ЛИМБ

Дмитрий Соколов, 2022

Вместо ветеринарной академии родители внезапно отправляют Нику учиться в ЛИМБ – Ленинградский Институт Моделирования… что именно они моделируют, не знает никто, и вообще, там творится настоящая чертовщина. Студентов делят на фениксов и уроборосов и вместо химии учат алхимии, вместо биологии – биоэнергетике, а вместо географии – астральным путешествиям. А чему может их научить новый препод по истории искусств? Не иначе как искусно убивать. Это у Чернова получается отлично – Ника видела своими глазами. Почему этот красавчик всё ещё на свободе и спокойно ведёт свои семинары? Кто он такой и сможет ли единственная свидетельница преступления разоблачить этого демона?

Пролог

Старая железная дорога рассекает напополам густой лес. Изгибается, виляет между высокими тёмно-зелёными елями и соснами, которым нет конца и края. Мелькают в окне потрескавшиеся, мокрые деревянные шпалы. Несмотря на сильный ливень и шквалистый ветер, машинист разгоняет поезд так быстро, как может. Ему передали, что в первом купе рожает женщина.

До ближайшего города с больницей часа полтора езды — успеют ли? Нужно успеть. Проводница шепнула, что муж роженицы — военный и служит в КГБ. Они едут из Владивостока до самой Москвы, и вот, спустя почти трое суток дороги, начались роды. Говорят, что на пару недель раньше положенного срока. Больше ничего машинист не знает и знать не хочет. Поезд трясётся, его мотает на скорости. Думать некогда, приходится следить за дорогой.

В первом купе тихо и темно, штора задвинута. Молодая женщина, держась за округлый живот, сгибается вперёд и закрывает глаза. Её дыхание такое же неспокойное и прерывистое, как бушующий, треплющий кроны деревьев ветер. Боль разрывает тело подобно вспышкам молний, которые полосуют за окном тяжёлое небо. Внутри всё сотрясается словно от раскатов грома. Кажется, начинается настоящий ураган.

Майор в тёмно-сером кителе нервно мнёт в руках чёрную фуражку. Он не знает, как помочь жене. Не следовало брать её с собой в долгую поездку, но и оставить одну в Москве было нельзя. Он обещал, что не спустит с неё глаз ни на минуту.

Схватки усиливаются, буря тоже. Поезд, летящий стрелой, вдруг резко тормозит. Рельсы свистят, падают с полок чемоданы. Состав замирает посреди дикого леса. На дороге что-то случилось.

— Только этого ещё не хватало! — бормочет мужчина в форме.

Заглядывает проводница. Интересуется состоянием роженицы, вздыхает озадачено. Потом объясняет: на пути упало дерево, дальше не проехать. Убрать его своими силами не получится, вызвали аварийный вертолёт, но погода сейчас нелётная, а надолго ли ураган — неизвестно. Придётся выбирать: или оставаться в поезде до конца ненастья, только принимать роды здесь некому, ведь среди пассажиров нет ни одного врача…

— Или? — голос будущего отца натянут как струна.

— Или идти через лес до ближайшего села. Это, конечно, не город, но там есть местный лекарь. То есть, шаман…

Роженица всхлипывает, ей больно, а теперь ещё и страшно.

— Вы в своём уме?! — строго спрашивает мужчина. — Шаман?!

— Да, бурятский. Боюсь, на большее рассчитывать не приходится. Один молодой человек, едущий до Улан-Удэ, согласился показать вам дорогу. На вашем месте я бы поторопилась, пока он не передумал…

Путь к селу похож на девять кругов ада. Ледяной ветер воет и сбивает с ног. Дорожки нет, даже тропинки. Ноги тонут по щиколотку в болотистой жиже. Ветки елей цепляют за одежду. Держа над супругой своё чёрное пальто, мужчина укрывает её от крупных капель дождя, падающих с деревьев, и ведёт — полубессознательную — за раскосым пареньком.

Минут сорок — и чаща расступается. Вдали появляется небольшая деревенька. Из леса все трое выходят вовремя — прямо за их спиной с треском ломается и падает ещё одно могучее дерево.

На горизонте блещут молнии. Женщина то и дело спотыкается и валится с ног. Всё как в тумане. В ветхую хижину шамана — у самого подножья холма — её вносят уже на руках. Старый смуглолицый лекарь, увидев их на пороге, хмурится и говорит пару фраз своей жене на местном языке. Морщинистая старушка качает головой и уходит в закуток-кухоньку, завешенную ширмой. Гремит алюминиевая посуда, из одной плошки в другую переливается вода.

