Месть Империи 3. Горе Побежденным

Дмитрий Анатольевич Емельянов, 2021

Грозный император половины мира мертв. Империя на грани гражданской войны и междоусобицы. Кажется, настало лучшее время для братства Астарты нанести свой удар. Все вроде бы просчитано до мелочей, и кажется, удача улыбается Великому магистру, но судьба капризна и переменчива. В любой момент все может измениться, уж слишком много в этой игре зависит от решительности и изобретательности наших героев.

Глава 7

Чадящий свет факелов разрывал темноту пустого хольма дрожащими пятнами света. В дальнем конце зала младшей дружины виднелась лишь одинокая фигура сидящего на лавке Ольгерда. За пологом в отгороженном углу еле слышно напевала Ирана, и ее голос будил в голове юноши тревожные образы.

«Что со мной? — Сжав кулаки, Ольгерд вперился взглядом в свои руки. — Злой дух поработил мой разум? Или?.. Или я сам хотел этого? Я защитил то, что принадлежало мне, убил посягнувшего на мою женщину. Что в этом плохого?»

Его внутренний голос ответил с ноткой затаенного страха: «Ты не сражался с Тонгваром, это был не честный поединок. Ты попросту убил его! И там, на льду, ты не шел сражаться с тонграми. Ты шел убивать! Убивать для нее, для Ирглис!»

Взгляд Ольгерда упал на заживший рубец на внутренней стороне левой руки, все больше напоминавший вычерченную древнюю руну.

«Как она и сказала, — его лицо повернулась в сторону скрытой пологом Ираны, — это знак демона, и ты будешь вечно служить ему!»

Вспышка злости ударила в голову, бессознательная слепая волна яростного отторжения прошлась по телу, и Ольгерд вскочил, с грохотом отбрасывая лавку.

— Ольгерд Хендрикс никому не будет служить! — стиснув зубы, юноша буквально прорычал эти слова, и его взгляд прошелся по темным углам, словно желая увидеть белое женское лицо с ледяными глазами и бросить ему вызов.

В занавешенным углу разом затихло пение, но полог не дернулся. Ирана, благоразумно подавив любопытство, решила не лезть под горячую руку. Зато в этот момент бухнула входная дверь, и тихий темный зал вмиг заполнил гомон возбужденных голосов. Два десятка младшей дружины во главе с Фрикки Молотобойцем, ввалившись в дом, остановились на пороге под мрачным взглядом Ольгерда. Задние ряды, еще стоящие на морозе, недовольно напирали, но застывшего Молотобойца спихнуть с места было не просто, и вся ватага сгрудилась у входа, впуская в тепло клубящиеся пары холодного воздуха.

Не привыкший к речам Фрикки, выдохнув, все же решился.

— Оли! Мы все тут решили… — От волнения он запнулся, пытаясь выразить словами то, что так ясно горело в его голове, и, бросив в конце концов эти бесплодные попытки, выпалил: — В общем, Фарлан в главном доме остался разбираться со старшиной, а мы вот… Ты не думай чего, мы все за тебя!

И тут же вся стоящая за ним толпа загомонила вразнобой:

— Мы с тобой, Оли!

— Ну ты им показал!

— Да старики за челядь нас держат! То принеси, это подай!

— А как добычу делить, так наша доля в два раза меньше!

— Если что, Оли, мы все за тебя встанем!

— Пусть знают — мы сила!

— Они здесь за стенами грелись, когда мы тонгров одни громили!

Участь молодых в дружине Рорика, как и в любом Руголандском клане действительно была незавидной. Вся тяжелая работа доставалась им — вместе с насмешками и почти открытым пренебрежением старших. Молодежь всегда шла впереди, как на тропе, так и в бою. В любом сражении ветераны обычно стояли в последней шеренге, и это было правильно — финальная часть битвы самая опасная и непредсказуемая, требуется опыт, верный расчет и выдержка. Так диктовал здравый смысл, того требовала традиция Руголанда, но разве объяснишь это тем молодым парням, что погибли, так и не вкусивши, каково это — самим почувствовать себя старшими.

