Прощание с Лимонной сеньоритой. Собрание сочинений

Диана Халикова

Собрание сочинение и новые произведения автора. В книге каждый найдет для себя что-то свое: кто-то стихи, кто-то рассказы, а кого-то поразит и вдохновит автобиографическая история автора.

Записки Лимонной сеньориты

Проза

Лимонная сеньорита

Одиночество как награда.

Отдых сладкий от мира людей.

Тишина, ничего не надо.

Звон будильника… Дерзкий злодей.

Бежать по бесконечным коридорам жизни, путаться в их странном пересечении, видеть свет и лететь на него, словно обезумевший мотылек, чтобы в итоге обжечься. Смысл жизни? Нет! Увольте! Лучше я лягу под теплое одеяло и представлю себе море, мандариновый рай, где всегда нежно-бархатное лето… Волны ласкают обнаженную кожу… Закат так красив, он манит своими странно-нереальными красками… Прибой приятной музыкой входит в размягченный разум… Улыбаюсь. И не надо мне говорить, что я кому-то что-то должна. Засуньте все мои обязанности куда-нибудь за холодильник. Я и только я мечтаю под одеялом о море. Засыпаю. Мне снится очарование лета, солнце, лимоны… Я сеньорита в желтом платье. Мной все восхищаются, я дарю свет. Сладкий сок стекает с моих ярко-красных губ. Кожа пахнет дерзко-ванильно. Желание кружит голову.

А-а-а-а-а. Не могу сосредоточиться на желании. Что-то мешает. Хм. Будильник. А-а-а-а-а. Сволочь! На работу. А-а-а-а-а. Верните мне море!

Вдох-выдох. Вдох-выдох. Пробежка до раковины, чтобы умыться — единственное физическое упражнение, на которое хватает силы воли. В награду за столь неимоверные усилия над собственным организмом — два бутерброда из всего, что попало под руку. Все. День начался.

А на улице моросил противный осенний дождь. Солнечная сказка осталась во сне. Сеньорита, прекрасная, загадочная, желанная, к сожалению, тоже осталось в ночной иллюзии. Реальность же была серой, и даже легкого аромата мандаринов не чувствовалось. Впереди был обыденный день, где нет и не должно быть места мечте. Плохо. Это не депрессия, не думайте, это нормальное восприятие реальной жизни. Буду, улыбаясь, ездить на своем двухколесном коне, разносить радостные и дурные вести вместе с почтой. Ничего, день не вечен, он закончится, и обязательно наступит пододеяльное блаженство. Лимоны, восхищение, море…

Часто ли вам снятся кошмары?

На краю печали совсем не было холодно, там кружили тихие снежинки и, ложась на печально опущенные реснички, превращались в жемчуг слез. Эти жемчужинки тихонечко скатывались и ровными рядками укладывались в фартук. Она, словно четки, перебирала их тонкими пальцами. Положив одну из жемчужин на язык, она почувствовала соленый привкус грусти, и жемчуг стал прибавляться. Скоро в ее фартуке не осталось места, и белые бусины покатились вниз. Постепенно слой жемчуга достиг ее щиколоток. Она хотела встать, но что-то удержало ее в этом убежище безмолвия. Голова тяжелела, а ноги от щиколоток сковывало все выше и выше, но ее это не тревожило, ведь все, что обещала действительность, — это пустота, давящая на то место, где еще совсем недавно было сердце. Становилось все тяжелее дышать, глаза закрылись, и сознание понеслось куда-то к мириадам звезд, к каруселям созвездий, к новым вселенным. Но вдруг она поняла, что ей страшно… Чего же может бояться человек, потерявший все?!

Сознание все кружило, казалось, что еще чуть-чуть — и оно совсем покинет тело и растворится в потоке летящих в вечное путешествие комет. Но какая-то мысль билась в угасающем мозгу, что-то цепляло ее за мир, с которым так хотелось расстаться. Случайное воспоминание дыхнуло на нее свежестью, заставило открыть глаза и понять… Она больше всего на свете боялась больше никогда не увидеть дождь.

Часто ли вам снятся кошмары?

Немного о кошках

Помнишь детство? Можно было забраться под стол и вообразить, что ты в другой стране или даже на другой планете. Все уходило на второй план. Все маленькие детские беды просто растворялись, жизнь становилась интересной и загадочной, словно в стеклышке калейдоскопа. А если к тебе под стол вдруг забежит кошка, можно прижаться к ней и пожаловаться или просто рассказать обо всем, что на душе, поведать мечты и тайны, а она будет понимающе мурлыкать в ответ, а ты — чувствовать понимание и поддержку.

Кошки…

Девушка идет по залитому солнцем городу. Все вокруг так искристо и радостно. Она красива и юна, по загорелой спине иссиня-черными переливами стекают волосы. Походка плавная, грациозная, и запах ангела за спиной. Вокруг люди. Это счастье. Она любит людей. О! Очень любит. И все любят ее.

Потом она зайдет в подъезд. И… Вы замечали, что по городу бродит много кошек? Черных. Красивых. Искрящихся очарованием соблазнительной кошачьей юности. Они необычные, они любят солнце.

Ангел улетел

Мы так мало внимания обращаем на красоту, которая нас окружает… Мы живем, мы стремимся к каким-то важным целям, тратим время на дела, кажущиеся нам жизненно важными… Но наступает момент — и мы ощущаем пустоту… Пустоту, рождающую боль. В такие моменты начинается жалость к себе, нелепые обиды на судьбу, разочарование в себе, в окружающем нас мире. Боль всегда имеет причину, но не всегда про эту причину мы можем кому-то сказать.

Так бывает со многими, так было и с теми, о ком я хочу рассказать.

СВЕТА

Светлана… Нежное, светлое, ангельски легкое впечатление оставляла эта девушка у людей. Ее любили за красоту (я улыбаюсь, вспоминая ее смущение от вполне заслуженных комплиментов), легкое, искрометное чувство юмора и доброту. В последнем качестве не было ничего общего с мягкотелостью: ею нельзя было пользоваться, злоупотреблять, но она никогда не проходила мимо страждущих и нуждающихся.

И вот перед нами картина: эта девушка стоит на мосту и вглядывается в темную воду, будто ищет там что-то, будто пытается понять… На ее лице смешанное выражение отчаяния, потерянности и еще чего-то такого, что заставляет испытывать к ней жалость. Такое выражение бывает у ребенка, нечаянно заблудившегося, ищущего родителей. Но у детей в таких случаях в глазах можно отыскать лучики надежды, они всегда есть. Светины же глаза были наполнены невыносимой, безысходной тоской, казалось, в ее душе нет больше места для надежды.

А где-то далеко был свет… Но для нее это было уже не важно.

МАРК

Марк — поэт, хотя это и не стало его профессией, зато это было его сущностью. Он воспринимал жизнь не так, как все. Он мог поймать мечту в радуге, отражающейся в блестящей поверхности машины. Он мог оплакивать разбитый стакан лишь потому, что из него он впервые выпил чай, приготовленный его любимой женой. И именно ему суждено было обрести и потерять ангела.

Марк вглядывался в дождливую темноту за окном. Господи, кто же придумал, что мужчины не плачут? За окном лил дождь, и его лицо, отражающееся в темном стекле, будто умывали слезы. Слезы боли, раскаяния, любви… Да мало ли причин было у него для слез! Он знал, что слезы пройдут, оставляя жгучую боль. Не все раны лечит время.

ВЛЮБЛЕННЫЕ

Алиму было всего 17. Но судьба! Поверьте, такое количество несчастий нечасто выпадает на долю даже тех людей, которые прожили длинную, полную событий жизнь. Но этот человек, несмотря на юность и тяжелую жизнь, умел улыбаться, смотреть людям в глаза и быть счастливым от простых человеческих радостей.

Это было обычное знакомство по Интернету. Переписка в чате, чувство пустоты друг без друга, любовь.

Правда, был один интересный пунктик с его стороны: он был несколько нетрадиционной ориентации. Но это было объяснимо одним печальным фактом, который отразился на его сексуальных наклонностях.

Алим рос в то время, когда в его стране шли военные действия. Так вышло, что маленький мальчик был изнасилован одним из тех солдат, которые оккупировали город. Ужасный, чудовищный факт на всю жизнь оставил след в душе ребенка и со временем превратился в то, что принято называть гомосексуализмом.

Многие спросят о том, как же молодой человек с такими наклонностями смог испытывать чувство любви к девушке. Я лишь улыбнусь в ответ, так как мне и самой интересно было бы узнать ответ на этот вопрос.

Любовь — понятие настолько необъяснимое, что многие поступки и события, вызванные ею, порой недоступны человеческому пониманию.

Им хотелось быть вместе, начать жизнь вдвоем, воплотить в реальность все мечты, к которым они так долго рвались всей душой, но между ними были километры расстояния и тонны причин, мешающих даже просто встретиться.

Но они любили, и сквозь призму этих чувств и горе было не горем, и реки разлук — ручьями слез счастья, и все причины — временными неурядицами. Влюбленные порой так слепы…

МАРК

— Господи, да куда же он делся? — отчаяние в голосе, раздражение, злость. Он метался по дому, словно раненое животное. Марк впервые был один. Анна уехала после развода с детьми к матери, но ему было плевать, одно сейчас важно — ОН. Но он исчез, уехал в свою страну, не хотел разрушать их семью (бред, давно не было никакой семьи), не хотел делать больно Анне. Но Алим уехал, а семья была уже разрушена, даже ангельски нежное и любящее сердце его жены было не способно на то, чтобы дом снова наполнился тем теплом любви, которое для семьи важнее, чем кусок хлеба на столе или теплые стены.

