Зов гордости

Донна Кейлин О'Лири

Древняя Империя, униженная поражением в последней войне, живёт надеждой на возрождение. В полотне её истории причудливо переплетаются эпоха пара и воспоминания о магии, радикальные идеи и политические интриги, судьбы эльфов из разных слоёв общества и жажда обрести утраченную гордость.

Глава 5. Глас народа

«Одно из немногих удовольствий, доступных на пороге смерти — возможность называть вещи своими именами. Так называемая „воля народа“ — самая опасная иллюзия, угрожающая государству».

Таредд Сеаннмар. «Сто лет на службе Империи. Мемуары».

Весна полностью вступила в свои права. Деревья покрылись листвой — свежей, яркой и ещё не отмеченной избытком солнца. Трава с непреклонным упрямством пробивалась повсюду, пряча от глаз грязь, рытвины и мусор.

В центре столицы, на площади Империи, это не ощущалось так остро. Здесь, в окружении величественных зданий, у природы не было права расти и развиваться по своему усмотрению. Клумбы и вазоны начинали зеленеть и благоухать цветами не по указке календаря, а подчиняясь воле садовников.

Сержант городской стражи Игалах Леомханн втянул носом воздух. Ничего общего с запахом сирени, привычным для этого времени года в городских предместьях. Разноцветные цветочные шпалеры источали ароматы терпкие, насыщенные, кричащие. Не свойственные скромной природе этих мест. Поднимающееся солнце постепенно нагревало камень зданий и обширной открытой мостовой, а те начинали отдавать намертво въевшиеся собственные запахи города и цивилизации — угля, креозота и металла.

Он ещё раз с сомнением осмотрелся. Центр города никогда ему не нравился. Здесь Леомханн чувствовал себя неуютно. Всё было слишком громоздким, построенным не для жизни, а ради создания неких образов. Величия государства, могущества власти, прославления предков. Обычный эльф со своими незатейливыми повседневными запросами и проблемами начинал казаться себе песчинкой в гигантских часах, неспешно отмерявших века существования древней расы. Никому не пришло бы в голову заявиться сюда для чего-то простенького — например, чтобы пропустить в компании друзей кружечку-другую вина или сидра. Это было место для свершений, эпохальных событий.

Сержант пошевелил плечами под кирасой из толстой формованной кожи, потом оттянул пальцем ремешок каски и почесал под ним.

«Демоны чтоб вас всех взяли!».

День обещал быть жарким, а перспектива торчать под солнцем в полном защитном снаряжении не казалось слишком заманчивой.

«С другой стороны, — подумал он. — Пусть уж лучше всё это происходит здесь».

Ему до смерти надоел цирк, в который превратилась жизнь в столице, когда началась возня вокруг выплат ветеранам. С одной стороны, конечно, он был рад, что к этому приковано такое внимание. Будучи сам участником боёв на западном фронте и получателем пособия, он хорошо понимал, что любой «пересмотр» на самом деле означает «сокращение», а терять пусть даже несколько талеров месячного дохода — да кому ж такое будет по душе! Однако и то, во что вылилось обсуждение предстоящих дебатов, сержанту категорически не нравилось.

В его собственном, северо-восточном округе столицы, где находились многочисленные фабрики, и жило множество рабочих, каждый день в последний месяц что-то, да случалось. Митинги и собрания, заседания политических кружков и дискуссии в каждой таверне. Одновременно с активистами ветеранских организаций откуда ни возьмись набежали горлопаны всех мастей. Кто-то твердил о необходимости объединяться в профсоюзы и бороться за права всех трудящихся, а не только ветеранов. Другой говорил, что пора пересмотреть всю систему государственного управления, поскольку нынешняя насквозь коррумпирована и занята обслуживанием только собственных интересов. Третий вообще призывал к свержению любой формы власти и возврату к древнему, общинному укладу жизни.

