Метро 2035. За ледяными облаками

Дмитрий Манасыпов, 2018

Выжившие в огненном аду битвы у мертвой реки, они ушли дальше. Скрываясь и убегая от зверей в человеческом облике, не знали, что встретят еще более страшных врагов. Пятьсот километров сквозь пургу и буран, смерть и страх. Посреди бескрайних пустых равнин, засыпанных снегом и покрытых инеем, полных скрытой угрозы. Между гулкими мерзлыми стволами спящих ядерным снов деревьев, прячущих новых хозяев. Вдоль звенящей от мороза и злобы старой нитки железной дороги. Дорога стали и надежды привела их сюда, на тропу страха и боли, теряющуюся под сыплящим снегом. Снегом, сковывающим все под низкими и злыми ледяными облаками.

Глава 1

Сквозь дождь к темной воде

Самарская обл., с. Кинель-Черкассы

(координаты: 53°27′00'' с. ш., 51°26′00'' в. д., 2033 год от РХ)

— Привал, — Пуля огляделся, — старлей, ты карауль. Я — по дрова.

Моросило. Взгорок, приютивший троих беглецов, пробирало сыростью. До самых, как говорится, печенок. Позади лежал небольшой кусок степи, буро-желтой, прячущейся за постоянно меняющейся стеной начинавшегося дождя. И лес у реки, почти на самой кромке окоема.

Уколова, сбросив серый мокрый рюкзак, присела на него. Положила на колени 74-й, всмотрелась в пустошь, оставленную позади. Даша, заметно качнувшись, практически упала на задницу.

— Сядь нормально, — буркнул остановившийся Пуля, — отстегни палатку, подложи и только потом вались с ног. Заболеть не хватало.

Сталкер повернулся и пошел к небольшой рощице. Тешил себя надеждой найти хотя бы немного сушняка в ее глубине. Пользоваться парафином из бутыли, подаренной Лесником, не хотелось. Чадить и дымить от него ветки станут — будь здоров.

На душе скребли кошки. Вернее, один немалых размеров кот. Здоровенный котище, серый в полоску, с зубами длиною в человеческий палец. Друг, брошенный на берегу реки, друг, преданный им ради вот этой девчонки, еле осилившей не самый длинный переход. Девчонки, ставшей половиной причины потери Саблезуба. Про Леночку, Мишкину дочку, оставшуюся в Новой Уфе заложницей, вспоминалось не меньше. Пуля молчал, порой костерил себя и старался остаться в одиночестве. Стыд жрал изнутри. Дорога и ее нужные дела чуть отвлекали.

Пуля залез в самую гущу деревьев, стараясь поменьше их задевать. С них не капало, с них лило. Прорезиненный капюшон куртки не промок, само собой, но вот плечи… И так уже второй день подряд. Льет, моросит, капает, а то и хлещет градом. Осень превратилась в совершенно мерзкую, сварливую и вредную мегеру. Хорошо хоть, снега с морозом пока не случилось.

Он остановился, пройдя метра три. Хотя перед этим и обошел рощицу кругом, высматривая следы, но мало ли? Опасаться людей с оружием не стоило, давно бы напали. Звери… звери — те да. Хотя и торчали на взгорке сплошь клены, осины и пара-тройка молоденьких липок, но кабанов Пуля опасался. Дубы по пути встречались, и частенько дерн вокруг них оказывался полностью вспаханным. И встретиться нос к носу с такими великанами, какие бродили в округе, ему совершенно не хотелось.

Чуть не по грудь человеку — в холке, с жесткой темной шкурой, с торчавшей по хребту острой черной щетиной. Чудовища, каждое — под двенадцать пудов весом, да с толстенной кожей и слоем жира под ней. С сильными мышцами и крепкими толстыми костями. Всеядные злобные живые танки, ненавидящие все и всех вокруг.

Пуля вслушался в шелест деревьев и дождя. Нюхать воздух бесполезно, дождь, листва и прель перебьют все. Даже изрядно воняющее стадо. Чаще всего сдавали кабанов поросята, непоседливые пугливые полосатые бестии. Из-за них Пуле пару раз за несколько лет приходилось прыгать на любое дерево, росшее рядом. Лишь бы потолще и повыше. Отстреливаться от взбешенных маток и секачей в одиночку… ну его.

