Дубровский. Дело князя Верейского

Дмитрий Сергеевич Сивков, 2022

1812 год. Князь Василий Верейский – сотрудник недавно созданной российской военной разведки, после провала в Париже выходит отставку. Василий Михайлович отправляется в своё поместье. В военном министерстве его просят оказать содействие губернским властям в поимке разбойника Дубровского. Тот в свою очередь охотится за семейной реликвией Верейских – саженьем великих князей Тверских. Его должна одеть на свадьбу невеста Верейского.За княжеское украшение Наполеоном обещано триста тысяч франков. Саженье – один из символов феодальной власти. После захвата Российской Империи, её планируется превратить в конфедерацию удельных княжеств. Артефакты должны придать реформам исторический антураж…

Американец

I

— Вот тебе и потомок Рюриковичей да Палеологов: всей свиты — один Американец, — усмехнулся князь, взглянув на графа Фёдора Толстого.

Карету изрядно тряхнуло. Отчизна и не думала баюкать путешественников, а радушно тормошила своими ухабами. Толстой даже не проснулся, лишь, коротко всхрапнув и хмуря брови, как обиженный ненароком ребёнок, опять устроил затылок в изголовье сиденья.

Верейский в поездки по Европе не брал слуг. При его роде занятий не следовало допускать кого бы то ни было в личное пространство. Лишние глаза и уши волей-неволей несли угрозу секретности миссии. Что до бытовых вопросов, то в их решении с охотой за хорошие чаевые помогали служки гостиниц или меблированных комнат, где он останавливался. А вот без помощников в делах разведки обойтись сложнее. Для этих целей военное министерство и направляло князю своего рода адъютантов.

Командировали, как правило, образованных, уже зарекомендовавших себя в делах офицеров из мелкопоместного дворянства. Их отличали исполнительность и дисциплина. Не обязательно, что все они по натуре своей были таковыми, но каждому хотелось проявить себя. Попасть в донесения самому государю было сродни получения внезапного наследства. Такие расклады открывали виды на успешную карьеру — единственный шанс выбиться из прозябания в нижних строчках табеля о рангах.

Князь и вёл себя с ними соответствующе: привечал, но не сходился близко, как иной шеф департамента с чиновниками канцелярии из родовитых дворян или начинающих литераторов.

В этот раз всё сложилось иначе.

II

Помощник явился к Верейскому семь месяцев назад в Дрездене. Туда князь направился для встречи с русским посланником в Саксонии Василием Васильевичем Ханыковым и специальным агентом майором Виктором Антоновичем Пренделем. Необходимо было скоординировать мероприятия по дезинформации относительно положения в армии фельдмаршала Кутузова на театре военных действий с Османской империей. Василий Михайлович один из немногих знал всех агентов Особенной канцелярии в Европе, в его же полномочия входила оперативная связь с ними в случае необходимости.

По документам новоявленный помощник значился мещанином Алексеем Карповичем Ивановым, художником. Стипендиат Императорской Академии художеств направлялся на стажировку у европейских мастеров живописи. По осанке же и тому, как «художник» вручил бумаги, в нём легко угадывался офицер. Досадуя на штабных, сочиняющих нелегалам легенды, и уже не ожидая ничего хорошего, князь вскрыл пакет. Не читая бумаги, принялся водить ею круговыми движениями над зажжённой свечой.

Меж тёмных строк, выведенных крупным и аккуратным, как жемчужное ожерелье, дамским почерком, явились мелкие торопливые светло-коричневые буквы от невидимых чернил. Адресат без труда узнал почерк директора канцелярии стратегической разведки Особенного отдела полковника Воейкова. Алексей Васильевич уведомлял помощника министра по особым поручениям, что ему, «впредь до особого распоряжения, откомандировывается для содействия в выполнении поставленных задач рядовой Преображенского полка граф Фёдор Иванович Толстой».

III

Верейский мысленно чертыхнулся. О его новом адъютанте легенды кочевали из одной столицы в другую со скоростью почтовых карет. И мало того — обрастали небылицами, как днище шлюпа водорослями и моллюсками. К двадцати восьми годам Толстого уже дважды лишали эполет. Поводов же для этого на самом деле он давал куда больше, но иные оказии удавалось замять влиятельной родне.

А всё прескверный, по общему мнению, характер знатного дворянина. Банальную размолвку он мог обернуть сатисфакцией. Хорошо развитый физически, уверенно владевший пистолетом и шпагой, граф каждую дуэль оборачивал в свою пользу. Говорят, за ним уже числилось с полдюжины мертвецов. Но у тех побед была и обратная сторона.

