Ключевой момент

Дмитрий Бузько

Первое, что хочется выделить во время чтения – книга очень правдиво раскрывает особенности внутреннего очищающего путешествия автора, потрясающе честно раскрывает особенности путешествия до самого ключевого момента, переосмысление которого изменили всю дальнейшую жизнь Дмитрия. А второе – благодаря аутентичности в передаче мыслей, совершенно исчезает расстояние между читателем и сюжетом, его развитием. Людмила Черненко, тренер НЛП международной категории, коуч, гипнотерапевт.

Я. Вечера

Большая неуютная комната на седьмом этаже общежития. Вообще-то, она рассчитана на троих, но я, как врач-интерн, приехавший по распределению за три с половиной тысячи километров от дома, живу в ней один. Непростой день подходит к концу. Днями я уже пол-года работаю в отделении выхаживания недоношенных детей. Обучение проходит успешно. Выхаживание родившихся раньше срока, порой с критически малым весом меньше килограмма — не самое простое ремесло, но мне интересно, и я постепенно привыкаю. Кроме того, меня хвалит заведующая, и это мне нравится. День расписан по минутам — обход, назначения, контроль, заполнение историй болезни, свежие поступления, попытки спасения безнадёжных, общение с родственниками. Непросто, но я уже втянулся.

И только вечера не прибавляют мне покоя. Вечера, когда я один и ничем не занят. С первых дней жизни в общежитии время перехода от дня к ночи стало для меня проклятием. Весёлые студенты — медики сторонились чужака, да и я, занятый ежедневно допоздна и гордый своей новой миссией, не слишком стремился к общению. Много читал и учил. И, вроде бы, было чем заняться всегда. Но наваливался вечер. За окном темнело. Свет уличных фонарей всё ярче отсвечивал на потолке смутными хаотичными тенями. В углах скапливалась слепая безглазая темень, грозящая в любой момент выползти из всех углов сразу и заполонить всю комнату. Липкое, противное ощущение какого-то животного неосознаваемого страха появлялось за грудиной и, опускаясь ниже, холодным ужом ползало в районе солнечного сплетения, нагнетая внутреннее беспокойство и желание что-то сделать такое, чтобы всё стало хорошо. Свет электрической лампочки не исправлял ситуацию. Беспокойство нарастало вместе со сгущающейся темнотой за окнами. И не было от него спасения. Один. В комнате. Вечер. И никто не придёт и не успокоит. И, самое главое, я даже не понимал, что со мной происходит. Просто мне было муторно вечерами. Но я же взрослый, я справлюсь.

Решив победить страх, я пошёл на секцию модного тогда в тех местах у-шу. И спорт, и медитация одновременно. Это занимало вечера, но ситуацию не исправляло. Тогда я начал приглашать в гости студентов. Комната большая. Людей помещается много. Гитара, магнитофон, песни или долгие «философские» разговоры. Лишь бы не быть одному.

Когда мне объявили, что подселяют в комнату ещё одного интерна, я даже обрадовался. И, пусть мы особо не дружили, но просто наличие ещё кого-то в комнате успокаивало. Проблема разрешилась сама собой. Так казалось тогда.

Но потом, после интернатуры, начались ночные дежурства. Врачей-дежурантов не хватало, и я работал то ли на полторы, то ли на две ставки. Это там, в далёких Америках, ночные дежурства строго регламентированы — не чаще одного через три ночи. И всё равно врачи-реаниматологи не работают в отделениях интенсивной терапии более семи лет. А у нас… День-ночь-день отработал, ночь дома. День-ночь-день, ночь дома. Через несколько лет я уже ненавидел эти дежурства. И ничего бы, что устаёшь физически. Постоянный стресс палаты интенсивной терапии, где в любой момент может случиться самое плохое, увеличивал усталость в разы. И то, что это — дети. И не всегда удаётся справиться с неотвратимым. У каждого реаниматолога за спиной — своё кладбище. И своя ответственность. И вечера… Длинные, липкие от внутреннего беспокойства вечера.

Однажды старый доктор — бывший зав реанимацией, сказал мне: «Самое страшное — это ночи. Энергии не хватает, а надо. Самый быстрый источник энергии — алкоголь. Поэтому все пьют». Лукавил старый доктор. Не из-за быстрой энергии пьют врачи. Из-за выгорания. Физического и эмоционального. «Светить другим, сгорая самому!» И сгорали. Дотла. Когда мир уже не радует, Когда обесцениваются собственные достижения. Когда рушатся устои и распадаются семьи. Когда в душе на месте бывших светлых идеалов — чёрная дыра безденежья, неустроенности и безысходности. В те времена пили все. На дежурствах нечасто и понемногу. Между дежурствами — по-разному. Пил и я. После рюмки-другой вечер становился нестрашным, проблемы хронического безденежья уходили на второй план, появлялась надежда на завтрашний день. Но надежда — вредное чувство. И кардинально ситуацию я изменить не мог.

И бросить бы всё — поменять профессию. Свилять в тихое доходное болото. Мало ли в медицине мест, где ни ответственности, ни постоянного стресса, ни ночных дежурств. Да и не в медицине достаточно профессий с лучшими, чем у врача-реаниматолога, условиями существования жизни. Но куда же девать семь лет обучения? А Миссия куда? А клятва Гиппократа? Я же взрослый, я справлюсь. Ну вот расслаблюсь только дома. Да так, чтобы вечера не видеть. Отключиться до наступления темноты. И не бояться.

Конец ознакомительного фрагмента.