Но нет, вроде бы тихо и спокойно. Он сунулся под поникшие черные ветви. Зима близко… не за горами, листва почти вся сброшена. Редкие наглые деревца еще хвастали остатками желто-серой кроны, но таких оставалось всего ничего. Под ногами влажно хлюпали их сброшенные и уже перегнивающие родственники, жирно-грязные, чавкающие водой. Пуля старательно искал нужное, пару-тройку старых и сухих внутри деревьев, упавших и ждущих своего часа для костра.

Заканчивался второй день после боя у реки. Для них новый мир начался с того самого момента, как переночевали у странного мужчины с именем-прозвищем Лесник. Часто молчавшего, говорившего весомо и коротко, только наверняка. Снарядившего их, не задававшего никаких вопросов и только о чем-то шушукавшегося с Дашей.

Пуля отыскал первую из ожидаемых находок. Поваленную серо-черную осину, толстую, с его бедро, никак не уже. Топорик Лесник дал хороший, удобный. С рукоятью, обтянутой кожаным шнуром, с удобным чехлом-подсумком на пояс, легкий, прочный, настоящий охотничий. Таким — что дерево кромсать, что зверя рубить. Да и человека тоже. Пуля, отойдя от гостеприимного дома, опробовал на швырок.

Он улыбнулся, вспомнив разом округлившиеся глаза обеих его женщин — и совсем молодой, и постарше. Хотя, казалось бы, Уколова должна и привыкнуть… Но вот так.

Сталь кромсала сырую вязкую кору и тяжелую сердцевину. Ну, вот оно, такое нужное… сухое внутри дерево. Потом-то займется и остальное, само собой. Пуля отцепил от пояса пристегнутую плащ-палатку, аккуратно разложил и постарался плотнее набить белой сердцевиной такой доброй к людям осины.

А просто валежника он наберет и у поляны. Там его в достатке.

Позади, вязко и глухо, треснуло что-то сырое. Пуля, нагнувшийся за последней порцией сушняка, не стал ждать. Грязь не кровь, смыть легко.

Он упал вбок, легко и неожиданно. Вовсе не так, как чаще всего ожидают нападающие. Если те — люди, конечно. К ещё одному бревнышку, блестевшему мокрой корой, туда, где нормальный человек поостережется ломать кости. Упал, очень надеясь на человека за спиной.

Рука потянула обрез. Перед тем как от «Арго» и двух погибших друзей ничего не осталось, шкипер подарил Пуле большую набедренную кобуру. Под укороченную вертикальную двустволку. Сказочный подарок. И ремень-патронташ, не пустой.

Патроны Зуич снаряжал сам. Отлитой из смеси свинца и серебра картечью. И пулями с проволокой между ними. Универсальные небольшие снаряды-боло. Секущие плоть и кости в масло с трухой и фаршем. Курки, смазанные перед выходом, практически не щелкали.

Пуля, поворачиваясь уже в прыжке, промедлил ровно секунду. Чтобы успеть увидеть — в кого стрелять. И, ударившись плечом об бревнышко, только выдохнул.

Сидя и потешно покачивая головой, на него смотрел самый настоящий тетерев. Натурально… тетерев. Ни капли не изменившийся, если Пуля правильно помнил увиденную картинку. Еще в детдоме. Ну да, даже красные треугольнички над глазами. Красивый… И очень даже упитанный.

Пуля выбрал заряженный боло ствол. Грохнуло, свистнуло. Порох у Зуича оказался самодельным и дымным. Очень дымным. Когда сизая пелена рассеялась, Пуля усмехнулся.

Обезглавленная тушка валялась неподалеку. Вот вам и обед, осталось только ощипать, опалить и запечь. Пришлось тащить палатку не совсем полной. Зато девушки порадовались.

