Крюхтенькие нырлята

Дмитрий Копьёв

Эта книжка – про слова. О том, как можно играть со словами. Придумывать, переворачивать, находить в словах и словосочетаниях разные смыслы… В общем, про то, что слово – живое!…

© Дмитрий Копьёв, 2022

ISBN 978-5-4474-4926-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Крюхтенькие нырлята

Крюхтенькие нырлята

В деревне было хорошо, особенно вечерами, когда солнце садилось за лес и спадала жара. Воздух становился свеж, наполнялся запахами дремлющих трав и остывающей пыли, стихал ветерок и все звуки становились отчетливо-прозрачны и разносились далеко над рекой.

Николай Петрович с своим восьмилетним сыном Иваном, приехавшие погостить в деревню к бабушке, сидели на высоком берегу и удили рыбу. Иван знал, что во время ужения разговаривать нельзя, однако ему надоело однообразно сидеть с удочкой и смотреть на неподвижный поплавок, и очень хотелось поговорить о чем-нибудь. Николай же Петрович и вовсе терпеть не мог удить рыбу и занимался этим только для развлечения сына. Он тоже устал без толку наблюдать за поплавком, и потому, когда Иван, не выдержав наконец, заговорил, то обрадовался этому.

— Папа, — спросил Иван, — а как будет по-немецки «спать»?

— Спать? — удивился Николай Петрович. — Спать… Шляфен… Спать по-немецки будет шляфен… А почему ты спрашиваешь?

Сын засмеялся и сказал:

— — А по-английски?

— Слип.

— Слип! Смешно!…А еще как-нибудь знаешь?

— Больше не знаю.

— Папа, а рыбы спят?

— Спят, конечно.

— А как они спят? Они ложится на дно?

— Они… — «Как же они спят?» — подумал про себя Николай Петрович. — «Никогда об этом не думал…» — Они… прячутся…

— Куда?

— Кто как может. Под коряги разные.

— А сейчас они не спят?

— Да не должны, вроде… Чего ж ради мы тут сидим…

— А почему мы рыбу ловим?

— Почему? Потому, что интересно…

— Мы поймали всего две маленькие рыбешки.

— Это не важно. Кошке отдадим…

— Кошку еще поймать надо, она дикая какая-то, и все время под домом сидит.

— Пускай сидит, раз ей так хочется…

— А я хочу ее погладить.

— Может, ей не хочется, чтобы ее гладили.

— Почему же тогда все гладят кошек?

— Кошки тоже разные бывают. Вот тебе нравится, когда тебя гладят?

— Нет.

— Вот видишь.

— А Нюшке — нравится!…

— Так она же девочка!

— Ну и что?

— Так вот, то и выходит, что одни любят, а другие не любят… Ты смотришь за поплавком?

— Неа!.. Надоело удить.

— Мне тоже. Давай просто так посидим. Скоро солнце совсем закатится. Смотри, как красиво…

— Папа, а откуда слова берутся?

— Какие слова?

— Всякие. Вот английские, например. Почему мы говорим «спать», а англичанины «слип»?

— Потому что они привыкли к этому. Им удобно так говорить.

— А почему удобно?

— Привыкли.

— А почему все по-разному привыкли?

— Потому, что англичане придумали свое слово «спать», а мы свое, и они не знали, что мы свое придумали, а мы не знали, что они — свое. Так и получилось, что они все слова по-своему придумали, а мы — по-своему.

— А почему все вместе не могли придумывать?

— Потому, что далеко друг от друга живём.

— А другая деревня отсюда далеко?

— Да не так уж далеко…

— Ну, все равно. Почему там так же, как мы говорят?

— Да потому, что туда пешком можно дойти и договориться.

— А давай, для нашей деревни свой язык выдумаем, и так и будем говорить, чтоб они не понимали?

— Зачем же, чтоб не понимали?

— А просто так. Интереснее…

— Ну, тогда начинай, выдумывай…

— Тааак… — задумался Иван. — Тогда «спать» у нас будет…ээээ… «спать» будет… Сейчас, погоди…. Хы-хы-хы! — засмеялся он. — Не придумывается…

— Не так это просто, как ты думаешь, — сказал Николай Петрович. — С потолка не возьмёшь.

— А как?

— Мне кажется, нужно хорошенько представить себе как — ты спишь и тогда уже изобразить словом, чтобы похоже вышло. Понятно?