Марк увидел Алима, когда ездил в его страну для того, чтобы снять репортаж о военных действиях, идущих в ней. Репортаж был снят, собранные сумки стояли в холле гостиницы (если можно было назвать это полуразрушенное здание таким лестным для него словом), семь часов до взлета самолета. Вышел покурить на улицу и увидел красоту… Для каждого из нас красотой является то, что дарит нам блаженство от созерцания. Именно блаженство чувствовал Марк, всматриваясь в изумрудные глаза мальчишки, стоявшего неподалеку. Укол в сердце, легкое головокружение, состояние, подобное тому, что бывает у человека, который мгновение назад очнулся после спасения из воды.

— Эй, подойди-ка…

— Что вам надо?

— Не бойся, я тебе денег дам, — воистину, деньги испокон веков являются языком, на котором можно договориться с кем угодно и о чем угодно. Мальчик подошел (серцебиение усилилось. Да что творится?!) — У тебя есть дом? Ты хочешь есть?

— Нет. Хочу, — во взгляде подростка читалось недоверие, страх, в тоже время желание верить и любопытство.

— Я скоро улетаю. Хочешь со мной? У тебя будет дом и все, что хочешь.

— Зачем вам это? — и тут произошло нечто неожиданное: парнишка бросился на землю возле ног Марка и начал рыдать. В этих звуках была боль, недетская тоска, усталость, которую не способны вынести детские плечи. Мужчина подхватил мальчишку на руки и понес в свой номер, он чувствовал эту обезоруживающую боль, он был готов взять ее себе, лишь бы знать, что это бремя не лежит на плечах ангела с изумрудными глазами.

Отнес ангела в номер, дал горячего чая и таблетку успокоительного со снотворным. Уложил в постель. Решение пришло само собой. За шесть часов сделал с помощью местных умельцев (и почти всей оставшейся наличности) документы, все необходимое, чтобы взять мальчика с собой. Коллегам, которые были с ним в командировке, не моргнув глазом, рассказал душещипательную историю о чудом найденном в этой забытой богом стране двоюродном брате, пропавшем три года назад без вести. Все это было до того странно и не похоже на то, что можно назвать реальностью, что толку испытывать удивление просто не было.

Самолет доставил команду репортеров и мальчика в их родную страну. Марк успел объяснить ангелу, что берет его в семью, что скажет всем, что он его двоюродный брат, и что первым делом Алиму надо пройти обследование в больнице. Эти простые вещи помогли найти двум людям точку соприкосновения и позволили им присмотреться к своим новым, довольно неожиданным ролям.

АЛИМ

Алиму было тогда всего пятнадцать лет. Он с благодарностью и без лишних вопросов принял этот подарок судьбы. Марк узнал обо всех его несчастьях, о потере семьи, о том, что солдаты за кусок хлеба насиловали подростка, о том, что мальчик все же остался, несмотря ни на что, вполне адекватным, умным и интересным человечком. Семья Марка приняла ангела с открытой душой, он почувствовал заботу и тепло.

Спустя некоторое время отношения между Марком и Алимом стали очень теплыми, подробнее рассказать здесь автору не позволяет цензура.

Алима все устраивало до того момента, как он познакомился в Интернете со Светой. Этот момент совпал с тем фактом, что Марк попросить развод. Ангел был категорически против, и его все чаще стали посещать мысли об отъезде на родину и встрече со Светой. Он был уверен, что не имеет права быть яблоком раздора в этой прекрасной семье. Много выстрадав за свою короткую жизнь, юноша понял, что должен во что бы то ни стало беречь людей, которые подарили ему частицы своих душ. Благодарность к Марку много значила в его жизни, но счастье его семьи было несоизмеримо дороже. Алим решил лететь в день своего совершеннолетия. Благо, что за три года жизни в чужой стране на его банковском счету, открытом Марком и его женой (они взяли над ним опекунство), скопилась приличная сумма, достаточная, чтобы купить какое-то жилье и жить без нужды до того времени, как появится работа. Марку он не сказал, боялся его реакции, деньги помогла снять Анна. Все было решено, и оставалось лишь немного подождать. Ожидание обычно бывает тягостным, но Алим умел ждать. К тому же, каждый вечер, сидя за компьютером, он чувствовал неземную нежность к девушке, которая набирала текст, высвечивающийся на его экране и согревающий его своим невообразимым теплом и лаской.

ПЕРЕПИСКА

С.: Привет, родной!

А.: Привет, солнце! Извини, что не вышел на связь вчера, Интернет глючил.

С.: Ничего, я так и поняла. Здорово, что ты сейчас тут. Я очень рада и… скучала, скучала, скучала…

А.: Я тоже скучал очень, моя сладкая! Знаешь, солнце, я купил билет. Завтра вылетаю, скоро услышимся.

С.: Уоу! Здорово! Я, кажется, сейчас сойду с ума от радости! Сразу, как прилетишь, звони, я уже в нетерпении, хочу услышать твой голос.

А.: Зайка, я сейчас дам тебе номер своего друга, кинь на него СМС со своим номером, я прилечу — позвоню тебе. Я сам уже жду не дождусь, когда услышу твой голосок, ангелочек мой любимый.

С.: Хорошо, милый!

А.: Я пойду, малыш. Надо вещи собрать. Не скучай, солнышко, завтра уже будем разговаривать. Пока, малышка. Добрых и сладких снов тебе!

С.: И тебе сладких снов, мой яркий лучик солнца! Удачного полета, и… помни обо мне. Пока.

СВЕТА

Света улыбалась. Еще два дня — и она услышит своего котенка в телефонной трубке. Она кружилась по своей комнате в танце безудержной радости. Ее глаза светились светом неземной любви и надеждой. Девушка выглядела счастливой.

ЗВОНОК

Алим уже три дня не появлялся на связи. Три долгих дня… Что же делать? Света не находила себе места. Пыталась дозвониться по тому номеру, который дал ей котенок, но безуспешно. Попытка, еще попытка… Трубка не издает даже гудков. Девушка решила попробовать последний раз. Наконец-то ей повезло: гудки ворвались в тишину ее одинокой комнаты.

Мужской голос ответил:

— Алло.

— Алло, здравствуйте, мне нужен Алим.

В трубке повисла напряженная тишина, пугающая своей неизвестностью.

— Алло, Вы друг Алима? Ответьте! Пожалуйста!

Спустя секунды, показавшиеся невыносимой вечностью, сдавленный голос в трубке произнес:

— Самолет разбился.

Трубку кинули, оставив Свету умирать от чувства, разрывающего ее грудь болью. Надежды больше не было.

А где-то плакал мужчина… Он потерял ангела.

Лола и Кит

Я с детства любила писать. Все события моей жизни находили отражение в дневниках, но то, о чем я хочу поведать сейчас, произошло два года назад, и лишь сейчас ко мне пришла готовность выразить на бумаге то, воспоминание о чем до сих пор терзает мое сердце.

Теперь мне уже не верится, что каких-то два года назад я не была скромной деревенской учительницей, не занималась в свободное время собственным огородом, а именовалась гордым словом «москвичка», преподавала русский язык и литературу в одной из столичных школ и была классным руководителем у прекрасных детей, двух из которых уже нет. Как нет покоя моей душе. Даже слез нет. Осталась только боль.

Время летит дерзкой стрелой, его движение неумолимо несет нас вперед, открывая перед нами все новые и новые двери. Становясь старше, начинаешь понимать, что многие наши понятия о правде, любви, дружбе, добре, зле и многом другом относительны. Мир не черно-белый. Он состоит из миллионов различных оттенков. Поэтому нам трудно судить о чем-то однозначно.

Еще совсем недавно мне легко было поделить людей на просто плохих и просто хороших. Теперь я стала понимать, что идеальных людей нет, как нет (по крайней мере, я таких не встречала) абсолютных подлецов. Каждый человек подобен головоломке: попадаются легкие, которых можно понять, а поняв, полюбить или возненавидеть без особого труда; есть же такие, общаясь с которыми годами так и не поймешь, что это за человек: искренние или поддельные чувства выражают его улыбки, взгляды и поступки вообще.

Лола относилась скорее ко второй группе людей, чем к первой. Эту красивую и умную девушку до конца понять не мог никто. Да, честно говоря, никто и не пытался, всем было достаточно того минимума, который девочка позволяла видеть. Мы, учителя, знали Лолу как примерную способную ученицу и спортсменку. Подруги — как немного замкнутую, но отзывчивую девушку. Родители видели в ней послушную и любящую дочь. Лола была гордостью семьи, лишь одно беспокоило ее мать: девочка никогда, ни разу в жизни не прибегала к ней за помощью. Даже будучи пятилетней малышкой, она сносила обиды, не подав вида, не проронив ни слезинки. Мать узнавала о неприятностях дочери лишь спустя время. Бывало, что соседка приходила извиниться за то, что ее сын порвал Лолин рюкзак, или отец какого-нибудь сорванца приносил отобранную у Лолы куклу. Людей удивляло, что стоящая напротив них женщина даже не понимает, о чем идет речь. Анна Владимировна — так звали мать Лолы — пыталась поговорить об этом с дочерью, когда та подросла, но девушка, нежно обняв маму, всегда говорила одно и тоже:

— Я очень люблю тебя, мамочка.

— Но я тоже очень тебя люблю и не могу не волноваться! — восклицала женщина со слезами на глазах. — Ты у нас одна, я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось!

На что дочь с недетской серьезностью отвечала:

— Я очень люблю тебя, поэтому не хочу огорчать.

Обняв мать еще нежнее и крепче, Лола обычно давала понять, что разговор окончен. Анна Владимировна же, хоть и беспокоилась, но, как человек по своей натуре очень мягкий, не решалась расспрашивать более настойчиво.

Секретами своими Лола не делилась ни с кем, зато друзья ее знали, что никто не сохранит тайну лучше, чем она.

