Уроборос

Дмитрий Тартаковский

Сборник рассказов самого разного жанра – от фантастики до любовной лирики. Всё и понемногу, и немного сказки, ведь без неё трудно жить.

Рабочие окраины маленького города

— Пива нет, — сообщила равнодушная продавщица.

— Давайте вермут. И два стаканчика, — Серый вынул деньги — И пачку сигарет.

Выбравшись из толпы страждущих, забивших магазин в честь выходных, мы отправились к старому кафе «Троянда», расположенному в глубине квартала.

Здесь, в тени кустов, на ступеньках некогда модного и молодёжного заведения, мы разлили хмельное по стаканчикам.

— За всё хорошее, — произнес Серый тост, и мы сдвинули посудины.

Вокруг было темно и пусто. В сером небе выделялись лишь трубы заброшенной «Ленинской краски», да ярко горели в домах позади кафе окна, напоминающие нам о неизбежности возврата к домашним очагам.

— Надоело мне всё, — признался я Серому, разливая вермут — Уеду от вас

— Куда? — испугался мой друг — Тебе что, тут плохо?

— Очень. Надоело топтаться на месте

— От добра добра не ищут, — резонно заметил Серый — И хорошо только там, где нас нет

Мы выпили по второй, но мир по-прежнему оставался серым и убогим. Из октрытых окон соседних домов прилетали с горячим ветром обрывки ссор и детских криков. Вокруг «Троянды» царила заброшенная пустота — заброшенный магазин, заброшенный ларёк, и повсюду мусор вперемешку со стеклом битых бутылок.

Местные жители предпочитают отовариваться в «центре» — каких-нибудь пятнадцать минут ходьбы, и множество супермаркетов, магазинов и магазинчиков. Пятнадцать минут ходьбы, от квартала номер пятнадцать до центра, но разница в несколько десятков лет.

Здесь, на рабочих окраинах маленького города, нет ни приличного уличного освещения, ни спокойной жизни. И только для нас здесь удобные места, везде — поскольку наша доблестная полиция сюда старается не заглядывать.

— Я не вижу у нас никаких перспектив, — честно ответил я Серому — Ни вверх, ни вниз. И следует двигаться в сторону другой пристани

— Какой?

— Какой угодно, но только другой. На-до-ело, — и я осушил свою посудину до дна.

За прошедшие шесть лет работы я получил ровным счётом ничего. Номинальная зарплата, обещания белых воротничков о «светлом будущем» и регулярные обсчёты со штрафами за любую оплошность. И, разумеется, идеальные условия работы — зимой в цеху холоднее, чем на улице, а летом в разы жарче.

— И куда собираешься? — мы выпили по третьей, и мир стал плоским и заиграл специфическими красками — Есть ли надежное место?

— Ничего нет. Поеду наугад, а на месте разберусь

— Опасно, — заметил Серый и закурил — Очень опасно

— Не опаснее, чем работать в нашем доблестном цеху.

Серый достал сигареты и закурил. Я копировал моряка, бредушего по палубе корабля в дикий шторм, и думал — насколько позволяли винные пары.

Стоянка моя уже слишком затянулась. Молодые люди упорно карабкаются по карьерной лестнице, собирая зарплаты и бонусы — а я? Куда иду и за чем стремлюсь? Ответ самый простой и самый болезненный: никуда и ни за чем!

Застряв в родном цеху, я остановился и как человек, и как рабочий. Никакого полезного навыка, либо перспективы, а уж о деньгах стоит промолчать. В плане личного роста я получил пивной алкоголизм — занятие чертовски увлекательное и веселое, но вот денег оно не приносит. И даже наоборот.

Так я и тянул год за годом в серых тонах, без всякого движения. И тут вдруг надоело — просто надоело топтаться на месте. Начались поиски новой работы и нового города, которые увенчались посредственными успехами.

Но я всё же решился на переезд. Наугад выбрал город, так же выбрал и будущее место работы. И принялся собирать вещи.

— Идем за добавкой, — провозгласил Серый — И никаких разговоров

Мы отправились в центр, где в мини-маркете взяли по пол-литра светлого на брата. Свернули тут же во дворы, подальше от дорогой полиции, и нашли уютную скамеечку в тени старых каштанов.

Пиво плюс вермут равно опъянения. С пьяных глаз жаловались друг другу на идиотов-начальников, низкую зарплату и тяжелую жизнь.

— Ты прав, — соглашался мой друг — Пора бежать отсюда, — но было ясно, что никуда он не убежит и не уедет.

