Мгновения Летнего сада. Повесть о любви и чести

Дмитрий Шмельков

1877 год. Российская империя на пороге русско-турецкой войны, вызванной действиями Османской империи по отношению к балканским государствам.Между юнкером и графской дочерью возникают чувства в следствии случайного происшествия в Летнем Саду. Но на пути их взаимоотношений возникает однокашник юнкера – барон Блихер, решивший помешать этим отношениям подлым способом. Неприязнь между юнкерами приводит к дуэли, которая стала причиной дальнейших испытаний храбрости, чести и любви.

Глава третья. Приятность с неприятностью — неразлучная пара

Май 1877 года.

Летний сад был наполнен цветочными ароматами. Май полноценно вступал в свои права. Ласковое солнышко разогревало всё кругом. Как и всегда в это время Летний сад был наполнен праздными людьми. Данила не шагал, а скорее порхал по мощёной дорожке навстречу с той, которая занимала все его мысли последние две недели. Всё это время Данила старательно избегал любых неприятностей в училище. Прилежно учился, хоть этим он мог похвастаться всегда, старательно отрабатывал свои аисты и вообще, был главным примером поведения юнкера Его Величества. Всё ради того, чтобы ещё раз увидеть ту, из-за которой (или испытания ради?), на него свалилось столько неприятностей. Две недели снов о ней, её глазах и улыбке, обжигающем щёку поцелуе. Две недели. Именно столько времени он не мог покинуть расположение училища. И вот вырвавшись на свободу, юнкер бежал на встречу к ней, но, наверное, в последний раз, чтобы сказать то, что решил ещё тогда, после прочтения её записки.

***

Две недели назад. Апрель 1877 года.

Данила стоял у окошка в комнате для умывания и вдыхал аромат белого прямоугольника её записки. Этот божественный запах не отпускал его, под его бархатистым воздействием благоухания Данила прокручивал в голове сегодняшний день. Но все мысли то и дело скатывались к её глазам и обжигающему поцелую. Ровно, как и в тот первый раз Данила потерял на пару секунд ясность рассудка. Что же это с ним происходит? Нет, конечно, его целовали и раньше, ещё в воспитательном доме весёлая рыжуха Татьянка целовала его в щёку ни единожды, а один раз даже в губы, так и норовя просунуть свой шаловливый язычок в его уста. Это было давно, возможно на тот момент, Данила ещё не был готов к такому в силу своего совсем юного возраста. И ничего подобного, как от поцелуя прекрасной графини ему всё равно не приходилось раньше ощущать. Это было новое, ранее неизведанное, но очень прекрасное ощущение. Даже слабость, которую он ощущал в то мгновение, ему нравилась, хотя как будущему офицеру ему любая слабость не к чести. Он должен был оставаться стойким, крепким характером и телом. Но не тогда. Ни там в доме графини, ни здесь в ученическом коридоре, он не мог сохранять ни того ни другого. Про это чувство слабости он уже когда-то читал в книгах и видел в пьесах, но всегда считал его если не надуманностью, то преувеличением, что бы нравилось романтичным дамам. Но сейчас он точно осознал, что даже сильные мира сего, подвергаются воздействию чувства, которое заставляет ощущать то, с чем он самолично познакомился. В романах это называлось любовью. Данила испугался сей мысли. Я и графиня? Абсурд, нелепость и вздор! Просто он созревший мужчина и пришла пора, которая так или иначе воздействует на организм так, как это описывается в учебниках по анатомии человека. Но почему именно сейчас и именно она? Мерзавец Блихер возможно в единственном прав — он не её поля ягода. Ведь вокруг столько прелестных дам, которые больше подошли бы ему по статусу. Но тогда почему только её шоколадно-кофейные глаза так сильно прожигают его сердце насквозь, заставляя его трепетать и терять голову. Данила принял решение, что с этим он обязательно разберётся. Они встретятся с графиней, он извинится, что поддался зову природы, что был слаб и что он не достоин её внимания, что это просто были секундные затмения разума, так неудачно подведшего его в те минуты.

