5 серия
Эпизод 1
Накануне
23 июня 1861 года, Костянки
Ранним утром дня накануне Ивана Купалы Тихомир с Третьяком ехали по цветущему лугу в телеге, в которой лежал кофр с фотоаппаратом и тубус.
Тихомир смотрел на мужиков, которые по росе, выстроившись в ряд, складно косили полевые цветущие травы.
* * *
Третьяк соскочил с телеги, сорвал пучок какой-то травы, растер в руках и поднес к лицу Тихомира.
Тихомир понюхал и затряс головой от резкого неприятного для него запаха.
Третьяк рассмеялся:
— На этом лугу все больше полыни, чем других трав. А всего собирается больше шести десятков разных трав.
Он показал Тихомиру на женщин, которые шли перед мужиками:
— Каждая женщина собирает определенную травку. Но, прежде чем сорвать, проситу нее прощения: они живые!
Тихомир удивленно посмотрел на Третьяка.
Тот, не обращая внимания, показал на берег реки:
— Скошенные травы будут свозиться на большую поляну у реки для сжигания до золы, а собранные травы будут сушиться или из них будет делаться отвар.
Он понукал кобылку:
— Скоро придется отдать телегу в работу.
* * *
Видя, что мужики сделали перекур, Тихомир слез с телеги, подготовил фотоаппарат и сфотографировал их прямо с самокрутками во ртах и косами в руках.
Теперь пришла очередь Третьяка удивляться.
Тихомир с гордостью объяснил ему принцип фотосъемки и, подмигнув, сказал:
— Становись. Только замри и не двигайся. Потом пришлю твой портрет!
Третьяк выставил вперед грудь, подтянул живот и уставился в объектив…
* * *
Подъехав ближе к лесной дороге, Тихомир с Третьяком встретили идущую навстречу девушку в простой крестьянской белой с вышивками одежде. Девушка несла на коромысле деревянные ведра с водой.
* * *
Девушка-красавица была славянской внешности с большими небесными глазами. Она приятным певучим голосом приветливо поздоровалась с небольшим поклоном головой:
— Доброго дня. Испейте водицы — ключевая.
Третьяк лихо спрыгнул с телеги и также с легким поклоном, улыбаясь, ответил:
— И тебе доброго дня, Забава.
* * *
Тихомир как завороженный сидел в телеге и не мог вымолвить ни слова.
Он неповоротливо, с окаменевшими ногами, слез только тогда, когда Третьяк сначала раз, а потом и второй приглашающе махнул ему рукой.
* * *
Мужчины поочередно стали пригоршнями пить воду прямо из ведра.
В то время, когда Тихомир пил воду, его глаза и глаза девушки встретились, и обоим показалось, что между ними пробежала искра…
Он, заикаясь, представился:
— Тих-ой-мир.
Она рассмеялась и пролепетала в ответ:
— Забава.
Видя неловкое замешательство, Третьяк коротко сказал:
— Пора.
Но Тихомир взмахом руки остановил его.
* * *
Он очень суетливо стал собирать фотоаппарат.
Забава с интересом наблюдала, а после послушно позировала: вставала то на одно указанное Тихомиром место, то на другое — в лесу были тени от деревьев.
Наконец, Тихомир сфотографировал Забаву и с облегчением выдохнул.
— Увидимся на Купала, — сказала Забава, развернулась и пошла по руслу старого ручья к виднеющейся избушке.
* * *
Мужчины, не отрывая глаз, смотрели ей вслед. Забава шла словно по струночке. Только толстая коса почти до пят из пепельных густых волос размеренно покачивалась из стороны в сторону в такт ее мелким шажкам.
* * *
У кромки невысокого редкого молодого лесочка Тихомир и Третьяк встретили женщин, одетых с ног до головы, в рукавицах и с лицами, завязанными платками вокруг головы до самых глаз. С женщинами, жестикулируя, разговаривала какая-то тощая старуха невысокого роста, одетая так же, как и остальные.
Женщины с любопытством смотрели на подъехавших и стали перешептываться.
Старуха прикрикнула на них, стоя спиной и никак не реагируя на мужчин.
* * *
Третьяк слез с телеги, подошел к ней с поклоном и начал уважительную беседу.
* * *
Тихомир в это время приготовил фотоаппарат и, когда старуха повернулась, без всякого предупреждения сделал снимок. Поднялся крик: женщины, испугавшись магниевой вспышки, стали убегать в сторону лесочка.
У одной из женщин во время бега слетел головной платок и показались огненно-рыжие волосы.
