Сорок третий номер…

Дмитрий Герасимов, 2010

С какого-то момента известную журналистку Киру Голоту начинают преследовать страшные, фантасмагорические события, которым она не может найти объяснения. В их городе, в кинотеатре рядом с домом Киры демонстрируется фильм со странным названием «Сорок третий номер…» Со слов очевидцев, героиня этого фильма якобы сходит с экрана и убивает реальных людей – зрителей, которые попали в кинотеатр. Главный редактор газеты, в которой работает Кира, предлагает ей провести журналистское расследование этих происшествий. Кира берется за дело. Она ещё не знает: чтобы докопаться до истины, нужно вернуться на 25 лет назад. Все началось тогда, в восьмидесятых, с истории одного смертника…

Глава вторая

— Сюрприз!

Едва Кира переступила порог, в прихожей вспыхнул свет. Николай с отцом, улыбаясь, протягивали ей огромный, многоярусный торт, увенчанный розовым сахарным сердцем. Он был настолько велик, что двое мужчин с трудом удерживали его на вытянутых руках, а именинные свечки — даже если их было все двадцать шесть, а не меньше — смотрелись на нем редкими, крохотными светлячками.

— Спасибо, милые мои, — Кира вымученно улыбнулась.

— Отведайте наше сердце, сударыня! — торжественно произнес папа.

— Обязательно отведаю, — вздохнула та. — Несите его пока на кухню.

Николай первым почувствовал неладное.

— Что-то не так, дорогая? — с тревогой спросил он. — На тебе лица нет.

Отец тоже озабоченно нахмурился.

— Ты не заболела, дочка?

Кира бросила сумку на стул, стряхнула с ног туфли и жалобно попросила:

— Налейте мне водки.

Виктор был потрясен таким поворотом событий. Он чувствовал себя то ли обманутым, то ли подставленным. Давно ему не приходилось так униженно выслушивать нравоучения сначала от сопливого следователя, еще вчера зубрившего учебники по праву, а затем и от собственного начальства. Его снова назвали «опером-неудачником»!

Сорок минут назад он свернул на улицу Космонавтов и тут же попал в пробку. Машина, еще не оправившаяся от дневной жары, теперь хрипела раскаленным двигателем в вечернем автомобильном заторе. Он, сотрудник МВД, мог бы, наплевав на правила движения, развернуться через сплошную двойную линию и поехать в обратную сторону, но ему нужно было именно в эту! Он мог бы, моргая фарами, выйти на полосу встречного движения, но она тоже была забита такими же хрипящими от безысходности авто.

Оставалось смириться и, тоскливо переставляя ногу с газа на тормоз, еще раз осмыслить этот бестолковый, мерзкий и уже свернувшийся, как молоко, день.

С чего начались неприятности? С телефонного звонка. Он позвонил Кире и поздравил ее с днем рождения. Все нормально. Можно было нажать «отбой» и дожидаться следующего праздника, скажем, Нового года. Но она его опередила и попросила о встрече. И здесь можно было бы включить заднюю: сослаться на занятость, на усталость. В конце концов, он мог просто и твердо сказать: «Знаешь, дорогая, я полгода назад был изгнан тобой, отставлен в сторону, как старые лыжи, а теперь вдруг зачем-то понадобился… У меня тоже есть гордость!» Кроме того, он ведь сразу догадался, зачем, собственно, понадобился своей бывшей возлюбленной. Парковая улица! Еще бы ему не знать, где это, если всю минувшую ночь он провел там! Ушлая журналистка собиралась воспользоваться их прошлой дружбой, чтобы накопать побольше жареных фактов. И, даже зная это, он согласился на встречу! Зачем? Неужели так сильно соскучился?.. Пожалуй, да. Очень сильно. Ему хотелось увидеть Киру, заглянуть ей в глаза, услышать ее голос… Они встретились. И что? Он вел себя достойно. Не ерничал, не злился и, в общем, не передал ей никакой информации. Можно было спокойно отправляться на работу, тем более что он и так уже опаздывал. Нет же! Хитрая лиса опять заманила его в ловушку. Подвези в прокуратуру! У нее, видите ли, аккредитация! Ну, коли так, отправляйся сама, зачем тебе чья-то помощь? Но он опять дал слабину. Еще хоть двадцать минут с ней наедине!