— Да, всегда есть варианты, — отвечал я, хотя вариантов было не так уже и много — Стоит только набраться смелости

Пиво быстро заканчивалось, тогда как наша смелость росла. Душа жаждала продолжения банкета, и мы прямо на лавочке составили очередную концессию, и отправились за настойкой.

Благородную амброзию распили во дворе за супермаркетом, орошив растущие рядом кустарники своими естественными выделениями. После настойки мир стал ярче, красивее, добрее и умнее — по крайней мере, на наш взгляд.

Ноги отказывались слушаться, но мы отважно брели в темноту узких переулочков, стараясь вести себя как можно тише. Рядом с одной из лавочек Серый не выдержал и рухнул, ощупывая свои карманы в поисках сигарет.

— И всё-таки, куда ты собрался? — в который раз допытывался он.

— Далеко и надолго, — отвечал я так же деликатно, не вдаваясь в подробности — Очень надолго

— Эмиграция вещь трудная, — изрек Серый — Очень трудная. Ты языка местного не знаешь, обычаев. Вдруг в бар «Голубая луна» попадешь? — и громко засмеялся, прикуривая от догорающей спички.

Определенный резон в его словах был. Движение в слепую всегда опасно, но еще опаснее стоять на месте, в глупой надежде на то, что всё изменится само собой. Движение — это жизнь, а застой лишь смерть, если не физическая, то моральная.

— Разберусь, — ответил я, поднимая упавшую пачку сигарет — Поверь, вдали от дома и друзей стоит проверить себя и понять, чего ты стоишь. А так…

— Последний герой, — криво улыбнулся Серый — Ну, это вопрос такой, очень спорный

— Логично. Но вдали от дома осознаешь себя совсем с другой стороны

Придя домой, я постоял под контрастным душем несколько минут, почистил зубы и рухнул в кровать. Мать уже спала, и никаких претензий в мой адрес не высказывала.

Утром субботы наступило похмелье. Не сильное, но очень противное, с привкусом сырой редиски во рту. В голове было пусто и звонко.

Я встал, и подошёл к окну. Вот любят наши постмодернистские творцы наворачивать целые вавилоны лжи и пустых красок вокруг банальных вещей. Буддизм, дзен, яркие образы — это всё глупо, и нет ничего лучше простых слов.

Вот мой двор. Старый, в три дома, на самой окраине небольшого городка, построенного вокруг двух некогда могучих заводов. Вот старые абрикосы и тополя, под которыми ходили на работу мои бабушки и дедушки. Полуразвалившиеся лавочки. Заросшая травой песочница. Неработающие фонари на высоких каменных столбах.

И вдали — лесополоса, отделяющая степь от города. Хрупкая черта между городом и дикой природой, созданная руками человека, во имя процветания и будущего.

— Ты уже встал? — громко спросила мать из кухни — Завтракать будешь?

— Буду, — я отправился в ванную и привел себя в относительный порядок.

Во время завтрака мать вдруг спросила:

— А куда делась твоя подруга? Надя?

Кусок жареного мяса застрял у меня в горле.

— Почему ты вспомнила о ней? — я потянулся к чашке с чаем — Надя давным-давно уехала, и даже не пишет

— Уехала из города?

— Из страны. И не вернется, это точно

Мать слегка приоткрыла рот, с трудом осознавая услышанное.

— И ты молчал?

— Меня никто особо не спрашивал — это раз. А два… — открывать карты было неприятно, но иного выбора не было — Мы расстались не на самой торжественной ноте

— Всегда у тебя так! — воскликнула мать — Ты не умеешь строить отношения. Двадцать пять лет, и не семьи, ни постоянной девушки

— Ты опять за своё?

— Не опять, а снова. И буду поднимать эту тему до победного конца

Бедная мама! Она и понятия не имела, какие драмы происходили в моей личной жизни. Выдавая на-гора лишь самые мягкие обрывки, я оставлял внутри все драмы и трагедии. Вот и сейчас, слушая очередные претензии по поводу «доброй девочки Нади с нежными глазами», я вспоминал вехи извращенной любви.

«Добрая девочка Надя», которая так понравилась маме, на поверку оказалась весьма циничным созданием. Выпотрошив мой кошелек до основания, Наденька принялась рассуждать о «настоящих мужчинах», и в один прекрасный момент я застал её в постели с таким вот «мужчиной».

Разумеется, водитель-дальнобойщик был с точки зрения Нади более достойным, чем я. Но закончилось всё не так, как это показывают в идиотских гламурных клипах — я выгнал её из нашей съемной квартиры, и плюнув на всё, вернулся к матери, списав всё на проблемы с оплатой жилья.

