Вперед на запад!

Дмитрий Зурков, 2018

Май 1916-го… Прошлым летом враг ценой неимоверных усилий был остановлен. И всё это время суетливо рыл свои крысиные норы, превращая их потом в бетонированные пулемётные и пушечные доты, блиндажи и казематы, по-тевтонски высокопарно называя свои творения «Долинами смерти», «Могилами русских»… Говорят, от Балтики до Чёрного моря можно было пройти пешком, не вылезая из окопов… И сейчас ожил, отогрелся на весеннем солнышке, ожидая, когда русские солдаты снова пойдут в атаку, путаясь в спиралях Бруно и повисая на колючей проволоке окровавленными кусками мяса под огнём пулемётов… Только вот не учёл одной детали – в Российской Императорской армии существует 1-й отдельный Нарочанский батальон, которым командует капитан Гуров. И воюет этот батальон так, как считает нужным, а не так, как ждут от него германцы. А это значит, что клич «Вперед, на запад!» заставит дрожать их ещё в Первую мировую…

Глава 3

«Мы накануне грандиозного шухера!» — примерно так, с точностью до смысла прозвучало сенсационное известие из уст теперь уже подполковника Бойко, приехавшего по личному поручению генерала Келлера. Три дня назад только появлялся, чтобы узнать, как прошел прием в Царском Селе, и выслушать мою версию случившегося на вокзале, а заодно и принести радостные вести, за что и был чуть не задушен в объятиях.

Не знаю, на какие потаённые кнопки и сколько раз Федор Артурович нажимал, но не успел я приехать из Питера, как на следующий день Валерий Антонович осчастливливает нас своим присутствием. Приехал вместе с портфелем и охраной, — как же, большая штабная шишка, начальник оперативного отдела штаба Сводного корпуса генерала Келлера. Правда, в тот раз из портфеля появились на свет радостные новости — высочайший указ о присвоении штабс-капитану Гурову-Томскому чина капитана со старшинством со дня выпуска из Павловского училища и приказ о назначении вышеупомянутого капитана командиром отдельного батальона, и т. д. и т. п.

Но сегодня, приняв мой официальный рапорт и обнявшись, как положено старым боевым друзьям в канцелярии батальона, господин подполковник попытался огорошить меня известием, к которому я был уже почти готов… Нет, задач по групповому захвату всех генералов кайзера нам ставить не стали, хотя лучше бы я выполнял эту задачу… Все гораздо интереснее: к нам едет… Блин, даже не ревизор, — это бы еще ладно… У Валерия Антоновича это прозвучало примерно так:

— К вам собирается его величество император Николай Второй со свитой!.. Батальон будет подвергнут высочайшему смотру, в ходе которого в торжественной обстановке будет вручено Георгиевское знамя!.. Вручать будет сам государь, за отличие над неприятелем в сражении под Нарочью!..

Далее несколько минут следовало военно-философское эссе о том, что Высочайший смотр — это вам не хухры-мухры, не воробьям фиги в форточку показывать! Это значит — показывать результаты подготовки как каждого отдельно взятого солдата, так и всего героического батальона… Ну вот возжелал его величество поглядеть именно ваш батальон, и всё тут. То ли вспомнил обещание, данное в госпитале, то ли с подачи Михаила Александровича и Федора Артуровича заинтересовался…

Эпилог был более оптимистичным: с государем прибудет шеф батальона великая княжна Ольга Николаевна, а также «случайно» оказавшийся в Ставке великий князь Михаил Александрович, ну и, конечно же, Федор Артурович с заместителем начальника штаба своего корпуса, то бишь с присутствующим здесь и сейчас подполковником Бойко. Последние двое — для поддержания вашего морального духа и составления оргвыводов. Короче говоря, мол, Денис Анатольевич, у вас на всё про всё двенадцать суток». И господин подполковник искренне не понимает, почему после этих известий господин капитан до сих пор спокойно сидит и, многозначительно улыбаясь, покуривает, вместо того чтобы совершать хаотично-бессмысленные телодвижения с целью устранения еще не найденных недостатков…

Пришлось оформить явку с повинной и признаться, что для меня тайной оставалась только точная дата высочайшего визита, а с первого же дня моего возвращения командиры всех степеней, от взводного унтера до ротного, бегают как наскипидаренные. Проверяют документацию, клеймение обмундирования, бирки, описи… Немногочисленные залетчики белят известью гауптвахту и цейхгауз… В родной разведроте зверствует и пашет, как ишак персидский, подпоручик Оладьин…