Очень часто подобные споры перерастали в свару, заканчивающуюся мордобоем. Несколько раз возникали пожары, иногда здания выгорали целиком. Поговаривали, что в районе начали замечать группки эльфов не из местных, преимущественно совсем молодых. Знакомый трактирщик как-то вечером доверительно поведал Игалаху, что такие «выскочки», как ему показалось, целенаправленно разжигают склоки, рассеиваются по толпе, а потом с разных мест начинают выкрикивать провокационные лозунги. Что самое неприятное, одновременно ухудшилась и общая обстановка с преступностью. В принципе, так бывало всегда — стоило закипеть по любому поводу и немедленно, словно пена над мясным бульоном, всплывали жулики всех мастей. Однако на этот раз к участившимся кражам добавились акты вандализма — кто-то начал бить стёкла и громить витрины лавок. Резко возрос спрос на металлические защитные решётки и ставни.

Печалило и то, что жертвами разгрома обычно оказывались магазины, принадлежащие гоблинам. Из-за этого ему приходилось чаще, чем раньше, общаться с ними. Но закон есть закон и перед ним равны все граждане страны, так что куда деваться от обязанностей?

Из-за всей этой кутерьмы городская стража и лично сержант Леомханн весь последний месяц вынуждены были вкалывать, как проклятые. Сон, досуг, время, проводимое с семьёй — всем этим в той или иной степени пришлось пожертвовать.

Некоторое время назад стало известно, что в магистрат поступили уведомления сразу от несколько политических партий о том, что они намерены провести митинг накануне недели, когда должны были состояться дебаты в Совете. И все указали местом собрания именно центральную площадь. Городские власти не рискнули отказать. В конце концов, рассудили они, проще иметь одно, пусть и шумное сборище, чем десятки мест, в любом из которых могли разгореться беспорядки.

По этой причине нынче, утром выходного дня, сержант Леомханн вместе с прочими городскими стражами стоял в оцеплении, обеспечивая безопасность.

Утешало одно — сегодня всё должно закончиться. Вряд ли во время будущих слушаний законодатели рискнут полностью проигнорировать мнение улиц. Значит, будет какой-то компромисс. И тогда общий накал страстей постепенно пойдёт на спад.

Так было всегда, Леомханн хорошо знал подобный сценарий. Следовательно, оставалось продержаться этот день. Ну, может быть, ещё несколько. А потом жизнь снова войдёт в привычное русло.

Он покосился на стоящего рядом новичка, молодого стража Куэллина. Тот возбуждённо озирался, держа наперевес длинную деревянную дубинку.

— Верни палку на пояс, сынок.

— Чего?

— Повесь дубинку на пояс, говорю.

— Почему?

— Сейчас начнут подходить первые колонны. Никто не должен видеть, что ты нервничаешь. Закон не психует, он стоит твёрдо.

— Да я… я вовсе не нервничаю.

— Ага.

Леомханн ещё раз осмотрел площадь. У подножия лестницы, ведущей к зданию Высшего Совета, техники заканчивали возню возле большого деревянного помоста. Украшенный цветами и лентами, он напоминал сцену на деревенской ярмарке, с которой бродячие актёры развлекают праздную публику. Единственным отличием были два огромных раструба звукоусилителей, установленные по бокам. Сам усиливающий механизм прятался под помостом, на его авансцене возвышалась тонкая труба, заканчивающаяся небольшой раковиной, которая будет улавливать речи ораторов. Выше, на полпути к дверям здания Совета, лестницу перекрывали заграждения, за которыми стояли плотные ряды городской стражи. Основные силы правопорядка были сосредоточены именно там. Такие, как Леомханн и Куэллин, мобилизованные на время митинга из участков стражи на окраинах, должны были редкой цепью прикрывать боковые проспекты и улицы, вливающиеся подобно ручьям в огромное озеро площади. Их задачей было следить за порядком на периферии.

Ближе к полудню начали появляться первые группы демонстрантов. Некоторые шли неровными кучками, явно собираясь просто поглазеть на происходящее. Были одиночки. Кое-кто, как отметил намётанным глазом Леомханн, уже успел по дороге подкрепиться кружкой-другой горячительного. Это сержанту совсем не понравилось.

