Эмигрантка в Стране Вечного Праздника

Диана Луч, 2020

В этой автобиографической повести описываются от первого лица жизненные события находящейся в эмиграции россиянки, очутившейся там после замужества за иностранцем. Действие происходит в одном из европейских государств. Книга рассчитана на широкий круг читателей. Помимо описания реальных событий, в ней присутствует критический анализ происходящего и авторские размышления различной тематики. Содержит нецензурную брань.

Часть первая.

Кризис после праздника.

Пролог.

В этой книге я продолжу рассказ о своей европейской эпопее, или, как точнее выразилась об этом одна моя знакомая — опупеи, во временной промежуток с 2006-го по 2010-й год. Начну с того, что Страна Вечного Праздника обладала рядом достоинств современной цивилизации, таких, как бесплатная медицинская помощь, социальные льготы, профсоюзы и т.д. В этом европейском государстве каждое последующее правительство отменяло постановления предыдущего и вводило ряд собственных; законопослушные граждане уплачивали налоги только тогда, когда от этого невозможно было отвертеться; помимо желающих найти работу, на биржах труда числилось большое количество отъявленных тунеядцев, севших, как на иглу, на многочисленные пособия. В общем, Страну Вечного Праздника можно было бы считать абсолютно нормальной во всех отношениях, если бы не злополучный и нескончаемый праздник, в который с незапамятных времён погрузилось всё её население и в таком состоянии на веки вечные осталось. Об этом будет мой рассказ.

******

Наверняка у тех, кто в курсе содержания моей предыдущей книги, возник вопрос, почему мы с мужем, разочаровавшись в одной европейской стране, перебрались в другую, тоже европейскую, которую я назвала Страной Вечного Праздника? Во-первых, потому что мой супруг был оттуда родом. А, во-вторых, к тому времени я уже свободно владела языком этого государства, поэтому надеялась на то, что у меня не будет проблем с трудоустройством. Язык, на котором говорило население Страны Вечного Праздника, был одним из трёх официальных языков того государства оффшорной зоны, где мы с мужем проживали ранее, и там я его хорошо освоила. Населённым пунктом, в котором нам предстояло поселиться, стал посёлок городского типа с заурядным названием — Перепёлки, в определённом смысле, ненавязчиво предупреждающем о соблюдении мер предосторожности при общении с местными жительницами, специализирующимися на коллекционировании сплетен и их систематическом распространении. Наш выбор пал на Перепёлки потому, что там у моего супруга было гарантированное рабочее место в местной аграрной фирме, которой заправлял его давний друг.

Вопреки ожиданиям, день прибытия в Страну Вечного Праздника меня сильно разочаровал. Возможно, причиной этому явилась моя настроенность на позитивное начало нового жизненного этапа, в котором всё должно идти как по маслу. В реальности же произошло следующее. Проделав на автомобиле многочасовой путь вслед за грузовиком, доверху заполненным нашими вещами, наконец, мы прибыли в Перепёлки. Это был небольшой посёлочек грязноватого вида, застроенный преимущественно двух-, трёх — и четырёхэтажными домами с натянутыми между ними верёвками, на которых висели разноцветные флажки. «Мы с тобой как подгадали, — сказал муж, — прибыли во время местного праздника, который отмечается здесь целую неделю». «Только неизвестно, к худу это или к добру», — отозвалась я, заметив несколько человек, которые двигались по тротуару шатающейся походкой. В надежде получить более приятные впечатления от будущего места жительства, я стала крутить головой по сторонам, разглядывая всё вокруг, как вдруг сидевший за рулём муж резко дал по тормозам. Шины нашего автомобиля взвизгнули. В первую секунду мы одновременно накренились вперёд, а затем нас отбросило на спинки сидений. Впереди пытался пересечь проезжую часть сильно выпивший мужчина. Он еле-еле переставлял ноги, но, несмотря на это, вдруг предпринял попытку сорваться с места в резвом марафонском забеге. По понятной причине у него это не получилось. В результате, зацепившись одной ногой за другую, пьянчужка с грохотом шмякнулся о землю. Вдобавок к этому, у него из рук выпала бутылка и, покатившись по асфальту, вдребезги разбилась, а её осколки рассыпались по проезжей части.

Мужчина неуклюже заковырялся, как пойманная муха в крепкой паутине, встал на четвереньки и, накреняясь, то вправо, то влево, пополз к противоположной стороне дороги. Проходившая мимо него женщина в красном платье брезгливо поморщилась и недовольно фыркнула: «Опять надрался! Совсем ничего не соображаешь!» Пьяный сельчанин прохрипел ей в ответ: «За-а-ато твой м-м-муж хорош-ш-шо соображ-ж-жал, когда ублажа-а-ал в посте-е-ели ваш-ш-шу сосе-е-едку…» Услышав это, женщина ещё больше скривила лицо, поджала губы и обиженно бросила в его сторону: «Хам!» Их разговор услышала низенькая старушка и решила поддержать пьянчужку: «А что?! Он правду говорит. Как будто в посёлке не знают, что твой супружник гуляет от тебя, как кот». «Это не Ваше дело! — закипела от негодования женщина в красном. — Эх Вы, пожилой человек, о встрече с Богом пора подумать, а всё туда же, в чужом белье копаетесь с утра до ночи! Заняться Вам что ли больше нечем?!» Сжав руки в кулаки, старушка гневно сдвинула брови и процедила сквозь зубы: «Да ты, засранка… Как ты смеешь?! Ишь, язык какой длинный отрастила!» В этот момент на балконе второго этажа дома, расположенного в месте словесной перепалки, появился пожилой мужчина в потёртой майке и закричал: «Можно подумать, что ты сама, старая ведьма, по молодости от мужа не гуляла?! Давай, рассказывай нам сказки! А то мы не знаем! На наших глазах всё происходило!» Чем завершился тот разговор, мне неизвестно, поскольку стоявшие впереди машины продолжили путь, и мы двинулись вслед за ними. Однако не удалось нам проехать и двадцати метров, как произошла очередная вынужденная остановка.

