книгу.

Она читала и читала, затаив дыхание, и непроизвольное восхищение росло в ней. Её моральные взгляды требовали осудить Бекки, но её разум не мог не отдать должное остроте и верности её суждений. Она всегда восхищалась умными людьми. Как жаль, что ум вынужден сочетаться с неблагородством и хитростью. Эта мысль омрачила её наслаждение от похождений маленькой гувернантки. Как же так получается, что ум и коварство часто ходят рука об руку? Но разве это обязательно? Обязательно ли притворяться и хитрить, если у тебя есть ум и проницательность? Разве нельзя быть услужливой, не будучи при этом вероломной? Разве невозможно просто жить, достигать своих целей, и быть для всех полезным и приятным человеком, по возможности, не унижая себя при этом. Возможно ли женщине открыто пользоваться преимуществами своего пола, не хитря, не скрываясь? Словом, возможно ли быть честной Бекки?

Книга снова была отложена, и мысль Клары заработала дальше. Её положение и положение Бекки были очень похожи, как и она, Клара была бедна настолько, что не могла содержать служанку и была вынуждена обслуживать себя сама и искать, как ей выжить. Что если ей попробовать вести себя так же смело и умно, как Бекки, но…честно. Она получила от Бекки урок, но и предостережение тоже.

Медленно, но неуклонно, жизненный план начал вырисовываться перед ней. Она словно стояла перед запертой дверью с ключом в руке. Скоро она узнает, подходит ли ключ к замку. Она проверит на практике гипотезу Теккерея. Она узнает, есть ли у неё та власть, в которой он её уверяет. Но она проверит это тщательно и осторожно — она была уверена в себе в этом отношении. Она не будет безрассудна, нет! для того только применит она свою женскую власть, чтобы сделать лежащую перед ней дорогу более торной, своё существование, если не приятным, то хотя бы терпимым. Её женская сила и её ум, который подскажет, как применить её, помогут всё преодолеть, но не во имя низких целей. Честность — лучшая политика, несомненно, и сама Бекки, в конце концов, в том убедилась.

Программа действий начала разворачиваться перед её умственным взором. Баронесса всегда считала, что Кларе недостаёт сердечности, и Клара склонна была с ней согласиться, действительно, её разум опережал в своём развитии чувства, но, возможно, это и к лучшему. Это упрощало выполнение её плана, в то время как чувствительное сердце могло и помешать. В холодном свете разума Клара не видела препятствий для своей намеченной цели. Всё, чем она сейчас располагала, — это её женственность, так разумно ли, чтобы она пропала втуне? Если верить Теккерею, её судьба — в её собственных руках. Когда раньше она задумывалась о своём будущем, замужество представлялось ей как нечто само собой разумеющееся (как и для всякой молодой девушки, как бы яростно она не отрицала это), но мыслила она о нём абстрактно. Теперь же оказалось, что она вольна выбирать (пусть это и не признаётся обществом, но на деле это так и есть), вместо того чтобы ждать, когда её выберут. Спешить нет нужды, она к этому придёт, без сомнения, но пока что погодит расставаться со своей свободой. Когда придёт время, разум, а не чувство, подскажет ей правильное решение.

— Хорошо, что в моих жилах течёт холодная английская кровь, — сказала она себе, — это убережёт меня от безрассудства. Конечно, я выйду замуж только за достойного приятного человека, честного человека, которого можно любить. Хотя, по правде говоря, не думаю, что я в него влюблюсь, он просто мне понравится.

Всё ещё лежа в постели, она вдруг расхохоталась.

— Как возненавидела бы фройляйн Поль Теккерея, если б узнала, что именно он убедил меня отказаться от университета!

Тут она окончательно решилась. Чтобы испытывать женскую силу, нужно же оставаться женщиной во всём и до конца. Именно о такой совершенной женщине и писал Теккерей.

— А что там фройляйн Поль говорила об огранке алмаза? Что ж, я не отказываюсь превратиться в бриллиант. Только пусть меня гранят в Англии или Франции, хочу оказаться подальше отсюда. Что они там говорили о больной даме, которой нужна компаньонка, чтобы сопровождать её в путешествии?