Затем потянулись организованные шествия — одно за другим. С плакатами и транспарантами. Публика собиралась весьма разношёрстная. Разумеется, была солидная колонна от «Партии ветеранов», ведь грядущие изменения касались их напрямую. Но это не значит, что бывших участников войны не было в других группах. Ветеранов хватало в рядах рабочих, причём не только эльфов, но и гоблинов. На них косо посматривали участники митинга, пришедшие под транспарантами «Движения достоинства». Появление самих националистов вызвало многочисленные неодобрительные выкрики и свист со стороны либералов. Несмотря на то, что митинг касался в первую очередь старшего поколения, в толпе мелькало много совсем молодых лиц.

Примерно через час после полудня площадь заполнилась и митинг начался. Первым на трибуну поднялся представитель от «Партии ветеранов». Он произнёс напыщенную речь, в очередной раз напоминая о прошлой войне, понесённых жертвах и долге Империи перед теми, кто не допустил её окончательного поражения. Прошедшие через звукоусилитель слова приобретали необходимые металлические нотки пафоса и драматизма, после чего разносились над всей площадью.

Следом получил слово оратор от профсоюза машиностроителей. Он заявил о солидарности с позицией ветеранов, но на полпути свернул на излюбленную тему противостояния эксплуататорам и коррумпированным чиновникам. Особо досталось от него синдикату Руада Кетзуна, все примеры ущемления прав рабочих почему-то были связаны исключительно с ним.

Третьим на трибуну поднялся Руддрайг Бриттгерн. Его появление встретила волна протестующего свиста и выкриков, однако лидер «Движения достоинства» в своём выступлении ни разу не вспомнил про обычные лозунги доминирования эльфов над другими расами. Вместо этого он произнёс сдержанную, но удивительно толковую речь. Поддержав в самом начале ветеранов, он вскоре переключился на общие проблемы страны. Поскольку Бриттгерн не юлил, а называл вещи своими именами, собравшиеся на площади вскоре стали приветствовать каждый высказанный им тезис одобрительным шумом. Руддрайг закончил призывом к «возрождению нации».

— Соотечественники! — взывал он к толпе. — Нам очевидно, что беды ветеранов являются лишь частью проблем нашей великой Родины. Поэтому я призываю вас объединиться для их решения. Обретя чёткие цели и направив все силы на их достижение, мы сможем добиться благополучия не для какой-то одной группы населения, но для всех жителей Империи. Для начала мы настаиваем на реформе государственного управления. Любому непредвзятому наблюдателю очевидно, что должность канцлера изжила себя. Время этого «временного» поста закончилось много лет назад. Сейчас канцлер превратился в простого чиновника, который решает сиюминутные задачи вместо того, чтобы определять достойные цели для развития страны. Нам же необходим такой лидер, какой поведёт эльфов по пути возрождения достоинства, который ради этого не побоится отстаивать интересы Империи на международном уровне. Времена изменились. Период унижения нашего народа должен остаться в прошлом. Будущее обязано принадлежать нам, нашей возрождённой державе. Поэтому мы требуем не только отказа от пересмотра выплат ветеранам. Мы настаиваем на отставке канцлера и возрождении древнего титула императора, возвращения в систему государственной власти настоящего лидера, а не клерка на побегушках. Мы также призываем вас объединиться вокруг требования пересмотра условий мирного договора, заключённого в Антанаире. Прошло уже достаточно лет, чтобы считать все долги выплаченными, настало время вернуть своё законное место на мировой арене. Мы не должны сражаться за кость, которую бросают нам нынешние хозяева мира. Наследникам древней цивилизации стыдно грызться между собой за крохи мяса с этой кости. Великая и поэтому единственная достойная цель для ныне живущих поколений — пробуждение нашей страны, восстановление её могущества и непререкаемого авторитета. Возрождение нашей гордости.

