Глава 4
Искусство должно восхищать.
Его не обязательно понимать.
Жизнь в Нью-Йорке кипела, словно вода для пасты в огромной алюминиевой кастрюле в местном итальянском ресторане. Там-то и решили позавтракать двое мужчин в чересчур яркой одежде.
Первый был одет в нетипичный лавандовый пиджак и узкие брюки, которые отсылали на самые последние Парижские тренды. На нем была рубашка белого цвета и черный галстук с заметным серебряным узором. Эта вышивка в японском стиле, которую художник сам выполнил после посещения выставки гравюр эпохи Эдо в Лувре. Он был настолько раскрепощен, что даже в помещении не снимал довольно широкополую для мужчины шляпу и иногда гремел золотым индийским браслетом и золотого металла. Его волосы были слишком длинны для американца, но почетны для француза. Они едва касались острых плеч и красиво вились возле лица. Весь его внешний вид кричал о том, что он чужестранец и что ему было бы органично находится в Версале, нежеле среди бетонных джунглей и черных пиджаков местных банкиров.
Второй мужчина был одет не так вычурно. Но все равно странновато для американца. На нем был коричневый костюм с широкими брюками и желтая рубашка. А вместо галстука огромный красный бант, украшенный изящной брошью. Его волосы, по обычаю зализаны и были куда короче, чем у его друга. А на указательном пальце правой руке красовалась печатка с ярким красным камнем. Никто не знает, было ли это реальное фамильное украшение его семьи. Либо просто ерунда, купленная у мастера в темном закоулке.
Эти были знаменитые французские художники Марсель Франсуа Тибо Нарсис Маршал и Михаель Мария Мосс. Но публике они были известны как Марсель Маршал и Миха Мосс. И прямо сейчас они, впервые за долгое время, ели на земле, без отвратительного покачивания, что было на корабле. И ели довольно вкусную пасту и капучино. Хотя Миха и предпочел кофе без молока и просто овощную пасту с луком. Но вот Марсель не хотел упускать возможности попробовать"американскую пасту" — спагетти с беконом, жареным яйцом и сыром. Настоящий итальянец бы упал в обморок от такого блюда. Но Марсель был французом и любил разные странные изыски. А еще любил странные сочетания. И не только в еде.
— Как думаешь, а тут есть французский ресторан? — он отправил в рот кусочек бекона и сморщил нос от его солености. Все же американский бекон был слишком насыщенным для него. Не то что нежная грудинка с дижонской горчицей.
— Есть, но он тебе не понравится. Там подают жареный тартар, — Миха отправлял в рот маленькие кусочки и мог свободно говорить с набитым ртом. Хоть и корил себя за эту привычку, которая осталась у него детства.
— Извращенцы. Совсем обезумели.
— А может они как мы? Дадаисты и им плевать на то, что о них подумают?
— А я не подумаю. Я сделаю.
Марсель положил приборы в тарелку и наклонился к Михаелю, чтобы тихо шепнуть ему, исключая посторонних слушателей:
— Я надену на себя халат из сырого бекона и заявлюсь в этот ресторан и с требованием обжарить меня.
— Ты угодишь в полицию, — Михаэль отломил кусок хлеба и отправил его в рот, начиная жевать и говорить одновременно. — Американцы не поймут твоих выкидонов.
— А плевать, понимают или нет. Я дадаист. Моя задача отрицать признанные каноны и показывать то, что должно шокировать. Искусство не имеет рамок или правил. Если я хочу сделать яркий мазок в виде мясного халата, я его сделаю.
Марсель уселся на своем место и снял с себя шляпу, так как почувствовал, что ему внезапно стало жарко от разговора. Ему всегда становилось жарко от разговоров об искусстве. Так сильно он любил эту абстрактную и эфемерную вещь.
— Просто Штаты это не Франция. Тут другой нрав, — Миха отпил немного кофе и сморщил нос. — Американцы не умеют готовить кофе.