Костерок трещал, спрятанный под низкими кронами двух кленов-подростков. Пуля решил все-таки укрыться, как выйдет, от мороси. Хотя дождь превращался в настоящий, перемешивался с градом и крохотными льдинками.

Они растянули одну палатку между стволами, сели, прижавшись спинами друг к другу. Тетерева Пуля готовил сам. Сломал две хороших рогульки, воткнул над костерком, протащил через птицу шомпол уколовского семьдесят четвертого и знай себе поворачивал с боку на бок. Пахло обалденно.

Даша, вытянув ноги, смотрела на оставленную за спиной прогалину, уже затянутую почти полностью серой хмарью. Ловила носом сочный запах жарившейся птицы и молчала. Девушка беспокоила Пулю куда больше, чем Уколова. Со старлеем все ясно. Той надо дать отдохнуть серьезнее, если получится, — и все. Готова дальше выполнять задание партии и командира. Хотя задумчивости в ее глазах, такой частой и повторяющейся, он раньше не наблюдал.

Что-то надломилось внутри несгибаемой красной девы-воительницы, что-то очень важное. И чего ожидать… пока неясно. Хотя кое-что ему нравилось.

Уколова снова стала собой. Той, что хрен согнешь. Той, что не отступится. Такой она Пуле нравилась. Хороший товарищ.

— Как мы идем, каким… путем? — Даша подняла голову. Их обоих она еще чуралась, да заметно.

Пуля этому не удивлялся. Время сейчас плохое, да, но люди остаются людьми. К чужим привыкают не сразу. А у нее, сироты, кто стал своим? Тот бродяга, сгинувший на берегу. Может, хороший человек. Зря она по нему так переживает, что ли?

— Двинемся вдоль трассы и железки, — Пуля перевернул тетерева, — по реке идти опасно. После нападения на «Арго» нас могут искать.

— Кто? Те твари?

Он кивнул. Дети Дагона вряд ли отцепятся от них раньше, чем река останется позади. Да и идти к водникам с вестью о смерти Зуича… Свою голову и жизнь Пуля любил. Мало ли, что там выйдет.

А еще и гнавшиеся за Дашей от Кинеля. Вот беда на их головы. Заметил Пуля немного, но понял — до конца пойдут. Сам таким же был, служа в Осназе. Приказ выполни любой ценой, умри, но сделай.

— Мы проплывали Черкассы, — Уколова посмотрела на Пулю, — в ОЗК и противогазах.

— Да. Там, Зуич сказал, что-то непонятное. Может, опасно. Попробуем обойти стороной.

— И куда?

— Нам надо добраться до Бугуруслана.

— В прошлый раз мы через него не шли.

Пуля вздохнул.

— Золотого там не любят. Мы шли с его людьми. Обогнули, чтобы к реке сразу. А сейчас… Нам надо добраться до дома. И быстрее.

— Из-за тех…

Уколова кивнула на Дашу. Та снова смотрела перед собой, на этот раз в костер. Даша рассказала про мысленный разговор с каким-то Мастером. Пуля и Уколова оценили его, как и следовало. Поверили. Пуля — сразу, а Уколовой хватило немного времени, чтобы осознать: Даша сказала правду. А уж увиденное за время, проведенное с Пулей, только помогло принять сказанное.

— Здесь оставаться на ночь нельзя. — Пуля ткнул ножом в тетерева, снял хрусткую кожицу и подцепил мясо. — Рядом пойма, озерки. Надо идти дальше, искать стены и крышу.

Он протянул жареху Даше. Та взяла, медленно начала жевать. Уже так знакомо за два прошедших дня снова ушла в себя. Ну, не перекосилась, значит, хотя бы вкусно. Пуля убрал нож, взялся за шомпол. Обжечься не боялся, Лесник дал на прощание толстые кожаные митенки, перчатки с обрезанными пальцами и металлическими накладками по костяшкам. Вот ладонями и подцепил.

Успел уловить сузившиеся зрачки старлея и, не имея в руках ничего, кроме тетерева, развернулся. Звуков из-за спины не доносилось, не прорывалось через ровный шелест дождя. Это плохо. Значит, там не люди.

