Дом со львами

Доктор С. В.

Хотели бы вы ненадолго, до зимы, перебраться в старый особняк, в котором есть тайные ходы, огромная библиотека, прекрасные блюда на завтрак, обед и ужин и даже оранжерея? А если бы узнали, что больше не сможете вернуться домой? Главные герои – доктор и его помощница – оказываются заложниками этого уникального места, дни идут один за другим, но все становится интереснее, когда они находят зеленую книгу, обещающую вернуть их назад к привычной жизни.

Глава 8: Тяжелая ночь

Я проснулся на жесткой больничной койке, на матраце, пружины которого впивались мне в ребра, будто стрелы. Какое же неприятное чувство! Первое, что я услышал — ровный бой дождевых капель по окну, монотонный и убаюкивающий, будто колыбельная, а затем — тиканье знакомых часов где-то над левым ухом. Мой родной кабинет, без сомнения. Была глубокая ночь. Я повернул с трудом голову и увидел вдалеке чей-то силуэт, он был похож на скомканную бумажку, ненужный кассовый чек. Слишком резко выглядели углы этой фигуры, слишком неестественно для живого существа.

— Лисенок, это ты? — спросил я и не смог узнать своего голоса. Хрип, тяжелый, сдавленный донесся откуда-то из меня.

— Ты очнулся? Слава богу! Не двигайся, прошу тебя, — Мария подскочила ко мне, зажгла старую керосиновую лампу, стоящую на лакированной тумбочке у стены и села рядом. Я даже удивился, как она так быстро смогла оказаться у кровати. Девчонка была очень обеспокоенной, волосы ее были взъерошены, а рукава измазаны в крови. Я ужаснулся.

— Ч-чья это кровь?

Говорить было тяжело, все тело ломило.

— Твоя, идиот.

Эта фраза пусть немного, но успокоила меня. Если уж она огрызается, значит все не так и плохо, но когда я попытался сесть, то понял, что не могу этого сделать. Острая режущая боль пронзила низ живота и бок, отдала в спину, и я откинулся обратно на подушку, поморщившись и тяжело закашляв.

— Совсем плохо? Полежи, тихо, не надо ничего делать, я прошу тебя.

— Как ты?

— Со мной все в порядке. Я умею за себя постоять, да и кухаркам перечить мало кто посмеет, а то отравят еще! — ответила она. Её смешок облегчил мне душу. Значит, эти дородные тетки вступились за неё. Хорошо. Очень хорошо, — а вот ты не в порядке. Я очень боялась тебя транспортировать, потому что не знала, что могли отбить. Донесли на этих старых носилках, загрузили сюда, а у тебя мало того, что синяки по всему телу, так еще и бедро прокололи. Вот и кровь. Хорошо, что попали не в артерию. Я там, на месте, бинтовала тебя.

С трудом откинув одеяло, я увидел окровавленный тугой бинт. Хорошо наложила. Молодец. Но когда я попытался подвигать ногой, то понял, что она ужасно болит.

— Только попробуй! Лежать, я сказала.

Я повиновался.

— А кто меня дотащил-то? Неужели кухарки?

— Они самые и лично господин N, вышедший на шум, — вот этого я не ожидал. Разве ему есть дело до всего этого? Он казался мне всегда таким отстраненным от будничной суеты.

— А он-то при чем? — Она поняла мой скепсис и пояснила, что господин N, вопреки ореолу загадочности и мрачности, оказался довольно тонкой организации человек, к тому же уважал профессию врача и не позволил бы лишить дом такого человека (по его словам). Мне не было понятно, что ему нужно от меня, но я принял это как некую данность и решил не спорить. В конце концов я должен быть благодарен ему.

— А книга? Она у тебя?

— У меня. Вот только…

Она замялась, затем встала с койки и на время потерялась в темноте дальних углов комнаты, а после снова вошла в круг неверного света уже с книгой в руках. Её лицо было каким-то странным, глаза — непривычно грустными. Ни разу я не видел её такой. Она снова села на кровать и погладила потрепанный льняной переплет. Здорово ему досталось.

