Осколки Сампо

Дмитрий Овсянников, 2017

Таинственная мельница Сампо нужна всем. Кому-то она приносит счастье, кому-то – богатство. Единственное, что непонятно – где она. То ли на дне моря, то ли в горах, а может, это всего лишь легенда? Путь к Сампо лежит через разгадывание загадок, которые скрывают руны финских племен. Но если один готов пройти этот путь, чтобы защитить мельницу, то другой намерен превратить ее в оружие. Рунопевец Антеро привык смотреть пристальнее и слушать внимательнее многих. Он из тех людей, которые не считают историю о Сампо выдумкой. В путь через все финские земли вместе с Антеро отправляются его племянник Тойво, веселый охотник Кауко и ворчливый кузнец Уно. Команде предстоит собрать осколки древнего знания воедино. Приключения в поисках Сампо начинаются.

Глава 3. Путь на север

В доме сувантолы поднимались рано — одни женщины отправлялись доить коров, другие разводили огонь в печи и варили кашу, мужчины, взяв вёсла и сети, шли к озеру, — люди приступали к повседневным заботам.

Антеро и Тойво вышли ещё раньше, до первых петухов — рунопевцу очень хотелось уйти незаметно. «Не люблю лишних расспросов, — признался он племяннику. — Родители твои знают, и ладно».

Чуть слышно вышли путники за ворота селения и зашагали по дороге, ведущей к северу. Темень стояла такая, что хоть глаз выколи, только вверху, среди чёрных сосновых ветвей серело предрассветное небо в бледных огоньках звёзд. Но в родном месте темнота не была помехой — все тропинки Сувантолы Тойво и Антеро знали наперечёт.

Предыдущий день друзья провели в сборах — путешествие предстояло долгое. В дорожный мешок сложили запасную тёплую одежду и небольшой железный котелок, в заплечный берестяной короб — съестные припасы: крупу и сушёную рыбу, сухари и сало, кожаный мешочек с солью. Летом и осенью лес готов кормить путников грибами и ягодами, но и тогда нельзя полагаться только на его милость, сейчас же запасались как следует — лето ещё не наступило. В отдельную котомку Антеро положил своё пятиструнное кантеле.

— Зачем? — спросил Тойво.

— Пригодится, — коротко ответил рунопевец.

Кроме того, оба вооружились — Тойво, слывший неплохим стрелком, нёс за спиной охотничий лук и колчан со стрелами, в руке лёгкое копьё — дротик. Антеро прикрепил к поясу боевую секиру, копьём ему служила тяжёлая рогатина с длинным широким наконечником и перекрестьем, годная как на охоту на крупного зверя, так и в битву.

— Вооружаемся до зубов, точно на войну! — обронил Тойво накануне, разглядывая блестящее жало рогатины. — Дай Укко, не понадобится всё это!

— На Укко надейся, да сам не плошай! — ответил племяннику Антеро. — На войну ещё железные рубашки надевают, да шапки тоже железные, и щиты берут, так что мы с тобой ещё налегке. Правда, и боевого облачения у нас дома негусто. В лесах, особенно чужих, человеку без оружия нельзя никак, и одним пуукко там не обойдёшься.

— Так ведь пуукко — не оружие!

— То-то мы упражняемся с малых лет в его метании и состязаемся каждый год! При случае сойдёт и за оружие. Знатная вещь пуукко, для любого дела годится! — Антеро подбросил в ладони свой нож; блеснуло, поймав на лету солнечный луч, превосходное лезвие. — И ничего, что клинок небольшой — лучше знать, как устроено тело зверя, чем таскать на поясе лишнее железо! Но без оружия более сильного, чем ножи, нам с тобой нельзя.

Бывалый путешественник, Антеро знал, что говорил — между редкими селениями земель Калевы лежали многие вёрсты дремучих лесов, безлюдных, но обитаемых, совсем не безопасных. Дикое зверьё, что рыскало в дебрях, летом сторонилось людей, но на дорогах путников подстерегали разбойники, у морского побережья то тут, то там появлялись полосатые паруса викингов. Встречалось и такое, против чего не в помощь были копья и топоры, луки и стрелы, — тогда единственной защитой служили амулеты и заговоры.