Оружие из тетерева, само собой, так себе, убить не убьешь. Но, опять же, смотря как применить. Особенно если птица только-только с костра, да так и пышет жаром, шипит вытопленным жирком, брызгающим в стороны тягучими огненными каплями. Приложить ей по лицу, по морде, да хоть по морде лица, и…

Мутантов было два. Невысокие, молодые, это Пуля мог заметить и сам, по серой пупырчатой коже. Старшие, виденные им, переливались изумрудной зеленью. А совсем уж ветераны, немногие Дети Дагона, доживающие до человеческих двадцати лет, отливали благородной бронзовой патиной.

Этим достало умения, подаренного природой и батюшкой, подкрасться незаметно. Ну, и серая стылая мгла, киселем расползшаяся кругом, помогла. Заметить в ней полутораметровых ихтиандров — дело непростое.

Тетерев, жирно чавкнув, влепился в лицо первого, вытянутое, острое, с выпуклыми рыбьими глазами. Раскаленная тушка, пшикнув под хлещущими каплями, разом прилипла к коже. Жаболюд не успел даже выставить длинные сильные руки-лапы с солидными крючками на концах пальцев.

Его напарника Пуля встретил связкой из нескольких ударов. Шум поднимать не стоило, разведка идет впереди, основные силы — за ней. Зачем давать возможность найти себя раньше?

Главный плюс детей Дагона для него, Пули, — их размеры. Именно вот этих, взятых, как говорили водники, года три назад. Сейчас мальчишкам лет по тринадцать, не больше. Мальчишкам…

Обманку правой в голову, левой — в горло, третьими фалангами, вбивая кадык внутрь, и правой — в грудь. Костный скелет у них менялся, становился мягче. Удар ломал ребра и вбивал их обломки в сердце и легкие. Никакого лишнего шума, никакого вырвавшегося звука и никакой жалости. Три года назад их украли, купили, выменяли, оставили в жертву. Теперь они — дети Дагона и должны умереть ради жизни людей.

На связку ушло три секунды. Выверенно и неотвратимо, как учили в Осназе, как учила сама жизнь. И вернуться к его компаньону, отодравшему обжигающий поздний обед от лица. От морды. От жабохари.

Пуля дал ему умереть быстро и практически безболезненно. Ударил выхваченным ножом, рассекая гортань, выпуская шипенье вперемешку с красными брызгами. И добил, воткнув клинок под нужное ребро. Было жаль двух вещей.

Сорвавшегося вкусного обеда и отменившегося привала. Размечтался, расслабился. Пят'ак!

Уколова уже помогала Дарье закинуть за спину рюкзак. Старлей, собранная, осторожная и сосредоточенная, радовала. Всем своим поведением и повадками. За неделю она научилась многому. Пуля довольно усмехнулся.

— Идем к…

Обрез висел на поясе. АК — за спиной. Уколова среагировала быстрее. Выпустила несколько коротких очередей, вколачивая пять сорок пять в ломящиеся к ним через кусты живые танки.

— К воде!

Дети Дагона пришли с правой стороны, вода там. Река или озерцо, соединяющееся с рекой. Надо успеть добраться до нее. В воду кабаны не сунутся, это хорошо. Плохо то, что им самим придется лезть в нее. Лучше бы отсиделись на деревьях… да. Но стадо явно решило не давать им такого подарка.

Уколова бежала впереди, Азамат прикрывал, поставив Дашу в середину. Оставленная роща, пахнущая кровью подбитого секача, хрустела от летевших за ними зверей. Дикие свиньи гнали опасных чужаков. Пуля не ошибся, все-таки эта рощица глянулась не только им, людям.

Кусты по краям рощицы разлетались мириадами сверкающих брызг. Выпускали многопудовые сгустки мышц и жира, покрытые колючей и жесткой щетиной. Звери, злобно всхрапывая, выпускали облачка пара, взрывали черную жижу, разбрасывая ее не хуже трактора. Три секача, по грудь Пуле, летели первыми, свистя и хрюкая. Беглецов спасли только деревца, не пустившие зверей сразу, и скользкая поздняя трава, копыта по ней скользили.