Виктор зло загудел машине, попытавшейся влезть перед ним в полосу. Куда вам всем надо? Места нет ни слева, ни справа — какие маневры? Стой в своей полосе и не дергайся!..

И что же случилось потом? А потом произошло самое скверное. Единственный свидетель по делу о преднамеренном убийстве в присутствии следователя опознала убийцу в женщине, которую опер-уполномоченный Виктор Кошкин собственноручно привел в прокуратуру. И не просто привел, а — провел, представив своей хорошей знакомой.

Немыслимых усилий стоило ему убедить следователя, что «свидетельница не в себе», что ей нужен отдых после пережитого стресса. Но тот тем не менее взял с Киры письменные объяснения и поинтересовался, где она была минувшей ночью в промежутке между двенадцатью и двумя часами. Дальше — хуже. Выяснилось, что алиби у нее нет. Она, якобы, провела всю ночь дома, в своей постельке. А муж… этот сморчок слюнявый, поэт задрипанный… муж, оказывается, задержался допоздна на работе, потому что готовил сделку, и подтвердить алиби не сможет!

Виктор выключил зажигание. Хватить греть мотор! Термостат едва справляется. Стрелка уже приблизилась к ста градусам. Скорее всего, эта любовница Рыбакова просто спятила. Отсюда — и весь бред про женщину с экрана. Следовательно, если бы Виктор зашел в кабинет не с Кирой, а, скажем, с лейтенантом Таней Быструшкиной… кстати, она вчера была без лифчика… в форменной рубашке с погонами так аппетитно колыхалась ее грудь!.. Так вот, если бы зашел с Таней — то и она оказалась бы «той самой женщиной в сквере». Хорошо, коли так. А если нет? Если худая стерва в красной, как тряпка тореадора, блузке — нормальная, вменяемая особа с хорошей зрительной памятью и великолепными характеристиками с места работы? Тогда…

Виктор похолодел. Он даже не услышал, как ему гудят задние машины. Тогда… Это просто чудовищно! Такое даже предположить невозможно! Получается, что Кира, у которой, допустим, рыло в пуху… ну, может, она и не убийца, конечно… но вполне могла попасть в неприятную историю… выслеживала кого-нибудь, вынюхивала, искала материал для своей писанины и — бах — оказалась в неподходящее время в ненужном месте… получается, что Кира просто использовала его, как громоотвод. Кому придет в голову подозревать в чем-то нехорошем известную журналистку, которая с другом-оперативником сама приехала в прокуратуру «добывать информацию по этому делу»?

Виктор пошарил рукой по торпеде, схватил пачку сигарет, обнаружил, что она пустая, со злостью скомкал ее и выбросил в окно. Думай, товарищ старший лейтенант, что теперь делать. Искать доказательства Кириной невиновности или, напротив, стараться вывести эту хитрую и бездушную женщину на чистую воду?

Пробка стала редеть. Виктор запустил двигатель и теперь медленно двигался по мостовой в потоке оживших машин.

Пару дней назад, кстати, был похожий случай. Тоже мужчина и тоже возвращался из кино. Но, правда, не с любовницей, а с женой. Добрались до дома, легли спать. Глубокой ночью — звонок. Мужа попросили выйти поговорить на лестничную клетку. А потом он летит из окна пятого этажа. Приезжает наряд, то да се… Вызывают труповозку… И врачи обнаруживают у покойничка в затылке пулевое отверстие. Как всегда у нас… Менты ничего сами определить не могут. Они утопленника от зарезанного не отличат! Был, кстати, такой случай. В реке труп нашли. Приезжает «дежурка» из местного отдела. Протокольчик осмотра, туда-сюда. Вывод: утонул по пьяному делу. А у того нож из груди торчит. Ох, как нам не хочется «висяки» себе вешать!

