Трейдер

Дмитрий Герег

Большие деньги, заговоры и страсти в мире банкиров. Молодой и успешный трейдер – Антонио Моретти трудится в лондонском офисе крупнейшего американского банка и приносит своим боссам сотни миллионов в год. Однако, когда Европа сталкивается с экономическим кризисом, Антонио становится свидетелем нечестных финансовых махинаций и заговоров, которые угрожают мировой экономике. Книга содержит нецензурную брань.

Оглавление

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Трейдер предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Глава III

БЕЗДНА

Стараясь не шуметь, не включая свет, пользуясь мерцающим светом рождественской елки, Антонио проскользнул в дом. Рождественская вечеринка оставила у него неприятное ощущение незавершенности и недосказанности. Невысказанные слова и упущенные жесты стали как тяжелый невидимый мешок, который он унес с собой. Он не мог понять, почему так случилось, ведь праздник обещал быть веселым и радостным. Но, возможно, это было связано с тем, что рождественская вечеринка была моментом, когда вновь столкнулись разные миры и ожидания. Он снова видит руку Николь, её пальцы в черных локонах. Закрывает глаза и отбрасывает образ Николь пытаясь сконцентрироваться на том, что важно сейчас.

Стоя в центре комнаты, он позволяет своему взгляду блуждать. Гостиная на первом этаже обставлена с изысканной простотой. Два тафтинговых дивана из черной кожи и кресло перед окнами, также обтянутое диагональной кожей, чтобы сбалансировать преобладание перпендикулярных линий. На стене напротив входа картина голандского художника, которую Антонио Моретти всегда любил за гармонию, четкость линий, доминирующие цвета поверхностей, узоры квадратов и прямоугольников. Пит Мондриан известен своим вкладом в абстрактное искусство благодаря работам, в которых он использовал только прямые линии, три основных цвета и нейтральные оттенки черного, белого и серого. Он ввел термин «неопластицизм». На стене в доме Моретти висела Композиция в красно-желто-синем цвете тысяча девятьсот двадцать первого года. Это один из самых известных ранних неопластических шедевров Мондриана. В тишине слышится тиканье часов на каминной полке.

Воспоминания окутывают Антонио, словно плотный туман, и он оказывается в глуби своего прошлого. Всплывают картины и моменты, которые он не видел уже давно. Он видит себя молодым и полным энтузиазма, бегущим по улочкам своего родного города…

Майкл, Антонио и Камилла перед кинотеатром после премьеры блестящей комедии. Он в смокинге, она в обычном темном элегантном костюме. Он смотрит на экран. Она смотрит на него. Раджа Пандей и Конор Маккарти, их давние коллеги, в тот вечер получили награду: «лучший хедж-фонд» Лондона. Сосредоточенное выражение лица Антонио между улыбающимися лицами двух других.

Антонио и Луиджи в детстве с мячом в руке перед спорт-баром «La Botticella». Он прекрасно помнил тот день летом тысяча девятьсот семьдесят восьмого года: он запомнился ему не столько потому, что шел матч между Аргентиной и Италией, сколько потому, что он осознал, что значит «понять ценность». Был вечер, и Антонио стоял на краю площади. Футбольный мяч «Адидас Танго» под мышкой, рожок мороженого в руке. Спорт-бар был наполнен людьми, в помещении висел густой сигаретный дым. Он заметил худого темноволосого мальчика, стоящего у входа и смотрящего на экран черно-белого телевизора. Кулаки его были в карманах, плечо опиралось на дверной косяк, мальчик прокричал «гол» посреди хора ликующих голосов. Его отец тоже стоял и аплодировал, в то время как за десять тысяч километров от него Роберто Беттега вывел национальную сборную вперед против хозяев, будущих чемпионов мира. Он улыбнулся, затем снова стал смотреть на дорогу и увидел Маттео, местного хулигана, который шел по тротуару. Он швырнул резиновый мячик об асфальт, ударив по нему костяшками пальцев. Достигнув дверей бара, он поднял голову.

— Что ты делаешь? — взгляд Антонио остановился на мяче Маттео. — Давай обменяемся мячами, — предложил Антонио. Маттео сначала нахмурился, а затем согласился. Он протянул мяч, держа его в ладони. В этот момент худой мальчик оторвался от косяка и вмешался в первую в жизни Антонио Моретти сделку.

— Слишком просто, Маттео.

Затем он взял «Танго» и начал вести мяч.

— Посмотрим, кто набьет больше в воздухе.

Он говорил, пока мяч отскакивал сначала по подъему стопы, а затем по внешней стороне стопы, как будто невидимый магнит мог отменить эффекты гравитации. Открыв рот, Маттео был ошеломлен мастерством прикосновения. Он так много потерял!