— Камыши! — Уколова развернулась к Пуле, выстрелила, помогая ему свалить первого, не в меру ретивого кабана. — В них? В них?!!

— Да! — Азамат оглянулся на вырвавшиеся из спадающего тумана желтые пушистые кисти. — В них. Под ноги смотрите! Быстрее, Даша!

Они влетели в тугую поросль камыша практически одновременно. Пуля, пробежав, сколько смог, развернулся, готовый обороняться. Выдохнул, глядя на первого, грозно скалящего все шесть изогнутых в разные стороны вершковых клыков. Черный громадный вепрь с торчавшей гребнем щетиной угрожающе ревел и чавкал грязью по берегу. И не совался. Остальное стадо поперек него не шло. Сгрудившись за секачами, хрипело, хрюкало и стояло. Не собираясь уходить.

Пуля, несколько раз сжав совершенно мокрые пальцы на ногах, сплюнул. Дерьмо ситуация, пят`ак. Гадостное такое дерьмище. Стоять по колено в воде то ли речки, то ли озерка не хотелось.

— Идем туда! — он ткнул рукой на юго-восток. — Надо двигаться. Сами уйдут.

Лишь бы свиньи не лезли в воду не только из-за неудобства. Только бы здесь не водилось что-то, чего те просто боятся. Или не сидели бы в воде, притаившись до срока, дагоновские ребятки. Гадство…

— Старлей?

— Да?

— Вон там не жердь какая-то? Левее?

Уколова, все еще плохо шевелящая пальцами одной руки, нагнулась. Потянула на себя замеченную палку, вытянула. Гулко плеснуло, чавкнула тина, с неохотой выпуская необходимое Пуле. И впрямь, жердь, неплохая, хоть и выгнутая.

— Будешь ею дно щупать.

— А ты?

Пуля подмигнул. Уколова понятливо кивнула. К своей так полюбившейся рогатине Пуля даже приделал ремень, выпросив тот у Лесника. Охотничья снасть пригодилась не один раз и даже спасла ей жизнь. Сейчас вот, с помощью Даши отстегнутая от рюкзака, превратилась в посох. АК Пуля перевесил на грудь, поморщившись от неудобства. Хотя терпеть приходилось и не такое. А уж вес автомата сейчас радовал.

— Шли бы вы… — он повернулся к беснующемуся стаду. — Мы вас первые не трогали. Идите, не нужна нам ссора.

Свиньи его проигнорировали. Жаль. Пуля тратить на них патроны категорически не желал. Сожжешь зряшно, и все тут. Осатаневшие зверюги кинутся в воду — и что делать? А подстрелить насмерть они смогут двух-трех, не более.

— Двинули.

Как идти посреди зарослей камыша, по колено в воде, скользя и ожидая нападения? Сейчас Пуля не смог бы дать ответа при всем желании. Будь у него в напарниках Саблезуб, такого бы не случилось. Кот почуял бы опасность рано. Но есть так, как есть. Он, старлей-полукалека и девчонка, ничего особо не умеющая. И два десятка злобных тварей на берегу, никак не желающих отставать.

— Ой… — Даша остановилась. Глаза у нее разом стали большими и испуганными. — У меня что-то на ноге. Ой… Женя!

Пуля оказался рядом быстрее старлея, закинул Дашину руку себе на шею и поднял ногу, ту, на которую девчонка косилась с неприкрытым ужасом. И выругался.

— Тихо! Молчи! Не страшно!

Не страшно, да уж. Мерзко… пожалуй, так вернее.

Раньше такая красотка попыталась бы пробраться под одежду. После Войны ей на ткань стало совершенно наплевать. Спасибо матушке природе, не только снабдившей поблескивающую темную тварь присосками, но еще и вырастившую ей зубчики, помогающие разрезать плотную кожу. Или ткань, или даже резину.

— Пиявка, чего ты боишься, не надо бояться, не надо, — Пуля, прижав рогатину, достал нож. — Сейчас я ее подцеплю…

— Азамат… — Уколова явно нервничала.

