Системная ошибка

Дмитрий Заваров, 2018

Технология вживления компьютерных микрочипов в мозг вывела цивилизацию на новый уровень развития. Научная разработка, изначально предназначенная для лечения патологий центральной нервной системы, быстро превратилась в «нейрофон» – модный гаджет, открывающий перед владельцами все прелести виртуальной реальности. Петр Фролов, сотрудник службы безопасности фирмы-производителя нейрофонов, случайно получает доступ к секретным данным: компания обладает полным контролем над разумом пользователей, а сама технология имеет неземное происхождение. Какие цели преследуют создатели нейрофонов? Этот вопрос отходит на второй план: Фролов объявлен вне закона, на него начинается настоящая охота, и убить его – первоочередная задача для любого носителя гаджета.

© Заваров Д.В.

© ООО «Яуза-Каталог», 2018

Глава 1

На крыше бесновался ветер, путался в переплетении труб, гудел тросами антенных растяжек. Шары вентиляционных дефлекторов крутились как сумасшедшие, визгливо скрипя подшипниками. Небо, наглухо перекрытое плотными облаками, чернело над самой головой. Вдалеке — там, где торчали над ломаной линией леса долговязые, мерцающие зеленым неоном штативы строительных кранов, — бледный отблеск заката из последних сил подсвечивал идущую наискось к горизонту тяжелую грозовую тучу. Вокруг шумела ночь, и только свет заградительных огней слегка разгонял пахнущую гудроном темноту.

— Смотри! — крикнул Липатов.

И я сразу понял, что имел в виду Леха. Дельтаплан — так, по-моему, это называется. Черный матерчатый треугольник с выпирающими ребрами каркаса и большим, забранным в сетчатый кожух винтом был приткнут между надстройкой лифтовой шахты и какой-то толстой мачтой. Похожий на запутавшуюся в силке птицу, он бился из стороны в сторону, подпрыгивал, но оставался на месте, прочно зафиксированный тросами.

А вот это уже не шутки. Не сговариваясь, мы выхватили стволы. Леха как-то по-театральному передернул затвор, но у меня, судя по всему, получилось не лучше. Переглянувшись, бросились в разные стороны по слегка пружинящему под ногами ковру гидроизоляции.

— Проникновение… дельтаплан… два… — Липатов докладывал в гарнитуру, но ветер разбивал фразы.

— Три! — крикнул я, перегибаясь через жестяной короб. — Их здесь три! Слет авиалюбителей!

А сам уже сбивал ножом пластиковый кожух с компактного двигателя и кромсал провода, перерубал патрубки. Остро пахнуло бензином, руку окатила ледяная струя. Резать крыло? Ладно, времени нет, да и вряд ли они смогут прорваться обратно на крышу. Раскурочив мотор второго дельтаплана, я рванулся было к третьему, но Леха уже вынырнул из-под крыла с ножом в руке.

— Чисто?

— Чисто!

— Вот здесь, — напарник показал на отогнутый козырек жестяного короба.

Луч фонаря заиграл бликами на внутренней поверхности трубы. Вниз уходил тонкий альпинистский трос, раскраской напоминающий экзотическую змею.

— Вентиляционная шахта 1–7, — доложил я по связи, сверившись с номером на заляпанной гудроном стенке.

— 35-й этаж, — тут же откликнулся в наушнике Прапор. — Галопом!

Мы синхронно сорвались с места, впрочем, Леха успел полоснуть по тросу, и обрубок, гулко барабаня по стенкам, провалился в трубу. Ветер бил вслед, подталкивая в спину. Я успел бросить последний взгляд на панораму, открывающуюся с крыши высотки: ярко освещенный периметр центра, прямая, как струна, нить дороги, рассекающая черноту; и распухшая на весь горизонт световая громада города. Хорошее место, чтобы постоять да покурить… Но не сегодня.

За спиной хлопнула дверь, мгновенно отрубив все звуки. На контрасте сразу стало понятно, насколько я был перевозбужден. На самом-то деле происходящему больше соответствовала атмосфера крыши — с ураганным ветром, гудящими снастями, несущимися над головой тучами… Выхолощенная тишина лестничного марша как-то не подходила к событию: незаконному проникновению в Центральный НИИ Компании. Хотя так им и надо — периметр обложили будто на случай войны, разве что танки к КПП не подогнали. А крыша — пожалуйста: прилетай кто хочешь и заходи куда хочешь. Так выпьем же за Карлсона, который…

— Сука! — выругался Леха, когда валидатор раздраженно пискнул, мигнув красным светодиодом.

