Книга Семи Дорог

Дмитрий Емец, 2013

Давным-давно три сильнейших темных мага создали собственный мир – Книгу Семи Дорог – и заключили в него свои эйдосы. Поселившись в новой реальности, маги получили абсолютную власть и неуязвимость. Однако, чтобы жить вечно, они должны периодически заманивать к себе семь добровольцев. Попавшие в книгу навсегда забывают прошлое и воспринимают любого встречного как врага. Именно на этот артефакт и сделал ставку Лигул. Мефодий, Дафна, Шилов, Чимоданов, Прасковья, Варвара и Мошкин – все они для главы канцелярии Мрака отыгранные карты, но если он заставит их сражаться друг с другом, то отомстит Свету за поражения. Тем временем Аида Плаховна Мамзелькина, а проще говоря Смерть, ищет преемницу. И выбор падает на бывшую валькирию – Ирку. Но вот как устроить ей ловушку?

Глава 5

«Колошмякай его!»

Прошлого не существует. Потому что если прошлое существует, то Лигул до сих пор светлый страж, а гнилое яблоко до сих пор свежее.

Эссиорх

Всю ночь шел дождь, но утро было солнечным, суетливым. Все неслось куда-то, бежало, нервничало. Земля торопилась вертеться, птицы — лететь, листья — опадать, а сотни школ, институтов, фирм и контор спешили поглотить своих добровольных узников и снять сливки с их утренних сил.

Мефодий вышел из общежития озеленителей и, оказывая деятельное сопротивление духу всеобщей бегательности, неторопливо пошел по парку, засаженному молодыми каштанами. На первую пару он не торопился — договорился со старостой, что его отметят. Практика показывала, что знания на первых парах все равно не приобретаются, а дневной настрой теряется.

На теплом капоте грузовичка дремала знакомая собака.

— Привет животным! — приветствовал ее Меф.

Собака открыла глаза — лаять было лень. Вместо этого она болтанула хвостом, ударив по стеклу машины. Буслаев запустил в нее найденным на асфальте суставом куриной ноги и обменял свою отколотозубую улыбку на ее зевок.

Из-под скамейки торчали босые ноги. Щегольские итальянские туфли стояли тут же, привязанные шнурком к большому пальцу, чтобы их не утащили.

Мефодий остановился. Единственное, к чему Шилов до сих пор не привык — это спать в постели. Она казалась ему слишком безопасной, а ничему внешне безопасному Виктор не доверял. Он ночевал то в пустых трубах, то в болтавшемся на дремлющем строительном кране железном корыте, где достаточно было неудачно повернуться, чтобы улететь с высоты тринадцатого этажа. Случалось, он забирался под платформу электричек на станции «Гражданская» и ложился на огромном пенопластовом поддоне от холодильной установки. Рядом клал свой меч и откидывал с уха отросшие волосы, чтобы они, в случае чего, не мешали метать отравленные стрелки. Бездомные псы издали рычали на него, но близко не совались. Ночью электрички затихали, и задыхающиеся тепловозы, звякая сцепкой, начинали нудно толкать товарные вагоны. Шилов спал. Ему снилась огромная птица, которую он убил. Она подходила и толкала его головой, потому что не помнила обид.

Буслаев постоял немного рядом со скамейкой, а потом наклонился и осторожно дернул за привязанный к пальцу шнурок. Выпрямиться он не успел. Гибкий меч дважды обвил ему шею, а нервное острие заплясало у глаза, явно собираясь погрузиться в голову.

— Кончай дурить! Это я! — сдавленно крикнул Меф.

Босые ноги пришли в движение, из-под скамейки ужом выскользнул Шилов. Настороженно разглядывая Мефа, он обошел вокруг, не выпуская рукояти меча.

Меч захлестывал горло как удавка: то сжимался, то чуть приотпускал, позволяя Мефу втянуть воздух.

