Сорок третий номер…

Дмитрий Герасимов, 2010

С какого-то момента известную журналистку Киру Голоту начинают преследовать страшные, фантасмагорические события, которым она не может найти объяснения. В их городе, в кинотеатре рядом с домом Киры демонстрируется фильм со странным названием «Сорок третий номер…» Со слов очевидцев, героиня этого фильма якобы сходит с экрана и убивает реальных людей – зрителей, которые попали в кинотеатр. Главный редактор газеты, в которой работает Кира, предлагает ей провести журналистское расследование этих происшествий. Кира берется за дело. Она ещё не знает: чтобы докопаться до истины, нужно вернуться на 25 лет назад. Все началось тогда, в восьмидесятых, с истории одного смертника…

Глава четвертая

В половине одиннадцатого утра, когда Юсси Вильевич только-только закончил планерку и отпустил сотрудников по рабочим местам, дверь распахнулась, и в кабинет ворвался оперуполномоченный Виктор Кошкин.

— Что вы себе позволяете? — нахмурился Тукс.

— Это что вы себе позволяете! — Виктор швырнул на стол вчерашний номер «Петрозаводск Daily». — Здесь, я так понимаю, работают сплошные вруны и подлецы!

— Выбирайте выражения, това… молодой человек! — Редактор с достоинством выпрямился. — Вас что-то не устраивает в наших публикациях? Вы не согласны с авторами? Задеты ваши честь и достоинство? — Он вдруг вскочил из-за стола и указал на дверь: — В суд! Жалуйтесь, пишите иски! В суд! У нас правовое государство, милостивый… молодой человек!

— Какое еще достоинство? — с презрением переспросил тот. — У нас, как вы верно заметили, правовое государство. — Виктор шумно сел на стул. — Значит, назвать человека преступником, а тем более убийцей, вправе только суд. Суд, который вы только что дважды упомянули!

— Вы о ком, о Кире, что ли? — Юсси Вильевич заметно приуныл. — Согласен, переборщили немного. Завадская разошлась. Но, поймите, это, так сказать, превентивная мера. — Он вдруг перешел на почти интимный тон: — Я понимаю… Кира вам дорога… Вы с ней были, так сказать… Дружили… Но факты…

— Какие еще факты? — взревел Кошкин. — Вранье на вранье, и еще клевета…

— Вранье на вранье, и еще клевета? — переспросил Тукс и снова указал на дверь: — В суд! Только в суд!

— Вы навредили следствию — раз, — Виктор загнул палец. — Вы опорочили и оклеветали человека, с которым проработали вместе много лет, а это подлость. Два! Наконец, вы просто переврали факты — три!

— Три? — Редактор ослабил галстук и расстегнул ворот рубашки. — Теперь давайте мои пальчики посчитаем. — Он растопырил пятерню. — Кира завалила журналистское расследование — раз! Попала в гнусную, отвратительную историю — два! Бросила тень на своих товарищей и на всю газету — три! У издания упал рейтинг — четыре! Если бы я не опередил писак из других средств массовой информации, нам бы просто пришел конец — пять! — Юсси Вильевич прищурился. — Достаточно? Это я еще не вспоминаю про ее былые «заслуги»! Про остров Хойту, например, и про убытки, которые мы понесли после выхода той публикации.

Виктор поднялся из-за стола.

— Я не знаю, будет ли на вас подавать в суд Кира, — это было бы хорошо, потому что она выиграет дело! — а я лично буду жаловаться своему руководству и в прокуратуру. Вы одним росчерком пера свели на нет всю работу следствия! — Он направился к двери.

Тукс бросился за ним.

— Очень странно это слышать, това… молодой человек! Вы же сами меня просили потопить Киру…

Виктор остановился как вкопанный.

— Я?!

— Ну, не вы, — редактор пожал плечами. — Из вашего ведомства.

Кошкин незамедлительно вернулся на место.

— Вот с этого момента — поподробнее, — скомандовал он. — Что значит — потопить?

— Ну… — Юсси Вильевич развел руками. — Сначала просили, чтобы я поручил ей это расследование. Я поручил. Потом, когда выяснилось, что она… Того…

— Что — того? — раздраженно спросил Виктор.

— Ну, что она замешана в убийствах…

— Вам это тоже в нашем ведомстве сказали? — Он постучал пальцами по столу.

