Дубровский. Дело князя Верейского

Дмитрий Сергеевич Сивков, 2022

1812 год. Князь Василий Верейский – сотрудник недавно созданной российской военной разведки, после провала в Париже выходит отставку. Василий Михайлович отправляется в своё поместье. В военном министерстве его просят оказать содействие губернским властям в поимке разбойника Дубровского. Тот в свою очередь охотится за семейной реликвией Верейских – саженьем великих князей Тверских. Его должна одеть на свадьбу невеста Верейского.За княжеское украшение Наполеоном обещано триста тысяч франков. Саженье – один из символов феодальной власти. После захвата Российской Империи, её планируется превратить в конфедерацию удельных княжеств. Артефакты должны придать реформам исторический антураж…

Совещание в кадетском корпусе

I

Совещание агентов военной разведки Барклай де Толли изначально думал организовать в расположении одного из гвардейских полков. Казармы для них стали возводить в столице ещё при отце нынешнего императора — Павле Петровиче. До великого гвардейского переселения элитные части дислоцировались в слободах — деревянные избы в окружении огородов на весьма обширных территориях. В этих военизированных деревнях разве что пахарей было не встретить, да улицы различались по номерам и назывались то линиями, то ротами.

Теперь, после возведения на месте слобод казарм в два-три этажа, размещение гвардейцев оказалось довольно компактным. К тому же новые здания ничем не выделялись на фоне традиционной петербургской архитектуры и имели присущий стилю классицизма жёлтый цвет и белые колонны. Так что несведущий человек лишь по обилию мундиров вблизи этих зданий мог догадаться, что они какого-то особого, военного назначения.

Дислокация гвардейских частей включала в себя и жилые помещения для нижних чинов, и квартиры для офицерского корпуса. Здесь же были плац, офицерское собрание, баня, лазарет, склады различного назначения, мастерские и хозяйственные помещения, огороды и конюшни. И обязательно — церкви: в элитных полках они возводились большие, доступные и гражданским лицам, в частях попроще — внутри зданий.

Данная обособленность размещения гвардейцев отвечала режиму секретности предстоящей встречи.

II

Поначалу военный министр остановился на лейб-гвардии в Семёновском полку. Обособленность его расположения казалась весьма удачной: здания примыкали к большому плацу, а фасадами выходили к Загородному проспекту, Рузовской и Звенигородской улицам, а с юга территория ограничивалась Обводным каналом. Но затеянная год назад реконструкция основных зданий 1790-х годов постройки внесла в жизнь по уставу все атрибуты большой стройки. Повсюду встречались то обстоятельные каменщики, то бойкие плотники, то ушлые подрядчики и нерасторопные возницы. Лишних глаз — не одна сотня, про каждого не дознаешься.

Неподалёку — вдоль Гороховой улицы, от Фонтанки у Семёновского моста до Загородного проспекта — квартировал лейб-гвардии Литовский полк. Однако воинская часть находилась в стадии формирования, с присущими этому процессу неурядицами. По схожим причинам отвергли и Лейб-Гренадёрский полк: удалённые от центра города казармы с выходом на берега Большой Невки и Карповки заселили ещё на этапе завершения строительства.

Даже лейб-гвардии Финляндский полк, имевший собственную территорию на Васильевском острове с 1808 года, забраковали. Причина — за три года уклад прежнего военизированного деревенства вновь заявил о себе. По соседству с новыми казарменными зданиями на улицах-ротах появились обычные частные дома, где любой мог снять жильё. В том числе и наполеоновские агенты, накануне предстоящего вторжения их засылка, без сомнений, активизировалась. По этой же причине исключалось и здание военного министерства. В его стенах наверняка орудовала если не агентура, то уж её информаторы — вольные или невольные — точно.