— Неа…

— Ну, например. Когда ты пьёшь чай, можно, например, заменить слово пьёшь на — хрюпаешь, да?…

— Хы-хы-хы… Можно!

— Точно так же можно и остальные слова заменить.

— Ага!

— Понятно?

— Да. Смотри, плывёт кто-то…

В свете закатного солнца по реке плыла лодка, и в ней сидел человек.

— Сейчас, — сказал Николай Петрович. — Сейчас…

— Чего сейчас? — не понял Иван.

— Придумал, — сказал Николай Петрович. — Смотри, как он плывёт…

— Как?…

— Видишь, как жрябает вода?

— Жрябает? — засмеялся Иван. — Ха-ха-ха!… Здорово!

— Итак, — продолжал Николай Петрович. — Под носом лодки жрябает вода. Вёсла… вёсла… что с водой делают вёсла?

— Чебурдыхают! — подхватил Иван.

— Молодец! — похвалил Николай Петрович. — Вёсла чебурдыхают воду! Очень похоже! Дальше…

…Когда через полчаса отец с сыном закончили сочинять, прибежала сестра Нюшка и закричала издалека:

— Эй, рыбаки! Домой идите! Бабушка уже овец загнала!.. Ужинать зовёт!..

— Нюшка! Иди сюда! — закричал в ответ Иван. — Мы рассказ сочинили!

— Ври больше! — засмеялась Нюшка, но подошла.

— Только не ржи, предупредил Иван. — Дело это серьёзное.

— Гы-гы-гы!….

— Пап, давай!

Николай Петрович сделал серьёзное лицо, откашлялся, и затем торжественно, с выражением начал: «Слюкотные сумерки опускались на землю, и над водой поднимался жмаристый туман…»

— Гы-гы-гы! — засмеялась Нюшка. — Вы это чего?

— Говорю же, не мешай! — рассердился Иван. — Слушай молча…

Николай Петрович продолжал: «По излювистой бурлюке нурлюкала рыбальская плючка. Под носом плючки жрябали волны, грюбки чебурдыхали воду и пугали крюхтеньких, кочебрячущихся нырлят. Нахрябистый рыбаль зырко разглядывал берег, смукотно настораживаясь на любой шушунок в траве. Вдруг из тумана на поляну выкочебрился длинноухий попрыгаец и бойко зачебрычил в такт лапами. Рыбаль злюкотно ухрюпырился и полез на дно плючки за пухулкой. Но тут из леса невпрогул выскребнулся корзулябистый ведмедь и рыбаль, корябавшийся в лодке, вдруг замешкобарился. Он налёг на грюбки и отвёл плючку подальше от земли. Притихший было попрыгаец радостно свистнул и кульбукнулся обратно в лес. Ведмедь победно гыркнул, и эхо грохотно разкукотилось над сонной бурлюкой…»

— Гы-гы-гы! — засмеялась Нюшка. — Ненормальные!… Ухрюпырился!.. Гы-гы-гы!

И убежала.

— Я же говорил, ничего не поймёт, — сказал Иван. — Девчонка!….

— Пойдём, что ли? — сказал Николай Петрович.

— А с нырлятами что делать? — спросил Иван. — Смотри, они ещё кочебрячутся!…

— Да отпусти их…

Они выпустили рыбок в реку и отправились домой.

— Бабушка, бабушка! — с порога закричал Иван, когда они вошли в дом. — Мы сперва много-много нырляток наловили, только очень крюхтеньких. Только потом пожалели и отпустили обратно в бурлюку. Пускай себе кочебрячутся, правда?

— А? — спросила бабушка. — Как?

— Ха-ха-ха! — засмеялся Иван, — Мы теперь по-кукурямбски говорить будем, всегда! Здорово, правда?….

— Гы-гы-гы! — засмеялась Нюшка.

— Господи, помилуй!… — испугалась бабушка.

— Привыкай, бабушка, — сказал Николай Петрович. — Мы теперь не ходить будем, а кулюкать, и не спать, а храпулять…. Так что готовь на стол, мы сильно опустопузились сегодня, хотим чего-нибудь почавакать.

Бабушка открыла рот и села мимо стула.