Так вот, возвращаясь к выпавшему из окна мужу. Жену допрашивали, ничего не видела, не слышала. С кем супруг на лестницу потопал — понятия не имеет.

Виктор высунулся из окна:

— Эй, приятель, угости сигареткой!

Водитель машины, движущейся во встречном направлении, протянул ему раскрытую пачку.

— Мерси. — Кошкин щелкнул зажигалкой и с наслаждением затянулся.

Это дело, кажется, сейчас у Пашки Щеголькова. Толковый следак, но завален работой по горло. Может статься, что после оперов несчастную жену, то есть, вдову погибшего еще никто не допрашивал.

Виктор нащупал в кармане телефон, достал его, набрал в поисковике Shegol и нажал кнопку вызова.

— Неприятная история, — покачал головой отец, когда Кира, наплакавшись вволю, сидела, поджав ноги, в кресле в гостиной и прихлебывала горячий шоколад из крохотной фарфоровой кружки. — Может дойти до журналюг из вражеского стана, и тогда те начнут зубоскалить вволю.

— Да будет вам, Андрей Иванович, — махнул рукой Николай. — Обойдется. Эта мадам, которая свидетель, видать, тронулась головой после пережитого. Оно и понятно: не каждый день любовники из окон выпадают. Уверен: завтра она придет в себя, и еще извиняться будет. А ты, дорогая, — он повернулся к жене, — напрасно меня не привлекла в свидетели. Я бы подтвердил твое алиби.

— Я тоже думаю, что все будет в порядке, — шмыгнула носом Кира. — И вообще, давайте все-таки допразднуем сегодняшний день, чуть-чуть подпорченный, но не переставший быть моим.

— Принести тебе кусочек нашего торта? — спросил отец.

— Нет, папка, — она покачала головой. — На ночь не буду. А вот лучше, знаешь, что?..

— Неужели еще водки? — ахнул Николай.

— Нет, — рассмеялась Кира. — Я хочу, чтобы папка выполнил мое желание… — Она мечтательно зажмурилась. — Хочу опять и опять слушать чудесную, трогательную и такую родную историю, как он меня искал, искал и, наконец, нашел. Хочу, чтобы ты, Колька, принес мне еще горячего шоколада, сел рядом и тоже послушал.

— В десятый раз? — улыбнулся он.

— Хоть в сто десятый. — Кира протянула ему пустую кружку и поудобнее устроилась в кресле. — Нет ничего на свете трогательнее этой истории!

Отец погладил усы и улыбнулся:

— С удовольствием, дочка. Ведь и для меня нет ничего в жизни важнее. Значит, так…

— Подожди, — девушка закрыла глаза. — Я буду представлять себе, как это было… — Она приготовилась. — Начинай, папка.

— Когда нас разлучили с твоей мамой, — он бросил влажный взгляд на фотографию в рамке, — я долго ничего о ней не знал. И уж тем более не предполагал, что она в тюрьме…

Я искал ее повсюду. Пытался найти людей, которые хоть что-нибудь могли мне о ней рассказать, силился ухватиться за самую тонкую ниточку, способную указать правильный путь. Знаешь, как в сказке: бросишь клубочек и идешь туда, куда он покатится. Хоть в тридевятое царство. Но такого волшебного клубочка у меня не было. И ниточки — тоже. Но я не отчаивался. Я так ее любил, что готов был ждать годы, перерыть горы песка ради одной золотой крупицы надежды.

— Как красиво… — вздохнула Кира. — Говори… говори…

— У меня была только вот эта ее фотография, — отец кивнул на телевизор. — Я смотрел на нее, и мне казалось, что моя любимая рядом, что стоит только сильно захотеть — и ее глаза на снимке потеплеют, губы прошепчут «люблю». Я хотел, очень хотел… Я разговаривал с ней долгими вечерами, засыпал и просыпался, прижимая к груди ее портрет. Но она не оживала. Только грустно смотрела на меня.