На тот момент, о котором я хочу рассказать, Лола училась в девятом классе, ей было пятнадцать лет. Выглядела девочка немного старше своих лет. Правильные черты лица обычно освещала задумчивая улыбка, которую украшали милые ямочки на нежно-розовых щечках. Если выражаться языком поэтов, заря просыпалась на ее ланитах. Темно-русые слегка вьющиеся волосы свободной волной спадали с ее хрупких плеч до самого пояса, иногда она убирала их в хвост, обнажая свою красивую шею. Талия и грудь были уже в той поре прекрасного расцвета, когда девчонки смотрят с завистью, а мальчишки — с восхищением. Своими достоинствами юная красавица не кичилась, а все восхищенные комплименты и завистливые насмешки принимала одинаково — с достоинством.

Еще когда Лола училась в седьмом классе, у нее появилась тень. Первого сентября его привели в школу, в класс, где им предстояло учиться вместе. Вместе… Когда взгляды детей встретились впервые, Лола улыбнулась ему такой простой и светлой улыбкой, как улыбалась всем чем-либо приятным ей людям. В его же взгляде вспыхнула тысяча огней, таких ярких и страстных, какие только можно увидеть в глазах романтически настроенного юноши, созерцающего наяву созданный за время ночных бессонных мечтаний идеал. Никита ни разу не высказывался о своих чувствах прямо, но они и не подлежали сомнению. В любое время года, несмотря ни на какие болезни, погоду и даже запреты родителей, Кит каждое утро ждал с букетом цветов около дверей подъезда ее появления. Сперва Лола сердилась. Потом стала смущаться и, наконец, привыкла и стала отвечать на его немое обожание благодарностью.

Никита или, как звали его друзья, Кит, являл собой образ сперва подростка, а потом юноши с очень приятной внешностью, правда, слегка испорченной взглядом, который практически всегда выражал превосходство над тем, на кого он был направлен. Исключением были только две персоны, одной из которых была, конечно же, Лола, а другой — мама Никиты. Влюбляющиеся в Никиту девчонки идеализировали его, создавая в своем воображении образ (по чести сказать, весьма небезосновательно), схожий с образом Печорина в «Герое нашего времени», только с акцентом на большую гуманность. К этому добавлю лишь одно: о Никите можно было смело сказать, что он настоящий. Вообще, почему Лола отвечала ему только дружеской взаимностью, было ее очередной загадкой.

Чтобы приоткрыть завесу над одной из тайн Лолы и подвести свой рассказ к основному событию, я опишу разговор, который, к своему стыду, подслушала и подсмотрела. Он происходил между нашей героиней и взрослым (35 лет, владелец парфюмерного магазина, красавец. Ах да, чуть не забыла: теперь уже мой бывший муж) мужчиной.

— Лола, тебе лучше не приходить больше ко мне, — руки лихорадочно теребят связку ключей, взгляд не на нее, а в сторону.

— Почему? Что случилось? Целый год нам было хорошо вместе. Что может помешать продолжаться нашей сказке дальше? — в глазах вопрос и слезы, готовые пролиться в любую минуту. Нервно покусывает губы — признак непонимания или раздражения.

— Знаешь, ты совсем еще ребенок и многого не понимаешь…

Лола перебивает:

— Зачем ты так? Ведь прекрасно знаешь, что я все понимаю. К чему этот нелепый разговор? Не честнее ли просто сказать, что я тебе больше не нужна? Неужели ты думаешь, что я настолько наивна, что поверю в какие-то там взрослые причины?

Он подходит к Лоле. Губы привычно (будто он касается губами не девушки, а стакана с водой) целуют ее, а руки погружаются в волны распущенных волос. Отстраняясь:

— Ты умный и добрый малыш, но я действительно не хочу продолжать наши отношения. Единственное, о чем я тебя прошу: как раньше, так и впредь никто ничего не должен о нас знать.

Хлопнула дверь, стук каблуков, и его шепот в тишине:

— Ей так будет лучше, — обхватив голову руками, прижался к стене и заплакал. — Лола, девочка моя, прости.

В тот момент он и догадываться не мог, инициатором какой трагедии стал.

Кит, как обычно, стоял в ожидании около ее подъезда. Лола подбежала к нему, не сказав ни слова, закинула руки на плечи и стала целовать. Первой мыслью опешившего Никиты было то, что этот долгожданный поцелуй не похож ни на один другой, ни одна девушка до сих пор так (совсем по-взрослому, страстно, вкладывая в это всю душу) его не целовала. Потом он поразился тому, сколько боли было в ее порыве. Эта боль ранила его. Никита (одному господу известно, чего это ему стоило) отстранился.

— Лола, что с тобой?

— Кит! — слезы катились по ее щекам. Никита впервые видел ее накрашенной, тушь оставляла ядовито-черные следы на ее коже. — Мне очень плохо! Я не хочу больше жить! — ее губы в перерыве между отрывистыми, взахлеб, фразами скользнули по его щеке, шее… — Пойдем со мной, — взгляд девушки устремился в высь четырнадцатиэтажки, в которой она жила. Она потянула юношу за рукав, Кит все понял, но не убрал руку, а лишь посмотрел с тем обожанием, которое стало смыслом его жизни.

Мой язык слишком скуден, чтобы описать всю трагичность сцены, которая последовала далее. В газетах же было написано примерно так: «Ужасная трагедия произошла вечером 21 октября на улице Сенцова. Пятнадцатилетние подростки спрыгнули с крыши четырнадцатиэтажного дома. Прибывшие на место врачи установили, что смерть наступила мгновенно у обоих. Родственники и друзья погибших не знают, что могло послужить причиной для такого отчаянного поступка…»

Эту причину знаю только я. И он. Но он, как и вся моя прежняя жизнь, остался в прошлом, оставив мне только любовь… и боль за них.

Только живи!

У нее был летящий, звенящий смех, он вселял какую-то светлую радость. Он до сих пор с ним, каждую секунду, каждый миг. Так же, как ее полные голубых гроз глаза и волосы, напоминающие сладкий горячий шоколад. Ему хотелось сделать ее счастливой, хотелось, чтобы смех жил в ней всегда. Но произошло непоправимое, и этот смех умолк навечно. Он стал жить памятью, а вернее сказать, перестал жить вовсе. Три месяца в пустой, хранящей ее запах квартире. Все чувства притупились, осталась боль. Боль стала смыслом его жизни. Он жил этой болью, боялся ее потерять, ведь это было единственное, что осталось от его девочки. Эта боль будто жила в нем отдельным существом, спала, просыпалась, иногда мучила с невыносимой жестокостью, иногда давала покой. Он не хотел другой жизни без нее, он хотел до конца жизни лежать с ее фотографией в руке и слушать свою боль. Никогда не вернется его жизнь, его сказочка, которая была такой нежной, такой маленькой. Он потерял ее. Машина, огромная, как древнее животное, раздавила ее тело. Это нежное тело, которое он так любил ласкать. Просто смотреть на него, нежно гладить, чувствовать тепло.

«Господи, прошу, верни хотя бы миг, хотя бы намек на ее присутствие!» Он лежал на полу, читал ее письма и плакал.

«Милый, это уже третье письмо, которое я пишу тебе за этот день. Я счастлива. Ты скоро будешь рядом. Мы не вместе уже три дня, и я, кажется, теряю вкус жизни. Даже немного плакала. Но ты ведь знаешь, какая я у тебя плакса.

Дела складываются отлично, почти все сделано. Это значит, что совсем скоро мы будем рядом.

Скучаю. Твоя девочка»

Он читает и плачет, слезы мочат бумагу, размывая буквы — буквы, которые доставляли ему столько счастья. Он живет этой памятью, этим сном о прошлом и боится его потерять. Слишком сильно он страдает, слишком мало они успели дать друг другу, слишком страшно было вспоминать ее хрупкое тело, раздавленное огромным черным джипом.

Лишь одно держало его в этой жизни… Ее последние слова, которые слетели с губ в ее последние минуты. После трех дней мучений.

Врачи сразу сказали ему, что она умирает, а он лишь сидел рядом и тоже умирал. Он знал, что умрет вместе с ней, и она знала. Поэтому в самый последний момент она произнесла это.

Зная, как сильно он ее любит, она была уверена, что без нее жизнь будет ему не нужна, просто потеряет всякий смысл и будет иметь хоть какую-то цену, только если она попросит. Собрав последние силы, приподняв голову с белоснежной больничной подушки, его девочка произнесла скорее сердцем, чем губами: «Только живи…»

Ее не стало, но он обязан был остаться. И жизнь продолжалась…

По улице бежал мальчишка…

Будильник уже целую минуту нарушал утреннюю тишину комнаты своим назойливым дребезжанием. Лекс все не просыпался. Ему снилось, что он сидит в классе и радуется звонку, который известил класс о начале перемены и избавил наконец-то от всезнающей, надоедливой математички.

На перемене можно свободно смотреть на Нее, даже заговорить о чем-то… Но почему же звонок не умолкает? Ее лицо становится расплывчатым, по классу едет непонятно откуда взявшийся мотоцикл… Уф! Да это же сон! Лекс с трудом отрывает голову от подушки и снова опускает ее. Нет! Сегодня идти в школу нет никакого смысла: там снова Она и, черт возьми, опять эти затмения.

Встал, умылся и, зайдя на кухню, сел. Есть совсем не хотелось. Не хотелось вообще ничего. К ощущению пустоты примешивалось удовлетворение от того, что он был один и никто не станет надоедать с расспросами. Но все же пустота давила. Решил выйти на улицу, вынести мусор.

Около мусорного контейнера стояла знакомая бабулька. В ее руках был пакет, наполовину наполненный пустыми бутылками. Но «улов», видимо, не устраивал пожилую женщину, и она сосредоточенно высматривала, не видно ли где еще поблескивания выброшенной стеклотары.

— Здрасьте, Софь Палн!

— Здравствуй, Лешенька! Все один? Родители-то еще не приехали из командировки?

— Не приехали, Софь Палн, — Лекс нахмурился. Непонятно отчего: то ли солнце слишком ярко светило, то ли мысли не очень веселые бродили в его голове.

— А ты чего смурной-то такой? Случилось что?

Лексу не хотелось разговаривать, но ответить надо было хотя бы из вежливости.