Та битва с тонграми, когда они бросились на превосходящего врага и погнали его, как стаю бродячих собак, словно вырастила у молодежи крылья. Тогда многие из них, вслед за Ольгердом сбрасывая доспехи и одежду, рубили неприятеля, как неуязвимые древние боги. Такое не забывается, такое очень хочется повторить еще раз. Это сражение на льду посреди белого безмолвия враз поменяло отношение к Ольгерду. Если раньше они смотрели на него как на чужака, да еще с привилегиями племянника конунга, то этот бой изменил все. Обнаженная по пояс фигура, в одиночку прорубающаяся сквозь строй врагов, — образ навсегда засел в памяти каждого из молодых бойцов. Такое не по силам смертному, такое может сотворить только любимец богов, и встать рядом с ним плечом к плечу — значит, приобщиться к его грядущим подвигам и великой славе. Сегодня в главном доме все только подтвердилось. Убить Тонгвара, одного из лучших бойцов, даже не вытащив меч, — это было нечто запредельное! И то, что Ольгерд — один из них, из младшей дружины, придавало событиям совершенно иное значение. Каждому из них в какой-то момент хотелось сделать нечто подобное, ответить на насмешки, на оскорбления, и когда нож полоснул по горлу Тонгвара, они почувствовали сопричастность, торжество и гордость за своего товарища.

Скуластое лицо Фрикки расплылось в радостной улыбке, и широко распахнутые глаза уставились на Ольгерда, мол, ты видел, мы все за тебя! Ты все сделал правильно, ответил старшине за нас за всех, и мы горло перегрызем любому, кто посмеет тебя тронуть!

Он обернулся назад и, возвышаясь над всеми, прокричал:

— Кто вел нас против тонгров?

— Ольгерд! — эхом прогремели ему в ответ два десятка разинутых ртов.

— Кто самый бесстрашный и непобедимый?

— Ольгерд! — еще громче и радостней пронеслось под сводами длинного дома

Никак не ожидавший поддержки, а уж всеобщего обожания — тем более, Ольгерд вдруг растерялся. Эти парни, еще совсем недавно косившиеся на него, как на чужака, теперь готовы были закрыть его собой. Почему? Он не мог ответить себе, но это было и не важно, главное — вот они, все здесь! Ольгерд даже не слышал, что они там орут, — для него гораздо важнее сейчас было то, что он не один, а значит, он не зло, не рука демона, а тот, чьи поступки принимаются сердцем таких же, как он. Лед, сковавший его душу после штурма Куйвасту, дал трещину и начал таять. Впервые за последние дни лицо Ольгерда смягчилось. Ничто ему сейчас не было так нужно, как поддержка и восхищение таких же, как он, парней.

В глазах появилась предательская влажность, и Ольгерд, резко шагнув вперед, обнял Фрикки.

— Спасибо, Фрик! Спасибо, ребята!

— Да чего там, — Фрикки шмыгнул носом. — Да мы ничего…

Ольгерд шел сквозь толпу парней, обнимая каждого. Ободряющие похлопывания по плечам сыпались со всех сторон, и он, обуреваемый нахлынувшими чувствами, вдруг остановился.

— Парни, слушайте меня! — Глаза Ольгерда блеснули ве́щей одержимостью. — Вместе мы сила, и я вам обещаю, мы еще завоюем такую славу, какой не ведали наши отцы, а Руголанд будет знать каждого из вас поименно и слагать о ваших подвигах такие висы, каких не удостаивался даже великий Хендрикс. Весь мир вздрогнет от грохота ваших мечей, и Оллердан почтет за честь видеть любого из вас за своим столом!

Слова падали в тишину, как тяжелые капли расплавленного свинца, заряжая убежденностью говорившего, и не было в этот миг в длинном доме человека, который бы усомнился в том, что так будет. Раскрыв рты, младшая дружина слушала своего нового, в одночасье родившегося вождя и верила каждому его слову.

Восторженный рев встретил окончание речи Ольгерда, и тот, раскрасневшийся от возбуждения, впитывал людское сиюминутное обожание. Все сомнения и душевные муки пропали, как не бывало, — сейчас он сам верил в то, что говорил, и сила, наполняющая его, больше не казалась ему демонической и враждебной.

