Элегия и сплин

Дмитрий Коровин, 2020

Они познакомились в Интернете, совместно коротая время в исторической ролевой игре. Они обручены виртуально, хоть и ничего друг о друге не знают. Но вот уже близок день реальной встречи, устроенной игроками, где маски их анимированных персонажей спадут. И вместо дерзкой и бесстрашной лучницы там появится неопытная и робкая старшеклассница, совершенно не ожидавшая увидеть под шлемом рыцаря взрослого и состоявшегося мужчину.Под небом пасмурного рая они начнут эту странную дружбу, рискуя превратить ее в нечто большее…

Глава 5

Сидя за столом персонального кабинета, Савелий Северов таращился на экран монитора, в безотрывной попытке закончить какую-то известную ему работу. Время подходило к обеду и за дверью послышалось оживление. Но мужчина не вставал и лишь глянул мельком на часы в нижнем углу монитора, мгновенно возвращая концентрацию на текст, чернеющий на белых электронных страницах, от которого давно уже рябило в глазах.

Кабинет этот был небольшим, но, не смотря на постоянный деловой беспорядок, весьма практичным и удобным. Центром его был стол и все окружавшее будто строилось вокруг него, собираясь в линии полумесяцем. Стеллажи, забитые толстыми папками, ксерокс, принтер, телефоны, пирамиды из книг, образцы разнообразных обложек, стопки распечатанных рукописей, символические статуэтки, рамки с фотографиями и множество канцелярских принадлежностей, необходимых и ненужных. Все это стояло, лежало, валялось и нависало, грозя опасностью похоронить работающего здесь человека. И чем больше он не вставал, тем реальнее становилась угроза, будто напиравшие горы всевозможных предметов готовились окончательно зажать его с двух сторон, чтобы впоследствии раздавить.

Наконец, столбик сбоку страницы приблизился к нижней стрелке и уперся в барьер, сообщая о завершении чтения. Закинув руки на затылок, Савелий откинулся на спинку крутящегося кресла и подумал о чем-то с минуту или две. Все было готово, осталось дотянуться до кнопок мышки, подогнать курсор к значку принтера и нажать. Справа загудел аппарат. Сделав несколько фальшивых оборотов, он с неистовством принялся печатать, выбрасывая бумагу с какой-то видимой небрежностью.

— Что ж, не Астафьев¹², и даже не Ерофеев¹³, но потерпи, браток, ты был свидетелем и не такого мусора, — обратился Савелий к возмущенному принтеру, подбирая листы и складывая их вместе по номерам страниц, чтобы первая оказалась сверху и так далее. А когда аппарат умолк, мужчина, сняв пиджак, отправился с этой пачкой на коротенький черный диванчик у окна и лег, с целью бегло проштудировать текст в последний раз.

В дверь постучали.

— Да-да! — откликнулся лежащий, поднимая глаза на заглянувшее бородатое лицо.

— Время полвторого, Сав, ты чего тут развалился? — удивленно слетело с его губ, и лицо потянуло за собой остальное: короткую шею, широкие плечи и крепкий торс, с заметным пузцом. — Обедать идешь?

— Хотел закончить, занести главреду, да и к шефу на поклон…

— О-о, с последним я бы повременил, шеф сегодня не в духе.

— По причине?

— Самодурства, — лаконично ответил гость, махнув рукой. — Что ты его не знаешь? Рвет и мечет чуть ли не через день.

— Что ж, тогда во второй половине нагряну, — объявил Савелий и поспешил исправиться: — Подкрадусь, так сказать, на цыпочках, или заброшу кого на разведку.

— Ну его к черту, пошли есть.

Савелий улыбнулся и кивнул.

Выйдя в пустующий общий зал, разделенный перегородками на отдельные закуточки с компьютерами, мужчины заперли кабинет и по проходу направились к лестнице, с целью спуститься в тесный вестибюль с дежурившим там охранником.