Он раскрыл портсигар, и аккуратно, под зажим для папирос положил заветный листочек, щёлкнул крышкой. Он подошёл к умывальнику и взглянул на себя в висящее перед ним зеркало. Щёки красные, глаза блестят — симптом? Он тряхнул головой, положил портсигар на умывальник и потёр руками лицо. Расстегнул и снял рубаху, повесил её рядом на крючок. Открыл кран и сунул голову под струю холодной воды. Он несколько секунд мотал головой под струёй и довольно фыркал. Затем согнал ладонями с волос и лица струйки воды, поднял голову и ещё раз посмотрел на себя в зеркало. За его спиной стоял Блихер.

— Шилякин, мне кажется, ты слишком близко воспринимаешь мои шутки. — Блихер продолжал также ехидно ухмыляться, как и некоторым временем ранее в расположении. Да-да, это была аккурат ухмылка, а не улыбка. Такое мерзкое выражение лица, как казалось Даниле, умеют изображать только настоящие подлецы и мерзавцы, на это, по всей видимости, у них есть ещё пару лишних врождённо развитых мышц лица, неизученных анатомией.

— Ты бы не реагировал так строго, я всего-то отметил небольшие достижения в твоей амурной жизни.

Данила почувствовал, как опять наливается красным его лицо, только этот красный был скорее малинового, злого оттенка. Этот подлец продолжает издеваться. Заметив его явно угрожающий вид, Блихер придержал коней.

— Ну будет, будет тебе, Шилякин. Успокойся.

Данила ещё раз тряхнул мокрой головой и злость отступила.

— Блихер, мы с Вами на брудершафт не пили, в атаки не ходили и пока даже ещё в одном окопе не сидели, и поэтому, несмотря на то что Вы барон, я бы попросил Вас мне не тыкать. Мы тут в равных условиях. И как я уже имел Вам честь сообщить, у меня нет ни малейшего желания иметь с Вами ничего общего, поэтому прошу Вас — увольте меня от общения с Вами.

— Ой ну ладно тебе, Шилякин, ну я пошутил, ты не понял, ну бывает. Я же извинился.

— Извинились? Вам показалось, нисколько не похоже на извинения. — Данила отвернулся к зеркалу и принялся руками наводить порядок в каштановых волосах на своей голове.

— Ладно Вам, не хотите — как хотите. Дайте хоть взглянуть, что там такого Вам написали, что Вы так взбеленились, а потом краснели, так мечтательно закатывая глазки, понюхивая этот листочек. — он быстрым движением скользнул к умывальнику схватил лежащий на нём портсигар.

Данила развернулся и выбросил за Блихером руку, но тот так быстро отскочил назад, что ему не удалось схватить мерзавца. Блихер отбежал ещё на пару шажков и раскрыл портсигар. Шилякин бросился за ним, и со всей силы впечатал того спиной в стену. Он схватил одной рукой Блихера за ворот мундира, а второй за руку, в которой тот держал портсигар.

— Немедленно верните, иначе…

— Иначе что? Ударишь меня?

И Данила ударил. Он отпустил руку Блихера и со всей силы наотмашь врезал тому по левой стороне физиономии открытой ладонью. Шлепок вышел такой силы, что глаза Блихера потеряли фокус, он выронил портсигар и сполз по стене. Данила отпустил ворот оппонента, наклонился и подобрал серебристую коробочку. Белый листочек выпал и отлетел куда-то в сторону. Шилякин искал его, рыская глазами по полу, когда на него сверху обрушился Блихер. Он сбил Данилу с ног и уложил того спиной на пол. Шилякин выронил портсигар и проследил за ним глазами, в этот момент Блихер ударил его кулаком в бровь. От удара Данила больно приложился затылком о плитку, голова закружилась, сознание немного поплыло. Блихер замахнулся ещё раз, но Данила поймал его руку и используя энергию его удара потянув на себя, опрокинул на пол и развернувшись оказался сверху противника. Шилякин замахнулся и с силой ударил Блихера в лицо кулаком, оставляя тут же набухающую гематому под глазом. Размахнулся ещё раз и снова ударил уже левой рукой. Губа мерзавца треснула и из неё брызнула кровь.