Молодежь горланила так, будто завоеванный мир уже лежал у их ног, и неудивительно, что никто не заметил, как вошел Фарлан. Прислонившись к косяку, он пару минут удивленно наблюдал за царящим безумием и, наконец решив, что с него хватит, рявкнул:

— Чего разорались, галчата!

Мгновенно наступившая тишина показала, что на словах потрясти весь остальной мир гораздо легче, чем выполнить только что данное обещание. Пойти против старших — это настоящий бунт, дело немыслимое. Одно дело — кричать вместе со всеми, и совсем другое — вот так, глядя глаза в глаза.

Фарлан прошел сквозь расступающийся строй, и его жесткий взгляд не нашел глаз, решившихся бросить вызов. Подойдя к своему воспитаннику, Черный, к своему удивлению, отметил его посвежевший вид и исчезнувшую с лица печать глубокого потрясения. Еще раз пройдясь суровым взглядом по столпившимся вокруг парням, он вдруг улыбнулся:

— Ветераны претензий к тебе не имеют, Оли. Мы поговорили с ребятами, и они признали, что были неправы. Они погорячились, мы ответили. Чего не бывает! Решили — поединок был честный! А то, что Тонгвар умер без меча в руке… Так что ж, на все воля бессмертных богов! Значит, не заслужил он места за столом Оллердана!

Настоящий рев восторга и облегчения заглушил последние слова:

— Фарлан!

— Ольгерд!

Понимающе хмыкнув, Черный взглянул прямо в глаза Ольгерда, словно повторяя ему не раз уже сказанное: помни, что бы ни случилось, я всегда прикрою твою спину!

–

Задернув за собой полог, Ольгерд остановился на самом краю личного закутка, отрезанного от общего дома. Пошатываясь, он попытался стянуть с себя сапог, и голове сразу же замутилось, а расстеленная на полу медвежья шкура закачалась вместе с крохотным огоньком свечи в дальнем углу. Вспомнилось, как после слов Фарлана откуда-то появился бочонок с пивом и все радостно восприняли его как еще одну победу, ведь никогда раньше старшие не позволили бы увести у себя из-под носа целый бочонок. Как потом наполняли братину и пускали ее по кругу, как что-то кричали, перебивая друг друга, весело ржали и снова пили.

Икнув, Ольгерд поднял голову, и пляшущее пятно света поплыло вверх, осветив бледное лицо Ираны и ее огромные немигающие глаза.

— Ты чего? — Вздрогнув, парень тряхнул ногой, освобождаясь от второго сапога.

Ирана продолжала не отрываясь смотреть на него. Широкая белая рубаха топорщилась балахоном, скрывая очертания тела, тонкие обнаженные руки сжимали огарок свечи.

— Ты чего? — еще раз зачем-то повторил Ольгерд, уставившись на длинные распущенные волосы, спадающие до самого пояса.

Не отвечая, Ирана присела и поставила свечу в деревянную плошку. Натянувшееся тонкое полотно вычертило рельефную линию бедер, обозначив обнаженное тело, спрятанное под тканью.

Зажмурившись, Ольгерд отогнал скользнувшую мысль. Это была его женщина, его собственность, с которой он спал бок о бок вот уже пять дней, и ни разу ему даже в голову не пришло овладеть ею. Слишком многое видел он в ее глазах. Иногда, глядя на нее, Ольгерд задавался вопросом: зачем он вообще ее взял и что теперь с ней делать? Не то чтобы он совсем охладел к ней, и она его не возбуждала, нет — просто он не мог смотреть ей в глаза. Всякий раз, как он натыкался на ее взгляд, у него появлялись мучительные видения — ярость, кровь, огонь и ледяной лик с безжалостным взором.

Ступив на ворс шкуры, Ольгерд отстегнул пояс с мечом, и тот с мягким стуком упал на ложе. Не зная, как вести себя дальше, он остановился и прошептал:

— Что ты делаешь?