— В школу не пошел сегодня.

— Почему? Уроки не выучил или обидел кто-то?

— Да нет… Просто не могу я учиться!

— Неужто заболел? — ахнула старушка.

— Нет, не то, — вдруг его словно прорвало. Да и немудрено, ведь долгие месяцы Лекс даже от самого себя прятал эти чувства, а потом удивлялся и не мог понять, что же так томит его и не дает покоя. — Девчонка одна со мной учится. Девчонка как девчонка. Не пойму, что со мной! Пишу — строчки перед глазами расплываются — вижу Ее. Читаю — все мысли на Нее сворачивают. Злюсь на Нее ни за что, гадостей наговорю, а потом сам чуть не плачу, так мне за Нее обидно. А она не обижается. Только посмотрит на меня так, будто я ей чужой, и отвернется. А я… — Лексу вдруг стало неудобно, что он чужому человеку выкладывает самое сокровенное.

— Это любовь! — констатировала Софья Павловна и пошла прочь, позвякивая пакетом со стеклотарой.

«И правда, любовь», — подумал и чуть не сказал вслух Лекс, ошарашенный таким простым объяснением своих мучений. Ему вдруг стало так легко, и он поспешил домой, чтобы быстрее собраться в школу. Время еще было.

По улице бежал мальчишка. Он улыбался всему вокруг от своего негаданного счастья. Ведь он бежал к Любимой!

Я — робот

Она жгла свое одинокое утро непривычно крепкой сигаретой. Пустота разливалась по всему ее существу, проникала во все уголки памяти, заливала безнадежностью даже самые радостные осколки воспоминаний.

Ушел.

Жизнь не потеряла смысл, она просто исчезла.

…жизнь.

В тело вслед за сигаретой проникает горячий крепкий кофе, глоток за глотком проясняющий ее разум. В сознании четко вырисовываются следующие шаги ее существования. Она знала, что Тело выполнит все, как надо. Оно в союзе с Разумом способно на многое…

Активная деятельность, высокие результаты, одобрение начальства, коллег и всего высокогуманного общества. О! Тело с Разумом покоряют своей перспективностью, отточенностью, отлаженностью, красотой…

Но лишь Сердцу понятно, почему она жжет свое прекрасное Тело недокуренной сигаретой и наслаждается мукой боли. Лишь Сердцу понятно… Но оно теперь не в счет.

Я — робот.

О Нем, вишнях и моем кошмаре

У этой ночи не было цвета, в памяти остался лишь запах и вкус. Вкус вишни. Он все время ее ел… И, трогая его губы своими, я чувствовала этот вкус. А запах… Я его плохо запомнила, но знаю, что если почувствую его еще раз, голова может закружиться.

Все случилось так неожиданно… Он пять дней снимал комнату в моем доме, ел вишни и смеялся над моими глупостями.

В ту ночь я плакала во сне, что-то большое и черное захватывало мою душу и заставляло рыдать от безысходности… Пока не пришел он. Взяв меня на руки, овеяв ароматом чего-то необыкновенного, стал слизывать слезинки с моих щек. Он носил меня по комнате, убаюкивая, как младенца, целовал в губы и шептал что-то сладко-вишневое. Я уснула.

Проснувшись поздним утром, я поняла, что больше никогда его не увижу.

С тех пор я не принимаю жильцов, сама смеюсь над своими глупостями и… постоянно ем вишни.

Пусть

Фрагмент действительности отличника Васи

Ну вот… Лето закончилось. Медленно-медленно мозг просыпается, и начинают шевелиться извилины. Душ, завтрак… Хотя нет, на завтрак времени уже не хватает. Топ-топ… Остановка, давка в автобусе и миллион лиц. Добрые, злые, сонные, бодрые… Кажется, что их слишком много, а кислорода, в свою очередь, мало. Выпрыгивая из общественного транспорта, ловлю ртом уже прохладный осенний воздух — хорошо… По дороге от остановки до института кидаю что-то малосъедобное, но сытное, в рот. Хрум-хрум. Пары, мозг окончательно пришел в боевую готовность и трудится во всю длину своих извилин. Подсознание же считает минуты до перемены. Дзы-ы-ы-ынь… Уф… Звонок. Прыгая через три ступени, выныриваю на улицу из волны спешащих покурить студентов в волну уже успевших затянуться… В голову ударяет терпкое сигаретное облако, выпускаемое сотней пар легких. Пусть… Общение. Глупые шутки, обсуждение еще не остывших летних новостей. Взгляд из толпы. Вот оно… Вернее, она… Как неземное существо, шествует из глубины дымного облака. Да, возможно, правы те, кто утверждает омерзительность факта курения женщин… Пусть. Фей не судят. Дзы-ы-ы-ы-ынь… Вприпрыжку снова через три ступени, но уже наверх. Мозг как-то незаметно уступает место сердцу… Мерное рокотание голоса учителя, кажется, даже немного усыпляет. Хр-хр… Толчок в спину. Да… Парта — не место для сна. Определенно.

Мысли несут сознание по волнам памяти. Лето… Фея… Да-да… Все было чудно. Скучающая без уехавшей в отпуск гламурной компании, вынужденная присматривать за пустой квартирой и ее единственной на тот момент обитательницей — кошкой Масяней, принадлежащей попавшей в больницу бабушке, девушка моей мечты подпустила меня к себе. Она была натуральной стервой. Я это видел, и быть ее карманным рабом меня не прельщало. Но… Умение вступать в сделку со своими принципами сделало свое дело. Глупые поручения, вытаскивание пьяного тела отовсюду, куда ему вздумается попасть, отпаивание рассолом и кормление аспирином, причуды, странные настроения… Все это стало моей летней действительностью. Близость к мечте очень часто надевает на нас розовые очки. Пусть. Иногда она становилась другой… Забравшись ко мне на колени, просила почитать ей стихи и тихонько засыпала под признания в любви, вышедшие не из-под моего пера. Любимая… Как нежно порой могла она прикоснуться губами к моей щеке, как сладко поцеловать, приоткрыв сущность нежного ангела… Красотой можно увлечься, но любовь приходит с пониманием другого. Внутри моей феи сидела маленькая ранимая девочка, которая так старалась быть хорошей, но ее оттолкнули, и она спряталась, научилась курить, пить, ругаться и вести себя так, чтобы никому не пришло в голову похвалить ее. Я полюбил, поняв это, пожалев ту кроху, которой так не хватало когда-то просто внимания, что она неделями не засыпала без слез.

Но лето прошло, и наша дружба тоже. Не к лицу гламурной кошке водиться со скромным отличником. Пусть…

Я с тобой, мама…

Осень ложилась на ее плечи моросящим дождем. Неожиданный холод пронизывал хрупкую фигуру, заставляя дрожать и сжиматься. Но она шла, не чувствуя порывов ветра, бросающих дождевые капли ей в лицо. В этом замерзшем теле, казалось, даже сердце билось медленнее обычного, не желая гнать кровь, поддерживать жизнь…

Грусть, тоска, непонимание — это лишь слабые оттенки того, что испытывала девочка, потеряв маму. Эта боль была невообразимо больше всего, что может вместить человеческое сознание, больше целого мира — так казалось ей… Так было на самом деле.

Ее больше никогда не будет рядом. Эта мысль хлестала сердце раз за разом по ране, которая становилось все больше, которая поглощала весь прекрасный мир, затягивала в себя все краски.

Ни-ког-да. Реальность этого слова не оставляла шансов, надежд, света… Невыносимость стекала по щекам горячей водой слез.

Девочка дошла. Дождь стих, стихли слезы. Тонкая детская рука бережно коснулась портрета на надгробии.

Я с тобой, мама!

Поэзия

Лимонное

Я — сочный, сводящий с ума лимон.

Я — нежная сеньорита.

Ты чувствуешь тело, слышишь мой стон…

Я к солнцу гвоздями прибита!

* * *

…и крадутся мои мечты

Чужим воплощением. Больно.

Переход затяжной на Ты

В темноте этой ночи угольной.

…и крадется мой мир аки знак

На банкноте изрядно помятой…

Кавардак… кавардак… кавардак —

Признак краткого счастья. Стаккато.

В доме уютно

В доме уютно, когда за окном холода…

Сплин и усталость излечит целебный грог.

Ты где-то там, где огни, провода, города…

Хоть бы тебя уберег от прохлады Бог.

В доме уютно, когда против нас весь мир…

Истина многих столетий — нас лечит дом.

Сердце латается дома от сотни дыр.

Сердце спокойно, когда ты присутствуешь в нем…

Квашеная капуста

Человеку больно, человеку грустно.

Человек закусит квашеной капустой.

Человек закусит и нальет повторно.

Человеку грустно, человеку больно.

Зона комфорта

Выхожу из зоны комфорта,

Кто бы знал, чего это стоит.

Легче с выбитым дном из порта,

Легче раны посыпать солью.

Выхожу из привычного круга.

Разрушая, но строя при этом…

Выхожу, не захлопнув двери,

По-английски. Оставшись светом…

Снегурочка

От огня ли растаяла дева с точеной фигурочкой,

От огня ли исчезла, взлетев легким паром ввысь?

Может, жар от любви погубил ненароком

Снегурочку?

Может, просто мечты ее невзначай не сбылись…

Нежным облаком ныне летает влюбленная дурочка,

Отрешась от земного, за Ним наблюдает с небес…

«Что ж ты сделала, девочка, что натворила,

Снегурочка?» —

Вопрошает печально заснеженный зимний лес.

* * *

Что ни день, то дедлайн, то сроки горят-горят,

Как горит одиноко больная моя душа…

Время лечит, но срок так долог, хоть говорят —

Чем не справиться вовсе, пусть лечится не спеша…

Что ни день, то многозадачность и иже с ней.

Превращаюсь в набор из букв и цифр днесь…

Наступает время заснеженных троп, полей.