— Я тебе наваляю, — пробормотал Маттео, прежде чем уйти.

— Когда захочешь, — ответил другой, блокируя мяч ногой. Затем последним ударом он взял его в руки и вернул Моретти.

— Возьми, он снова твой.

— Но я хочу мяч с линиями, похожий на другие.

— «Танго» лучше, потому что оно другое. Официальный мяч Чемпионата мира по футболу, разработанный компанией Adidas специально для этого чемпионата. Скоро все будут его покупать, и ты будешь первым, у кого он есть, — ответил он, готовый протянуть руку.

Луиджи уронил мяч на землю. Удар, мяч попал в ставни бара. Из окна бара прозвучала бранная речь. Некоторое время спустя Антонио понял, насколько ценным был совет его друга. Ценность вещей надо понимать раньше остальных. Это единственный способ победить. На фотографии рядом, сделанной в следующем году, он и Луиджи уже были неразлучны. С ними старый Сиро, увековеченный в черно-белой гавани. Затем они снова вместе, рука об руку, на поляроидном снимке 30 мая 1984 года. На шеях у них желто-красные шарфы. Поднятый кулак, два пальца растопырены, образуя букву «V» победы. Финал Кубка европейских чемпионов, дополнительное время, серия пенальти. «Ливерпуль 4 — 2 Рома». Горький вкус поражения, перекрывается восхитительной атмосферой, царящей на стадионе и моментом происходящего.

Антонио фокусируется на фотографиях, зафиксировавших воспоминания. Кусочки головоломки, которые нужно собрать или острые осколки, которыми можно порезаться. Комната погружается во тьму, и на цыпочках он поднимается по лестнице. Темнота коридора первого этажа прерывается лучом света, проникающим через приоткрытую дверь спальни. Он подходит к трещине и заглядывает внутрь. Прожектор освещает фиолетовое одеяло, на котором разложена одежда: узкие черные брюки с замшевой отделкой, черный жакет мужского покроя. Милена стоит к нему спиной, перед огромной кроватью. Ее длинные светлые волосы, стройные лодыжки, скульптурные ноги в узких брюках, пропорциональные бедра, локти, выступающие параллельно плечам. Голова наклонена вперед, и это положение подчеркивает линию спины. Он открывает дверь легким нажатием руки. Она прыгает и кружится. Затем ее большие бирюзовые глаза встречаются с голубыми глазами мужа.

— Ты напугал меня.

— Извини, я смотрел на тебя, — отвечает он, подойдя ближе. Когда он наклоняется, чтобы поцеловать ее тонкие губы, она отстраняется, отвлекаясь на настойчивость внезапной мысли. Губы Антонио касаются ее щеки.

— Новый клиент не дает мне покоя, он хочет, чтобы все было готово к завтрашнему дню. Как тебе? — жестом головы она указывает на одежду.

Антонио садится на угол кровати и рассеянно изучает композицию.

— Для кого это?

— Для Эрика, он увез новую любовницу в отпуск и ему нужно поднять себе настроение агрессивным нарядом. Он написал мне вчера.

Слова сопровождаются принужденным смехом, полным смущения.

— Как прошло, мои любимый завоевал мир? — спрашивает она с озорным блеском в глазах, как будто только что вспомнила о вечеринке.

— Просто невыносимый двухметровый техасец!

Она хмурится, затем разражается смехом.

— Кевин Лаббок?

Антонио кивает. После минуты молчания Милена продолжает говорить неопределенным тоном.

— Сегодня я услышал от Хилари, что Джей вернулся в Нью-Йорк. Ты мне ничего не сказал!

Он встает с кровати, подходит к окну и отодвигает атласную занавеску. На улице сплошной туман.

— Я бы тебе сказал, но времени не было. Прошло два дня с тех пор, как я нашел тебя уже спящей, когда вернулся. А потом мне пришлось переваривать новости.

— А кто его заменит? Хилари мне об этом не говорила, — вопрос Милены наполнен тайным ожиданием.

— Кто-то лучше него, — отвечает Антонио, не меняя выражения лица.

— Знаю ли я его?

— Очень хорошо.

Она смотрит на него, улыбается. Хилари Морган — жена Джея. Успех Джея отражался в его женщине, её пятьдесят лет спрятались за часами занятий на велотренажерах, увлажняющими кремами и небольшими косметическими операциями, длинное лицо, усыпано веснушками и увенчано каштановой челкой. Она родила ему троих детей и преданность на всю жизнь. Он всегда держал на устах нужные слова и молчал о сомнениях в верности и любви в глубине своего сердца: эта женщина была сдержанным обещанием, реальностью, которую ничто и никто не мог нарушить. Так и должно было быть. Так оно и было!