— А куда мы путь-то держим? — спросил Тойво.

— Честно — до конца не знаю сам! — весело ответил Антеро. — Зато знаю, за чем идём. Ты ведь руну про Сампо помнишь? Так вот, за ним. Да ты рот-то закрой, ворона залетит!

— А где его… — Тойво никак не удавалось справиться с нахлынувшим удивлением.

— Искать? Никто не скажет. Это великая тайна былых времён, которую мы с тобой попытаемся разгадать. Пойдём из деревни в деревню, из племени в племя, будем петь и слушать руны — и руны укажут нам путь. В рунах часто древнее знание кроется. Другой раз я пошёл бы сначала в Виипури — инграм море много вестей приносит, да я только что оттуда возвратился и второй раз вряд ли услышу что-то новое. К тому же ингры — те же карелы, и руны у нас с ними одни. Так же и у людей, живущих к северу за Сувантоярви. Значит, путь нам следует держать на северо-запад, в земли народа саво.

— Саво? — переспросил Тойво. — Те самые непутёвые саво?

— Что же сразу непутёвые? Согласен, на нас саво не похожи, но просто живут они иначе. Мы, карелы, землю пашем да скот пасём, а у саво лесных земли для пашни почти что нет — сплошь валуны да болота. Хотя и хлеб растить они умудряются, и стада у них немалые, но главная работа для саво — это охота да рыбная ловля, ещё больше, чем для нас. Посему саво не домоседы — странствовать им приходится часто, и любят они это дело. В разных краях бывают и знают о многом. С ними поговорим перво-наперво. Душа у саво нараспашку, примут нас, как старых друзей, уж поверь мне. Я десять лет назад немало пожил у них и дружен со многими. К саво пешком через леса не так далеко, я дорогу знаю.

— А что дальше? Кто живёт за землями саво?

— К юго-западу от саво — владения народа хяме. Страна большая, народ большой — хозяева южных лесов и побережий, и многих островов в море. За Туманным морем живут руотси, а к северу от хяме людских поселений мало, считай, что совсем нет до самой Сариолы.

— И туда тоже пойдём? — с тревогой в голосе спросил Тойво.

— Думаю, до этого не дойдёт, — ответил Антеро.

Вскоре дорога вышла на открытое место — здесь, на небольшом пригорке у обочины, возвышалась старая сосна — крепкая и могучая, простирала она свои ветви на все стороны света, и только внизу ствола, на высоте человеческого роста от земли почти все сухие ветки были срублены. От дерева навстречу путникам шагнул невысокий человек, опирающийся на посох, и приветственно поднял руку:

— Добрый час, Антти! Здравствуй, Тойво!

— Добрый час и тебе, почтенный Вироканнас! — обрадовался Антеро. — Что же не спится тебе в такую рань?

— Сон старика короток, — развёл руками ведун. — Всё дороже время, всё больше нужно успеть! Я пришёл пожелать вам доброго пути, друзья мои. Тойво первый раз идёт странствовать, и я знал, что ты не забудешь про карсикко. Ты ведь за этим пришёл?

Рунопевец кивнул в ответ.

Следуя старинному обычаю, люди в землях Калевы по каждому значимому случаю оставляли знак — зарубку на памятном дереве-карсикко, которое считалось священным. Хвойные деревья со знаками, вырезанными на коре, или причудливо обрубленными сухими ветками встречались по берегам рек и озёр, на перепутьях вблизи селений, в священных рощах и на кладбищах. Без карсикко не обходились ни удачные уловы рыбы, ни проводы в далёкий путь, ни свадьбы, ни похороны, ибо люди верили, что как хранит зарубку дерево, так же помнит и бережёт человеческую судьбу великое Древо Жизни.

Втроём друзья подошли к придорожной сосне. Антеро снял с пояса секиру, высмотрел на стволе нетронутую сухую ветку и отсёк её. Упавший на землю обрубок поднял Вироканнас и бережно, словно живое существо, положил к корням сосны.