Шли годы, надежда моя не угасала, и однажды случилось чудо…

— Вот твой шоколад, любимая, — вернувшийся с кухни Николай протянул Кире кружку.

Та взяла ее, не открывая глаз, и приложила палец к губам:

— Тс-с…

— Однажды, в конце восьмидесятых, случилось чудо, — повторил отец. — Я разговорился на рынке с женщиной, торговавшей сигаретами. Слово за слово… Выяснилось, что она год как освободилась из колонии. Отбывала наказание по валютной статье, а потом ей еще прибавили за что-то… Словом, десять лет отбарабанила. Она рассказала: была, говорит, у нас женщина — одни ее считали сумасшедшей, другие — чуть ли не святой. Не от мира сего была. А срок тянула за убийство. Прикончила предателя, сексота. Отомстила за своего возлюбленного… — Отец часто заморгал и шмыгнул носом. — Это я потом догадался, что обо мне речь… А тогда, на рынке, меня словно ледяной водой окатило. Словно, голос какой-то внутренний проснулся и нашептывает мне: спроси, как звали ту странную женщину. Я говорю торговке, не помнишь, мол, имя той несчастной? Она отвечает: как, мол, не помнить, хорошо помню. Называет мне имя, и у меня сердце прямо под ноги ухнуло. И слезы из глаз. Торговка даже перепугалась. Я говорю ей: милая, а какова судьба той женщины? Не праздно спрашиваю, жена она мне, мною потерянная, тому уж как пятнадцать лет! Та — тоже в слезы. Говорит: а ведомо тебе, что она дитя родила в пересыльной тюрьме? Я рот открыл, хочу что-то сказать, а не могу. Дыхание перехватило. Как, дитя, — спрашиваю, — когда? Торговка отвечает: это, мол, еще до моего появления на зоне было, но вроде бы в семьдесят четвертом году ребеночек родился. Женского полу. Названа Кирой. А отчество и фамилия — по отцу, как заведено. Оказывается, только год дитю положено было с мамкой находиться в тюрьме. А потом — в дом малютки. Потому что срок у мамки верхний. Выше не дают. Выше только стенка, ИМН…

У Киры из-под закрытых век выкатилась слеза. Николай обнял жену. Отец помолчал, словно собираясь с силами, чтобы закончить нелегкий рассказ, и вздохнул:

— После того как ребеночка у нее забрали в детский дом, она, горемычная, еще семь лет прожила… И тихо-тихо ушла… На зоне говорили, мол, пришла из ниоткуда и ушла в никуда. Исчезла, словно и не была. Но оставила после себя самое главное свидетельство своей жизни и своей любви — дочь. Она сама говорила: мне надо, мол, сделать одно важное дело на этой земле, и я уйду… — Отец вытер рукавом глаза. — Вот так моя нечаянная радость обернулась горем, а горе — новой радостью: у меня растет дочурка! Где-то на земле ходит, дышит, смеется, плачет частичка меня. Бросился я искать ее по детским домам. Запросы слал, письма строчил в официальные организации. Я ведь не знал даже, где эта пересыльная тюрьма находится, в каком городе? Через три года мытарств и чиновничьих отписок получаю наконец ответ: город Петрозаводск, детский дом такой-то… Прилетел сюда как на крыльях, без труда отыскал приют, сразу — к директору. А он мне: опоздали, папаша, девочка ваша повзрослела, окончила школу с отличием и… покинула нас. Я говорю: где мне теперь искать ее? Тот пожимает плечами: в Москву она собиралась, учиться на журналиста. Способная дочка у вас…

— Да… — всхлипнула Кира. — Я хотела в столицу ехать, поступать в университет, но в самый последний момент осталась в Петрозаводске… Вот она, судьба… Получается, сама себе отсрочила свидание с отцом еще на несколько лет!