Милена, напротив, изменилась! Когда они впервые встретились, она словно сошла со страниц книг. Ее волосы, как лучи солнца, яркие и легкие, словно золото в пленительных лучах утреннего света. Глаза, сверкали живым внутренним светом, словно они хранили в себе множество загадок и тайн. В ее глазах он увидел силу, притяжение тянущее их друг к другу. Он почувствовал, что они двигаются по общему сценарию, который только начал развиваться. Это был момент, когда он понял, что эта встреча изменит его жизнь навсегда. С другой стороны, Антонио Моретти был переполнен расчетами, статистикой и вероятностями. Они оба любили вероятности. Он исследовал их с помощью цифр, Милена интуицией. Впервые он увидел ее одним весенним утром в Париже. Он сел в уютном кафе в квартале Марэ. Окружающая атмосфера вдохновляла и наполняла сердце невероятными впечатлениями. Он взял чашку кофе и, вглядываясь в улицы, заметил девушку с длинными светлыми волосами и невероятно белой кожей. Девушка была поглощена книгой, словно она уносилась в другой мир вместе с каждой страничкой. Антонио не мог оторвать взгляда от этой загадочной незнакомки. Ее присутствие казалось магическим, и он почувствовал, что это необычное утро принесет какие-то изменения в его жизнь. С каждой минутой его интерес к ней только рос. Он не мог удержаться и решил подойти.

— Что ты читаешь? — он обратился к ней на английском, как будто знал ее всегда.

Этот магический момент, когда она оторвала глаза от книги и встретилась с ним взглядом, словно время специально для них замедлилось, трепет в сердце. Он потерялся в ее глазах, в жидком тоне ее взгляда, который казался бескрайним океаном нежности и загадок. Смотреть в ее глаза было, как углубляться в бескрайние просторы души, где он нашел умиротворение и понимание. В тот момент он забыл обо всем, что было вокруг, и сосредоточился только на ней, на этой девушке, которая вдруг стала самой важной частью его дня. Девушка уставилась на него, удивленная смелостью подката. Ей потребовалось несколько секунд, чтобы изучить его внешность. Затем она молча показала обложку:

«Виктор Гюго: Собор Парижской богоматери» — сформулировал он.

«Виктор Гюго: Собор Парижской богоматери», — повторила она.

— Как ваше имя?

— Милена.

Следующие дни были незабываемыми, какими могут быть только счастливые дни в двадцать лет, когда все еще может случиться и шансы не измеряются процентами. Антонио не мог предположить, что этот отпуск изменит его будущее. Они стали видеться часто и Париж стал их. Сначала они посетили Дом-музей Виктора Гюго, затем прогулялись по Рив-Гош, где она показывала ему дома великих поэтов и самые лирические виды Сены. Они пили вина, ели пасту в крохотных бистро Сен-Жермен-де-Пре. Потом ей хотелось показать ему что-то еще: комнату с мягким светом и джазом. Они видели крутую улицу рядом с каналом Сен-Мартен, узкие улочки Бют-о-Кай, низкие дома и её любимую скамейку среди аллей Сада растений. Она прекрасно знала город, и Антонио подумал, что вместе с ней ему хотелось бы узнать что-нибудь. А еще он хотел открыть ей свой мир. Он обнял ее, а она поцеловала его в ответ. На следующее утро они снова поцеловались на платформе Лионского вокзала. Антонио не думал, что сможет сесть на поезд. Тяжесть в груди давила на него, и он не хотел нести это бремя с собой в Италию.

— Я скоро вернусь, — заставил он себя сказать твердым голосом, уже стоя одной ногой на подножке поезда.

— Антонио, — с нежностью в голосе и уверенностью Милена произнесла его имя. — Я из Карманьолы. У моего отца есть фабрика. Я изучаю языки в Милане, вернусь в Италию в сентябре, — сказала Милена, расплываясь в улыбке.

Он смотрел на нее широко раскрытыми глазами и открытым ртом. Теперь он знал правду: вскоре они встретятся снова. Затем он едва успел взять книгу, которую она ему протянула, как поезд тронулся. «Виктор Гюго: Собор Парижской богоматери», на титульном листе книги она оставила свой номер телефона. Это была девушка, которую он знал, в которую влюбился. Девушка, которая могла мечтать и одним взглядом могла заставить и его мечтать. Потом брак, дети, карьера и что-то начало скрипеть. Реальность стала более компактной, а они оба погрузились в вязкую рутину работы, деловых встреч, социальных обязательств. Антонио Моретти питал тонкую ностальгию по жизням, которых они не прожили. В конце концов ностальгия превратилась в мрачное нетерпение, пронизанное вопросами, оставшимися без ответа. Милена, напротив, адаптировалась к этому новому миру с упрямой и первоклассной решимостью. Если они обсуждали банк или новости финансов, именно она всегда проявляла непоколебимую веру в некий горизонт неопределенного прогресса и всеобщего благополучия. Все чаще они говорили друг с другом по-английски. Потом она стала говорить только о брендах, торговых марках, трендах. Пока однажды она не рассказала ему, какой будет ее новая жизнь.