Валерий Антонович после моих слов скорчил обиженно-кислую мину и недовольным тоном поинтересовался, почему я скрыл от начальства и старых друзей столь важную информацию. Пришлось как можно деликатнее объяснить, что в таких делах лучшая помощь начальства — не мешать, и что если бы доложил сразу, то к режиму ошпаренной кошки добавилось бы удовольствие в самый неподходящий момент выслушивать очень ценные указания коллег Валерия Антоновича и каждые пятнадцать минут бежать сломя голову к телефону, чтобы потом кто-нибудь из штабных имел удовольствие доложить его превосходительству, что приготовления идут полным ходом и штаб фиксирует все изменения обстановки. А если старые друзья действительно хотят помочь, пусть посодействуют решению вопроса с печатями, а то в последний момент выяснилось, что у разведчиков ротная печать устарела, а в остальных ротах вообще отсутствует как понятие.

Сменив гнев на милость, Валерий Антонович признал, что доля правды в моих словах есть, но все равно обозвал тихушником и прохиндеем, после чего мы стали разбираться, что уже сделано, что еще предстоит сделать и в какой последовательности это лучше воплощать в жизнь…

* * *

М-дя-с, оброс батальон хозяйством. И ведь ничего лишнего, ничего не выкинешь. Все согласно Приказу по военному ведомству от 1912 г. за № 384. И всё это богатство надо подшаманить, разложить поштучно, по номерам и по комплектности, чтоб не краснеть потом, как помидоры в салате.

Поэтому сейчас у нас имеет место быть полный и перманентный аврал — пытаемся привести все в идеальное состояние… ну или близкое к идеальному. Все-таки подразделение, непосредственно участвующее в боях. Хозрота из нестроевых и без того порядок поддерживала — на общем фоне очень даже на уровне. Ну так нам же не надо как на общем фоне? Потому как мы — лучшие! И будем такими! Да и вообще, стоит задача — поразить и удивить? Поразим и удивим! Нет таких крепостей, которые не могли бы взять больш… Э… пардон, это не отсюда, хоть и в тему…

После получения известия о посещении, во избежание, так сказать, возникновения недопонимания со стороны нижних чинов и повышения уровня народной сознательности, на построении батальона я толкнул речь, так мол и так, — мы лучшие, круче нас — никто, никогда и нигде, кроме горы Казбек, да и вообще, — никто кроме нас. Прониклись, стараются с каким то озверением и остервенением… А как же? Мы ж — «гуровцы!» Не абы какое мурло! Ну а я другой реакции от своих бойцов, готовых умереть за батальон и меня лично, не ждал, естественно. А как вы хотели, ексель-моксель? Воспитываем, ёшкин кот…

Занятия по боевой подготовке моим мудрым решением сведены к одному предмету. К бурной радости всего личного состава, понявшего, что в течение какого-то времени не надо будет бегать, ползать и другими способами издеваться над организмом. Через короткий промежуток времени, правда, всем захотелось вернуться в прекрасное безоблачное прошлое, потому как маршировать по плацу — то еще удовольствие, особенно когда оно длится целый день.

Все свободные от нарядов и караулов старательно месят гравий плаца. Картина впечатляющая — без малого тысяча человек, в несколько этапов, сначала пошереножно, потом повзводно-поротно, оттачивают строевую выучку. Спасибо родной Можайке, что не приходится ничего придумывать и изобретать методики, — чай, и там к парадам готовились.

Да и сам не чураюсь подобного. Выкраиваю час-два ежедневно, дабы под чутким руководством Дольского отрабатывать все эти «шашки подвысь», да прочие нюансы нынешних экзерциций до автоматизма. Анатоль всё же у нас — выпускник Николаевского кавалерийского, кадровый офицер, белая кость-с… Вот и учит меня, убогого, как отдавать честь, как прогибаться перед начальством. Тут ведь самый шик — ладонь лодочкой делать. А то махнешь рукой с прямой ладонью, как в конце двадцатого века, и все увидят, что капитан — лошара…

Вот так и ношусь, как свадебная лошадь… В смысле, что голова в цветах, а ж…па — в мыле. А вечером, когда родные подчиненные уже балдеют-отдыхают, я снова учу уставы.

Вот и сейчас, только и успели их благородие откушать, то есть я, и — опять читать-учить-зубрить.

О воин, службою живущий,

Читай устав на сон грядущий.

