Футбольная сказочка 2012: Матч эры за Грааль

Дима Федоров, 2009

«Футбольная сказочка 2012. Матч Эры за Грааль» – насмешка над апокалиптическими страхами людей перед концом света и в особенности над теми, кто эти страхи порождает. Это неполиткорректный, хулиганский, авантюрный роман с занимательным сюжетом и забавными персонажами. Время действия – 2012 год, на котором обрывается древний календарь майя. В Европе тревога и смятение. Грядет эра Водолея, сменяющая эру Рыб. В виртуальном симуляторе состоится футбольный Матч эры между командами светлых и темных сил. Моцарт, Леонардо да Винчи, Чарли Чаплин, Че Гевара, Будда, пророк Магомет и другие светличности против бен Ладена, Саддама Хусейна, Гитлера, маркиза де Сада и прочих тьмушников. Они сразятся за чашу святого Грааля! Книга будет интересна и взрослым, и подросткам. Она выходит в двухсотлетний юбилей Гоголя и имеет много перекличек с гротескными шедеврами Николая Васильевича, поэтому ее можно назвать «Мертвыми душами» XXI века.

Глава четвертая

Если извлечен из прошлого урок,

Злу достанется ошейник и короткий поводок

Последнее воскресенье перед Новым годом в России не может быть спокойным. Магазины, подарки, суета и всякая взвинченность. Даже самые неплатежеспособные выбираются из своих угрюмых жилищ и, реанимируя навыки устного счета, проходят по торговым рядам, прикидывая, где и на чем можно сэкономить. Надо что-то купить, порадовать родных и близких.

Женщины, как правило, решают эту задачу загодя, то есть именно в воскресенье. А мужчины в последний момент, где-нибудь в переходе, чертыхаясь и озлобляясь, приобретают китчевые романтические свечки, нелепые бусы, массажные щетки для волос (увы, изрядно поредевших за время совместной жизни). Детям — диски и футболки с именами тех, кому выдана лицензия на пропаганду глупости и пошлости. И вот под бой курантов и напутственную речь президента это все с восклицаниями, охами и ахами вручается, обсуждается и примеривается. Практической полезности подарки не имеют, но создают душевное тепло, которого в повседневной жизни катастрофически не хватает. И в итоге на старости лет именно оно и остается после долгих лет неустроенности и рутины, тяжелого труда и болезней. Так что, если разобраться, именно эти подарки дороже всех богатств мира.

В Европе рождественское воскресенье имело совершенно другой идеологический смысл. Все уже подарено, все поздравлены, церковь, коли имеется такая прихоть, с утра удостоена посещением. Теперь можно проводить досуг с семьей, съездить в отпуск и, конечно, ждать скидок в магазинах, чтобы побаловать себя шопингом. Мир окончательно разделился на тех, кто жаждет появления новинок в бутиках, и тех, кто ждет сезона распродаж.

Но в Веве никто ничего не ждал, потому что там будни мало чем отличаются от выходных — тихо, добропорядочно и умиротворенно. Снег падал на озеро, на набережную, на укутанные в брезент катера и яхты, на нахохлившихся лебедей и уток, на вычурную двухъярусную карусель с вызолоченными каретами и архаичными пейзажами на самой крыше, где их разглядеть никто не в состоянии. Но зато какие у них рамы — сколько пышности и блеска, уносящего фантазию в прежние времена, когда здесь была патриархальная, но честная бедность, и только иностранцы добавляли лоску, приезжая насладиться природой, своеобразной кухней и мягким гостеприимством местных граждан.

С тех пор иностранных туристов стало больше. И не все они наслаждались природой. Некоторые лелеяли планы обогащения и не обращали ни малейшего внимания на чарующий снег за окном ресторана «Луи Пятнадцатый». Они насыщались пищей.

— А Майе, оказывается, уже двадцать восемь, — драматически сообщил за завтраком Соха. И почему-то шепотом.

— Это ты к чему? — недоумевал Волк.

— Я к тому, что так мы скоро перейдем на старух, а там и до трупов недалеко, — загрустил Соха. — Нам надо привлечь к проекту совсем молоденькую девушку.

— Зачем?

— Понимаешь, девушка отвлекает, расслабляет и то-се, пятое-десятое. А когда появляется компания вроде нашей, любой человек напрягается и думает: ага, сейчас меня будут разводить.