Фыркас

О чём говорят люди…

Ровно в назначенный час

Выгоняет хозяев

Друг человека гулять…

Фыркас, небольшого роста пёсик с острой мордочкой и чёрной блестящей шерстью, положив голову на лапы, лежит под столом на кухне в ожидании часа, когда настанет время выгонять хозяйку на прогулку.

Сама хозяйка, Лера, девушка 23 лет, сидит за столом со своей подружкой Алёной и ведёт беседу вот уже второй час подряд. Время позднее, все соседи и весь окружающий мир с его домами, людьми и общественным транспортом, давно улеглись спать, а Лера с Алёной всё говорят и говорят, и конца их разговорам не видно.

— Ха-ха-ха! — смеётся Алёна. — Бал-бал-бал! Бу-ба-ба. Убалба-бал-баба! Ба бу-бу, бабу!

— Бабуба, — отвечает ей Лера. — Балдуба-бу-ба.

— Бал-баба? — удивляется Алёна.

— Бабу! — уверенно отвечает подруга. — Обу!

— Ба!

И далее разговор продолжается в том же духе. Звуки голосов девушек монотонны, они убаюкивают Фыркаса, но одновременно не дают ему окончательно заснуть.

Отчего речь людей столь невразумительна? — сонно размышляет Фыркас. — Они говорят много, но звукосочетания, производимые ими, по большей части совершенно бессмысленны. Слова — крайне неудобный способ передачи информации. Они не только затуманивают, но по большей части искажают суть происходящего. Единственно надёжным источником взаимопонимания, по глубокому убеждению Фыркаса, были и остаются интонации. Коварство и любовь, страсть и нежность, безрассудство и отвага, гнев, страх, ненависть, любопытство, ложь — всё, что отражает подлинные чувства людей, распознаётся и улавливается с их помощью отличнейшим образом. Именно интонации раскрывают всю подноготную, истинные помыслы и цели людей, и тщетны в этом смысле попытки утаить что-то: звериное ухо не обманешь…. В отношениях между собой, однако, люди, не доверяя этому способу общения, ввели в употребление слова, поставив тем самым барьер между теми, кто понимает эти слова, и теми, кто их не понимает. От этого постоянно происходит много путаницы, а четвероногим друзьям человека, волей-неволей, проиходится запоминать некоторые из наиболее полезных словосочетаний, как то: «домой», «нельзя!», «иди сюда», «спать», «иди есть», «хороший», «плохой», «умница», «безобразник» и некоторые другие. При этом, однако, даже в этих, самых простых понятиях, интонационная, а, следовательно, смысловая окраска всякий раз бывает различной, в зависимости от обстоятельств и, главное — настроения людей. Так что, по большому счёту, можно констатировать, что слова — лгут, потому как не способны с абсолютной точностью выразить смысл происходящего…

Вот и эти… Сидят, бубнят уже два часа, переливают из пустого в порожнее, а толку никакого….

Алёна, высокая, статная девица с энергичным выражением лица, говорит особенно много и очень много смеётся. Когда она приходит в гости к Лере, Фыркас знает, что это надолго, и очень шумно. Звук голоса Алёны сравним с рокотом камней, катящихся с вершины горы. Куда катятся эти камни неизвестно, но движение их быстро и мощно. Лера в этих беседах играет роль по большей части соглашательскую, поддакивающую, и Фыркасу становится немножко обидно за хозяйку. Впрочем, Алёна не вызывает у него каких-либо неприязненных чувств. Несмотря на свой рост и производимый излишний шум, от неё веет всё же теплом, добросердечностью и лёгкомыслием.

— Ба-ба? — спрашивает Лера.

— Ха-ха-ха! — смеётся Алёна. — Букуб былту, а тут балаба булл лубалу, а лобу лабы, ла!

— Ааа!… Лобыту лол, а лубы булл-була.

— Ла-лулу, лула!

— Ха-ха-ха-ха-ха!

— Аду-ладу!