* * *
Старуха неспешно подошла к Тихомиру. На него она, кажется, не обращала никакого внимания, зато внимательно рассматривала объектив фотоаппарата. После короткой паузы она также неспешно молча развернулась и пошла в сторону лесочка.
* * *
Третьяк, стоящий рядом, развел руками:
— Вот такая она — наша Знахарка!
Разочарованный таким знакомством Тихомир обратил внимание, что на том месте, где стояли женщины, валяется много яичной скорлупы.
Третьяк перехватил его вопросительный взгляд:
— Знахарка ведет женщин собирать особенные травы и цветы, которые очень ядовитые, поэтому женщины закрывают все части тела, оставляя только глаза. Пред этим они обмазывают руки и лица яичным белком, а желтки выпивают. Этому учит Знахарка, чтобы женщины не отравились. Сбор таких трав очень опасен, поэтому для него привлекают только уже рожавших женщин, почти все из них являются одинокими или вдовами-«солдатками»…
* * *
На обратном пути к усадьбе, подъезжая к Дону, Тихомир увидел, как на крутом берегу несколько мужиков на скорую руку сбивают длинный дощатый стол, а на пологом берегу выкашивают траву. Он вопросительно посмотрел на Третьяка.
* * *
Третьяк, уже, видно, спешивший, быстро объяснил:
— На правом берегу, там, где усадьба, будет празднество. Но стол будет накрываться намного раньше, потому что существует традиция: постоянно есть во время работы. А на левом берегу, у луга, будут сжигать травы. Это место выбрано специально — вдалеке ото всех. Травы будут сжигать самые возрастные мужики или те, кто в чем-то провинился, потому что это очень опасная работа и некоторые люди потом сильно болеют и даже могут умереть.
* * *
К мужчинам спешил босоногий мальчонка, который, запыхавшись, проговорил:
— Начали грузить траву. Надобно еще телег.
Третьяк кивнул:
— Тихомир, прогуляйся сам, а я на работу.
— Довези меня до усадьбы. Оставлю фотоаппарат, — понимающе ответил тот.
* * *
Подъезжая к терему, Тихомир увидел сцену порки какого-то бородатого мужика. Мужик орал во все горло и попытался вырваться из привязей к лавке, но только получил плетью по лицу.
На крыльце стоял хозяин в стеганном атласном домашнем халате и наблюдал за экзекуцией.
Тихомир вопросительно посмотрел на Третьяка, но тот только пожал плечами и тихонько кивнул в сторону хозяина.
* * *
Поднявшись на крыльцо, Тихомир поравнялся с хозяином.
— Тихомир Богданович, мне бы фотопластины в погреб положить, — попросил он.
Хозяин был явно не в духе, он молча достал из кармана ключ от кабинета и отдал его Тихомиру.
* * *
Спускаясь в погреб, Тихомир увидел засов с внутренней стороны люка, на который он в первый раз не обратил внимания.
* * *
Он старательно пронумеровал и подписал фото пл астины. Когда он укладывал их в коробку, то улыбнулся, глядя на фотопластину с номером «4» и надписью «Забава».
* * *
В горнице Тихомира поджидала Лукерья Митрофановна:
— Тихомир Андреевич! Вы все утро пропадали. Мы беспокоились. Да и голодный, поди?
Тихомир виновато улыбнулся, а хозяйка пригласила:
— Перехватите завтрака! Полдник да обед еще далеко, а ужин и паужин все равно с Третьяком проходите!
На столе стоял самовар с чайником наверху и посуда с горячим картофелем, вареными яйцами, ржаным хлебом, вареньем, сливками, печеньем и кренделями.
Хозяйка махнула рукой, и в гостиную занесли блюдо с пышущей аппетитной кулебякой.
Тихомир уселся за стол. Он на самом деле испытывал жуткий голод.
Хозяйка подошла к нему и предложила:
— Вам чай байховый или цветочный?
Тихомир благодарно закивал головой с набитым кулебякой ртом.
Эпизод 2
Послание
13 ноября 1843 года, Ростов-на-Дону
Почти всю осень 1843 года Гор потратил на безуспешные поиски сбежавших по всей Средней Азии.
* * *
Он сидел в трактире чернее тучи и размышлял над неудачей, накручивая себя.
Взяв себя в руки, он вспомнил, чему его учили: нет мысли — отвлекись на другое, нейтральное.
Он подозвал полового и заказал еще препоганого местного пива.
— Еще три копейки, милостивый сударь, — сказал тот, поднося кружку с пивной пеной, оседавшей прямо на глазах.
