Бухта Тихая. 30 лет нетихой жизни

Дмитрий Киселёв, 2022

Дмитрий «Митя» Киселёв – полярный историк и профессиональный экспедиционный гид, чья новая книга представляет собой результат шестилетних исследовательских усилий. Специализируясь на советском периоде истории Земли Франца-Иосифа, автор дает широкую картину деятельности отечественных первопроходцев архипелага через призму жизни одной полярной станции. Три десятилетия крошечный поселок в бухте Тихая острова Гукера был центром человеческого присутствия в одном из самых отдаленных уголков Арктики. Станции принадлежит приоритет во многих направлениях советских полярных исследований, таких как регулярное радиозондирование верхних слоев атмосферы, тестирование первых автоматических метеоприборов и использование ветровой энергии. Бухта Тихая стала одной из первых полярных станций СССР, где женщины трудились наравне с мужчинами. В наши дни она является уникальным памятником российской полярной истории, служит сезонной базой национального парка «Русская Арктика» и активно посещается круизными судами. При подготовке книги автором использовался большой объем источников, включая неопубликованные документы, хранящиеся в отечественных архивах от Санкт-Петербурга до Красноярска. Особое место среди привлеченных материалов занимают устные воспоминания и фамильные фотографии ветеранов станции – Н. Н. Казаковой, В. Г. Чумака, а также супругов Н.В. и З. С. Лебедевых. Автор выражает глубокую признательность Александру Зисману и компании «Инфосистемы Джет» за помощь в издании книги. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Из отчета аэрологов полярной станции «Бухта Тихая» за зимовку 1944—45 гг

На первой странице обложки:

Атомный ледокол «50 Лет Победы» в б. Тихая. Фото автора, лето 2015 г.

Внизу:

ледокольный пароход «Г. Седов» в б. Тихая в 1929 г. С фотоснимка Б.В.Громова.

Издание осуществлено при финансовой поддержке

Александра Зисмана и

компании «Инфосистемы Джет»

© Дмитрий Киселёв, 2022

© ООО «Издательство «Буквально», 2021

bukvalno-publishing.com

Пролог

Первооткрыватели бухты Тихая

«Планеты ледяной венец» — так назвал Землю Франца-Иосифа советский полярник и писатель Вячеслав Маркин. Без малого двести островов формируют самый северный архипелаг Европы, бoльшая часть которого покрыта льдом даже в эпоху пугающего всех глобального потепления. Менее 1000 километров отделяют Землю Франца Иосифа от географического Северного полюса — магической точки, более ста лет манившей к себе исследователей. Не имевшие возможности летать или плавать подо льдом, первопроходцы Арктики стремились занять стартовую позицию как можно ближе к полюсу — в разное время в этом качестве использовался Шпицберген, однако открытие Земли Франца-Иосифа обещало еще больше сократить дистанцию изнурительного перехода по всторошенным паковым льдам. Архипелаг был случайно обнаружен 30 августа 1873 г. австро-венгерской экспедицией под руководством Карла Вайпрехта и Юлиуса фон Пайера. Их команда не ставила целью достижение полюса, да и развитие событий не предвещало участникам ничего героического: уже на начальном этапе экспедиции судно «Тегетхофф» намертво застряло во льдах у северо-восточного побережья Новой Земли. Более года неподвижный корабль выписывал замысловатые кривые по прихоти ветров и течений, пока не оказался в виду неизвестных островов. Следует отдать должное Пайеру, который не растерял энергии за время долгого ледового плена и в начале 1874 г. возглавил несколько походов, давших миру первую (пусть и несовершенную) карту новой полярной страны. В том же году участники австро-венгерской экспедиции успешно добрались на судовых шлюпках до Новой Земли, где нашли помощь в лице русского промысловика-судовладельца Федора Воронина. Уже в 1879 г. голландец Антониус Де-Брюйне доказал, что Земля Франца-Иосифа достижима судами в активном плавании. За ним последовали англичанин Бенджамин Ли-Смит, впервые перезимовавший на одном из островов архипелага в 1881–1882 гг., а затем и норвежские зверобои. Точное количество островов, равно как и очертания большинства из них, оставались неизвестны посетителям архипелага и всему остальному человечеству. Более того, с легкой руки Пайера предполагалось, что к северу от архипелага лежат еще два крупных массива суши — «Земля Петермана» и «Земля Короля Оскара».