Она вдохновленно рассказывала о том, как будет искать эксклюзивные предметы одежды и аксессуаров, следя за самыми актуальными модными направлениями. Ей предстояло совершать путешествия по мировым мегаполисам, исследуя магазины и бутики, чтобы находить уникальные находки для своих клиентов. И хотя это был кардинальный поворот в ее жизни, Милена оставалась верной своей первоначальной убежденности в неопределенный прогресс и благополучие. Она видела этот новый вызов как возможность не только самореализоваться, но и помогать другим людям выражать свою индивидуальность через стиль и моду. В ее словах и планах проглядывалась та же упрямая решимость, которая сопровождала ее на протяжении всей жизни.

— Если ты этого хочешь, — пробормотал Антонио, глядя в пространство за чашкой кофе.

— Это то, чего я хочу! — подтвердила она, глядя ему в лицо и ища понимания, в котором он ей отказал.

Затем она погрузилась в тонкие аспекты стиля. Милена продавала элегантность, как она часто подчеркивала. Сражаясь с желанием отступить от общего серого облика, она стремилась к непревзойденной гармонии в комбинировании одежды и уделяла внимание каждой детали.

— Видишь, достаточно сочетать пиджак от «Живанши» с брюками «Бальмен»», — пыталась она объяснить ему, ее рука указывала на манекены, которые неподвижно стояли рядом с кроватью. И он вынужден был признать, что она часто выглядела как художник перед холстом, сосредоточенный на выборе красок.

Она начала успешный бизнес с упрямой строгостью и двойной целью. Развивать страсть к стилистически безупречному стилю и жертвовать прибыль в благотворительный приют Кении. Та миссия стала ее двигателем, вдохновением, которое придавало смысл ее работе. И, хотя она могла бы приумножить свой доход, она предпочла делать добро и вносить положительное изменение в мир одновременно с развитием стиля и моды.

Однажды днем, несколькими годами ранее, гордясь одним из своих первых творений, она показала его своему сыну — Майклу. Он стоял, застыв, глядя на куртку горчичного цвета. Он начал задыхаться, а затем без всякой причины разрыдался. Он с трудом успокоился. Милена и Антонио не могли понять, что произошло, а затем Майкл все чаще указывал на платья и начинал плакать. В конце концов они договорились о визите к лучшему специалисту в городе и диагноз был немедленным.

— Научный термин «кумпунофобия», — объяснил доктор.

Муж и жена непонимающе посмотрели друг на друга.

— Это боязнь пуговиц? — уточнил Антонио.

— Причем не просто страх, а психическое расстройство, при котором у человека происходит разная реакция при виде пуговиц: от недолгого оцепенения до потери сознания. Примечательно, что многие кумпунофобы, а также окружающие их люди даже не подозревают о наличии подобного явления.

Он на мгновение остановился под изумленными взглядами родителей, а затем возобновил речь.

— Знаете чувство отвращения, которое испытываешь перед животным, раздавленным на дороге? Здесь реакция более-менее такая же. Это легкая форма, но не принуждайте ребенка. Переоденьтесь, используйте завязки или молнии. Возможно, это временное беспокойство, но не стоит его недооценивать.

Ей пришлось смириться с тем, что, работая дома, невозможно будет постоянно прятать от сына застегнутую одежду. Поэтому она решила никаких пуговиц, отныне гламурные люди будут носить только молнии и броши. А когда она просто не могла обойтись без пуговиц, она работал над этими одиночными моделями по ночам, когда Майкл спал. Теперь Антонио, после более двадцати лет совместной жизни, изучая в своем шкафу двадцать пять одинаковых темно-синих костюмов, тридцать белых рубашек, коллекцию кобальтовых галстуков и десять пар полубелых и полу черных кроссовок Nike Airs понимает, что разрыв между ним и Миленой неумолимо рос. Она стремится удивить других волшебным прикосновением, сделать людей стильными и яркими. Он всячески избегает выделиться из толпы. Её внешний вид казался ему все более вульгарным. Со временем разрыв расширялся, нарушая всякое равновесие.

— Почему бы нам не пойти куда-нибудь в Париже после Рождества?

— Ты забыл? Двадцать восьмого у нас благотворительный ужин, — отвечает Милена нейтральным голосом, не переставая обрамлять платья.