— Что ты хотел? Убить меня?

— Я… не… вооружен, — прохрипел тот, показывая пустые ладони.

Острие продолжало дрожать у его глаза.

— Ты лжешь! А в рюкзаке?

Там был катар. Меф вспомнил об этом и испугался.

— Из рюкзака я ничего не… доставал! Ты меня задушишь, идиот!

— Ты потрогал мою ногу, — сквозь зубы сказал Шилов, явно ища, за что его прикончить.

— Не ногу, а шнурок!

Нос уточкой шмыгнул. Верхняя его часть, смятая некогда сильным ударом, побелела, нижняя покраснела. Юноша из Тартара размышлял.

— Это был мой шнурок! Ты хотел взять мои туфли!

— Зачем они мне?

— Это были мои туфли! И моя нога! И ты прервал мой сон!

Буслаев уже жалел, что связался с ним. Логика у Виктора была железная. И выход из всех ситуаций был универсальный, вписывающийся в схему «мертвые не потеют».

Спасение пришло с неожиданной стороны.

— Витя! Это же папоцка! Папоцка! Это же Витя! — заорал кто-то басом.

От общежития к ним огромными скачками несся Зигя. Славный младенец, уютный маленький мир которого не вмещал ссор, особенно между людьми, которых он любил больше всего на свете. Шилов с досадой обернулся и качнул рукоятью меча. Гибкий клинок послушно соскользнул с шеи Мефа, укоротился, отвердел и убрался в ножны.

— В следующий раз я убью тебя сразу, — без угрозы предупредил Виктор.

Подбежавший Зигя обнял Буслаева, оторвал его от земли, и началась сцена «огромные сыноцки дорвались до папоцек». Несколько секунд Шилов смотрел на это, потом повернулся и молча пошел прочь, жилистый, сухой, настороженный, как волк-одиночка. Меф, наконец поставленный сыночком на травку, проводил взглядом узкую спину юноши.

«Дурандот!» — подумал он, но без раздражения. Он понимал, почему Шилов такой дерганый. Он ожидал мести Лигула за то, что не оправдал его ожиданий.

Утренняя пробка подобралась к Мефу желтым «Фордом» маршрутки. На его пыльном заднем стекле чей-то проказливый палец оставил надпись: «Если ты счастлив — посигналь!» Выполняя наказ, водителю временами принимались сигналить. Он высовывался в окно, грозил кулаком и кричал что-то сердитое, пытаясь сделать чье-то счастье чуть меньше.

Заскакивая в маршрутку, Буслаев ощутил, что у него в кармане что-то шевельнулось. Он любил жизнь и ценил движение, но не в своем кармане. Сунув для инспекции руку, парень извлек ключ — длинный, ржавый, с заново переваренной самодельной головкой. Ключами такой формы и вида отпирают дачные калитки и бани, а после прячут их под ступеньку или под лежащий в лопухах кирпич.

— Снова он! — проворчал Меф и нацепил его на палец, как кольцо.

Ключ Арея постоянно менял форму. Буслаев привык к этому и порой забавлялся, пытаясь угадать, каким он предстанет в следующий раз: большеголовым лилипутом от почтового ящика, четырехгранником поездного проводника или массивным деревянным рычагом с проточинами для отпирания египетских хлебных амбаров.

У парка рядом с «Динамо» ключ снова стал меняться и внезапно сдавил Мефу сустав. Буслаев едва успел скрутить его с пальца. Теперь в руках у него был гордый своей секретностью блестящий ключик с бороздками. Прежде чем парень успел приглядеться, по ключу пробежала волна. Он выгнулся и обвис. Снова выпрямился и снова обвис.

Буслаев озадаченно уставился на него. Раньше он никогда не обвисал и не вел себя как выброшенная на берег рыба. Рыба? Вот она — подсказка! Меф спохватился, что давно не держал ключ в воде. Видимо, тот завязан на водной магии.

