Книга Семи Дорог

Дмитрий Емец, 2013

Давным-давно три сильнейших темных мага создали собственный мир – Книгу Семи Дорог – и заключили в него свои эйдосы. Поселившись в новой реальности, маги получили абсолютную власть и неуязвимость. Однако, чтобы жить вечно, они должны периодически заманивать к себе семь добровольцев. Попавшие в книгу навсегда забывают прошлое и воспринимают любого встречного как врага. Именно на этот артефакт и сделал ставку Лигул. Мефодий, Дафна, Шилов, Чимоданов, Прасковья, Варвара и Мошкин – все они для главы канцелярии Мрака отыгранные карты, но если он заставит их сражаться друг с другом, то отомстит Свету за поражения. Тем временем Аида Плаховна Мамзелькина, а проще говоря Смерть, ищет преемницу. И выбор падает на бывшую валькирию – Ирку. Но вот как устроить ей ловушку?

Глава 2

Семь глиняных фигурок

Возможно, существовал момент, когда первое зло было совсем минимальным в сравнении с тем, что стало теперь. Была просто маленькая трещина, нелепая, гадкая и скверная мысль. Постепенно все поползло, расширилось, загноилось, и чем дальше, тем страшнее и омерзительнее. И так в каждом человеке, который приходит в мир. Все начинается с трещины.

Эссиорх

Серым утром, когда время душно залипло где-то между часом маньяков и часом самоубийц, по бескрайнему городу Среднего Тартара тащилась хрупкая старушонка. В пути она была давно — пропылилась и подустала. Старушка плелась по короткой улице, ведущей прямиком к резиденции Лигула, и ее ничуть не смущало, что в Среднем Тартаре эта улица считалась одной из наиболее опасных. Не всякий канцелярист согласился бы рискнуть полным эйдосов дархом, проходя по ней в одиночку.

Квартала два она прочапала без приключений. Потом из-за обвалившегося забора к ней метнулся Дядя с Червивыми Пальцами, схватил за плечо и разинул жуткий рот с обрубком языка. Старушка спокойно обернулась, деловито оглядела Дядю с головы до ног и заботливо застегнула пуговицу на его прогнившей рубашке.

— Чагой ты, милок, с утреца разманьячился? Ступай-ка, болезный, спать!

И хотя сказано это было более чем добродушно, Дядя с Червивыми Пальцами почему-то заскулил, сник и на четвереньках полез за заборчик.

Старушонка продолжила свой путь. По сторонам не смотрела — обломки Вавилонской башни заинтересовали ее не больше, чем сгоревший дворец царя инков. Лишь у ржавой торпеды с прикованными к ней скелетами в морской форме старушка ненадолго остановилась и сказала: «Эге!» От времени они почти осыпались, но некоторые еще слабо шевелились.

Ей смутно припомнилось, что этой торпедой был протаранен транспорт, перевозящий через Ла-Манш две тысячи детей. Той ночью у нее было много работы. Транспорт тонул медленно, всего в километре от берега, но ночь была бурной, зимнее море штормило, и спасательные суда так и не сумели подойти.

Подобрав юбку, старушонка осторожно перебралась через торпеду и вскоре благополучно достигла резиденции Лигула. Молчаливый страж, широкие ножны которого вмещали сразу два клинка, распахнул перед ней двери. Жалуясь и охая, старушка захромала мимо длинного стола. Канцеляристы скрипели перьями, притворяясь, что не замечают ее. Гостье это не понравилось. Она остановилась и будто в поисках платка сунула руку в карман. Через секунду оттуда выпал брусок и, точно живой, резво побежал под стол.

— Ох, бабка старая, руки дырявые! Чем же я косу буду править? Люди мереть перестанут, какая путаница в бумагах! Видно, уж вам, молодым да шустрым, придется в человеческий мир выбираться, мою работенку на себя брать! — запричитала старушка.

Канцеляристы, народец ушлый, правильно поняли намек и сразу полезли под столы искать пропажу. Лишь один, важный, толстый, попытался остаться на месте.

— А ты чего не ищешь, болезный? Расхворался? Спинка не сгибается? Чай, эйдосов много нахапал! Ну да я Лигулу скажу — он тебя полечит! — сладко пропела старушка.

