Певец. Фэнтези

Дмитрий Чугунов

Первая часть трилогии об Анне – искусном певце, сыгравшем необыкновенную роль в истории королевства Инии. В книге рассказывается о детстве и непростых годах взросления героя. В сюжете нашлось место и чудесным событиям в настоящем, и неожиданным поворотам судьбы, и тайнам прошлого, однако главным было внимание к Личности, к Человеку, к его возможностям

Часть II

Лебединый Стан

Глава первая

Школа Фланка. Первые впечатления

Его разбудил звон колокола.

Анн ещё дома привык к ранним подъёмам. Нужно было помогать матери в её заботах по дому. Так что и здесь он всегда оказывался одним из первых, кто говорил «здравствуй» новому дню.

Обитатели Школы собирались на обрывистом склоне, с которого открывались чудесные пейзажи: далёкая степь, голубая ленточка Чёрной реки, вьющаяся между прибрежных лесов, дымка горизонта, неторопливо расцвечивавшаяся утренним солнцем… На небольшой площадке, закрытой от ветра, все сначала выполняли специальные упражнения, а затем усаживались на плетёные коврики и погружались в состояние, похожее одновременно на сон и на бодрствование. Когда мастер впервые стал рассказывать Анну, что надо делать, он не совсем понял и просто сидел с закрытыми глазами, подражая другим. Спина устала очень быстро, а потом и вовсе потянуло в сон. В себя его вернул довольно увесистый шлепок.

— Зачем ты закрыл глаза? — спросил мастер.

Анн задумался.

— Они же сидят с закрытыми, — сказал он и показал на остальных.

— Так ведь это же они, а не ты! — рассмеялся мастер. — Подумай над этим и продолжай.

Ещё раз хлопнув его по спине, он отошёл. Было чувствительно.

Анн смотрел на реку, утекающую туда, к югу, где была его деревня. Прошлая жизнь казалась почти ненастоящей. Вместе с тем она всё равно — была, и Анн знал, что его прошлое никуда не исчезнет. Ему вспоминались лица знакомых из Берёзового Дола, лица Нель, матери, Смели, старосты… Вспоминались встречи, разговоры. Река словно бы связывала его настоящего с тем, каким он был когда-то. Он представил, как она течёт, изо дня в день, с севера на юг, и как текла до него и будет течь после — ровная, стремительная, самодостаточная. Вспомнил, как когда-то купался в ней. А ведь некоторые из здешних обитателей не умели плавать! В местах, откуда они пришли, совсем не было больших рек.

Вспомнилось, как он сам появился в Школе.

…Пробираясь по тропинке, делавшейся всё более узкой, он мысленно репетировал речь, которую собирался произнести. Нужно было найти такие слова, чтобы всё получилось. Не мог же он просто прийти и сказать: вот его побили, поэтому он хочет научиться парочке секретных приёмов и проучить своего обидчика! Честно говоря, он и не собирался заново драться со Смели. Даже если научится.

На что же тогда он рассчитывал?

Он поднимался по исчезающей тропинке всё выше и выше. Вокруг не встречалось ничего примечательного. Редкие любопытствующие, наверное, до этих мест ещё добирались, а потом уже ни у кого не находилось охоты карабкаться дальше по скалам.

А вдруг и он не пройдёт? Вдруг его не пустят, как не пустили сына старосты (Анну пришла на ум давняя история)?

Он тряхнул упрямо плечами и отмёл от себя эту мысль. Нет, он постарается, чтобы его взяли в Школу. И пусть он не представляет себе, за какие заслуги в неё принимают, но он попадёт туда!

Он забирался всё выше по светлым осыпям, находя глазами едва заметные следы прошедших тут до него. Затем тропинка нырнула в расщелину между двумя скалами, и Анн, к своему удивлению, оказался в довольно живописном месте. Здесь рос не только сухой и колючий кустарник, но и высокие деревья, под которыми было много тени. Тропинка убегала дальше, и Анн пошёл по ней.

Через несколько минут он наткнулся на человека в простой белой одежде. Тот нёс куда-то вязанку хвороста. Человек остановился и внимательно посмотрел на него.

— Я пришёл, чтобы учиться, — сказал Анн.

Некоторое время оба молчали. Потом человек с хворостом сделал ему знак следовать за ним.

«Интересно, он умеет разговаривать? — подумал Анн, глядя ему в спину. — И где та стена, о которой рассказывал сын старосты?»

Странно, но его никто не собирался пытать вопросами. Они оказались на открытом пространстве, среди небольших домиков, выбеленных и опрятных. Чуть поодаль возвышалось здание в три этажа. На башенке над ним развевался флаг со знакомой Анну эмблемой — тремя стилизованными горами.

— Это Школа? — выдохнул Анн.

— Да, это она, — впервые раскрыл рот его спутник, относя вязанку хвороста к стене одного из домиков.

Анн прислонился к бочке с водой, чтобы преодолеть внезапную слабость в ногах, и стал ждать. Сердце у него выпрыгивало из груди. Каким окажется главный человек здесь?