Вот бы воздухом их морозным напиться здесь…

Вот бы смелости бросить к черту земную твердь,

Отрешаясь от дел, суеты, забот, уноситься ввысь…

Говорят — остановишься, пауза, сразу смерть,

А мне кажется все, что за паузой кроется жизнь.

* * *

…и как бы ни было грустно

Писать на прощанье строчки,

Я овладела искусством

Ставить последнюю точку.

* * *

И пока я молчу,

Мои сны непрерывно кричат…

И бокалы с бургундским тоску нашу лечат и лечат.

Я пока не хочу

Возвращаться с повинной назад.

В одиночестве едком одна зажигаю я свечи.

И пока тишина

Оглушает и давит на грудь…

Я ее не посмею нарушить осколками речи.

Я решаю сама,

Ну, а ты непременно забудь,

Как скользил легкий шелк, оголяя усталые плечи.

И пока ни-че-го

Кардинально не нужно решать.

Выключаю всю связь и мечтаю-мечтаю о важном.

Я, не зная того,

Прекращаю отчаянно ждать.

Уплывает в красивый закат мой кораблик

бумажный.

* * *

Мы выросли, так бывает,

Вот видишь, и с нами случилось…

Твой чай на окне остывает,

Ты раньше на это злилась…

Теперь все равно… До дрожи…

Чай стынет… В бокале виски.

Будь взрослой, прошу, осторожно,

Мой солнечный зайчик близкий.

* * *

Знаешь, со временем правда становится горше

Много лет от нее бежала, но все напрасно.

Слезы вполне бы наполнили пару бочек,

Но все-таки жизнь идет, и она прекрасна.

Знаешь, от песен моих никакого прока.

Я их пою для того, чтобы боль унялась.

Молча уйти от любимого сердцем порога,

Чтобы другая в чертогах этих смеялась.

Знаешь, намного проще сидеть и плакать.

Проще всего оправдать, но задернуть штору.

Время несет: скоро осень, дожди и слякоть.

…

Только прощеньем прекрасна каждая ссора.

* * *

Ты — всего лишь песчинка,

но что без тебя пустыня?

Миг так краток, но что без него твоя жизнь?

Обещай мне сегодня подумать о том, что отныне

Каждый миг — это шанс. И за это держись.

Мы с тобой не из светлого царского рода, дружище.

Нам никто на пути не стелил ковры из цветов.

Но мы брали удачу за хвост, обходя пепелища,

И ценили друзей, отчий дом и, конечно, любовь.

Новый день нас опять удивит

и проверит на стойкость.

В этой лавке чудес по карману нам только мечта.

Наша жизнь —

человеческих судеб большая помойка,

Но и в ней, если честно, таится своя красота.

Мы не зря выпиваем настойку из горькой полыни,

Утром хмель отойдет,

еще четче покажет нам жизнь.

Обещай мне сегодня подумать о том, что отныне

Каждый миг — это шанс…. И за это держись.

* * *

Пусть будет все на поверхности,

Не нужно подводных скал.

Пусть будет жива моя ветреность

И твой звериный оскал.

Глубоких боятся, сторонятся,

Меняя на ноги и стан.

Пусть будет жива бессонница —

Целитель болящих ран.

Я глупая нежная девочка,

Не жди от меня высот.

Удел мой — помада и стрелочки,

И ниткой зашитый рот.

Береза

Ветер упрямый срывает твою одежду —

Листьев березовых кружится хоровод.

Осень то дарит, то вновь отнимает надежду,

Рябью листва покрывает зеркало вод.

Ветер, потише, не мучай березу, не надо.

Дай любоваться ею хоть пару часов.

Мне ведь она порою осенней отрада.

…ветер не слышит, гонит листьев улов.

Тихо пройдусь по осыпавшимся надеждам,

Ствол обниму и березе тихонько шепну:

«Скоро покроешься ты белоснежной одеждой.

Встретимся снова, лишь только дождемся весну…»

Я люблю тебя

Я люблю тебя. День потерянный

Исчезает, закатом хмурясь.

Я люблю тебя. Только верою,

Только снами с тобой целуюсь.

Я люблю тебя. Ветры сонные

Мне приносят твои приветы.

Жизнь ложится на плечи тоннами,

Не пуская туда, где ты.

Я люблю тебя. Дождь колючий

Пробуждает, и что-то сломано.

Я люблю тот несчастный случай,

Что нас сделал с тобой знакомыми.

Я люблю тебя. Точка. Значимо.

Утверждение и уверенность.

Мной за счастье давно заплачено,

И улыбка тому доверенность.

* * *

Мне любить тебя не хватает и ни мужества,

и ни сил…

В атмосфере нашей летает лишь намек о том,

кто любил.

Я смотрю на тебя неприкаянно,

но не выдам свою печаль.

Я люблю тебя так отчаянно,

так отчаянно сердце жаль…

Мне любить тебя не хватает ни уверенности,

ни сил…

Мое сердце тихонько тает в ожиданье,

чтоб попросил

Улыбнуться светло и ласково,

наполняя нас теплотой.

…а сегодня я просто счастлива от того,

что на «ты» с тобой.

* * *

Я который день понимаю твои намеки.

Они тоньше волоса, понятнее слова «да».

Обещаю ни разу не кинуть в тебя упреком.

Обещаю быть рядом, если придет беда.

Я который день замечаю свои затменья —

День и ночь в голове неизменно один лишь ты.

Обещаю держать твою руку во время паденья.

Обещаю себя… Обещай мне себя и ты.

* * *

Отправная точка моих потерь…

Непоправимо. Но свет не гаснет.

Выдайте жизни надежный клей,

Чтоб залатать им пробой опасный.

Отправная точка моей судьбы…

Чертовы дни безнадежной грусти.

Не зачеркнуть мои «если… кабы…»,

Если печаль навсегда не отпустит.

Отправная точка моей тоски…

Плавится стержень от этой боли.

Сердце раздроблено на куски.

…

Невыносимость убьет героя…

Инь и Ян

Если любовь — это сказочный дар,

Каждый из нас одаренный от бога.

В сердце несет за собою пожар

Каждый, шагая своею дорогой.

Если любовь — это дьявольский пир,

Каждый из нас при рождении проклят.

Каждый в душе и войну, и мир

Носит. Босыми ногами по стеклам…

Если любовь — просто-напросто жизнь,

Каждый из нас «Инь и Ян» по природе.

За руку тихо родную держись…

…

Каждый из нас — любовь в своем роде.

Ненависть

Когда-то становится очевидным,

Что ненависть чище слезы и водки.

Ненависть — это совсем не стыдно,

Если ее не пускать с подлодки,

В темные воды, где дна не сыщешь.

Души бездонны. И те, что кротки,

Ненависть прячут. Ты это слышишь?

Слышишь, как сердцебиение четко?

Четкие ритмы не выдадут дрожи.

Это большое искусство обмана.

Если не будешь с людьми осторожен…

Знаешь, предать может даже мама!

* * *

Где-то за тысячи звонких монет

Туфли купила светская львица.

А здесь совершенно выхода нет

У маленькой девочки в белой больнице…

Девочка искренне улыбается

Синей-синей складочкой губ…

Ничего хорошего не случается

С теми, кто честен, беден, не груб…

* * *

Сквозь футболку мятного цвета,

Сквозь ее непослушные локоны

Она всегда казалась раздетой

Бабочкой, лишившейся кокона.

Сквозь помаду алого цвета,

Сквозь звуки смеха звонкого

Она казалась ему билетом

На хождение по льду тонкому.

Сквозь депрессию черного цвета,

Сквозь принципы свои ломкие

Он нашел в ней свои ответы

На вопросы не в меру громкие…

…и счастью быть.

Первый поцелуй

Я не смела смотреть на губы его и руки…

Это выдало б с потрохами мою тоску.

Как обычно, я громко смеялась, шутила грубо,

Чтоб касаться в его чертогах своей в доску.

Я не смела смотреть с намеком и улыбаться.

Никаких ужимок и прелести неземной.

Только он сказал: «Элементарно, Ватсон», —

И куда-то во тьму отошел ото всех со мной.

Я не смела… Но он посмел, и конец запретам.

Полетели к черту все страхи, что он поймет.

В моей памяти навсегда запечатлелось лето,

Когда с губ моих девичьих им был растоплен лед.

* * *

Человек человеку шанс…

Пережить, осознать, переплакать.

Сесть не вовремя в тот дилижанс,

Что везет то ли в рай, то ли на кол.

Человек человеку боль…

Но таких со мной нет отныне.

Если ты приглашаешь на бой,

То останься золой в камине…

Человек человеку морг…

Я же знаю — давно не живая.

Я не выиграла этот торг,

Что-то светлое в нас спасая…

Человек человеку ноль…

Так бывает чаще, чем можно.

Зарифмована грустью боль…

…мне сейчас, понимаешь, сложно.

Человек человеку трон…

Как признали легко, так свергнут.

В сотый раз ты мною прощен…

И в стотысячный мною отвергнут.

Откровение

Кто-то привык считать чем-то тепло-светлым.

Кто-то нашел во мне глубину и силу.

Только вот, милые, я не за все в ответе,

Я вас любить и считать таковой не просила.

Кто-то забыл, но остался навеки светом.

В памяти. Той что лишь ночью в подушку… Влажно.

Я никого не призвала держать ответы.

Рядом — вся ценность мира. И это важно.

Я ведь умею дружить и любить до гроба.

Главные знают об этом. Надежно. И точка.

Я попрошу за них непременно Бога.

А остальные — читайте внимательно строчки…

Муза

Мысли сочатся по пальцам, стекая в стихи.

Грустная песня души разбудила страницы.

Чувства мои и светлы, и легки, и тихи…

Пусть тебе сон обо мне непременно приснится.

Мысли сочатся по пальцам из самой души,

В строки слагается то, чем сердце томится.

Тише, постой, моя муза, прочь не спеши.

Сядь к изголовью ко мне сизокрылой птицей…

* * *

Жизнь беспардонною сукою гнет меня вниз.