Раздался громкий хлопок от проткнутого бутылочным осколком колеса одной из ехавших впереди машин. Водитель «раненого» автомобиля вышел на дорогу и громко заохал, разглядывая сдувшуюся шину, а затем принялся собирать с дороги крупные бутылочные осколки и относить их в ближайшую урну, стоявшую на тротуаре. Неожиданно происходящее приняло оттенок водевильного форс-мажора. Как известно, благие намерения не всегда верно истолковываются окружающими, и это был тот самый случай. Когда водитель машины с проколотым колесом начал собирать с дороги осколки от разбитой бутылки, пешеходы приняли его за виновника дорожного безобразия и один за другим стали отпускать в его адрес критические замечания: «Намусорил тут, а теперь добрые люди тебя убирать за собой заставили! Давай, давай, нагибайся пониже! Нечего свою спину беречь!» Водитель пострадавшего автомобиля пропустил мимо ушей несколько таких комментариев, но в конечном итоге не выдержал и огрызнулся на очередного прохожего: «Да пошёл ты!» Мимо проходил мужчина с большой овчаркой на поводке, который, услышав грубый ответ водителя, приблизился к нему и поспешил вмешаться в разговор: «Ты это, мужик, давай не психуй, намусорил тут — так убирай, а то у меня собака лапы может поранить!» Это стало последней каплей, переполнившей чашу терпения трудившегося на общее благо водителя. Он окончательно вышел из себя и завопил на прохожего: «Да отвяжись ты от меня! Я что ли это натворил?! Не я! Понятно?! Это алкаш ваш местный, ползает по проезжей части и бутылки бьёт! Мне и так проколотое колесо придётся менять! И не за его счёт, а за свой собственный! Мало того, что я вам улицу чищу, как какая-нибудь мусороуборочная машина, так вы еще лезете ко мне с претензиями! Я что для себя только стараюсь?!» В этот момент овчарка, которой, по-видимому, не понравилось, что на её хозяина кричат, бросилась в бой. С громоподобным лаем, разрывающим барабанные перепонки, она кинулась на водителя, а владелец этой собаки изо всех сил попытался оттащить её назад. Судя по натужному выражению его лица, противостоять взрывной силе огромной зверюги оказалось не так-то просто. Как назло две сельчанки с собаками на поводках: одна с болонкой, а другая с доберманом — направились к месту описываемого события, по-видимому, просто из любопытства, чтобы узнать из-за чего там разгорелся сыр бор. В следующую минуту обе псины, как сговорившись, присоединились к коллективной овчарочье-человечьей склоке. Что там началось! Пока хозяйки не на шутку разбушевавшихся собак, набросившихся на овчарку с обеих сторон, пытались оттянуть их в сторону, к месту боевого сражения стали стекаться местные жители: не только успевшие окончательно протрезветь после праздника, но и те, в чьих организмах указанный процесс находился на промежуточной стадии. Через несколько минут возле водителя с бутылочным осколком в руке, сцепившихся собак и разнимавших их хозяев собралась огромная толпа праздных зевак, желающих принять участие в разыгравшихся боевых действиях. Все они принялись друг на друга орать, размахивать кулаками и топать ногами. При этом создавалось ощущение, что скандалящих меньше всего интересовала истинная причина конфликта, и что она явилась лишь поводом для сведения счётов из-за каких-то давнишних обид. «Ты мою дочь обманул, охальник!» — раздавалось с одной стороны. «А ты, да как ты смеешь оставлять в гараже свою машину на моём месте!» — доносилось с другой. «Последнюю совесть потерял!» — «А у тебя её вообще никогда не было!» — «На себя посмотри, нагле-е-ец!» — «Подле-е-ец!» — «Сво-о-оло-о-очь!»