Об Учителе ходили разные слухи. Например, такой: он якобы никогда не говорил родителям, чему собирается учить их детей. Однажды мастер из Школы сидел в римонском трактире и обедал. И какой-то горожанин подвёл к нему своё чадо. Извинившись за беспокойство, он попросил принять мальчика в Школу. «Для чего?» — удивился мастер, отрываясь от похлёбки. — «Мне хотелось бы, чтобы сын стал добрым плотником», — объяснил родитель. — «Неужели у вас в Римоне нет того, кто бы обучил его плотницкому мастерству?» — спросил резонно мастер. — «Есть, — отвечал родитель, — но я слышал, что в Школе учат особенным вещам». Мастер хмыкнул и продолжил трапезу. Горожанин истолковал молчанье по-своему и заговорил о деньгах. Мастер прервал его: «Учитель сам решит, сколько с тебя взять и когда, — сказал он. — Однако твой сын может удивить тебя, когда вернётся». Родитель обрадовано упал на колени перед человеком и принялся целовать ему руку. Тот досадливо отмахнулся. «Я всего лишь возьму твоего сына с собой, это не труд».

Через несколько лет вместо плотника к отцу вернулся из Школы… садовник.

Правда, здесь следовало бы добавить, что садовником он оказался замечательным. Деревья под его присмотром всегда зеленели и приносили обильные плоды, трава не сохла, а изгороди радовали глаз самого взыскательного ценителя красоты.

А ещё был случай, когда из мальчика хотели сделать «учёного» человека. Так вот загадочный Учитель отправил его осваивать… мастерство каменщика, и парнишка вместо чтения книжек день за днём лазал по скалам, изучал каменные породы, а вечерами долбил их своими инструментами, высекая бруски для мостовой. Ну что за странный поворот судьбы?!

Анн посмотрел на дорожку перед собой. Вот эти бруски тот ученик, наверное, и делал. Аккуратные, с ровными гранями, старательно уложенные, они легко пропускали дождевую воду между собой, вниз. Здесь никогда не бывает ни луж, ни грязи.

На него никто не обращал внимания. В дальнем конце двора небольшая группа мальчиков выполняла какие-то странные упражнения. Они делали плавные движенья руками, поворачиваясь из стороны в сторону. Переступали с ноги на ногу, приседая и поднимаясь. «Это будущие охранники!» — догадался Анн. Такие же, как тот, которого он видел однажды в римонской гостинце.

В другом конце двора мыли овощи, очевидно, для вечерней трапезы. Вода в мойки стекала по жёлобу, тянувшемуся откуда-то сверху, от скал. Наверное, совсем близко находился источник с чистой водой.

Ещё какой-то старик тащил в загон упиравшегося ослика. Ослик громко возмущался и не желал идти дальше. Анн решил помочь. Он приблизился к «погонщику», оказавшемуся в затруднении, и с удивлением узнал в нём того старика, которого однажды встретил в лесу у Бобрового Ручья. Незнакомец тоже узнал его.

— Вот, видишь, какой непослушный! — весело сказал он, показывая на ослика. — Мы с ним справимся, как думаешь?

— Справимся! — ответил Анн, радуясь тому, что встретил здесь хоть какого-то знакомого человека.

Они вдвоём ухватились за поводок и завели животное в небольшой загончик. Ослик, казалось, понял, что сопротивление не имеет смысла, и почти добровольно пошёл в своё жилище.

— Спасибо, — сказал незнакомый старик.

— Я Анн, из Берёзового Дола.

— Я помню. Мы ведь встречались.

— Да, я только не ожидал, что встречу Вас здесь. А это Ваш ослик?

— Мой, я иногда езжу на нём по окрестностям. Моё имя Фланк.

— А я жду Учителя, — сказал Анн. — Я хочу поступить в Школу.

— А зачем? — удивился старик. — Ты хочешь чему-то научиться здесь? Разве у тебя дома нет школы?

И тогда Анн, почувствовав вдруг безотчётное доверие к новому знакомцу, выложил ему всё, что было на душе, просто и без прикрас.

— Вот так и выходит, — сказал он в конце, — я чувствую, что всё не так, как должно быть. Как-то неправильно получается многое, а что изменить, что сделать — не знаю. И даже если знаю, то не получается. Или сил не хватает.

— Были бы силы, надавал бы, как следует, этому Смели? — улыбнулся старик, поглядывая на него искоса.

— Вряд ли это помогло бы! — искренне сказал Анн. — Я не думаю, что он изменится от полученных тумаков.

— А тут нравится? — поинтересовался Фланк, меняя тему. — Хочешь, я покажу тебе одно место? Не волнуйся, мы потом вернёмся, тебя никто не потеряет!

— Стену хотите мне показать?

— Какую стену? — удивился Фланк.

— Так ведь тут должна быть стена с воротами! — удивился в свою очередь Анн. — Сын старосты из нашей деревни пришёл сюда и долго стучал в эти самые ворота, а его не пускали. И в школу не взяли…

— Не знаю я никакой стены, — пожал плечами Фланк. — Наверное, он в другое место приходил.

И засмеялся. Секрет, значит, всё-таки был, только Анну предлагали разгадать его самостоятельно.

Фланк вывел его как раз на обрыв над рекой. Солнце почти скрылось за верхушками скал, и на глазах река темнела, из ярко синей превращалась в… чёрную! «Вот почему ей дали такое имя!» — понял Анн. Когда-то давно первый человек пришёл сюда на закате. И увидел чёрную реку.