Ситуация начала меняться осенью 1894 г., когда судно «Уиндворд» доставило на Землю Франца-Иосифа британскую экспедицию во главе с Фредериком Джорджем Джексоном. Щедро спонсируемое и солидно организованное предприятие ставило перед собой сугубо научные цели и в частности — первую планомерную картографическую съемку архипелага в ходе санных экскурсий и шлюпочных походов.¹ Вплоть до наступления полярной ночи 9 членов основного состава экспедиции и команда оставшегося на вынужденную зимовку судна строили и обживали базу «Элмвуд» на мысе Флора — крайнем юго-восточном выступе острова Нортбрука^[1]. Уже в марте 1895 г. началась закладка продовольственных складов по маршруту планируемого северного похода, а 16 апреля 1895 г. пять человек во главе с самим начальником экспедиции отправились в путь. Джексон был первым из британских полярников рубежа XIX–XX вв., кто пытался применять в своих полярных походах… лошадей. Уже в ходе своего первого путешествия к арктическому побережью Сибири, Джексон, по его собственным словам, влюбился в крепких и неприхотливых русских пони. Нужно сказать, что в отличие от Роберта Скотта и Эрнеста Шеклтона, Джексон довольно успешно использовал низкорослых сибирских лошадок в менее суровом по сравнению с антарктическим климате Земли Франца-Иосифа. В апреле 1895 г. четыре лошади тащили четверо саней и более тонны груза.

Фредерик Дж. Джексон в «самоедском» костюме, конец XIX в.

Из открытых источников

18 апреля партия Джексона пересекла скованный льдом пролив Де-Брюйне и вышла к мысу Данди — крайней западной точке острова Гукера. Мыс, где в марте 1895 г. спутники Джексона заложили первый походный склад провианта, был усмотрен и назван Бенджамином Ли-Смитом на заре изучения Земли Франца-Иосифа. Несмотря на то, что догадка о наличии крупной земли в северной части Баренцева моря, между 80 и 81º северной широты, была высказана М.В.Ломоносовым еще в 1763 г., иностранным исследователям удалось перехватить пальму первенства не только в открытии архипелага, но и в его изучении на начальном этапе. Бенджамин Ли-Смит занимает среди этих пионеров достойное место. Его паровая яхта «Эйра» стала третьим судном в истории, достигшим берегов Земли Франца-Иосифа. Случилось это в августе 1880 г., когда совершавший «исследовательский круиз» Ли-Смит первым посетил ее юго-западную оконечность и открыл шесть новых островов. Не углубляясь в лабиринт обширного архипелага, Ли-Смит не имел возможности точно установить природу суши, наблюдавшейся к северу от о. Нортбрука. Секретарь и будущий председатель Королевского географического общества сэр Клеменс Маркем в своем сообщении об открытиях Ли-Смита, опубликованном весной 1881 г., назвал ее «землей к западу от о. Мак-Клинтока, впоследствии названной в честь сэра Джозефа Гукера». Неуверенность не помешала Ли-Смиту окрестить мыс Данди. Несмотря на то, что честь первооткрытия о. Гукера бесспорно принадлежит английскому туристу-исследователю, в советской полярной историографии утвердилось мнение о том, что эту заслугу следует отнести на счет голландца Антониуса Де-Брюйне. Произошло это с легкой руки известного полярника Владимира Визе и журналиста Бориса Громова в 1930 г.² Скорее всего, Визе руководили политические соображения, отвечавшие сложному моменту утверждения суверенитета СССР над его полярными владениями. Щепетильные в вопросах своего национального приоритета британцы выглядели в глазах Визе менее привлекательно, нежели представитель нейтральной Голландии, который, к слову, даже не высаживался на берегах ЗФИ.