— Согласен. Капучино ужасен. Хочешь попробовать?
Миха вопросительно поднял бровь, смотря на Марселя. Он надеялся, что тот вспомнит о его особенности и не будет транслировать лишние вещи на публику.
— Прости, забыл… — Марсель сразу вспомнил, что Михаэль не пьет молоко и любые молочные продукты, кроме сыра, да и то не всего.
Миха Мосс не мог пить молоко из-за того, что оно вызывало у него сильные боли и позывы в туалет. Врачи всегда разводили руками и лишь говорили ему не употреблять молоко и иные продукты из него. Но вот на выдержанный сыр такой реакции не было. И Миха часто ел сыры, не понимая, почему такое происходит.
— Итак, после завтрака идем в отель. Мне надо обсудить с тобой парочку моментов касательно выставки, — Марсель поправил волосы и вернулся к поглощению своего завтрака.
— А в чем проблема сделать это сейчас? Они же нас не понимают. Мы на французском говорим.
Марсель на секунду замер и опустил вилку, чтобы оглянутся по сторонам. Все внимание и правдо было приковано к иностранцам, которые громко и активно разговаривали на своем языке.
— Ох, они смотрят прямо на нас, — тяжело и наигранно вздохнул мужчина.
— Ага… Раздеваться не смей. — Миха макнул в соус хлеб и отправил его в рот.
— Спасибо за идею.
— What a fuck!?(Какого черта!?) — закричал Миха на чистом английском и резко бросил приборы в тарелку.
Марсель от неожиданности замер, а потом тихо шикнул своему другу, чтобы подстебнуть его:
— Видишь, в тебе американец еще не умер. Он прорывается наружу… — мужчина хитро прищурил глаза и хищно положил в рот кусочек бекона, не сводя взгляда с Михаеля.
— У тебя волосы в тарелке, — ответил собеседник с каменным лицом.
— Oh Fuck!(Ох, блин!)
Марсель резко поднял голову, чтобы не пачкать свои волосы в соусе. На самом деле французом из них двоих был только месье Маршал. А вот Миха Мосс был американцем еврейского происхождения. Его родители эмигрировали в Нью-Йорк из Польши и сменили имена всем своим детям и фамилию на Мун. Так он стал Майклом Митчелом Муном. Но в 21 год он уехал в Париж, чтобы избавится от мерзких ощущений инородности своего присутвия в Америке. Михаэль вообще не любил эту страну. Не любил культуру и не любил менталитет. Поэтому все детство мечтал об эмиграции, что и сделал при первой возможности. Сразу по приезде он сменил имя в третий раз на Михаэль Мария Мосс и поступил в академию, чтобы стать художником. Там и познакомился с юным восемнадцатилетним пареньком в жутком розовом костюме и кружевном воротнике. Марсель тогда только начинал свой путь фрика и не всегда удачно одевался. Но умело шокировал людей. Он тоже был изгоем в том обществе, где было принято рисовать натюрморты и восхищаться Рококо. Поэтому и подружился с ним. Ну и еще потому что Марсель отлично говорил на английском и помогал другу учить французский, знакомя его с культурной жизнью Парижа и местными куртизанками. Тогда-то Михаэль и нашел свое место на этой земле и в этой жизни, что раньше ненавидел, но которая его привела к успеху.
В это же время по городу прогуливался невысокий мужчина в черном пальто и шляпе. Он фотографировал небоскребы и восхищался их высотой и масштабом. Вообще, Нью-Йорк был отличным городом. Футуристичным городом, коих не было ни в Веймарской республики, ни в полуродной ему Австрии. А уж тем более, узкие улочки Вены не могли сравниться с красотой широких магистралей города бурной жизни и машин.