— Чего уж, — покачал головой тот. — Главное — встретились. А тогда я даже не ведал, с чего начинать. Как в этой Москве, огромной и бестолковой, искать маленькую, хрупкую девочку? Но — поехал. Все институты пешком обошел… Без результата. А потом мне говорят: не унывайте, папаша, двадцатый век на дворе, интернеты всякие… Если, мол, и впрямь журналистом стала девочка ваша — вмиг отыщется. И точно. В девяносто восьмом статью мне показывают. Про остров Хойту…

— Ой, — Кира поморщилась, — не вспоминай, пожалуйста, про ту жуткую публикацию. У нее были трагические последствия.

— Для кого-то, может быть, трагические, — возразил отец, — а для меня — счастливые. Я нашел свою девочку! Свою маленькую Киру. Нашел, чтобы не расставаться с ней уже никогда!..

В комнате повисла тишина. Было слышно, как вода капает из крана на кухне, постукивая по сложенным в раковине кастрюлям. Отец сидел, опустив голову, Николай обнимал жену и гладил ее руки, а та, не открывая глаз, беззвучно плакала. Каждый думал о своем и, в то же время, — о главном: о том, как странно и причудливо тасует жизнь колоду человеческих судеб, как пестро смешаны в ней картинки радостей и трагедий, черная масть безысходности и красная — надежд.

Тяжелый бархат тишины неожиданно треснул пополам, разрываемый холодным лезвием опостылевшего Green leaves. Все трое вздрогнули. Кира нехотя сползла с кресла, достала из сумочки мобильник и похолодела: в окошке дисплея мигало настырное Vitjusha.

— Кто там? — насторожился Николай.

— Это Виктор, — вздохнула Кира. — Вероятно, хочет поблагодарить за приятный день…

— Дай, я отвечу, — муж решительно протянул руку.

— Не нужно. Я сама за себя отвечу, — и она поднесла трубку к уху. — Алло…

— Жду тебя завтра в прокуратуре ровно в десять, — голос Виктора был сух. — И без фокусов. Иначе вызову повесткой.

— Я буду, — пообещала Кира. — Ровно в десять…

На следующее утро она надела темно-синее платье до колен, недавно подаренное ей мужем, собрала волосы на затылке в «хвост» и заколола наверх.

«Пусть видит, что я ничуть не напугана и не уязвлена вчерашним недоразумением, — решила Кира. — Буду вести себя естественно и непринужденно».

Но одно дело — принять решение, и совсем иное — заставить себя ему следовать. Она расплескала кофе, пока готовила себе завтрак, выронила нож, рассыпала соль и, в довершение всего, так и не притронулась к еде. Руки предательски дрожали, а сердце выпрыгивало из груди.

Нет, это невыносимо! Она чувствует себя виноватой, хотя ничего не натворила, она поставлена перед необходимостью оправдываться, хотя объяснять нечего!

На кухню зашел Николай. Он был в свежевыглаженной голубой сорочке с шелковым синим галстуком.

— Мы сегодня в одинаковых тонах, — слабо улыбнувшись, заметила Кира.

— Верно, — кивнул муж. — Потому что я еду с тобой.

— Это совершенно лишнее, — запротестовала она. — Да тебя и не пустят в прокуратуру!

— Мне так спокойнее. — Николай поджал губы, как делал всегда, когда хотел опередить возражения. — А если не пустят, подожду тебя во дворе, на лавочке. Не спорь, любимая.

— Одобряю, Коля! — Отец появился на кухне в футболке и серых тренировочных брюках. По его лицу было заметно, что минувшую ночь он провел без сна. — Наша девочка нуждается сейчас в поддержке. И никто этого не сделает лучше, чем самые родные и близкие люди.