В апреле 1895 г. проблема первооткрытия острова вряд ли волновала Джексона, упорно продвигавшегося вдоль его западного побережья. Отряд пробивал путь на север по склону ледника, присыпанному свежим снегом. Утром 19 апреля англичане достигли гряды, за которой ледник понижался в западном направлении. С высоты несколько сот метров взорам исследователей открылся широкий пролив, протянувшийся с юго-запада на северо-восток — Джексон решил, что он ведет к устью пролива Маркема. Внизу был виден остров, отделенный от о. Гукера узким проходом и немедленно нареченный в честь шотландского географа сэра Джона Скотта Келти. На юге в виде низкой косы виднелся мыс Данди, к западу от которого лежал еще один небольшой остров — это был о. Итон, открытый Ли-Смитом в 1880 г. Дальнейший путь группы Джексона пролегал по припайному льду, куда англичане спустились с большим трудом, нащупывая безопасную дорогу между многочисленными ледниковыми трещинами. В конце трудного дня доктор Реджинальд Кётлиц и повар Джон Хэйуорд получили указание разбить лагерь в бухте между о. Скотт-Келти и о. Гукера. По всей видимости, это место, в котором экспедиция провела весь день 20 апреля, находилось сразу же к югу от бухты Тихая, у мыса Медвежий. Известно, что Джексон заложил у места стоянки еще один склад провизии — почти два десятилетия спустя участник седовской экспедиции художник Николай Пинегин обнаружил на мысе Медвежий гурий (каменную пирамиду) английской экспедиции, однако никаких продуктов под ним не оказалось.

Утром 21 апреля 1895 г. отряд Джексона вновь двинулся в северном направлении, осмотрев по дороге впечатляющий памятник природы — исполинский утес, сложенный тысячами базальтовых колонн правильной шестигранной формы. Среди снежного безмолвия ранней арктической весны черная громада могла вызвать у Джексона ассоциации с гигантским органом и музыкой. Как бы то ни было, исследователь назвал ее скалой Рубини в честь знаменитого в XIX в., а ныне преданного окончательному забвению итальянского тенора.³

Скала возвышалась у входа в широкую бухту, защищенную островом Скотт-Келти и одним из выступов западного побережья о. Гукера. Мог ли Фредерик Джексон знать, какая богатая событиями история уготована ей? Вряд ли, иначе заслуженный исследователь не отказал бы себе в удовольствии дать бухте приличествующее название. На деле англичане всего лишь миновали ее в ходе своей вылазки, приведшей их на берега другого острова. В том же году, но уже с другой стороны, туда пришел и зазимовал Фритьоф Нансен. Весенний поход Джексона благополучно завершился в середине мая 1895 г., а спустя год счастливая случайность свела его и Нансена неподалеку от английской базы на мысе Флора. Сводя воедино результаты своих исследований Земли Франца-Иосифа, норвежец и англичанин обменялись знаками уважения: каждый назвал по острову в честь своего визави. Так место зимовки Нансена и его спутника Ялмара Йохансена стало именоваться островом Джексона. По пути в южную часть архипелага Нансен и Йохансен двигались по державшемуся вдоль берегов припаю, что не дало им возможности отметиться в будущей бухте Тихой.

Фредерик Джексон и его команда покинули Землю Франца-Иосифа в 1897 г., а менее чем через год, 29 июля 1898 г. к острову Скотт Келти подошло судно «Фридтьоф» американской полярной экспедиции под начальством Уолтера Уэлманна. Ранним утром метеоролог и топограф Ивлин Болдуин забрался в «воронье гнездо» на мачте корабля чтобы зарисовать скалу Рубини и прочие примечательные пункты побережья островов Скотт Келти и Гукера. Впервые в истории будущая бухта Тихая и ее окрестности легли на бумагу из-под карандаша картографа.⁴ В то же время, это было последнее посещение бухты полярниками XIX века. Шесть лет спустя этот район архипелага неожиданно превратился в оживленное место — группы исследователей неоднократно проходили в окрестностях бухты, двигаясь в разных направлениях. Эти американцы и норвежцы были участниками экспедиции, организованной фабрикантом пекарского порошка Уильямом Циглером для достижения Северного полюса. Его предыдущая попытка покорить «макушку планеты» в рекламных целях провалилась: экспедиция, возглавляемая уже упоминавшимся выше И. Болдуином, не смогла хоть сколько-нибудь приблизиться к полюсу. Неудача не обескуражила спонсора, решившего тем не менее сменить руководителя предприятия. Новый начальник экспедиции участвовал в Испано-американской войне 1898 г., ходил к полюсу вместе Болдуином в 1901–1902 гг., отличался любовью к приключениям и организаторскими способностями. К сожалению, даже столь внушительный список достоинств не помог Энтони Фиале довести новую и еще более дорогостоящую экспедицию мистера Циглера до заветной цели. Уже первая зимовка в бухте Теплиц острова Рудольфа стоила экспедиции судна, в то время как растущие разногласия между американским и норвежским «землячествами» последовательно сорвали все попытки начальника оторваться от островной базы и устремиться к полюсу. Думая только о спасении экспедиции, Фиала решил отправить часть личного состава на мыс Флора в надежде, что спасательное судно или случайный тюленебой пробьются хотя бы к южным островам архипелага.