Кажется, сил не осталось, и хочется плакать.

Только еще не создали тот скользкий карниз,

Вниз головою с которого буду я падать.

Опустошение тянет и тянет ко дну.

Физика, кажется, это трактует иначе…

Бог оставляет меня с этой болью одну.

Девочки сильные тем, что в итоге заплачут.

Слезы смывают и боль, и отчаянья груз.

Вытрусь платочком и снова в огонь и воду.

Знаешь, я слабая, только уже не боюсь

Мыслям своим откровенно дарить свободу.

Сильной казаться — нелепая, глупая роль.

Каждый из нас — человек со своей метастазой.

Я же живая. Я чувствую веру и боль.

Все достигаемо, просто дается не сразу.

* * *

Болью нахлынувшей смыло твои поцелуи.

Тихо с твоею душою простилась душа.

Ты понимаешь, что больше тебя не люблю я…

Я исчезаю безмолвно и еле дыша.

«Так не бывает», —

ты шепчешь, и шепчешь, и шепчешь…

Ветер развеет под небом пустые слова.

Я исчезаю. Прохлада стекает на плечи.

Наша любовь — ненаписанной книги глава…

* * *

Послесловия, милый, не будет…

Тишина вперемешку с тоской.

Больше голос меня не разбудит

И никто не прошепчет: «Постой».

Хэппиэндить не в моде, ты знаешь…

Окончание нервно-пронзительно.

Ты меня навсегда потеряешь…

Мы с тобою, увы, недействительны.

Недействительно, нежелаемо,

Отрицаемо и убито…

Целый мир на сегодня теряем мы.

Друг для друга навеки закрыты.

То ли ангелы, то ли бабочки

Умирают под грифом «Срочно».

Упакую шампунь и тапочки.

Это все, понимаешь? Точка.

* * *

Я так много любила, в итоге…

Не умею любить ни капли.

Вот стоишь на моем ты пороге,

Я шепчу глупо: «Крибле-крабле»,

И не трогает… И не бьется

Сердце жадно, как это должно…

Плакать мне по тебе не придется…

Не люблю никого. И смешно…

* * *

Я так редко пишу… Потому что всего не сказать.

Хоть болит, и глаза намокают все чаще.

Я молчу… Потому что мне некого звать.

Я молчу. Ну, а ты с каждым месяцем краше…

Я так редко пишу… Суета. Нежелание. Гордость.

Иногда я умею быть кем-то сильнее, чем есть.

Проявляю цинизм, пофигизм, в чем-то твердость…

Резюмирую честно: в душе моей полная жесть.

Я так редко пишу… Забывается. Тише и тише…

Пустота — это вовсе не плохо. Нет-нет.

Я оставлю лишь память о том, как на крыше

Поцелуями нашими был знаменован рассвет.

* * *

Я больше не люблю этого человека…

И это кажется невероятным.

Потому что так часто опускала веки…

Потому что так часто пускала обратно…

Я больше не люблю. На этом точка…

…то ли невозврата… то ли просто…

У меня будет муж и красивая дочка,

У него будут всплески карьерного роста…

Я больше не люблю. Окончательно. Баста.

Ночь крадет мои мысли в свою бесконечность.

Не люблю… Но осенние яркие астры…

Сохраню в своей памяти…

…

Ты — моя вечность.

* * *

…и вот однажды, предав анализу все любови,

Предав предательски всех мальчишек и все грехи,

Я подчеркнула черным глаза и брови

И перестала писать любимым своим стихи.

Серцебиенье нынче только для медицины,

Глаза для стрелок, а сердце для тока крови.

Ты самый лучший и так горячо любимый,

Я поняла, предав анализу все любови.

* * *

Сейчас в этом нет ничего необычного,

Все делают то, что хотят…

Одна вот такая, как будто приличная,

Но топит живых котят…

Тихие-тихие души скитаются,

Встретиться не хотят…

А ты никогда никому не признаешься,

Как молча топила котят…

Бездонность твоя меня даже пугает.

Кораблик бумажный измят…

И мне, как и всем, в общем, дела-то нету,

Что кто-то там топит котят…

* * *

И вот уже времени нету совсем погружаться

В чужие миры и вселенные нежности душ…

И пляшут, как черти, в душе моей злые паяцы…

И больше не надобно мне ни лампад и ни груш…

Все съедены груши, а лампочки вовсе разбиты…

Да будет в душе моей тихая теплая мгла.

Она не парит, оставаясь в прислугах у быта.

А раньше умела летать и быть птицей могла…

* * *

Я тебя прогоню, не оставлю себе ни шанса…

Окольцованным пальцам запрет на касание губ.

…не из тех лицемерных,

кто бьется всю жизнь в реверансах.

…не из тех, кто по жизни со всеми отчаянно груб.

Я тебя уберу из всех символов клавиатуры,

Растоптав даже мысли о том, чем томится душа.

…не из тех,

кого кто-то считает посредственной дурой.

…не из тех,

кому вслед посторонние: «Ах, хороша!»

Я тебя извлеку из всех файлов и всех эпилогов

Ранним утром,

как будто нажав свой духовный Delete.

…я из тех,

кто споткнется без всяких весомых порогов,

И из тех, кем однажды ты будешь навеки забыт…

* * *

…Но я не стану возвращаться

Ни к одному, что был любим…

Все ярче мой узор на пяльцах…

Все боле нрав неукротим…

Но я не стану умиляться

Воспоминаньям о былом…

Ты вспомнишь нежность теплых пальцев…

Вернуть захочешь… Но облом.

* * *

У меня по тебе тоска без признаний вслух.

Я пишу стихи, доверяя экрану грусть.

Даже если крикну, знаю, ты будешь глух.

Я твой шепот помню чуть ли не наизусть.

У меня о тебе молитвы в ночную тишь.

Я с ума не сойду, без ума безнадежно навек.

Если ты меня любишь, прошу тебя, милый, услышь:

«Уходя — уходи, мой единственный человек…»

* * *

Вы стелетесь перед стервами…

Трепещете… Пьете «Бейлис»…

Не помните ту, что первая…

Куда все, что было, делось?

Вы спать — обязательно поздно…

Вы есть — обязательно мясо…

А я словно небо звездное,

Но вам ничего не ясно…

* * *

Я мысли пакую в слова,

Распихиваю по фразам.

Полна моя голова.

…на джинсах любимых стразы.

Мой разум не смеет молчать,

Тихонько клепаю строчки.

Мой кот очень любит ворчать…

А я мечтаю о дочке.

2009 г.

P.S. Где-то через месяц-два после этого стихотворения внутри меня сбылась мечта: я стала ждать появления своей доченьки.

* * *

Прости меня за нехрупкость,

За то, что ношу не косы…

За то, что сплошная глупость

Стрелять в ночи папиросы,

Глазами стрелять украдкой,

Кусать беспричинно губы…

К тебе все стихов тетрадки,

К тебе тон надменно-грубый…

Прости меня за недеткость,

За «нет» всем медведям из плюша…

…и сослан Амур за неметкость…

Но ты остаешься лучшим…

Дружба

Не бросаюсь тебе на шею,

Для меня это дело — табу.

Я не холю тебя, не лелею,

Не готовлю тебе рагу.

Просто вечером звездным однажды,

Когда дом твой настигнет беда,

Я платок тебе дам свой бумажный

И останусь с тобой навсегда.

* * *

Против ветра, не пряча лицо…

Только губы смочи водою…

Игнорируй тупых подлецов

И не спорь с уходящей любовью.

Против веры в ненужных жрецов,

Шаг за шагом, слеза за слезою.

Не в ряду всемогущих борцов —

Среди тех, кто остался собою.

Против ветра, в борьбе за шаг…

Ты не смелая, просто живешь.

Кто не понял, совсем не дурак…

Жизнь не истина… Жизнь — это ложь…

* * *

Наполняюсь… Предчувствую… Таю…

Ты сегодня моя панацея.

В своей сложности нежно-простая,

Благотворней святого елея.

* * *

Вот так ты влипаешь в людей, как в май,

Продолжая желать и тепла, и света.

Но дни проносятся, и невзначай

Наступает палящее злое лето.

Ты психуешь, прячешься по ночам

То в стихи, то в других, то в свою печаль.

Поклоняешься памяти и мелочам.

Только знай: никому ничего не жаль.

Май и люди — явление проходящее.

Не со зла, просто так завела природа.

Ты поверь, когда сбудется настоящее,

Не помехою станет любая погода…

История одной любви…

Мне, наверное, даже не то что тебя не хватает…

Моя жизнь в своем русле… Так было и ныне.

Мне скорей не хватает меня, той,

что ночью летает…

Я другая совсем в ожиданье, что сердце остынет…

Мне, наверное, даже не то что печально

прощаться…

Уходили и те, что ценнее в десятки каратов.

Просто я без тебя начинаю уже улыбаться…

Хоть ты едешь опять не ко мне,

а в проклятый Саратов.

Мне, наверное, даже не то что тобою живется…

За неделю лишь пара безличных заученных слов.

Мое сердце не бомба, оно никогда не взорвется.

Просто тихо и больно уходит оттуда любовь.

* * *

Мои люди меня не отпустят,

А других мне любить зачем?

Невлеченья — истоки грусти…

Нету верных в любви теорем.

Мои люди верны и стойки,

Как бы низко ни падал мой слог.

Ритмы сердца и звонки, и бойки…

Рядом тот, кого шлет мне Бог.

* * *

Ты уходишь, а рассвет-то остается.

Корабли все продолжают плыть.

Мое сердце никогда не разобьется.

Ты уходишь… Так тому и быть.

Ты уходишь. День сменяет вечер,

Солнце продолжает кругоход.

Ночь ложится городу на плечи.

Ты уходишь. Жизнь наоборот…

* * *

Я забываю, слава всем богам,

Всем звездам и соцветьям всех цветов.