III

Так или иначе все гвардейские части оказались неподходящими для проведения совещания агентов военной разведки. Даже, казалось бы, самый беспроигрышный вариант с Кавалергардским полком дал осечку. Да, казармы, построенные Луиджи Руска три года назад, в архитектурном отношении были на высоте. Один только офицерский корпус на Шпалерной с центральным зданием, украшенным портиком и скульптурами древнеримских богов войны — Марса и Беллоны, чего стоил. В то же время большое число тёмных галерей со стороны двора и крыши с низким скатом делали казармы малопригодными для петербургского климата.

Тут уж, как говорится, ничего не попишешь, да и для поиска нужного здания — дело третье. Открытием же для не так давно занимающего свой пост министра стало то, что внутри этого пространства было довольно тесно. В Кавалергардском полку располагались: служебные корпуса с конюшнями во дворах, госпиталь с садом, помещения для размещения семи эскадронов. Так что сами кавалергарды терпели большие неудобства и занимали дополнительные помещения вне казарм. Если гвардейцы ещё и могли утешаться пословицей: «В тесноте, да не в обиде», то в военном министерстве искали другие варианты.

IV

Когда ставка на гвардейские части не оправдалась, директор канцелярии стратегической разведки Особенного отдела полковник Алексей Воейков наведался в другие здания ведомства. Выбор в итоге пал на Меншиковский дворец, где размещался Первый кадетский корпус.

Усадьба фаворита Петра Первого Александра Меншикова, обвинённого в государственной измене и казнокрадстве, поступила со всем имуществом в казну. В 1731 году здание перестроили для Императорского сухопутного шляхетного корпуса. Своё нынешнее название кузница элиты офицеров русской армии получила при императоре Павле. Одним переименованием дело не ограничилось. Значительные изменения в систему образования внёс на посту директора генерал-лейтенант Михаил Кутузов. Так, вместо пяти возрастов сформировали роты — четыре мушкетёрские и одну гренадерскую, всех гражданских учителей заменили офицерами. Нововведённые занятия по тактике и военной истории проводились не только с воспитанниками, но и с офицерами.

Но в данном случае имело значение то, что первое каменное здание Санкт-Петербурга располагалось обособленно, недалеко от стрелки Васильевского острова. Четырёхэтажный фасад дворца образца архитектуры стиля барокко выходил на Неву. К тому же большинство воспитанников находились в учебных полевых лагерях для закрепления спецдисциплин: фортификации, тактики и «фрунтовой службы».

V

Устроители совещания не зря так пеклись о его секретности. Её плотной завесой окутана разведывательная деятельность любого государства. Это вполне естественно, ведь предназначение разведки состоит в выведывании чужих тайн и сохранении собственных. Всё это прекрасно осознавал Барклай де Толли, назначенный императором Александром I военным министром в начале 1810 года.

В свои пятьдесят два года Михаил Богданович являлся опытным военачальником. Один решительный и неожиданный для врага переход его корпуса по льду Ботнического залива в 1809 году чего стоил. Смелый манёвр обеспечил России победный исход войны со Швецией, а самого триумфатора «за оказанные отличия» произвели в генералы от инфантерии.

Так что новому министру чины доставались не за шарканья по паркету Зимнего дворца. Барклай де Толли знал на личном опыте цену сведениям о противнике при ведении боевых действий. Когда ему говорили о том, что разведывательная деятельность организована неважно, он с солдатской прямотой поправлял: «Плохо». В первую очередь это относилось не к войсковой разведке, а к внешней. В её структуре и организации ещё со времён Петра Первого не происходило значительных изменений.

Сведения, поступающие от дипломатических миссий из-за рубежа, не несли ценной и оперативной информации. Одно название — «разведка», на самом деле — бюро по сбору слухов и общедоступных данных без риска для здоровья, не то что жизни. Вялотекущую форму этой «болезни» обострил недруг, какого у России не было со времён короля Швеции Карла XII — наполеоновская Франция. Понимание замыслов Наполеона могло не только стать пищей для российских штабных умов, но и спутать карты противника.

