Отстойник

Дикий Носок, 2020

На земле ежегодно бесследно исчезают тысячи человек. Они не становятся жертвой несчастных случаев, криминальных происшествий или стихийных бедствий. Они словно растворяются в воздухе при самых загадочных обстоятельствах. Что происходит с этими людьми? Содержит нецензурную брань.

Председатель.

«Чертовы овцы,» — матюкался про себя Андрей. Дребезжащий, как ведро с гайками УАЗик пробирался по нечищеной дороге, где только он и мог проехать, не увязнув в снегу, оставляя за собой глубокие колеи. Рычал он при этом так, что собраться с мыслями было решительно невозможно.

«Гена, забрось меня в правление и езжай пообедай,» — распорядился Андрей. В обед контора пустеет, и можно будет спокойно подумать

«Пообедать? Это мы завсегда готовы,» — отшутился водитель.

Обращаться к водителю — мужику лет на двадцать его старше просто по имени было вполне обычным делом и панибратством не считалось. Уж так было заведено. А вот к нему последние два года все обращались не иначе, как Андрей Владимирович — уважительно и несколько подобострастно. Все-таки председатель колхоза — не хрен собачий. Самый молодой в области. В момент назначения ему было всего двадцать восемь лет. Двинули его на эту должность по комсомольской линии, как молодого и перспективного. Приятно, что и говорить. Солидности и вальяжности Андрей поднабрался быстро, остепенился, заматерел, словно солдат-срочник за пару недель до дембеля.

Внешний вид тоже изменился. Долговязый парень с гитарой в клетчатой рубашке — стройотрядовец и активист — округлился, набрал вес и в прямом, и в переносном смысле, отпустил пшеничные усы, делающие его старше и превратился в серьезного руководителя. Гитара пылилась в углу, уступив место «дипломату» с документами. Деловые костюмы сменили удобные клетчатые рубашки, убранные в дальний ящик. И Андрей с юношеским рвением кинулся в работу, намереваясь, как минимум, свернуть горы. Пыла хватило ненадолго. Оказалось, что работа, по большей части, строится по принципу: ты — мне, я — тебе, и главное в этом деле — личные связи. Без них никуда. А чтобы обрасти этими самыми связями требуется время, и немалое. Только опутанные паутиной взаимных услуг и одолжений, люди функционировали эффективно, как единый механизм, без сбоев и проволочек. Смекнув, где собака зарыта, Андрей активно принялся встраиваться в систему.

Когда УАЗик подъехал к конторе, женщины из бухгалтерии уже гуськом потянулись по домам на обед. Все были местные, деревенские, жили по соседству. Время обеденного перерыва, хоть и двухчасового, понапрасну терять не стоило. У всех скотина: коровы, свиньи, утки, куры — кого кормить, кого доить, за кем убрать. Да и дети из школы пришли. Хорошо еще, что зима на дворе. Летом и вовсе не продохнешь, не то что поесть, стакан воды выпить некогда.

«Ой, Андрей Владимирович, а я только что все закрыла,» — шумно выдохнула спешащая Миляуша (в повседневном общении просто Миля, опять же без отчества, потому как секретарша).

«Ничего, я с ключами,» — отпустил женщину кивком головы Андрей, и та шустро посеменила по утоптанной с утра тропинке. Здание конторы было одноэтажным, по виду — совершенно обычный деревенский дом, если бы не табличка на стене у двери. Сунув по пути голову в красный уголок (пыль, герань, стулья с красной обивкой) и подергав двери всех кабинетов (порядок — заперто) Андрей вошел к себе.

Заставленный темной, тяжеловесной, казенной мебелью кабинет поначалу давил начинающему руководителю на психику. Он чувствовал себя зарвавшимся мальчишкой, нарядившемся в отцовский парадно-выходной костюм. И, когда появится хозяин, его выгонят отсюда поганой метлой, как ссаного щенка. Но за пару лет ничего — привык.

Тревожные мысли вернулись, как по команде, стоило ему снять тяжелую дубленку и сесть за стол: «Чертовы овцы.» Эти самые овцы, занимавшие все думы Андрея со вчерашнего дня, были овцами в самом что ни на есть прямом смысле. В колхозе их насчитывалась почти тысяча голов. А проблем с ними было примерно, как с тропическими птичками на Северном полюсе. То есть выше крыши.