С началом полярного дня 1904 г. Фиала выступил с о. Рудольфа во главе 25 человек при 16 (!) пони и 8 собачьих упряжках. В середине мая отряд достиг мыса Флора, где на покинутой базе Ф. Джексона сохранялись солидные запасы продовольствия, пополненные в 1899 г. итальянской экспедицией принца-герцога Луиджи Амедео Абруццкого. В августе 1901 г. вице-адмирал С.О.Макаров, посетивший Землю Франца-Иосифа на борту нового ледокола «Ермак», добавил к сокровищам мыса Флора несколько тонн угля^[2]. Вдохнув новую жизнь в безлюдный «Элмвуд», Фиала провел там все лето, однако в сентябре вновь отправился на о. Рудольфа. Он намеревался проверить состояние своей основной базы, заодно посетив по дороге бывший лагерь Болдуина на небольшом острове Алджер в центральной части ЗФИ. В ходе этих перемещений Фиала и его люди дважды пересекали ледники о. Гукера, однако какие-либо сведения о посещении им бухты Тихая отсутствуют.⁵

Еще девять лет прошло, прежде чем бухта о. Гукера оказалась в эпицентре драматических событий, связанных с первой русской зимовкой на берегах Земли Франца-Иосифа. Идея национальной экспедиции к Северному полюсу посетила флотского гидрографа Георгия Яковлевича Седова на волне возросшего интереса к полярным исследованиям, наблюдавшегося в русском обществе в первом десятилетии XX в. Заслуженная слава Ф. Нансена и Р. Амундсена, равно как и сомнительное достижение Северного полюса американцами Фредериком Куком и Робертом Пири в 1908–1909 гг., заставили многих в России задуматься: «Почему обращенная к Арктике держава не имеет собственных Нансенов и Пири?» Ко дню отправления экспедиции Седова полярные плавания поморов и деяния Великой Северной экспедиции 1733–1743 гг. давно стали достоянием истории, а из близких по времени полярных предприятий лишь градусные измерения Российской Академии Наук на Шпицбергене (1899–1901 гг.) могли безоговорочно считаться успехом. Сам Седов был полон решимости исправить столь досадное для национального престижа недоразумение, тем более что личные знания и полярные навыки как будто делали его идеальным кандидатом на роль руководителя экспедиции. Рыбацкий сын и человек колоссальной воли, Седов добился звания поручика гидрографической службы русского флота к 1902 г. Почти все последующее десятилетие он провел в различных районах Арктики от о. Вайгач до устья Колымы. В то же время его представления о дрейфующих льдах Центрального Арктического бассейна были весьма поверхностными: заслушав проект седовской экспедиции, комиссия Главного гидрографического управления обнаружила, что его автор даже не был знаком с опытом итальянской экспедиции 1899–1900 гг. Между тем из всех иностранцев, пытавшихся добраться до полюса с Земли Франца-Иосифа, итальянцы показали наилучший результат. Как и они, Седов планировал использовать архипелаг в качестве базы, однако именно в части финального броска к полюсу его план был намечен лишь в самых общих чертах. Более того, Седов принимал за отправную точку своего ледового похода… несуществующую часть ЗФИ, а именно пайеровскую «Землю Петермана»!⁶