Путь до прокуратуры они проделали, не проронив ни слова. Николай уверенно вел машину объездными путями, по переулкам и дворам, чтобы избежать утренних пробок. Когда в конце улицы показалось розовое здание, Кира испуганно сжала холодными пальцами руку мужа.

— Что-то мне не по себе… Предчувствие какое-то…

Тот улыбнулся и поднес ее пальцы к своим губам.

— Я с тобой, милая. Все будет хорошо, поверь мне.

На удивление, не только Николая, но и саму Киру не собирались пускать в прокуратуру.

— На вас не выписан пропуск, — объяснил дежурный.

— Странно… — пробормотала она и вынула из сумочки телефон, чтобы звонить Виктору.

— Возможно, он выписан на другую фамилию, — догадался Николай. — Моя жена поменяла ее чуть больше месяца назад.

— Верно, — улыбнулся дежурный, выудив из картонной коробки нужный пропуск. — Но, надо полагать, на эту фамилию у вас документика уже не имеется?

— Надо полагать, не имеется, — раздраженно подтвердила Кира. — Мне уходить?

— Вы ведь к Щеголькову, — радостно обнаружил дежурный, разглядывая пропуск. — Хороший следователь. Ушлый. Наизнанку вас вывернет. — И он подмигнул.

— Может, хватит? — выступил вперед Николай. — Или вы нас пропускаете, или…

— Пропускаю! — великодушно заявил дежурный. — Только данные запишу. Обоих…

Они поднялись на второй этаж и прошли, взявшись за руки, по коридору, по которому еще вчера, так же точь-в-точь, Кира шагала с Виктором. Теперь она жалела, что позволила этому мужлану-старлею думать, что они снова друзья.

Следователь Щегольков оказался очень высоким молодым человеком с грязными каштановыми волосами, тяжелым, грушевидным носом и умными карими глазами. Когда Кира с мужем появились на пороге кабинета, он сидел за столом и небрежно листал глянцевый журнал. Виктор тоже был здесь. Он поднялся навстречу вошедшим и, кивнув Кире, уставился на Николая:

— А этот сморчок прилизанный что здесь делает?

Кира изменилась в лице.

— Не смей говорить гадости о моем муже ни в его присутствии, ни за глаза! Ты понял?

— Я его сюда не звал! — огрызнулся Виктор. — Или вы все делаете вдвоем? Вместе чпокаетесь, вместе людей из окон выкидываете?

— Я полагал, — вмешался в назревающий конфликт Николай, — что мое присутствие не помешает вашей беседе. А мне очень важно здесь быть. Ведь разговор напрямую касается самого близкого мне человека…

— Он полагал! — вскинул руки Кошкин. — Посмотрите на него! Тут полагают другие, мил человек. Вы в прокуратуру пришли, а не на мужской стриптиз, где вам привычнее и комфортнее.

— Да брось, — махнул рукой Щегольков. — Пусть присутствует, если ему так важно. — Он повернулся к Николаю. — Прошу вас, присядьте вон на тот стул.

Виктор раздраженно хмыкнул и отошел к окну.

— Может, объяснишь, зачем звал? — Кира все еще не могла совладать с собой. Ее щеки пылали, а пальцы нервно теребили ремешок сумки.

— Я объясню. — Следователь поднялся из-за стола и достал с полки папку из плотного картона. — Видите ли, вчера вечером, по настоянию оперуполномоченного Кошкина, мы навестили одну даму… — Он неспешно развязал тесемки на папке. — Это жена… вернее, уже вдова господина Сидорского, погибшего несколько дней назад при обстоятельствах… — Он раскрыл папку и вынул из нее лист протокола. — …При обстоятельствах, похожих на те, при которых был убит уже известный вам господин Рыбаков…

Кира внимательно слушала. Она даже опустилась на стул, не сводя тревожного взгляда со следователя.