Воровали овец постоянно. Содержащиеся в овчарне, окруженной огороженными выпасами, овцы летом свободно паслись, а зимой жевали сено. Ночным сторожем при них работал суровый мужик — немногословный, заросший, аки леший, с синими, татуированными пальцами, отсидевший двенадцать лет за убийство. Но даже этот бывший зек воров ничуть не пугал. Украсть овцу было не просто, а очень просто. Крепкий мужик мог перетащить её через ограду выпаса, взвалить на плечи и убежать. Редкая овца весила больше 40 кг., в основном — меньше. Милиция на частые ночные вызовы реагировала вяло. Ясно было, что ловить очередного похитителя — все равно, что искать иголку в стоге сена. Только статистику портить.

Но главное — прибыли овцы не давали никакой. Шерсть приходилось возить сдавать на завод аж в Уфу, за несколько сотен километров от хозяйства. Стоила она копейки, а с учетом транспортных расходов это предприятие вообще теряло всякий смысл. Порой овец резали на мясо — для начальства, на похороны или свадьбу, или еще по какому вескому поводу.

Несколько месяцев назад Андрей, подстраховавшись решением Правления колхоза, принял волевое решение пустить овец под нож. Порезали стадо за месяц. К первому сентября овчарня стояла пустой, лишь голуби гулко ворковали под крышей. Целый месяц бригада плотников по локоть в крови резала овец. Мясо выдавали в счет заработной платы или продавали всем желающим по 2 руб. за килограмм. Частники охотно брали овец живьем по 1 руб. 10 коп. за килограмм живого веса, угоняя их небольшими отарами по 10-20 голов. В общем, овцы разошлись, будто горячие пирожки. Андрей облегченно выдохнул. И напрасно.

Первому секретарю райкома партии о произошедшем не докладывали три месяца. Боялись. Гром грянул только сейчас — в декабре, накануне нового 1990 г. Завтра утром Андрей Владимирович был вызван на пленум райкома партии, и ничего хорошего от этого мероприятия ждать не приходилось. По авторитетному мнению большинства товарищей, ему следовало запасаться вазелином. Как не хотелось себе в этом признаваться, но поджилки у молодого председателя тряслись не на шутку. Партбилет отобрать могли запросто, а тогда и с работы попрут точно. Такой удар по самолюбию пережить будет трудно.

И ведь все вокруг все понимают. Нынче уже не те времена, что еще даже пару лет назад. Если от овец одни убытки — извести их под корень, да и дело с концом. «Перестройка, гласность, самоокупаемость,» — с сарказмом думал Андрей. — «А чуть что, так партбилет на стол. Да и положу. Пусть подавятся.» Знал он за собой эту черту — принимать иногда решения сгоряча, не обдумав их, не обмозговав в спокойной обстановке со всех сторон, рисковать. Житейскую мудрость молодому председателю ещё было наживать и наживать.

С первым секретарем райкома партии — мужиком пуганым, въедливым, мелковатым, ни дня не работавшим на реальном производстве (шел сплошь по партийной линии) отношения у Андрея не сложились сразу. При первой же попытке надавить на него авторитетом, Андрей вспылил: «Почему Вы разговариваете со мной таким тоном? Я такой же член партии, как и Вы. Просто Вас мы избрали первым секретарем.» В ответ на эту несколько детскую отповедь тот потерял дар речи от возмущения и с тех пор возмутителя спокойствия иначе, как «борзым щенком» не называл. Случись эта история несколькими годами раньше… Но сейчас времена были уже не те. Андрею с тех пор хватало благоразумия не лезть больше на рожон. До сегодняшнего дня. Чертовы овцы.

Давно Андрей Владимирович так не мандражировал, как следующим утром. Водитель, глядя на непривычно мрачно-сосредоточенного шефа, счел за благо кроме дежурного «Здрасьте» рот не открывать. И с облегчением выдохнул, когда тот выбрался из салона и зашагал к дверям райкома партии, велев ждать.

Нервно дергая тугой узел галстука (терпеть не мог эти удавки, но положение обязывало), Андрей сидел в «предбаннике», ожидая приглашения войти и прокручивая в голове контраргументы. Без боя он не сдастся. Что он — мальчик для битья, в самом деле? Принятое им решение экономически обосновано, а это главное.

«Андрей Владимирович, проходите пожалуйста,» — пригласила его безупречно вежливая секретарша Тамара Павловна с сочувственным взглядом. Разумеется, в райкоме партии, как в деревне, — все всё про всех знают. Насупившись, словно разъяренный бык на корриде, Андрей решительно дернул ручку двери, сделал шаг и… провалился в светящийся туман.

Оторопевшая Тамара Павловна, уронив папку с документами, наблюдала, как дверь в зал заседаний медленно закрылась. Потом, действуя словно под гипнозом, подошла и открыла её вновь. Дюжина голов в недоумении разом повернулась к ней.

Андрея Владимировича Ковалева в зале не было.