Антонио слишком хорошо понимал: еще одна благотворительная организация, основанная богатыми дамами, увлекающимися филантропией. Передозировка мирского под политкорректной маской благотворительности.

— Милена, нет! В этот раз не рассчитывай на меня. Я больше никогда не появлюсь на благотворительном ужине. Меня все время тошнит, ты понимаешь?

— По меньше ешь и не налегай на шампанское.

— Если бы дело было только в этом, — ответил он тихо и невнятно.

Антонио знал всё о благотворительности, и считал её самой хитрой уловкой дьявола. Он тысячи раз становился частью схемы и видел, как руки дьявола подписывают чеки и передают наличные в конверте. Он жил в этом мире. В огне налогового бремени, сильные люди мира сего, ищут способы уйти от его пламени. Один из тайных проходов в мир финансовых уловок омрачен — благотворительностью. Среди зыбких бумажных долларов и цифровых денег, она стоит как последний бастион человеческой доброты. И вот, маскированные меценаты в тенях подходят к двери благотворительных организаций, несущие свои богатства как жертву на алтарь добродетели. Они считают, что, переведя часть своего состояния на благотворительные счета, они смогут избежать налоговой грозы, зная, что закон о благотворительности предоставляет им прикрытие. Однако этот мракобесный путь нарушает дух закона и моральные принципы.

Налоги невидимые нити, связывающие нас с обществом, обеспечивающие его функционирование и помогающие нуждающимся. Использовать благотворительность как плащ, защищающий от этих нитей, означает предательство общества и его ценностей. Лучше бы пусть эти маскируемые меценаты обратились к легитимным средствам уменьшения налоговых обязательств. Ведь истинное богатство состоит не только в цифрах на счете, но и в чистоте души и честности перед законом. Но честность, порядочность, ведут только к бедности, кому как Антонио Моретти этой простой истины не знать, тогда к чему внутренние противоречия? Почти каждый, кто когда-либо достигал финансового успеха, в определенный момент пересекал грань моральных компромиссов. Деньги не подчиняются морали или законам; они просто представляют собой клачок бумаги, в который мы вкладываем свою веру, воздух. Воздух может быть чистым или грязным, в каждом уголке света он свой, но больше всех проницает людей западное дуновение ветерка радуя наши сердца. Антонио медленно вдыхает два, три, четыре раза. Ему хотелось бы поговорить с ней снова спустя время, подобное вечности.

— Послушай, — шепчет он.

Ему хотелось бы сказать ей, что это нехорошо, что деньги бесполезны, если они рушат семью, если отношения в семье все больше похожи на пропущенную встречу. Он хотел бы сказать ей, что они могут начать все сначала в другом месте. Он хочет положить конец беспокойным ночам, которые мучили его долгие годы. И он хотел бы сказать ей, что никогда не переставал ее любить.

— Мама, — голос дочери отвлекает его от мыслей, предав забвению его намерения.

Из прямоугольника двери выглянула пара голубых глаз, такого же цвета, как и его. Её правая рука сжимает смартфон.

— Чао, — приветствует девочку отец.

— Здравствуй, Лана.

— Мама, можно мне взять на вечер сумку «Hermеs»?

— Уже поздно. Почему ты не в постели? — спросила Милена.

Антонио предпочел промолчать, несмотря на то, что у него была возможность что-то добавить, чтобы подчеркнуть свой авторитет. Он часто был недоступен, когда нужно, и теперь он не уверен, как правильно вести себя в спорах с ней, она так быстро стала взрослой. Их связь была как старинная книга, пыльная и забытая на полке. Антонио, погружённый в работу постепенно терял нить, связывающую его с дочерью. Он видел ее редко, как яркую звезду в далеком небе, и эту звезду стало все труднее и труднее различать среди множества других. Их разговоры стали короткими и поверхностными, как заметки на полях старой книги, заполненные непонятными символами. Они перестали делиться моментами, радостями и заботами. Он узнавал о жизни дочери от жены и социальных сетей. Она в свою очередь, начала чувствовать пустоту. Ее сердце становилось всё тише и тише. Она часто задавала себе вопросы: «Почему он не может провести больше времени со мной? Неужели работа для него важнее семьи». Их связь была как потерянное сокровище, скрытое где-то в глубинах, и они оба ощущали, что что-то в ней утрачено.

— Зачем тебе сумка? — поинтересовалась Милена.

— Завтра у Кейтлин вечеринка.

Милена кладет мерку на прикроватную тумбочку и с сомнением смотрит на дочь, прежде чем исчезнуть в коридоре, ведущем к гардеробной. Внимание девушки привлекает вибрация смартфона.