И пока шли рассуждения о «несостоявшейся семейной жизни», я тщательно пережевывал мясо. Иногда лучше молчать, чем говорить, и следуя этой простой истине мне удалось избежать множества проблем.

После завтрака я уселся за компьютер, несколько минут листал новостную ленту. Стало очень грустно, я оделся и оправился на улицу. С минимальной суммой денег в кармане иного развлечения, кроме дешевого пива, и быть не могло, и таким образом я с бутылочкой светлого завернул во двор.

Так-то и обустроена наша Ойкумена: узенькие дворы, тень деревьев. Здесь хорошо пить и играть в песочнице, вдали от любопытных глаз. Но большего эти дворы породить не могут — любое проявление выского навыка будет встречено в штыки. Литература, живопись, наука порождают самые циничные вопросы.

Сколько получил? Сколько комнат в квартире? Женат? Замужем? Дача во сколько соток? А почему? А как? Есть машина? Почему нет? А зарплата? А почему так мало? Ты умный — значит, заработай. Нет денег, значит, дурак. Не спорь. Люди умные, жизнь прожили, знают лучше.

Что знают? Телевизор, кухню и вечные разговоры о деньгах? Но это не важно, «люди», которых ты ни разу в жизни не видел, знают лучше. Личная жизнь в дерьме, дети искалечены душевно и физически, нищета — но тебе, конкретно тебе, дают советы галактической важности и галактической же глупости. «Люди» боги, апостолы и спасители, правда, в дырявых носках и с перегаром.

И спасая на продавленном диване страну и мир, отважно и безкомпромистно, великие люди выносят великие решения, ставя клеймо абсолютно правильных решений. Дурак, зажравший, идиот, алкоголик — люди решили судьбу одного человека, вычеркнув его из стаи «скованных одной цепью».

Я допивал своё пиво, сидя на лавочке, когда подошёл один из наших местных «королей двора», Степанов, уже порядком спившийся и скурившийся субьект, оставшийся морально и духовно в возрасте шестнадцати лет.

— Ох ты, — Стёпа тяжел рухнул рядом со мной — Пиво пьешь?

— Нет, амброзию олимпийских богов, — я допил пивко и выбросил бутылку в мусорный ящик — А ты что тут делаешь?

— А… деньги ищу. Кредит взял, чтобы погулять, теперь надо выплачивать

— И много?

— С процентами — выше моей крыши, — глухо рассмеялся Стёпа — Зато хорошо отдохнул. Шашлыки, девочки, дорогая выпивка

Я посмотрел на Стёпу. Когда-то этот человек повзрослел раньше нас всех. Он пил пиво — прямо в школе — и курил, и посылал учителей в далекое и пешее эротическое путешествие. Ему завидовали, его боялись, но вот прошли годы, и рядом со мной сидит законченый алкоголик, чьи достижения можно описать простой фразой: «пил, бил, дебил».

— Работу бы нашел, — сказал я своему бывшему однокласснику и другу — И бросил пить

— Ты ставишь передо мной нереальные планы, — ответил достойный «отец семейства», умудрившийся оставить с детьми двух привлекательных девушек — Хотя алименты…

— Следует платить до того, как на твоем пороге возникнут судебные приставы, — закончил я — Иди работать

— За такие деньги, как платят у вас, работать не престижно. Вот бы в другом месте, — принялся мечтать Стёпа — И зарплаты везде намного выше

Тут он принялся мечтать о том, как будет много зарабатывать, и как потратит эти деньги. Я устал слушать, пожал ему для приличия лапу, и отправился в путь.

Избегая оживленных улиц, я брёл по дворам. Это о них пела в своё время Анжелика Варум:

Ах, как хочется вернуться, ах, как хочется ворваться в городок,

На нашу улицу в три дома, где всё просто и знакомо…

Вот наши «три дома», похожие друг на друга как две капли воды. Когда-то страна под алым стягом возводила эти типовые жилища исключительно как временные, исключительно до восьмидесятого года. А потом будет коммунизм, и все переедут в красивые и просторные дома.

Но в указанном году вместо коммунизма наступила Московская Олимпиада, а спустя десять лет пришёл дикий рынок, и красивые просторные дома так и остались в мечтах. Вместо светлого будущего наступило мрачное настоящее, а место строителей коммунизма заняли личности в спортивных костюмах.

