Таинственный Ктототам

Дмитрий Емец, 2016

Однажды во дворе дома Гавриловых появился таинственный Ктототам и по-хозяйски расположился в заброшенном сарайчике у забора. Скоро с Ктототамом перезнакомилась вся семья, и теперь ни одно событие не обходилось без его участия. А когда из зоопарка пропали белый тигр и коза, то поисковый отряд возглавил именно Ктототам! И никто не предполагал, что в этой истории окажутся замешаны один бегемот, четыре пони и четыре лошади, капитан небольшой яхты и неудачливый Робинзон…

Глава вторая

Художник Федор

Теперь я знаю, как формировать ценности. Надо из всех детей купить лупу только одному, тогда для тех, кому не досталось, лупа будет ценностью. Если же купить сразу много луп, они их выбросят, разобьют, на том дело и кончится.

Папа Гаврилов

Ночью на Гавриловых так никто и не напал, так что Петя напрасно ночевал с битой, а Саша с подводным ружьем, от которого не было ни одной стрелы. На рассвете папа Гаврилов прокрался вниз. Он спускался по темной скрипучей лестнице, опасаясь разбудить Риту, которая запросто могла на нем повиснуть и отравить утренние часы спокойной работы. Где-то наверху, под детскими кроватями, стихийно включаясь, хрипела забытая игрушка. Папа не мог найти и обезвредить ее уже вторую неделю. Обычно игрушка хрипела секунд десять, а потом надолго замолкала, прячась среди множества немых игрушек. Потом опять включалась и хрипела. Это было жутко и напоминало писателя Ремарка, у которого на поле боя между мертвыми всю ночь стонал забытый раненый. Папа поставил чайник и мимоходом выглянул во двор, проверяя, на месте ли их велосипед. Велосипед был на месте. Свет во времянке, в которой проживала загадочная безбрючная личность, не горел.

Папа включил ноутбук и работал до тех пор, пока на втором этаже не начали срабатывать будильники. Он знал, что сейчас начнется. Все будут слышать только чужие будильники и вопить «Выключи немедленно!», а своих никто не услышит.

Активных пользователей будильников среди Гавриловых было всего шесть (за вычетом мамы, Риты и Кости), но каждый из этих шести ставил в телефоне обычно по четыре-пять будильников. Трезвон начинался в семь утра и заканчивался часов в девять, так как кто-нибудь обязательно забывал свой телефон дома, а чтобы отключить будильник, его надо было еще найти.

Минут через десять по лестнице забухали пятки. Первыми спустились Костя и Рита, хотя они-то как дошкольники могли бы еще поспать. Спящего Сашу папе пришлось сносить на руках и ставить на пороге туалета — единственное во всем доме место, где Саша с утра не обрушивался на пол. Саша постоял на пороге, пошатался и сделал шаг вперед. Это означало, что день для него начался.

Пока папа ходил за Сашей, Алена с Катей уже оказались за столом. Насыпая в молоко шоколадные шарики, они обсуждали, что подарить маме на день рождения, который будет уже скоро.

— Тапки? — прикидывала Алена.

— Издеваешься? Тапок у нее и так на десять ног! — морщилась Катя.

— Тогда, может, пилу-болгарку? — предлагала Алена.

— Болгарку ей папа подарил на Восьмое марта. Сейчас она хочет миксер для бетона, чтобы глину мешать!

Недавно мама исполнила свою заветную мечту: купила гончарный круг с мотором. Круг был встроен в небольшую скамейку. С одной стороны, уперев локти в колени, садилась мама, а с другой кто-нибудь из детей. Мама нажимала ногой на педаль. Мотор начинал урчать, а круг вращаться. Дети смотрели, как из-под расставленных ладоней мамы, рождаясь у них на глазах, медленно выплывают горшок или чашка. Просто сказка!

Больше всего сложностей доставляло приготовление глины. Папа и мама выкапывали ее в заброшенных карьерах по всему Крыму, привозили и замачивали во множестве ведер, тазов и бочек. Лишняя вода сливалась с помощью трубок или просто через край и процеживалась через сита и тряпки. Важно было не пропустить ни один мелкий камешек. Глазом его не разглядишь, но в печке изделие даст трещину. Тазов с глиной было так много, что они занимали всю ванную и даже часть крохотного двора.