Гор отмахнулся от него и стал рассуждать: «Я нахожусь в Ростове-на-Дону. По европейским меркам это город не большой, но и не малый. Как мне сказали, в нем постоянно живет больше, чем двадцать тысяч человек, да на заработки приходит тысяч пятнадцать, но с полумиллионной Москвой, конечно же, не сравнить».
Добрый глоток пива поднял ему настроение.
«Почему Ростов-на-Дону растет? Потому что процветает промышленность и торговля. Одних купцов с семействами, как мне сказали, в городе больше тысячи».
* * *
Тут в трактир завалилась веселая компания, двое мужчин из которой были одеты по-европейски. Компания уселась за соседним столом и заказала водки и закуски. «Соседи» громко разговаривали про какой-то «поташ», что его лучше покупать не летом, а осенью, когда цены значительно упали. Но это было не главное. Главное было то, что двое европейцев говорили на английском и говорили про Лондон!
* * *
Гор невольно улыбнулся: ему пришла идея, а точнее — сразу две.
Первая — он продолжит поиски от центра — из Москвы.
Вторая — он попросит Магистра о помощи: лишние руки и головы не помешают.
Но Гор снова задумался: сообщать Магистру о провале или нет?
* * *
Его мысли прервал один из английских торговцев, который за столом вовсю флиртовал с «не очень свежей барышней фривольного поведения». Он собирался «освежиться» и пытался вырваться из цепких рук «барышни». Та в шутку называла себя «Мадмуазель», а его обзывала «похабными» словечками, но очень певучим и нежным голосом. А тот, ничего не понимая, кивал и улыбался. Устроенный Мадмуазель спектакль веселил всех русскоязычных, включая и кухонных девок, которые наблюдали в приоткрытую дверь.
«Вот яркий пример того, что надо знать разные языки!» — подумал Гор и направился вслед за англичанином, пока тот еще что-то соображал.
* * *
Торговец что-то мурлыкал себе под нос на пути в уборную, когда ему дорогу преградил Гор.
Торговец хотел было закричать, но Гор прикрыл его рот рукой и сказал на английском:
— Ты, мой соотечественник, должен помочь мне, а значит, и Великой Британии.
— Каким образом? — удивленно спросил тот.
— Просто передай записку в Лондон, и все, — объяснил Гор.
Торговец прищурил глаз и спросил:
— Кому передать?
Гор тихо, но отчетливо ответил:
— В Милдхолл.
Глаза торговца округлились.
Гор приложил указательный палец к губам:
— Только помни: это секретная миссия! Никому ни слова.
Торговец часто закивал головой, уже и забыв, куда направлялся, прошептал:
— Мой номер «11». Я буду ждать в нем.
* * *
Выждав, когда торговец поднимется на второй этаж, Гор проследовал за ним. По узкой нескладной лестнице, ступеньки которой были покрыты затоптанной ковровой дорожкой, он подошел к своему номеру «7», располагающемуся почти напротив одиннадцатого номера, через коридор. Подойдя к двери и посмотрев по сторонам коридора, он снял с ее верха тоненький волосок, прикрепленный к дверному проему. Убедившись, что в комнату никто не входил, Гор спешно достал из саквояжа блокнот в благородном твердом переплете, выполненном в мягкой коже, и миниатюрную походную чернильницу с пеналом. Вырвав лист, Гор закрепил стальное штампованное перо на ручке и, обмакнув его в чернила черного цвета, быстро написал послание, которое можно было перевести на русский язык так: «Она мертва. Есть дочь. Нужна помощь в поиске. Встреча по московскому адресу».
* * *
Выйдя из комнаты, Гор установил секретный волосок на место и постучал в номер «11».
Торговец ждал его прямо у двери.
— Могу я рассчитывать на вознаграждение? Судно отправляется завтра с первыми лучами солнца. Путь будет долгим… А так я отложу все свои дела и меньше чем через месяц доставлю послание по адресу, — с жадностью спросил он.
Гор, ожидая такого вопроса, протянул ему монету в один фунт:
— В Милдхолле ты получишь «сколько пожелаешь».
Торговец замялся:
— Попрошу написать о моем вознаграждении в письме. Так будет надежнее.
— Но у меня нечем дописать! — с наигранной досадой ответил Гор.
— О! Это теперь не является проблемой, — сказал торговец и достал из кармана чернильную ручку.
Открутив от нее колпачок, он протянул ее Гору.
Гор чуть сильно провел стальным пером по бумаге — оно оставило легкий след фиолетовых чернил.