— Нравится? — спросил старик, стоя рядом и внимательно наблюдая за Анном. — Я здесь частенько сиживаю. Или вон туда забираюсь, повыше.

И он показал на дорожку, которая вела куда-то дальше, за площадку. Чтó там, Анн постеснялся спрашивать. Если его примут, он и сам посмотрит.

Вдруг вспомнилось:

Вода утекает, как дни, как пространства,

Когда — голубая, иной раз — зелёная,

Знакомое полнится непостоянством,

Едина земля, но — водой разделённая…

— Откуда ты знаешь эти строки?! — старик выглядел потрясённым.

— Прочитал в книге, которую нашёл в шкафу, — сказал Анн. — А кто автор — не знаю, увы.

— Ты не обманываешь меня?

— Там вырвана первая страница!

— Я тоже читывал эти стихи, — признался старик. — Правда, давненько это было, позабыл уже, кто их написал. Ну, неважно…

В этот момент к ним подбежал какой-то мальчик и, поклонившись, почтительно обратился к спутнику Анна:

— Учитель, Вы будете сегодня проводить у нас занятие?..

Глава вторая

Учитель и ученики

Так Анн оказался в Школе.

Фланк ещё засмеялся:

— Не ожидал: Великий Учитель таскает по двору осликов туда-сюда? А вот случается…

— Да, не ожидал, — честно признался Анн. — Мне ведь сказали ждать. Мол, меня позовут…

— Так я и позвал, разве не так? Ослика мы в загон отвели, на реку полюбовались… Чего же ещё?

— А испытания разные?

— Ты их так успешно прошёл, что даже сам того не заметил!

Чуть позднее Анн узнал от других учеников, что никаких формальных испытаний в Школе вообще не было. К пришедшим просто присматривались, однако присматривались своеобразно. Только завершая обучение и выходя в большой мир, бывшие ученики понимали, почему их приняли, а не отвергли в самом начале. В Школе у каждого рождался свой путь, со своими вопросами, и заранее приготовиться к ним было невозможно.

Кстати, «стена», за которую не пустили сына их старосты из Берёзового Дола, действительно существовала — в воображении самого пришедшего! Вот такая магия.

В общем, в Школу приходили те, кому она действительно была нужна. А искатели лёгких путей и лёгкой наживы слышали обидные слова от охранников… Иной раз пытались силой вломиться в приотворённую дверь, но только ничем хорошим для них это не заканчивалось.

Совсем недавно, сидя в библиотеке, Анн наткнулся на интересный трактат досточтимого Намьяла. «О распознании людей», — прочитал он название. Открыл книгу, полистал, на одной страничке остановился. По книгам можно особенным образом «гадать»: наугад выбираешь страницу и строчку, а потом — удивляешься совпадению вопроса из жизни и ответа из книги. И в этот раз случилось так же, незнакомый автор шепнул ему через века: «Духовного человека распознают не по тому, что он говорит, и не по тому, каким он кажется. Его узнают по той атмосфере, которая создаётся в его присутствии. Она является свидетельством, ибо никто не в состоянии создать атмосферу, не принадлежащую его духу».

Многие из приходящих упирались в стену потому, что таким был их собственный дух.

Когда Анн поделился своей догадкой с Учителем, тот одобрительно похлопал его по плечу.

— Так и есть, — сказал он. — Мы бы не смогли ничему научить их здесь. Мы закрыты для них, а они для нас, и не по нашей вине.

— Учитель, а почему Вы решили учить того мальчика искусству садовника, а не плотника? — спросил Анн.

Фланк, как оказалось, хорошо помнил давний случай.

— Его родители видели в сыне только того, кто станет им опорой в старости, кто будет замечательно перекрывать дома, вставлять оконные рамы в стены, мастерить столы и стулья и иметь хороший доход… А я ощутил в мальчике совершенно другое. Он лучше чувствовал магию жизни, а не смерти.

— Магию жизни?

— Я обратил внимание на то, с какой нежностью он касался стволов этих деревьев, — и Фланк показал рукой на клёны, росшие перед окнами библиотеки, — словно бы он чувствовал их душу. Никак не получалось увидеть в мальчике человека, который бы стал рубить их, отсекать сучья, распиливать, выжигать… А вот того, кто будет подвязывать слабые ростки к колышкам для опоры, кто будет поливать и удобрять их весной, кто будет волноваться из-за порыжевших листьев или изъязвлённых болезнью веток, я увидел! В мальчике крылась невероятная магия жизни!

— Я слышал, что он сейчас лучший садовник в самой столице.

— Вот видишь!

— А того, кто мостил наш двор, почему Вы сделали каменщиком?

— Ого, ты и о нём знаешь? — удивился Фланк.

— Да, старшие ученики рассказывали.

— А вот вспомни, что ещё они рассказывали!

Анн подумал.

— Он был очень строгий. Даже не строгий, а… — Анн запнулся, подбирая слово, — а упорный, целеустремлённый… Нет, всё равно не так! Не могу вспомнить точно.

— А что он любил делать, когда мостил здесь пространство?

— Мне говорили, что он заранее расчерчивал землю, вбивал колышки, протягивал верёвочки, заранее рисовал планы. И каждый брусок, который он укладывал на землю, был так старательно обтёсан, что всем казалось, будто он укладывает в ряд камни-близнецы.

