Болезни наши

Дмитрий Корчагин, 2023

За исключением первой главы, события повествования разворачиваются немного вчера, немного сегодня и совсем чуть-чуть в ближайшем завтра. Место действия, вымышленный городок в Южной Сибири, в тех землях, которые когда-то назывались «целинными и залежными». Героев повести можно разбить по возрастному цензу, как это принято в нашей литературе на «Отцов и Детей». Откровенного конфликта между ними нет, но есть глубокое непонимание ценностей друг друга. Отцов можно назвать пловцами по течению, детей против. Дети рассчитывают на благосклонность случая, но полностью зависеть от него не хотят. Активно ищут свой путь. Содержание повести может показаться фантасмагоричным, а в некоторых эпизодах даже сюрреалистичным. Жму плечами. Что делать, как говорится, «все мы вышли из Гоголевской Шинели». Тем более, что современного читателя ни фантасмагорией, ни сюрром не удивишь. Так же, как и цинизмом, и в некотором смысле эротизмом и даже неоэкзистенциализмом. Всё это симптомы наших болезней.

Озеленение целинных городов

Конец лета. Из жарких, пыльных запахов близкой осени двое молодых людей переместились в тихо звенящую прохладу полупустых коридоров нового здания местного ВУЗа. Ни преподаватели, ни студенты ещё не чувствовали себя здесь как дома. Видимо, поэтому всего за две недели до сентября их было так мало. Чужая ещё тарелка.

— Какой живописный тип!

Второму молодому человеку сказанное показалось слишком громким, и, наверное, поэтому он переспросил шёпотом:

— Который?

— Вон тот, с палочкой, — и Гена взглядом указал своему проводнику по университетскому кварталу на чуть старше средних лет мужчину с академической бородой с заметной проседью, в светлом грубом костюме, больше похожем на перешитую спецовку, и со старым, явно тяжёлым портфелем.

— Пу-ли-о-пу-лос, — отчеканил по слогам проводник. — И правда, занятный кадр. Ботаник. В смысле, преподаёт ботанику. Ретроград отчаянный. В дождливую погоду галоши носит. Зимой — каракулевую шапку-пирожок. Пишет только чернильными ручками. Такой курчатовской бороды я в двадцать первом веке ни у кого больше не видел. В середине нулевых весь научный совет три года уламывал его обзавестись мобильным телефоном. И только когда проректор пригрозил ему сокращением, он сдался.

— Грек?

Приподнятые плечи выразили неуверенность:

— Должно быть…

— Профессор?

— Нет, насколько я знаю. Не дают. У него очень сложные отношения и с коллегами, и с руководством, и, похоже, со всем человечеством. Причём испортил он их ещё при советской власти. Так говорят.

— А со студентами как?

— На биофаке первокурсники вешаются от его латыни. Привыкают к нему и начинают понимать, что ему надо, только к третьему курсу. Так он ещё курс логики ведёт! Уж не знаю, какая связь у логики с ботаникой, но факт. И тут уж всем достаётся: и математикам, и медикам, и психологам. Естественно, народ его недолюбливает.

— В свете сказанного интересно было бы с ним пообщаться. С такими неординарными внешностью и манерами и мысли должны быть неординарными. Какой-то старообрядец. Но сначала взглянуть бы на его печатные работы. Подскажешь, где найти?

Гена, — а проводника тоже звали Гена, — мечтательно закатил глаза и спросил:

— Сколько времени? На футбол не опоздаем?

— Ещё больше двух часов.

— Тогда давай зайдём в читальный зал. Это в соседнем корпусе.

И, вернувшись на свежий воздух, оба Гены почувствовали прощальный зной уходящего лета. Один из них был гостем Злакограда, выбравшимся на несколько дней из столицы набраться впечатлений о дальней провинции. У Гены в голове давно зародилась идея о цикле репортажей для своего Ютуб-канала об уездных городах. Планировал он в каждом городе детально поболтать с кем-нибудь из готовящихся к отплытию на другой берег Леты краеведов и с кем-нибудь из молодёжи. Всё просто. Сравнить их ценности, сравнить их чаяния и надежды, сравнить их мировоззрение. Гена очень надеялся, что каждый новый репортаж будет для него всё легче, а для подписчиков всё интересней, и всё точнее и объективнее будет вырисовывать общую картину жизни в российской глубинке. И если с первых репортажей удастся избежать «комов» и выйти на хороший рейтинг, то смело можно будет рассчитывать на президентский грант. Проект и правда был актуальным, никто не спорит.