Гор подумал: «Давно я не был в цивилизации…»
Приписка гласила: «Вознаграждение „сколько пожелает“».
Пробежав глазами по бумаге, торговец поклонился:
— Для меня большая честь доставить послание в сам Милдхолл!
Гор повторил:
— Это секретно! Никому!
Торговец сделал знак, прикрывая свой рот рукой.
* * *
Горничная, молодая женщина, одетая в белый передник и чепчик — на европейский манер, несла по коридору поднос с фарфоровыми кофейником и чашкой на блюдце.
«Вот уж господа, кофею пьют себе да с жиру бесятся, — думала она. — Пробовала я енто кофее, Машка с кухни по-тихому наливала, фу! — горькое, а деньжищ тянет… одиннадцать копеек!»
Настроение у горничной было не из лучших: на днях она узнала, что нагуляла ребеночка, в голове крутились мысли: «И что теперь делать? С работы попрут — как пить дать, так и жить негде. Домой в деревню брюхатой ехать, так там собственная мать прибьет, своих ртов — не прокормить. Хоть возьми да повесься! А у Машки спроси совета, так она снова заладит своим скрипучим голосом: „А я говорила!.. А я говорила тебе, Анюта! “».
С такими мыслями Анюта, стараясь аккуратно держать поднос, постучала в дверь номера «7». Ответа не было. Она прислушалась — тишина.
Она захотела было открыть дверь запасным ключом — такое разрешалось — и уже потянулась к кармашку передника, как поднос наклонился, и чашка с блюдцем соскользнули с него и как-то медленно в ее глазах начали падать на пол. Анюта начала читать молитву «Во спасение…» и, кажется, успела прочитать ее всю полностью, пока они падали. Но, видно, все-таки только половину прочитала, потому что блюдце звонко вдребезги разбилось о деревянный пол, а чашка покатилась себе, виляя по коридору.
Анюта заплакала:
— Сейчас еще за блюдце высчитают.
Пока она вздыхала да охала, чашка докатилась до лестницы, и… полетела по ступенькам вниз.
Анюта с горя села на пол коридора и… твердо решила повеситься. Но звона разбитой чашки она так и не дождалась. Поставив поднос на пол, она решила узнать судьбу чашки и пошла к лестнице.
Но тут ее осенило: «Посуда бьется к счастью, а чашка-то не разбилась!»
Анюта остановилась: «Значит, будет беда! Не пойду в этот номер!»
* * *
Так она стояла в растерянности и не знала, что делать, пока дверь номера «11» не отворилась и из него не вышла Мадмуазель. Она рассеяно посмотрела на заплаканное лицо Анюты, сунула ей в руку монету и начала спускаться по лестнице. Шаг, еще шаг — и Анюта услышала, как чашка снова запрыгала вниз.
«Ну и будь что будет», — Анюта подумала и начала рассматривать нерусскую монету с королевой, «потому что в короне», на одной стороне и чем-то непонятным на другой стороне.
Так и не дождавшись звона разбитой чашки, Анюта спустилась с лестницы и, к своей большой радости, увидела ее — целехонькую. Она быстренько подняла ее, протерла передником, от греха подальше, и решительно направилась в коридор за подносом.
* * *
Тихонечко открыв дверь номера «7», Анюта замерла от увиденного, и поднос сам собой полетел на пол…
В центре комнаты спиной к ней сидел совершенно голый крепко сложенный мужчина и делал руками какие-то непонятные плавные движения, от которых мышцы на его спине перекатывались, сходились и расходились. Хоть при догорающих свечах все было в полумраке, Анюта увидела, что вся его спина разрисована какими-то знаками. Она слышала, что такие нестираемые рисунки делают чернилами слуги Антихриста, но самой видеть ей довелось впервые.
В голове у Анюты пронеслось: «Надобно бежать в полицию. Авось и награду каку дадут!»
В этот момент мужчина резко обернулся и вскочил на ноги…
* * *
Под утро Машка проснулась в тесной коморке на двоих и не увидела своей соседки.
Засунув руку под ее одеяло, поняла: «Постель холодная. Видно, снова к «милому» подалась. Эх! Рисковая…»
Думать ей ни о чем не хотелось: надо было вставать и идти готовить завтраки для постояльцев. А как любил говаривать хозяин: «Завтраки на то и завтраки, чтобы их готовить из того, что осталось от вчера — на завтра. А это — наука. Надо знать, кто останется дальше постояльцем, а кто съедет. В этом весь толк!» Машка сладко потянула свое плотное полукруглое тельце и начала собираться.