— Разумеется! — расширил глаза Тукс. — А потом Кира сама подтвердила, мол, неприятности у нее в прокуратуре… Подозревают ее…

— Она искала у вас поддержку, — вздохнул Виктор. — Или хотя бы сочувствие! А вы…

— А мы, — подхватил редактор, — были расстроены! Даже очень! Но в вашем ведомстве нам опять посоветовали держать себя в руках и быть на коне.

— Это как?

— Посоветовали опередить конкурентов и потопить журналистку. Ей, мол, все равно конец. — Тукс покашлял в кулак. — Старый испытанный метод: бей своих, чтоб чужие боялись.

Кошкин задумался.

— А кто конкретно из нашего ведомства вам предложил этот испытанный метод? — поинтересовался он.

Редактор погрозил ему пальцем.

— Все вам скажи! Один сотрудник высокого ранга…

— Вы с ним лично беседовали? — небрежно спросил Виктор. — Или по телефону?

— Конечно, лично! — ответил Юсси Вильевич тоном, словно ему задали вопрос: «Вы разбираетесь в журналистике?» — Он и удостоверение показал. Все как положено.

— Удостоверение нашего Управления? — уточнил Кошкин. — Вот такое? — Он вынул из нагрудного кармана красную корочку.

— Почти, — кокетливо улыбнулся Тукс.

— Что значит — почти? — нахмурился Виктор. — Или да, или нет.

— В удостоверении было написано, — редактор поднял глаза к потолку, словно там крылась шпаргалка, — Главное управление…

— Внутренних дел? — машинально закончил Кошкин.

— Исполнения наказаний, — поправил Тукс.

Виктор вытаращился на редактора.

— ГУИН? К вам приходил человек из ГУИНа?

— Да, — торжественно кивнул Юсси Вильевич. — Вот видите: я вам и так много рассказал. Только из уважения…

Ошеломленный Кошкин поднялся из-за стола.

— Если что-то понадобится еще, — торопливо добавил редактор, — какая-нибудь информация… Приходите, не стесняйтесь. Всегда буду рад помочь.

Дверь за Виктором не успела закрыться, как распахнулась снова.

— Здравствуйте. — В кабинет, прихрамывая, вошел совершенно седой человек в дорогом черном костюме. Манжеты белой накрахмаленной рубашки выглядывали из-под рукавов, и Тукс обратил внимание на крупные золотые запонки. В руках незнакомец держал изящную трость. — Я к вам по делу…

Редактор хлопнул ладонью по столу.

— Когда-нибудь, хотя бы для вида, у нас появится в приемной секретарша или нет? — заорал он.

Человек замер на пороге.

— Возможно, я не вовремя, — сказал он с заметным акцентом и почему-то оглядываясь. — Но мне бы хотелось побеседовать с вами, господин… — он сверился с визиткой, — господин Тукс.

— О чем? — нетерпеливо спросил тот. — Только не говорите, что о журналистке по имени Кира!

— Именно о ней, — вошедший удивленно поднял брови. — Видите ли, когда-то она написала статью про остров Хойту…

Редактор разразился страшным хохотом.

— А вчера, — продолжал незнакомец, немного тушуясь от странного поведения собеседника, — я узнал, что у нее неприятности…

— Вы из милиции? — сотрясаясь от смеха, спросил Тукс. — Погодите, не отвечайте, я угадаю! Вы — зэк! Расстегните рубашку, у вас имеются купола?

— Простите? — не понял вошедший.

— А! — не унимался редактор. — Вы кладоискатель!

— Я в некотором смысле — ваш коллега, — внес ясность мужчина. — Работаю в издательстве High too. Моя фамилия Голд. Эндрю Голд.

— Ничем вам не могу помочь, коллега. — Тукс перестал смеяться. — Информацию о наших сотрудниках, даже бывших, мы не даем. Всего хорошего.

Седой учтиво поклонился и, прихрамывая, вышел из кабинета.

В приемной он задержался, размышляя, не вернуться ли и не предложить ли без обиняков редактору деньги, но передумал и направился в коридор.

У торцевого окна, облокотившись на подоконник, стоял Айвар Ляомяэ и лениво попыхивал сигаретой. Завидев необычного субъекта в шикарном костюме и с тростью, он выпрямился и на всякий случай приветливо кивнул. Незнакомец воспринял этот знак как желание пообщаться и, подойдя поближе, тоже облокотился на подоконник.

— Я говорю: костюм у вас классный, — зачем-то пояснил Айвар.

— Пошит в Лондоне, — охотно ответил мужчина с едва заметным акцентом. — У мастера по фамилии Геймер.