— Слушай меня, Тойво, сын Кауралайнена! — звучно произнёс рунопевец. — Как смотрит ветвь священного карсикко в сторону дома, так да обращается к дому твоя душа, куда бы ни привела тебя дорога, на север или на юг, на восток или на запад!

— Да воздадут тебе люди добром за доброе, — продолжил Вироканнас. — И да хранят тебя боги земли и воздуха, воды и леса, и сам Укко — Отец Небесный!

Тойво низко поклонился, коснувшись правой рукой земли. После, сняв из-за спины берестяной короб, достал оттуда пирожки — калитки, испечённые в дорогу заботливой матерью, и небольшую кожаную флягу. Все трое встали в круг у ствола дерева и приступили к трапезе; не забыли угостить и само карсикко, положив пирожок у корней и плеснув туда же из фляги.

— Пошёл бы я с вами, ребята, — сказал Вироканнас. — Да стар я уже по дальним краям ходить. А вы вдвоём нигде не пропадёте, я-то сувантольскую породу хорошо знаю. В беседах не спешите, да слушайте внимательно, что станут сказывать, — так и узнаете больше. А коли станет нужно — вспомни, Антеро, чему я тебя учил. Ты кантеле-то взял с собой? Молодец. Береги его, оно и в радости услада, и в беде подмога. Да возьмите и это. — Ведун извлёк из-за пазухи два амулета — медвежьи клыки длиной с палец, надетые на тонкие шнурки из конского волоса. — От зверья хищного убережёт. У чудовища взял я их много лет назад, не у медведя — у хийси в медвежьей шкуре.

Тойво и Антеро поблагодарили старца, поклонились на прощание священной сосне и, подхватив вещи, зашагали по дороге. Ночь быстро рассеивалась. Исчезли с небосвода последние звёзды, уплыла и скрылась вдали за деревьями побледневшая луна. Вначале робко, но потом всё громче защебетала лесная птица, и в ответ ей в селении прокричали петухи, возвещая начало нового дня.

— Пусть солнце светит вам в пути! — сказал ведун, глядя вслед уходящим путникам.

Несколько дней шли Антеро и Тойво через бор, пересекали вброд лесные речки, обходили болота и озёра, встречавшиеся на пути. Сосновые леса Сувантолы давно сменились ельником, с каждым днём становившимся всё гуще и темнее. Непривычному к лесам человеку в таком месте ничего не стоило заблудиться, но для своих жителей сами дебри — деревья, высокие бугры муравейников, замшелые валуны и по ночам звёздное небо — хранили великое множество знаков. Антеро выбирал дорогу безошибочно — он действительно хорошо помнил путь в земли саво.

Дорога позволяла странникам разговаривать подолгу, чему они не переставали радоваться. Антеро чувствовал в племяннике родственную душу и охотно делился с ним знаниями и мыслями, наполнявшими его и бившими через край, а любознательный Тойво был самым благодарным и внимательным слушателем.

— Мы сейчас движемся на север, — сказал Антеро на привале; они сидели на бревне у костра, горевшего невысоким, но жарким огнём. Тойво уже сполоснул в ближайшем ручье котелок из-под каши и снова набрал воды — теперь готовился отвар из душистых трав и сушёных ягод, который так приятно было неспешно попивать за разговором после ужина. Для этого у каждого человека была особая чаша — кукса, — маленькая округлая вещица, вырезанная из нароста на дереве, с одним небольшим ушком, за которое её можно было подвесить к поясу. Кукса долго сохраняла отвар горячим, но не обжигала рук хозяина, а доброе начало, вложенное в неё резчиком, делало напиток ещё вкуснее.

— Мы сейчас движемся на север, — сказал Антеро, — стало быть, держим путь к Вершине мира. Хоть до неё неблизко, но всё же… Помнишь, Вироканнас как-то давно рассказывал, как этот мир устроен?

Тойво замотал головой.