И ностальгия по старым временам, когда всё было «для людей», заняла достаточно прочное место в нашей жизни. Но такое «бегство в прошлое» приводить лишь к бесконечному плачу и страданием — и ничего более на таком фундаменте не появится.

А настоящее далеко не радует: шагая по старым камням, уложенным еще моим дедом на пути к старому рынку, я видел те же ямы на тех самых местах, что и в эпоху моего босоногого детства. По-прежнему не закрыт канализационный люк, и точно так же, как и много лет назад, не размечены переходы через дорогу.

На рынке я бесцельно бродил между торговыми рядами, разглядывая ценники. Денег в кармане не было, покупать я ничего не собирался, но сама толпа охлаждало нервы. Но память услужливо подставляла воспоминания: вот первое место работы, вот тут я стоял в свое время с листовками, вот, вот и вот…

К чёрту! Я выбрался из торжища людского, и направился по улице вниз, к старой проходной «Ленинской краски». Тут сходились раньше все автобусные маршруты города, сюда же вела единственная трамвайная линия в нашем городе.

Теперь здесь, у старого здания в псевдоантичном стиле с колоннами, было пусто. Заросший травой отрезок трамвайной линии ясно демонстрировал победу природы над человеческим гением.

Я бесцельно шатался взад-вперед у входа, вспоминая о временах, когда эта проходная была центром притяжения для всех неформалов города. Много было выпито и выкурено, а еще больше высказано, и было великое множество споров. Любовь цвела тут же, в кустах, густо растущих по обе стороны ограды.

Сев на нагретые солнцем ступеньки, я принялся рассматривать окружающий мир. Старые цеха с выбитыми стеклами остались такими же, как и много лет назад, только наши граффити на стенах потускнели от времени и дождя. Надпись «Горшок жив!», выполненная яркими красками, была единственным мостом между днями былыми и днями грядущими.

На экране мобильного телефона время: 15:15. Считай, день прошёл впустую.

***

— Набирают тут по объявлениям, — ругался Серый, высыпая стружку в размалывательный агрегат — А я должен мучаться!

Тут на погрузчике подвезли очередную партию ящиков, доверху набитых стружкой. Серый только и плюнул со злости на транспортную ленту.

— Идиоты. За что вам только деньги платят? — проворчал он, подбирая очередной ящик — За такую работу вы еще сами и доплачивать должны

— Согласен, — я помог Серому сбросить стружку на ленту — Бракоделы как есть

Серый побежал следить за работой размалывателя, а я остался наедине с ящиками. Цех уже стоял, освещение погасили, и только мы вдвоем заканчивали работу с браком.

Оглядываясь на станки и агрегаты, разделенные секциями из разбитой и грязной фанеры, я понимал, в какую задницу угодил. Работа дала мне зарплату и социофобию: редкий человек, пришедший в серые стены, и столкнувшийся с причудами рабочего процесса, возлюбит ближнего как самого себя. Взрослые люди в спецовках временами ведут себя, как дети, и готовы из-за одной обиды чинить друг другу козни.

Общее дело здесь — пустой звук. Есть ты, есть он — парень за соседним станком, есть начальство, и кажый сам за себя. Все аппеляции в сторону рабочей солидарности разбиваются о вполне понятный аргумент — зарплату. И если у Цоя в песнях его было деление на тех, кто сидит на трубах, и тех, кому нужны деньги, то у нас проще:

Есть те, у кого есть доплата. И те, у кого нет доплаты.

Люди с доплатой всегда заняты. У них семья, дети, пиво, любовницы. А мы — те, у кого нет доплаты — молодые, холостые, и голодные. Так мало, а вот уже два конкурирующих мира, созданных по старому римскому лекалу «Разделяй и властвуй!».

— Всё, дробилка снова забилась! — крикнул Серый — Посылай всех на…й!

Проходивший мимо Смалиец, наш дорогой начальник и по совместительству главный черт в сером аду, задрал голову и зычно крикнул:

— Я тебе дам — посылать на…й! Совсем обнаглели, идиоты! Давно штрафных талонов не получали!

Серый притих у себя наверху, а Смалиец кричал всё сильнее и сильнее:

— Набрали идиотов по объявлению, а я вынужден это терпеть! Идиоты! Кретины! Еще раз такое услышу — пойдете за ворота, все, скопом! — и кругленькое пузико ловко покатилось в сторону соседнего цеха.

Спустя пару минут неудачливый матершенник скатился вниз, с трудом переводя дух.

— Как его вовремя принесло! — проворчал Серый — Идиота… Ладно, всё, сейчас уберу и идём.

Конец ознакомительного фрагмента.