Меф дернулся, готовый выскочить из маршрутки посреди дороги. Рядом кто-то пугливо вскрикнул. Молодая женщина только что закончила пить и теперь закручивала крышку маленькой бутылки с минералкой.

— Можно?.. Простите!

Округлив глаза, она наблюдала, как парень, отнявший у нее бутылку, проталкивает в горлышко что-то непонятное, полудохлое, но определенно живое.

— Это что? — спросила дама с ужасом.

Меф ответил, что это лабораторный образец пиявки, страдающей сибирской язвой, и предложил купить у метро другую бутылку, взамен этой. Женщина торопливо дернула головой, отодвигаясь от Буслаева на максимально возможное расстояние. Ключ лежал на дне, окруженный пузырьками газа, и слабо шевелился. Он и правда смахивал на пиявку. Вода в бутылке не спешила становиться синей. Меф торопливо спрятал бутылку в рюкзак.

В университет он приехал, когда вторая пара уже началась. Прежде чем бежать на нее, Мефодий поднялся на лифте к учебной части, чтобы уточнить расписание. Номер аудитории был переправлен на «семерку», жирно написанную маркером прямо поверх стекла. Он слегка удивился. Летом во время сессии «семерка» была на ремонте. Оттуда вытаскивали крепкие, заслуженной древности откидные кресла и заменяли их чем-то мутным, стулоподобным, зато с гнездами для наушников в подлокотниках.

Все же Меф решил заглянуть в «семерку». Вход был занавешен забрызганным штукатуркой полиэтиленом, край которого был приглашающе отогнут. Буслаев прислушался, и ему показалось, что он различает голоса внутри.

Меф заглянул и оказался в темном промежутке между двух дверей. Он потянулся к ручке второй двери, но тут над головой что-то промелькнуло. Он вскинул голову и успел увидеть черное шелковое покрывало с кистями, которое падало на него сверху. Буслаев рванулся, но опоздал — оно облепило его со всех сторон, прилегая, как живое. Меф споткнулся, скулой налетел на стену, упал. Катар Арея запутался в рюкзаке, который никак не удавалось сдернуть.

— Колошмякай его! Он замоцил нацего Толбоню! — запищал кто-то, и крепкая нога врезала Мефу по ребрам. Буслаев попытался огрызнуться через покрывало, но кто-то мелкий, но упорный навалился сзади на плечи и повис на шее.

— Цто тебе Толбоня сделал? Молцис? Ну и молси! — спросил он с укором, после чего боднул пленника в нос.

Буслаев зарычал от ярости.

— Тице-тице, Вацля! Кто-нибудь уцлыцыт! Давай, ребяца! — укоризненно пропищали ему, и снова пинки и удары посыпались со всех сторон.

Все, что Меф сумел — сгруппироваться под покрывалом и, прикрывая голову, при любом удачном случае пытался сорвать рюкзак. Удары были сильные, но терпимые.

— Пуцтите меня, пуцтите! Дацте я ему врезу за Толбоню! — пищал кто-то женским голосом.

— Не надо! Руки отобьец!

— Я сниму туцлю! Я его туцлей!.. У меня на туцле каблуц!

— Ай, ты не его, а меня туцлей ударила! Отберите кто-нибуц у нее туцлю!..

Нападавших, как Меф вскоре разобрался, было около восьми. Правда, били не все. Некоторые предпочитали укорять его словами. Другие, пытаясь размахнуться получше, мешали друг другу, толкались и переругивались тоненькими звонкими голосами.

Его пинали, кусали, царапали, прыгали по спине ботинками и все время поминали какого-то Толбоню. Буслаев несколько раз пытался крикнуть, что такого не знает, но его не слушали. Примерно через минуту основательно потоптанному Мефу удалось выпутать катар и длинным движением распороть покрывало.

— Безым! У него больцой ноцык! — пискнул кто-то.