— Полосатенький! — оценил с улыбкой Ляомяэ. — Люблю костюмы в полоску.

— Полосатые костюмы — моя слабость, — седой задумался. — Я одно время только в них и ходил. Скажите… — он положил трость на подоконник, — вы работаете в этой редакции?

— А то! — подтвердил Айвар. — Я — специальный корреспондент.

— И знаете журналистку по имени Кира? — незнакомец пытливо заглянул ему в глаза.

— Кто же не знает старушку Киру! — ухмыльнулся тот.

— Давайте так, — седой оживился. — Я вам плачу триста долларов, а вы мне рассказываете про нее все, что знаете.

— А вы кто? — Айвар потушил сигарету и смерил незнакомца взглядом. — Дальний родственник, что ли?

— Я работаю в одном британском издательстве, — объяснил мужчина. — И готовлю книгу про остров Хойту. Моя фамилия Голд.

— Во-он что, — протянул Ляомяэ. — Тогда понятно. Значит, Кирочка имеет шанс попасть на страницы лондонской прессы? Это справедливо. У нас-то она уже прославилась! — И он подмигнул.

— У нее неприятности? — уточнил седой. — Из-за острова?

— Из-за здоровья. — Айвар оскалился. — У Киры началось головокружение от успехов.

— В газете написано, что она убила человека, — незнакомец покачал головой. — Просто так, из-за рейтинга. Как такое возможно?

— У нее все возможно, — махнул рукой спецкор. — Самовлюбленная девица, ничего собой не представляющая, но с огромным апломбом, она всегда была темной лошадкой. Нахапала бабла, купила квартиру, а запросы все растут и растут. Ну, попробовала кормить читателей жареными утками, а те оказались с тухлятиной. Дальше — хуже. Вступила в сговор с кинопрокатом, чтобы тот делился барышами, а взамен собиралась устроить скандальчик, переоделась героиней фильма — то ли баронессой, то ли царицей, а может, просто «синим чулком», подкараулила мужика, который вышел из кинотеатра, и… грохнула. Скорее всего, она хотела только попугать, жути нагнать, а тот, не будь дураком, стал сопротивляться, звать на помощь. Кира видит, что далеко зашла, ну и… — Айвар цокнул языком, — прикончила. Думала, с рук сойдет. Но остался свидетель. Какой-то пацан выгуливал овчарку. Смотрит: мужик кровью истекает, ну и пустил собаку по следу. Та и привела оперативников прямо к Кирочке в теплую постельку. Кстати, о постельке… Она и замуж-то вышла за какого-то клопа. Вот такого роста, — Айвар ткнул себя в плечо. — Полное ничтожество. Сидел дома и безропотно отстирывал окровавленные перчатки, когда жена возвращалась с очередного «дела».

— Мда-а… — протянул седой. — Слишком глупо, чтобы быть похожим на правду.

— Да это лишь десятая часть всей правды! — с жаром воскликнул спецкор. — Хотите, я вам про ее личную жизнь расскажу?

— Не стоит, — вздохнул незнакомец и полез в карман за бумажником. — Достаточно… Очень и очень жаль… Знаете, — он отсчитал купюры и протянул Айвару, — я заплатил бы вдвое больше, если бы все оказалось неправдой.

— Да? — тот закусил губу. Знай он об этом раньше, его рассказ изобиловал бы сейчас совсем другими подробностями. — А про Завадскую хотите что-нибудь услышать?..

На выходе из редакции прихрамывающего мужчину остановил Кошкин.

— Я вас видел в приемной, — заявил он, демонстрируя красную книжицу. — А потом — с Айваром у окна. Вы журналист?

— В некотором смысле — да, — с достоинством поклонился тот. — Я писатель.

— Еще один! — ухмыльнулся Виктор. — И поэт, наверно?

— Нет, стихи — не по моей части, — седой покачал головой. — А вы не любите поэтов?

— Терпеть не могу, — признался Виктор. — Особенно современных.

— Бывает, — посочувствовал тот. — Теперь, когда вы знаете, что я не поэт, у вас больше нет вопросов?

Кошкин перестал ухмыляться.

— Вы интересуетесь Кирой? — мрачно спросил он.

— Да, интересуюсь, — спокойно подтвердил мужчина. — А вы занимаетесь расследованием ее дела?

Виктор не ответил. Он, казалось, что-то обдумывал.

— Она действительно убила человека? — снова поинтересовался седой.