— А его привели сюда, чтобы он стал учёным, — сказал Фланк.

— Разве из него не получился бы учёный?

— Получился бы, но плохой. Строгий догматик, приверженец одной-единственной истины, не умеющий искать иные возможности.

— Но почему тогда — «каменщик»?! — воскликнул Анн, не понимая странной логики Учителя.

— Он мостит людям дороги к знаниям, — сказал просто Фланк. — Его привели, чтобы он жил рядом со Знанием, вот он и живёт на дорогах к нему. И он ведь тоже — счастлив?

— Да, — признал Анн. — Мне рассказывали, что улица в обе стороны от городской школы в Римоне вымощена с его помощью.

— А ведь до того перед школой частенько стояли грязные лужи, — добавил Фланк. — До нашего несостоявшегося «учёного», но замечательного мастера, чувствующего дух камня.

Сам Анн уже четвёртый год не переставал удивляться тому, как Фланк аккуратно и вместе с тем упорно вёл его к чему-то важному.

«Будь текуч — как вода, отзывчив — как эхо, спокоен — как зеркало и невозмутим — как тишина… Ты готов?» — спросил его Учитель. Ему отвели комнатку в доме младших учеников, дали новую одежду — с замечательной эмблемой в виде трёх гор. Мастер, который его встретил, объяснил значение сигналов, которыми созывали на тренировки, занятия, трапезы…

Вопреки ожиданиям, его никто не собирался учить разбивать камни или ломать толстенные доски. Ему не показывали, как надо валить наземь сразу трёх-четырёх человек или прыгать на пару метров в высоту. Вместо этого Учитель зачем-то поручил ему найти в окрестных скалах несколько птичьих гнёзд. Анн должен был ещё нарисовать план местности и крестиками отметить свои находки.

— Учитель, но ведь птицы могут не вернуться к своим птенцам, если увидят, что я побывал у их гнёзд, — удивлённо сказал Анн. — Как же Вы поверите мне, найдя вместо яиц или живых птенцов место смерти и забвенья?

— Ты ведь только что собирался быть текучим и отзывчивым, — сказал Фланк. — Если твои шаги в скалах превратятся в шум ручья, а дыхание станет подобным лёгкому ветру, птицы не испугаются тебя.

— Я понимаю, — кивнул Анн.

Такие задания давал ему Фланк.

И Анн учился ползать по скалам, учился сливаться с окружающим миром. Помогало ему и умение подражать голосам птиц и животных. Он кричал успокаивающие слова на языке ласточек, пробираясь мимо их колоний, и они не обращали внимания на странного человека.

Удивительное дело: Учитель особенно и не спрашивал о том, нашёл ли мальчик птичьи гнёзда, много ли их ему встретилось. Да и вместо составления чертежей он предложил Анну рисовать.

— С такими «планами» тебя, ясное дело, не приняли бы ни в одну школу землемеров, — сказал Фланк, — но ведь здесь ты учишься совсем не картографии. Интересно узнать, что ты увидел там, наверху.

Он расспрашивал более об эмоциях Анна, нежели о соположении тропинок, ручьёв, расселин и обрывов. Спрашивал, какой ему виделась степь на востоке, видна ли река с того или иного места, и чем «одна» река отличается от «другой». Спрашивал о теплоте камней, за которые Анн иной раз хватался руками, чтобы не сорваться вниз. Его интересовали звуки: как шелестят колючки на скалах, какими на вершинах слышатся далёкие голоса, удары молота в кузнице, сигналы речных судов…

— Вот это всё и рисуй!

— Таким, как я вижу?

— Да, только таким! Ведь для ленточки реки можно выбрать и синий цвет, и голубой, и даже чёрный, если вспомнишь её название. Можно нарисовать на ней кораблик, а можно и забыть о нём. Можно нарисовать пугающие горы, а можно сделать их манящими.

— И на горах изобразить птиц?

— Конечно, ведь ты же видел их, они — часть этих скал.

Учитель постоянно тревожил мысль и чувства своего ученика.

— Ты знаешь, что почти все люди потрясающе глухи? — сказал он однажды, когда увидел мальчика сидящим над речным обрывом и о чём-то размышлявшим. — Они всё, что свистит у них в ушах, называют одинаково — ветром!

— Я не задумывался над этим, — ответил Анн, — но мне показалось, что со мной разговаривали разные ветры. Внизу, у самого подножия гор, живёт один, расслабленный и тёплый, он — ленив и не хочет никуда мчаться. А когда забираешься выше, то встречаешь другого — энергичного, стремительного. Вероятно, это брат первого, потому что они немного похожи. А ещё выше обитает третий. Вот он-то, наверное, чужак, потому что налетает сухими, жёсткими порывами, словно бы и не живёт здесь, не чувствует себя дома. А ещё у верхнего ветра и двух нижних — разные голоса.

— Это хорошо, что ты слышишь их голоса, — сказал Фланк. — Постарайся не забывать это уменье, развивай его в себе. Глухота восприятия ведёт к глухоте души.

И он давал всё новые и новые странные задания Анну. Например, спеть о том, что Анн видел на вершинах гор.