Я догнал напарника у металлической двери с трафаретным номером 35. Разумеется, пропуск не сработал — рожей мы не вышли, чтобы заходить на этажи.

— Контур, в доступе отказано! — доложил я злорадно.

— Сейчас решим, — ответил наушник.

— Сюрприз-сюрприз! — противным голосом пропел Леха.

Я прикрыл микрофон пальцами и, поглядев на напарника, тоже прокомментировал ситуацию.

— Заткнитесь оба, клоуны! — прогавкал Прапор. — Слушай внимательно. Внутри связи не будет. Войдете — и по прямой до лифтов. Там сориентируетесь. Коридор Б. Липатов, твоя дверь Б-3. Фролов — Б-24. Проверить помещение. Взять под охрану. Ничего не трогать. Время прибытия оперативной группы пять-семь минут. Идентификация по коду 17–18. В случае обнаружения чужих — уничтожить.

— Как? — не удержался я.

— Физически!

— Повторите приказ! — запросил Леха.

— Повторяю, — послушно отозвался динамик. — При обнаружении чужого — стрелять на поражение.

— Озверина нажрался, — сообщил я прежде, чем подумал, что говорить этого как раз не нужно.

— Фролов! — взвился Прапор и, резко осадив себя, спокойно пообещал: — После поговорим. Липатов, допуск есть.

Леха снова мазанул по желтому кружку картой, на этот раз светодиод милостиво сменил цвет на зеленый, и под железным листом что-то щелкнуло. Мы влетели внутрь, как заправские спецназовцы водя стволами из стороны в сторону.

Длинный коридор. Белые пластиковые панели на стенах. Дымчатые стеклянные двери через равные промежутки. Матовые коробки ламп под потолком. Никого.

В который раз за этот бурный вечер мы с Лехой переглянулись. Напарник пожал плечами. Я машинально повторил его жест. Стрелять так стрелять, не в первой. Хотя, если что, таскать по инстанциям будут нас, а не босса.

За мутными стеклами изредка мелькали какие-то смутные тени. Кто-то там работал. Может быть, и не работал, может быть, как раз именно сейчас за этой дверью наши незваные гости воруют самые сокровенные секреты Компании.

Ну и пусть. Мое дело Б-24. А это вот, например, А-17. Ну и хрен ли соваться, куда не просят. Тем более что я прекрасно помнил, какие страшные кары прописаны в договоре за несанкционированный доступ в помещения НИИ.

Вот и бежали мы с Липатовым по длинному коридору, даже не пытаясь понять, что там, за этими мутными стеклами, происходит. А вокруг стояла какая-то искусственная тишина. Даже лампы не гудели. И запахов не было. Не считая бензиновой вони от моего правого рукава. Подошвы слабо поскрипывали на сером девственно чистом линолеуме.

Площадка перед лифтом. Довольно обширный зал с претензией на комнату отдыха: этажерка с книгами и журналами, диван, столик…

Из зала расходились три коридора, озаглавленные блестящими медными литерами А, Б и В. Мы прибежали сюда по А. Мельком заметил странную закорючку вместо номера этажа на панели вызова лифта — и уже рванувшись вслед за Липатовым, вспомнил, что она означает: блокировка, лифты остановлены по сигналу тревоги.

Коридор Б ничем не отличался от А. Я не успел разогнаться, как Леха резко затормозил. Б-3 — блеклая надпись плохо читалась на дымчатой поверхности.

— Подстраховать? — предложил я.

— Работай, — отмахнулся Липатов.

И я побежал дальше. Вряд ли придется стрелять. Вряд ли придется убивать. Двадцать первый век на дворе. Неслись навстречу двери, поскрипывали берцы. Мирная компания по производству нейрофонов — пусть и революционная разработка, но все же не ядерные боеголовки. Мягко горели под потолком стеклянные колбы, спектр чуть заметно смещен в синеву. В то же время дельтапланы на крыше — это серьезно. Это не учения и не ложная тревога. На идеально ровной поверхности стены чужеродным элементом выступала красная коробка пожарной сигнализации. Липатов уже внутри. Видимо, у него все в порядке. Б-24. Стоп!

Я подошел вплотную к двери. Прислушался. Приложил ухо к холодному стеклу. Тишина. Подцепил за веревку бейдж с пропуском, поднес к панели. Стекло чуть дернулось, освобождаясь от захвата замка. Потянул хромированную дугу ручки в сторону — дверь бесшумно уехала в стену.