Наконец водителю проколотой шины удалось выбраться из ревущей толпы. Он запрыгнул в автомобиль и вдарил по газам. Вслед за ним тронулись и мы по направлению к своему новому жилью — четырёхэтажной новостройке, в которой на первом этаже располагалась арендованная нами трёхкомнатная квартира. По приезду мы с мужем пару раз прошлись по комнатам, бегло осмотрели имеющуюся там мебель, а затем принялись разгружать грузовик. Несмотря на то, что нам помогал водитель, перенос вещей оказался трудоёмким и растянутым по времени. Пока мы сновали с коробками туда-сюда, вокруг грузовика стали собираться выходившие из подъездов люди. Сначала неподалёку остановилось двое соседей: мужчина с женщиной — и, нисколько не скрывая своего любопытства, стали озвучивать предположительные версии того, кто мы такие и откуда приехали. Через несколько минут подошли ещё две семейные пары, затем трое пожилых людей, и между ними завязался разговор. «Новые жильцы что ли приехали?» — «Да, в квартиру на первом этаже». — «Смотри-ка, арендовали себе трёхкомнатную». — «А зачем им такая большая? Это на двоих-то? У них же детей вроде нет». Тогда кто-то из толпы ткнул пальцем в мою сторону: «Да ты глаза-то раскрой! Эта девица, судя по всему из Болгарии или Румынии, а с мужиком этим небось так живёт, на птичьих правах, может, никакая она ему не жена». С другого края этой группы в его поддержку раздался женский голос: «Это она ему внушила, что нужно большую квартиру снять. Сначала сама туда въедет, поживёт с месяцок, а потом привезёт с родины всех своих детей, которых у неё, может, пять или шесть, ну уж трое как минимум, поселит их туда, а мужика своего турнёт. Мол, иди, куда хочешь, мы тут все не помещаемся… Эмигрантки-то, они же все на один лад скроены и действуют всегда по одной и той же схеме, а мужики наши европейские ну до чего же доверчивые, господи! Вот и вляпываются через одного».

На этом предположительный анализ соседями по дому моих жизненных целей и дурных намерений не закончился. Поздним вечером того же дня нам неожиданно нанесла визит соседка из квартиры напротив. Прозвучал навязчивый продолжительный звонок, я открыла дверь и увидела низкорослую женщину с пучком на голове, одетую в длинный махровый халат. С порога она рявкнула мне: «Ты кто?» Порядком опешив, я ответила, спотыкаясь на каждом слове: «М-м-мы… в-в-ваши… н-н-новые с-с-соседи…» Поздняя гостья обмеряла меня с ног до головы недружелюбным взглядом и переспросила: «Ты что не поняла, о чём я тебя спрашиваю? Ты кто? Как тебя зовут? Ты откуда здесь взялась?» На резкий звук её голоса к дверному проёму приблизился мой муж, а я, обрадовавшись возможности оставить его наедине с соседкой-жандармихой, спешно удалилась в дальнюю комнату. Впрочем, даже там по доносившимся до меня обрывкам их разговора нетрудно было определить, что ночная визитёрша в настойчивой форме пыталась выяснить моё национальное происхождение, семейную ситуацию, род занятий и много чего ещё. «Ты с этой иностранкой официально расписан или так живёте?» — вопрошала она зычным голосом, по-видимому, чтобы припавшие к дверному глазку соседи удостоверились в её общественно-полезных намерениях. Далее последовало: «У неё до тебя другие мужья были?», «А дети?», «А как у неё с этим, ну, насчёт того, чтобы что-нибудь стырить? Сам понимаешь, мы тут все друг друга знаем. Бывает, кто-нибудь сумку с едой из супермаркета принесёт и на лестнице оставит или детскую коляску после прогулки». Не желая отвечать на её бесцеремонные вопросы, мой супруг сослался на то, что уже очень поздно и нам неплохо было бы отдохнуть. Соседка его намёк поняла и, недовольно почмокав губами, язвительным тоном подытожила: «Между прочим, на вашей террасе верёвки для сушки белья криво натянуты: правый край ниже левого на несколько сантиметров». Сказав это, она с задранным кверху носом и откляченным задом вразвалочку направилась к своей квартире.

Во время проживания в Перепёлках мне ещё не раз довелось столкнуться с феноменом утрированного стремления продемонстрировать окружающим внешний порядок и соответствие некоему единственно правильному поведенческому стандарту. Для примера опишу несколько типичных соседских претензий: «Почему это у тебя, интересно знать, постельное бельё разных цветов развешено на балконе всё вперемешку? Я вчера с работы возвращалась, как увидела, так и ахнула. Ты что не можешь синее на одну верёвку повесить, а белое на другую, как все нормальные люди?» Или: «Наши соседки своих дочерей записали к приезжей балерине на танцы, говорят, она в посёлке ещё год поживёт. А ты что для своей специального приглашения ждёшь?» Или: «Мне вчера муж сказал, что твой супруг по пивным субботам уже которую неделю в баре не появляется. Это что он ещё за моду такую завёл? Раньше вроде нормальный мужик был, пил по субботам, как все…» Это пресловутое «как все» являлось ключевым понятием для моих новых соседей, всерьёз озабоченных приведением друг друга к общему знаменателю даже тогда, когда это совершенно не делало им чести.

******

Кто хотя бы раз не задавался вопросом: «С чего начинается Родина?» Один выпалит как на духу: «С мамы, папы, бабушек, дедушек, их объятий, их поцелуев, тепла их рук». Другой, почесав в затылке, добавит: «А меня всю жизнь согревают воспоминания о футбольной ватаге нашего двора». Какой-нибудь начитанный человек заметит: «Писателю Ивану Алексеевичу Бунину о Родине напоминал запах антоновских яблок, у него даже рассказ есть с таким названием». Это, что касается личного восприятия Отчизны. А с чего начинается ощущение чужбины и дискриминации по национальному признаку? Для меня оно началось с отношения служащих эмиграционного отдела, от которых зависело получение вида на жительство.