Скоро ноги и руки Анна окрепли, пальцы научились чувствовать камень, держаться за него, тело — сливаться с телами огромных великанов, по которым он ползал, попадая подчас в очень опасные места. Если ты отделяешь себя от скалы, на которую стремишься взобраться, то так и будешь чужим ей — и она отвергнет тебя, оттолкнёт, сбросит. Спящий каменный великан почувствует надоедливую щекотку и передёрнет плечами, стряхнёт человека-блоху. Однако если слиться с камнем, стать ему родным, то легко удержаться даже там, где пальцам, кажется, вообще не за что ухватиться. Появившееся внутреннее равновесие хранило его от падений.

А ещё он действительно научился слушать музыку разных мест. Когда Анн перебирался с места на место — мелодии менялись. Это было удивительным. Он не подбирал к ним слова, хотя мог бы. Словами были небо, сами горы, ящерки и птицы, кусты и ручьи. Он слышал, как они говорят, и говорил с ними. В такие дни Анн даже не задумывался, на какой уступ ему ставить ногу, за какую трещину в скале хвататься — сама мелодия вела его.

Глава третья

Первый урок боевого искусства

Вскоре Анн получил первый настоящий урок боевого искусства. На него никто не нападал, и он ни с кем не сражался, однако случилась история, приоткрывшая ему одну из тайн Школы.

Фланк очень редко говорил ученикам, чего он от них ждёт. Он предпочитал творить ситуации, в которых приходилось принимать самостоятельные решения, доискиваться до причин происходящего. Это был более длинный путь, зато путь самостоятельный, а потому и более верный. «Нельзя научить, — лукаво поговаривал Фланк время от времени, — можно помочь научиться».

Случилось всё на второй год пребывания Анна в Школе. К югу от Римона лежала небольшая долина с яблоневыми и грушевыми садами. Здесь-то и было устроено соревнование, в котором, наконец, принял участие Анн. Когда минул год, и снова стали облетать листья на деревьях, Фланк позвал его к себе и сказал:

— Теперь я точно вижу, что ты пришёл к нам не с чувством мести. Ты не проявляешь недовольства, нетерпенья, не грозишься покинуть школу. Я рад, что не ошибся. Твоя кровь даёт о себе знать.

— Моя кровь? — удивился Анн. — Ну да, мой отец, в сущности, всегда был мирным человеком.

Фланк немного помолчал, глядя на него, и потом продолжил:

— Теперь ты будешь заниматься вместе с другими учениками и постепенно найдёшь своё призвание.

— А какое оно, в чём заключается? — непроизвольно спросил Анн.

— Всё зависит от тебя. А пока ты начнёшь заниматься в группе мастера Кон-Тикута. Ты готов идти дальше?

— Готов!

— Тогда надень походную одежду и через полчаса будь на площадке для торжеств.

Мастер Кон-Тикут уже ждал своих подопечных. Анн оглядел товарищей: в основном — младшие воспитанники, такие же, как и он, ещё только начинавшие осваивать искусство Школы. Семеро подростков, не похожих друг на друга и вместе с тем одинаково устремлённых к своей цели. Все внимательно слушали мастера Кон-Тикута, но время от времени бросали украдкой взгляды на окна домика, в котором жил Учитель.

Задание оказалось простым. Мастер Кон-Тикут предложил им сходить в поход. Обожаемая мальчишками вещь. Пойти туда, где ещё ни разу не был, посмотреть на то, что ещё ни разу не видел. Инстинкт первооткрывателя просыпается и заводит ликующую песнь свершений.

Ученики восторженно загомонили и потянулись за походными сумками. У кого-то в них лежали только сменная одежда да огниво для разведения костра. У других имелись и сушёные лекарственные травы, и записи полезных рецептов на разные случаи жизни, и даже боевые палочки для достойного ответа лихим людям… Как сказал мастер, брать с собой в дорогу надо только то, чем умеешь пользоваться, иначе из свободного человека ты быстро превратишься в утомлённого носильщика собственной глупости и тщеславия.

— Мастер, а брать ли нам что-нибудь покушать? — спросил Кон-Тикута самый упитанный из учеников, толстяк Хилад.

Все засмеялись, но мастер отнёсся к вопросу вполне серьёзно.

— Если вы ждёте, что я начну выставлять Хилада обжорой, вы ошибаетесь, — сказал он. — Разве не естественное желание человека — утолять свой голод? И разве не признак ума — намерение заранее позаботиться о том, чтобы его было чем утолить?

— Да он его постоянно готов утолять! — буркнул Сеиф, стремительный подросток, почти вошедший в пору юности. Он постоянно и беспокойно оценивал свои умения и возможности, тренируясь до седьмого пота. Из Сеифа мог получиться хороший охранник, похожий на того, которого Анн однажды видел в Римоне.

— А чем ты сам станешь питаться? — спросил мастер.

Сеиф задумался.

— Я могу сбить на лету птицу, — сказал он, — камнем или стрелой. Потом зажарить её на костре.

— А я разбираюсь в лесных ягодах и грибах, — подал голос Анн.

— А я в растениях, — сказал ещё кто-то, — смогу найти хорошую приправу к жаркому.

— Молодцы! — похвалил мастер Кон-Тикут. — А Хилад приготовит вашу добычу. Я уверен, что из него выйдет добрый повар.