— Сейчас… вот, смотри, Даша, сейчас… тварь скользкая.

— Азамат!

— Да сейчас. Вот, все нормально, все хорошо, сейчас кровь прекратится.

— Азамат!!!

Кабаны отходили. Пятились назад. Несколько поросят, подвизгивая, просто-напросто побежали. Пуля выдохнул, посмотрел на Дашу.

— Сейчас мы быстро пойдем дальше… Все хорошо.

Он обернулся… Выругался, понимая, что поторопился с обещанием.

Срезанная им дрянь больше всего походила на тридцатисантиметровый кусок скользкого гофрированного шланга. Не особо упругого, не насосавшегося плотно и крепко. И, скорее всего, пиявка была маленькая. В смысле возраста. В отличие от поднимающихся за пару метров от Уколовой двух родителей. Или родственников, какая тут разница?

Глядя на желтые костяные конусы, окружающие присоску у каждого из пожаловавших к ним страшилищ, Пуля мог только порадоваться их наглости. Подкрадись такие под водой… что делать? Интересно, почему старлей не стреляла? А, ясно, перекос. И с ее-то пальцами, плотно закутанными в насквозь мокрые бинты, затвор особо не передернешь.

— Отходим к берегу, — Пуля оттолкнул Дашу, — живее.

— Кабаны.

— По фигу, — Пуля, сунув рогатину под мышку, шагнул вперед, закрывая Уколову, — эти уж совсем мерзкие.

Первый бросок он не пропустил. Успел выстрелить, попав в бок летящей к нему коричневой огромной хищной кишке. Пули разнесли пару костяных наростов, разворотили плоть. Пиявка вывернулась, ухнув в воду и продемонстрировав выросшие у нее то ли ложноножки, то ли зародыши плавников.

Вторая нырнула. Даша дико заорала, ринулась к берегу. Пуля, чувствуя, как волосы встают дыбом, а пот на спине и по бокам поливает не хуже дождя, провел стволом прямо перед собой, нажав и не отпуская спуск.

АК загрохотал, поливая воду свинцом. Черная непрозрачная гладь вскипела, раскидываемая в стороны фонтанами попаданий. Пуля, отступая назад, орал, продолжая стрелять и жалея о магазине всего на тридцать патронов. Сердце колошматило, гоняя кровь пополам с адреналином.

Попал или не попал? Попал или нет? Автомат захлебнулся, сухо щелкнул бойком. Уколова что-то кричала у него за спиной. Под ногами скользило и сочно хлюпало. Вода, взбаламученная стрельбой, волновалась и совершенно не хотела показывать — что под ней.

Он все же упал, оступившись то ли на корне, то ли на ветке, то ли на чьих-то костях. Упал, погружаясь в воду по самые плечи, вжав голову, когда холодная вода залилась за воротник. Зато успел схватиться за древко рогатины и широким махом провести ее пером перед собой, под водой, желая хотя бы как-то попасть в чудовище.

Мерзкое, склизкое, кольчатое кровососущее нечто. Нечто, что подбиралось к нему невидимо и бесшумно. Желудок дергался, стараясь прорваться куда-то ниже, из-под ребер в кровь, разбавляя ее чуть ли не пополам, густо тек адреналин.

Металл скрежетнул, упруго встретился с чем-то. Рогатину рвануло вбок и вверх. Пуля, опершись на нее, как на шест, оттолкнулся ногами, вскакивая. Крутанул древко, задирая еще выше и чуя — попал, зацепил, не отпущу!

Вода разлетелась, выпустив судорожно сокращающего кольца хищника. Пуля заорал еще сильнее, зло радуясь, как дикий предок, заваливший саблезубого смилодона. Лишь бы не упустить, лишь бы не сорвалась. Дотянуть до берега, воткнуть сталь в землю и разорвать тварь, рвущуюся с проткнувшей ее насквозь рогатины. Получилось, получилось!

Перо вошло в черную, покрытую листьями камыша землю. Пуля навалился всем телом, орудуя рогатиной практически как пилой, разрезая пиявку пополам сразу за судорожно рвущейся в сторону слепой головой с раззявленной… пастью?!