— Так вот, далеко-далеко на севере, — продолжил рунопевец, — земля начинает тянуться к небу и тянется изо всех сил, а силы в земле небывалые. И от той тяги вздымает земля до самого небесного свода великую гору — высокую-превысокую и крутую-прекрутую. Склоны у той горы ровные и гладкие, как лёд, и подпирает она небо, точно столб крышу дома. Маанэллой та гора зовётся, Вершиной мира, Опорой небес. Венчает Маанэллу Северная звезда — та, что светит вблизи Отавы^[21], оттого не сбиваются с пути те, кто на Северную звезду смотрит, где бы ни лежал их путь. Прочие звёзды, и Солнце, и Луна вкруг Маанэллы по небесному куполу ходят день за днём, год за годом.

А внизу, у подножья Маанэллы, лежит край чужой, край северный. Много в том краю чудес странных и страшных, а народ там — сплошь злые чародеи. Туманной Сариолой зовут то место люди, а чаще того Похъёлой кличут.

— Потому что на севере? — спросил Тойво.

— Либо потому что на дне^[22]. Даже руотси, представляющие себе мир не по-нашему, на своём языке называют Похъёлу дном, «Боттен». И это неспроста. — Антеро заговорил тихо, почти перейдя на шёпот. — Там, в Похъёле, подножье Вершины мира, и там же — его Дно, вход в преисподнюю. Где-то у корней Маанэллы протекает река Туонела — граница между миром живых и миром мёртвых — Маналой^[23]. Нет у Туонелы ни конца ни начала, ни устья ни истока. Разное сказывают о той реке — одни говорят, что она чёрная и тягучая, как смола, другие — что поток её бурный и кипящий, а то и огненный, третьи верят, что мчится Туонела непрерывным потоком отточенных мечей и копий…

— А как на самом деле?

— Сам не видел, — признался Антеро. — Думаю, каждый видит её так, как свою жизнь прожил да какую смерть принял. Знаю только, что переправиться через Туонелу нельзя иначе как на лодке, пришедшей с того берега, и что обратной дороги уже не будет. Стерегут границу Маналы грозные стражи — глаза у них огненные, а лица железные, и сами они — сыновья властителя мира мёртвых — бога Туони. Ступившего на землю Маналы человека дочери Туони опоят напитком забвения, холодным и горьким, а сыновья сплетут железные сети, усаженные острыми крючьями, чтобы преградить дерзкому дорогу вспять. Пока сияет на небесах месяц и солнце ходит по небосводу, никто из живых не должен по доброй воле стремиться в царство Туони, в холод и мрак Маналы.

Рунопевец умолк; только ручей журчал в ночной тишине, да слышался вдалеке неугомонный хор лягушек.

— А правда ли, что Вироканнас обучил тебя колдовству?

— Куда мне! — отмахнулся Антеро. — С этим родиться надо. Он немало рассказал мне о колдовском искусстве. Ему учатся всю жизнь, не переставая, потому что волшебная сила — это прежде всего обширные знания и умение чувствовать природу вещей. И ещё не забывать о том, что у каждой стихии, у каждого места и явления в этом мире есть свой бог, свой дух — хозяин.

— Помню, чинили мы с отцом невод, — сказал Тойво, — мне лет семь было. Я возьми и спроси его, каких богов чтят лопари…

— Кто о чём, а чудной о лопарях, — усмехнулся Антеро, вспомнив ходившую в Сувантоле поговорку, и продолжил: — Верховный бог — громовержец Укко, Хозяин неба. Гром — голос его, молнии — его стрелы. Когда мчится Укко по небу, далеко слышна его могучая поступь. Жена Укко — богиня земли, добрая Рауни. Лесным царством — Метсолой правят Тапио и Миэлликки, и в помощь им их многочисленные дети во главе со старшей дочерью Теллерво. Подводные скалы, валуны и пороги принадлежат Киви-Киммо, а стремнинами и водоворотами рек и морей владеет грозный Ику-Турсо — некогда самый опасный для людей. Старый верный Вяйнямёйнен сразился с Турсо и победил его; тогда дух поклялся никогда впредь не вредить людям и поныне держит слово. В каждой реке, в каждом озере есть свой водяной — ветихинен, а главные над ними — Хозяин и Хозяйка морские, Ахто и Велламо.