По прибытии в Страну Вечного Праздника нашей с мужем первоочередной задачей стала регистрация на новом месте проживания. Если у него, как у возвращенца, в этом вопросе никаких проблем не возникло, то мне, эмигрантке, пришлось, образно выражаясь, поскользнуться на ровном месте и очень больно шлепнуться. До окончательной подачи всего набора документов я ходила в эмиграционный департамент, выдававший разрешения на жительство, семь раз по причине того, что служащие почему-то не называли все надлежащие бумаги. Помню, какая это была головная боль, учитывая тот факт, что каждая раздобытая в очередной инстанции справка имела ограниченный срок действия. Приходилось следить за тем, чтобы при получении последующей не истекал срок годности какой-нибудь из предыдущих. В последний раз из эмиграционного отдела меня завернули по следующей причине. Грузной, весом в сто с лишним килограммов служащей, с одутловатым лицом и неподдающимся подсчёту количеством двойных подбородков, не понравилась моя фотография, сделанная за пару дней до этого в фотоателье. Наверное, вы решили, что она вернула мне её со словами: «Извините, но на этой фотографии Вы на себя не очень похожи». Вовсе нет. Обмерив меня взглядом из-за очков с громоздкой оправой, чиновница гаркнула: «Ещё раз сфотографируйтесь! Мне на этой фотографии Ваше лицо не нравится!» В голове у меня промелькнуло: «Да и мне Ваше, честно говоря, тоже не нравится, ни Ваши малюсенькие мышиные глазки, ни великое множество свисающих подбородков, ни жидкие и пропитанные жиром волосенки. Причем, скорее всего, не только мне. Однако, несмотря на это, паспорт Вам всё-таки выдали, а также все остальные документы, удостоверяющие Вашу личность». Как бы то ни было, но мне пришлось подчиниться её приказу и сфотографироваться ещё раз.

В конечном итоге основной документ, дающий право на проживание в Стране Вечного Праздника, мне, как супруге европейца, выдали, но с документом второстепенной важности, таким, как водительские права, произошла весьма неприятная история. Существовал закон, согласно которому водительские права, полученные в любом другом европейском государстве, после оплаты небольшой пошлины обменивались на идентичные. Кстати, выяснилось это не из сборника статей по гражданскому праву, а из написанной большими буквами памятки, размещённой на информационном стенде транспортного отдела, занимавшегося заменой водительских прав. После оплаты пошлины мы с мужем пришли туда и встали в очередь, затем я протянула своё водительское удостоверение сидевшей в приёмном окне служащей и сказала, что хочу поменять их на местные. В ответ она испуганно вытаращила на меня глаза и энергично замотала головой: «Нет, нет, нет, девушка, мы Вам здешних водительских прав дать не можем, Вы же русская!» «Да, русская, но водительские права я получала не в России, а в соседнем европейском государстве, — пояснила я. — У вас на этот случай есть указание, оно вон там. Видите памятку?» «И что? — недовольно хмыкнула служащая и, не желая сдавать своих позиций, стала повторять как заведённая: — Мы русским никаких водительских прав здесь не выдаём. Нужны Вам права — идите в автошколу, сдавайте экзамены и получайте их себе на здоровье! Неужели не ясно?!» В этот момент к дискуссии присоединился мой муж и попросил её не толковать законы на свой лад: «Водительские права моей супруге были выданы на территории другого европейского государства, а не в России, поэтому по закону они подлежат обмену на равнозначные». Служащая побагровела лицом, резко вскочила со своего места и выбежала из кабинета, а через пару минут вернулась в сопровождении заведующей транспортного отдела, которая сходу заговорила на повышенных тонах.

Визгливым голосом она стала требовать, чтобы я представила ей справку из российского консульства предыдущего европейского государства, свидетельствующую о получении мною водительских прав. Услышав это, мы с мужем остолбенели. «Вы требуете от нас невозможного! — попытался воззвать он к разуму чиновницы. — Там, где мы жили раньше, нет российского консульства. Вы вообще-то представляете себе это малюсенькое оффшорное государство? Взгляните на карту мира и увидите, что оно помечено едва заметной точкой. Откуда там взяться консульским представительствам всех государств? Да они бы в нём просто-напросто не поместились!» Однако решительно настроенная начальница транспортного отдела не имела ни малейшего желания продолжать разговор на эту тему. «Я вам всё сказала! — прокричала она. — Принесёте справку, тогда будем разговаривать!» С этими словами она решительно шлёпнула на бланке моего заявления круглым штампом, свидетельствующим об отказе, и удалилась в свой кабинет. В итоге нам с мужем пришлось уйти несолоно хлебавши. Поначалу я пала духом и стала готовить себя к мысли о повторной сдаче экзаменов на водительские права, и что самое неприятное — оплаты всего курса. В противном случае, проживание в маленьком посёлке без возможности выезда за его пределы окрасило бы моё существование в плачевные тона душевных страданий графа Монте-Кристо. Автобусы в Перепёлках ходили четыре раза в сутки, причём только по будням, что являлось серьёзным препятствием для выезда за его пределы. Но вскоре, к моей беспредельной радости, проблема с водительскими правами благополучно разрешилась. У моего супруга возникла необходимость растаможить автомобиль, привезённый с прежнего места жительства. Для этого он обратился в юридическую фирму и там мимоходом поведал о моей невесёлой истории с водительскими правами. Услышав о том, как местными чиновниками мне было отказано в их выдаче, девушка-юрист вызвалась побеседовать с заведующей транспортного отдела, а меня попросила принести несколько фотографий на документы. Когда через пару дней она вручила мне новенькие водительские права, моей радости не было предела. «Как Вам удалось это сделать, спасительница Вы моя?!» — расчувствовалась я. «Ничего сверхъестественного, — призналась она. — Я — местная и к тому же юрист, так что попробовали бы они мне отказать».