После финала речи Бриттгерна площадь взорвалась овацией. Почти никто из следующих ораторов не говорил больше о проблемах ветеранов и пересмотре компенсаций. Каждый хотел добавить что-то к идее кардинальных изменений. Лишь представитель социалистов попытался напомнить, зачем они собрались на этот митинг. Он осторожно заявил, что значительные изменения начинаются с небольших шагов и призвал для начала предъявить Высшему Совету список умеренных, выполнимых требований. Однако его предложение потонуло в возмущённых выкриках и негодующем свисте.

Поднявшийся следом на трибуну оратор заявил, что подобные трусливые настроения — прямой путь к поражению. Он задал вопрос — кто определяет, какие требования разумны, а какие — нет? Почему собравшиеся должны сами затыкать себе рот? Ради чего они должны идти на самоограничения и стыдиться своих требований? Разве заявленные цели недостойны или в чём-то унизительны? С каких пор голос народа эльфов, которому с древних времён принадлежало право распоряжаться своей судьбой, стал чем-то неважным? Когда власть перешла от народа к кучке коррумпированных бюрократов? Свою речь оратор закончил призывом сделать митинг бессрочным и не покидать площадь, пока требование реформы власти не будет выполнено. До тех пор, пока Империя не обретёт нового, достойного лидера.

Толпа ответила на этот призыв восторженным рёвом и пришла в движение. С окраин площади донеслись свистки. Служители порядка начали выстраиваться в шеренги.

По толпе пробежала цепочка возгласов: «Они хотят нас выдавить отсюда!». Голоса выкрикивали эту фразу в таком порядке, как будто через равные промежутки среди собравшихся вспыхивали сигнальные огни. Масса народа загудела, словно потревоженное осиное гнездо и волнами пошла навстречу городской страже.

Сержант Игалах Леомханн стоял, крепко расставив ноги, и ритмично постукивал дубинкой по раскрытой левой ладони в защитной перчатке. С тыльной стороны перчатку на костяшках пальцев закрывала кольчужная накладка. Сержант исподлобья рассматривал двигающуюся в их сторону неровными толчками толпу и слушал причитания Куэллина, стоявшего от него справа в цепи.

— Богиня, да что ж такое твориться, а? — бормотал себе под нос молодой эльф. В свою дубинку он вцепился двумя руками, но всё равно было видно, как дрожит её конец. Лицо новобранца под козырьком каски покрылось испариной.

— Чего они хотят?

— Надавать нам по заднице, чего же ещё, — Леомханн сплюнул перед собой и прикинул расстояние. Редкая цепочка конных стражей была впереди шагах в пяти, а за ней до надвигающейся толпы — ещё шагов двадцать пять, не больше.

— Но зачем? Это же митинг ветеранов. Ты ведь сам ветеран, верно, сержант? Так какого демона они на нас идут?

— Идут, потому что мы тут стоим. И им сейчас насрать, ветеран я или нет. Хоть бы у меня вся грудь медалями была увешана.

— Но зачем, зачем мы тут стоим? Если они хотят уйти, почему мы их не пропустим?

— Ты что, ничего не понял? Они как раз никуда не собираются уходить с площади.

— Н-но почему же они на нас идут тогда?

— Заткнись, сопляк, и стой на месте. — Толпу от ряда конных стражей отделяло уже не больше десяти шагов. — Не вздумай упасть, затопчут насмерть. Понял меня?

— П-п-понял.

— Не стучи зубами. Держись рядом. Я прикрою.

Сержант наклонился немного вперёд, перенёс вес на левую ногу. Положил дубинку на плечо, чтобы сразу пустить её в дело, когда потребуется. Сжал свободную ладонь в кулак. Выдохнул так, чтобы слышала вся цепь:

— Всем стоять, приготовиться!

Сидевший перед ними на лошади страж вскинул вверх руку с дубинкой, прокричал:

— Стойте! Именем закона приказываю вам остановиться!

Толпа замедлила шаг, но останавливаться явно не собиралась. Продолжала надвигаться на них, топча брусчатку мостовой тысячами ног.