— От Кейтлин? — спрашивает отец.

— Да, я еду на выходные к Кейтлин.

Милена возвращается с черной сумкой, на которой ряд перфорированных стежков образует круглую надпись, увенчанную двумя маленькими ромбами: «Hermеs Paris». Улыбка озаряет лицо Ланы.

— Спасибо!

— Лана, — обращается к ней Антонио, в то время как его дочь отворачивается. Но она его не слышит и не слушает. Лана никогда его не слушает. Она быстро выходит из комнаты, смотрит на сообщение, которое она только что получила от своей подруги.

— Почему ты не сказала мне, что она проведет выходные у Кейтлин?

Милена наклоняет голову, поджимает губы.

— Потому что тебя здесь никогда не бывает!

Он делает вид, что не слышит, и выходит в коридор, закрыв за собой дверь. Он изо всех сил старается не думать о горьком привкусе во рту и о жгущем в желудке джине. Милена, которая изобретает дизайнерскую мечту внизу для мужчины, которого она никогда не видела, но называет по имени. Он изо всех сил старается не думать о Джей и Николь вместе, о Хилари, одной, в тишине манхэттенской квартиры. Он старается больше ни о чем не думать. Но как только он ложится на кровать, слышит голос, похожий на дыхание.

— Папа?

Антонио улыбается. Эти зеленые и светлые глаза, выглядывающие из-за кровати, всегда возвращают ему щепотку радости

— Ты не спишь?

— Я не хочу спать, папа.

— В этом доме никто не спит! — говорит он после тяжелого вздоха.

— Тунцы как торпеды?

Теперь голос сына стал более решительным и полон любопытства. Он уже спустился вниз и лег на бок, подперев голову согнутым локтем.

— Да, тунец подобен торпеде, он рассекает воду со скоростью до семидесяти — девяноста километров в час.

Антонио массирует лицо. Он сжимает переносицу между большим и указательным пальцами. Закрывает веки на мгновение, затем продолжает говорить:

— Смотря какая торпеда. Например, торпеда 45—36АН была основной авиационной торпедой во Второй мировой войне. Как и торпеда 45—35АВ-А, она имела скорость хода тридцать девять узлов, дальность хода четыри км. Узел — это одна морская миля в час, если не ошибаюсь, то есть 1.8 Км в час, т. е. получается скорость упомянутой торпеды 70, 2 км/час.

— Выходит, что тунец может обогнать торпеду! — произносит Майкл, его глаза выражают неоспоримое изумление.

— Да.

— И как им не заблудиться на таких скоростях?

Он хотел бы ему ответить, что животные не теряются. Теряются только люди: в жизни, в своем выборе. А выбор порой ведет к страданиям и потери свободы.

— Благодаря GPS — навигатору.

— GPS — навигатору, а где он находится?

— Он встроенный, поэтому мы не видим его, а тунцы не теряются.

По мнению Майкла, истории никогда не должны начинаться со слов «Однажды», не было «Они жили долго и счастливо» и не было места для какого-либо конца. Антонио обнаружил, что его сын ненавидит полноту сказок, и поэтому превратил истории в диалог, в чередование вопросов и ответов, которое могло длиться несколько дней. Они посмотрели документальный фильм BBC о голубом тунце, и Майкл был очарован их элегантностью, скоростью движений и упорством, с которым они бороздили океаны каждые двенадцать месяцев находя дорогу обратно в Средиземное море. Затем он мрачнел перед сценами ловли тунца, криками рыбаков, неистовой борьбой тел животных, заостренными копьями, окрашенным в красный цвет морем. Он не знал, что рыбалка может означать столько насилия и тунец стал для него тогда символом немыслимого угнетения, битва, в которой нужно сражаться.

— А если GPS сломается, как тунцу его починить?

Антонио ищет правдоподобный ответ, но не находит его.

— Не сломается!

Свободной рукой достает из кармана брюк смартфон. Обращает внимание на значок сообщения и попытается сопротивляться. Работа есть работа. Семья — это нечто другое. Но это длится лишь мгновения. Пора открыть и прочитать. Именно Конор сообщает ему об открытии азиатских рынков и бирж. Антонио без труда представляет его в рубашке без рукавов, перед компьютером, с пивом рядом, одиночество и бессонница — это его единственные спутники. Цена, которую Конор заплатил за право обладать большим количеством бумажек. А видь кто-то печатает эти бумажки, за право на эту монополию бились столетия — столетия борьбы и развития финансовых систем.

