Темный Лес

Дмитрий Ардшин

Из Темного Леса возвращается в облике юной девушки последняя искупительная жертва. В охваченном смятением городе начинают происходить странные события.

6

Ашма пришла в себя душной тесной каморке. Ашма лежала на старой широкой кровати с темными деревянными изножьем и изголовьем. Пружины продавленного матраца пытались врасти в позвоночник. На полках пылились книги и рукописи.

Из соседней комнаты доносились голоса Урвилла и папани.

— Да откуда я знал, что это она, — виноватым голосом оправдывался отец. — Она же ведь сама на себя была не похожа.

— А ты я смотрю, совсем в сумрак ушел, — заметил Урвилл.

— Ты это о чем?

— Противоядием совсем перестал пользоваться. АДа сколько было, столько и осталось. Выглядишь так, словно по тебе каток проехался. Смотри, доиграешься…

— Смотрю, — Курнут вздохнул. — У тебя что-нибудь есть для меня?

— Притормозил бы ты. А то совсем уже…

— Так есть или нет? — С глухим раздражением перебил Курнут.

— К тому же ты исчерпал кредит. Я же все-таки не благотворительная организация…

— У меня ничего не осталось. Все что у меня было, то сплыло и ушло Бывшей. Сам видишь, как я живу. Не живу, а существую.

— У тебя все еще впереди, — Урвилл усмехнулся.

— Смеешься… Ну-ну… Забирай, что хочешь, только дай мне какую-нибудь забористую шкатулку с демоном повеселее. Чтобы хорошо унесло и вставило, так вставило.

— Да они все весельчаки и юмористы.

— Может, возьмешь в залог рукопись моего нового романа?

— Накой ляд мне твои рукописи? Их даже старьевщику не сбагришь. Только на растопку и годятся.

— Да-да… Только на растопку. Особенно вторую часть. Может у кого-то рукописи и не горят. А мои горят. И еще как.

Голос отца звучал лихорадочно, отрывисто. Отец как будто бы говорил на бегу, задыхался, захлебывался, всхрапывая, точно загнанная лошадь:

— Тогда забирай вот эту котомку. Откуда она взялась?

— Это котомка твоей дочери…

— Да-да, точно… Какая-то книга.

Ашма услышала шелест перелистываемых страниц.

— Какие-то странные рисунки, письмена. Это на каком-то древнем и мертвом что ли? А еще фигурка глиняная, разноцветные камешки… Откуда это у нее?

— Из Леса вестимо, — сказал Урвилл.

— Да-да, проклятый Лес! От него одна беда.

— Прикуси язык и не гневи Лес. А то ведь дождешься.

— А что мне терять? Что? Я все, что можно и нельзя уже потерял, — с тихим грустным смехом проговорил папаня. — Я же на самом дне. Посмотри на меня. И что вокруг меня посмотри. Днище. И ничего более.

— Смотри, постучат как-нибудь…

— Кто настучит?

— Снизу. Всегда есть куда падать. Всегда может быть еще хуже.

— Ты думаешь?

— Я знаю, — сказал Урвилл. — И не так все плохо и однозначно, раз Лес отпустил Ашму.

— А он ее отпустил? Ты думаешь это все-таки она?

Услышав такое от папани, Ашма вся сжалась и похолодела. И, правда, а вдруг она уже и не она вовсе? Ей захотелось вскочить с кровати, метнуться к настенному зеркалу, чтобы убедиться, что беда миновала.

Но страх парализовал ее, придавил, и она осталась лежать на кровати, врастая позвонками в пружины матраса.

— Она это? Да? — Глухой голос Курнута дрогнул.

Урвилл помолчал и потом сказал:

— Лес ее знает.

— То-то и оно, — Курнут тяжело вздохнул.

— Ну, так что же насчет шкатулки с «хорошо уносящей».

Урвилл опять помолчал, вздохнул и сказал:

— Ладно… Отнесу книгу старьевщику-крохобору вместе с этими камешками и фигуркой.

Он засунул книгу, камни и фигурку в коробчатый рюкзак.

— Отнеси-отнеси… — Курнут хлопнул в ладоши, потер их и придвинулся на стуле ближе к Урвиллу, который стал рыться в заплечной сумке. — Что у тебя там… Ну же не томи…

— А ты не гони лошадей, а то вообще ничего не получишь… — Одернул Урвилл.

— А я чего? Я молчу.

— Вот и молчи.

— Вот и молчу… Ну? Ну? Ну же? — Простонал Курнут дрожащим от нетерпения и предвкушения голосом.

Урвилл достал из короба-сумки маленькую черную шкатулку и положил ее на край стола.

— Ну, наконец-то… Это та самая? Та самая, да?

— Та самая, — сказал Урвилл. — Ты хоть помнишь что говорить? — и усмехнулся.

— Обижаешь, начальник.

Урвилл протянул Курнуту бутылку с противоядием. Курнут схватил бутылку и хлебнул, обросший щетиной кадык два раза дернулся.

— Еще два, — сказал Урвилл.

— Зануда, — проворчал Курнут и, поморщившись, сделал еще два глотка.

Урвилл удовлетворенно кивнул и открыл шкатулку.

— Иходыв ошорох яащусен! — Срывающимся дрожащим от возбуждения голосом проговорил Курнут.

После этой абракадабры он дернулся назад, словно что-то толкнуло его в грудь, качнулся вместе со стулом и грохнулся бы на пол, но Урвилл схватил его за рукав фланелевой рубашки и удержал. По телу Курнута пробежала судорога, потом плечи его распрямились, лицо расплылось в блаженной улыбке. Его как будто бы подменили. Он весь прояснился и заискрился от радости и восторга.

— Как хорошо на свете жить, собаку бить, жену любить! — Пропел он густым сильным баритоном. — Дай-ка я расцелую тебя, друг ты мой сердечный! Смех и радость ты приносишь людям! — Он обхватил Урвилла и залепил ему поцелуй в ухо.

— Оглохну же, — поморщился Урвилл, вырываясь из объятий одержимого демоном эйфории. Или буквально «хорошо несущей».

Курнут громко и раскатисто рассмеялся. Схватил гитару, сел на табурет и запел:

— Захожу я раз в кафе, нет, не пьян, но под шафе. Там сидит одна звезда, не звезда, а прям звезда. Пенелопа, Пенелопа, у тебя такая попа…

— Понеслось… — Урвилл усмехнулся, покачал головой, глянул на свои лунные скелетоны и, взвалив на плечи коробчатую сумку, направился к потайному ходу, что был в смежной комнатке.

Затрещали дверные висюльки. Ашма вздрогнула, закрыла глаза и притворилась спящей. Урвилл остановился у темно-зеленой занавески, закрывавшую дверь в подвал. Он хмуро уставился на Ашму.

— Кто же ты на самом деле? — проговорил он.

— Пенелопа, Пенелопа… — словно отвечая Урвиллу, прогремел голос Курнута из смежной комнаты, и заплакала расстроенная гитара.

Урвилл отпахнул занавеску и исчез за дверью. На Ашму дохнуло затхлой подвальной сыростью. Ашма поморщилась. Кто же она на самом деле?