— Я люблю готовить, — кивнул Хилад успокоенно.

И они отправились в путь. Кон-Тикут повёл их по берегу реки, кратчайшим путём. Местами приходилось лезть по каким-то невообразимым косогорам. Однажды они брели минут десять по колено в воде, где скалы вплотную подступали к реке.

Солнце уже закатилось за береговые скалы, когда они наконец-то добрались до римонских садов. Анн бы точно умер по пути, не расскажи Мастер о способе не уставать. Это тоже называлось «погружением в себя». Если идти и думать о том, как у тебя устали ноги, как сбивается дыханье, как пот заливает глаза — никогда и никуда не придёшь. Остановишься.

А нужно всего лишь раствориться в окружающем мире. Превратиться в текущую мимо реку и узнать холод её воды, стремительность её волн. Слиться с порывами ветра. Услышать осенний запах листвы на другом берегу. Присоединиться к бегу облаков…

Это было удивительно! Минуты бежали за минутами, расстояния складывались с расстояниями, но Анн не замечал их. Разве дерево может устать от того, что оно растёт, а облако — плывёт по небу, а воздух — дышит, а камни — накапливают тепло и отдают его змеям и ящерицам? Анн стал облаком, и деревом, и воздухом, и камнями…

На окраине фруктовых садов они разбили лагерь. Собрали сухую траву для подстилки и хворост для ночного костра. В сгущавшихся сумерках далеко в скалах светились огоньки — это шумела пышная римонская свадьба. Мастер сказал:

— Завтра утром вы все отправитесь туда. Задание простое: как можно быстрее достичь обзорной площадки над рекой. Продемонструйте мне свои навыки, умения, сообразительность!

«Вот и пригодятся мне завтра уроки ползанья по скалам! — подумал Анн. — Не зря, видимо, Учитель гонял меня туда-сюда с этими птичьими гнёздами. На самом деле не гнёзда были нужны ему, а крепость моих мышц!»

Однако вскоре он задумался.

Так ли уж велико его преимущество? И так ли хорошо он знает скалы? Ну да, кое-что у него получается, но ведь Учитель всегда говорил, что даже великий мастер никогда не должен зазнаваться. Всегда существует тот, кто может оказаться сильнее, ловчее, сообразительнее… Сеиф старше его, а значит — сильнее, выносливее. Пусть Сеиф не так хорошо лазает по кручам, но что, если он выберет более пологий склон и просто пробежит его? Кто быстрее придёт к цели?

Мысли о состязании перебивали сон. Анн лежал и задумчиво смотрел на звёзды. Так же и остальные — ворочались, вздыхали, обменивались соображениями.

— Кстати, а где Хилад? — вдруг спросил кто-то.

Их упитанный товарищ куда-то исчез. Ему покричали, но он не отозвался.

— Может быть, он отправился в сады, разжиться яблочком-другим? — в шутку предположил Сеиф.

— Мы бы тоже могли сходить.

— Поздно уже.

Хилад появился полчаса спустя, слегка запыхавшийся.

— Как яблочки? — спросили у него.

Отчего-то Хилад не удивился вопросу.

— Да я и для вас нарвал! — весело сказал толстяк и вывалил на ближайшую циновку спелые плоды.

Затем Анн заснул.

Утром они сделали обязательный комплекс разминочных упражнений, после чего мастер Кон-Тикут выстроил их в ряд.

— Вчера я уже говорил, чтó вам предстоит. Надо забраться на смотровую площадку. Быстрее других. Только помните, что горы обманчивы. Расстояние в несколько шагов может обернуться дорогой в сто стадий. И наоборот. Выбирайте свой маршрут разумно!

И все побежали к горам. Все, кроме Хилада. Он подумал, вздохнул и пошёл в обратную сторону, к фруктовым садам. Толстяк сдался сразу, признав, что скалолаз из него плохой.

Сеиф обернулся на ходу, увидел это и не выдержал, расхохотался.

— Яблоки вкуснее, чем скалы и сухая трава! — крикнул он.

Мастер был прав. Они бежали к горам, а те всё отодвигались и отодвигались от них. Пришлось перейти на быстрый шаг, чтобы не тратить силы зря. Одни пошли вперёд по пологой впадине, которая была не столь утомительна для подъёма, но вместе с тем существенно удлиняла путь. Другие смело полезли на самую кручу. Среди них был и Анн. В конце концов, он и не такие места видывал, когда искал птичьи гнёзда.

К своему удивлению, ему удавалось держаться в лидерах. Вместе с ним ползли по склонам ещё двое.

Вскоре выяснилось, что они вряд ли что выгадали, ибо за первой вершиной оказалась вторая. А за второй ещё одна…

Преодолев на исходе четвёртого часа последний склон и вывалившись на праздничную римонскую площадку, он, красный и запыхавшийся, испытал настоящее потрясение. За раскладным столиком сидели Учитель, мастер Кон-Тикут и неизвестно откуда взявшийся Хилад. Они безмятежно пили чай и разговаривали. В стороне стояла лошадь, запряжённая в лёгкую коляску.

С другой стороны на площадке появился запыхавшийся Сеиф.

— Ты по прямой лез? — спросил он. — Тяжело было?

— Да, — признался Анн. — А ты в обход?