И утром, ото сна восстав, —

Усиленно читай устав…

Так, что мы тут имеем в активе?… Полевой службы 1912 года — на фиг, устав обучения штыковому бою, наставления по гимнастике — туда же, в смысле на фиг и к логопеду, — гимнастика имени меня покруче будет…

А вот Строевой пехотный 1908 года, Внутренней службы 1910 года и, главное, — Правила для парадов и церемоний 1902 года, Приказ по военному ведомству № 238 — изучаем-с! Ибо нет предела совершенству! А вот эти две занудные книженции — «Хозяйство в роте, эскадроне и сотне» 1914 года и «Справочная книжка для инспекторского смотра пехоты» господина В. Пржилуцкого 1910 года — я уже проштудировал и опробовал на практике. А что вы хотите — батальонный командир я, или так, погулять вышел?

Стемнело уже, а я все перед керосинкой сижу. Хватит! Уставы-наставления в сторону, берем карандаш с рабочим блокнотом, подводим итоги за день…

Едрид-мадрид… Что нам еще осталось? Так… Канцелярию с библиотекой привели в божеский вид, документацию по строевой части в ротах проверил… помещения учебной команды обновили… барабанщики и горнисты — пробарабанят и прогорнят… Так… Прачечная, карцер — ставлю плюсик… А за это у меня месье Оладьин получит люлей с утра пораньше, или — «со-срання», как говорит мой лучший телефонист. Сергей Дмитриевич мне ответочку будет давать по готовому «Журналу военных действий батальона» и полевым книжкам господ офицеров. А вот дражайший мой друг и «лепший кореш» Анатоль будет мне давать отчет… по фуражным отчетным листам и ковочным книжкам. Остальное у него готово… Обводим данных господ офицеров карандашиком…

За окном канцелярии слышится голос Шаляпина. Это в районе лазарета завели патефон.

Жил-был король когда-то, при нём блоха жила.

Блоха… блоха.

Милей родного брата она ему была. Блоха!

Ха-ха-ха-ха-ха, блоха!

Ха-ха-ха-ха-ха, блоха!

Твою ж налево! Этот доктор-меломан пластинки новые приобрел. Доктор! Ёкарный бабай! Что ж вы про блох-то пластинку купили? Весь рабочий настрой мне сбиваете-с!..

Кстати о докторе, по лазарету ставлю плюсик, да и вышеупомянутых зверей в компании со вшами нет у нас… А по столовой мне Паша-Айболит ответит… завтра… Хоть у Ганны нашей там и порядок идеальный, но кастрюли и разделочные доски были не подписаны. Обязательно ведь какой-нибудь чмырь штабной из свитских вылезет и залезет не туда. Каптенармус наш, унтер Платоша Ковригин, завтра мне готовую трибуну показывает, а заодно новенькие доски на кухню… И последнее — разместить музыкальную команду, то бишь оркестр. Федор Артурович после неофициального визита и непродолжительного секретного разговора за закрытыми дверями канцелярии откомандировал в честь такого события…

Всё! Не могу больше! Хватит на сегодня! Завтра еще один день. Лучше пять раз к немцам в тыл сходить, чем заниматься войсковым хозяйством. А на сегодня я — всё! Хороший еврейский анекдот рассказал недавно бойцам на перекуре Яша Хаймаев: «Помер еврей в Херсоне. Родня отправляет телеграмму в Одессу родне. А чтоб подешевле было — написали покороче: «“Изя всё!” И пришел ответ из Одессы: “Ой!”»

Вот и я сегодня — «всё!». А если буду свои извилины насиловать и дальше, то точно будет мне — «Ой!»…

А сейчас — спать-спать-спать… Под песню-колыбельную о бляхах… или блюхах… или блохах… Тьфу ты, привязалось! Всё! Спать, я сказал!..

* * *

Весна, солнце, утро… Лучше ужасный конец, чем бесконечный ужас… Я себя уже так накрутил за эти дни, что самому тошно… Всё, что можно было сделать — сделали, что нельзя — спрятали и замаскировали. Да и, с другой стороны, здесь на многие вещи проще смотрят, никто не поймет в этом времени факта покраски травы. Но волнуюсь всё же конкретно…

К одиннадцати ждем высочайших гостей. Бойцы в казармах наводят на себе последний глянец — чистят кресты, плюют сахаром на сапоги. Шутка ли — не кто-то там едет — а САМ «государь-амператор». В караулах и нарядах — исключительно учебная команда, у которой хвосты накручены во избежание…

Время уже десять пятьдесят три… Ну где же они?..