Тойво показалось, что на последнем слове голос Антеро дрогнул. Он только что хотел попросить родича сыграть на кантеле, но, взглянув на его задумчивое лицо, понял, что не стоит. Антеро, словно уловив мысль племянника, продолжил:

— Заклинания недаром звучат в виде песнопений, особенно те, что обращены к морю и ветру. Слышат боги-хозяева музыку, и трогает она их сердца; стихает буря и не ярятся более морские волны, когда ветер и море вторят плавному напеву, а под напев скорый и нестройный бушуют они ещё сильнее.

Всякий бог-хозяин как человек — уважения требует и подарки любит, но не столько для себя даже, сколько для своих владений. Веди себя учтиво да поступай по совести, тогда бог не рассердится.

Что до борьбы колдунов со всяческой напастью — то каждое явление, каждая вещь имеет своё начало и происхождение. Чтобы совладать с чем-либо, необходимо назвать его исток и пригрозить бедой, если это что-то не подчинится воле заклинателя.

Однако, заклиная даже злое явление, его невозможно изгнать за грани мира — таков уж закон мироздания, что если где-то убывает, то в другом месте непременно должно прибыть столько же. Потому укрощённую напасть заклинатели изгоняют в пустоши, на скалы и в болота, в непроходимые дебри и вечные льды, где они никому не повредят; злой волшебник способен изгнать и на других людей, но это грешно и в конечном счёте опасно для самого волшебника — она может вернуться к нему своей волей либо волей более могучего противника.

— Стало быть, колдовские знания — не человеческая тайна?

— Изначально — нет. Знания-истоки рассеяны по миру, как семена по пашне, они постоянно прорастают, приносят плоды — чародею важно научиться находить их и использовать, но только на благие цели. Однако сейчас многие волшебники берегут заговоры и не открывают их кому попало, боясь, что, став известными всем, заклинания лишатся силы.

Чем больше чародей знает о происхождении вещей, тем он сильнее, тем больше сущностей и явлений ему послушно. Так смотрит на мир хозяин, и этому учил народ Калевы старый верный Вяйнямёйнен, первый человек и самый могучий чародей на свете. Он не жалел знаний и трудов для человеческого рода, ибо хотел сделать этот мир лучше, а людей — более счастливыми.

С именем Вяйнямёйнена как-то связано и само чудесное Сампо…

* * *

Крепкий лохматый жеребец с длинной гривой, заплетённой в косы, весело бежал по дороге вдоль опушки леса; с дуги заливался колокольчик, полозья богато украшенных саней легко скользили по свежему снежку, совсем недавно покрывшему осеннюю землю. Радостно было возвращаться домой после целого года странствий в чужих краях — года трудов и поисков, опасных стычек с лопарскими чародеями, битв на мечах и на песнях, года, когда даже такому могучему волшебнику, как Вяйнямёйнен, бывало тяжко. Даже сейчас, возвращаясь в родные края, герой не был свободен — коварный север, приняв его как гостя, наградил на прощание задачей, да такой трудной, что всё, пережитое и сотворённое волшебником ранее, не могло сравниться с ней.

Старый Вяйне не унывал — вся его жизнь состояла из поиска ответов на бесчисленные загадки мира — в них он черпал новые знания и увеличивал свою силу, которую затем обращал в помощь людям. Но ответ на новую загадку не встретился мудрецу нигде — даже Верхний и Нижний миры хранили молчание, и сам Хранитель песен Виппунен, знающий обо всём на свете, не мог поведать ни слова. Ответа не было ни в прошедшем, ни в настоящем временах, значит, предстояло сотворить его во времена грядущие, и здесь нужны были совет и помощь великого мастера-умельца.

Вдоль дороги всё чаще стояли хутора и деревни. Встречные люди, узнавая могучего седобородого человека, сидевшего в санях, радостно приветствовали его. Вскоре сани остановились на подворье высокого дома. Наличники и причелины терема были украшены затейливой резьбой, изгибы которой напоминали языки пламени, на коньке красовалась резная голова лошади, а в узорах ветреницы угадывались молот и клещи.

