Служу Советскому союзу

Дмитрий Колпаков

Сборник рассказов о Советской армии. Северная группа войск. Польша. Разведрота танкового полка. Правда. Только правда. И ничего кроме правды. Книга содержит нецензурную брань.

Шинель

Я зашёл в ленинскую комнату и, оглядевшись, уселся за свободный стол. У меня было твёрдое намерение написать наконец-то письмо. Вот уже неделю как я находился на территории Польской, мать её, Народной Республики, а послать короткую весточку домой не было никакой возможности. Свободного времени в Советской армии, особенно у молодого солдата, практически нет. От подъёма и до отбоя он служит за себя и за «того парня», который оттарабанил год и больше.

Достав из кармана шариковую ручку, я вырвал из блокнота листок, написал первую фразу «Привет из Польши» и задумался над второй.

— Кто Колпаков? — услышал я голос с кавказским акцентом и поднял глаза.

В дверях стоял невысокий боец, широкий и мощный, с перекатывающимися под пэша мускулами. Я уже успел заметить, что слабых бойцов в разведроте не было. На то она и разведрота. Многие на гражданке занимались спортом, а несколько человек вообще были призваны из физкультурных институтов. Солдаты-разведчики были дерзкими и задиристыми и ставили они себя гораздо выше бойцов из других подразделений, что усиленно поощрялось ротными офицерами и вызывало почти ненависть остального личного состава полка. Но разведчикам было плевать на это. Вся новая техника и вооружение шла на разведроту, а по количеству поощрений и отпусков ей вообще не было равных. Но и отдувалась разведрота за всех, о чём и поведал мне мой земляк — дембель Яша.

— Колпаков кто? — повысил голос боец.

— Я Колпаков!

Боец с интересом меня оглядел, подошёл и уселся на свободный стул.

— Что делаешь? — спросил он.

— Письмо домой пишу.

Тот скептически посмотрел на мой неровно оторванный блокнотный лист.

— Ты дурак, что ли, на таком писать? Хочешь, чтобы дома подумали, что ты в таком говне служишь, где и нормального листка для письма не достать? — для человека, которому русский язык был неродной, он очень хорошо, почти литературно излагал свои мысли.

— Ну другого-то всё равно пока нет, — озадаченно ответил я.

— Сиди здесь! — приказал боец.

Он вышел из ленкомнаты, пару минут отсутствовал, а вернувшись, вручил мне новую восемнадцатилистовую тетрадь в клетку.

— Здесь пиши! — всё тот же приказной тон.

— Спасибо!

Я снова написал первую фразу и задумался над второй. Боец не уходил, и я вопросительно посмотрел на него.

— Пошли, поговорить надо, — поняв мой немой вопрос, предложил даритель тетради.

«Мой немой вопрос» — хорошая фраза для стихотворения. Может, вставлю куда-нибудь.

Мы зашли в расположение — так в разведроте, да и во всём полку называлось солдатское спальное помещение с двумя рядами двуярусных кроватей, тумбочками и табуретками.

— Твоя? — спросил боец, указывая на одну из шинелей, висящих в шкафу.

— Моя.

— Дашь на дембель? — боец настойчиво заглянул мне в глаза. — Тебе она не нужна, ты же весенник, в парадке будешь увольняться.

«Ах, вот почему ты такой добрый!» — осенило меня, а вслух спросил:

— А я с чем останусь?

— Мою возьмёшь, — боец уверенно показал на поношенную, но довольно приличную шинель, — и погоны с красных на чёрные перешивать не надо. Лычки только наклеишь. Я скажу Ильенке, он подгонит, сколько тебе нужно.

Деваться мне было некуда, и я согласился. Да даже если бы и не согласился…

— Всё, иди, письмо пиши, — разрешил мне боец и, радостно схватив в охапку мою, уже бывшую шинель, исчез.

А дальше была вечерняя прогулка, вечерняя поверка и отбой. Я уснул, как только моя голова коснулась подушки.

— Рота, подъём! — услышал я и мгновенно открыл глаза. Спрыгнул с верхней кровати и ногой задел голову механика-водителя Паши Паламара. Паша был моего призыва, поэтому отделался я лишь лёгким матом. Ещё год я буду спрыгивать с верхней кровати и задевать ногой его западноукраинскую голову. Организм, за полгода привыкший к подъёмам, ясно давал понять, что разбудили нас зачем-то раньше, намного раньше.

— Сколько времени? — спросил я Паламара. — Есть часы?

— Два часа.

— Что за хрень?

— Одеваться не надо, — командовал замстаршины, старший сержант Хазиев, — стройтесь около кроватей.

Зевая, почёсываясь и протирая глаза, мы построились.

— Кадиев! Заур! Где ты там? — крикнул Хазиев.