Я не шепчу, что никому, мол, не отдам…

Отдам… Прости… Спасибо за любовь…

Метаморфозы

Была я грустью и тенью пламенных сердцем дев,

Была я мужчиной, который, ушел, ничего не успев,

Была я танцем смуглянки,

сбегающей в ночь от огня,

Была я всем тем, чего вовсе не было здесь у меня…

Была я ангелом в детской из белой тонкой бумаги,

Была я страной, поселком и даже архипелагом.

Была я сиренью нежной,

подаренной ночью звездной.

Любовью еще не была я, но это совсем не поздно…

* * *

Мой светлый день наполнила грусть…

Пусть грусть научит меня… Пусть

Я стану больше закрытой и злой…

Пусть вслед ошибкам приходит покой…

Мой светлый сон сменился печалью…

Пусть это научит меня… Пусть

Я не прийти смогу, если позвали,

Переступая влеченье и грусть…

Мой светлый взор затуманили слезы…

Зелень сменилась угасшим огнем…

Там, за окном, опадают березы…

Листья исчезнут с печалью о нем…

Диалог

— Я по тебе ни капли…

Я по тебе ничуть…

— Знаешь, рассказывай сказки

Другому кому-нибудь!

— Я по тебе… О боже…

— Лучше совсем не врать!

— Я по тебе, похоже,

Снова начну умирать…

* * *

Если ты становишься болью,

Значит, нашей любви нет места.

Значит, сыграны плохо роли

И кино больше не интересно.

Если ты превращаешься в слезы,

Что роняю, тоскуя страшно,

Значит, слишком большой стала доза…

Остальное теперь неважно…

* * *

Я падала множество про́клятых раз,

Коленями Землю ломая…

Что розы твои мне да терпкий Шираз?

Я ближе России не знаю!

Я здесь научилась любить и прощать,

До дна доходить и обратно…

Тебе ли, мой друг, этой правды не знать —

Душа наша Родине кратна.

* * *

Ни руками, ни взглядом ее он не раздевал.

Не писал ни любовных писем, ни СМС.

Что-то большее этой девочке он отдал,

Его мир был наполнен ей до краев… Весь…

Ни женой, ни подругой она не дала назвать,

Только хищно смеялась, чувствуя ни-че-го…

У нее вот таких влюбленных почти что рать…

У него жизни солнце навек без нее зашло.

У любви нет мотива, смысла, понятных нот…

От любви у кого-то сейчас уезжает крыша…

Разум сердцу кричит:

«Да закрой наконец свой рот!»

Сердцу разума голос вовек не дано услышать…

* * *

Я без тебя не плачу,

Я без тебя дышу.

Что-то кому-то значу…

К кому-то куда-то спешу…

Я без тебя не знаю,

Что ты, и с кем, и как.

Кажется, что забываю…

Кажется… Это не так!

«Я без тебя» — Всевышний

В строки судьбу вложил.

Больно остаться лишней…

Больно, и нету сил…

Я без тебя однажды

Сделала первый шаг.

Боль не случится дважды —

Правда. Но это не так…

Я без тебя. Я справлюсь.

Слезы мои тихи.

Сердцем забыть пытаясь,

Грусть излагаю в стихи…

* * *

Я из всех утерянных городов

Обязательно выберу твой.

Я из всех кино про любовь-морковь

Посмотрю, что смотрели с тобой.

Я из всех сновидений и тысяч лиц

Сочиню для себя мечту.

Ты по осени выбрал одну из лисиц,

Да не ту, милый мой, не ту…

* * *

Я давно не из тех, кто по венам готов за любовь…

Принадлежность кому-то —

ненужная больше зараза….

Ну а то, что ты шепчешь, —

уж точно не в глаз, а в бровь.

Если брать уж решил, то не мямли, бери всю сразу.

Я давно не из тех, кто слезами измерил мечты…

Слишком многое стало понятно с течением дней.

Ну а то, что так часто ты даришь немые цветы,

Не дает тебе права считать хоть на каплю своей…

Я давно не из тех, кто живет в ожиданье чудес…

Вера в лучшее, смайлы и прочее ми-ми-ми-ми-ми

Мимо сердца.

В нем сказочной феи прекрасный лес…

Ты не верь мне. Не верь. Я скоро уже остыну.

* * *

Я ж все думала, что одна такая…

Окрыленная… Необычная…

Жила, разум мечтами рассекая,

Да порой такими, что неприлично…

Я ж все верила, что по духу а-ля принцесса….

И неважно, что за душой ни замка, ни кареты…

Но не вышло даже толковой поэтессы,

Рифмующей свои и чужие секреты…

Я ж все думала, что непременно сбудется…

Подождать, потерпеть, не сломаться…

Пью сейчас чай лимонный из блюдца

В свои «очень далеко за двадцать»…

И не думаю ни о звездах, ни о принцах,

Ни о славе хоть маломальской…

Мне б хоть каплю юношеских принципов

И любви той безумно-февральской…

И веры в чудо…

* * *

B тысячный раз восхищаясь, меня убивают…

Типа честнее… Типа от всей души…

Сердце, как мяч от ноги (от души), бросают…

Я умираю в своей первозданной тиши…

Сотый этап несбывшейся веры в надежды

Окончен. Фиаско по всем фронтам.

Я улыбаюсь, хоть больно… И буду, как прежде

Верить в людей… в шоколад… и, конечно, зонтам…

* * *

Вы все решаете, что лучше и что проще.

Любовь меняя на покой и быт.

Зачем же вы шептали в майской роще

Тому, кто вашей святостью убит,

О том, что будет все и даже больше…

Вы не способны быть самим собой.

И потому сегодня в зимней роще

Стоит больного сердца дикий вой.

* * *

— Ну вот что тебе надо, милая,

Звезд с небес или райских кущ?

— Сделай так, чтобы не остыла я

В этом бое сердец и душ.

— Так кипи, задавай движение,

Помогай не потухнуть огню.

— Мне с тобой, милый мой, к сожалению,

Если двигаться — только ко дну.

* * *

Я остыну, как это бывало

Сотни сотен печальных раз.

Но сегодня мне так не хватает

Твоих мудрых и нежных фраз.

Я справлялась по жизни со многим,

Нелюбовь не впервые — увы…

Я сама на нашей дороге

Перешла с безопасного «Вы»

На безумную близкую нежность,

Когда, кажется, мир на двоих…

За окном безразличная снежность,

А со мной лишь дописанный стих.

* * *

Шла по жизни ни гладко, ни сладко,

То теряя, то вновь находя…

Никогда не смотрела украдкой,

Смело пела: «Люблю тебя!»

Знаешь, милый, пускай все в прошлом,

Пусть ты где-то, а я лишь тут,

Я-то помню лишь о хорошем…

Хоть и любим Того и Ту…

Я пришла к своему порогу…

Подвожу ли итоги? Нет!

Впереди в нереальность дорога…

Впереди негасимый свет…

* * *

Чувство… собственного… достоинства…

Покатилось зачем-то к черту.

Мои мысли без всякой стоимости…

Между нами все стало мертвым.

Тихо… Вечер… Сегодня ветрено…

Мы молчим… Говорить-то не о чем…

Перестало все быть заветным

Тихим грустным сегодняшним вечером.

* * *

День прожить и не плакать,

Господи, дай же мне сил.

Верила звездным знакам,

Дождь по земле проходил,

Вселенная жгла бесконечность.

Возможно? Решать не нам.

Я ждала бы, наверное, вечность

Жизнь дающего парусам,

Что покажутся цветом заката,

Что мечтою плывут по волнам.

Разве много нам в жизни надо?

Просто жизнь посвятить мечтам.

* * *

Сбита рифма, ритм переплетен

С неритмичностью моих воспоминаний.

Мой сюжет абсурдом прикреплен

К наслажденью светлому страданий.

Верно все. Неверна только суть,

Вся она пропитана обманом.

Может быть, и я когда-нибудь

Помяну ее в своем романе.

Но пока романы не пишу…

Гадаю на ромашках полевых.

Тобою вместо воздуха дышу

И уважаю образа святых…

А суть… Ей-богу, каждому свое.

Кому-то вера, а кому-то рай.

А мне смотреть бы в небушко мое

И улыбаться в светлый теплый май.

* * *

До отъезда минут пятнадцать.

На полгода опять в разлуку.

Как же трудно с тобой прощаться!

Плачешь снова и держишь руку.

Вот остаться б навек с тобою.

Пусть летят все заботы к черту.

Машешь мне на прощанье рукою.

В сердце вьюга и ветер мертвый…

Осень

Распустила осень косы, раскудрявила.

Вспоминать о теплых днях нас заставила.

Разукрасила листочки, разноцветила.

Забрала с собой тепло, не заметила.

Ушки мерзнут на ветру, листья кружатся.

Скоро будут застывать льдом все лужицы.

Осень радует глаза, сердце нежное.

Счастье этих дней мое безмятежное…

* * *

Тихонько играет на скрипке

Хозяйка души моей — ночь.

К тебе все мои улыбки…

И мысли безумные прочь…

Легонько касается ветром

Твоих поцелуев мечта.

Все было тем памятным летом.

Как сладко все было тогда…

Как сладко, как зыбко и нежно.

Мгновений никто не вернет.

В душе и на улице снежно,

И ночь все, как скрипка, поет.

* * *

Ставить ребром вопросы

Научилась совсем недавно.

Кажется, стала взрослой.

…даже немножко дамой.

Выглядеть очень умной,

Кажется, с детства умела,

Робкой, смешной, безумной

И иногда несмелой.

Ночью приходят мысли

О бытии и свете…

Все мы чуть-чуть зависим

От памяти, снов и лета.

* * *

Твоего лица черты

Пусть сотрутся из памяти.

Пусть все девичьи мечты

Не тобою будут заняты.

Не подарены цветы.

Может, лучше? Не завянут.

Твоего лица черты

Для кого-то ближе станут…

* * *

Я снова терплю и не плачу.

Обида и боль во взгляде.