В последующие годы, проведенные в Стране Вечного Праздника, мне ещё не раз пришлось столкнуться с процветающей там бюрократией. Когда я решила привести свой российский университетский диплом в соответствие с европейским, по смежной специальности, то одного только разрешения на указанный обмен пришлось ждать из Министерства образования целых два года, а потом ещё год сдавать экзамены на подтверждение профессиональной квалификации. В итоге с момента запроса на европейский диплом до его получения у меня ушло целых три года. Или другой пример: В Стране Вечного Праздника я отправилась на курсы воспитателей групп продлённого дня, прослушала положенное количество часов, выполнила все практические задания, сдала заключительный экзамен, но… так и не дождалась диплома по причине того, что устроители курсов просто-напросто не пожелали мне его выдать. Только один документ об образовании, полученный в той удивительной стране, послужил мне на пользу. Это были недельные курсы обучения на работника продуктовой сети, по окончании которых мне выдали соответствующий сертификат. В дальнейшем он потребовался при трудоустройстве на фруктово-овощной склад и в магазин «Традиционных продуктов питания». Впрочем, не стану забегать вперёд и постараюсь изложить события в их временной последовательности.

******

По прибытии в Перепёлки в течение суток мы с мужем расставили свои вещи в арендованной квартире, а на следующий день отправились на ознакомительную прогулку по посёлку. Первый визит нам предстояло нанести старому другу и одновременно новому шефу моего мужа — Энрике — и его супруге по имени Вики. На наш звонок дверь открыл Энрике и, увидев меня, широко улыбнулся: «С приездом, Диана!», — а вышедшая из соседней комнаты Вики вперилась в меня напряжённо изучающим взглядом и обрушилась градом вопросов: «Ты, действительно, хочешь жить в Перепёлках?», «А работать куда пойдёшь? В посёлке устроиться трудно, а город — далеко, каждый день не наездишься, хотя работы там, конечно, больше», «Вы с мужем до переезда в Перепёлки денег сумели накопить?», «Сколько ты в другой стране зарабатывала?». Признаюсь, поначалу такой подход к ведению разговора, методом взять быка за рога, меня порядком обескуражил. Но в дальнейшем, в процессе ежедневного общения с другими жителями и жительницами посёлка мне пришлось уяснить, что отсутствие у них деликатности было скорее правилом, нежели исключением. Завидев друг друга, соседи поначалу чинно здоровались, высказывали своё мнение относительно погодных условий или телевизионных новостей, а затем один из них, не в силах сдержать любопытства, выпаливал: «Ты куда идёшь и зачем?» Если собеседник от его неожиданного нападения терялся и вместо того, чтобы отразить атаку встречным: «А ты?», — отвечал на поставленный вопрос, то за этим моментально следовало: «Твоему отцу прежнюю пенсию платят или чуток повысили? А твоя супруга где сейчас работает? Там же? Вот только дочери я вашей последнее время не вижу. Она в колледж регулярно ходит или уроки прогуливает?» Впрочем, далеко не все местные жители позволяли поймать себя на эту удочку, поскольку в посёлке существовало правило неразглашения личной информации, касающейся самого себя и близких родственников. В подавляющем большинстве случаев компрометирующие вопросы либо пропускались жителями Перепёлок мимо ушей, либо ответом на них служила расплывчатая фраза, вроде: «У нас пока всё по-прежнему, ничего нового».

Ни для кого не секрет, что в небольших населённых пунктах жизненно важно сохранять дружеские отношения с соседями, поскольку их недовольство может сопровождаться местью, а при таком развитии событий придётся либо запастись терпением, либо переехать на другое место жительства. Вы спросите, что может послужить причиной конфликта? Да что угодно. Казалось бы, если вы отправились купить к обеду батон хлеба и двести граммов колбасной нарезки, то зачем это от своего соседа скрывать? Стандартным поводом для того, чтобы вдрызг рассориться, мог быть, к примеру, такой. Без какой-либо задней мысли одна соседка сообщала другой, что пользуется услугами парикмахерской «Нора», а не расположенной на соседней улице под вывеской «Дыра». «Ка-а-ак?! — всплеснув руками, набрасывалась на неё с критикой собеседница. — Да ты с ума сошла! Какой уважающий себя человек пойдёт стричься в ˮНоруˮ, когда все нормальные люди ходят стричься в ˮДыруˮ!» Вскоре, пошушукавшись с другими соседками, женщина, предпочитавшая стричься в «Норе», узнавала, что та самая знакомая, которая настойчиво отговаривала её пользоваться услугами указанной парикмахерской, доводится родной сестрой владелице парикмахерской под названием «Дыра». Разумеется, она была заинтересована в том, чтобы жители Перепёлок пользовались услугами стригуще-чешущего заведения своей близкой родственницы, поэтому стремилась опорочить конкурентно способную «Нору». По аналогии с этим, кто-то из сельчан регулярно покупал мясо в одной из трёх мясных лавок, игнорируя две другие, и, как следствие, становился «приятным человеком» для её хозяина, одновременно попадая в категорию «чрезвычайно неприятных» для владельцев никогда им не посещаемых. Сами того не желая, жители Перепёлок неминуемо оказывались вовлечены в ситуации, в которых угодить всем и сразу было невозможно, а потому информация о траектории своего перемещения по посёлку на всякий случай ими не разглашалась.