За год до этого Верейский наведывался в Россию. Тогда на целый день он застрял на почтовой станции у Чудова из-за метели. Главным образом коротали время около самовара и с бутылкой рома, так что, хочешь или нет, пришлось слушать анекдоты товарищей по ненастью. Один из них, чиновник Министерства народного просвещения, оказался вроде как хроникёром жизни Американца. Так что о его похождениях князь был весьма осведомлён.

По окончании морского кадетского корпуса Толстой был зачислен в Преображенский полк. Впрочем, в рядах элитного подразделения он служил недолго. Как-то подпоручик опоздал на строевой смотр. Причина — летал на воздушном шаре. Кузины ликовали, полковник Дризен оказался менее впечатлительным и строго отчитал Толстого. Тот же счёл выговор за оскорбление и плюнул командиру в лицо. В итоге — дуэль и тяжёлое ранение полковника.

IV

Неизвестно, каким мог оказаться приговор трибунала, но в дело снова вмешалась родня графа. Его зачислили матросом в команду шлюпа «Надежда», отчалившего в августе 1803 года из Кронштадта в первую русскую кругосветную экспедицию. Русский язык, упорядочив все аспекты бытия, как скаред — кухонную утварь, определял такой исход дела как «от греха подальше». Но универсальные житейские формулы в отношении некоторых людей дают сбой, при этом без каких-либо трагических последствий для них. Толстой и был такой самой ходячей аномалией.

Неуёмная энергия матроса и его скверный характер вскоре обернулись проблемой для всего экипажа. Ссоры, злые шутки не давали покоя никому на шлюпе. Досталось и корабельному священнику, и Адаму Иоганну фон Крузенштерну, на русский манер — Ивану Фёдоровичу. Корабельный поп по вине графа лишился предмета своей особой гордости — окладистой бороды. Толстой напоил его так, что тот не добрался до своей каюты и заснул у грот-мачты. Очнувшись же, не сумел поднять головы: борода оказалась припечатана к палубе сургучом. Батюшка не решился сломать казённую печать и отослал юнгу за ножницами.

Капитан же комическим образом лишился важных бумаг. Однажды в отсутствие Крузенштерна, Толстой с любимцем экипажа орангутангом проник в капитанскую каюту, окропил из чернильницы лист бумаги и вышел. Обезьяна хорошо выучила урок и залила весь капитанский стол чернилами, испортив документы и карты.

V

Заходы в порты тоже не обходились без приключений. Миссия кругосветки могла оказаться под угрозой, и Крузенштерн принял решение избавиться от главного бузотёра «Надежды». Списали Толстого на берег на одном из островов в Русской Америке. Но прежде чем добраться до Камчатки и далее на большую землю, Фёдор ещё два месяца жил на Алеутских островах — вот откуда и прозвище. Рассказывали, что аборигены умоляли его стать их вождём, но граф соскучился по Петербургу.

На попутном корабле бывший матрос доплыл до Петропавловска. Оттуда, где пешим, где на лошадях, где по рекам — в общем, как мог, добирался до Петербурга. Так что, если Крузенштерн вошёл в историю как первый русский, совершивший кругосветное плавание, то Американец мог бы тоже рассчитывать на лавры, ведь половину той кругосветки одолел пешком. Но графа ждали отнюдь не почести.

До столицы он добрался к осени 1805 года, но прогуляться по Невскому разжалованному офицеру не довелось. Сразу же с городской заставы рядового направили в корпус его однофамильца генерала от инфантерии Петра Александровича Толстого. Русские войска по морю отправились в Шведскую Померанию. Шла русско-австро-французская война, больше известная как Война третьей коалиции. Сорвиголове такой поворот дела оказался к лучшему. Толстой отличился в стычке с французами под Ганновером, получил лёгкое ранение, и по завершении кампании ему возвратили гвардейские эполеты.

Через пять лет за участие в групповой дуэли военный суд вновь разжаловал поручика Толстого в рядовые.

V

I

Князя впечатлить анекдотом — всё равно что бабку-повитуху тронуть до слёз девичьим секретом, но эта история тогда почему-то запала в память. Вот как будто к знатью, что их судьбы с Американцем пересекутся. Не иначе, Толстые вновь подсуетились и добились назначения опального родственника за границу. По букве-то служба является таковой, хоть в казармах, хоть на заграничных харчах.

Верейскому стало досадно за шахер-махер в сфере разведки, словно это какой-нибудь департамент Министерства просвещения. Воейков, понимая всё это, приписал в конце: «Василий Михайлович, увы, ничего не мог поделать. Чернышёв отзывается о графе как человеке большой отваги, был с ним в деле под Фридландом. Используйте это».