На улице было тихо, непривычно светло и тепло. Внутренний дворик, со сквозным проездом через арки, был заставлен машинами и кое-где, чудом уцелевшие и почти нетронутые солнцем, чернели остатки спрессованного грязного снега, беспрерывно источающего серые ручейки, стекавшие под колеса. В подобной луже стояла «Мазда» Савелия, но он не стал ее переставлять, а отправился пешком, вслед за коллегой через арку. В ней эхом разносился шум от проезжавшего по проспекту транспорта.

— В «Кетчуп», «Камбучо», или «Пары»? — спросил Савелий, нагнав спутника, который в нерешительности остановился перед выходом на улицу, призадумавшись, вероятно, над тем же.

— В «Чебурум»! — ответил мужчина, разворачивая плотный торс.

Здесь вариантов было множество: от перечисленных кафе и бистро, до шавермы на той стороне и магазина продуктов. Была возможность купить свежей выпечки из киоска через дорогу, или наестся пончиков на «Пышечной фабрике». Запах разнообразных вкусностей разносило по проспекту от дома к дому, заставляя ускорить шаг, и лишь сейчас коллеги явственно ощутили голод.

А мимо, в хаотичном танце, то выползая на трамвайные рельсы, то аккуратно возвращаясь на дорогу, двигался беспрерывный автомобильный поток. То перестраиваясь, то паркуясь, то сообщая о себе сигналами, водители, будто специально, заставляли обратить на себя внимание или всячески друг друга достать. И сейчас, наблюдая за этим, Савелий откровенно обрадовался своему пешеходному положению, не требующему участия в подобных выкрутасах.

По выложенному плиткой тротуару мужчины пошли вперед, минуя сувенирную лавку «Симфония камня», упомянутое кафе «Ketch up» и бутик одежды в желтой пятиэтажке, где в 1885-1917 годах находился букинистический магазин потомственного книготорговца Василия Ивановича Клочкова¹⁴.

В десятый раз любуюсь фасадом, Савелий вспоминал как раз об этом. Нельзя сказать, чтобы он досконально знал историю этих домов, но старинная архитектура была его студенческим хобби, к которому он обращался по привычке, каждый раз узнавая что-то новое о той или иной старинной постройке, какую встречал, проходя или проезжая по неизведанным улицам. Он считал, что каждый уважаемый гражданин был обязан интересоваться всеми достопримечательностями своего города, чтобы, при необходимости, вспомнить и рассказать о них в максимальных подробностях. И хоть он не был коренным петербуржцем, все же стремился соответствовать, стараясь перенимать привычки и поведение законного населения. А понаехавшую лимиту, использующую город, как перевалочный пункт или для улучшение собственного благополучия, Савелий презирал.

Мимо «Пышечной фабрики», гостиницы и аптеки в коричневом красивом здании, выделявшемся на фоне соседей сдвоенными полуциркульными окнами с замысловатыми сандриками, фартуками подоконников и наличниками с маскаронами одинаковых бородатых мужчин и дам в головных уборах, напоминавших Зевсов и Афин, мужчины продолжали путь. Это был бывший доходный дом купца Антонова, созданный по проекту архитектора Михаила Алексеевича Макарова¹⁵. В 1910-х годах здесь жила поэтесса Елизавета Юрьевна Скобцова¹⁶ и про нее, откровенно сказать, Савелий сейчас даже не вспомнил. Мысль, улетевшая в истоки зодчества, переживала его современное предназначение и, на взгляд Савелия, это здание подвергалось наибольшему уничижению, превратившись в пекарню и ночлежку для провинциальных путешественников и иностранных туристов. Впрочем, внешний вид его не радовать не мог. Неоднократно реставрировавшийся фасад, судя по перечисленным ранее дизайнерским атрибутам, задуманным самим автором или отдаленно напоминавшим его реальные воплощения, стремился сохранить первоначальное лицо, но только лишь. Потому что со стороны внутреннего дворика обветшалые и неинтересные гладкие стены, завешанные проводами и кондиционерами, просто повергали наблюдателя в шок.