— Это, Сохатый, когда люди тебя видят, они так думают. Тебе надо поработать над своим имиджем. Здесь, на Западе, одной твоей рожи испугаются. А потом еще узнают, что ты русский… Может, тебе легкую щетину отпустить? Она придаст тебе некоторой рафинированности.

— Да мне не подойдет твоя сахарность. Я же мужик, а не… как это… метросексуал.

— При чем тут метросексуал. Ты останешься мужиком, но при этом будешь производить располагающее впечатление… Хотя бы внешне.

— Мне самому не обязательно производить. Для этих целей мы как раз и будем водить с собой девушку. Придумаем ей какую-нибудь должность. Скажем… м-м-м… креативный директор. В конце концов, хочется с кем-нибудь перекинуться словом, знаешь, то-се, пятое-десятое…

— Я думаю, ты с ней хочешь перекидываться не словом, а делом. Но, если честно, я не узнаю тебя. Ты что, решил обзавестись постоянной девушкой?

— Нет, постоянство — это не мое. Хотя… конечно, дама под рукой никогда не помешает, но я об интересах нашего общего дела беспокоюсь, а ты…

— И у тебя есть такая дама на примете?

— Если дашь добро, то не проблема — появится.

— Только сначала нужно на нее посмотреть, а то приведешь такую лохушку, что в респектабельном обществе на три буквы пошлют.

— Покажу. Обязательно покажу. Недотрога. С двумя высшими образованиями. Она тебе понравится. Вот увидишь. Сам ее будешь просить у нас поработать.

— Ладно-ладно… Ты скажи лучше, когда завтра выезд в Женеву и где Борис?

— Выезд после трех, а Борис в компьютерной комнате. Играет в виртуальном казино.

— Нам надо придумать составы команд.

— Да, не помешает. Хотя один раз ты уже придумал.

— Соха! Пасть заткни. — Волк озлобился. — Ты сам вчера слышал, что Берлога все напутал. Там были погрешности. Поэтому и проиграли. А вовсе не из-за состава. Состав был шикарный. И я уверен, выйди он еще раз на поле, при идеальной загрузке, наши гении просто порвали бы всех этих Анри, Рональдинью и Джеррардов.

— Так все тренера говорят после поражений.

— Не тренера, а тренеры.

Волконский взял салфетку, чтобы писать на ней фамилии и осчастливить человечество перед концом света:

— С кого начнем?

— Со сборной тьмы. Так попроще. Дерьмо всегда на виду.

— Идет. Давай с тьмушников.

— С кого?

— С тьмушников. Ну, это от тьмы. «Тьма» как-то высокопарно звучит, а тьмушники похоже на чмошников.

— Клево звучит! Как, еще раз?

— Тьмушники.

— Поехали! Рисуй тьмушников. Только надо побольше из России народу набрать. Здесь, на Западе, это всем понравится.

— Тогда слишком высокая конкуренция за место в составе будет. У нас хоть всю страну делегируй.

— Давай Сталина для начала.

— Еще Ленина и Ивана Грозного.

— Пока хватит русских.

— Гитлер. Не обсуждается.

— Уже четверо.

— Муссолини.

— Это кто такой?

— Вроде Гитлера. Только из Италии.

— Но он хоть пару миллионов уничтожил?

— Да больше.

— Хорошо. Тогда сгодится.

— Франко?

— Волк, хорош каких-то неизвестных злодеев предлагать. Я такого не знаю.

— Ты не знаешь, а вся Испания поносом изойдется, когда его как живого в ящике увидит. От страха все перемрут.

— Нет, давай так. Пока твой Франк под вопросом.

— Франко, — поправил педантичный Волк.

— Какая, на хрен, разница.

— Ты, Сохатый, не понимаешь! Нам надо побольше народа собрать. Список на двадцать—тридцать персон. Потом голосование. Через Интернет и эсэмэс. И остается шестнадцать. Укороченная заявка, как в английской премьер-лиге, чтобы почти все сыграли. Через интерактивное меню можно будет голосовать за того, кто первым выйдет на замену, и за того, кто должен быть первым заменен. И денег можно заработать, и плебс обрадуется: подумает, что ему дают возможность решать серьезные вопросы, что от него что-то зависит. Демократия!

— Кто обрадуется?

— Плебеи — ну… то есть народ.