В том сражении, названном Фридландским побоищем, Наполеон разбил русско-прусские войска и вынудил заключить Тильзитский мир. В битве недалеко от Кёнигсберга русская армия в очередной раз явила пример стойкости и отваги. Так, британский посланник доносил в Лондон, что русские войска «победили бы, если бы только одно мужество могло доставить победу».

Почти треть русской гвардии полегла в Восточной Пруссии. Потери могли оказаться ещё больше, если бы адъютант генерала Уварова штабс-ротмистр, а ныне подполковник, спецагент в Испании Александр Чернышёв не нашёл брод через реку Алле. Так что его характеристика новому помощнику Верейского дорогого стоила.

V

II

Верейский незаметно поднял взгляд от бумаги. Иванов-Толстой с безучастным видом ждал, когда его шеф ознакомится с посланием. Лицо с крупным носом, большими чувственными губами и широко посаженными глазами вытянулось от расслабления мышц. Хотя обманываться на этот счёт не стоило: флегматичность в любой момент могла вывернуться наизнанку, как шкура ежа.

— Вот что я вам скажу, Алексей Карпович, давайте до точки придерживаться легенды и настоящее ваше имя и титул забудем до возвращения в Россию, — вместо приветствия сказал тогда Верейский. — Наслышан о вашем, так сказать, непростом характере. Так что сразу предупреждаю… оставьте его за этим порогом. Ваша несдержанность может стать угрозой для нашей чрезвычайно важной и секретной миссии. Я не полковник Дризен: разносов не будет, утирать плевки не намерен, до дуэли дело не дойдёт… Я вас просто лик-ви-ди-ру-ю.

Всё это князь произнёс без особого выражения, как если бы читал вслух газетную хронику. Помощник две-три секунды никак не реагировал на сказанное. Василий Михайлович уж было подумал, что он ещё и туг на ухо. Но затем лицо «художника» ожило и стало добродушным. Можно было подумать, что Верейский рассказал, как бодал Феденьку «козой» в животик, когда у того ещё молоко кормилицы на губах не обсохло. А вслух произнёс:

— Князь, это лучшее из наставлений по службе, которое я когда-либо получал. Честное слово!

VIII

Владение языками, наличие информаторов и знакомств среди власть имущих или близких к ним людей — залог успешной деятельности разведчика. Но лишь чутьё придаёт им истинную ценность, без него любой агент — ни гордая птица, а лишь пернатое. Чутьё — это крылья, без них не взлететь. Хотя и полагаться исключительно на него тоже опасно: залетишь не туда, а то и голову разобьёшь. Этот урок Верейский усвоил от отца и за много лет работы за границей заучил не хуже «Отче наш».

Так вот чутьё ему сразу подсказало, что из Толстого выйдет дельный помощник, несмотря на его вздорный характер. Впрочем, таковым граф считался в обычной жизни, там же, где ценились решительность и способность генерировать неординарные решения, он проявился в ином ракурсе.

Карета в очередной раз ухнула в дорожную яму, но Фёдор Иванович снова ухом не повёл. Лишь машинально рукой коснулся левой стороны сюртука, там неизменно крепилась наплечная кобура с двуствольным пистолетом. Такая амуниция была в диковинку в Европе, обзавёлся ею матрос первой русской кругосветки в бразильском порту Форталеза. Ведавший розыском контрабандистов португальский офицер с обычной для португальцев непосредственностью решил установить личность Толстого, внешность которого вызвала у таможенника подозрения.

Закончилось всё тем, что оба схватились за пистолеты. Хорошо, что товарищи не дали им спустить курки. В итоге разобрались, выпили мировую и обменялись презентами. Гроза контрабандистов снял наплечную кобуру, видя, с каким интересом её разглядывает русский, а тот — золотой перстень с фиолетовой шпинелью, знак особой симпатии одной из кузин.

IX

Сам Верейский считал, что если разведчик берётся за оружие, это явная недоработка или того хуже — провал. Их задача — ставить капканы, а не устраивать канонаду при облаве на волка. Хотя и одобрял готовность помощника к любому развитию событий. Тот всегда был начеку.

Бумаги, передаваемые осведомителями и агентами, князь никогда не хранил при себе. Документы тут же перекочёвывали в тайник, оборудованный в мольберте Алексея Иванова, всегда находившегося где-то поблизости. Оказалось, Толстой и в самом деле владел кистью, к чему его ещё в детстве пристрастил гувернёр-француз.

В Париже деятельность князь развернул широкую. За короткий срок ему удалось создать сеть информаторов в правительственной и военной сферах Франции. Идеи здесь не работали, а лишь деньги, и деньги немалые. Самой большой удачей стала вербовка сотрудника военного министерства Мишеля. Этот чиновник имел доступ к целому ряду сверхсекретных документов, включая донесения о состоянии русской армии.