Шаман машет руками на двух мужчин, торопливо теснит их к выходу, что-то напутственно вещая. Его слов майор не понимает, но общий смысл ясен — смотреть на роды им не разрешат. Нужно искать приют в одном из домиков по соседству.

Женщина устало приваливается к стене. В хижине горит огонь, старушка приносит ей плед, и она, наконец, согревается. Глаза сами собой закрываются, тело падает в вязкое небытие, только изредка его выгибает от волн нарастающей боли. С каждой схваткой гром гремит всё отчётливее, а хозяева всё сильнее тревожатся.

— Феникс или змий? — спрашивает вдруг шаман.

Она совсем его не понимает — хлопает светлыми ресницами и молчит. Сев напротив, лекарь смотрит на неё в упор:

— Феникс или… дракон? — повторяет он, глядя исподлобья.

Вопрос снова остаётся без ответа. Жена шамана, вздыхая, подносит роженице в широкой глиняной чашке какой-то дымящийся, горячий напиток.

Отхлебнув, та кривится и прикрывает рот:

— Горько! — отталкивает кружку, едва не разливая содержимое. Шаман ругается. Сначала на своём диалекте, потом с трудом переходит на русский:

— «Бессмертное крыло», собранное на рассвете, помогает раскрыться вратам миров! — он снова подставляет ей под нос чашку с отваром.

— Не надо, я не буду! Слишком горько!

— Пей! — волком рычит дед. Глаза в узких щёлочках век сверкают красным — огонь из очага отражается в них так ярко, что становится страшно. — Пей! Всех нас погубишь!

По лицу молодой женщины текут слёзы. Губы сводит, пальцы, сжимающие кружку, дрожат. Обжигающий яд, глоток за глотком, стекает по горлу, дурманит голову и вяжет желудок. Схватки усиливаются. Вернее, наступает одна сплошная схватка, без перерывов и надежды на отдых.

— Работай, дева, — приговаривает шаман, отвернувшись. Теперь он кажется спокойным и совсем не обращает внимания на то, что ветер снаружи вот-вот сорвёт с домика хлипкую крышу. — Работай. Быстрее родишь — быстрее всё это закончится…

Тем временем, майор, прикрывшись от непогоды шинелью, стучался в двери окрестных хижин в поисках «гонца». Ему срочно нужно было отправить телеграмму в Москву. Желающих пускаться в путь в столь нелёгкий час не находилось. Одежда мокла, отчаяние нарастало. Наконец, в одной из избушек хмурая бурятка согласилась послать на почту своего младшего сына. Не просто так, разумеется. Попросила большую сумму денег и, вдобавок, «штурманские» наручные часы.

Взамен у хозяев нашёлся маленький, неровно оборванный листок коричневой бумаги и обломок уголька, которым в селе писали вместо карандаша.

«Жена рожает, — вывел военный трясущейся рукой. — Кажется, у нас всё получилось. Свяжусь с вами позже. Если останемся в живых».

На обратной стороне он написал номер телефона, чьи-то имя и фамилию.

Сын бурятки затянул потуже короткую куртку, сел на пегого коня и, согнувшись, стремглав поскакал в город — сквозь ветер, гром и стену проливного дождя.

Спустя несколько часов, когда он вернётся в село с ответным посланием за пазухой, ураган уже закончится. Потеплеет. Яркое солнце осветит груды разрушенных деревенских избушек и сараев. Только одна-единственная хижина шамана в тот день устоит перед безжалостной стихией, остальные дома окажутся полностью уничтоженными. Некоторые жители спрячутся в погребах, некоторые разбегутся, некоторые погибнут под завалами. Паренёк будет долго искать среди руин того самого столичного военного, но найдёт в итоге лишь его бесхозную фуражку под упавшим забором.

Он тихо заглянет в дом колдуна, увидит там спящую роженицу, а на груди у неё — мирно сопящего новорожденного мальчика с пуповиной, перевязанной верблюжьей шерстью. Шаман и его бабка тоже уснут у потухшего очага, и тревожить их он не решится.

Выйдет — и так и останется стоять посреди залитой солнечным светом дороги, держа в руках короткую телеграмму.

На мятом жёлтом листке бумаги будет блёклыми буквами напечатан ответ, пришедший из Москвы:

«Феникс или змей?»