Уроборос

Дмитрий Тартаковский

Сборник рассказов самого разного жанра – от фантастики до любовной лирики. Всё и понемногу, и немного сказки, ведь без неё трудно жить.

Под куполом

(В порядке автобиографического очерка)

Лучшее место в цирке для меня — это самое верхнее, можно сказать, «под куполом», откуда видно и арену, и остальных зрителей, сидящих внизу.

Само представление, кроме чудес акробатов и дрессировщиков, меня интересует мало. Намного интереснее люди вокруг, которые по-детски увлечены ареной. Вот, на два ряда ниже меня сидит колоритная пара, мужчина и женщина средних лет, мрачные, постоянно спорящие друг с другом. Мужчина из породы типичной, самой распространенной: брюшко, лысина, легкая отечность лица, развившаяся на фоне злоупотребления алкоголем. Его спутница столь же «типична», располневшая брюнетка из категории бывших «сердцеедок», постаревшая и порядком истеричная, которая готова попрекать деньгами, потраченными на билет при всех, нисколько не смущаясь громкости своего голоса.

Так они и сидели до начала представления, переругиваясь на весь цирк. Но вот прозвучал звонок — и куда делась злость, куда делось раздражение? Два восторженных ребёнка взялись за руки, и буквально обратились в зрение и слуха, радостно хохоча над ужимками клоунов.

Мне не интересны клоуны. Я жду того момента, когда на скользкой и накренившейся трапеции под купол цирка поднимется тоненькая гимнастка. В который раз, дрожа от напряжение, эта девочка — а смелее её вряд ли наберется хотя бы пара человек из зала — будет совершать головокружительные кульбиты, вызывая бурные аплодисменты. Каждый прыжок точный, каждое сальто потрясающее, а зал внизу буквально вне себе от восхищения — и никто не помнит о предшественнице этой отважной девушки.

Один я, как верный пёс, из года в год прихожу в этот цирк, и сажусь на свое старое место, и внимательно слушаю избитые шутки от клоунов. Программу я за долгие годы вызубрил наизусть — и теперь просто терпеливо ожидаю момента, скрашивая одиночество печальными размышлениями.

С той, которая поднималась на трапеции, мы познакомились совсем в другом месте. Старая гимназия на окраине нашего городка, куда меня отправили на «вербовку кадров», доживала последние дни. Без ремонта, спонсоров, и средств на существование это учебное заведение было обречено, и я, в числе иных «представителей» многочисленных колледжей явился сюда, чтобы снять пенки в лице наиболее талантливых и непрактичных учеников.

— А у вас есть цирковая студия? — спросила у меня после «спича» невысокая голубоглазая девочка с русыми волосами — Если да, то я иду к вам

Цирковой студии у нас не было, но я обещал, и обещал, и обещал, пока не заврался до потери нити разговора. Голубоглазое создание громко рассмеялось и взяло буклетик с описанием достоинств моего колледжа.

— А у вас все такие красноречивые? — спросила она — Или вы один такой уникальный?

— Можем перейти на «ты», — предложил я — И да, красноречивый, боюсь, только я. Кстати, меня зовут Игорь

— Настя, — голубогазое создание протянуло руку, нежную и тонкую — Пожалуй, я перейду в ваш… точнее, твой колледж. Уж больно у вас красивые буклетики.

На том и порешили, а я занялся обработкой иных «кандидатов». Постепенно история забылась, но первого сентября нового учебного года меня окликнули — прямо на линейке, когда я занимал своё мест в шеренге. Я обернулся и увидел её — Анастасию, довольную и улыбающуюся.

— Мне идет? — покрутилась она передо мной, показывая свое белое платье, подчеркивающее стройную фигурку — Только честно!

— Идет, — ответил я, сбитый с ног таким напором — Мне очень и очень нравится

— Спасибо, — улыбнулась Настя — А ты, вижу, старшекурсник?

— Именно так. А мои слова пали на благодатную почву?

— Да, да, и еще раз да! — моя лапа очутилась в её детских ручках — Огромное спасибо за буклет. И за спич

— Это так, необходимость. Я старался и тому подобное

— Не скромничай, — Настя оглянулась — Я пойду, но обещаю еще вернуться, — и тряхнув копной русых волос, исчезла в толпе.