— Лучше бы мы не шли за ней. Пока ты лежал, я её почитала, ну как почитала, начала, — она прилегла рядышком и задумчиво уставилась в окно. Мне было тяжело повернуть голову, но я все же сделал это. Лицо её выражало нечто среднее между тоской и злобой. Не выдержав подобного зрелища, я отвернулся. Ночь была холодная, тяжелая. Знобило. Скупой свет лампы не помогал думать, не помогал согреваться. Он просто существовал так, будто был здесь уже очень давно, настолько давно, что его уже ничего не интересовало. Наверное, так выглядит наше солнце. Одинокое, далекое и никому не нужное.

— И?

— И, и. Что и? Книжонка интересная, но того не стоит. Никаких секретов бытия там нет. Это обычная приключенческая литература, причём не самая лучшая, знаете ли. Про Африку, искателей сокровищ и диких львов. На вечер сойдет, конечно. Только это тебе не Беляев, не Жюль Верн, многого не жди.

— И что же, совсем ничего, что могло бы помочь нам?

Я чувствовал себя опустошенно. Так много надежд я возлагал на эту книгу и все зря. Зря я пошел тогда искать её, зря получил по голове, зря пробирался сквозь шипы, зря был побит, возвращаясь с ней. Глаза мои стали влажными, и я постарался отвернуться. Мне было жалко себя, жалко Марию и еще много других хороших людей здесь. Почему все складывается так? Я был так счастлив, обнаружив записи, мы так долго пытались выйти на след этой дрянной книги, так удачно её нашли, чтобы все кончилось ничем! Ну вот зачем я здесь? Должна же быть хоть какая-то цель нашего пребывания в этом странном месте! Целая волна вопросов захлестнула меня, и слезы полились по щекам.

— Ну, ну. Это, конечно, полезно для психики, но разве слезами поможешь? Даю тебе пять минут на поплакаться, а потом будем думать о том, что делать с тобой и с книгой, — она обняла меня и мы так лежали. Я чувствовал, что ей неудобно на узкой больничной койке, но тем не менее она не шевелилась, чтобы ненароком не сделать мне больно. Я был благодарен ей за поддержку, за то, что могу не стесняться минутной слабости в её присутствии. Через пару мгновений мне действительно стало легче, и я утер лицо от слез, но получилось это медленно — рука моя не слушалась и стоило немалых усилий донести её до лица.

— Ну что, отошел?

— Да. Послушай, может, почитаешь мне?

— Отчего не почитать? Устраивайся поудобнее, а я сейчас сделаю нам чай!

За окном грохотал далекий гром, где-то сверкали октябрьские молнии, а я лежал здесь, с пробитым бедром, хрипатый, будто заядлый курильщик и тихонько смотрел на темный потолок, по которому то и дело колыхались черные тени ветвей. Не смея повернуть головы, я думал о доме. Своем доме. Признаться честно, это тяжелые мысли. Я вспоминал обстановку, детали, мазки на картинах и понимал, что, возможно, все это придумано только мной, мной и никем больше. Что обои на самом деле не желтые, а голубые, что у дома не дуб, а береза, часы висят не слева, а справа и чем дольше я об этом думал, тем тяжелее вспоминалось. Оставив напоследок только абстрактное «дом», я постарался повернуться на другой бок — прочь от пугающего соседства с пустыми койками и закрыть глаза. Подвывая от боли, мне было захотелось позвать Мари, чтобы она помогла мне, но тут я услышал скромный свист чайника, неторопливо греющегося на электрической плитке в углу, и я вмиг забыл обо всем, что причиняло мне дискомфорт. Словно нож, разрезающий податливое масло, этот звук разрезал мои печали и страхи, оставляя только ожидание тепла и света, как подарок от старых времен, когда я был совсем маленький и ел варенье большими столовым ложками, радостно размазывая его по лицу. Я слабо улыбнулся, щурясь как кот, и тяжело выдохнул. Луна желтым кругляшом выглядывала из-за сине-сизых туч, дождь легонько шлепал каплями по подоконнику, а чайник все свистел и свистел. Сначала тихо, едва подавая голос, а потом кричал, шипел, умолял снять его. Вот послышался легкий звон ложек в чашках, а затем бульканье кипятка.

И, все-таки, как мало для счастья нам надо!