Толстяк скатился под стол с такой поспешностью, что опрокинул лавку. Заставив канцеляристов вдоволь наползаться, гоняясь за шустрым бруском, старушка поманила его к себе тихим свистом, затрюхала к кабинету Лигула и, отмахнувшись от бросившегося помогать охранника, легонько царапнула дверь сухоньким пальчиком.

— Войдите, Аида Плаховна!

Мамзелькина втиснулась в кабинет. Застоявшийся воздух был затхл. Вокруг лампы вертелись мухи. Их отлавливали и ежедневно приносили из верхнего мира, поскольку в самой канцелярии они дохли быстро.

Глава мрака неподвижно сидел на краю стола спиной к двери. Мамзелькина прислонила косу к стеночке, кашлянула, обозначая свое присутствие, и подошла. Вблизи Лигул оказался не таким уж неподвижным. Его гибкие пальцы что-то быстро лепили из глины. На столе располагались шесть фигурок. Не закончив седьмой голову, Лигул поставил ее рядом с другими и, оторвав край суперобложки от нового каталога суккубов и комиссионеров, принялся чистить ногти.

Пользуясь тем, что хозяин кабинета упорно и явно с каким-то умыслом не замечал ее, Аида Плаховна взяла полистать каталог и тихонько присвистнула, столь громадные намечались изменения. Прежде мрак обходился двумя моделями: пластилиновыми человечками и состроченными (чаще всего из частей тел, но были иные варианты изготовления) суккубами. Вот уже несколько лет, как Лигул счел это упущением и регулярной выдачей эйдосов щедро финансировал новые разработки.

Страницы пестрели множеством невероятных моделей. Тут были и громадные комиссионеры-спруты, встраивающиеся в фундаменты офисных зданий и просовывающие щупальца во все его помещения через вентиляционные ходы; суккубы без тел, странствующие между трубками мобильных вместе с радиоволнами и заставляющие слышать то, чего сказано не было; простенькие безглазые, безногие комиссионеры, которые с пылью проникали в человеческие дома и вызывали ссоры между родственниками. Днем они обычно дремали, а вечерами просыпались и срабатывали в типовых ситуациях от стандартных фраз, вроде: «Я же просила отрезать колбасу, а не отжирать!», «Что в школе получил?», «Почему посуда грязная?», «Тут лежали деньги!», «А ну-ка дыхни!», «Сама это лопай!», «Ну и где ты сегодня был?» или «Намекни своей мамаше, что свою жизнь она уже прожила! Пусть теперь не лезет в нашу!» Попадались и совсем элементарные, лишенные разума модели, которых и комиссионерами сложно было назвать — просто говорящие предметы, твердящие одно и то же, как заезженная пластинка. Например, зеркало для ванной, тупо повторяющее всякий раз, как в него смотрелись: «Пожалей себя! Ты так устал!»

Вычистив ногти, Лигул свернул запачканную бумажку и забросил ее в рот одного из известнейших французских писателей, прекрасно сохранившаяся голова которого служила мусорной корзиной. Писатель с достоинством сжевал бумажку и едва заметно поморщился. Он презирал Лигула так же сильно, как раньше презирал тех, кто в него верил.

— Как добрались, Аида Плаховна? Без приключений? — приветливо спросил Лигул.

Мамзелькина порылась в памяти, припомнила несколько дорожных стычек, однако приключений не обнаружила. Не считать же за них два-три трупа, оставленных по дороге в разных местах Среднего Тартара. Умненькие глазки гостьи уже дважды вспархивали: один раз на Лигула, другой — на вылепленные фигурки.

— Ну и славно. А здоровье ваше как? — спросил он еще приветливее.

Старушка дежурно пригорюнилась и охотно начала перечислять болячки. Лигул терпеливо слушал ее минуты две, пока не разобрался, что ему зачитывают «Самолечебник», изданный в Варшаве незадолго до наполеоновских войн. Именно тогда занятая Мамзелькина в последний раз интересовалась своим здоровьем.

— Как-то многовато, Аида Плаховна! И удар у вас, и грудная жаба, и воспаление селезенок, и бубонная чума! А ветрянка так вообще детская болезнь, — сказал он с сомнением.

— Ну не скажи, милай, не скажи! Ты тока пупырушки! Пупырушки посмотри! — обиделась она и, засучив рукав, стала совать Лигулу под нос свое сухонькое запястье.