Г.Я.Седов в начале 1910-х гг. Из открытых источников

Комиссия, в состав которой входили такие ветераны полярных исследований, как доктор Александр фон Бунге и будущий «Верховный правитель России» капитан 2 ранга Александр Колчак, признала предложенный Седовым план достижения полюса неосуществимым.⁷ Тем не менее, в распоряжении последнего были два мощных рычага — подогреваемый приближающимся 300-летием династии Романовых общественный энтузиазм и лоббистские усилия влиятельных членов

Государственной Думы III созыва. Сам император вошел в число донаторов экспедиции, пожертвовав 10000 рублей из личных средств. Поначалу Седов рассчитывал, что его организационные расходы не превысят 70000 рублей, однако смета росла, а собранные средства так и не смогли покрыть ее полностью. Седов, в 1903 г. наблюдавший отправление из Архангельска прекрасно оснащенного Энтони Фиалы, был весьма удручен своим собственным положением. В дополнение к финансовым проблемам, корпус приобретенной для экспедиции промысловой шхуны «Святой Фока» пропускал воду, места для всего экспедиционного снаряжения на борту не хватало, а шкипер и несколько членов экипажа покинули команду уже после старта. Хотя отправление «Святого Фоки» задержалось более чем на месяц и лучшее время для плавания к ЗФИ было упущено, Седов уже не мог испытывать терпения спонсоров и покинул Архангельск.⁸ В то время сентябрьское плавание в северную часть Баренцева моря по прямой казалось немыслимым делом. Седов проложил курс вдоль западного побережья Новой Земли, однако его надеждам на прибрежную полынью не суждено было оправдаться. В конце сентября 1912 г., на 76º северной широты, экспедиция встретила непреодолимый лед и встала на вынужденную зимовку у полуострова Панкратьева — почти в 600 милях от места назначения.⁹

Одиннадцать месяцев минуло, прежде чем «Святой Фока» (к тому времени ставший «Михаилом Сувориным» в честь главного спонсора экспедиции) смог продолжить плавание. Когда в сентябре 1913 г. экспедиция наконец достигла Земли Франца-Иосифа, отставание от первоначального графика составляло ровно год, а в угольных ямах судна почти не оставалось топлива. Ища способ обеспечить работу машины, седовцы высадились на мысе Флора, однако от макаровского угля не осталось и следа: бедствующая экспедиция Фиалы, а следом за ней и случайные зверобои опустошили склад подчистую. Сжигая в топке запасной рангоут, парусину и жир добытых моржей, «Суворин» прошел проливом Британский Канал до широты мыса Чадс-Хед на о. Земля Георга (80º47» с.ш.), где встретил сплошной ранний лед. Попытка пробиться в восточную часть архипелага провалилась по той же причине, после чего Седов вернулся к о. Гукера. Погожим днем 19 сентября 1913 г. шхуна обогнула о. Скотт-Келти и вошла в бухту, за 18 лет до того открытую Фредериком Джексоном^[3]. Высадившись, Седов поднялся на высокую береговую террасу и определил координаты астрономического пункта: 80°19´с.ш. и 52°48´в. д. Позднее эта точка была отмечена 3-метровым деревянным крестом — старейшим из сохранившихся вещественных памятников российского присутствия на Земле Франца-Иосифа.

«Михаил Суворин» в б. Тихая, зима 1913–1914 гг. Фото Н. В.Пинегина (из открытых источников)

Место стоянки экспедиционного судна у берегов Новой Земли было названо Седовым бухтой Святого Фоки. В сентябре 1913 г. ясные дни уходящего полярного лета подсказали ему имя нового зимовочного пункта — бухта Тихая. Новый план исследователя был прост: пережить в Тихой полярную ночь и на собаках добраться до острова Рудольфа. Вопреки всему, Седов продолжал надеяться, что оставленные итальянцами и американцами припасы помогут ему хотя бы выступить в направлении полюса. Между тем солнце окончательно скрылось за горизонтом и на борту «Суворина» потянулась однообразная и весьма тяжелая жизнь.¹⁰