VI

Требовалось организовать системную охоту за планами грозного и мощного противника. Министр составляет докладную записку по этому вопросу на имя Александра I и вскоре получает добро на учреждение Особенной канцелярии. Эта структура вела три направления: стратегическое — добыча информации за границей, тактическое — сбор данных о войсках, дислоцированных в непосредственной близости от границ, контрразведка — работа по выявлению и нейтрализации вражеской агентуры.

Функции контрразведки легли на воинскую полицию, образованную во исполнение секретного указа Александра I. Её подразделения имелись в каждой действовавшей армии и находились в ведении начальников их штабов. Что до тактической разведки, то она не имела чёткой организации и являлась слабым звеном в общей структуре. За организацию здесь отвечали специальные агенты на границе, военные коменданты приграничных городов и командование расквартированных там частей.

В качестве агентов за кордон в основном отправляли местных жителей. Толковых сведений те раздобыть не могли, так как в военных делах имели понимания не больше, чем в лечении язвы желудка. Полковые писари плевались, записывая никчёмные, но обстоятельные сведения лапотных агентов о ценах на воск, щетину, рожь и репу. Всё это отчасти компенсировали общие «известия о движении неприятельских корпусов».

VII

В деле же организации стратегической разведки уповать на абы каких людей непозволительно. А по большому счёту — преступно. Главная нагрузка в получении секретных данных, а также сбор и анализ общедоступной информации ложились на агентов Особенного отдела. Первый состав — семь офицеров — действовал во Франции, Австрии, Саксонии, Баварии, Швеции, Испании и Германии.

Штат канцелярии, вопреки русскому обыкновению «один с сошкой ― семеро с ложкой», оказался малочислен: директор, три экспедитора и один переводчик. Что касается сотрудников, то их подбор министр никому не доверил и занимался этим делом лично. Так, руководить канцелярией поставил человека из своего ближнего окружения — флигель-адъютанта, полковника Алексея Воейкова. Военная служба этого достойного офицера началась с ординарцев у самого Александра Суворова в швейцарском походе 1799 года.

На деятельность разведывательного отдела Особенной канцелярии сразу же наложили гриф чрезвычайной секретности. Эти дела не фигурировали в еженедельных министерских отчётах. Деятельность сотрудников регламентировали «Особо установленные правила». Они предписывали агентам собирать данные «о числе войск в каждой державе, об устройстве образовании и вооружении их… о состоянии крепостей, способностях и достоинствах лучших генералов и расположении духа войск». Помимо этого, «не менее ещё желательно достаточное иметь известие о числе, благосостоянии, характере и духе народа, о местоположениях и произведениях земли, о внутренних источниках сей империи или средствах к продолжению войны…».

VIII

Летом 1810 года специальные агенты отбыли в посольства европейских столиц. Требования к кандидатам на эту должность предъявлялись высокие, и исключительно только соответствие им являлось основанием для зачисления в штат. Оттого и состав получился весьма разномастным.

Были тут и представители известных дворянских фамилий, имевшие хорошее домашнее образование и уже боевой опыт: Григорий Орлов, Павел Брозин и Александр Чернышёв. Этих направили соответственно в Париж, Берлин и Мадрид. В их компании оказался и сын бедного лифляндского чиновника поручик Павел Граббе. Он окончил кадетский корпус и с успехом выдержал специальный экзамен, его путь лежал в Мюнхен. Прошли экзамен и два офицера свиты Его Императорского Величества: голландский уроженец барон Фёдор Тейль ван Сераскеркен убыл в Вену, а имевший шотландские корни Роберт Ренни — в Берлин.

Виктор Прендель не мог похвастаться молодостью и образованием, зато имел большой опыт. Да ещё какой! Тирольского дворянина конвент Франции приговорил к обезглавливанию на гильотине за его роялистские взгляды. Но смертнику удалось бежать и записаться в ряды австрийской армии. Там ему в 1799 году довелось воевать под знаменами самого Суворова в Италии и даже командовать казачьим отрядом. Покорённый духом русской армии, он стал её офицером, нередко выполнял секретные задания, некоторые — лично от императора Александра I. В сорок четыре года Пенделя назначили резидентом в столицу Саксонии Дрезден.