— Знаете, что… — Кошкин посмотрел на часы. — Уделите мне двадцать минут вашего времени.

Кира не могла найти себе место. Она бродила по квартире в полном отчаянии, двигала с места на место предметы на столе, пробовала принять душ, чтобы успокоиться, даже глотнула водки — ничего не помогало. Слезы душили ее, ноги сделались ватными, а сердце разрывалось от боли.

Как они могли! Люди, с которыми она проработала бок о бок, плечом к плечу семь лет, не просто отвернулись — они завязали потуже узел веревки на ее шее, они поспешно забросали землей яму, в которую она оступилась в темноте! Ей не верит никто: ни следователь, ни Виктор, ни коллеги. Она угодила в ловушку, расставленную глупыми и жуткими обстоятельствами. А может быть, не обстоятельствами, а… ее матерью? Может быть, прав отец, и все происходящее — знак, надрывный императив, зовущий ее сделать то, о чем она пока даже не помышляет? Неужели поездка на остров — волшебное лекарство от боли и бед, а клубок немыслимых катаклизмов распутывается одним только шагом на каменный берег?

Она остановилась перед фотографией матери. Печальный взгляд — и ничего больше! Ни намека, ни подсказки, ни сострадания…

— Мне плохо, мама… — прошептала Кира. — Помоги мне! Как понять тебя? Как расшифровать хитрую и жестокую вязь трагедий, которые, кажется, связаны с тобой? — Она тяжело опустилась на стул.

Ответа не было. Холодная тишина висела в комнате, и лишь неугомонный ветер тормошил занавески на открытом окне. Кире вдруг почудилось, что она замерзает. Ледяная волна, как предчувствие, плеснула из сердца и разлилась по всему телу. Она с удивлением посмотрела на свои дрожащие ладони, на покрытые гусиной кожей колени и испугалась: это — озноб! Предвестник лихорадки или другой болезни. Если через мгновение остановится сердце — она будет избавлена от мук, но так навсегда и останется в памяти людей убийцей, кровожадным монстром, бездушной и циничной авантюристкой.

Стуча зубами, Кира вскочила со стула, бросилась к окну и с силой его захлопнула. В ту же секунду магнитная пластинка, держащая на весу декоративный экран батареи парового отопления, отскочила, и он рухнул на пол с одного бока, придавив Кире ногу.

Зажмурившись от боли, она присела на корточки и… замерла. Плоский целлофановый пакет с вещами, втиснутый между экраном и батареей, выглядел здесь столь же нелепо, сколь и пугающе. Кире, даже если бы захотелось что-то спрятать, никогда не пришло бы в голову отдирать экран. Она даже не знала, что он крепится на магнитах!

Дрожа то ли от озноба, то ли от волнения, она вынула пакет и вытряхнула на пол содержимое. Словно бомба, взорвавшаяся у нее в голове, глухо стукнул о паркетную доску пистолет. Прямо на него из пакета посыпались вещи — такие знакомые и такие… страшные. Белое домотканое платье и черная полушерстяная накидка.

Кира поняла, что вот-вот лишится чувств. В глазах померк дневной свет, льющийся из окна, а дыхание перехватило железной, чудовищной хваткой мгновенного ужаса. Она сидела на полу, дико таращась на свою находку, и беззвучно шевелила губами.

— Что ты делаешь? — раздался голос над головой, и Кира вздрогнула так, что чуть не потеряла равновесие.

Неизвестно откуда выросший за спиной отец с тревогой наблюдал за происходящим.

— Что с тобой, дочка? Почему ты на полу? — Он присел рядом и поднял накидку. — Откуда это у тебя?

— Папка… — прошептала она. — Это — самое ужасное, что могло произойти за последние два дня…

Но тот, казалось, ее не слышал. Он в изумлении рассматривал накидку и платье, словно Золушка, которой приготовили бальный наряд.

— Мамины вещи… Невероятно…

— Здесь еще одна… вещь, — Кира пальцем, словно боясь обжечься, подвинула ему пистолет.

— «Вальтер»! — ахнул отец. — Я, наверно, сплю…

— Значит, мы спим вместе, — хрипло сказала девушка. — И это — дурной сон, папка…

Он, моргая, смотрел на дочь, а она — на него.

— Что делать? — спросила Кира. — Эти вещи были спрятаны за батареей, и спрятаны кем-то! — она сделала ударение на последних словах. — Сами собой они появиться не могли. А тем более — в таком прагматичном месте.

Конец ознакомительного фрагмента.