На линейке звучала очередная торжественная чушь, а я думал об утренней встрече. Что-то было в этой девушке, очень необычное и милое.

Директор говорил и говорил, а я размышлял о встрече. Внутри начало странно теплеть, и настроение, не смотря на жару и духоту, поднялось. Рассуждения директора о «грядущих победах» даже слегка рассмешили, и я в течении линейки скромно улыбался, вызывая интерес со стороны одногруппников.

По окончанию торжественной части мы отправились по аудиториям на классный час. Я искал взглядом Настю, но тут меня снова похлопали по спине.

— А еще у вас тут учатся очень рассеянные студенты, — заметила довольная Настя — И мне это определенно нравится

— Не ожидал такого подхода, — я смотрел в нагловатые и смеющиеся глаза — Честно говорю, не ожидал

— Ах, прости, я не хотела тебя смутить, — раздался звонкий смех — Ты идешь на классный час?

— Да

— Какая жалость! Кто же мне устроит экскурсию по колледжу, — делано обиделась Настенька — Ну ладно, разберусь сама

— Я помогу… обязательно. Но позже, у нас тут всё теперь серьёзно, ведь последний курс, — стало неловко, будто бы речь шла о чём-то секретном — Нам так много надо услышать от своего куратора

Глаза, бездонные, как небо, продолжали смеяться. Сложилась достаточно идиотская ситуация: я стоял и молчал, а она смеялась. Я мучительно краснел, пытаясь найти объяснения смеха в своей внешности, поправлял прическу, а Настя все смеялась.

— Хорошо, иди на свой классный час, — милостиво отпустила меня голубоглазая принцесса — Но я буду ждать тебя у главного входа в конце дня

Так и получилось — стоило мне выйти за ворота, как тут же нежные лапки властно утянули меня назад и мне пришлось волей-неволей вести Анастасию по всем нашим корпусам, объясняя, где и какие аудитории расположены.

С того момента и началась наша специфическая дружба… Или любовь? Честно говоря, я и сам не мог понять, что за чувства нас связали, но то, что связали крепко — сомнений не вызывало.

Началась другая жизнь, непривычная для меня. С утра будили телефонным звонком (не проспал ли?), после пар тянули за руку в кафе, в наш местный театр, по всем музеям и выставкам. Дальше пошло больше, меня тянули в гости, в самые разные компании, и я с удивлением вдруг увидел, что Настя популярна в самых разных кругах.

Одни восхваляли мою подругу как прекрасную гимнастку, другие — как поэтессу и талантливого музыканта. И только дома никто Настю не хвалил, а мой первый и единственный визит закончился громадным скандалом, после которого я долго утешал свою подругу.

Время летело быстро. Последний курс был насыщен событиями — там курсовые, там практика, а потом снова зачёты и практика. Но даже в таком состоянии я находил время для прогулок и посиделок в кафе (хотя это сильно сказывалось на моем финансовом состоянии).

И тут Настю пригласили в цирк. Мне об этом было объявлено за очередной чашкой фруктового чая, в уютном кафе в центре.

— Пригласили в качестве кого? — слегка опешил я.

— На данный момент — ученицы в местную цирковую студию, — довольно ответила Настя — А дальше будет видно

— И ты готова?

— Разумеется! Я всю жизнь об этом мечтала, — Настя буквально светилась от счастья — Я смогу усовершенствовать свои навыки, и потом стану акробатом

— Но главное — в цирке, так?

— Именно так, ты правильно всё понял. И я рада, безумно рада, — чай выплеснулся из стаканчика — А ты?

— Я поддерживаю тебя, — уже в тот момент чай с лимоном получил какой-то странный привкус — Во всех твоих начинаниях. И всегда готов тебе помочь.

Меня тут же удостоили нежного, но абсолютно символического поцелуя в щечку.

— Огромное спасибо! Кстати, буду приглашать тебя на свои выступления, и ты должен громко аплодировать, ясно?

Подобная наглость рассмешила меня.

— Вот так? Ну хорошо, я не буду спорить, но будь там осторожнее

— Да что со мной может случиться, а? — спросила Настя — Всё будет хорошо

Но ничего хорошего не получилось. Цирковая студия оказалась не самым приятным для Насти местом — местные «звёзды» не были рады конкурентке, да и программа оказалась в разы сложнее, чем всё, что она проходила до этого. Цирк, это такое милое заведение для детей и весёлых взрослых, имел свою обратную сторону — и мне она не понравилась.