Первыми прелести глины открыли Рита, Костя и Саша. Однажды они подошли к большому тазу, присели на корточки и, созерцая три нечетких отражения в дрожащей взвеси, стали подговаривать друг друга сунуть туда палец. Существовала вероятность, что палец растворится, поэтому вначале они стали засовывать туда куриные косточки. Костя усомнился было, что это хорошая идея, но Саша назидательно сказал: «Костя, ты не понимаешь! Пальцы сделаны из скелета!» — и, убежденный железной логикой брата, Костя стал помогать ему обгрызать холодную курицу. Убедившись, что косточки в тазу не растворились, братья засунули в таз Риту как наименее ценную. Когда же и Рита уцелела, они и сами стали окунать туда руки по локти.

Когда, проверяя, куда делись младшие дети, к ванной приблизилась мама, навстречу ей с поросячьим визгом выбежала совершенно коричневая Рита. За Ритой, оставляя босыми ногами рыжие следы, несся Костя. Последним, небрежно роняя с себя пласты глины, шествовал Саша, узнаваемый только по блестевшим глазам и торчащим волосам. Это не мешало ему встревать со сложными химическими комментариями, суть которых сводилась к тому, что производство нужно усовершенствовать и он, кстати говоря, уже придумал как.

Мама поймала Риту под локти.

— Мам! Там такое… такое… такое! — радостно завопила Рита, руками, глазами и высокими подпрыгиваниями выражая всю степень своего восторга.

— Это глина! — сказала мама.

— Да! Глина! — взвизгнул Костя в еще большем восторге, чем Рита. — А глина — это знаешь что такое? Это гря-а-а-а-азь!

Перед тем как уйти в школу, Катя еще успела натянуть на Риту колготки, правда до этого на нее пошумела и один раз ущипнула, когда Рита стала совать ногу ей в нос. Папа давно заметил, что, когда один ребенок что-то делает для другого ребенка, он почему-то всегда на него кричит, чтобы тот не слишком зазнавался, что для него что-то делают.

Потом мама стала собирать Риту в садик, а Костя остался дома, потому что ему надо было к врачу. От удовольствия, что никуда не идет, Костя прыгал на лавке и высовывал язык, а Рита вертелась и пыталась вывалиться из велосипедного кресла. Ей тоже хотелось к врачу.

— Рита, что ты орешь как резаная? — поинтересовался Костя.

— Я не резаная! Он сказал, что я резаная! — завопила Рита, дергая маму за рукав.

— Рита, не скандаль! — сказала мама и увезла Риту в садик, а папа опять сел печатать.

Когда мама вернулась из садика, то на участке увидела Костю, удравшего из дома тайком от папы. Костя был в огромных резиновых шлепанцах на босу ногу, в трусах и майке, но зато в зимней шапке с ушами, надевать которую уже вошло у него в привычку. Костя все делал с опозданием на один сезон. Зимой пытался носить резиновые сапоги, летом — теплую куртку, а осенью — шорты.

Сейчас Костя стоял перед входом во времянку, дверь в которую была распахнута настежь. На высоком пороге сидел вчерашний таинственный Ктототам и ел кильку в томате, поддевая ее какой-то щепочкой.

— Гутен, как говорится, морген, фрау! — приветствовал он маму. — Вы, конечно, уже видели кедр ливанский?

— Какой еще кедр? — озадаченно спросила мама.

Ктототам вскинул щепочку и нанизанной на нее килькой показал на крышу времянки:

— Обратите внимание на маленькое дерево, проросшее в шифере! И, умоляю вас, не надо утверждать, что это сосна! У сосен никогда не бывает накрененных вершин! Накрененная вершина — это визитная карточка кедра ливанского!

Пока мама ошеломленно созерцала кедр ливанский, очень походивший на обычный бурьян, Ктототам вскочил и, галантно подхватив мамин велосипед за руль, помог ей прислонить его к стене.

— А что у вас, позвольте спросить, за чудо-машина? — поинтересовался он.

— Вот, купили по объявлению, — рассеянно отозвалась мама.

— Дорого?