Наконец запыхавшийся дежурный по штабу докладывает, — заранее выставленная «фишка» в виде замаскированного по всем правилам поста с телефоном на дальних подступах к батальону сработала, как и было задумано, — ЕДУТ! Машу рукой горнисту — «Давай, родной, дуди дудку!»

По сигналу горна к плацу шествуют мои господа офицеры, спешат бойцы под чутким и мудрым руководством унтеров и фельдфебелей. А я уже тут, сияющий «як тая нова копийка». Командую:

— Становись!.. Оправиться!..

Солдатушки и благородия обмахивают несуществующие пылинки на сапогах, поправляют амуницию. Жуткое мандраже у меня разыгралось что-то совсем не ко времени… После пятиминутной суеты батальон застыл…

Осматриваю моих красавцев. В строю — все боевые, усы топорщатся, кресты и медали начищены, чубы казаков торчат из-под фуражек. Орлы! Почти все — георгиевские кавалеры, даже фельдшер Игнат Тимофеевич — и то с Георгием. Это их праздник в первую очередь!

Первая рота — моё детище, спецназ, аналогов которому в этом мире еще нет и, надеюсь, что не скоро появится. Вторая — конно-штурмовая Дольского, орлы-кентавры. Третья — «янычары» Димитра Стефанова, пешие штурмовики, первая шеренга с «мадсенами» у ноги. Четвертая — Волгин, Котяра со своими пэтээрщиками имени Гана-Крнка, саперы — подпоручик Коля Бер, студенты в первом ряду красуются унтерскими лычками и блестят Георгиями… На левом фланге — учебная команда и чистенький Данилка Адамкевич с очень серьезным лицом в новой форме и в сияющих на солнце сапогах. Хм… молодца, однако…

На правом фланге первыми — ротные барабанщики, за ними — Сергей Дмитриевич, как командир первой роты, с ним — будущий знаменосец подхорунжий Митяев, весь в крестах и медалях, ассистентами — унтера Гордей и Боря Сомов. Нарядные — хоть сейчас под венец, через плечо у всех троих — панталеры, обшитые унтер-офицерским галуном зигзагом… Вчера вечером провели генеральный прогон смотра. Ну вроде бы не должны обос…рамиться…

Для высочайших гостей и дам на площади отвели место рядом с дощатой трибуной, убранное коврами. Отец Александр уже тут, сочувственно и понимающе кивает мне и благословляет крестным знамением. Ух!.. Отче наш, иже еси на небеси…

Еще раз осматриваю себя: сапоги блестят, погоны новенькие, ордена и портупея в порядке. Поправляю темляк шашки. Ч-ч-чёрт! Где перчатки?.. Едрит твою дивизию! В кармане. Уф! Вопросительно киваю Михалычу, мол, как я, нормально? Тот в ответ незаметно показывает большой палец… Завтра, после всех этих плясок с бубном, Михалыч едет в Новочеркасск, в училище, сдавать экзамены экстерном. Эх, хороший благородие из него получится, кадровый, из низов! Моя школа!.. Хотя — да, еще неизвестно, кто кого и чему учил…

Да где же они там, эти высокие и высочайшие гости?.. Притомили кулаки, блин, Павлика Морозова… Ну, наконец-то!.. Вереница автомобилей въезжает на территорию батальона, за ними гарцуют лейб-конвойцы. Дождавшись, когда «лимузины» из гаража его величества подъедут к плацу, даю отмашку оркестру. Трубачи трубят «Слушайте все!». Теперь — шашку «подвысь», и ору торжественно-командным голосом:

— Батальо-о-он… СЛУ-УШАЙ!.. Для встречи государя-императора… На кра-УЛ! — Чётко поворачиваюсь и под барабанный бой печатаю шаг. Пока вышагиваю, успеваю рассмотреть, кто нас удостоил посещением… Так, их величество собственной персоной, за ним — в гусарском мундире, высокий и худощавый Михаил Александрович, братец его величества и просто отличный мужик… Далее, в форме сестры милосердия, улыбающаяся приветливо (надеюсь — лично мне) княжна Ольга, «шефиня» нашего батальона… Ну, Федор Артурович, понятное дело… И ещё целая куча всяких сиятельств — прихлебателей-хвостозаносителей — в генеральских и свитских мундирах… О! Валерий Антонович! Да со всеми регалиями!.. Ну ни фига себе, скромнейший человек, ни разу ордена не светил! Штирлиц, блин! А у него там целый иконостас: Владимир 4-й степени, Анны 3-й и Станислава 3-й, и все — с мечами… Всё, в сторону лирику!..

