Мент правильный

Дмитрий Дашко, 2021

НЭП, новая экономическая политика, породила не только зажиточных коммерсантов, но и большое количество преступников. Вымогатели, грабители, воры всех мастей вооружены до зубов – только что закончилась Гражданская война и деклассированный элемент ещё живёт по её законам. Когда майор российской полиции Георгий Победин оказался в 1922 году, ему пришлось вспомнить опыт «лихих девяностых». «Ревущие двадцатые» не стали для матёрого опера нерешаемой задачей. Если ты по жизни мент и специально обучен продвинутым методам криминалистики, уголовный розыск будет только рад новому сотруднику. Тем более работы в розыске не продохнуть: и уголовники житья не дают, да и никогда не знаешь, кто находится рядом – человек с ярким прошлым, наследие старого режима или оборотень под личиной сотрудника угро…

Глава 3

Не обращая на меня внимания, он начал выкладывать на прикроватную тумбочку гостинцы.

— Извини, я на скорую руку собирался. Хватал, что под руку попалось. Тут тебе сала немного, ситного у нэпманов в лавке купил… Свежий хлеб — недавно из печи. А вот табачку, прости, не раздобыл. Зато вот — махорочка есть, — похвастался он.

— Зачем? — не понял я.

— Странный вопрос — зачем махорка? Чтобы курить, — пожал плечами парень.

Махорку мне довелось попробовать в конце восьмидесятых, когда внезапно табачные изделия и мужские носки стали предметом страшного дефицита. Порой доходило до того, что солидные мужики подбирали бычки на улице — и я не шучу.

Те, кто довёл тогда страну до ручки, вполне заслуживали пули в лоб. И это тоже совсем не шутка.

— За хлеб и сало огромное спасибо! А вот махорки не надо, — твёрдо объявил я.

— А что такое? Уж извини, папиросы американские не по карману, — голос парня дрогнул. — До получки далеко.

И мне вдруг стало глубоко противно за то, что я ненароком задел его чувства. Он ведь искренне рад встрече со мной. Почему — другое дело, это я выясню потом. Ну, а я веду себя как сволочь какая-то. Блин, аж тошно.

Не по-людски это, не по-людски. Чувствую себя последней скотиной.

Надо как-то выруливать из ситуации.

— Курить завязываю, — примирительным тоном сказал я. — Доктор запретил. Говорит, вредная штука — табак. Капля никотина убивает лошадь.

— Ясно. — Парня мои слова успокоили.

Не из обидчивых, и это вызывало к нему искреннюю симпатию.

Он улыбнулся и щёлкнул указательным пальцем по горлу.

— Ну, а с этим делом как? Не запретили?

— Нет.

— Так это же здорово! Надо бы обмыть твоё чудесное выздоровление. Правда, пока нечем, но завтра что-нибудь придумаем. Да, мужики тебе приветы передают. Рады за тебя — слов нет.

— Спасибо! Ты им тоже от меня приветы передавай! Пусть держатся! — и ведь не знаю пока, о ком речь, но говорю вполне искренне. — Обязательно! — пообещал парень.

Я набрал в грудь побольше воздуха, выдохнул и осторожно заговорил, надеясь, что после сказанного не стану выглядеть в его глазах идиотом:

— Слушай, ты извини, пожалуйста, но у меня с памятью что-то не того… Наверное, эта самая — амнезия. Что-то помню, что-то не помню7.

— А, ну это бывает, — кивнул он. — Я сам после контузии таким макаром мучился. Ничего страшного, потом в норму придёт.

— Хотелось бы…

— Да всё путём будет!

— Не сомневаюсь. Но на это время понадобится… ну ты сам по себе знаешь. И вот какая закавыка — уж больно избирательно как-то память работает. Например, что меня зовут Георгием помню, а вот как тебя — прости, но забыл.

Он посерьёзнел, подобрался и протянул мне руку.