Первый в мире частный центральный банк, был основан в Англии в 1694 году с целью финансирования войны против Франции. Эта история схожа с созданием Федеральной Резервной Системы (ФРС) в Соединенных Штатах в 1913 году, когда центральный банк был учрежден для финансирования участия США в Первой мировой войне. Однако, в отличие от американских финансистов XX века, которые использовали войны для укрепления своего господства не только внутри США, но и на мировой арене, британские финансисты начала XVIII века использовали войны в более ограниченных целях. Они видели в них способ привести британское государство к краю финансовой нестабильности и, таким образом, захватить экономическую власть в Англии. Создание Банка Англии стало первым шагом в истории, когда финансисты закрепились в высших эшелонах власти.

Начальный этап работы Банка Англии был сопровожден серьезными трудностями. Для выплаты правительственных долгов банк начал массово выпускать новые деньги, что привело к инфляции и потрясениям в денежной сфере. Банк Англии потерял свою платежеспособность из-за недостатка резервов, что сделало денежные операции хаотичными. Обмен обесцененных банкнот на серебряные монеты способствовал спекулятивным операциям. Разумеется, оборотной стороной этого механизма стали сверхприбыли финансистов. Кредитуя торговлю, они стремились к ее росту; когда же способствовавшие ему меры вели к столкновениям, они с удовольствием финансировали и войны, используя кредитование государства для расширения своего влияния на него. Со времени создания своего частного центрального банка — Банка Англии — страна приняла участие в четырех дорогостоящих войнах. Цена такой политики оказалась чрезмерной. Чтобы финансировать военные действия, правительство «по уши залезло» в долги к центральному банку. В результате внутренний долг британского правительства вырос до сто сорока млн. фунтов стерлингов, астрономической по тем временам суммы. В конечном итоге, чтобы поддерживать процентные платежи по долгам банку, правительство ухватилось за программу увеличения доходов бюджета за счет налогообложения американских колоний. Это спровоцировало рост безработицы и народного недовольства в американских колониях, что стало основной причиной Американской революции. О чем писал в своей автобиографии Бенджамин Франклин: «Колонисты бы с готовностью вытерпели небольшое повышение налогов на чай и другие вещи, если бы Банк Англии не отбирал у колоний все деньги».

Что было дальше? А дальше еще интересней! В конце XVIII века, после американской революции и Декларации независимости Соединенных Штатов, был создан первый национальный банк, американский доллар стал официальной валютой новой страны. В 19-м веке США перешли на золотой стандарт, при котором доллары были подкреплены золотом. Это создало стабильность и доверие к американской валюте, но ограниченное количество золота в обращении не позволяло правительству произвольно выпускать новые бумажные деньги, а хотелось, чтобы печатный станок работал круглосуточно. В 1913 году была учреждена Федеральная резервная система (ФРС) для управления денежной политикой США. ФРС начала выпускать доллары и контролировать денежный массу. Многие люди ошибочно считают, что ФРС — это госучреждение, их можно понять, сложно поверить в то, что частная организация смогла отнять прерогативу печатать деньги. ФРС — частная организация, состоящая из 12 федеральных банков. Их акциями владеют более мелкие финансовые институты. Продать или купить акции компании невозможно, по ним производятся фиксированные выплаты, независимо от доходности ФРС. Такая сложная схема была разработана, чтобы было невозможно определить, кто на самом деле владеет организацией.

Солнце на секунду выглянуло из серой массы тяжелых туч и снова скрылось в омуте холодного февральского неба. Матрос французского транспортного судна разочарованно посмотрел в сторону серых небоскребов Нью-Йорка и поплелся в свою каюту. Среди экипажа поговаривали, что корабль битком набит деньгами: зелеными американскими бумажками.

— Столько денег, — думал Жан, непроизвольно разводя руки в сторону. — Можно купить то платье для Мари в галерее «Лафайет», да что там, можно купить целый торговый центр и еще больше, — и руки Жана снова поползли в стороны.

А тем временем высокий мужчина зрелых лет, поправив лацкан дорого пиджака, не сумевшего скрыть военную выправку хозяина, посмотрел на собеседника, слегка улыбнулся и заговорил привычно уверенным тоном:

— Золото не меняет своей природы: оно может быть в слитках, брусках, монетах; оно не имеет национальности, оно издавна и всем миром принимается за неизменную ценность. Мы хотим обменять 1,5 миллиона долларов США на золото по курсу 35 долларов за унцию!

У собеседника на секунду переменилось лицо, он втянул воздуха, склонил голову набок, и прошипел:

— У вас будут серьезные проблемы!

— В противном случае мы выводим с территории Франции военнослужащих альянса и эвакуируем штаб-квартиры НАТО и военные базы НАТО и США!

Этот непростой разговор состоялся 4 февраля 1965 года между генералом Шарлем де Голлем и американским президентом Линдоном Джонсоном. Итогом станет 1200 тонн золота, которые французский президент увезет на родину, а также стала одной из предпосылок для отмены золотого стандарта Америкой.