«Сколько ж можно говорить? — с тоской продолжает свои размышления Фыркас. — И главное — о чём? Какие такие мировые проблемы они решают?… Да ладно мировые проблемы, там проблем хватает…. Но на бытовом уровне, что можно обсуждать так долго? Не понимаю… Кулинарные рецепты? Марки автомобилей? Сплетни?… Судя по интонациям, скорее всего — жизненные сюжеты, интриги… А ещё — про любовь. В этом вопросе интонации особенно красноречивы. Таинственный, приглушенный тембр, басовые нотки, волнение в голосе… Тема, явно затрагивающая нечто личное, сокровенное, очень значимое в жизни…

Любовь вообще штука сложная, а уж у людей она настолько запутана, что развитие любого, пускай самого простого сюжета может длиться до бесконечности, а влюблённые в стремлении в своих отношениях дойти до самой точки, способны зайти так далеко, что окончательно теряют всякую связь с реальностью. Люди вообще любят усложнять отношения между собой, даже там, где можно без этого обойтись…»

— Тубу-буту-ту. Он буду ту ба.

— А мне разве коку ку?…

— Не гору-гору, ку может быть уло?

— Даб-даб, Валера букаку вало.

— Ааа! Лакубу. Буру.

По-видимости, отношение к теме любви имеет друг Леры, Валера, поскольку его имя то т дело проскальзывает в разговоре. Это несколько заторможенный, отстранённый субъект, который заходит довольно часто к Лере. Он не слишком разговорчив, почти безынициативен, однако легко поддаётся влиянию своей визави. Молчит себе, и молчит, как будто ему нет ни до чего дела, но как только Лера начинает что-нибудь говорить, охотно включается в игру. Он оживает, становится достаточно активным, речь его делается энергичной и образной.

— Дудул макубу парадум! Ал, ом! — восклицает он.

— Кулум пу пум, — отвечает Лера, — И как буду-бу про это бабу?

— Акуру-куру! Нечего бурку-бу бам шуба на.

— Нагата-тата?

— Пулдуба ку, папу без проблем.

— Думаешь?

— Лампаса бу. Лалу ам, а потом кокуш кам и териблюм. Приколу на мок, а пробу брак набудам. Коту!…

— Понятын!

Иногда Валера пускается в длинные речи, будто пересказывая какую-то научную лекцию, или художественный роман. Лера слушает молча, изображая на лице внимание и изредка согласно кивая головой. Не находя достаточной поддержки или сопротивления, рассказчик скоро умолкает и оба собеседника некоторое время сидят молча. Иногда они включают музыку. Звуки, доносящиеся из динамиков, не похожи ни на что на свете: они примитивны и удушающее однообразны. Фыркас слушает их с отвращением. Однако, понимая, что изменить ничего нельзя, не вмешивается, в отличие некоторых, не очень воспитанных собак, и терпит молча.

Лера кормит Валеру обедами. Тот никогда не отказывается, и при этом съедает довольно много. Куда только всё помещается, совершенно непонятно, поскольку на вид Валера довольно субтилен.

«Так и есть, любовь, — думает Фыркас, — Не о чем больше говорить… А духи у Леры, кстати, гораздо приятнее, чем у Алёны….»

Визит подруги явно затягивается, и единственным способом намекнуть, что пора и честь знать — выгнать хозяйку гулять. Этим законным, неотъемлемым правом, обладают все проживающие в городах собаки. И этот час приближается теперь для Фыркаса.

«Погоди, погоди, — думает он, транслируя свои мысли загостившейся Алёнке. — После прогулки как миленькая домой отправишься…»

Он походит на середину кухни, садится, и высоко задирает свою острую мордочку.

— А! — говорит Лера. — Булты буду, гулять пора!

— Ул, — отвечает Алёна. — Балту галлу аккубам. Ледука пом папумпа. Елуду, ам!

«Надеюсь, это означает, что ты собираешься домой», — думает Фыркас.

Они начинают собираться. Лера надевает свою серебристого цвета курточку, обматывает шею длинным белым шарфом, на голову натягивает шапочку с помпончиком. На Алёне серое, длинное, мешковато выглядящее пальто, на голове также вязаная шапка, только без помпончика.

На улице время года, официальное название которому весна, однако на деле лишь одно из производных зимы. Кругом темнеющий снег, грязные сугробы, на карнизах домов длиннющие прозрачные сосульки. Днём обычно слегка подтаивает, и даже бывает тепло, но к вечеру мороз заставляет всё, что превратилось в воду вернуться в прежнее состояние ледяной субстанции, которая теперь, застыв в причудливо-призвольной форме, производит чрезвычайный шум, назойливо хрустя под ногами. Отвратительный хруст этот предательски громко раздаётся в ночной тишине, безжалостно нарушая сонный человеческий покой за тёмными окнами.

Конец ознакомительного фрагмента.