— В обход. Тяжело было. Думал, что не добегу.

— Выходит, что мы с тобой одновременно добрались.

— Точно. Интересно, что решит Учитель? Кто победитель?

Как ни томило их любопытство, пришлось смириться и ждать. А наставники всё молчали и молчали. Сначала дожидались отставших. Потом заставили всех привести себя в порядок. Потом напоили уставших донельзя учеников ароматным травяным чаем.

Наконец Фланк сделал знак, призывая к вниманию.

— Итак, кто же первым поднялся на вершину? — спросил он.

— Анн или Сеиф, — сказали все. — Мы добрались сюда после них.

— Будьте же внимательны! — сказал Фланк.

— Кто же тогда?!

— Разве Анн или Сеиф пили со мной чай, ожидая вас?

И он ритуально поклонился победителю. А тот поклонился своему наставнику. Толстый Хилад выглядел вполне довольным.

— Учитель, но как же?! Почему?! — воскликнул возмущенный Сеиф. — Он не бежал с нами! Он совсем не устал, и его одежда не выглядит запылённой. Хилад сжульничал! Он приехал сюда, наверное, на той повозке. Это не по правилам!

И вот тогда-то Учитель преподал им урок. Это был первый урок боевых искусств для Анна, и запомнил его он очень хорошо.

— В бою нет правил, — сказал Фланк, — нет правильных или неправильных движений. Ваша задача состояла в том, чтобы «забраться» на смотровую площадку. Не «взойти», или «залезть», или «взбежать», а просто — «забраться». На любую вершину ведёт множество тропинок. Кто-то из вас полз по скалам, кто-то бежал по горным тропам, а Хилад выбрал для себя повозку. В чём чаще всего состоит главная ошибка бойца? Не в самом выборе, как вы можете подумать. А в том, что он станет «правильные» вещи применять в «неправильной» ситуации. Быстро бежать — правильно. Уметь лазать по скалам — правильно. Это хорошие умения. Однако правильным было бы состязаться с Анном в скалолазании или с Сеифом в беге? Нет, конечно! Хилад выбрал другое решение. И — победил.

Глава четвёртая

«На любую вершину ведёт множество тропинок…»

«На любую вершину ведёт множество тропинок…»

Эти слова Учителя Анн хорошо запомнил. Может быть, поэтому он не роптал, когда его наставником стал Кон-Тикут. Придёт время — и с ним будет заниматься сам Фланк, а пока что Анн старательно выполнял те задания, которые ему давали другие мастера. На исходе второго года Учитель снова позвал его к себе.

Фланк стоял на том же месте над рекой, где когда-то они беседовали о стихах. Анн приблизился и поклонился. Не оборачиваясь, Фланк спросил:

— Ты ещё читаешь свою книгу?

Несомненно, он говорил о той, которую Анн привёз из дома.

— Да, Учитель, — ответил он, — мне нравятся её летящие, певучие строки.

— Какие именно?

— Вот, например, — и Анн продекламировал:

Не возвращайся в минувший день!

Ты — это всадник, а день — лишь дорога.

Дни — это листья осенние, много

Их облетает…

Анн запнулся, но Фланк, к его удивлению, продолжил:

…и грустная тень

Манит всегда обернуться к былому…

И снова Анн:

…Только — зачем? Если скачешь вперёд,

Знай: много нового всадника ждёт,

Много прекрасного, вот — аксиома!

— Только я не совсем уверен в слове «аксиома», — сказал Анн. — Я встречал его в книгах, а простые люди так не говорят.

— Всё правильно, оно и есть книжное.

Они помолчали.

— А не хотелось ли иногда тебе продолжить их? — полюбопытствовал Фланк. — Ведь некоторые из стихотворений не завершены, вместо окончаний в них стоят многоточия.

— Нет, — покачал отрицательно головой Анн.

— Почему? Разве не стали бы они от этого совершеннее, яснее?

Анн подумал.

— Нет, — с большей уверенностью сказал он. — Они действительно стали бы яснее, но не совершеннее, на мой взгляд. Их внутренняя гармония — в той самой недосказанности, которая на бумаге выражена в многоточиях. Их совершенство — в открытости смыслов, в незавершённости, в отсутствии предначертанности… Мне нравится, когда я читаю уже знакомое стихотворение и вдруг вижу в нём что-то новое. Это как весна: всякий год начинается с неё, но всякий раз она бывает другой.

— Весна как многоточие? — спросил Фланк.

— Пожалуй, Вы правы, Учитель. Это сравнение мне нравится.

— И ты, наверное, вот уже вторую весну пытаешься понять, по какой из тропинок идёшь и куда? Уже двое из твоих товарищей спросили меня об этом. Их не устраивают мои помощники. Они хотят заниматься у самого «великого» мастера.

В голосе его звучала ирония.

— Я не уверен, что достоин этого, — честно сказал Анн. — Если я не умею танцевать, то ведь не королевскому распорядителю танцев учить меня! Пусть вначале моим наставником будет обычный школьный учитель, а уж затем я смогу не осрамиться перед лучшим.

Фланку понравился такой ответ. Он повернул своё сухое лицо к Анну и сказал:

— Меня радует, что разум и смиренье в тебе сильнее гордыни.