Конь фыркнул встревожено, попятился от приближающейся стены тел, звонко стукнул подковами по камню. Всадник удержал его, толкнул в бока пятками.

— Немедленно остановитесь! Вы нарушаете зако…

Из толпы вылетело несколько камней. Один врезался верховому в грудь, другой со звоном ударился о каску. Ещё один угодил в коня.

Тот шарахнулся. Страж вцепился в повод, чтобы не свалиться. Из-за спин переднего ряда толпы выскочили фигуры. Нижнюю часть лиц у них закрывали платки, завязанные, как у разбойников в дешёвых приключенческих романах. В руках атакующие сжимали палки, бывшие ещё недавно древками плакатов. У нескольких сержант успел заметить железные прутья.

Мгновение спустя боевики окружили всадников. Те колотили направо и налево дубинками, пытаясь отбиться. Конный страж напротив сержанта рванул повод, чтобы развернуть лошадь, растолкать окружающих. Леомханн заметил, как один из нападающих ударил коня по ногам железным прутом. Тот заржал, взвился на дыбы. Несколько рук тут же вцепились в пояс всадника, в портупею, и потащили его вниз. Страж свалился с седла, исчез в толпе и тут же в том месте над головами замелькали палки.

Сержант выругался. Толкнул в плечи соседей слева и справа:

— Вы и следующие за вами! Живо стройтесь в клин за мной! Остальные — сомкнуться и держать строй!

Он рванулся вперёд, прикрывая лицо левым предплечьем в толстом кожаном наруче. С ходу огрел поперёк спины какого-то эльфа, оказавшегося у него на пути, и тут же наотмашь врезал его соседу дубинкой по руке, в которой он держал палку. Тот завопил во всё горло. Вокруг заорали в ответ:

— Бьют! Они нас бьют!

Леомханн знал, что у него в запасе всего несколько секунд до того, как толпа переключится на них и просто затопчет. Он наклонился и врезался в кучу, сгрудившуюся над местом, где упал конный страж. На его счастье, конь, отчаянно брыкавшийся и ржавший неподалёку, рассеивал толпу, не давал ей сомкнуться.

Сержант действовал, как во время драки в таверне — никакой техники, никакого изящества. От души бил дубинкой, тут же добавлял кулаком и отбрасывал противника в сторону. Несколько раз ему доставалось тоже, но каска и кожаный панцирь пока спасали. Вопли позади подсказывали, что стражи за его спиной тоже трудятся, не покладая рук.

Какой-то щуплый эльф попытался ударить его сбоку железным прутом. Леомханн заметил движение краем глаза в последний момент, парировал резко, отклонив выпад. Тут же перехватил дубинку двумя руками и коротким тычком ударил того в лицо, прямо в закрытый платком рот. Под повязкой хрустнуло, и щуплый завизжал. Сержант ткнул его второй раз, в грудь, повалил на тех, кто напирал сзади. Отхлынувшая толпа освободила место, где упал всадник.

Тот лежал скорчившись, прижимая к груди правую руку, а левой закрывая голову. Один из нападавших пытался стащить с него шлем, другой замахивался и бил, бил, не переставая отобранной у стража дубинкой, будто орудовал киркой. Орал что-то неразборчивое с придыханием, лупил, не глядя — по бокам, по ногам, по поднятой руке.

Леомханн налетел на него сзади, сшиб с ног. Другой, что срывал с упавшего шлем, сам шарахнулся в сторону. Сержант широко махнул дубинкой, отгоняя остальных. Выкрикнул яростно, как когда-то давно, сходясь в рукопашной на бруствере редута:

— Убью гадов!

Нырнул вниз, подхватил избитого стража под плечи, потянул наверх. Тот застонал и плюнул кровавыми брызгами с разбитых губ.

«Вот твари!».

Он перехватил его левой рукой, почти взвалил себе на плечо. Выдохнул:

— Отходим, живо! Прикрывайте нас!