— Эта дама, — продолжал тот, демонстрируя собравшимся протокол, — пояснила следующее: вечером понедельника она отправилась с мужем в кинотеатр «Каскад» на последний сеанс. Посмотрев до конца художественный фильм «Сорок третий номер», примерно в двадцать минут второго ночи они вышли из кинотеатра и отправились домой. В сквере за кинотеатром к ним подошла женщина с распущенными темными волосами, в белом платье и черной накидке. Произнеся следующую фразу: «Твой номер — сорок три, смерть дышит тебе в затылок…», она развернулась и исчезла за деревьями. Придя домой, супруги Сидорские легли спать. Примерно в три часа ночи в дверь позвонили. Та же самая женщина с темными волосами, что встретилась им в парке, настоятельно просила господина Сидорского выйти на лестничную клетку «для короткой беседы». Сидорский, удивившись, все же согласился. Он услал свою жену в квартиру, пообещав, что вернется через пять минут. А спустя двадцать минут госпожа Сидорская, обеспокоенная длительным отсутствием мужа, вышла на лестничную клетку, но не обнаружила там ни его самого, ни женщины в белом платье.

Щегольков выложил перед Кирой лист протокола, чтобы она смогла убедиться в том, что все сказанное — чистая правда.

— А это, — он вынул из папки еще один лист, — протокол осмотра места происшествия, составленный в ночь убийства. Господин Сидорский был обнаружен мертвым, лежащим на тротуаре перед собственным домом. Согласно заключению, он выпал из окна, расположенного рядом с той самой лестничной клеткой, на которой разговаривал с ночной визитершей. Но причиной смерти стало не это падение. Экспертиза установила, что Сидорский был убит выстрелом в затылок из пистолета системы «Вальтер». — Щегольков с ловкостью фокусника извлек третий лист. — В собственноручно написанном объяснении вдова Сидорского указала, что на первом допросе скрыла факт появления женщины в белом платье с накидкой, поскольку боялась показаться ненормальной. Таинственная особа, с ее слов, похожа на ту, которую они с мужем видели на экране в кино.

Следователь захлопнул папку.

— Зачем вы мне все это рассказываете? — осторожно спросила Кира. — Вчерашний инцидент… — она бросила быстрый взгляд на Виктора, — всего лишь недоразумение. Плод фантазии напуганной и расстроенной женщины.

— Целиком и полностью разделяю ваше мнение, — вежливо ответил Щегольков. — Но коль скоро у нас появилась еще одна пострадавшая дама — фигурант другого уголовного дела — и она находится за стеной в соседнем кабинете…

Кира вздрогнула.

–…то, после соблюдения некоторых формальностей, мы, скорее всего, будем объединять два дела в одно. — Следователь бросил папку на стол и двинулся к выходу.

— Каких формальностей? — пробормотала Кира и перевела взгляд на Виктора.

Тот оторвался от созерцания пейзажа за окном, повернулся к ней и коротко приказал:

— Распусти волосы.

— Что? — девушка растерялась.

— Я говорю: сними заколку и распусти волосы, — повторил Виктор.

— Может, ей еще и раздеться? — Николай поднялся со стула.

У Виктора дернулась щека.

— Когда мне было нужно, — сказал он, с презрением глядя на мужа, — она это делала с удовольствием. Но пока мне достаточно только снятой заколки.

Николай уже собрался что-то ответить, но Кира его опередила. Она поспешно расстегнула заколку и распустила волосы. «Потерпи, дорогой, — говорил ее взгляд. — Не поддавайся на провокации и грубость».

Через мгновение в кабинете снова появился Щегольков. Он поддерживал под руку женщину лет пятидесяти, в строгом брючном костюме и больших очках с затемненными стеклами.

— Георгина Адамовна Сидорская, — представил следователь.

Кира медленно поднялась со стула. Николай напряженно уставился на вошедшую. Виктор сложил руки на груди.

— Георгина Адамовна, — Щегольков наклонился к женщине, — посмотрите внимательно. Возможно, кто-то из присутствующих покажется вам…

Вопрос был явно лишним. Едва только дама переступила порог, как вздрогнула и ухватилась обеими руками за рукав следователя.