В 1971 году 37-й президент Соединённых Штатов Америки — Ричард Никсон объявил об отказе от золотого стандарта, что привело к переходу к системе плавающих курсов. Это дало правительству больше гибкости в управлении денежной политикой. Основная логика была в том, что золота в мире просто недостаточно для обслуживания деловой активности, но что это означало на самом деле? Политики, экономические «эксперты» и журналисты популярных СМИ никогда не скажут вам, что кредитно-денежная политика — важнейшая проблема, стоящая перед США. Осознаете вы это или нет, но кредитно-денежная политика США оказывает прямое и существенное влияние на жизнь всех нас. После отмены золотого стандарта администрация Никсона отправилась в Саудовскую Аравию, чтобы заключить сделку, давшую ищущим выгоды американским элитам огромную власть на многие десятилетия. В результате сделки возникла система так называемого нефтедоллара. В обмен на оружие и военную поддержку саудовцы согласились продавать свою нефть исключительно за доллары. В дальнейшем эта сделка распространилась почти на все другие страны — производителей нефти. Поскольку США удалось создать чрезвычайно высокий спрос на свою бумажную валюту, они могли по желанию печатать ее тоннами. Хитроумные договоренности помогли США построить огромную империю, известную нам сегодня. Однако это дорого обошлось простым американским гражданам. Людям, живущим на Среднем Востоке, это обошлось еще дороже, потому что США пришлось свергнуть их правительства, чтобы не дать системе нефтедоллара умереть.

Когда США вливают в свою и мировую экономику деньги, они сначала проходят через американскую банковскую систему. Затем они текут к имеющим связи — людям, корпорациям и правительствам. После этого они могут наконец попасть к некоторым простым гражданам. Когда говорят об экономике «просачивающегося» богатства, имеют в виду не эту систему. Но следовало бы иметь в виду именно ее. Массовое создание новых денег неизбежно ведет к инфляции, подтачивающей стоимость ваших долларов. Ищущие выгоды элиты способны лучше с этим справиться, так как они первыми получают новые деньги. Однако простые люди наблюдают застой, а чаще снижение качества жизни. Далеко не впервые империя прибегает к таким методам. Практически любая империя обесценивает свою валюту, чтобы финансировать излишества элиты. Когда валюта сильно обесценивается, империя рушится. Один из старейших примеров — поздний период Римской империи.

До отмены золотого стандарта госдолг США составлял меньше $1 трлн. Спустя более пяти десятилетий без золотого стандарта госдолг превысил $30 трлн и в ближайшие годы будет только расти. Когда правительство тратит больше денег, чем получает в виде налоговых доходов возникает бюджетный дефицит. Для покрытия этого дефицита правительство должно занимать деньги, выпуская государственные облигации. Экономические кризисы, такие как финансовый кризис 2008 года привел к увеличению расходов правительства на стимулирование экономики и помощь банкам и корпорациям. Рост государственного долга ускорился главным образом из-за операции с нефтедолларом. Страны, включая Саудовскую Аравию и другие производители нефти, вкладывают значительную часть доходов, полученных от продажи нефти, в американские казначейские облигации (государственный долг). Поскольку спрос на американские облигации оставался высоким, Соединенные Штаты продолжали выпускать их. Благодаря этому повышенному спросу на доллары, США имеют возможность продолжать эмиссию долларов для выплаты процентов по долгу.

Золотой стандарт ограничивал возможность создания новых фиатных денег. Но эти ограничения убраны, и экономическая элита внедряет в систему новые наличные средства, которые напрямую попадают к ним, в результате чего они разрушают вашу покупательную способность. Когда процесс создания денег становится неограниченным, инфляция начинает неумолимо расти. Ваши доллары теряют покупательную способность, и вы можете купить за них меньше, чем раньше, а работать приходиться все больше и больше.

Антонио убирает в сторону смартфон. Ему интересно, что есть в жизни Конора помимо цифр и фондового рынка.

— Папа? — голос Майка возвращает его.

— А если всё-таки навигатор сломаются?

— Тунцы последуют за звездами, как старые моряки.

— А что они делают днем?

— Они плавают на поверхности воды и ориентируются по свету. А когда есть облака, они останавливаются и охотятся.

Тишина. Антонио замечает ровное дыхание сына, продолжавшего думать о серебристых телах тунца, раскинувшихся в голубом океане. Спокойствие. Синий цвет вокруг становится черным, а дыхание легким. Отец и сын наконец заснули.

Оглавление

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Трейдер предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Смотрите также

а б в г д е ё ж з и й к л м н о п р с т у ф х ц ч ш щ э ю я