Потащил раненого в сторону улицы. Вокруг орали дурными голосами, стучали удары, ржали лошади. Леомханну вдруг стало страшно. Показалось, что ещё немного — и он услышит выстрелы. И чужие голоса будут кричать на незнакомом языке, а острые жала штыков снова с жутким хрустом вопьются в живые тела.

«Да что же это!».

Шеренга стражей расступилась, пропуская мечущегося коня без всадника, Леомханн нырнул следом за ним. Не останавливаясь, потащил раненого к паровому экипажу неотложной помощи, дежурившему шагах в пятидесяти от оцепления. Сердце бухало в груди, отдаваясь ударами в кирасу, в горло, в виски.

Целитель, совсем молодой парень, подбежал к ним, подхватил раненого с другой стороны.

— Сюда. Опускайте здесь, возле машины. Сейчас я его осмотрю.

Сержант поймал его за плечо, хотел приказать — и не смог. Горло выдало только хрип. Он помотал головой, резко вздохнул пару раз. Наконец выдавил.

— Нет. Проваливайте отсюда. Грузите раненых и уезжайте.

Целитель возразил:

— Но…

— Заткнись, мальчишка, и делай, что я говорю! Скорее убирайтесь, хотя бы на пару кварталов. Мы их не удержим.

Он оглянулся. К ним вели ещё нескольких пострадавших стражей. У одного, без каски, половину лица заливала кровь. Лошади без седоков метались по улице, лишь один всадник из пяти смог выбраться с площади верхом. Цепь пятилась назад, отмахиваясь от напиравшей толпы дубинками. С той стороны летели камни и проклятия.

Леомханн снова повернулся к целителю:

— Живо! Сажай их, как хочешь, хоть вповалку, и уносите ноги.

Через полминуты они закончили. Водитель, бледный, весь в поту, постоянно оглядывался назад и трясущимися губами твердил:

— Быстрее, быстрее! Шевелитесь!

Сержант едва сдержался, чтобы не дать ему в зубы. Наконец экипаж сорвался с места и покатил прочь. Леомханн повернулся. Шеренга стражей уже отступила шагов на тридцать от выхода с площади. Он выругался.

Потом перехватил дубинку покрепче и побежал в строй. Вклинился в цепь, бросил взгляд по сторонам. Узнал рядом Куэллина, у того на скуле багровела свежая ссадина.

Сержант едва успел заметить летевший ему в голову камень и увернуться от него.

Выкрикнул команду:

— Отходим! Медленно, не бежим! До следующего перекрёстка! Пошли!

Цепь продолжила пятиться.

Напиравшая толпа остановилась, разразившись торжествующими криками. Вслед отступающим стражам полетели камни и палки. Почти сразу за этим послышались возгласы:

— Баррикада! Нужно строить баррикаду! Тогда они не сунутся сюда!

— Верно! Правильно! Эй, крушите витрины, тащи мебель!

Зазвенели разбитые стёкла. Возле входа в один из магазинов тут же возникла заминка. Какой-то молодой эльф в повязке на лице оттолкнул в сторону явно нетрезвого детину. Тот возмутился:

— Эй, ты чего!

Молодой прошипел:

— Тебе что, мало магазинов гоблинов? Весь центр ими засижен, как куча навоза мухами. Иди их разноси!

— Да какая тебе разница, сопляк, а? — Детина явно разозлился.

— Большая, — ответил молодой, и рядом с ним незаметно образовалась плотная группка таких же, как он. С лицами, закрытыми платками и железными прутьями в руках.

— Мы не громим своих. И другим не позволим.

Детина подался было вперёд, но вовремя оценил, что ситуация складывается не в его пользу. Скривился и плюнул презрительно.

— Да мне без разницы.

Отвернулся и запустил камнем в окно второго этажа.

— Круши их, ребята! Всю мебель — на улицу.

За его спиной один из группы молодых наклонился к вожаку:

— Ну что, Сет, что дальше-то делаем?

Тот неодобрительно оглянулся.

— Для начала — не называем никаких имён, дубина, как договаривались. А дальше — всё по плану. Строим баррикады и следим за порядком. Пошли.