К величайшему огорчению старушонки, глава мрака «пупырушки» смотреть отказался. Он вежливо отодвинул тщедушную ручку и согласился считать Аиду Плаховну насквозь больной. Потом, будто вскользь, спросил у Мамзелькиной, что та думает о Пуфсе. Довольна ли им и вообще, как, по ее мнению, протекает его трудовая деятельность. Старушка зацокала язычком и вслух подумала о Пуфсе, что он дурак и не стоит шлепка глины на каблуке сапога Ареюшки.

Напоминание об Арее было Лигулу неприятно, о чем отважная Аидушка не могла не догадываться. Владыка поморщился и сухо заметил, что Пуфс, возможно, и не хватает звезд с небес, но показатели отдела выросли на девятнадцать процентов только за два первых квартала. Арей же хоть и рубил комиссионеров в капусту, да только чаще ограничивался тем, что плющил им носы. Пуфса же эта мелкая дрянь боится до дрожи и трижды подумает, прежде чем зажилить лишний эйдос.

— Время героев-одиночек миновало, Аида Плаховна! Мы сильны структурой и дисциплиной. Может, хватит отсебятины? — спросил Лигул напоследок.

— Это не отсебятина, а отменятина, — буркнула Мамзелькина себе под нос. Хоть она и не боялась главу мрака, но все же признавала его власть над собой.

Новый секретарь Лигула, серый и бесцветный, как пепельная тень на грязной стене, возник с подносом, поставил на стол вазочку с вареньем и два стакана в тяжелых железнодорожных подстаканниках. Один — с видом на вокзал города Орла, другой был украшен виноградными гроздьями.

Освободив поднос, секретарь вскинул на хозяина красные глазки, убедился, что новых приказов нет, и исчез за шторой, в незаметном закутке. Там он завозился и, показывая, что ушел, едва слышно чавкнул внутренней дверью. Сам же опустился на маленький стульчик и, глазом припав к дыре в шторе, стал смотреть и слушать.

Он увидел, как Мамзелькина заглянула в стакан и недоверчиво опустила в него костяной палец.

— Что же это такое будет? Не чай ли? — спросила она.

— Чай, Аида Плаховна!

Носик старушки выцвел от разочарования.

— Нам это индийское чудо без надобности. Разве что водочки долить. Водка — продухт универсальный. Хоть в суп добавь — вреда не будет, одне витамены!

Лигул поморщился и двумя пальцами бережно выудил из вазочки с вареньем муху, которая слабо шевелилась. Глава мрака опустил ее на полировку. Муха быстро побежала, волоча отяжелевшее брюшко, оставлявшее за собой липкий след.

Проводив ее до края стола, Лигул поманил к себе Аиду Плаховну. Старушка придвинулась, почти касаясь лба хозяина своей черепушкой. Говорили тихо. Как секретарь ни напрягал слух, до него доносились лишь обрывки.

Первую часть разговора он вообще пропустил, ухватил только часть второй, да и то урывками.

— Началось все с рядовой стычки… оказались вдвоем в одном месте… убиты оба… потом еще двое и сразу трое… никакой возможности закончить битву… очень удачно, что свет до сих пор не… — Лигул закончил шептать и отодвинулся от Аиды Плаховны.

— Та самая? — удивленно и одновременно укоризненно переспросила Мамзелькина. — Точно он? Ишь ты! А при мне-то и не заикался! Хитер был Ареюшко!

Быстрым птичьим взглядом старушонка посмотрела на фигурки. Вылеплены они были с большим искусством, но зло и карикатурно. Казалось, тот, кто лепил, видел в человеке только скверное, низкое и дурное, а остальное либо совсем от него укрывалось, либо было глубоко неинтересно.

— Ну как? Вы кого-то узнали? — спросил Лигул.

— Ох, милок, слепа я стала…

— Аида Плаховна!

Старушонка еще чуток поохала, после чего неохотно согласилась, что кое-что ее глаза еще различают.

— Шилов. Прасковья. Мефодий. Варвара. Чимоданов. Мошкин… Мошкин-то едва не рыдает, а Меф на барана похож! Самая суть схвачена!

Лигул не без удовольствия хмыкнул.