Он выдохнул, кидаясь к земле, вцепившись в выставленную руку Даши. Упал, жадно хватая воздух и радуясь закончившемуся кошмару. И только поднявшись, Пуля понял, что кое-что подзабыл.

Черный огромный вожак стада, так и не удравший, стоял все там же. Водил темным пятачищем, шевелил, втягивал запах крови. Глазки подслеповато смотрели на людей, но секач не атаковал. Перетаптывался с ноги на ногу, взрывал землю, но не шел вперед.

Пуля покосился в сторону, куда зверь смотрел чаще всего. И вздохнул. Кто скажет, что звери глупые и ничего не чувствуют?

Поднимаясь на берег и борясь с тварью, он, похоже, вытащил вместе с тиной и илом ещё кое-что. Череп, и не один. Вытянутые свинячьи черепа. Небольшие и чисто белые. Поросят, это уж точно.

Он, охотник на мутантов Пуля, отомстил пиявкам, убившим этим летом несколько детишек вот этого гиганта? Да ну, на фиг…

Секач хрюкнул, выдохнув пар. Развернулся и потрусил к стаду, спокойно уходящему к оставленной позади рощице.

— Охренеть не встать, — Уколова хлюпнула носом, — кому скажешь… не поверят.

Дарья, упав на мокрый берег, хрипло дышала. Пуля, лихорадочно перематывая портянки, оскалился. Зло, как пес, который раз рычащий на непослушного кутенка.

— Встала! Воду из ботинок вылила! Носки новые! Быстрее!

Уколова, все понимающая, не лезла. Даша, после того как оставили у лагеря Морхольда, вела себя странно. Вздыхала, кивала головой, слушала… и делала все по-своему. Чуть приторможенно, как испуганный окриком ребенок. Вроде и хочет сделать правильно, и боится еще раз перепутать. Дерг-дерг в разные стороны, вот и опять все не так.

Даша замерла, косясь на Пулю. Тот вздохнул, мокрый, уставший, сидя в одном сапоге, с босой ногой.

— Не кричи на меня.

Пуля сплюнул. Не кричи на нее, точно. Пят'ак!

— Даша, — Уколова, быстро, насколько позволила рука, замотала ноги в сухое. — Азамат может нас вывести отсюда. Мы доберемся, куда нам нужно. Но ты только проснись, слышишь?

— Не надо на меня кричать… — Даша судорожно глотнула. — Пожалуйста, не надо.

Пуля, мотая головой, обулся. Постучал сапогом, выровняв чуть замявшуюся портянку. Согласно кивнул.

— Никакого крика. А ты все делаешь, как прошу. Сразу. Договорились?

Умница.

Интересно, а как они встанут на стоянку, снова начнет читать? В сумерках, глаза портить. Вот что в них, в листках этих?…

…Они уходили к Черкассам. Лесник вдруг оказался рядом, неуловимо, бесшумно.

Азамат встревоженно посмотрел на него. Мужчина лишь мотнул головой, успокоил улыбкой.

— Девочка.

Даша уставилась глазищами.

— Я ходил ночью к яхте. Там не осталось ничего нужного. Дагон — чудовище, но не глупое. Забирает у жертв своих детей все, что сгодится. Там лежал рюкзак, не ваш. Выпотрошенный. А в нем вот, записки. Возможно, твоего друга. Как его?

Даша сглотнула.

— Морхольд.

— Наверное, так.

Странно, но Азамат поверил.

— Забери. Тебе оно надо. Ты родилась в Беду, но Беда закончится. Она не может длиться вечно. Как и дождь. Прочти, здесь то, чего не хватает нашему миру для жизни.

Даша протянула руку за потрепанным блокнотом. Остановилась.

— Что там?

Лесник снова улыбнулся.

— Давно прошедшие дни. И мысли. Сама поймешь. Его самого, родственника, вообще найденный дневник… кто знает. Читай внимательно.

Ага, внимательно.

Вот она и читала. В сумерках, мучая глаза. Но читала. Почему?