И место дружеских посиделок заняли постоянные жалобы и слёзы. Частенько Настя плакала у меня на плече, рассказывая о трудностях на занятиях и о том, как она устала. Мне, кстати, тоже приходилось несладко — ближе к концу года нагрузки выросли в десятки раз, а времени ужасно не хватало, но по сравнению с Настиными бедами это были сущие пустяки.

— Да брось ты эту студию, — говорил я Насте каждый раз, и каждый раз она поднимала заплаканные глаза, повторяя упрямо одно и то же:

— Никогда.

Так и шло, день за днём, в бешенном темпе. Рывок, рывок, ещё рывок — и в моих руках диплом, мечта и гордость. Прощай, колледж, прощай, старая жизнь! А у Насти впереди было еще три года — три долгих года, которые трудно назвать сладкими.

А наши отношения тем временем приобрели специфический привкус «зоны дружбы». Самый цинизм ситуации состоял в том, что и у меня, и у Насти в личной жизни был полный штиль, прерываемый лишь редкими и не очень удачными увлечениями.

Тем глупее выглядела ситуация, в которой мы оба оказались. Жалуясь друг другу на «плохие половинки», мы в то же время стеснялись озвучить свои настоящие чувства. Так и получился замкнутый круг, в котором мы топтались на одном месте.

Время, в отличие от нас, не стояло на месте. Отец поставил вопрос очень жестко — или я иду работать, или ищу другую квартиру. И я принял решение идти в цех, в горячую пыль, дабы влиться в ряды современного пролетариата.

Работа втянула меня, и с удивлением я обнаружил, что цех — это нечто среднее между каторгой, боевым братством и тонущим «Титаником». Описать всё, что я пережил, невозможно одними лишь словами, тут нужны иллюстрации и мрачное музыкальное сопровождение.

С Настей мы, естественно, стали встречаться реже, но зато намного бурнее. Слёзы были гуще, а прикосновения теплее и нежнее, что смущало в разы.

— Ой, — Настя как-то странно посмотрела на меня, отрываясь от моих губ — А что…

Я, не сказав ни слова, вернул её головку в подходящее положение и продолжил целовать. С этого момента всё и навсегда изменилось. От первых поцелуев мы достаточно быстро перешли к более смелым ласкам, а в один прекрасный момент оказались в постели.

Наши вечера стали бурными. Кафе и театры ушли в прошлое, уступив место теплой кровати на старой даче Настиных родителей. Мы предавались похоти регулярно, и клянусь — в моей жизни не было более вкусных и нежных поцелуев, и уже не будет более горячего и чуствительного к малейшим ласкам тела, прекрасно юного в своей невинности.

Эти ночь трудно забыть, но еще труднее забыть рассветы, когда русая буйная голова спокойно лежала на моей груди, а я ласкал уставшие от цирковых трудов плечи.

— Ты наглый и дикий кот, — заметила Настя, покусывая меня за грудь — Как тебя только эта кровать выдерживает?

Я почесал её за левым ушком, затем рука скользнула по шее и спине:

— Так же, как и тебя, дорогая. Кстати, если у тебя еще остались силы кусаться, то у меня плохие новости

— Какие? — подняла своё личико Настя.

— Я плохо стараюсь. Очень плохо, — и я увлек её под одеяло.

Но глупо было бы сводить наше хрупкое счастье к одним постельным моментам. Наше счастье было таким, как и у всех молодых людей: прогулки, долгие вылазки на природу, абсолютно дурацкие шуточки и нелепые моменты. Счастье — одним словом, всё то, что испытывают влюбленные — и желание продлить это всё как можно дальше.

Работа затягивала меня всё глубже и глубже, а Настя поднималась всё выше и выше. Цирковая студия закончилась, и её приняли «почти официально» — как сказала она после очередной бурной ночи. Вот эти слова меня очень насторожили, но последовал взмах нежной руки, и я успокоился.

Так мы и жили в те дни, мало задумываясь о будущем. Первые выступления Насти под куполом сорвали буквально шторм аплодисментов, она быстро стала местной звездой… и начались проблемы.