Смолкают барабаны…

— Ваше императорское величество! Вверенный мне отдельный батальон специального назначения Второй армии по случаю высочайшего смотра и пожалования батальонного знамени построен! Докладывал батальонный командир капитан Гуров-Томский!

Шаг в сторону, разворот, шашку — вниз, и сопровождаю высочайших гостей. Оркестр по отмашке начинает играть чей-то там «Встречный марш»… Кажется, егерский…

Император, держа ладонь у козырька фуражки, вместе со всей честной компанией следует к центру плаца; затем, отмахнув музыкантам, государь здоровается:

— Здорово, молодцы-разведчики!

Общий вдох, и — отчетливое и громовое — «Здра-вия же-ла-ем ва-ше им-пе-ра-тор-ско-е ве-ли-чес-тво!»

Вижу, что величество рад такому молодцеватому ответу… А фигли он думал? Только в гвардии такое видал? Это всё две недели тренировок, когда «императорами» по очереди были то Волгин, то я с Оладьиным попеременно, а то, бывало, и фельдфебель Остапец Дмитрий Иванович «амператором» работал…

Оп-па! Куда это он двинулся? Обходить батальон? Ну и я за ним, а уже за нами следуют высочества и свора, пардон, свита сиятельств. Обойдя строй, удивленно остановился возле выпятившего изо всех сил грудь Данилки.

— А ты кто таков, молодец?

— Воспитанник батальона рядовой Адамкевич, ваше императорское величество!

— И что ты здесь, в батальоне, делаешь, воспитанник?

— Готовлюсь германца воевать, ваше императорское величество! — Данилка от натуги и царского внимания покраснел аж до самых пяток, наверное.

— Молодец! — Государь улыбается бойкому и понравившемуся ответу и треплет парня по щеке… Затем, дойдя до левого фланга, опять возвращаемся к середине плаца. Поворачиваюсь к батальону и ору очередную команду:

— К но-ГЕ!

— Здравствуйте, капитан! Рад вас видеть! — Государь протягивает руку для приветствия.

— Здравия желаю, ваше императорское величество! — Пожимаю руку императору, потом Михаилу Александровичу, галантно целую руку княжне, ручкаюсь с остальными, не забывая каждому козырнуть «лодочкой». Здороваюсь с Валерием Антоновичем, тот явно искренне переживает и волнуется за меня… Келлер, злодей такой, пожимая мне руку, вопросительно смотрит… Да готовы мы, готовы, все сделаем в лучшем виде, как договаривались!..

Величество начинает проникновенную речь. Вижу, что бойцы мои впечатлены по самое-самое, шутка ли, — сам помазанник Божий… Увидели своими глазами и послушали своими ушами… Да и я сейчас… гы-гы… лицо, приближенное к императору, как Киса Воробьянинов… Царь-батюшка вещает о вековых традициях русского воинства, благодарит за то, что не посрамили, что тронут храбростью и героизмом. А посему, высочайшим повелением, батальон нарекается «Первым отдельным Нарочанским её императорского высочества великой княжны Ольги Николаевны специального назначения батальоном» с пожалованием Георгиевского знамени «За отличие над неприятелем в боях 1915 и 1916 годов» с георгиевским навершием…

Затем выступает великая княжна Ольга и, смущаясь от устремленных на неё восторженных глаз, от всей души говорит, что благодаря нашему героическому батальону спасена честь Российской империи в её лице, посрамлен неприятель… И остальные бла-бла-бла… и, наконец, о величайшей чести и счастье быть шефом нашего хоть и молодого, но уже такого прославленного подразделения.

Пока высокие гости толкают речи, лейб-конвойцы устанавливают покрытый зеленым сукном стол, на котором блестит серебряное блюдо со специальными знаменными гвоздями и молоток для их прибивания, а затем аккуратно укладывают древко с медным подтоком и полотнище стяга. Успеваю рассмотреть почти уже наше знамя… Георгиевское полотнище образца 1900 года с малиновой каймой, по центру Спас Нерукотворный, по периметру рамки надпись «За отличие над неприятелем в боях под Равой в июле 1915 года и в боях под Нарочью в феврале 1916 года». Да! И в навершии черного древка — Георгиевский крест! Здесь же на столе Грамота государя-императора о пожаловании знамени… Когда Ольга Николаевна заканчивает говорить, по кивку государя командую:

— Барабанщики, первая полурота, господа офицеры — ПРЕД БАТАЛЬОН!