Если во время первой зимовки на Новой Земле члены экспедиции активно исследовали ее северный остров, то во время второй полярной ночи недостаток продовольствия, снаряжения и топлива запер команду в холодных помещениях судна. Для экономии тепла всех перевели в кормовую часть «Суворина», где в железной печи дважды в день сжигалось все, что можно было снять со шхуны без ущерба для ее плавучести. Положение усугублялось тем, что рано установившийся снежный покров надежно укрыл и без того редкий на островах плавник. Скудный рацион питания старались дополнить охотничьими трофеями, для этого самые сильные и активные зимовщики — Седов, Пинегин, ветеринар Павел Кушаков и физик Владимир Визе — делали регулярные вылазки в окрестности Тихой. В течение зимы 1913–1914 гг. Седов и Пинегин совершили несколько дальних походов по островам Гукера и Скотт-Келти. Отвечавший за научную программу Визе по несколько часов в день снимал показания метеоприборов и производил магнитные наблюдения в небольшом иглу на берегу бухты. Большинство членов экспедиции, даже больные, сохраняли бодрое расположение духа.

В октябре 1913 г. седовцам удалось добыть трех белых медведей, однако в дальнейшем наученные горьким опытом звери начали обходить людскую стоянку. На охоту приходилось уходить все дальше и дальше. Седов приказал увеличить выдачу сушеных овощей, что сразу же помогло большинству его наиболее ослабевших подчиненных. Сам Седов упорно отказывался употреблять такое проверенное антицинготное средство, как кровь добытых животных. Результат не заставил себя ждать: начальник стал обнаруживать все более явственные симптомы заболевания. Преодолевая слабость, кровоточивость десен и ломоту в ногах, он продолжал упорно готовиться к весеннему переходу на о. Рудольфа. Гидрограф поставил на кон завоеванную годами упорного труда репутацию и не желал отступать. В конце января 1914 г. Седов попросил Пинегина сопровождать его до бухты Теплиц с дополнительным провиантом на случай отсутствия такового на стоянках иностранцев. Когда художник, знавший Седова с 1909 г., попытался мягко указать на самоубийственный характер планируемого похода, начальник оборвал его словами: «Я верю в свою звезду!» Не только Пинегин, но и прочие члены комсостава экспедиции не разделяли этой веры.¹¹

15 февраля 1914 г. Седов покинул судно, сопровождаемый матросами Александром Пустошным и Григорием Линником. Как выяснилось накануне, составить вспомогательную партию было невозможно — для этого просто не было здоровых людей. Рано утром Пинегин вручил Седову письмо, в котором просил начальника отложить поход до выздоровления. Седов отмел это предложение, сославшись на свою ответственность перед памятью предшественников и указав на крепость своих спутников-матросов. Тем не менее, в своей прощальной речи Седов дал выход наполнявшей его горечи: «Совсем не состояние здоровья беспокоит меня больше всего, а другое: выступление без тех средств, на какие я рассчитывал. Сегодня для нас и для России великий день. Разве с таким снаряжением нужно идти к полюсу? Разве с таким снаряжением рассчитывал я достичь его? Вместо восьмидесяти собак у нас только двадцать, одежда износилась, провиант истощен работами на Новой Земле, и сами мы не так крепки здоровьем, как нужно». Вскоре после этого Седов навсегда покинул корабль, оставив бразды правления экспедицией в руках доктора Павла Кушакова. В его отсутствие команда понесла первую тяжелую утрату: 14 марта скончался болевший с Нового года машинист «Суворина», латыш Иван (Янис) Зандер. Товарищи похоронили его рядом с астропунктом Седова, с трудом выкопав могилу глубиной около 70 см и завалив тело грудой тяжелых камней. Строгий лютеранский крест высотой 120 см увенчал первую могилу в истории бухты Тихая.

Слева: могила И. Зандера в б. Тихая в 1931 г. Из кн. М. И.Иванычука «14 месяцев на Земле Франца-Иосифа» (Харьков: 1934). Справа: то же захоронение летом 2012 г.