И я вздрогнул от неожиданности. «Уж послала, так послала!» — прошепелявил в голове мультяшный голос. Ровно посередине комнаты на полулежало тело. Только потом внимание переключилось на обстановку. Обширное, лишенное окон помещение, залитое ярчайшим светом… Нет, дело не в свете. Просто тут слишком много белого: гладкий, будто закатанный в пластик пол, оштукатуренные стены, идеально ровный потолок с частыми линзами точечного освещения, вереница столов вдоль стен и даже громоздящиеся на столах приборы были преимущественно белыми.

Мужик, лежащий на полу, гармонировал с обстановкой своим белым халатом. Кровь на его лице — вот что выбивалось из общей палитры. Убит? Лицо показалось знакомым: наверняка видел его, когда дежурил на проходной. Жаль, если убит. Лет за пятьдесят ему, внуки, наверное, дома ждут. Пропитанная кровью «профессорская» бородка слиплась в неопрятные сосульки.

И тут я снова вздрогнул всем телом. Слева от двери, на угловом столе, стояла стеклянная колба, внутри которой на невысокой колонне с цифровым дисплеем располагалась человеческая голова. Настоящая — по каким-то неуловимым признакам было понятно, что не муляж. Профессор Доуэл — так, что ли, звали этого персонажа… Лысый череп увит блестящей металлической сеткой, напоминающей паутину. Нити сходились над ухом, где роль паука исполнял нейрофон — серебряная шайба размером с пятирублевую монету. От нейрофона к основанию колонны тянулся пучок разноцветных проводов. Черты лица, белые до синевы, были настолько искажены, что невозможно определить — мужская это голова или женская. Водянистые, бесцветные глаза смотрели прямо на меня; но это так всегда бывает на картинах, мне рассказывал друг-художник, что для достижения этого эффекта зрачки нужно разместить таким образом, чтобы…

Все успокоительные соображения рассыпались, когда голова пошевелилась: рот, больше похожий на трещину, к которой стекались ручейки морщин, перекосился мимолетной судорогой. Но я не успел даже вскрикнуть, потому что из соседней комнаты — да, в дальней стене был не замеченный мною сразу дверной проем, — донесся дробный стук. И мозг сразу его распознал: так звучит клавиатура при наборе текста.

Раз, два, три, четыре, пять — плавными скользящими прыжками я переместился к перегородке и, коротко заглянув, вкатился внутрь.

Он стоял за столом, склонившись к монитору. Краем глаза заметил движение, успел среагировать — отскочил к стене, зацепив со стола короткий автомат. Поздно: еще в полете я развернулся и подсек противника, а потом, продолжая разворот, впечатал колено ему в подбородок Подхватил упавший автомат и отскочил в сторону, взяв на прицел отлетевшего к стене врага.

Их должно быть трое как минимум. Но в Б-24 спрятаться негде. Я быстро осмотрел комнату. Небольшой кабинет — именно кабинет: книжный шкаф, массивный дубовый стол с компьютером, кресло у стола, заставленного чайными причиндалами, на стене возле плотно закрытого жалюзи окна какая-то репродукция на тему русской природы. На столе уютно горела лампа под зеленым похожим на шляпку гриба абажуром.

Противник пришел в себя, с тихим стоном уселся на полу. И повернулся ко мне. Надо было не ждать, а сразу стрелять! — вот что я понял, увидев его лицо. Ее лицо, если выражаться точно. Молодая — лет двадцать, не больше. Из-под черной шапки над ухом выглядывает кончик черной косы. Красивая или нет — сказать сложно, из носа хлещет кровь, путая «картинку». Но глаза огромные. То ли от страха, то ли от природы…

— Вы же видели, что они тут делают! — прошептала она. — Вы что, не понимаете, что они тут делают? Как вы можете?

И каким-то детским, обиженным движением размазала кровь по щеке тыльной стороной ладони. А сама, между прочим, была экипирована очень по-взрослому: черный облегающий костюм, разгрузка, широкий альпинистский пояс с креплениями для карабинов, кобура с пистолетом на бедре. Плотный рюкзачок за плечами. Интересно, что в нем? Может, бомба? Ребенок, решивший поиграть в войну.

— Встать, руки за голову! — скомандовал я.