— Я всегда с народом, — определился Соха. — Раз так, то давай для кучи побольше садистов.

— Пиночет.

— Этого знаю. Он певцу Дину Риду руки отдубасил. Чтобы тот на гитаре не бренчал про него ругательные песни. Дин Рид у них в Африке был вроде Высоцкого.

— Не в Африке, а в Чили. И не Дин Рид, а Виктор Хара. Дин Рид играл Виктора Хару в фильме. Это кино, понимаешь! Соха, когда ты молчишь, то производишь более приятное впечатление.

— Не затыкай мне рот. Я такой же участник проекта, как и ты. Мы совершенно равноправны.

— Никто и не затыкает — ты просто сам молчи. По своему желанию.

— Молчать — скучно.

— Я тебя развеселю. О'кей?.. Давай еще Мао добавим.

— Великая китайская революция! — обрадовался Соха.

— Точно! — поддержал Волк. — Только Китайская — это стена. А революция — культурная. В остальном все правильно.

— А ты меня за дурака держал.

— Извини, недооценивал. Давай дальше. Еще Пол Пот.

— А этот как набедокурил?

— Экстремист. Возглавлял режим красных кхемеров в Камбодже.

— Ага, выходит, узкоглазый. Узкоглазые жуть какие жестокие.

— При нем около трех миллионов людей замучили. Он запрещал книги, школы, ненавидел интеллигентов.

— Интересный чувак. — Соха одобрил кандидатуру изверга не без сочувствия.

— Самоса. Правитель Никарагуа. Уничтожил десять процентов населения страны — триста тысяч человек. Иди Амин — диктатор Уганды — из той же оперы.

— А он сколько народу загубил?

— Около полумиллиона.

— Полмиллиона черножопых — маловато.

— Да, но две тысячи он убил лично.

— Это меняет дело. Пиши!

— Про Саддама Хусейна забыли.

— Годится. Но надо кого-нибудь из древних.

— Из римских императоров можно взять. Нерона, скажем.

— Какие у него достижения?

— Убил собственную мать, с которой, между прочим, имел инцест…

— Что имел?

–…занимался сексом с матерью. А еще довел своего учителя и в прошлом друга Сенеку до самоубийства. Нерон был извращенцем, носил женскую одежду, был женат на своей сводной сестре, убивал членов собственной семьи в припадке ярости. Говорят, поджег Рим, чтобы получить яркие эстетические впечатления. Потом обвинил в поджоге христиан и их замучили. Про политические казни, усмирение локальных восстаний и прочие государственные делишки даже не упоминаю.

— Неплохо…

— А еще до Нерона был Калигула.

— О! Я про него порнуху смотрел. Давай их обоих к нам.

— Не уверен, что сохранились их вещи. Две тысячи лет прошло — они не пользовались любовью окружающих, поэтому реликвии, связанные с их жизнью, никто не стал бы хранить. Так что не имеет смысла включать Нерона и Калигулу в список — мы их все равно не сможем воссоздать в MAGIC FOOTBALL.

— Жалко, клевые ребята сорвались.

— Неизбежные издержки истории.

— Вот жизнь, — философствовал Сохатый, — что-то делаешь, стараешься, суетишься, борешься, а в результате дыра от тебя в истории, то-се, пятое-десятое… Ничего от тебя не остается.

— Соха, давай дальше, а не то я расплачусь. Чарльз Мэнсон. Считал себя Христом и дьяволом одновременно. Устраивал символические распятия, оргии. В шестьдесят девятом учинил резню на вилле режиссера Романа Полански. Знаешь такого?

— Что-то слышал.

— Так вот, его жена, актриса Шэрон Тейт, была на восьмом месяце беременности и ее распотрошили. Вон, как рыбу, которую ты сейчас ешь.

— Волк, чудила, думай, что говоришь. Я ее теперь съесть не смогу.

— Ну хорошо. Ее распотрошили не так, как эту рыбу, а сильнее. Теперь будешь есть?

Сохаев отодвинул тарелку, придвинул бутылку. И сделал это с таким видом, будто ему пришлось заменить рыбу вином, а на самом деле вина он не хотел. Но рыбу есть после слов Волконского уже не было никакой возможности. А что-то ведь положено делать за столом, не сидеть же просто так, надо что-то поглощать — вот и взял бутылку. Налил себе бокал почти до краев. Выпил. Задумался над жизнью и делами Чарльза Мэнсона. И изрек:

— Мне кажется, мы мельчим.