XI

Спустя два года все агенты получили вызов явиться в Санкт-Петербург. Те, чьи личные дела хранили истории, способные впечатлить не только генеральских дочек, но и их отцов, ехали в Россию с беспокойством. Так чувствует себя штык-юнкер, впервые званый на офицерскую попойку

Никто не знал, что именно кроется за этим приказом. Первое, что шло на ум всем, — отставка в связи с ненадлежащим исполнением обязанностей. Второе и третье — носило личный характер и имело куда меньшее значение. Но когда все увидели, что обширный, как небольшой плац, кабинет начальника Кадетского корпуса заполнен соратниками, у большинства отлегло от сердца. Стало понятно — командование объявило всеобщий сбор. Друг другу их не представляли, кто был знаком прежде, обменялись рукопожатиями.

Помимо семи агентов и помощника министра по особым поручениям князя Верейского — с ним большинству уже доводилось общаться за границей — здесь были сотрудники канцелярии разведотдела и ещё несколько лиц. Среди них и Юстас Грунер, бывший министр полиции Пруссии. Эмигрировав в Австрию, он из Вены координировал действия информаторов агентурной сети в германских княжествах. Напротив его — отставной ротмистр русской армии прусский дворянин Давид Саван. Через этого двойного агента в Великом герцогстве Варшавском получали сфальсифицированную в русском генштабе информацию.

X

Все ждали Барклая де Толли. Министр опоздал на полчаса. Оказалось, докладывал императору о совещании и получил на этот счёт высочайшие указания. Доводить же их не спешил, для начала обошёл всех, пожав руку каждому. Затем слово взял докладчик — подполковник Пётр Чуйкевич. Он руководил направлением Особенного отдела по анализу и систематизации поступавших из-за кордона донесений. Офицер, известный собравшимся больше в качестве военного писателя, в отличие от своих творений, оказался доходчив, как гусар с уездной кокоткой на летних манёврах. Есть такой тип авторов: впечатляешься услышанной от них историей, но остаёшься разочарованным от её изложения на бумаге.

Суть выступления: войны с Наполеоном следовало ожидать уже этим летом, максимум — через год. Выводы основывались на составленной отделом дислокационной карте французских частей с отметкой всех их передвижений. Разведданные даже позволяли ориентировочно оценить численность первого эшелона французских войск — до полумиллиона человек.

Исходя из этого и разрабатывалась стратегия в предстоящей вой военной кампании. Основная её идея состояла в том, чтобы как можно дольше избегать прямых крупных столкновений.

— Уклонение от генеральных сражений, партизанская война летучими отрядами в тылу операционной неприятельской линии, недопускание до фуражировки и решительность в продолжении военных действий, — резюмировал Чуйкевич. — Такие меры для Наполеона внове, для французов утомительные и союзникам их нестерпимые.

XI

— Благодарю, Пётр Андреевич, — отозвался министр. — Как видите, господа, войны не избежать. Да вы, думаю, это и без того уже поняли. Многие из вас сейчас, можно сказать, работают в тылу будущего противника. Ничего не поделаешь, господа, стратегия русской армии в начале кампании — отступать с боями. Но потеря нескольких областей не должна нас устрашить, ибо целость государства состоит в целостности его армий. Наша, в данном случае — ваша, основная задача состоит в дезинформации. Требуется донести до французов и их союзников якобы основную идею штаба нашей армии — дать генеральное сражение вблизи рубежей. Пусть они исходя из этого и разрабатывают генплан своего блицкрига, как говорят немцы. Я хотел, чтобы вы услышали это непосредственно от меня. Донести это в письменном виде рискованно. Не доверяйте информации или указаниям иного характера на этот счёт. В случае получения таковых надо твёрдо знать, что это фокусы вражеской контрразведки и вы на грани провала. В это время стоит проявлять бдительность как никогда. И да пребудет с вами Бог, и не отвернётся удача!

Конец ознакомительного фрагмента.