В этот момент, привлечённые шумом, в помещение влетели несколько юнкеров. Один из них подбежал к нависающему над Блихером Данилой и схватив того за руку оттянул от избиваемого.

— Отпустите меня, Горжевский, я убью эту гадину! — Данила брыкался под придавившим его своим не дюжим телом юнкера Горжевского.

— Успокойся, Данила. Ты правда его убьёшь. — он прижимал его к полу, держа за руки.

Остальные юнкера также приняли участие в растаскивании потасовки. Они подняли обоих противников на ноги. Из рта Блихера текла струйка крови, под правым глазом наливалась гематома. Он кряхтел и пырхался. Данила наполненным злобой взглядом смотрел на Блихера и тяжело дышал. Его левый глаз заливала кровь из рассечённой брови.

— Ну? Давай! Ну давай же! Я ведь оскорбил Вашу честь барон! Ну?? — Данила, сжимая кулаки, грозно смотрел на своего противника. Тот, эмоционально явно раньше Данилы пришедший в себя, вытирал платком кровь со своей губы и снова ехидно ухмылялся, ещё более мерзкой улыбкой, из-за явно испытываемой боли в разбитой губе.

— Ну что же ты? — Данила яростно требовал вызова. Но тот, руками убрал с себя хваты юнкеров, поправляя на себе мундир, сказал:

— Успокойтесь Шилякин. Никакого оскорбления не было господа, — он окинул взглядом всех присутствующих, — Мы с юнкером Шилякиным просто неудачно поборолись в целях тренировки, схватка вышла из-под контроля, немного не рассчитали сил. А его слова… это просто эмоциональный всплеск из-за моего меткого попадания ему в бровь. Я уверен он потом будет об этом сожалеть и обязательно извинится. Господа, надеюсь я услышан.

— Трус! — дёрнулся Данила, удерживаемый Горжевским.

— Что здесь происходит, потрудитесь мне объяснить?! — в проёме двери стоял ротмистр Завьялов. Нет, объяснять ничего тому не требовалось, вопрос был скорее риторическим, ситуация была яснее ясного.

— Шилякин, опять Вы? Вам мало было гауптвахты, которой Вы так чудесно избежали?

— Никак нет, господин ротмистр. Мы действительно боролись и погорячились. — при этих словах Данила косился на Блихера, тот глядя на Завьялова, утвердительно кивнул:

— Так точно, господин ротмистр, боролись.

— Ясно…, ротмистр покачал головой и цыкнув сказал, — Блихер, Вам три часа аиста, и я лишаю Вас увольнения в следующее воскресение. А Вам, господин Шилякин, пять часов аиста и две недели без увольнений, так сказать в счёт прошлых заслуг. — он хмуро посмотрел на Шилякина. — Далее по распорядку, разойдись. — окинул прочих сердитым взглядом и удалился.

Данила осмотрел пол в поисках портсигара, увидел его, подошёл и поднял. Листочка с запиской нигде не было. Помещение начало пустеть, Блихер, по-прежнему криво ухмыляясь выходил из умывальной.

— Я с Вами ещё не закончил, Блихер. — кинул ему вслед Шилякин, — за эту записку Вы мне ещё ответите.

— Оставь его Даня. — Всеволод Горжевский, высокий и добротный телом юнкер хмуро смотрел на Данилу. — Вы же знаете, он подлец, и что это был за фокус? Вы действительно хотели предоставить ему сатисфакцию поединка?

— Не знаю. Но того бы требовала честь. Но как мы видим он её лишён, при этом совершенно не обделённый трусостью.

— Будь аккуратнее с ним, он ударит в спину. Горжевский помог отряхнуться Даниле.

— Спасибо, я обязательно учту. Ты не видишь нигде на полу белый листочек?

***

Май 1877 года.

Смешанные чувства Данилы от встречи наводили неописуемый коллапс в его голове. Но Шилякин скорее радовался ей, нежели переживал из-за того, что запланировал сказать графине. С этой круговертью в мозгу и по причине её же, он не мог вымолвить ни одного ясного предложения. Нади шла справа от него и держалась своей ручкой за его локоть.