Быстроглазый мальчишка в коротком овчинном полушубке и шапке с торчащими кверху ушами принял коня, молоденькая девушка, завидев приезжего, поспешила в дом и вернулась с кружкой пива, которую с поклоном поднесла знатному гостю. С благодарностью приняв угощение, Вяйнямёйнен направился к заднему двору, откуда поднимался чёрный дым и слышались стук и звон множества молотов.

— Доброго дня тебе, Ильмаринен! — крикнул Вяйне, переступив порог кузницы. — Жаркого огня твоему горнилу и сильной руки твоему молоту!

— Вяйнямёйнен! — Статный голубоглазый богатырь, с огненно-рыжими волосами и бородой, в длинном кожаном переднике, шагнул из глубины строения навстречу гостю. — С возвращением тебя, брат!

Братья обнялись — то была поистине добрая встреча.

Впереди ждал весёлый пир на всю округу в честь возвращения сородича, песни и продолжительные рассказы. Несколько дней спустя Вяйнямёйнену удалось поговорить с братом с глазу на глаз.

— Я слышал о невиданном чуде, имя которому Сампо.

— Что это такое? — с любопытством спросил Ильмаринен.

— Оно создано из лебяжьего пёрышка, молока нетельной коровы, ячменного зерна и овечьей шерсти. Оно щедро дарит своим владельцам хлеб и соль, а если надо — то и золото.

— Ловко придумано! — похвалил кователь. — Всем вещам вещь! Кто же рассказал тебе о ней?

— Лоухи, — вполголоса ответил Вяйнямёйнен.

— Ведьма! — нахмурился Ильмаринен. — Хозяйка Похъёлы! Сказывают, она в родстве с самим Хийси! Выходит, ты…

— Да, я был там. И довольно долго, хотя попал в Сариолу не по своей воле. В Туманном море лодка моя оказалась разбита, а самого меня носило студёной водой словно щепку несколько дней, пока буря не утихла. Я был слаб, точно новорождённый, и, признаюсь, мне пришлось солоно как никогда.

Лоухи приютила меня, приняла радушно. Она дала мне пищу и кров, излечила мои раны. Когда я встал на ноги, не раз предлагала мне остаться в её краю насовсем, однако мне хотелось домой. Когда я спросил Хозяйку Похъёлы, чем могу отблагодарить её за гостеприимство, Лоухи назвала Сампо…

— Для тебя, брат, я готов на всё что угодно, — произнёс Ильмаринен. — Но на благо похъёлан работать не желаю, даже если бы я знал наверняка, как изготовить Сампо. Ни к чему такое чудо этому злобному народишку.

— Лоухи верит, что Сампо осчастливит её народ, и её желание можно понять. Похъёлане заброшены судьбой на самую суровую окраину этого мира, и жизнь их на редкость тяжела. Кто знает, может быть, вещь, подобная Сампо, поможет им измениться к лучшему…

— В это верится с трудом, — сурово возразил кователь.

— Чтобы сотворить Сампо, одних только знаний недостаточно, — продолжал Вяйне. — Нужно умение, нужно искусство. А кто сравнится в этом с тобой? Ты выковал небесный свод, устроил крышку воздуха, да так славно, что на небе не осталось следов молота и клещей.

— Что было — то было, — не без гордости взглянул ввысь Ильмаринен.

— Разве тогда ты думал, что небо будет у одних людей и что его совсем не достанется другим?

— Не думал, конечно. Тогда и людей-то на свете не было, — кивнул Ильмаринен. — Только ты, старший брат, да я, да Сампса Пеллервойнен, посадивший леса, да ещё несколько — те, что помогали Создателю устроить этот мир, — вот и всё.

— Я верю, брат, что, начавшись в Похъёле, Сампо разойдётся по всей земле и послужит миру новым благом сродни солнцу и луне, морю и воздуху.

— Что ж, если так, то можно попробовать. Хотя сам я охотнее устроил бы Сампо здесь, нежели в туманной Сариоле.