Выходят офицеры, знаменщики, знаменный взвод. Ревностно отслеживаю каждый шаг моих орлов, боюсь, чтоб кто-нибудь не накосячил… Уф!..Чувствую, как по спине бежит пот… Как будто десяток мешков потаскал. А всё еще впереди. Ничего — прорвемся!..

Граф Келлер, подойдя к столу и обернув запас полотнища знамени вокруг древка, наживляет верхний гвоздь и почтительно протягивает молоточек государю, который его и забивает. После его величества подходит Ольга Николаевна и неумело забивает второй гвоздик. Следующий гвоздь аккуратно вколачивает сам Федор Артурович, за ним подполковник Бойко, затем я, и уже за мной — мои господа офицеры, по старшинству. Под конец молоток берет покрасневший от волнения мой кровный братишка — подхорунжий Гриша Митяев, одним ударом загоняет в древко гвоздь, затем передает Гордею… Тот — Сомову…

Всё!.. Полотнище закреплено последним гвоздем, и в торжественном безмолвии Николай Вторый, император и самодержец Всероссийский, Московский, Киевский, Владимирский и прочая, и прочая разворачивает высочайшую грамоту для прочтения. Над притихшим плацем звучит воля монарха:

–…Повелеваем знамя сие, освятив по установлению, употреблять на службу нам и Отечеству с верностью и усердием, Российскому воинству свойственными…

Долго всё это длится, чего тут говорить. Устал я… Потом выходит наш дивизионный благочинный отец Александр. Командую к молитве:

— Батальон!.. Смирно!.. Барабанщики — на молитву! Шапки — долой!..

Барабаны отбивают «повестку», и начинается молебен с акафистом и многолетием… Сперва — проповедь, объясняющая значение новых полковых святынь. После — молебствие памяти убиенных воинов, сложивших свои головы на поле брани за честь и славу Отечества. Честно говоря, очень это всё утомительно… Зато мандраж меня наконец покинул, уступив место тупому ожиданию и уверенному спокойствию. Вдруг понимаю, что всё идет своим чередом, что сделал всё, что мог, и даже больше, и что от меня уже ничего не зависит…

Наконец, окропив святой водой знамя, отец Александр при молитве вручает его коленопреклоненному Келлеру и двигается в обход батальона, тоже кропя его святой водой.

И вот он!.. Этот торжественный момент, когда командир Сводного кавалерийского корпуса генерал-лейтенант граф Федор Артурович Келлер, взяв в руки знамя, вручает его опустившемуся на колено командиру Первого отдельного Нарочанского батальона… То бишь — мне… Ну а я уже, раздуваясь от торжественности, и с полным удовлетворением от хорошо выполненной работы передаю наш стяг преклонившему колено Михалычу.

Первый знаменосец батальона подхорунжий Митяев берет знамя, салютует стягом императору и застывает в положении «К ноге». Замирают ассистенты… А дальше речь толкает Федор Артурович. Проникновенно, просто и доходчиво для простого солдата:

— Господа офицеры, унтер-офицеры и солдаты! Дорогие мои боевые товарищи! Братцы! Вы видите, пред вами стоит здесь дар нашего царя-батюшки — святыня, в которой заключается честь, гордость и слава вашего батальона. Сие знамя свидетельствует, что вы, и разведчики, и штурмовики, в мыслях царских также близки его сердцу, как и те, что и на глазах. Приложите же все ваши силы, чтобы быть достойными оказанной вам милости, служите, чтобы радовать царя, а когда грянет час и снова окажетесь на передовой, покажите, на что вы способны для защиты святой веры, царя и Отечества.

Ну… Вроде и этот этап прошли… Краем глаза замечаю завистливые взгляды свитских на меня, мои награды, шашку. Ревнивые, прямо скажем, взгляды. М-да… Предупреждал ведь Федор Артурович, что много таких слащавых улыбочек еще увижу. А идите вы все лесом… Мне с вами детей не крестить, козлики! Что, интересно, вы в 1917-м делать будете? Небось, красные бантики повяжете и орать будете «Да здравствует свобода!»? Это мы еще посмотрим, будет ли здесь тот 1917-й!.. А пока лирику в сторону, продолжим, господа…

— На-КРОЙСЬ!

Бойцы надевают фуражки, почти незаметно выравниваются в шеренгах. Теперь знамя нужно пронести перед батальоном и поставить в строй, а посему снова командую:

— Под знамя!.. Слушай!.. На кра-УЛ!