— Мне нужна ваша помощь.

Мамзелькина тронула пальцем прогнивший носик.

— Ой, я вас умоляю! А как же ваш распрекрасный Пуфс? — ехидно спросила она.

— Он хорош на своем месте. Тут нужен кто-то поумнее, — спокойно отозвался глава.

Старушка не стала оспаривать, что она сообразительнее Пуфса, но и на лесть не поддалась.

— В мои обязанности это не входит! Что я с этого буду иметь? — недоверчиво прошамкала она.

Лигул сердито задвигал бровками, укоризненно зашевелил пальчиками, однако на Мамзелькину вся эта двигательная гимнастика не произвела ни малейшего впечатления. Поняв это, глава мрака перестал утомлять себя напрасными телодвижениями.

— Ну и что вы хотите? Эйдосов? — устало спросил он.

— К чему они мне? Я хочу пусть не отставку… пусть помощницу, но уже на веки вечные!

— Невозможно. Ваша коса никого другого не признает.

— Признает! — быстро сказала Мамзелькина. — Всего одну в мире, но признает! Смерть не может быть стражем мрака, в стартовый момент жизни она должна быть романтична, нежна и чиста сердцем!

Умирая от любопытства, секретарь подался вперед и качнул ухом занавеску, однако имя так и не было произнесено. Лигул знал его и так.

— А… бывшая одиночка? Девчонка слишком добренькая, со всякими такими представлениями!.. — сказал Лигул, выражая «всякие такие представления» быстрой, но необыкновенно точной гримасой. — Она согласится выкашивать только маньяков, да и то не раньше, чем те соберутся взорвать вселенную! И в самую последнюю секунду примчится дурочка с косой! Рыдания в зрительском зале. Знаю я этих добреньких! Прежде чем распустить руки, они долго притворяются, что им не хочется этого делать!

Мамзелькина резко выпрямилась — зачехленная коса, прислоненная к стене, прыгнула к ней в руки. Глава мрака с тревогой покосился на шевелящийся брезент и вцепился ручкой в цепь своего дарха.

— Я тоже не всегда была такой! Про меня говорили, что я прекрасна как рассвет! Утром я ходила в поле, опускалась на колени и целовала цветы! В меня влюблялись, моего внимания искали, из-за меня дрались на дуэли! — сказала Аидушка с какой-то особенной интонацией, точно в высохших песках опять потекла река.

Вспомнив, что было время, когда он горбился только из-за крыльев, Лигул оглянулся через плечо на свою искривленную спину.

— А… ну да! Дуэль! — сказал он кисло. — Смутно припоминаю что-то такое. Один был юный друг Хоорса, а… вот кто же был другой? Неужто сам?..

— Не надо! — сжимая руки, прошептала Мамзелькина. — Это все в прошлом и никогда не вернется! С каждой новой смертью коса делает меня омерзительнее. Я гнию заживо! Пусть уродливой станет другая!

— Не потянет, — с сомнением повторил собеседник.

Аида Плаховна издала странный, похожий на всхлип звук и, отвернувшись, прислонила косу к стене. Увидев это, глава мрака с облегчением разжал пальчики и выпустил сосульку дарха.

— Привыкнет, — глухо отозвалась старушка, теряя простонародный говорок. — Своего первого старика я не могла решиться убить несколько часов, хотя он был похож на мощи и молил о смерти. Подойду и отойду. Подойду и отойду! А через неделю преспокойно косила младенцев. А вот злодеи мне почти не попадались. Среди людей их вообще нет. Даже Гитлер, в сущности, был просто воспаленный фантазиями несчастный дурак. Своего зла в нем не было ни капли.

Послышался треск. По потолку кабинета пробежала трещина. Лигул и Мамзелькина разом вскинули головы. Глава мрака побледнел, запрыгал губами, но трещина перестала расползаться и остановилась. Он вытер ладонью взмокший лоб.

— Ну-ну, Аида Плаховна, вы злоупотребляете своей незаменимостью! — с сухонькой ухмылочкой произнес он. — Брякни вы такое на земле, мне в тот же день принесли бы донос. А здесь — так и быть! Мой кабинет — территория свободных мнений.