Набор торговых точек в Перепёлках не отличался от других населённых пунктов таких же масштабов. Продуктовых магазинов там было что-то около пяти. Несмотря на то, что по площади и разнообразию ассортимента поселковые супермаркеты не шли ни в какое сравнение с городскими, тем не менее они располагали необходимым для жизни набором продуктов, которого было вполне достаточно. Замечу, однако, что за возможность туда устроиться местные жительницы бились не на жизнь, а на смерть. Почему эта работа выглядела настолько привлекательной, любому покупателю становилось яснее ясного, едва он переступал порог супермаркета. Шутка ли сказать, но по внешнему виду продавщицы и кассирши продуктовых магазинов были схожи с коровами, которые все время жуют и при этом никогда не опорожняют кишечник, если такое, простите, вообще возможно. Обслуживали покупателей работницы супермаркетов с таким выражением на лицах, которое правильнее всего было бы интерпретировать, как заперло намертво. Это когда центр тяжести приходится на подбородок или подбородки во множественном числе, у кого как, а взгляд при этом становится одеревеневшим и злым. При этом заднее место трещит по швам, а весь организм застывает в высоковольтном напряжении… Если кто-нибудь из покупателей осмеливался приблизиться к продавщице и что-нибудь у неё спросить, к примеру: «Где тут у вас мука?», — то выражение её лица с запорной фазы моментально переключалось на «Пошёл к чёрту!» Правда озвучить этого она не могла по причине профессионального запрета на ругательства. Рот продавщицы начинал медленно приоткрываться, оттуда наполовину выпадала жвачка, лицо перекашивалось в смачном зёве, а затем еле-еле начинал двигаться язык. Процесс жевания и одновременного говорения длился всего пару минут, но при этом разобрать, что именно промямлила в ответ продавщица, было совершенно невозможно. В ходе внимательного наблюдения за её артикуляцией некоторым всё же удавалось расшифровать то самое загадочное слово, которое было только что ею произнесено в ужасно растянутом виде, а потом ещё таким же образом несколько раз повторено. Им было: «Та-а-ам». Вот только, к величайшему сожалению, оно никогда не сопровождалось указательным жестом в направлении того, что искал в супермаркете покупатель. Скорее всего, потому, что продавщицы и кассирши Перепёлок пользовались своими руками исключительно для подсчёта денег и отгона мух, чтобы полчища этих назойливых насекомых не усеяли своими экскрементами их одеревеневшие от безделья и скуки лица.

******

На следующий день после приезда в Перепелки мы с мужем отправились на прогулку вместе с Энрике, Вики и их дочерью, беседуя о том о сём и любуясь окружающим горным пейзажем. По прошествии некоторого времени всей компанией мы расположились на террасе одного из местных баров, в котором заказали прохладительные напитки прогуливавшемуся между столиков официанту. По правде говоря, вид у этого заведения был удручающий. На некоторые пластмассовые стулья с треснувшими ножками страшно было присесть, и эту картину дополняли столы, расписанные матерными словами. Впрочем, в жаркое обеденное время неприятные детали окружающей обстановки затмевались чувством исключительно приятной физической расслабленности. В тот момент я поймала себя на мысли о том, как же хорошо понежиться вот так на солнышке, потягивая из широкого бокала прохладную кока-колу, при этом совершенно ни о чём не думая. Только я водрузила вытянутые ноги на стоящий напротив стул и прикрыла глаза, подставив лицо тёплым солнечным лучам, как Вики обрушилась на меня градом вопросов, сопровождая их въедливо-изучающим взглядом: «Ты когда собираешься рожать?», «Гинекологу регулярно показываешься?», «У тебя всё нормально по женской части?», «Тебе арендованная квартира понравилась?», «А ты уверена, что она вам с мужем по карману?» При ответе на эти вопросы я не проявила энтузиазма, и вскоре она от меня отстала, а через несколько минут сфокусировала вопросно-приказную атаку на собственной пятилетней дочери — худенькой белобрысой девочке с большими и грустными глазами. «Ты куда смотришь? — то и дело одёргивала она её. — Что там?», «Тебе это нравится?», «Нет, трогать нельзя!», «Я что сказала? Нельзя!», «Очки надень, глаза солнцем испортишь!», «Ты зачем в солнцезащитных очках ходишь в тени? Сними сейчас же!», «Подойди к той девочке и поздоровайся!», «Ты почему ей свою заколку дала? У неё своей что ли нет? Пойди и забери!», «Какую из них зовут Лили? Пальцем покажи, да потихоньку, чтобы она не видела». На этом завершилось моё первое знакомство, а пару дней спустя муж представил меня своим друзьям из спелеологического клуба, бессменным членом которого он являлся на протяжении последних пятнадцати лет.