Дальше, в менее импозантном здании, располагались: бистро «Камбучо», ресторан «На парах», «Ремонт обуви» и кафе «Чебурум», вход в который украшали трехэтажные этажерки с фиолетовыми цветами. В 1891-1898 годах в этом доме размещался букинистический магазин Мельникова¹⁷. Да, когда-то граждане очень любили книги, и магазины по их продажи встречались чуть ли не на каждом шагу, а в советские времена, по неизвестным причинам, их выпускали ограниченными тиражами, но дефицит прекрасно компенсировали библиотеки, которые, как и магазины царских времен, имела каждая, уважающая себя, крупная петербургская улица.

Потянув стеклянную дверь за ручку, мужчины вошли внутрь, взглядом окинув ближайшие к выходу столы, занятые такими же офисными крысами, как они. Случайных клиентов было мало, да и кто нагрянет сюда в понедельник в середине дня? Люди без разговоров уплетали заказанные блюда, торопились и частенько поглядывали кто на часы, одергивая рукав, кто на лежащий смартфон, зажигая экран. Было тесновато. Закрытая барная стойка, разделявшая кафе на два зала, смотрелась нелепо, служа преградой для поиска свободных мест, или людей, приглашенных на встречу. Деревянные неброские столешницы, в окружении разнокалиберных стульев; стены красного кирпича, не прикрытые штукатуркой; ряд подвешенных ламп, будто новогодняя гирлянда; и переплетение пластиковых белых труб вентиляции на потолке, про какие трудно было сказать что-нибудь, не привыкнув к ним, то ли необходимое уродство, то ли экстравагантность стиля. В конце первого зала был не занятый диван, но от нависающих над ним полок, усеянных бутылками и горшками, веяло тихой опасностью.

Пожав плечами, мужчины перешли в другую половину заведения, где кирпичи прикрывали: телевизор, рекламные плакаты и деревянный штакетник, изображающий, то ли перевернутый забор, то ли железнодорожные рельсы. Здесь были свободны все столы, а еще был странный подиум, отделенный перилами. И стол стоял там, будто на витрине, с видом улицы и прохожих, заглядывающих в тарелки и рот.

Заняв двухместный столик у стены, посетители вооружились меню.

— А ты давно здесь был, Вольдемар? — спросил Савелий, — Что-то мне не нравится…

— Летом заходил с работы пропустить стаканчик, — ответил коллега.

— И все?

— А что еще?

— Еду не дегустировал?

— Тебя ждал.

— А я не обедаю в незнакомых местах без рекомендации, — воспрепятствовал Савелий. — Возьму тогда что-нибудь классическое, чем отравиться можно не смертельно.

— Ладно тебе, все едят! — басом возразил Вольдемар. — Скорой помощи у входа я лично не заметил, а аптека рядом.

— А что было написано на плакате в соседнем зале? «Готовим, что любим!» Не хилое кредо, а?

— Расслабься, хуже прозвучало бы «что хотим».

— Ваш заказ? Хотя, извините, повар сегодня в замечательном расположении духа, и уже приготовил вам пудинг. Будете есть. И это не вопрос!

Мужчины кратко засмеялись.

— Здравствуйте, что вы хотите? — раздалось над столом от подошедшей официантки.

Не переставая улыбаться, клиенты переглянулись.

— Куриный суп, салат с куриной печенью и клаб-сэндвич с курицей, — быстро отчеканил Вольдемар, почесывая свою окладистую бородку.

— Су-у-уп… — по-волчьи протянул Савелий, уткнувшись в меню. — Даже не знаю…

— Ну, без жидкого нельзя, — убедил сосед.

— Хорошо. Давайте борщ с телятиной и картофельное пюре с сосисками.

— Что будете пить? — спросила официантка.

— Пиво светлое на ваш вкус, — ответил Вольдемар.

— Мне сегодня к шефу… — задумчиво произнес Савелий, — значит, чай. И десертик я тут симпатяшный заметил — орешек со сгущенкой за 20 рублей. — Он поднял глаза на официантку. — Мне мама готовила такие на день рождения.

Официантка хихикнула и, попросив подождать, удалилась.

— Взгляд охотника, — подметил Вольдемар. — Давненько я у тебя его не видел. Давай, Сав, рассказывай, как докатился опять до холостяцкой прострации.