Ум Клары, окрылённый принятым решением, заработал с удвоенной силой. Не прошло и пяти минут, а она уже всё продумала. Она пойдёт завтра в офис редакции, узнает адрес английской дамы и займёт должность, для которой Ида Ридл была сочтена неподходящей. Она не боялась трудностей путешествия, тем более что проезд в Англию будет бесплатным. Она не боялась заблудиться или потерять саму даму. Её даже не пугала перспектива оказаться в незнакомой стране без пенни в кармане. Англия? Разве это не родина её отца? Значит, и ей она не чужая. Как часто ей хотелось увидеть страну, чьи общественные институты и гордая независимость всегда вызывали в ней симпатию. Продажа немногих драгоценностей, которыми она владеет, позволит ей продержаться первые несколько недель. Будет нетрудно найти подходящее место, она уверена, ведь иностранные языки теперь так востребованы, «а я бегло говорю по-немецки и по-французски, и английский я не забыла! В конце концов, это здорово, что я неплохо образована, и спасибо дорогой баронессе за это!»

Горечь ушла из её воспоминаний о покровительнице, и Клара была этому очень рада. Более сильная натура простила более слабую, немного презрительно, но от всей души.

— Не успею продать последний браслет, — подумала Клара весело, — как уже, десять к одному, найду место.

Больше она не переживала. Некоторая радостная бесшабашность, самоуверенная надежда на лучшее, присущая богеме, и которую она, видимо, унаследовала, взяла в ней верх над другими чувствами. С одной стороны была она, бедная и одинокая, с другой, — ей противостоял целый мир, всегда безжалостный к слабым. Она трезво оценивала ситуацию и чувствовала в себе достаточно силы, чтобы вступить в борьбу, она даже жаждала теперь оказаться в гуще схватки. И это несмотря на ряд мучительных воспоминаний — о скудных обедах, об отсутствующих ужинах, рваном постельном белье, очаге без огня, — достаточных, чтобы бедность её страшила, будь у неё более слабые нервы, эти воспоминания раздавили бы её, но они лишь прибавили ей решимости сражаться за место под солнцем. Не то, чтобы она недооценивала грядущие трудности, но она верила в себя.

…

Когда настало время рассказать обо всём фройляйн Поль, дела представились не в таком радужном свете. Клара и не предполагала, что разочарование, так явно отразившееся на квадратном смуглом лице, ранит её так сильно.

— И это после всех моих надежд!

Но дальше этих слов упрёка она не пошла. Ибо фройляйн Поль, наученная жизнью, с первого взгляда могла отличить человека, принявшего бесповоротное решение.

С грустью, но безропотно, она выполнила все просьбы Клары. Как выяснилось, больная дама была шотландкой, и желала сократить железнодорожное путешествие, отплыв из Гамбурга прямо в Лейт. В Эдинбурге её встретят родственники, а компаньонка будет вольна отправляться на все четыре стороны. За несколько дней все дела были улажены. К огромному облегчению Клары, отъезд был назначен раньше ожидаемого приезда счастливой наследницы, фрау фон Хельмбах.

Накануне отъезда она снова была в кабинете редакторши. Удивительно, но за последние несколько дней, она, несмотря на свой отказ от руководства фройляйн Поль, стала с ней ближе, чем с кем-либо ещё из женщин за всю жизнь. Она даже, в какой-то мере, открыла ей сердце, намекнув на свой план, на что редакторша улыбнулась с видом добродушного превосходства.

— Идеи, которые себя дискредитировали! Ты скоро это поймёшь. Два пути были открыты перед тобой, старый и новый, ты выбрала старый. Я слишком уважаю независимость суждений, чтобы пытаться переубедить тебя, но жизнь сделает это за меня. Но чтобы ни случилось, помни, я не злопамятна и в любой момент готова принять тебя обратно. И ещё, — не знаю, правда, почему я принимаю столько участия в такой провальной ученице, какой ты себя показала, — но если найдёшь время написать, как у тебя дела…

— Я напишу, обязательно! — сказала Клара немного сдавленным голосом. А потом, возможно потому, что больше некого было обнять на прощанье, она обняла редакторшу за толстую шею и прижалась к ней.

— Любопытно, что меня так заботит эта девочка, — сказала себе фройляйн Поль немного позже, протирая затуманившиеся стёкла пенсне. — Но она ещё вернётся, я уверена. Да! Она вернётся!

И она кивнула своей остриженной головой в направлении двери, которая закрылась за Кларой Вуд.