— Шилякин, ну что же Вы молчите? Вы не рады нашей встречи?

— Рад Ваше… кхм… конечно рад Нади, просто столько всего случилось, и я… мне нужно Вам сказать что-то…

— Оставьте на потом. Лучше расскажите, что у Вас с лицом? — графиня шагала рядом, будто порхала. Её слова казались такими же лёгкими, как и её походка.

— Пустяки, неловкий спарринг, не рассчитали сил.

— И по причине этого Вашего, так называемого «спарринга», Вас целых две недели не выпускали из училища? Ну признайтесь, что банально подрались.

— Простите, но я бы не желал об этом говорить, оно не стоит Вашего внимания.

— Значит, просто получили по мордасам? — она хихикнула.

— Ну почему же просто, совсем не просто. — смутился Шилякин.

— Значит-таки подрались! Это так интересно! Всегда пыталась понять, ради чего дерутся мальчишки? И что же Вы не поделили?

Данила растерялся, он не знал, как выйти из этого неудобного разговора.

— Пустяк. — произнося «пустяк» он вдруг почувствовал большую вину перед графиней, вед истиная причина драки, было его отношение к ней и её чести.

— Ну расскажите же. — графиня, улыбаясь, наиграно притопнула ножкой и попыталась сделать серьёзно требующее выражение лица, от чего её глаза снова блеснули обжигающим кофе, пронизывая Данилу насквозь.

— Скажем так, один человек взял очень ценную для меня вещь без спросу.

— Неужто Ваш портсигар?

— Его. — Данила ответил, и тут же покраснел, графиня, сложив два плюс два сразу поймёт, что речь идёт о записке.

— Вы опять покраснели. Дайте-ка… — графиня раскрыла веер помахала им перед лицом Данилы. Шилякина тут же обдало ароматом тех самых духов. Он прикрыл глаза и несколько раз глубоко вдохнул.

— Ну вот, так немного лучше, а то чуть что краснеете как рак варёный.

— Ерундовая история, подрались — стыдно.

— Ну перестаньте, это же так романтично. Мужчины выясняют отношения с помощью грубой силы. Что-то есть в этом такое… что-то сильное, первобытное, грубое, архаичное. Наверное, благодаря этому и ещё нескольким качествам, русские мужчины до сих пор остаются мужчинами. Не чета французским утончённым гарсончикам. — она хихикнула, подчеркивая своё мнение.

Они шли по аллее Летнего сада, чуть поодаль стоял ларь, в котором продавались различные сладости от леденцов — петушков до совершенного новшества — сахарной ваты.

— Шилякин, Вы непременно должны это попробовать. — он указала ручкой с веером в сторону ларя.

Они подошли к прилавку, за которым лысоватый выходец из кавказских имперских окраин в белом чепчике и переднике ловко крутил тонкой дощечкой над каким-то барабаном, внутри которого вертелась паутина. Честное слово — это было похоже именно на паутину. Эта масса по велению руки хозяина наматывалась на дощечку, образуя на нём пушистый моток ваты.

— Шилякин, это новинка сезона — сахарная вата. Вам понравится!

— Ваша Свэтлост, — горец, узнав графиню, низко поклонился и расцвёл в угодной улыбке. — А я вот как раз новий порция с пылу с жару, самий свэжи для Вас. — он протянул моток на палке графине.

— Юнкер тожи жилаит? — масляно улыбаясь обратился он к Шилякину.

— Конечно желает! — графиня ответила за Данилу.

Горец также ловко скрутил ещё один маток ваты на палочке и протянул юнкеру.

— Тры рубли, — также улыбаясь сказал ларёчник.

Однако, подумал Данила, за «тры рубли» можно было бы ого-го… Он вынул из кармана немногочисленные купюры и отдал их часть горцу. — Без сдачи, оставьте на чай.

— Благодарствую — практически без акцента, улыбаясь ответил горец и поклонился. — Приятный Вам апэтыт.