Возьми себе соль на удачу

И память о странном наряде.

Ты думаешь, это правда,

Ты веришь в себя, как боги.

А я не в «Версаче» и «Прада» —

Топчу в босоножках дороги.

Бегу от себя и неба,

Ищу тишины и силы.

И где бы на свете ты не был,

Помни: ТЕБЯ любила.

* * *

Я стою над твоею могилой

В ярком, полном веселья дне

И я вою, как волки не выли

При огромной сырной луне.

Мне не больно — это иное,

Что постичь невозможно живым.

Я лишь горсточки пепла стою,

Раз ты смог умереть молодым.

Без тебя

Ты уже не смеешься рядом,

Моих писем совсем не ждешь.

Объедаюсь я шоколадом

И терплю окружающих ложь.

Твое имя теперь чужое,

Не с моих срывается губ.

Утром солнышко золотое

Превращается в мутный куб.

* * *

Забудь меня чуть раньше, чем уйду.

Чтоб боль не стала вечною подругой.

Чтобы когда кого-нибудь найду,

Твоя душа не стала белой вьюгой.

Забудь меня, пока еще горит

Плечо твое истомой поцелуя.

Пусть никогда душа не заболит.

Пусть сердце никогда не протестует.

И если кто-то спросит невзначай,

Где я и почему не вместе,

Ты, с грустью помолчав, не отвечай.

Потом поведай о своей невесте.

Я тоже навсегда сотру о нас

Всю память и сожгу портреты.

Оставлю в сердце тот прекрасный час,

Когда читал мне повесть о Джульетте.

* * *

Позвони мне, пожалуйста, ночью.

Чтобы я от звонка проснулась.

Чтобы сонная очень-очень

Телефона рукой коснулась.

Говори мне нелепые сказки.

Извиняйся, что поздно очень.

Я моргать буду сонными глазками…

Позвони мне, пожалуйста, ночью.

* * *

Время малиновой патокой тянется…

Мой маникюр уже идеальней мечты.

Розой зовешь и, наверно, боишься пораниться.

Знаешь, не ранят того, кого любят, цветы…

* * *

Я не раз выкладывала душу —

Препарируй или береги.

Я не раз шептала всяким: «Лучший!»

Не друзья теперь и не враги…

Я не раз латала болью сердце,

Проклиная веру в чудеса.

Мою песню затоптали берцы…

Мою душу отвергают небеса…

Колыбельная

Золотые нити слов

Оплетают мирозданье.

Спи, малютка! Нежных снов.

Засыпай, любви созданье.

Уноси в мир сладкой дремы

Все сиянье дня.

Королевские хоромы

Ждут во сне тебя.

Сонных глазок, нежных щечек

Я покой храню.

Спи спокойно, мой цветочек!

Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ!

Фонари

Я люблю, когда в городе вечер —

Фонари так приветливо светят,

Как большие веселые свечи.

Все причудливо в этом свете.

Полумрак городской обители.

Мы как будто немного ближе…

Фонари… Фонари-спасители…

Неба купол стал много ниже…

Холодает. Пиджак на плечи.

«Очень жаль, что уходишь рано».

Фонари, твои губы, вечер…

«Ой, прости, что так поздно, мама!»

* * *

Вникуда гнется линия жизни.

Вникуда…

Все, что было, исчерпано и́звне.

Навсегда?

Ожидания зал опечатан.

В том ли суть?

Где-то новый сюрприз припрятан.

Не забудь!

Надо плыть вопреки теченью.

Надо ли

Все продать и предать забвенью?

Жизнь в пыли.

Ну и что, что давно не осень.

Время снов.

Только раз у небес попросим

Джаз без слов.

* * *

Ты снова на коленях предо мной.

Какая, право, глупость, милый…

Слов дерзких и упрямых мутный рой.

А мне смешно, ведь я давно остыла.

Я губ твоих не стану целовать.

Зачем тебе холодные объятья?

Не надо клятвы глупые давать!

Настанет время, вспомнишь все проклятья…

Давай, как раньше, просто помолчим.

Молчанье наше мне всего дороже…

Мы тишиной в судьбе своей звучим.

Пусть Бог тебе забыть меня поможет!

* * *

Лишь маленький неровный шаг — и с кручи.

Закружило голову обманом.

Боль и радость — все смешалось в кучу,

Зацепилось и осталось в сердце рваном.

Не пойму нелепости событий,

Заблудилась в глупых отношеньях.

Что-то очень близкое к открытью —

Жизнь прожить без жертвоприношений.

…и сидеть на острове из страха,

Завернувшись в мрачное сиянье,

И гадать, что лучше — кол иль плаха

В час предсмертных ожиданий.

* * *

Мне тебя напевали туманы,

Когда свет опускался на стены.

Мне с тобою и тихо, и странно,

Как бывает во время измены.

Мне тебя все сулили дороги,

Между рельс монотонным звуком.

Ты стоял много раз на пороге,

Но остался мне просто другом.

Мне тебя напророчило лето,

Улыбаясь июньской грозою.

В тебе нет и не будет света,

Но тепло только рядом с тобою.

* * *

Так бывает, что вдруг погасает свет…

Но вы все непрестанно твердите о силе.

Только нет у меня ее… Понимаете?! Нет!

И мечты на задворках реальности молча застыли.

Так бывает, что вдруг понимаешь,

что незачем жить…

Вы все скажете — глупая, то, мол, и это, и так…

Только мне неохота с умом своим больше дружить,

Понимая: в масштабах вселенной я сущий пустяк…

Так бывает, что утром лучше бы дольше поспать,

И в обед, и еще, и, конечно же, вечером тоже…

Я сегодня хочу все на свете подальше послать…

Извини меня, мир…

Я надеюсь, что Бог мне поможет…

* * *

Ты смотришь мне в глаза, как смотрят в небо,

Ища ответы. Боже, что за бред?

Меж нами было все до тошноты нелепо,

Ведь от меня к тебе сплошное «нет».

Ведь от меня к тебе сплошные «знаешь»,

Сплошное нежелание чудес.

Ты снова, как конфета, вкусно таешь…

Я не из-за тебя теряю вес,

Худею, крашусь, облачаюсь в шмотки.

Смеюсь и что-то отвечаю невпопад.

Пусть от меня к тебе сломались все проводки,

Но я-то знаю — ты всегда мне рад.

Я забуду

Я одна в этом солнечном мире.

Пусть вокруг миллионы людей,

Меня темное что-то накрыло…

Ни надежд, ни любви, ни идей.

Машинальные хмурые утра…

Закрываю глаза и молчу.

«Жанна Д’Арк», «Идиот», «Камасутра»…

Я теперь даже книг не хочу.

Не хочу ничего. Отрицанье

Всех, всего и самой себя.

Губы, руки, волос касанья…

Я смогу, я забуду тебя.

* * *

Я ушла. Прости, пожалуйста.

Я же этому сама не рада.

Мои мысли в небе разлетаются,

Я — лишь образ маскарада.

Я совсем ненастоящая —

Героиня глупой пьесы.

Мишура на мне блестящая

И итоги мегастресса.

Я сижу, обняв колени,

В глубине моей реальности —

Разукрашенные стены

И стремленье к уникальности.

Пожалуйста!

Не убивай меня, пожалуйста,

Своими серыми глазами.

Тоска по сердцу растекается

Реками боли и слезами.

Не предавай меня, пожалуйста,

Чужих не делай сказок былью.

Пусть не тебе они раскаются,

Пусть наше «есть» не станет «были».

Не забывай меня, пожалуйста,

Пусть мое имя станет вечностью.

Я крылья заняла у аиста —

Лечу-лечу по звездной млечности…

Не заставляй меня, пожалуйста,

Любить других, в тебя не веря.

Обиды быстро забываются,

Моей — всего одна неделя…

* * *

Нарисуй мне, пожалуйста, сказку —

Я тебе дам кусок обоев.

Дай от сердца ключей мне связку —

Там возьму я печаль с любовью.

Покажи мне, пожалуйста, море,

Но не наше, а то, что на Марсе.

Выкинь в мусорку наше горе

И скажи, что судьба удалася.

Притворись, пожалуйста, снегом,

Только тем, что в руках не тает.

Удивим всех своим побегом,

В те края, где луна умирает.

* * *

Ты так умеешь сладко улыбаться

И врать, не дрогнув мускулом лица!

А я умею этой лжи сдаваться.

И этой глупой сказке нет конца.

Ты вечно пахнешь женскими духами,

А на рубашке часто след от губ…

А я любуюсь радужными снами

И улыбаюсь. Даже если груб.

Предосеннее…

Я уже предчувствую осень

В изменившейся поступи дня.

И темнеет в глазах твоих просинь,

И зеленая мгла у меня.

Я уже предчувствую вечность

От сентябрьских дней до весны.

Мне бы плеч твоих белую млечность

Целовать, погружаясь в сны.

* * *

Я поняла, что ты рядом… Вернее, внутри

Сердца моего… Тук-тук и дальше…

Хоть учитывай время разлуки, хоть сотри…

В этой памяти нет ни зла, ни обид, ни фальши…

Я-то думала, глупая, рядом — это вот тут, бери,

Теплой ладонью касайся небритости щек…

Но нет! Рядом — это тепло на века внутри,

И неважно, что время разлук —

от судьбы нам упрек…

* * *

Ты звал на пляж, где золотой песок,

А небо бесконечно голубое.

Но я нашла сегодня алый поясок,

Как верный знак, что мне не быть с тобою.

Да и какой загар, когда дожди,

Как слезы неба, землю омывают?!

Не будь наивным и меня не жди…

Мечты, как дымка над волной, растают.

С жасмином чай и на колени плед…

Стихи Цветаевой и вздох из темноты.

Я ошибусь и не найду ответ.

Дверь распахнется… Но опять не ты…

* * *

Мне хватит взгляда, чтобы умереть…

Тоскою невозможности томима.

Конец ознакомительного фрагмента.