— Да нет. Мэнсон известен во всем мире. Он убил не только жену Полански. Там еще куча людей погибла. И кстати, музыкальный продюсер, который отверг песни Мэнсона.

— Как отверг? А я видел этого Мэнсона по телику. Он там пел с жуткой размалеванной харей, кривлялся, то-се, пятое-десятое. Чуть не блеванул от его вида, чесслово.

— Соха, хватит отвлекаться. Это другой Мэнсон. Тот Мэнсон, который всех порезал, — он конченый, он сидит в тюрьме. Пожизненно. А тот, который поет, он тоже конченый. Но он на свободе. И зовут его по-другому — Мэрилин Мэнсон.

— Ладно, сегодня я добрый. Включай своего мерина Мэнсона.

— Маркиз де Сад в обойму к Мэнсону подойдет.

— Имя мне нравится.

— Он художественно осмыслил и изложил в своих романах философию различных сексуальных извращений. Философия тотального подавления личности. Всепоглощающего доминирования. От его фамилии и пошел садизм. Был заключен в Бастилии — это, знаешь, самая страшная французская тюрьма…

— Волк, ты меня совсем за одноклеточного держишь…

— После Бастилии сидел в психушке. Ему по суду должны были голову отрубить, но он сбежал. Занятная личность.

— Слушай, а что же это получается… То есть до твоего маркиза садизма вообще не было? Им что, получается, никто не занимался? — Соха искренне расстроился за неизобретательное и скучное прошлое.

— Был, конечно, но просто его никак не называли.

— А мазохизм тогда откуда? Его тоже твой маркиз придумал?

— Нет. Мазохизм от другого писателя — барона фон Захер-Мазоха.

— Волк, ты чего? Вроде культурный человек. — Сохатый сконфузился, как пятиклассница, которая впервые поднялась в школе на этаж выше, в туалет к старшим девочкам, а те, как выяснилось, не только писают, но еще и курят, и на стенах рисуют похабности.

— Что чего?

— Чего выражаешься.

— Я не выражаюсь. Захер-Мазох — это фамилия. Он, кстати, родился во Львове.

— Вот это круто: Львов — столица мазохизма! Хохлы, оказывается, того… С прибабахом. А давай его тоже вварганим в список. Представляешь, пара форвардов-извращенцев. В стиле садо-мазо. Маркиз и барон.

— Да, замечательно! Один в подыгрыше — полностью работает на партнера, а другой страйкер — завершитель атак. У нас такой рейтинг будет, что все сериалы прогорят.

Волк одобрил тандем и решил перейти к церковным деятелям:

— Римский папа Александр Шестой Борджа. Отравитель. Выдавал дочь замуж, а потом расправлялся с ее мужьями. Их имущество и владения прибирал к рукам. Имел связь со своей дочерью. Однажды в День Всех Святых устроил в зале двенадцати апостолов соревнования по сексу. На него были созваны все дипломаты. Победила его дочь Лукреция. Александр захотел как-то вместе с сыном Чезаре отравить четырех кардиналов и присвоить себе их добро. Но то ли слуги перепутали вино, то ли слуги были подкуплены кардиналами и специально поменяли кубки, но, в общем, Александр и Чезаре слегли от своего яда. Чезаре успел принять противоядие и спасся, а папаша умер. В гробу он распух от яда так, что еле успели похоронить.

Сохатый молча отодвинул вино и снова принялся за рыбу, которая после всего услышанного казалась более безобидной. А Волк продолжил антиклерикальный поход:

— Первый Великий инквизитор Торквемада. При нем казнено три тысячи человек. Костры, процессы, аутодафе — все это он начал.

— Волк, еще раз повторяю — мы себя дискредитируем. Я не узнаю тебя — ты теряешь нюх. Три тысячи! Это же детские масштабы!

— Да нет, просто тогда людей намного меньше жило. И к тому же созданная им инквизиция и впоследствии уничтожала людей, так что общее количество жертв — около миллиона. Евреев выгнали из Испании, арабов. Он после себя кровавый след оставил.

— Евреев выгнал? И ты его в злодеи хочешь записать? Над нами будут смеяться.