******

Выяснилось, что клубная жизнь в Перепёлках била ключом и отличалась исключительным разнообразием. Иначе говоря, спортивно-развивающие клубы и ассоциации не были чем-то вроде бумажной формальности. Стремление сельчан окультуриться было глубоким и искренним. В качестве примера опишу типичную ситуацию. В субботний день рабочий молокозавода, в отутюженном костюме, с галстуком, отправлялся на конференцию, организованную ассоциацией «Аисты», название которой звучало так: «Особенности брачного периода у водоплавающих пернатых, населяющих водоёмы и болотистые местности пограничных лесных территорий». Активные члены ассоциации, регулярно оплачивавшие членские взносы, обычно приводили с собой на конференции других членов — пассивных (для создания объёма заинтересованных лиц), которых в большинстве случаев приходилось тащить туда на аркане, долго уговаривая и иногда даже подкупая. Постоянными членами клубов, как правило, являлись главы семейств, а пассивными: их супруги, дети, престарелые родители, друзья и знакомые. Многие слушатели из сказанного оратором мало что понимали, но, тем не менее, зрительский зал в полном составе досиживал до конца каждого выступления. Зато, когда оратор завершал свою речь, вся аудитория как по команде поднималась с мест и удалялась в ближайший бар, чтобы напиться там до беспамятства. Впрочем, всеми это расценивалось, как вполне нормальная реакция на переваривание информации научного характера. Невольно вспоминается отрывок из романа «Двенадцать стульев» Ильфа и Петрова, в котором описывается, как в одном провинциальном городишке Остап Бендер обыграл местных шахматистов. Вне всяких сомнений, если бы великому комбинатору довелось проделать то же самое в клубе какого-нибудь посёлка Страны Вечного Праздника, то ему не только удалось бы обыграть всех столь же быстро, но и не пришлось бы спасаться бегством от обманутой им разъярённой толпы. Из-за проигрыша в шахматной партии никому из местных жителей не пришло бы в голову пуститься в погоню за мошенником, поскольку результат поединка их абсолютно не интересовал.

Единственно значимая, основная, и она же, конечная цель собрания членов местных клубов заключалась в том, чтобы залить за воротник и вдоволь наговориться. При этом тематике узкого спектра, отражающей идеологию клуба, в общении отводилось самое скромное место. Традиционно после конференции беседа в баре начиналась именно с неё и держалась на заданной волне минут десять, а затем уступала место обсуждению более насущных проблем, то есть критике правительства, предпринимателей, рабочих, крестьян, интеллигенции, соседей, сослуживцев, случайных прохожих и, конечно же, китайцев. «А с какой стати последних?» — спросите вы. Понятия не имею, однако, неоднократно побывав после конференций в поселковых барах, я сделала для себя следующее открытие: «вредные и хитрые» китайцы навострились продавать в европейские страны с каждым годом всё больше своих товаров. В итоге «бедным европейцам» приходится всё это в огромных количествах приобретать, покорно ожидая, когда расчётливые азиаты своей финансовой политикой их окончательно разорят, а сразу после этого заставят на себя работать. Такова была своеобразная интерпретация европейцами окружающей их действительности.

Друзья мужа отнеслись к моему появлению в клубно-спелеологическом коллективе благосклонно, причем познакомиться с каждым из них мне довелось аж несколько раз. Происходило это после собраний и конференций в каком-нибудь баре, где мимоходом выяснялось, что физическая выдержка спелеологов, исследующих пещеры, не всегда прямо пропорциональна таковой при употреблении алкогольных напитков. Некоторые из них умудрялись так наклюкаться, что забывали имена окружающих, в числе которых была и я, а потом по несколько раз за вечер подходили, чтобы в очередной раз это выяснить и заодно представиться. Однако во время коллективных ужинов в местных ресторанчиках при наличии обильной закуски происходило все с точностью до наоборот. Друзья моего мужа, являвшиеся туда вместе со своими супругами, ни на минуту не забывали о том, кто я такая и откуда родом. Только официант расставлял на столе заказанные нами блюда, как все разом набрасывались на меня с расспросами о том, какой еде я отдаю наибольшее предпочтение, и, пока я мысленно сортировала продукты на «любимые» и «так себе», хлебосольные спелеологи со всех краёв стола принимались отправлять в мою тарелку лакомые кусочки. Некоторые из них сдвигали пищу при помощи вилки, а другие перебрасывали её прямо руками. «А зачем они это делали?» — спросите вы. Чтобы я их деликатесы попробовала. Они искренне полагали, что там, где я жила раньше, на моей «голодной родине», нормальной еды в помине не было. Так звучало одно из объяснений, а согласно другому чистосердечному признанию, все русские в их представлении были известными обжорами и пьяницами. Вообще-то говоря, последнее было сказано без нотки пренебрежения, и даже с уважением. Мол, хоть мы в Стране Вечного Праздника любим хорошо поесть и крепко выпить, однако, куда нам до вас, русских. Вы нас в этом вопросе не только догнали, но и перегнали, оставив далеко позади.