— Да нет, не очень…

Ктототам опять взмахнул своей щепочкой, перед этим ловко подхватив с нее губами кильку:

— Вот ослы! Сами не понимают, что продают! Это же немецкий велосипед с удлиненной туристической рамой! Он бесценен, поскольку сделан из космических сплавов с добавлением платины! Его прямо сейчас можно обменять на легковой автомобиль! Вот выйти из ворот — и обменять, если попасть на знающего человека!.. Согласны? Меняем?

Мама испуганно замотала головой.

— Ну дело хозяйское! — легко уступил Ктототам. — Не хотите машину — и не надо!.. Кстати, а у вас ложки, случайно, нет?.. А то понимаете, какая пертурбация! Мою ложку — князя Потемкина ложка, серебряная, с гербом! — недавно украл один асоциальный элемент, когда я случайно уснул на вокзале. Я был смертельно болен! Температура сорок два! Жар и одновременно, понимаете ли, бледность! Этот тип элементарно решил, что я помер!

Оглянувшись на Костю, который наблюдал за Ктототамом, распахнув рот до самых гланд, мама отправилась в дом за ложкой.

— И прихватите, пожалуйста, хлеба! Я изголодался, поскольку последние двести километров прошел пешком! После кражи на вокзале остался совершенно без средств! — крикнул ей вслед Ктототам.

Мама взяла хлеба, кабачковой икры, а заодно захватила и папу, сообщив ему, что его вчерашний гость проснулся. Папа вышел вместе с мамой. Чтобы не выдать, что папа взят для охраны, мама доверила ему нести ложку.

— Гуд монинг, мэн, светлый и брадатый! — закричал Ктототам папе, переходя с немецкого на английский. — Это вы вчера стучались в мою скромное уединилище? Простите, я был несколько неглиже и не осмелился, так сказать, приветствовать, чтобы не быть двусмысленно понятым!

Папа Гаврилов заверил его, что ничего страшного, ерунда.

— Очень, очень рад! — воскликнул гость, стискивая папе руку и начиная с большой энергией дергать ее вверх и вниз. — Позвольте представиться: Федор Скрипник!..

Где-то в небе прогремел гром. Это Ктототам перестал быть Ктототамом и обрел наконец имя.

— За ложку, кстати, благодарствую!.. А это что? Кабачковая икра? Чудно! Пища богов, если верить Гомеру!

— Я нож забыла! Намазать нечем! — спохватилась мама.

— О, зачем нож? Нож совершенно не нужен! По религиозным соображениям я не ношу с собой оружия. Я даже рыбу ловлю голыми руками! — заверил ее Федор и очень быстро и ловко накрошил хлеб в кабачковую икру. Потом перемешал и ложкой стал есть.

— В прошлый раз я гостил у тетушки лет восемь назад! — поведал он, кивая на времянку. — Увы, она не дождалась меня! Вы, конечно, ее знали?

Папа сказал, что не знали. Федор, испытавший как будто некоторое облегчение, зацокал языком:

— Ай-ай-ай! Как так можно? Уникальная была дама! Единственная в городе женщина-снайпер! Лично застрелила трехсот двух фашистов, и еще двухсот ей не засчитали.

— Почему?

— Она ходила на задания всегда одна. За линию фронта. Хлопнет двух-трех фрицев, а никто этого не видел. Вот и не засчитают! Чтобы ее обезвредить, немцы выписали своего лучшего снайпера Маттиаса Хетценаура. Он-то ее и грохнул. Женщину, понимаете? Поднялась рука!

Мама с папой удрученно покачали головами. Потом папа, спохватившись, спросил, как же она построила времянку, если, извините, ее застрелили? Федор выудил из банки очередной кусок хлеба, придирчиво оглядел его и сунул в рот. Потом облизал ложку.

— Гм… действительно незадача!.. — признал он. — Но с чего вы решили, что он ее убил? Он ее только ранил. Она двое суток переползала к своим, и ее комиссовали подчистую, потому что она отморозила ноги. Так и жила потом без ног. Характер — эх! — сами можете себе вообразить. Участковый — тот даже на улице этой не показывался: боялся, знаете ли, — вдруг у нее окажется ружье?

Покончив с кабачковой икрой, Федор оглядел банку и сообщил, что оставит ее себе. Лучшие в мире кружки для чая получаются из таких вот невзрачных с виду банок, поскольку у них особое, термически закаленное стекло. Это он точно знает как художник.