Особую важность являл доклад, составляемый каждые пятнадцать дней на основании рапортов командиров частей. Доскональное описание положения дел французской армии готовили только в одном экземпляре для самого императора. Но прежде чем этот документ ложился на стол Наполеона, его копия оказывалась в мольберте одного русского художника. Так что Бонапарт знакомился с документом одновременно с российским послом, после чего тот незамедлительно отправлял дипломатическую почту в Санкт-Петербург.

X

Мещанин Иванов ни разу не подвёл, всегда оказывался в нужное время в нужном месте. При этом нередко проявлял находчивость и смелость, в его действиях не было определённой схемы. Отчасти ещё и поэтому слежка французской контрразведки за Верейским не дала результатов. Нельзя было не проникнуться симпатией к этому человеку. Хотя для того чтобы сойтись близко, у них не было ни условий, ни времени. Тем не менее князю иногда казалось, что они могли бы подружиться, будь ровесниками или при других обстоятельствах.

Знать французской столицы благосклонно отнеслась к русскому князю, к тому же, пусть и дальнему, потомку императоров Византии. Он хорошо разбирался в живописи и литературе, мог живо судить и о премьере в Комеди Франсез, и о новостях из-за океана о Томасе Джефферсоне. Верейского охотно принимали в доме сестры Наполеона Каролины — королевы Неаполитанской. Другую сестру императора, красавицу Полину Боргезе, версальские сплетники записали ему в любовницы. Мало того, огненная драма на балу у австрийского посла, князя Шварценберга, сделала князя героем. Тогда в апогей раута во дворце случился пожар. Русский дворянин, в отличие от большинства находившихся в здании мужчин, действовал решительно. Вдвоём с оказавшимся неподалёку русским художником они спасли немало людей, в том числе жён маршалов Нея и Дюрока.

XI

В глазах высшего света Парижа князь обрёл репутацию человека образованного и храброго. Это с одной стороны. С другой — легкомысленного ценителя удовольствий, к тому же записного волокиту за хорошенькими женщинами. С таким не обязательно держать себя в жёстких рамках приличий и быть всегда начеку. Всё это играло князю на руку и облегчало доступ к важной информации и вербовку информаторов.

Французская контрразведка не могла не заинтересоваться такой особой как Верейский. За ним приставили филёров, подсылали ложных информаторов, но тщетно. Василий Михайлович ни разу не прокололся и не купился на эти уловки. Хотя для силовиков доказательная база — дело третье, они больше полагаются на внутреннюю убеждённость в том, что кругом лишь враги. Министр полиции Савари особо невзлюбил князя и стал искать возможность удалить его из Парижа. Для этого он даже инициировал статью в газете «Журналь де Деба», где недвусмысленно звучала мысль, что этот русский дворянин — шпион.

И хотя улик против Верейского французским контрразведчикам раздобыть не удалось, стало понятно, что это лишь дело времени. Потому-то военный министр и принял решение отозвать своего одного из самых ценных агентов.

X

I

I

Для Верейского приказ Барклая де Толли не стал неожиданностью. Он и сам понимал, что настойчивое внимание Савари добром не кончится. Князь объявил ближнему кругу парижских знакомых о болезни матушки — на самом деле покойной уже полвека, и незамедлительно отбыл. Всю дорогу до российской границы его не оставляла тревога. Ничего конкретного, но томило ощущение, что при отъезде второпях им допущена какая-то оплошность. Любой неосторожный шаг мог обернуться ордером на арест, а кому-то и стоить жизни.

Иванов-Толстой присоединился к шефу уже после Варшавы. Восстановленное по итогам Тильзитского договора польское государство в виде Герцогства Варшавского де-факто находилось под французским протекторатом. Так что забывать о мерах конспирации на территории Польши не следовало.

Только миновав будку пограничной стражи, князь впервые обратился к Толстому по-русски и по настоящему имени и отчеству:

— С возвращением на Родину вас, Фёдор Иванович!

Тот в ответ лишь кивнул головой, пробурчав что-то вроде «благодарюивастоже», и закрыл глаза.

Василий Михайлович обдумывал доклад на имя Барклая де Толли. В нём он непременно укажет, что рядовой Преображенского полка Толстой зарекомендовал себя лучшим образом: дисциплинированный, храбрый и инициативный. Благодаря этим качествам ему удалось способствовать помощнику министра по особым поручениям в успешном выполнении его задач. Вывод — рекомендовать для восстановления в офицерском звании.

Всем нам в небесной канцелярии нет-нет да и дают шанс исправить какие-то свои ошибки. Так заплутавшего в лесу охотника случай приводит к тропке, ведущей на большак. Но большинство слепы и глухи к знакам или хуже того — не ценят открытые им возможности. Князю хотелось верить, что его помощник не из таких.