Статус звезды требует упорной и постоянной работы. Тренировки заняли всё свободное время, я же почувствовал себя брошенным. Скандалы, ссоры, обиды, но до измены не дошло — и не могу сказать, хорошо это или плохо.

На этом моменте читатели готовы увидеть типичную «Санта-Барбару», с дешевыми муками и страданиями. Она любила, а он разлюбил, а потом снова сошлись — до бесконечности, до кровавой рвоты, и обязательно под современную тошнотворную поп-музыку. Но нет, реальность мрачнее и жестче в разы: Настя окончательно ушла в тренировки, а я схватился за стакан, топя горе в вине.

Полугодовой тотальный запой закончился тем, что меня выгнали с работы, а родители выставили из дома. Перебиваясь с хлеба на воду, я нашел другой заработок, более трудный, и обратился к наркологу. В ходе лечебных процедур мне промыли мозг, печень, почки, и вшили «торпеду», выкинув назад в мрачную и беспощадную трезвость.

Настя вернулась — что откровенно удивительно. Но это уже была тень той девушки, с которой я делил ложе и стол, выжатая, измученная, и зацикленная исключительно на своем цирке. Детская мечта сожрала её, сожрала без остатка, и жизнь наша приняла исключительный характер — от выступления до выступления. Появилась со временем своя отдельная квартирка, убогая, однокомнатная, но своя, без удушающей родительской опеки, и появились деньги, пусть и небольшие. Что еще надо для счастья?

Нет, тут я снова разочарую — не было никакого «рокового красавчика», и я не рухнул снова на дно бутылки…

— Браво!!! — взметнулись аплодисменты под купол цирка. Маленькая ладная девушка спускается на трапеции, вся красная от напряжения, и радостная. Изящный поклон зрителям — и она скрывается за кулисами.

Я покидаю своё место и пробираюсь к выхожу. Вахтер, старый и заслуженный Муратович, в своём неизменном зеленом мундирчике. Этот мощный старик впускает людей на свои места со времен Брежнева, и он протягивает свою громадную руку, придав мрачноватому лицу подобие улыбки.

— Снова?

— Опять, Муратович, опять, — ему не нужно объяснять, в отличие от молодых вахтеров, почему я ухожу раньше конца программы — Так уже сложилось

— Традиции нельзя нарушать, — старик выпускает меня из зала и пожимает на прощание руку.

Я бреду по осенним улицам, подняв воротник пальто. Холодный ветер старается подбодрить меня, в черных окнах застыла желтая луна, а я бреду и бреду по тёмным переулочкам, старательно избегая наши любимые места.

Закончилась наша история на самой высокой ноте. Настя просто устала — физические нагрузки давались труднее и труднее, и на выступлении она сорвалась вниз. На моих глазах. Вот в этом самом цирке, на этой самой арене она лежала, раскинув руки — а зал молчал, и лишь спустя мгновение дико закричала женщина.

Мир застыл в том светлом мае, словно муха в янтаре. Не было ни слёз, ни истерики, а просто стучащая в виски пустота. И похороны, и поминки, и всё остальное прошло на едином выдохе, без осознания происходящего.

Вернувшись в нашу квартиру, пустую и холодную, я медленно собирал вещи. Разум искал виновных, и их было много — Настины родители, которым было плевать на собственную дочь, её «подруги», способные на любую гадость, и я, который без всякой жалости портил любимому человеку нервы. Мы все — а больше всего я — виноваты в том, что произошло. И самое страшно осознание того, что уже не скажешь главных и простых слов, что уже не обнимешь, не поцелуешь…

И прошлого не вернуть. И ничего изменить нельзя. Совсем.

С тех пор жизнь моя закончилась, и началось житие, пустое и бессмысленное. Вы, наверное, ждете эпилога — и желательно, в упаковке красивой сказки о новой любви.

Но хепппи-энда не будет. Не будет и рассказа о новой прекрасной жизни.

Я оказался в замкнутом круге. Работа и дом, дом и работа. И цирк.

Сменив множество рабочих мест, вдоволь поколесив по стране и по Европе, я вернулся домой. Сюда. К ставшему родным цирку.

Меня тянет сюда, словно магнитом, хотя по всей логике мира я должен и порога не переступать. Но каждый раз я терпеливо дожидаюсь лишь одного момента.

Когда на скользкой, накренившейся трапеции, под купол цирка поднимается молодая гимнастка.