— Прострация не кастрация и лечится за несколько дней.

Вольдемар уставился, сверля Савелия своими маленькими и умными глазами-бусинками.

— Так вы окончательно рассорились?

Савелий кивнул.

— Ну и болван, — заключил собеседник. — Я почему-то думал, что у вас все закончится серьезно.

— Не мой типаж.

— И чтобы понять тебе потребовалось полгода?

— С этими притворными курицами иногда и полжизни мало. Кстати о курицах… у тебя, что сегодня за день?

— Ты про меню? А черт его знает… World chicken day, заказал не думая.

Между тем в зале появились две молодые посетительницы в коротких болоньевых курточках и тертых джинсах, и заняли место на подиуме. Сидя лицом к окну, Савелий наклонился вбок, чтобы плечи коллеги не закрывали ему обзора. Вольдемар на секунду обернулся, увидев девушек, и тронул соседа за руку, чтобы отвлечь.

— Ты пугаешь меня, Сава, — настороженно сказал он. — Что с тобой будет через неделю?

— Через неделю у меня вечеринка. Придешь?

— С Ромкой опять?

— Он не Ромка, он Ром! Будет водка, виски и Ром!

— Нет, я женат.

— Пардон, а как это связано?

— Тебе нужно объяснять простые вещи? — удивился Вольдемар, посмотрев на наручные часы Савелия. — Без пяти два.

— Опоздать имеем право, — разобрался сосед. — На вопрос-то ответь.

— А что тебе не ясно? В прошлый раз, когда вы устраивали подобное, мне пришлось сто раз «Отче наш» прочитать, и до сих пор краснею перед женой и детьми, когда вспоминаю об этом.

— Господи, да не грузись! Все настоящие святоши померли до нашей эры.

Подошла официантка с подносом, и Савелий посмотрел на нее в упор.

— Девушка, я прав? — добавил он.

Пожав плечами, она молча разложила первые блюда и незамедлительно ушла, чтобы минут через десять вернуться с недостающей половиной заказа.

В половине третьего сытые, довольные и ленивые коллеги покинули кафе и, вместо того, чтобы поторопиться, шли нога за ногу, отгоняя дурные мысли. Сейчас хотелось думать о чем-то светлом и замечательном, но предстоящая встреча с деспотичным издателем мешала Савелию расслабиться. Вольдемар молчал весь обратный путь (у него, вероятно, это получилось), и когда мужчины вошли в здание и поднялись в офис, он лишь не глядя помахал рукой, грузно опускаясь за низкую пластиковую стенку своего рабочего места.

Войдя в кабинет, и плотно закрыв дверь, Савелий рухнул на диван, разбросав руки по сторонам: одна повисла до пола, другая вытянулась поперек спинки вверх. Ничего не хотелось, а слово «должен» мужчина сейчас ненавидел больше всего на свете. Ничто не заставит его подняться, кроме стрелок на часах, разбросанных на циферблате по подобию рук и показывающих шесть. Тогда он с удовольствием поменяет диван на кресло автомобиля, чтобы отправиться домой. Но Савелий притворялся, так как первый же раздавшийся телефонный звонок мгновенно вывел его из обуявшей сладостной апатии, быстро сбросил с дивана и заставил подойти к столу, где, под какими-то непонятными и всеми забытыми документами, таился кнопочный аппарат.

— Издательство «Энтимема», слушаю… — недовольным голосом произнес мужчина и, после непродолжительной беседы, вернулся обратно, чтобы подобрать лежащую на подлокотнике пачку недавно распечатанной рукописи. — Идем, счастливчик.