— Так вы художник! — воскликнул папа, вспоминая этюдник.

— Еще бы! С головы и до пят!

С этими словами Федор встал и преспокойно пошел к себе во времянку. Но на полдороге оглянулся и сурово спросил:

— Что море? Уже купаетесь?

— Холодно, — сказал папа.

— Холодно? Ха! Ха! Ха!.. Не смешите мой аппендикс! Четыре недели назад я купался в Волге, так на ней лежал метровый лед! Я вскрывал его бензопилой «Дружба», а потом проныривал из одной полыньи в другую! — поведал художник.

Папа и мама стояли на пороге времянки, с интересом заглядывая внутрь. Обстановка во времянке была спартанская. Тумбочка, покрытая старой газетой, служила заодно и столом. На полу лежал туристический коврик. У стенки стоял этюдник. Рядом притулился рюкзачок. Вот, собственно, и все. Тетушка-снайпер и ее племянник явно не отягощали себя обладанием излишней собственностью.

— А теперь — сильвупле! Все внимание на арену! Начинаются чудеса! — радостно потирая руки, заявил Федор.

Оглянувшись на Гавриловых, он забрался с ногами на тумбочку и, сделав таинственное лицо, показал на потолок. В потолке был люк, крышка которого держалась на засове. Художник отодвинул засов, и на голову ему вместе с крышкой люка и кучей пыли обрушился велосипед «Салют». Папа Гаврилов сразу определил, что это не «Десна» или «Кама», поскольку у него в детстве был точно такой же велосипед.

— «Салют»! — воскликнул папа.

— Точ-ч-чно! — похвалил художник. — Я вижу, вы знаете толк в вечной технике! Тогда с вас, извините, насос и заплатки! Подозреваю, что обе камеры уже никуда не годятся!

Папа принес инструменты. С инструментами Федор обращался умело, а покрышку лихо разбортировал с помощью ложки и ручки десертного ножа.

— Значит, религиозные соображения все же позволяют вам держать в руках нож? — пошутил папа.

— О, я вас умоляю! Разве это нож? Это издевательство! — заявил художник, который, увлекшись, уже забыл о том, что говорил раньше. — Нож — это вот!

И он извлек из рюкзака здоровенный, тускло поблескивающий тесак. Тесак был явно самодельным, с искусно выточенной из дерева рукоятью.

— Но опять же, маэстро, это не нож! Это мачете! Я выточил его из стального плуга! Металлу износа нет! Лет через семьдесят его, конечно, поведет, то тогда я его слегка подправлю и перезаточу! Когда в прошлом году на меня напали трое, я этим мачете перерубил у них на глазах березу — и они сразу разбежались!

Со свистом размахивая мачете, Федор стал озираться, явно в поисках, чего бы перерубить. Но берез поблизости не росло, а во времянке крушить было нечего, и он с сожалением убрал тесак в рюкзак.

— Слушайте, — сказал папа, — я вас прошу: только детям это оружие не показывайте. А то у нас мальчики… и э-э… ну лучше не надо.

— Мальчики — это чудесно! — воодушевился Федор. — Мы споемся! Я выточу им алебарды, топор-клевец и варяжский меч! И арбалет мы тоже сделаем!

Мама представила себе Костю, который гоняется за Сашей с алебардой, и Сашу, который отстреливается от него из арбалета, и, покачнувшись, прислонилась к дверному косяку.

— Лучше не надо! — сказал она вежливо, но твердо. — Никаких алебард, сабель и так далее! Я ОЧЕНЬ ПРОШУ! В противном случае я просто не знаю, что с вами сделаю!

Федор опасливо посмотрел на маму и задвинул рюкзак за тумбочку:

— Вас понял, фрау! Не надо переходить на прием!.. Ну все! Я откланиваюсь! Мне пора на море пошептаться с волнами!.. Плавки взял, себя взял! Остальное пока факультативно!

С этими словами он выкатил велосипед за незапертые ворота, забрался на него и уехал. От долгого простоя «Салют» поскрипывал, но в целом вел себя бодро.

— Вечная техника! Лет через пятьдесят можно поменять ниппель, а еще лет через девяносто покрасить багажник! — сказал папа.

Мама засмеялась:

— Веселый человек этот Федор! Детям он понравится.

— Что да, то да, — ответил папа осторожно.