Играют марш музыканты, барабанщики бьют «Под знамя», Серж Оладьин, взяв шашку подвысь, торжественно ведет знамя вместе со знаменной полуротой по фронту батальона. Лица бойцов торжественны, глаза сияют. Сейчас им — море по колено, океан — по плечо, а все враги — по… чуть пониже поясного ремня. Всё же, нужное это дело — воинские церемониалы, ох и нужное…

Поставив знаменщика, Оладьин опускает шашку и затем, взяв на плечо, возвращается на свое место. Господа офицеры расходятся по своим местам. Пора и мне на свое. Спешу на правый фланг стоящего поротно батальона… И вот уже государю подносят чарку, которую он принимает и закрывает торжественную часть:

— Русский солдат во все времена был храбр, стоек и непобедим! Русский воинский устав учит: «Знамя есть священная хоругвь, под которой собираются все верные своему долгу воины и с которою они следуют в бой с врагом. Знамя должно напоминать солдату, что он присягал служить государю и Родине до потери самой жизни…» Сегодня вы обрели святыню — свое батальонное знамя! Будьте же достойны его! Поздравляю вас, молодцы-разведчики!..

Федор Артурович громогласно восклицает:

— Ура государю-императору!

Тысяча мужских глоток протяжно кричат троекратное «ура!», пока император опустошает чарку, и я ору вместе со всеми. Мы могучи и непобедимы, мы обрели ЗНАМЯ!.. Гремит оркестр, величественно звучит гимн. Тысяча луженых мужских глоток поют:

Сильный, державный,

Царствуй на славу, на славу нам!

Царствуй на страх врагам,

Царь православный!

Боже, царя храни!..

Я выжат как лимон… Еще немного… Еще чуть-чуть… Скоро финал… Поворачиваюсь лицом к строю:

— К церемониальному маршу!

Почеканили шаг линейные, офицеры вновь шагнули из строя, барабанщики вышли на десять шагов перед Оладьиным…

— Поротно! На одного линейного дистанция! Равнение направо! Первая полурота!

Сергей Дмитрич громко и торжественно командует:

— На пле-ЧО!

Слитный лязг оружия… шелест вынимаемых из ножен клинков… Беру шашку подвысь…

— Батальон!.. Шагом — МАРШ!

Одновременно под бой барабанов тысяча бойцов чеканит первый шаг. Слитный грохот сапог гремит по плацу батальона. Барабанщики замолкают, и в дело вступает медь оркестра. Как один могучий организм, мои бойцы, мои хлопцы, мои воины одновременно, мощно и легко печатают шаг с мужской силой и армейской точностью. В этом почти высшем человеческом движении есть какая-то страшная сила и суровое самоотречение…

За моей спиной развевается знамя с изображением Спаса Нерукотворного и гордо идёт Первый Отдельный Нарочанский великой княжны Ольги Николаевны специального назначения батальон. Мой батальон! Эти люди могут всё! А я шагаю впереди батальона, салютуя шашкой императору, и чувствую, что счастлив!

Отсалютовав, делаю четыре шага, снова шашку подвысь и резко сворачиваю к трибуне. Шаг, шаг, ещё шаг, удар каблуков друг о друга, поворот кругом. Всё, теперь без меня, так положено. Стараюсь краем глаза рассмотреть, каковы эмоции на трибуне. Ольга Николаевна машет платочком и улыбается, Царь-батюшка вроде тоже приосанился, молодцевато отдает честь… Идут мои орлы! Идут соколы! Блестят солнечными зайчиками шашки офицеров и ребятишек Дольского, звенят шпоры, четко ударяют сапоги. Головы повернуты направо, глаза поедают царя… Ну а сейчас вы, дорогие гости, еще больше удивитесь, мои орлы с песней пройдут «второй проход» мимо его величества…

* * *

Батальон почти на исходной, по команде переходит на походный шаг. Так… Слышу команду: «Правое плечо вперед — МАРШ!», пока всё по плану… Выход на финишную прямую… И песня!.. Марш нашего батальона!.. Долго думал-гадал, каким он будет, благо, выбор был. Но после долгих раздумий решил взять самую лучшую, на мой взгляд, песню. Чуть-чуть переделанную…

Здесь птицы не поют,

Деревья не растут,

И только мы, плечом к плечу,

Врастаем в землю тут.

Горит и кружится планета,

Над нашей родиною дым,

И значит, нам нужна одна победа,

Одна на всех — мы за ценой не постоим.

Одна на всех — мы за ценой не постоим.

Нас ждет огонь смертельный,

И все ж бессилен он.