— Вот и хорошо. Значит, договорились? Я помогаю вам с тем наследством, что оставил Арей, и с теми… э-э… фигурками, и за это получаю помощницу! Будем работать вместе, — быстро сказала старушка.

— Одной косой? — уточнил глава мрака. — Одна косит, другая в рюкзак складывает?

Глазки Мамзелькиной полыхнули.

— Нет. Мою косу можно продублировать! Есть в мире копье, которое сможет стать второй косой смерти, если изменит свою сущность!

— Какое?

— Новой валькирии каменного копья!

— Это взамен Таамаг? Разве ее уже выбрали? — хмурясь, спросил Лигул.

— Нет. Но это вопрос считаных дней! Так уж случилось, что я нашла ее немного раньше Фулоны. Но и она скоро найдет. Тут, главное, исхитриться и получить его прежде валькирии, — сказала Мамзелькина.

Лигул хмыкнул, дразня пальцем раскормленный дарх — мечту любого стража мрака со всех уголков Тартара.

— Ну хорошо! Если так, я не прочь. Мне самому будет забавно, если у вас появится… гм… помощница! Какой удар свету!.. Пожалуй, я даже помогу, — сказал он, растягивая слова.

— Как?

— Через пажа. Если не ошибаюсь, его сердце получено у мрака? — спросил глава канцелярии.

Мамзелькина вскинула черепушку. Взгляды собеседников на мгновение встретились, точно передавая из рук в руки какую-то мысль, и сразу разбежались. Старушонка смиренно опустила глазки в пол, а Лигул, напротив, горделиво возвел их к потолку, но споткнулся о трещину и тревожно поморщился.

Довольно долго они молчали, только секретарь пыхтел за шторкой. Наконец Аида Плаховна протянула воробьиную ручку и деловито загребла седьмую фигурку, с недолепленным и потому неузнаваемым лицом.

— Ну хорошо… Шестерых я знаю. А кто седьмой счастливец?

— Почему как счастливец, так сразу в мужском роде? Ай-ай-ай, Аида Плаховна! А как же девушки? Им нельзя быть счастливыми? — невинным голоском поправил Лигул.

— Это девушка?

— Я не назвал бы ее взрослой женщиной. Хотя во времена пирамид она уже играла на флейте, — еще елейнее уточнил канцелярский божок.

Глазки Мамзелькиной вспыхнули.

— На флейте? Так вы о…? Но она же в…!

Произнести слово «Эдем» Аида Плаховна не решилась и лишь перепорхнула глазками на потолок, будто та, чье имя так и не прозвучало, летала где-то среди мух.

— Да, именно там. Но уверен, Троил вернет ее.

— С какой радости? Не по нашей же просьбе?

— При чем тут просьбы? Троил идеалист, а они предсказуемы. У мрака всегда в запасе два поступка: помочь или не помочь, убить или не убить, вмешаться или не вмешаться, а у света только один.

Лигул спустился со стола, коленями встал на стул и принялся расставлять глиняные фигурки, сгибая им руки и ноги и придавая различные положения. Деревянным, из зубочистки сделанным копьем в руке у новой валькирии он поразил в живот Чимоданова, заставив орудие выглянуть у него из спины. Однако и фигурка Петруччо не осталась в долгу. Топором, зажатым в руке у Чимоданова, Лигул расколол затылок Прасковье и тотчас заставил фигурку Шилова напасть на валькирию, захлестнув ее шею сделанным из нитки кнутом.

Аида Плаховна с интересом наблюдала за этой глиняной войной.

— Разумеется, это не куклы вуду! Не стану ручаться, что битва будет протекать так, как я ее изобразил, — с сожалением сказал Лигул. — Возможно, Шилов прикончит всех или будет убит первым. Или Прасковья испепелит Чимоданова прежде, чем тот вообще вспомнит, что у него есть топор… Для нас это не имеет значения! Главное, что в этом сражении Мефодий и эта седьмая, с флейтой, против воли окажутся по разные стороны баррикад.

— Что-о? — Мамзелькина вытянула шейку.

— Самый приятный момент! Такое сражение едва ли сможет завершиться бескровно, и Меф в нем выступит против Дафны! Человек впервые в истории убьет того, кто охранял его все эти годы! Какой символ! — Лигул взял из рук у Аиды Плаховны недолепленную фигурку и сильным щелчком пальца сбил с нее голову.