Мужчиной с фотоаппаратом был Франк Артур Охман. Известный немецкий кинорежиссер и фотограф, который был уважаем в кругах абстракционистов и экспрессионистов. И в Нью-Йорк он прибыл вместе с Вернером Ханке — писателем и сценаристом, для создания нового мультфильма о городе будущего. И город небоскребов идеально ложился на его идею о монументальности жизни людей в 21 веке. К тому же мужчина активно готовился к личной выставке фоторабот, которая должна была состояться через полгода в Мюнхене. Если ему, конечно, разрешат выставляться с подобными фотографиями.
По своему обычаю, Франк гулял по городу и фотографировал каждый объект, что привлекал его внимания, чтобы после использовать кадр как референс. И вот после череды восхищений, он решил зайти в итальянский ресторанчик и попить там кофе с чем-то вкусным. Он часто кушал пирожные и тортики, которые были гораздо вкуснее, чем в чисто американских кондитерских. И были привычнее его вкусу. Ведь вкус европейца разительно отличался от вкуса рядового американца, выросшего на странной продуктовой вакханалии, которую жители штатов называли кухней. А европейская кухня отличалась стройностью, как гаммы Моцарта или Бетховена. Каждый вкус был подобен ноте и идеально сочетался с соседней. А вот американская была похожа на бешеный джаз, который деконструировал гармонию и плевал на старые принципы.
В ресторане его внимание привлекли двое мужчин, которые активно разговаривали на французском и обсуждали странные вещи. Франк хорошо знал этот язык и понимал их речь. Но все равно не понимал, как эти двое могли найти общий язык и вообще сидеть за одним столом. Ведь один из них активно жестикулировал почти каждое слово. И при этом манерно нанизывая пасту на вилку, закидывал ногу на ногу, вполне естественно картавил и иногда съедал звук"н". А второй говорил чисто, но без явного акцента. Словно французский не был его родным языком, но он пол жизни на нем общался и выучился до идеальности в произношении. При этом, у него иногда проскакивала чисто американская"э". И к тому же, это был спокойный мужчина, который просто слушал собеседника и иногда уворачивался от его жестов, шутил и подкалывал его, почти издеваясь. Но не переходя грань. Словно знал границы дозволенного и не стремился унизить собеседника.
Набравшись терпения Фран подошел к ним с фотоаппаратом и попросил сфотографировать на камеру:
— Молодые люди, я вижу, что вы иностранцы. И вы очень необычно выглядите в антруже Нью-Йорка. Я сам путешественник и снимаю этот город и его жителей на камеру. Но вы… Слишком инородны для этого места. Могу я запечатлеть вас? Обещаю, что отдам вам одну из фотокопий этой фотографии. Вторую же, увезу в Веймарскую республику и использую для своей фотовыставки. Вы готовы стать героями снимка? — Франк часто врал о том, что он путешественник, чтобы люди адекватно реагировали на него. Ведь представляться кинорежиссером опасно. На таких падки инфантильные девицы. А они, в свою очередь, могут докучать своим вниманием.
Марсель сразу обратил внимание на красивого немца, который говорил на французском с большим акцентом. Мужчина заправил кудрявый локон за ухо, отпил из чашки и подмигнул Михе, ожидая его ответа. Его друг моментально ответил таким же жестом и стал поправлять волосы перед съемкой. Хотя те и были зализаны воском. Огромным количеством воска, чтобы скрыть природные темные кудри.
— Мы согласны, — Марсель громко поставил чашку на стол и улыбнулся, надевая шляпу.
— Восхитительно.
Франк сразу стал настраивать аппарат и примерять глазом кадр. Он сразу понял, что перед ним либо такие же люди искусства, либо актеры. Ведь за пару секунд оба приняли очень интересные позы. Тот что в шляпе, манерно взял чашку в руку и поднес ко рту, намереваясь выпить. А второй сделал хищное лицо и собирался отправить кусок пасты в рот.
— Птичка!
Франк сделал кадр с огромной вспышкой и рядом сидящие люди поморщились и попытались спрятаться от нее. Но Французские туристы не шелохнулись и не изменили своих поз. Они были профи. Слишком профи, чтобы бояться камеры.