— Что-то не так? — участливо осведомился тот.

— Это она! — хрипло выдавила Георгина Адамовна, сняв очки и в ужасе таращась на Киру.

— Вам здесь кто-то знаком? — спокойно уточнил Щегольков.

— Это она! — Казалось, женщина стала задыхаться. — Та самая… В сквере… А потом ночью, на лестнице…

— Правильно ли я вас понял… — начал следователь, но Георгина Адамовна не дала ему договорить. Она бросилась к обомлевшей от страха Кире и вцепилась ей в волосы:

— С-сволочь…

Троим мужчинам не без труда удалось оттащить взбешенную женщину от журналистки.

Щегольков, который даже не рассчитывал на такой бурный результат «соблюдения формальностей», был явно доволен им, но поспешил увести рыдающую Георгину Адамовну в соседний кабинет.

Когда он вернулся, в комнате висела напряженная тишина.

Ошеломленная и напуганная Кира упала на стул и, закрыв лицо руками, беззвучно плакала. Виктор нервно барабанил пальцами по подоконнику.

— Вы считаете, — подал голос Николай, обращаясь к следователю, — что этот возмутительный спектакль похож на опознание или на очную ставку? Любой адвокат…

— Боюсь, что он вам действительно потребуется, — перебил Щегольков. — А то, чему мы только что были свидетелями, если возникнет необходимость, несложно запротоколировать с соблюдением всех процессуальных норм.

— Скажи, Кира, — Виктор отошел от окна, — ты понимаешь, что у меня могут появиться основания для твоего задержания? А может, и для ареста…

— Тому, что происходит, — пробормотал Николай, — наверняка есть какое-то объяснение…

— Мне бы хотелось его услышать, — кивнул следователь, присаживаясь за стол, — потому что я должен допросить Киру Андреевну в качестве подозреваемого.

— Подозреваемого — в чем? — Николай обнял жену за плечи. — В убийстве? Киру — в убийстве?

— Скажи, — Виктор продолжал обращаться к Кире, не обращая никакого внимания на ее мужа, — идея провести журналистское расследование по этим… случаям принадлежит тебе или твоему руководству?

— Руководству, — ответил за жену Николай. — Подготовить материал ей поручил главный редактор. И сказал, что это будет сенсация.

Виктор раздраженно повернулся к Щеголькову:

— Можно попросить заткнуться этого… рифмоплета?

Неожиданно Кира подняла голову. Ее глаза еще блестели от слез, но в них появилась решимость.

— Мне нужно два дня, — тихо, но твердо сказала она. — И я отвечу на все вопросы.

Кошкин и Щегольков переглянулись.

— Только два дня, — повторила Кира. — Я найду решение этой мистической загадки.

— А если вы скроетесь? — Следователь почесал щеку. — Если бросите нас, лишите своего общества?

— Это она может, — усмехнулся Виктор.

— Дайте мне два дня, — настаивала Кира. — Вы ничем не рискуете. У меня — подписка о невыезде, а у вас — распутанное дело на блюдечке.

— Хорошо, — поколебавшись, согласился Щегольков. — Будет вам два дня. Ищите разгадку, а заодно и доказательства своей непричастности.

— А как же презумпция? — поинтересовался Николай.

— Закрой пасть, умник! — не выдержал Виктор.

— А пока, — следователь вынул бланк протокола, — мне все равно нужно допросить вас… Порядок есть порядок.

Когда Кира с мужем покинули розовое здание прокуратуры и, пройдя через дворик, сели в машину, он взял ее за локоть:

— Зачем тебе эти два дня, любимая? Ты блефуешь? Что ты собираешься делать? Куда идти?

— Для начала — в кино, — она грустно улыбнулась. — Тем более мы с тобой целую вечность там не были.

— Куда? — Николай поморгал.

— В кинотеатр «Каскад», милый. На последний сеанс.