Она покорно выполнила команду. Я хотел было скомандовать повернуться, но продолжал вглядываться в лицо, все еще не определив: красивая она или нет.

— Они заберут меня, понимаете? На опыты, — продолжала она скороговоркой. — Им это нормально. Они привыкли. Этот гаджет — это смерть. Это конец цивилизации. Превращение всех в зомби, в роботов. Вы понимаете? На кого вы работаете? Вам не стыдно?

Глупый аргумент, тоже какой-то детский. Она пыталась поймать мой взгляд, а я специально уводил глаза, потому что понимал: не нужен нам сейчас этот контакт.

— Лучше пристрелите меня! Я не дамся им, понимаете?! — она уже не шептала, она почти кричала. — Я не хочу, я не буду! Когда окажетесь на месте лабораторного кролика, еще вспомните…

Слезы текли из глаз, проедая чистые дорожки на измазанных кровью щеках. А я стоял и думал о голове под стеклянным колпаком. Вот просто стояла у меня перед глазами эта страшная голова, и нервный тик снова и снова кривил обескровленный рот с синюшными губами. Учитывая, что на эту картинку фоном накладывалась информация, которую я имел о Компании из своих источников… Сейчас вызванная группа спецов уже должна подниматься к нам, и скоро все это кончится, я передам ее с рук на руки, и пусть они сами решают, что с ней делать. Товарищ Прапор, правда, заранее обозначил, что с ней делать.

— Я сейчас возьму пистолет, — сказала она, оборвав свою скороговорку на полуслове. — И у вас останется выбор: либо вы стреляете в меня, либо я стреляю в вас.

Красивая — ее черты наконец-то сложились под кровавой раскраской. И взгляд решительный. Сделает, что сказала, скорее всего, не блефует. Правый локоть дрогнул, обозначая намерение…

— Стоп! — пресек я движение.

Она замерла. В глазах промелькнуло облегчение, или мне это показалось — не могла она знать, что я решил. Потому что я ничего еще не решил. А капитан Пархоменко, старый усатый хрен, герой всех горячих точек с внештатным погонялом Прапор, сидит в центре и ждет, пока мы с Лехой, два болвана, будем палить в живых людей ради интересов Компании, отрезающей людям головы и засовывающей их под стеклянные колпаки…

— Положи флешку! — скомандовал я.

— Какую флешку? — от неожиданности глаза ее расширились еще больше.

Вместо ответа я перенаправил ствол точно ей в лоб. Всхлипнув, она быстро достала из нагрудного кармана зеленую пластинку и бросила на стол — флешка заскакала по полированной поверхности, напоминая выпрыгнувшую из аквариума рыбку.

— Пистолет!

— Отпустишь?

— Пистолет! — рявкнул я со всей пролетарской ненавистью.

Тут наши глаза наконец встретились. Контакт длился долю секунды, но она все поняла. Профессиональным движением подцепила кнопку, вытащила ствол и, машинально крутанув его на скобе, положила на стол. Глок-19, а вы говорите — маленькая девочка…

Я опустил оружие и отошел от двери, давая ей дорогу. Но она ею не воспользовалась: стремительно вскочила на шкаф, а оттуда нырнула в прямоугольный проем воздуховода. Который я, кстати, тоже не удосужился заметить.

Сквозь закрытые жалюзи пробился острый луч света, я подскочил к окну, отогнул пальцем пластину: перед главным корпусом, раскачиваясь из стороны в сторону, заходил на посадку вертолет. Машину трепало порывами ветра, правильнее сказать — урагана: молодые березки, высаженные вдоль аллеи, кренились под его напором почти до самой земли.

Я не стал досматривать сцену посадки, вернулся к столу и забрал флешку. Потом, поразмыслив секунду, подхватил чужое оружие и, взобравшись по полкам шкафа как по лестнице, закинул подальше в воздуховод. Спрыгнул обратно, огляделся. Надо бы, наверное, посмотреть, что там с этим профессором… Но судьба человека, проводящего опыты на отрезанной голове, говоря откровенно, меня интересовала мало.

В этот момент из коридора донеслись еле слышные хлопки — выстрелы. Сначала один, потом три подряд, а дальше протарахтела целая очередь Калашникова. Видать, спецы подтянулись.

Я прислушался, но продолжения не последовало. И тут разом накатило понимание: какую глупость я сделал. Тяжело вздохнув, опустился в удобное профессорское кресло и закурил, нисколько не заботясь о последствиях этого злостного нарушения инструкции.