Новодел заменяет исторический крест 1914 г., лежащий рядом. Фото автора

В середине марта 1914 г. на скале Рубини появились первые птицы. В течение трех дней седовцы настреляли 230 люриков и кайр, однако самым важным трофеем стала нерпа, добытая штурманом Сахаровым. Свежее мясо и кровь сотворили чудо, быстро подняв с коек даже безнадежных с виду цинготников. Однако уже 18 марта всеобщая радость уступила место скорби, когда две изможденные фигуры вышли к кораблю из снежной пустыни. Обмороженные и бредущие на последних остатках сил, Линник и Пустошный вернулись из своего похода, принеся весть о смерти Седова. По их словам, «полюсная партия» прошла всего около двухсот километров из почти двух тысяч. В первые дни им приходилось преодолевать сильный встречный ветер при сорокаградусном морозе. На седьмой день пути Седов уже не мог идти, однако продолжал упорно отвергать просьбы спутников о возвращении. Когда маленький отряд проходил мыс Норвегия на о. Джексона, Седова уже приходилось везти на нартах. 26 февраля температура поднялась до — 16 °C, внушив начальнику оптимизм. Он пытался охотиться на бродившего вокруг медведя и не переставая твердил о том, что остров Рудольфа должен лежать неподалеку. На последних переходах он часто впадал в кратковременное забытье, но тут же проверял направление движения нарт по компасу, который не выпускал из рук. Седов уже не мог принимать пищу и умер в два часа пополудни 5 марта 1914 г. Все происходившее после этого по сей день окутано тайной. Со слов матросов, они решили добраться до бухты Теплиц, чтобы пополнить запасы продуктов и керосина. Отдохнув и выбросив все ненужное снаряжение, они намеревались вернуться в бухту Тихая вместе с телом начальника. Выполнению плана помешала широкая полынья, якобы преградившая им путь у западного побережья о. Рудольфа. По утверждению Пустошного и Линника, они похоронили Седова в месте, которое оба отождествляли с мысом Бророк. Хотя матросы были не слишком сильны в навигации и вполне могли ошибиться, подавляющее большинство седовцев не стали подвергать их слова сомнению. Исключением был доктор Кушаков, пригрозивший Пустошному и Линнику судебным преследованием и по возвращении действительно инициировавший дознание по делу о смерти Седова. В ходе следственных мероприятий матросы были освобождены от каких-либо подозрений, однако захоронение исследователя с тех пор так и не было найдено.¹²

После гибели Седова личный состав сосредоточился на завершении научной программы экспедиции и собственном спасении. 21 марта офицерский совет постановил распространить изыскания на близлежащие острова архипелага. В конце того же месяца Пинегин и матрос Андрей Инютин совершили 13-дневную экскурсию на мыс Флора и остров Белл, оставив сообщения для потенциальных спасателей. В то же время Владимир Визе завершил опись бухты и острова Скотт-Келти, едва избежав нападения белого медведя — мыс Медвежий к югу от скалы Рубини был назван в память об этом инциденте. В апреле-мае 1914 г. Визе и его друг Михаил Павлов обошли весь о. Гукера, впервые выполнив его топографическую и геологическую съемку. В ходе этих работ Визе были проведены первые гляциологические исследования, давшие последующим поколениям полярников точку отсчета в наблюдениях за движением местных ледников.

Лето вступало в свои права и 23 июля «Суворин» впервые за многие месяцы закачался на волнах. Еще через три дня шторм окончательно очистил бухту ото льда.13 30 июля 1914 г., приспустив флаг в память о Седове и Зандере, шхуна отправилась в обратный путь на родину. По пути седовцы еще раз зашли за топливом на мыс Флора, пустив на дрова последние остатки «Элмвуда» и с изумлением обнаружив на джексоновских руинах двоих членов полярной экспедиции Георгия Брусилова — штурмана Валериана Альбанова и матроса Александра Конрада. В апреле 1914 г. штурман покинул дрейфующую шхуну «Святая Анна» во главе отряда из 13 человек. Потеряв при разных обстоятельствах почти всех своих спутников, Альбанов добрался до мыса Флора после трехмесячных скитаний среди дрейфующих льдов и каменистых пустынь архипелага. Штурман и матрос уже готовились к новой зимовке, когда появление «Суворина» положило конец их мытарствам. Оставив на мысе Флора небольшой запас провианта, экспедиция подошла к южному побережью о. Земля Георга и, убедившись в отсутствии там людей Альбанова, взяла курс на Архангельск.¹⁴