С этими словами Савелий в который раз почувствовал себя вершителем чьей-то судьбы, но не сказать, чтобы ему это понравилось. Внешняя политика современных издательских домов требовала поступаться с внутренними идеалами, давно поруганными и разрушенными в счет неписаного устава, навязанного издательскому миру временем и нравами, и нужно было этому придерживаться, хоть сам Савелий, на правах ведущего редактора, считал это предательством, ведь люди читают то, что им дают и никак не могут повлиять на качество предлагаемого продукта, разве что тотальным бойкотом, заключавшимся в полном отказе от чтения слабых авторов, не уважающих читателя и преследующих одну единственную цель — количество написанных книг. Савелий же давно перестал бороться с литературным произволом, в опаске выпасть из обоймы и быть уволенным; соблюдал правила и, в попытке отстоять стоящего писателя, редко вступал в противоборство с главным редактором или издателем. Лишь иногда решался на хитрости, ловко подменяя однодневного щелкопера, почти одобренного кем-то по протекции, более перспективным сочинителем. Система требовала подчинения, мгновенно расправляясь со всевозможными бунтарями, в какой бы профессии они не были задействованы, и ей мало кто оказывал эффективное сопротивление.

Вот и теперь, сжимая подмышкой кипу распечатанной макулатуры, Савелий нес ее с заданием заполнить вдруг открывшуюся брешь выходящей в печать серии. Серии, сбитой наскоро по жанру, недостаточно подготовленной, как следовало, провисающей и, естественно, заведомо провальной. Он знал всех авторов поименно, он наизусть выучил их синопсисы, он хорошо ознакомился с текстами и восемь из десяти, будь его воля, хоть сейчас изгнал бы из нее.

Достигнув нужной двери с надписью «Главный редактор Левинский А. А.», Савелий с презрением ухмыльнулся и, забывая постучать или нарочно этого не делая, дернул ручку.

За массивным и широким столом, в похожем, но более свободном кабинете, с большим количеством стеллажей и сложенных грудами книг, восседал худолицый очкарик.

— Входи, Сав, входи, я за тобою посылал.

— Обедал, Александр Адамович, — отвертелся Савелий, приближаясь к столу, и небрежно хлопнул на него кипу. — Для серии «Идущие по планете». Этот и роман Пузырева, выстрелят из нее должным образом, остальных лучше будет зарыть. Потом вспомнишь мои слова.

— Уверен?

— Я редко ошибаюсь, у меня нюх. Дали бы еще месячишко на фильтрацию, сэкономил бы бумагу и вложения спонсоров. А так, это шлак.

— Не твоя забота.

— И, слава Богу, — с иронией ответил Савелий. — Была б моя, я всех бы сжег, даже тех, кого рекомендовал.

Левинский еще раз поднял голову, и очки сползли на кончик его огромного носа.

— Да что это с тобой?

— Пойду сейчас к шефу на прием. Говорят, у него сегодня нерест, мечет икру, вот и я хочу подзарядиться, как следует, чтобы бисер метать ему подстать. Рассерженные люди, они же как пьяные, спокойный и трезвый их не поймет.

— Согласен, — хладнокровно ответил собеседник, протягивая узловатые руки, как клешни, за рукописью. — Все проверил?

— Вычитывал дважды, — сообщил Савелий. — У корректора он был, заряжай.

— Добро.

Примечания

12

Виктор Петрович Астафьев (1924-2001) — русский писатель, драматург, эссеист. Герой Социалистического Труда (1989). Лауреат двух Гос. премий СССР (1978, 1991) и трех Гос. премий России (1975, 1995, 2003).

13

Венедикт Васильевич Ерофеев (1938-1990) — русский писатель.

14

Василий Иванович Клочков (1861-1915) — русский библиофил, издатель, антиквар и книготорговец; один из основателей Кружка любителей русских изящных изданий.

15

Михаил Алексеевич Макаров (1827-1873) — русский архитектор, академик и профессор архитектуры Императорской Академии художеств.

16

Елизавета Юрьевна Скобцова, она же Монахиня Мария (известна как мать Мария, в девичестве Пиленко, по первому мужу Кузьмина-Караваева) (1891-1945) — монахиня Западноевропейского экзархата русской традиции Константинопольского патриархата. Русская поэтесса, мемуаристка, публицист, общественный деятель, участница французского Сопротивления.

17

Максим Павлович Мельников (кон. XIX — нач. XX) — русский букинист. Работал приказчиком в букинистическом магазине П. Б. Богданова, открыл собственный магазин. В 1889-1916 годах издал более 80 каталогов букинистической книги.