И, не давая опомниться от внезапной похвалы, он спросил:

— Почему ты не показываешь никому те строки, которые написал сам?

— Вы знаете, что я пробую сочинять что-то? Откуда?!

— Я иногда наблюдаю за тобой: ты приходишь на это место и просто стоишь, но твои губы слегка шевелятся. Так бывает, когда человек разговаривает сам с собой — но ведь ты не сумасшедший! И ещё — когда человек пишет стихи.

— Да, мне хочется иногда выразить своё настроение в особенных словах, — признался Анн. — Только не знаю, насколько хорошо это получается у меня.

— И всё-таки: почему ты никому не читаешь то, что сочинил?

Анн снова задумался.

— Если честно, то… я не уверен, что они кого-то заинтересуют.

Анн в этот момент подумал… о Нель, его единственном друге. Девочка, хотя нет, уже давно — девушка, была далеко от него, а другие ученики шли в жизни по своим «тропинкам», совсем не похожим на ту, по которой шёл он. Сеиф предпочитал книге специальные снаряды для развития крепости тела. Хилад — обожал готовить, у него тоже не оставалось времени на что-либо, кроме кулинарных сборников… Вот Нель бы смогла, наверное, оценить его строки. Но даже в ней Анн не был уверен. Она, наверное, давно забыла его, выбрала себе какого-нибудь нормального крестьянского парня из их деревни и…

— Думаешь, что они не поймут тебя? — не оставлял его в покое Фланк.

— Я однажды прочитал четверостишие, — сказал Анн, — так слушавший только посмеялся надо мной.

— А кто это был? Кто-то из наших учеников?

— Нет, это был рабочий, который поправлял каменную ограду у фруктовых деревьев. Он только фыркнул насмешливо и сказал: «Ну и чушь».

Фланк загадочно улыбнулся.

— Может быть, у него было дурное настроение? Или что-то не ладилось, и он думал совсем о другом, не о стихах?

— Я встретил его на главной дороге, — вспомнил Анн. — Я как раз спускался к лугам, чтобы поискать там ароматные травы для Хилада. А этот рабочий шёл и что-то напевал себе под нос. И ещё так смешно размахивал веткой с листьями над головой, отгоняя оводов.

— Поющий человек вовсе не чужд поэзии…

— Дело во мне, Учитель? — спросил Анн.

В этот момент Фланк неожиданно сменил тему разговора.

— Собственно, вот для чего я тебя позвал: ты мне нужен для поездки, есть одно порученье.

— Я всегда готов, Учитель.

Анн не удивился: Фланк время от времени посылал учеников за пределы Школы по какой-нибудь надобности. Иногда это были незначительные порученья, как, например, поездка на римонский рынок. В других случаях требовалось отвезти письмо, которое нельзя было доверить почте. Или же ученик практиковался в искусстве охраны, нанимаясь в придорожный трактир… Родители, отдавая своих детей в Школу, неизменно задавали вопрос о том, когда они снова увидят их. Фланк же всегда отвечал им, что ученики Школы — не рабы и никогда не забудут обычной жизни. «Зачем бы я тогда вообще учил их, если они потом станут чужими в том мире, куда уйдут от меня? — так говорил он. — Разве пригодятся кому-нибудь такие знания?» И часто случалось, что, например, римонский почтенный папаша отправлялся на рыночную площадь, чтобы поболтать о том да о сём со старинным приятелем. Разумеется, вспоминал своего сына, уехавшего из дому полгода назад, а сын вдруг появлялся на той же площади, восседая на школьной повозке и внимательно обозревая с высоты продуктовые ряды. Вот это бывали встречи!

— Чуть севернее Римона есть небольшой городок, Лебединый Стан. В нём должен в ближайшее время остановиться мой старинный друг — маг и учёный. Он всегда проезжает через наши края, когда с каштанов и пассикор начинают сыпаться листья. Ты должен встретить его и проводить в Школу.

— Конечно, Учитель, я сделаю всё, как нужно! Но как он узнает меня, а я его?

— Я дам тебе миниатюру, его портрет. Да и выглядит он, насколько я помню, несколько необычно. Франсис Лей всегда любил чудаковатые наряды. Его слуга одевается так же, поэтому ты их легко узнаешь. Остановятся они, я думаю, в гостинице «Золотой петух», там и жди. В Лебедином Стане есть ещё два постоялых двора. Ты всегда сможешь справиться о приезжих.

Наконец он протянул Анну медальон с миниатюрой.

Анну хватило и беглого взгляда для того, чтобы лицо Франсиса Лея запечатлелось в его памяти. Немного прищуренные глаза выражали ум и доброту, а строгие линии скул, подбородка, изгиб бровей говорили о твёрдом характере.

— Ты поедешь в одежде без эмблемы нашей Школы, — сказал ещё Фланк. — Она останется у тебя на нижней рубашке, но сверху ты прикроешь эмблему жилетом и плащом. Я хочу, чтобы ты путешествовал, не полагаясь на славу других людей и не прикрываясь ею. Лишь в самом крайнем случае ты можешь сказать другим, кто ты и откуда. Если, например, на тебя нападут разбойники и приставят нож к горлу, а ты не сможешь ничего сделать с ними, вот тогда я разрешаю тебе пригрозить им справедливым возмездием.

Конец ознакомительного фрагмента.