— Тогда давай снова знакомиться. Михаил Баштанов — твой друг и по совместительству агент второго разряда губрозыска.

— Чего? — недоумённо замигал я.

Признаюсь, слова Михаила загнали меня в тупик. Предположим, что такое губрозыск — понять можно, но что это за агенты, да ещё с разрядами? И ведь не шутит же он, вполне серьёзно говорит, пусть и с лёгкой иронией.

Может, и впрямь память отшибло?

— Коллега твой, — пояснил он. — Мы с тобой вместе в губрозыске работаем аж с двадцатого года.

— Две тысячи двадцатого?

Он задумчиво почесал макушку.

— Ну ты хватил, брат! Одна тыща девятьсот двадцатого.

— Понятно, — протянул я, хотя в действительности не понял ровным счётом ничего. — С одна тысяча девятьсот двадцатого года, значит… Ну, а сейчас год какой?

— Так двадцать второй, — рот Михаила расплылся в широкой улыбке. — Причём, заметь — одна тысяча девятьсот двадцать второй.

— Это само собой, — не стал спорить я.

От услышанного голова просто шла кругом. Я просто не соображал, что со мной происходит и что вообще нужно делать в подобных случаях.

С ума сошёл? Вряд ли. Для психа я чересчур ясно и логично соображаю.

Ну и на программу «Розыгрыш» происходившее точно не походило. Да и кто я такой, чтобы так надо мной подшучивать? Обычный опер, каких пруд пруди.

И стоило мне только вспомнить о своей работе, как в мозгах что-то щёлкнуло. Пропала растерянность, пришла знакомая по службе злость — врёшь, не сомнёшь! И уверенность в собственных силах. Опера никогда не сдаются!

Хрен знает, что со мной приключилось, но мент — на то и мент, чтобы из любой ситуации, даже той, что описывают фразой «полная задница», выйти победителем. А иначе грош мне цена в базарный день.

Одно жалко: как там дочка, как ребята из отдела? Уж не знаю, доведётся ли свидеться с ними. Скорее всего — нет, по вполне понятным причинам.

Вряд ли доживу до двадцать первого века, учитывая то, что ждёт страну впереди. Одна Великая Отечественная чего стоит… Сколько людей погибнет, не узнав, что такое сладкое слово «победа»!

Но до войны ещё двадцать лет, и вряд ли мои познания о промежуточных патронах и командирских башенках на танках принесут пользу здесь и сейчас. Да и кто станет меня слушать?

Нет, я опер и если могу чем-то оказаться полезным стране, в которой когда-то родился, то только полученными за время службы навыками.

Михаил сказал, что я тоже работаю в угрозыске, то бишь по прямой профессии. Пора узнать детали.

— Слушай, Миша, ты — агент второго разряда, а я — кто? — закинул удочку я.

— Ты? Ну ты же у нас грамотный, потому делопроизводителем служишь, — огорошил меня Михаил.

Твою дивизию! Вот удар — так удар! Неужели я долбаная канцелярская крыса?

Но тут Миша хмыкнул, и я понял, что меня банальным образом разводят.

— Успокойся, Жора. Ты тоже агент и, представь себе, тоже второго разряда, — успокоил он.

Фух… прямо от сердца отлегло.

Ну не лежит у меня душа к перебиранию и складированию бумажек… Тут уж ничего не попишешь. Такой вот у меня характер. Лучше под пулю, чем рапорта строчить. Хотя тут я малость передёргиваю. Писанины в органах всегда хватает. Иной раз шутят, что главное оружие опера — это его ручка. И, в общем-то, это не так уж далеко от истины.

Мне в первый раз пришлось применять огнестрельное оружие в командировке в Чечню, до этого как-то обходилось. Там же, кстати, и рану схлопотал, когда в спину прилетел осколок от шальной мины.

Миша оценил мою задумчивость по-своему, решил, что я устал и быстро засобирался, пообещав, что завтра заскочит, причём не один, а с ребятами из Угро.