— Где я могу вас встретить, чтобы отдать кадр?
— На выставке Дадаистов в галерее"Линкольна"Кстати, мы Марсель Маршал и Миха Мос. Известные дадаисты. Можете указать это на снимке, — все переговоры с другими людьми, по обычаю, вел именно Марсель.
— Значит мне позировали художники. Признателен вам за соглашение в схемке. Я обязательно приму приглашение и посещу ваше мероприятие. Люблю знакомится с новым искусством. Мое имя Франк Охман, кстати.
Франк убрал камеру и пошел по своим делам. Он был рад, что запечатлел этих людей на пленку. Ведь он обожал снимать людей, хоть это и выходило у него плохо, по мнению многих людей. У Франка был врожденный астигматизм и поэтому он видел мир размыто с искажениями. Но это не мешало ему быть абстракционистом и все равно творить на благо искусства. И не только на благо искусства.
После сытного завтрака Марсель и Миха пошли гулять по городу. Они активно обсуждали выставку, объекты, которые привезли из Франции, о том, кто еще будет в галерее"Линкольн". После Марсель хотел забрать с мусорки красивое красное металлическое ведро, но друг отговорил его от этой идеи. Настырный француз все же решил вернуться и забрать этот арт-объект и наполнить его землей. Либо резаной бумагой. Либо вообще пастой с томатным соусом и сказать, что это вершина мирового искусства. А потом присмотреть на помойке еще что-то любопытное.
По пути мужчины так же активно обсуждали американок и то, как они странно сочетают цвета в своих костюмах. По их мнению, француженки одевались куда лучше и изысканнее. А еще они знали толк в аксессуарах и хорошем парфюме. А некоторые американки и вовсе были настолько измотаны работой на фабрике, что выглядели как потасканные фарфоровые куклы в несуразных шерстяных костюмах грязных цветов. Их лица были лишены макияжа, либо ограничивались красной помадой и белой пудрой. А вот духи для них были роскошью, поэтому от них пахло заводами и фабриками, но не женской красотой. По иронии судьбы, именно эти дамы ковали экономическое благополучие Америки. Но сами не могли позволить себе даже флакон одеколона с гвоздикой.
Возле своего отеля они решили выкурить по сигаре, прямо на лавочке и начали активно обсуждать одну даму, ждавшую своего кавалера. Марсель и Миха не стеснялись в своих фантазиях и обсуждали ее обнаженное тело на фоне небоскребов, совсем не зная, что эта девушка знала французский и была известной фотомоделью и художницей — Лисой Драхман. Но она решила не подходить к ним и не ругаться. А просто промолчать и дождаться своего кавалера. Она считала, что связываться с этими странными людьми — бессмысленно.
В этот же момент, к входу в отель приехала итальянская Lancia Lambda с двумя девушками, которые устало вылезли из машины и сразу привлекли внимание Михи. Он всегда обращал внимание на дам. А особенно на тех, кто не боялся выделяться.
— Марсель, посмотри, какие мадмуазели… Такие грациозные… — Миха увидел, как блондинка резко подняла чемодан над головой и подала рыженькой. — И сильные…
— Они в нашем отеле живут… Познакомимся? — Марсель зажал в зубах сигару и выпустил дым на манер Чикагского мафиозника.
— Да, но позже. Хочу посмотреть на них.
— Мы можем помочь им.
— Мы можем полюбоваться ими.
Марсель смекнул, что задумал Миха и тоже начал наблюдать, скуривая сигару и смакуя терпкий дым. За женщинами они оба любили следить. А потом знакомится с ними и приглашать поработать их натурщицами, если те были хороши собой. Хотя Миха и приглашал всех, считая, что каждая женщина хороша и уникальна. Он вообще был большим почитателем прекрасного пола. Только он не считал их слабыми, предпочитая придерживаться мнения, что каждая женщина сильная личность.