Тем временем в России общественное мнение сподвигло правительство на поиски трех (!) числящихся пропавшими полярных экспедиций. По иронии судьбы, сочувствовавший Седову, но отвергший его план морской министр Иван Григорович был вынужден потратить 500000 рублей на поиски упрямого гидрографа. Помимо Седова искать предстояло команды Георгия Брусилова и геолога Владимира Русанова, также сгинувших без следа в 1912 г. В марте 1914 г. руководство спасательной операцией было поручено капитану 1 ранга Исхаку Ислямову. Помимо военного транспорта «Печора» под его общим командованием оказалось три промысловых судна, зафрахтованных в Норвегии. Барк «Эклипс» был отдан в руки прославленного ледового капитана Отто Свердрупа, шхуна «Андромеда» досталась шкиперу Григорию

Поспелову, а сам Ислямов поднял свой флаг на борту тюленеловного барка «Герта»^[4]. В историю отечественных полярных исследований эта экспедиция вошла главным образом благодаря летчику Яну Нагурскому, прикомандированному к спасателям и в августе-сентябре 1914 г. совершившему ряд полетов на гидроплане Farman MF.11 вдоль западного побережья Новой Земли. Нагурский положил начало истории отечественной полярной авиации, однако не менее важной была работа радистов. Все спасательные суда были оснащены радиостанциями дальнего действия, что позволило Ислямову своевременно реагировать на изменения оперативной обстановки. Так, направляясь к Новой Земле, он получил сообщение с «Андромеды» о том, что следы стоянки «Суворина» и послания Седова обнаружены у полуострова Панкратьева. В соответствии с полученно информацией, «Герта» повернула к Земле Франца-Иосифа, разминувшись с идущим домой «Сувориным» где-то между 75 и 76º северной широты. 22 августа 1914 г. Ислямов высадился на мысе Флора, где узнал о событиях седовской и брусиловской экспедиций из ожидавших его писем. Каперанг также тщетно пытался отыскать хоть какие-то следы пропавших спутников Альбанова на Земле Георга, однако главными его подвигами стали торжественный подъем национального флага на мысе Флора и… переименование архипелага в «Землю Романовых». За тринадцать лет до того российский триколор уже взвивался над мысом Флора благодаря адмиралу С.О.Макарову, однако инициатива последнего осталась незамеченной. В условиях разразившейся мировой войны все обстояло по-другому: поступок Ислямова был благосклонно воспринят нацией как молодецкий выпад в сторону враждебной Австро-Венгрии, хотя новое название островов не прижилось. В 1915 г. «Андромеда» последней из кораблей Российский Империи пыталась посетить ЗФИ, однако льды не дали капитану Поспелову подойти к ее южным островам ближе, чем на 70 морских миль.¹⁵

Патриотическая акция Ислямова имела далеко идущие последствия для установления российского суверенитета над самыми северными островами Европейской Арктики. Однако еще большая заслуга в этом принадлежит седовской экспедиции, с честью вынесшей десятимесячное испытание холодом, голодом и цингой в бухте Тихая. Ее начальник стал для россиян тем же, кем капитан Роберт Скотт является для британцев — трагическим, но непобежденным героем полярной истории. Скрупулезные и разносторонние наблюдения Владимира Визе и Михаила Павлова явились прекрасным дополнением к работам иностранных ученых и заложили основу изучения архипелага отечественными полярниками. Материальные памятники и документы экспедиции послужили весомым подтверждением русского присутствия на Земле Франца-Иосифа. Воспользоваться этим было суждено новой власти, в 1920-х годах обратившей пристальное внимание на северные окраины страны.¹⁶

Примечания

1

В 1894–1895 гг. на мысе Флора находился плотник Максим Варакин, руководивший постройкой привезенного из Архангельска рубленого дома. Изба Джексона стала одной из первых капитальных построек в истории архипелага, а Варакин — первым русским подданным, перезимовавшим на самых северных островах России.

2

Первое посещение архипелага судном под российским флагом.

3

Здесь и далее на страницах пролога все даты событий экспедиции Г.Я.Седова приведены по новому календарному стилю.

4

Построенная в 1884 г., 250-тонная «Герта» участвовала в первой норвежской экспедиции к берегам Антарктиды в 1893–1894 гг.