* * *
На кухне она и нашла свою соседку, которая висла на бельевой веревке под потолочной балкой первого этажа.
* * *
Машка первым делом бросилась к Анюте — холодная, неподвижная, только рука разжалась, и из нее выпала монета. Машка, не будь дурой, сунула ее за щеку и понеслась вопить «Караул!». Тут-то и началось… гвалт… постояльцы все начали улепетывать, а кто-то под шумок норовил и не расплатиться… скандалы… понаехало полиции… начали ловить кого ни попадя…
* * *
Уже ближе к обеду началось дознание. Хоть в городе частенько случались душегубства, но до самоповешенья мало кто доходил.
Полиция расположилась прямо в ресторации.
* * *
Дошла очередь и до Машки.
Опрос вел молодой полицейский капитан-исправник, при серебряных погонах на новенькой с иголочки форме. Но Машкиному наметанному глазу сразу стало видно, что он вчера «здорово перебрал», поэтому много вопросов не задавал.
Протоколы молчаливо писал пожилой, усатый, с пышными бакенбардами полицейский — помощник исправника, судя по замусоленной форме — не из женатых.
Исправник встал, утер испарину со лба:
— Олег Ярославович, заканчивайте оформление и отпускайте девку. Я пойду, выйду на воздух, похожу, душно тут.
Машка вздохнула с облегчением и собиралась было вставать, как полицейский, не поднимая головы от протокола, показал ей рукой: «Сиди».
Все также, не поднимая головы, он спросил, «окая»:
— А что, голубушка, взяла ты чего у повешенной?
Машка застыла на мгновенье, но потом ответила:
— Что вы, что вы. Нет, конечно.
Полицейский поднял на нее глаза, их тяжелый взгляд приковал Машку к лавке.
Он постучал пальцем по столу:
— Ложи сюда.
Машка, сама не своя, не понимая, что делает, встала, подошла и, неловко расстегнув несколько пуговок платья, достала монету, хранившуюся в районе пышной груди. Затем положила ее точно в то место на столе, на которое указал полицейский.
Полицейский бросил взгляд на монету и сказал Машке:
— На каторгу хочешь?
Машка замотала головой.
— Тогда беги из города, и чем быстрее… — продолжил он.
Машка быстро-быстро закивала и побежала в свою каморку собирать манатки.
* * *
Начальства все не было, и помощник сам начал проводить дознание. Еще через несколько опрашиваемых человек завели Мадмуазель, которая оказалась просто Василиной, да не из местных легализованных жриц любви, а из приехавших на «сезонные заработки».
Олег Ярославович сразу понял, что она до смерти боится полиции, потому что на спецучет не становилась:
— Ну что, Василина, давай рассказывай.
Та начала быстро тараторить про свою тяжкую долю, которая заставила ее приехать на «заработки», как была остановлена поднятой вверх рукой полицейского. Да так и осталась молча сидеть, задрав голову и смотря на его руку.
— Теперь говори про англичанина, — сказал полицейский.
Василина и выложила все как было, и закончила:
— Потом он, сильно пьяный, начал хвастаться, что состоит на службе у самого главного англичанина, который даже главнее, чем сама королева. Что ему доверено передать секретное письмо в какой-то дворец Милхол…
Полицейский закивал головой, а Василина отдышалась и продолжила:
— Я видела, что англичанин разговаривал с рослым мужчиной в черной одежде. Англичанин тот еще до суматохи съехал, а этого черного человека потом на улице видели. Говорили, что он узнавал, когда поезд до Москвы уходит.
Олег Ярославович довольно улыбнулся и что-то пробормотал себе поднос, а вслух «проокал»:
— Хочешь жить — тогда быстро домой! И больше в этом городе не появляйся.
Василина раскраснелась:
— Как же мне отблагодарить Вас, батюшка мой, спаситель!
И, оглянувшись по сторонам, полезла под стол.
Полицейский так треснул по столу кулаком, что Василина опрометью вылетела из трактира.
* * *
Когда пришло начальство, Олег Ярославович довольно пригладил усы и доложил:
— Господин исправник! Самоубийство на почве чувств. Закрываем дело?
— Вот и ладненько, — ответил исправник уже слегка заплетающимся языком.
* * *
Закончив дела, Олег Ярославович поспешил направиться на железнодорожный вокзал, где к вечеру «срисовал» по описанию Василины «рослого черного мужчину», который не садился в московский поезд до последнего и уже запрыгнул в вагон на ходу.