Второй Гена был из местных и, надо сказать, личность в Злакограде известная многим не только в молодёжной среде. Он был гиперактивный, из тех, кому палец в рот не клади. Когда-то ему удалось преобразовать здешнюю ячейку движения «Наши» в надзорный общественный корпус за работой не только местных депутатов, но и областных. «Тебя закажут», — говорили ему знакомые. «Посмотрим», — отвечал он, улыбаясь. Фамилия у него была пугающая: Вясщезлов, а псевдоним, или, проще говоря, погоняло, под которым его знал весь город, — «Попович». Отец у Гены был священником. Кроме прочего, Гена был кандидат в мастера спорта и аспирант физкультурного факультета.

Не так давно он сам связался с Геной московским, комментируя его треки и стримы в Ютубе. Оценив мысли, язык, юмор и не в последнюю очередь настойчивость комментатора из южной Сибири, Гена-блогер признал его своим другом, охотно переписывался с ним и однажды посвятил Поповича в свои планы о новом цикле репортажей. Попович мгновенно предложил начать с Злакограда.

Когда рыжая девушка-библиотекарь поднялась из-за кафедры, стало понятно, чего она так стесняется. Москвич непроизвольно сглотнул слюну, а Гена Вясщезлов тихо прошептал ему:

— Никогда не упускаю случая увидеть её.

Москвич понимающе, но по-доброму, не сверкая глазами, улыбнулся. Скоро девушка вернулась с глазами долу и с совсем не толстой книгой в руках: А.А. Пулиопулос, «Озеленение городов».

— Вот, — сказала она тихим голосом, — всё, что есть в библиотеке из работ моего отца.

«Вот это да, — подумал блогер, — что же меня Гена не предупредил?» И, преодолев в себе ложное чувство приличия, Гена осмелился бросить взгляд на её бейджик: Лилия Пулиопулос.

— Весь дом завален его рукописями, — продолжала Лилия, — а до печати дошла только эта работа. 1980-й год. А почему она вас так интересует?

Блогер, имея неплохой актёрский опыт, смог искусно сосредоточить своё внимание только на её черносливовых глазах и достаточно спокойно заговорил:

— Меня интересует не столько книга, сколько её автор. Его внешность и то, что рассказал мне Гена…

— Лиля, я ничего выходящего за рамки не говорил, — поспешил подать голос Попович, — ничего не выдумывал…

— Это правда, — опять говорил москвич, — не беспокойтесь. И я решил, прежде чем представиться вашему отцу, узнать о нём что-нибудь как об учёном. Чтобы знать, с чего начинать разговор. А что может быть для этого лучше, чем его книги?

Лилия слушала с недоверием.

— Понимаете, я блогер, журналист, у меня свой канал…

— Я видела. Гена Руфулос.ры?

— Как приятно это слышать! Геннадий Рыжов по паспорту. К вашим услугам.

— Слишком много политики, — отрезала девушка так, что Попович еле слышно прыснул. А москвич подумал: «Ох!»

— Эта книжка вам не поможет; отец давно отстранился от этой темы. И даже вспоминать об этом не любит. Стыдится, наверно.

— Стыдится?

— Это семейное… Эта книжка, можно сказать, ремейк книги моего деда 1962-го года «Озеленение целинных городов». Понимаете?

— Кажется, да.

Блогер как-то слишком наглядно задумался. «Кажется, да» он сказал автоматически, переварить же всю информацию сразу не получалось. Попович начал скучать и ловить себя на мысли, что ревнует. Лиля на него совсем не смотрела.

— Как же мне быть? — Искренне пригорюнился москвич.

— Я подумаю.

И эта короткая фраза для одного Гены прозвучала как гром из самой чёрной тучи, а для другого — как сигнал арбитра к победному окончанию первого тайма.