Сомненья прочь, уходит в ночь отдельный,

Отдельный наш, специальный батальон.

Отдельный наш, специальный батальон.

Едва огонь угас —

Звучит другой приказ,

И почтальон сойдет с ума, разыскивая нас.

Взлетает красная ракета,

Бьет пулемет, неутомим…

И значит, нам нужна одна победа,

Одна на всех — мы за ценой не постоим…

Замерев, стоят величества, высочества и сиятельства… Вслушиваются в слова песни. Вон, Ольга Николаевна платочек чуть ли не до дыр истеребила. Конечно! Вы такого не слышали, тут вам не художественно-пантомическая композиция, как говорит доктор Паша. Это вам мои мужики идут, — воины, защитники земли Русской!..

От припятских болот

Война нас доведет

До самых вражеских ворот.

Вперед, друзья, вперед!

Когда-нибудь мы вспомним это,

И не поверится самим.

А нынче нам нужна одна победа,

Одна на всех — мы за ценой не постоим.

Одна на всех — мы за ценой не постоим…

Не то чтобы «высокий ареопаг» был в шоке, но впечатлились все по полной. Да и у меня законная гордость в одном месте до сих пор свербит. Несмотря на то, что и сам под гитару напевал господам офицерам, и потом ротным запевалам «показывал», и на репетициях глотку драл вместе со всеми. Но сегодня парни превзошли самих себя…

— Господин капитан, чья это песня? — вполне искренне интересуется император. — Я до сих пор ни разу подобного не слышал.

Не успеваю дать уклончиво-обтекаемый ответ, как Келлер подставляет меня по полной, да еще и получает от этого удовольствие, судя по довольной улыбке:

— Ваше величество, автор перед вами. Признавайтесь, господин капитан, лавры вашего знаменитого тезки, Дениса Васильевича Давыдова, покою не дают? Я имел удовольствие беседовать с вашей тогда еще будущей супругой, когда она выхаживала вас после ранения. Дарья Александровна рассказала, что вы на досуге пописываете стихи и немножко музицируете.

Изображаем вполне понятное смущение под перекрестным обстрелом пристальных взглядов присутствующих и продолжаем разыгрывать запланированную с Федором Артуровичем сценку «Разоблачение поэта». В последнюю нашу встречу академик с генералом, несмотря на отчаянное сопротивление, взвалили на мою хрупкую шею еще и проблему контрпропаганды с помощью стихотворных и музыкальных творений из будущего…

— Да-да, мне она тоже говорила нечто подобное! — подтверждает нашу версию Ольга Николаевна.

— Прошу меня извинить, наверное, вы её неправильно поняли. Дело в том, что… Я имею честь быть знакомым с человеком, пишущим стихи, и по его просьбе пытался переложить их в меру своих сил на музыку… К сожалению, я дал слово офицера, что не открою никому его имени. Он очень скромен, я бы даже сказал — застенчив, и громкая слава его вовсе не интересует… Марш для батальона написал он, я лишь попытался переложить его на музыку.

— Ну, что ж, вам это вполне удалось, — понимающе улыбаясь, подводит итог император. — Но давайте продолжим, господа. Федор Артурович, вы обещали нам некое зрелище на учебном поле. Так идемте…

По дороге его величество интересуется, где и каким образом мы умудрились обзавестись воспитанником. Приходится вкратце рассказать ему историю Лесечки и Данилки, особенно упирая на то, что господа минские полицейские не смогли отыскать горе-родителей… Меня снова поддерживает наша «шефиня» Ольга Николаевна:

— Да, кто-то мне уже рассказывал о подобном. Кажется, княжна Софья Андреевна Гагарина… Это тоже были вы, Денис Анатольевич? А как удалось уговорить преступников отдать детей?

Ну вот, блин, только обрадовался, что можно соскользнуть с темы, — и на тебе!.. И кто вас, ваше высочество, за язык дернул? Поговорку о том, что любопытство сгубило кошку, не учили?..

— За девчушку отдал деньги, которые просила хозяйка притона, правда, не подозревая, что забираю ребенка навсегда. А брата отдал уголовник, решив, что собственное здоровье всё-таки дороже денег… — Вот только не хватало мне рассказывать подробности любопытным девушкам, да и сам император слушает с интересом, я уж не говорю про свитских, те вообще превратились в одно большое ухо. — Благодаря Софье Андреевне детей не забрали в приют, а оставили в батальоне. О чем ни мы, ни малыши, кажется, не жалеем…