Хмельная вялость стремительно исчезала, надрывно забухало в груди сердце. Вместо ответа Ирана поднялась, оставив желтый огонек у себя за спиной, и одним движением стянула с себя рубаху. Взметнулось черное облако потревоженных волос, и отброшенная одежда приземлилась на пол белым островком. Упругие холмики груди ощетинились затвердевшими сосками и, вскинув голову, девушка отдернула руки, рванувшиеся было прикрыть темный треугольник внизу живота.

— Ирана! — Сорвавшийся голос предательски выдал нарастающее возбуждение.

Взлетели вверх длинные ресницы, огромные глаза стрельнули вызовом, и Ирана опустилась на ложе. Вытянувшись на спине, она раздвинула ноги.

— Возьми меня! — Взгляд темных, как омут, глаз пронзил юношу. — Возьми меня! Я хочу быть твоей!

Ольгерд вздрогнул, прошелестевший голос принес ему совсем другой смысл: «Ты мой! Тебе не спрятаться от меня!» В глубине сознания промелькнул безжалостный голубой лед и белая бесстрастная маска. Парень яростно сжал веки, пытаясь избавиться от вспыхнувшего видения, а открыв глаза, увидел протянутую руку Ираны и услышал мягкий грудной голос:

— Иди ко мне!

Сжав тонкие длинные пальцы, Ольгерд услышал стук ее сердца и ощутил зовущее желание.

— Иди ко мне! — позвала его девушка, и в черных глазах вспыхнуло отраженное пламя свечи.

Завороженный, он потянулся к приоткрытым губам и вдруг вздрогнул, столкнувшись взглядом с льдинками голубых зрачков на неживом белом лице. В один миг исчезли бревенчатые стены, медвежья шкура и огонек свечи, осталось только обнаженное тело на появившемся из ниоткуда белом искрящемся снегу и неестественно алые губы, шепчущие:

— Не бойся меня!

Рванув ворот рубахи, Ольгерд прохрипел, теряя голос:

— Я никого не боюсь!

В ответ лишь вспыхнули голубые глаза, и изящные, но сильные руки притянули голову юноши.

— Ты мой! — В женском голосе прозвучало едва сдерживаемое нетерпение, и прямо в глаза Ольгерда уставились ледяные зрачки.

«Ты мой, ты мой, ты мой!» — застучало в висках, и Ольгерд почти прорычал:

— Не-е-ет!

Вслед за возбуждением по венам прокатилась закипающая ярость. Остро захотелось причинить девушке боль, увидеть в этих холодных бесчувственных глазах страх. Он навалился на нее всей тяжестью, лихорадочно стягивая с себя штаны и не понимая уже, чего сейчас в нем больше — злости или вожделения.

Женское тело вздрогнуло и изогнулось от его первого толчка, а он, словно желая избавиться от стоящего в ушах голоса, вбивал и вбивал свою плоть с каждым разом все яростнее и ожесточеннее. Желание причинить ей боль заглушало все, а девушка будто наслаждалась его неистовством.

Лед ее глаз полыхнул голубым огнем:

— Ты мой!

— Не-е-ет! — прохрипел Ольгерд, а длинные когти впились в спину, раздирая кожу.

— Ты мой!

— Не-е-ет! — Его пальцы с силой сдавили ненавистную белую шею, а ее алые губы, не шевелясь, выдохнули, как стон:

— Мо-о-ой!

Под этот стон по телу Ольгерда прокатилась волна оргазма. Парализующий спазм словно сорвал занавес наваждения, и, очнувшись, Ольгерд ужаснулся тому, что делает. Отшатнувшись, он отпустил горло Ираны, и та, жадно глотая распахнутым ртом воздух, схватилась за шею.

Не в силах объяснить свой поступок, парень вскочил и, подобрав одежду рванулся к выходу, но голос Ираны догнал его:

— Не уходи! Я знаю, Ирглис не отпускает тебя, но тебе не нужно ее бояться.

Остановившись у полога, Ольгерд резко обернулся:

— Я никого не…

Не дав ему закончить, Ирана поднесла указательный палец к губам:

— Я знаю! Просто попробуй принять ее, и она даст тебе то, что ты больше всего желаешь. Она поможет тебе отомстить!