— Это в России все антисемиты, а в Европе с этим строго. Тут политкорректность. На каждом шагу арабы и прочий сброд. Живут себе припеваючи, за права свои борются. И потом не забывай — у нас ведь расширенный список. Впоследствии все равно будет голосование. Не понравится он народу — исключат.

— Они-то исключат, но мы опозоримся. Такого слабенького включать в команду. Мне кажется, нельзя. Это потеря качества.

— Ну и оставайся при своем мнении, — рассердился Волк и вписал Торквемаду в реестр. — Мы совсем забыли про бен Ладена.

— Слушай, какой же ты умный, — реабилитировал друга Сохаев.

— Да, и Матч, кстати, проведем на «Эмирейтс Стедиум», где «Арсенал» играет.

— Почему там? Какая тут связь?

— Потому что бен Ладен болеет за «Арсенал», а значит, этот стадион самый безопасный на Земле — там не может быть никакого теракта.

— Если сам бен Ладен будет на стадионе, то какой тогда теракт?

— А что, разве он не может поступить, как шахид? Взорвет себя перед концом света и всех остальных угробит.

— Да, я об этом как-то не подумал. Но что ему мешает взорвать бомбу на стадионе «Арсенала»? Ему же все должно быть до лампады, если он такое задумал.

— Неправда, настоящий болельщик своей команде плохо не сделает. А бен Ладен — настоящий фан. Он даже с сыном Абдуллой ходил на старый стадион «Арсенала» — на «Хайбери».

— А кто ж его туда пустил? Или он загримировался?

— Бен Ладен ходил туда еще до того, как стал террористом. В начале девяностых он был вполне себе нормальным арабом и жил преспокойненько в Лондоне.

— Ну и дела. Но тогда ты прав — играем там, на стадионе «Арсенала». Слушай, а тренер? Про тренера забыли.

— Не надо нам тренеров. В прошлый раз какие тренеры были — стыдно вспомнить. Обойдемся!

— А как обойдемся? Кто будет управлять игрой, замены делать, то-се, пятое-десятое?

— Замены будут делать болельщики, — напомнил Волк. — Эсэмэсками или через Интернет. И на этом тоже можно сделать деньги. За кого проголосуют, тот и выйдет. Против кого проголосуют — того в раздевалку. И надо установить количество голосов, после которого и следует замена. Чтобы стимулировать народ.

— Круто, — согласился Сохатый, которого любая возможность срубить денег приводила в трепет. — Слушай, а сколько уже набралось игроков?

— Семнадцать, — посчитал Волк. — С Аттилой и Батыем будет девятнадцать. Против них возражений нет?

— В общем, давай придумай еще одного какого-нибудь кровавого живодера-королька, и можно закрывать лавочку. Двадцать кандидатур — хороший выбор. Только вот никак не пойму, — озаботился Сохатый, — а куда нам Наполеона отправить?

— Проигнорировать. В злодеи нельзя — во Франции напрягутся. А в команду света его общественность точно не пустит. Его место на трибуне.

— Наполеон не помешал бы, конечно, для респекту, но, наверное, ты прав.

— За ужином сочиним сборную света. Сборную светличностей!

— Вот уж намучаемся. Двадцать хоть наберем?

— Наберем, конечно. Меня только вот что занимает… Они же должны не просто так играть, а за что-то, за кубок какой-то, за идею.

— За идею только лохи играют. Премиальные хорошие нужны.

— Зачем виртуальным людям премиальные? Нет, тут нужен символ. Глобальный. Вот скажи, что больше всего людей волновало и воодушевляло на великие дела? Как думаешь?

— Бабки.

— Соха, ты все опошлишь.

— Конечно, бабки. Иногда еще из-за баб всякие войны случались. Помнишь, с Брэдом Питтом кино было про древних греков — там вот из-за бабы куча мужиков погибла. А баба так себе…

— За родину люди воевали.

— Там не только за родину. Там еще и пограбить завоеванные города можно было.

— Соха, ты меня с мысли сбиваешь, но я обязательно придумаю.

Тут спустился Борис и предложил выпить у него в номере. И хотя Борис ничем не напоминал папу римского, Соха и Волк торопливо отказались. Слишком торопливо. И синхронно. Тяжелая у них с утра была работа. Подрывающая веру в человечество. А за потерю этой веры можно требовать серьезную компенсацию в твердой валюте. Что они и собирались потребовать в переговорах с Ангелиссимусом.