* * *

Наступил черёд Тойво стоять в дозоре. Антеро спал, положив под голову мешок с одеждой, Тойво сидел на бревне, обхватив руками дротик, и глядел в костёр. Близилось лето, и ночи становились коротки; придёт ещё время, когда солнце станет скрываться за краем неба, лишь немного уступая вечерним сумеркам. Но сейчас ночь, сохранившая ещё немного времени для своей темноты, была по-настоящему волшебной. Она стёрла границы и очертания, и небольшая поляна с кружком света от костра посередине сделалась бескрайней и таинственной. В темноте о чём-то шептались ветви деревьев, тёмные силуэты которых сплетались в небывалые образы, а небо, усеянное большими яркими звёздами, висело низко-низко, едва не задевая еловых макушек. Казалось, что стоит подпрыгнуть чуть выше — и можно ухватить рукой Отаву, словно ковш за ручку.

Внезапно Тойво почувствовал чей-то взгляд, и тут же увидел за раскидистой елью, до которой едва доставал свет костра… человека? Нет. Ни один человек не появится из леса так бесшумно. Длиннопалыми лапами, покрытыми густой шерстью, отводил пришелец еловую ветку; Тойво успел разглядеть длинный носище и нависшие, лишённые волос, брови, из-под которых вспыхивали, отражая огонь, маленькие глазки…

— Антти!

Оказалось, что рунопевец не спал. Он лежал на спине с открытыми глазами и наблюдал за незваным гостем. Тойво поднял было дротик, но Антеро положил руку ему на плечо, шепнув: «Не надо!» — а сам шагнул навстречу пришельцу и выставил перед собой ладонь:

Чадо леса, муж косматый,

Дикий зверь с двумя ногами,

Ты зачем посмел явиться

Пред очами человека?

Я овец твоих не трону —

Эти овцы — злые волки,

Я коров не потревожу,

Тех оленей длинноногих.

Уходи, укройся в чаще,

В шалаше средь бурелома,

Где рождён ты дочкой Хийси,

Молоком медвежьим вскормлен!

Существо дико сверкнуло глазами и исчезло так же тихо, как и появилось, — только заколыхались еловые лапы.

— Подбрось-ка хворосту, — сказал рунопевец. — Пусть огонь будет высоким. Ложись спать, я покараулю.

— Этот косматый — кто он? — спросил Тойво. — Зачем он приходил к нам?

— Он бы то же самое спросил у нас с тобой, если бы умел разговаривать по-человечески, — ответил Антеро. — Это мы в его лес пожаловали, вот и вышел взглянуть. Это меньшой хийси, дикий человек леса.

Они не в родстве с Хозяином леса Тапио, и разум их ближе к звериному — огня боятся, ходят нагишом, однако обижать их без нужды нельзя — они всё же часть народа Метсолы, и на людей похожи как никакой другой зверь.

Одного из меньших хийси знал наш Кари — ушёл он как-то в лес дальше обычного, да и оказался с косматым по соседству. Угощал хийси сухарями да салом, и тот в долгу не оставался — то зайца человеку притаскивал, то тетёрку. Когда пообвыклись, Кари даже говорить с ним пытался, да только косматый по-людски не понимал — только лопотал что-то да чирикал, как воробей. Потом смешно получилось: задремал как-то Кари на солнышке, куртку скинул и башмаки тоже — полдень жаркий выдался. А хийси уж тут как тут — он и раньше видел, как люди одежду носят, и тоже захотел попробовать, а как надо — не знал. Напялил куртку задом наперёд, руки в башмаки засунул, снять не сумел — и давай блажить на весь лес да бегать туда-сюда, — подумал, что человечьи штуки его поймали. Кари проснулся — и вдогонку, да куда там! Так и оставил косматого в покое, а вскоре и вещи свои в лесу отыскал — вернее то, что от них осталось.

Остаток ночи прошёл спокойно. Лесное чудо после забавного рассказа не казалось страшным и, словно понимая это, не тревожило отдых путников.

Примечания

21

Отавой (Otava) финны называют Большую Медведицу.

22

Финское слово pohja переводится как «север» и как «дно».

23

Название мира мёртвых происходит от словосочетания maan alle — «под землёй».