В расположение зашёл дембель, тот самый боец, с которым мы совершили обмен. Я если бы не знал, то ни за что не угадал бы свою шинель. Она была ушита, подогнана по фигуре, и начёсана до состояния шубы. Такие шинели я уже видел на дембелях, встретившихся мне на аэродроме.

— Рота, смирно! — рявкнул Хазиев.

— Вольно! — улыбаясь, махнул рукой счастливый дембель.

Кадиев прощался с ротой. Он подходил к каждому бойцу отдельно, пожимал руку, обнимал и вручал пару цивильных сигарет. Это была традиция. Молодые молчали, торопливо ныкая сигареты, солдаты постарше, которым довелось послужить с Кадиевым, напутствовали.

— Удачи тебе, братан!

— Заур! Оторвись там за нас за всех на гражданке!

— Фотку пришли!

— Адрес не забудь, а то нажрёшься вина…

Кадиев подхватил с пола «дипломат» и, махнув на прощание рукой, вышел за дверь. Я с завистью посмотрел ему вслед. До дембеля мне оставалось полтора года.

— Численность личного состава разведроты по мирному времени — тридцать два человека, по военному — пятьдесят четыре, — мы — шесть младших сержантов — стояли в канцелярии и внимали ротному, — вы попали в разведку, но это не значит, что все вы прослужите в ней оставшиеся полтора года. Отбор у нас жёсткий, и тот, кто не тянет прямым ходом, отправляется в пехоту или другие подразделения.

Я стоял и, отчаянно борясь с зевотой и непроизвольно закрывающимися глазами, рассеянно слушал ротного.

— А Вам что, товарищ младший сержант, не интересно? — видимо, заметив моё состояние, обратился ко мне Красичков.

Я вздрогнул и вернулся в реальность. Я уже знал, что когда ротный обращается по фамилии и на «Вы»… В общем, ничего хорошего такое обращение не сулит.

— Никак нет! Интересно! — выпалил я.

— Интересно? — с издёвкой спросил ротный. — Ну тогда сегодня дежурным по роте заступаете. Там ещё интереснее будет. Вопросы?

— Никак нет!

После обеда я начал готовиться к наряду. Подшившись и начистившись, я подошёл к шкафу, в котором висели шинели. Нашёл свою, полученную в обмен от Кадиева, и надел на себя. Шинель сидела неплохо, не хватало только лычек на погонах. Этим-то я и решил заняться.

— Эй, Колпачок! Ты какого… мою шинель напялил? — неожиданно услышал я чей-то грозный голос.

Обернувшись, я увидел черпака Васю Краснова. Лицо его, словно в подтверждение своей фамилии, негодующе полыхало. Впрочем, красным оно у него было постоянно. Не Вася, а Чинганчгук какой-то!

— Твою шинель? — удивлённо спросил я.

— Ну, не твою же! Снимай давай!

Я занервничал от нехорошего предчувствия.

— Мне эту шинель Кадиев отдал. Мы поменялись с ним.

— С Кадиевым? — зло рассмеялся Краснов. — Ну, сейчас ты увидишь — на что ты поменялся, — Вася залез в шкаф, порылся там, и вытащил искомую шинель. — На! Меряй!

Я был в шоке! Нет, я был просто уничтожен! Шинель имела такой отвратный вид, что её противно было надевать. Вдобавок ко всему она была не по уставу короткой, в нескольких местах прожжённая, а в одном, как мне показалось, даже прострелянной! Такое впечатление, что её сняли с убитого штрафника.

— С кем, с кем это ты поменялся? — до боли знакомый голос.

Старшина роты — прапорщик Балденков — стоял в дверном проёме и с интересом слушал наши с Васей препирательства.

— С Кадиевым, — промямлил я.

— Ты — мул тупоголовый! — заорал старшина. — Ты не успел в роту прийти, а уже всю кровь у меня выпил! Ты почему мне не доложил, что у тебя шинель отбирают? Ты почему Хазиеву не доложил? Где Хазиев?

На шум прибежал Хазиев. Получив несколько оплеух от старшины и обещание от Хазиева, что «сгнию в нарядах», я занял у Шуры Князева шинель и ушёл на развод. Надо сказать, что за полтора года я так и не добыл себе новую шинель. На разводы, в караулы и прочие торжественные построения я брал шинели других бойцов, и никто, естественно, не возражал. Даже когда я уходил в отпуск, меня собирали с миру по нитке. Шинель заняли в танковом батальоне, шапку в роте связи. Солдатское братство никогда бы не позволило даже самому чмошному бойцу появиться перед родителями в затрапезном виде. Да, было так! А кадиевскую шинель мы разрезали на тряпки и натирали ими намастиченные полы расположения.

01. 03. 22.