— Спасибо Бесо, — слегка кивнула в ответ графиня.

Они прогуливались по аллеям Летнего сада, и ели сахарную вату. Вернее, ела графиня, Данила почти не ел, ему показалось слишком сладким это новое лакомство, графиня же напротив весьма быстро съела свою порцию, посмотрела на пустую палочку и вздохнула.

— Хотите ещё? Я сейчас…

— Нет не нужно, а вы совсем не едите. Вам не понравилось?

— Вполне вкусно, но я не очень люблю сладкое.

— А вот я ела бы и ела, прям без остановки, но наш семейный доктор, говорит, что это вредно для фигуры. Поэтому я не позволяю себе есть её слишком много… Хотя папенька меня постоянно балует. Дом всегда полон пирожных и шоколадных конфет, они мои любимые. Вы не будете доедать?

— А? Да, конечно, возьмите, — он протянул ей лакомство.

Они прогуливались так ещё какое-то время. Графиня что-то рассказывала о себе и папеньке, а Данила ничего слышал. Конечно, он слышал её слова, но ничего не понимая их улыбался и кивал в нужные, как ему казалось, моменты. Шилякин пытался вслушаться в её речь, но она лилась настолько сладким ручейком, что мысли Данилы витали где-то очень высоко.

— Шилякин, Вы совсем меня не слушаете! — нарочито делано сердитым выражением лица она посмотрела на Данилу.

Шилякин смотрел на графиню, та, улыбаясь облизывала свои сладкие от сахарной ваты губы, а они блестели на солнце, будоража в его сознании самые недостойные фантазии. Он мысленно тряхнул головой, отгоняя скабрёзности размышлений. И видимо не мысленно, потому что графиня тут же спросила:

— Шилякин, Данила, с Вами всё в порядке?

— Я… Да, всё нормально… Я… — в его голове закрутилась та самая мысль, которая пришла ему в голову после прочтения записки. Он должен был ей сказать! Просто обязан! И ещё не придумав нужных слов, посмотрев прямо ей в глаза, начал:

— Ваша Светлость, я… мне… В общем я должен Вам сказать…

— Замолчите Шилякин! — она взяла его за обе руки, придвинулась к нему и прильнула своими горячими и сладкими от сахарной ваты устами к его губам. Это длилось всего несколько секунд. Сердце Данилы забилось так часто, как не билось никогда, все мысли о том, что он должен был ей сказать сдуло прекрасным блаженством прикосновения её губ. Шилякин покачнулся, но устоял, он вынул свои руки из её ладоней, взял её за плечи и прижался губами ещё сильнее. Мир вокруг исчез. Всё стало таким неважным, несущественным. В эти секунды существовал только он, она и их поцелуй. Это продолжалось ещё несколько мгновений, пока оба не услышали разъярённый мужской возглас.

— Ах ты подлец! Господа вот этот недоносок пытался обесчестить мою дочь! Вы сами всё видели, схватите же его!

Аллеей, по которой только что шли Шилякин с графиней, к ним бежали уже знакомый Даниле высокий господин в сером дорогом костюме с усами как у Его Величества и двое городовых. Полицейские подбежали к Шилякину и схватили того за руки.

— Мерзавец! — он было замахнулся на Данилу рукой, но один из городовых поднял руку перед юнкером:

— Буде, Ваша Светлость, не марайтесь. Мы сами разберёмся, всё видели.

— Да что Вы видели? — опомнилась первой графиня. — Папенька что происходит?

— Что происходит? Я тебе расскажу, что происходит. Этот подлец, воспользовавшись расположением к себе совсем ещё юной особы, задурив голову своим геройством, пытался наглейшим образом воспользоваться ею! Хорошо — порядочные люди предупредили. Ух чернь! — он опять попытался замахнуться, но тут на его руке уже повисла сама Нади.

— Папенька перестань, всё совсем не так! Его оклеветали, он ни в чём не виноват!

— А это уже будет решать суд, в чём он виноват, а в чём нет. Поехали, быстро, дома ещё поговорим!

Конец ознакомительного фрагмента.