— Цто она говорит? Цто говорит? — запереживал кто-то.

— Вацля говорит: у него ноцык! Он убил им Толбоню!

Последний пинок пришелся Мефу по локтю, после чего что-то маленькое и многочисленное юркнуло во тьму. Мгновение — и все стихло.

Выпутавшись из покрывала, которое, судя по запаху тлена и плесени, долго лежало в каком-то сыром и неприятном месте, Буслаев кое-как поднялся на ноги и спрятал катар. Наружная дверь скрипнула. В глаза Мефу светили фонарем. Буслаев едва сдержался, чтобы не выбить его ногой.

— Ну, кому тут неймется? Жить надоело? — спросил он с угрозой.

Фонарь опустили. Меф узнал седоусого добродушного охранника, обычно сидевшего на вахте у гардероба. Тот потоптался, посветил по углам, подергал дверь в аудиторию. Она оказалась заперта. Охранник хмыкнул.

— Что, парень, побили тебя? Из-за девчонки, небось? Все беды от баб, даже которые не из-за баб! — сочувственно сказал он.

— Не из-за девчонки, — Меф потрогал переносицу. Надо же: вот он, закон справедливого эха! Вчера врезал по носу Багрову, а сегодня получил сам.

— Кто побил-то?

Буслаев ощупал языком, целы ли зубы.

— Гномики!

Ответ охраннику неожиданно понравился.

— Правильно, брат! Своих сдавать последнее дело! Сегодня они тебя отметелили — завтра ты их. Правильно понимаю? Давай так! На занятия сегодня не суйся. Мухой слетай в туалет и приведи себя в порядок, а я пока снаружи покараулю. Если кто сунется — скажу: трубу меняют!

Оценив простую надежность плана, Буслаев благодарно кивнул и, прихрамывая, «мухой полетел» в туалет. Зеркало показало Мефу, что он похож на пообедавшего вампира. Подбородок, губы и даже зубы были в крови, однако, смыв ее и прополоскав рот, он убедился, что лицо пострадало мало. Синяк под левым глазом, похоже, ограничится легкой припухлостью. Нос не сломан, только ушиблен — он вовремя прикрыл лицо. Правда, подбородок побаливал от удара ботинком через руку и боль отдавалась в висках, но это мелочи. Мефу в жизни перепадало и сильнее.

— Погано выглядишь! Никто тебя не любит, никто не приголубит! Иди себе в лесочек, накройся лопушком! — пакостно сообщил кто-то.

Буслаев вскинул голову. На стене левее зеркала несколькими штрихами был нарисован противный гнутый человечек. Его стирали, закрашивали, но он все равно упорно появлялся. Меф узнал его — это был суккуб одной из простейших моделей. Полномочий забирать эйдосы у него нет. Не тот уровень. Его задача говорить каждому смотрящемуся в зеркало, что он урод и никому не нужен.

Меф брызнул в него водой, от которой туалетный человечек легко увернулся. На двухмерном пространстве стены он перемещался легко и ловко.

— Разговор есть! Тебе велят кое-что вернуть! Оно принадлежит мраку!

Буслаев нахмурился.

— Что вернуть? Силы?

Туалетный человечек скривил похожий на скобку рот.

— Другое! — лаконично ответил он.

— Кто конкретно велит?

Тот с многозначительной угрозой ткнул пальцем вниз, на кафель под раковиной.

— Мне ничего не передавали! Я ничего не брал! — заявил Меф.

Собеседник не ожидал иного ответа.

— Верни! — повторил он. — Хуже будет!

Меф с трудом сдержался, чтобы не врезать по стене кулаком. Он знал, что ничего не сможет сделать суккубу. Даже если разнесет туалет, тот будет приплясывать где-нибудь на потолке.

— А если не верну?

Тот провел большим пальцем по шее и высунул язык. Человека с перерезанным горлом он изображал ну очень убедительно.