И как мне на душе стало хорошо после его слов, как тепло… Наверное, так всего было один раз в прошлой жизни, когда узнал, что Дашка родилась. Я тогда неделю как сам не свой от счастья ходил. Готов был расцеловать каждого встречного-поперечного.

Тут кто-то окликнул меня. Я скосил глаза и понял, что моей особой интересуется сосед — бородатый мужичок с хитрым взглядом и окладистой бородкой.

— Зря, мил человек, от махорочки-то отказался. Не тебе, так другим бы сгодилась, — пожурил он.

Я пожал плечами. Зря, не зря — это уж моё дело.

— Может, хоть сальцем поделишься? — как-то по-детски заканючил бородач. — А то здесь такая кормёжка, что не знаешь, от чего попервей ноги протянешь: от хвори или с голодухи.

Поскольку у меня было умиротворённое настроение, я охотно поделился с мужичкой салом, даже позволил тому отрезать кусочек от буханки.

После того, как сосед, чавкая и отрыгивая, покончил с угощением, я приступил к нему с вопросами, надеясь выведать из него как можно больше информации о себе нынешнем и о текущей обстановке.

Начну с главного, то бишь с себя — в госпитале я находился уже несколько дней, причём в бессознательном состоянии. По всему выходило, что меня порядком помяли в какой-то стычке — чем-то серьёзным так приложили по голове, что доктора вообще сомневались, смогу ли прийти в себя.

Но… не знаю, что произошло. Чудо, божественное вмешательство или какой-то технический фокус… В общем, я вдруг оказался в оболочке двадцатилетнего парня, сотрудника уголовного розыска, которого по странной случайности, а может, и не случайности, как и меня, звали Георгием. Так же совпадало и отчество. Но вот фамилия была не Победин, а Быстров. То есть теперь я Георгий Олегович Быстров, почти ровесник двадцатого века, ибо был рождён в тысяча девятьсот втором году.

Успел, что называется, побывать на «колчаковских фронтах», пусть и был в сущности сопливым юнцом. Хотя во время войны взрослеют рано. И Георгий Быстров дорос до командира взвода в овеянной легендами Конармии Будённого (удивительно, как много, оказывается, вызнал обо мне любопытный сосед).

Потом… потом уголовный розыск, мобилизация на борьбу с поднявшим голову бандитизмом. Господи боже мой, как мне всё это знакомо!

Что касается всего остального, то — если быть кратким — на дворе сейчас НЭП (новая экономическая политика), которая была объявлена советским правительством в прошлом году.

Во многом загадочная и необычная эпоха, выламывающаяся за рамки стереотипов об СССР — стране победившего социализма. Увы, мои личные знания на сей счёт ограничивались теми скудными крохами, что отложились в памяти после просмотра фильмов и чтения художественной литературы.

Я знал, что многие вчерашние революционеры восприняли НЭП в штыки. Знал, что появилось целое сословие так называемых «нэпачей» или более привычных моему уху нэпманов.

И опять же многим это придётся не по нраву, ибо в нэпманах видели «контру», представителей того класса, с которым воевали ещё буквально вчера, и вопрос «за что кровь проливали?» отнюдь не был для многих красноармейцев риторическим.

Потом начнутся индустриализация и коллективизация, гайки закрутят. Нэпманы исчезнут как утренний туман.

В конце восьмидесятых их назовут по-другому: кооператорами. Потом это будут бизнесмены и предприниматели.

Имею ли я что-то против них? Разумеется, нет.

Влечёт ли меня революционная романтика? Тоже нет. Слишком хорошо врезались в подкорку слова о тех, кто пожинает плоды революции.

Что из этого следует? Да только то, что я должен находиться где-то посередине.

Ну а там как дело пойдёт. Может, сгину в бешеной пучине событий, которыми живёт молодая республика, а может, достигну чего-то такого, чего не добился сто лет тому вперёд.

Время покажет, товарищ агент уголовного розыска второго разряда Быстров.