Я же при виде большой кучи еды у себя в тарелке мысленно возвращалась в прошлое, когда ещё ребёнком наблюдала за процессом приготовления пойла для поросят. В те далёкие времена моя деревенская бабушка надевала длинный клеёнчатый фартук и, встав перед огромным баком на полплиты, перемешивала в нём металлическим половником остатки пищи, собранные от трёхдневной трапезы и растворённые в нескольких литрах воды. Через некоторое время по всей избе от них распространялся густой помойный запах. Именно он вспомнился мне при виде ресторанного блюда с наваленными в него горой кулинарными деликатесами. Справиться с таким объёмом пищи я себе задачи не ставила, поэтому из раза в раз оставляла её нетронутой на тарелке. Вскоре друзья моего супруга обратили на это внимание и сделали правильный вывод, заключавшийся в том, что, несмотря на своё неевропейское происхождение, патологическим чувством голода я не страдала. Кстати, с чего бы это? Как правило, подобное происходит с теми, кто провёл предыдущий отрезок жизни в сытости и достатке.

Разумеется, с практической точки зрения, гораздо выгоднее было бы соответствовать стереотипному образу эмигранта, созданному самими европейцами. Для тех, кто не в курсе, каков он, поясню: это вечно голодный и неграмотный человек. В отличие от него, эмигрант, пытающийся всем своим видом сказать: «Извините, но вы не правы, в моём случае это не так», — то есть опровергающий сложившиеся стереотипы и общепринятые истины, имел значительно меньше шансов на адаптацию в ранее не знакомой ему европейской среде. Вместе с тем, не стоит приуменьшать роли общественного мнения в восприятии кого бы то ни было. К примеру, любой человек пришел бы в состояние ступора, увидев, что руководитель крупной организации явился на важное совещание в плавках и мексиканском сомбреро, вместо подобающего для таких мероприятий строгого делового костюма. То же самое происходит при восприятии европейцами эмигрантов. В их представлении, люди, прибывшие из экономически менее развитых стран, безумно счастливы от того, что в Европе им выпала честь заниматься неквалифицированным трудом, а за пренебрежительное отношение к себе ещё и должны «спасибо» сказать. Ведь, несмотря на то, что к ним плохо относятся, ничуть этого не скрывая, однако, из своей страны всё же не гонят, разрешают жить среди них, европейцев, и за это они местному населению должны быть глубоко благодарны. «Ну накрутила! — скажет кто-нибудь. — Может, не нужно делать скоропалительных выводов и всех разом стричь под одну гребёнку?» Да я бы с радостью, вот только идеология — это не одна-единственная мысль или опыт, а совокупность таковых. Поэтому если кто-нибудь попытается превратить вашу тарелку в продуктовый склад, задумайтесь, почему он это делает? Наверняка, этот человек решил, что вы приехали в его страну, спасаясь от нищенского существования в своей собственной, поэтому ему по душе идея сделать вас самым счастливым человеком на земле, накормив от пуза, как того самого поросёнка, для которого моя бабушка когда-то готовила наваристое комбинированное пойло. Европа, 2006 год.

******

Приступая к описанию европейского посёлка под названием Перепёлки, начну с рассказа о самой одухотворённой части сельского общества, которой по праву считался местный оркестр. Полагаю, многие слышали игру на музыкальном инструменте под названием волынка, и, конечно же, заметили, что при ее звучании практически неразличимы весёлые и траурные мелодии, то есть слухом они воспринимаются практически идентично. По правде говоря, слово — волынщик — характеризовало музыкантов Перепёлок как нельзя лучше. Исполнение местного оркестра выглядело довольно скандально, поскольку все его члены брали в руки музыкальные инструменты исключительно в состоянии алкогольного опьянения, считая, что только так к ним приходит музыкальное вдохновение. Помимо набора волынок, в распоряжении сельских музыкантов был собственный зал, предназначенный для проведения репетиций, старенький фургончик и одно время даже собака. Завели они её в качестве сторожа музыкального инструментария после того, как однажды ночью в репетиционный зал прокрались воры. Шутка ли сказать, но ночные грабители не украли ни одной волынки, ограничившись лишь опустошением алкогольных запасов волынщиков. Им удалось вынести около десятка ящиков пива и бутылок двадцать разных ликёров, предназначенных стать катализаторами вдохновения. Тогда расстроенные волынщики решили завести четвероногого охранника, и на этом основании к их коллективу присоединился пёс по кличке Поцелуй.

Кто-то из музыкантов забрал его у своего пожилого родственника, постоянно жаловавшегося на городских внуков, то и дело заводивших собак, каждая из которых за год успевала им надоесть, и тогда родители детишек отвозили её на деревню к дедушке в качестве очередного подарка-сюрприза. К тому времени у него набралось с пяток небольших визгливых собачонок, не приносивших абсолютно никакой пользы в хозяйстве. Днями напролет они от безделья гоняли по двору зазевавшихся кур и случайно забредших кошек. Когда старичок узнал о поиске ночного сторожа для зала музыкальных инструментов, то с величайшей радостью распрощался с первой же из них, попавшейся ему под руку. Им оказался кобель по кличке Поцелуй. Раньше этого низкорослого и удивительно резвого пёсика звали по-другому, но поскольку волынщики, по обыкновению принявшие на грудь перед репетицией энное количество горячительных напитков, так и не сумели вспомнить его первоначальной клички, то переименовали своего четвероногого друга в Поцелуя. Такой клички он удостоился совсем неслучайно. Больше всего этому пёсику нравилось составлять музыкантам компанию в период пополнения ими запасов вдохновения, другими словами, когда они между репетициями закладывали за воротник и плотно закусывали. В это время Поцелуй подбирался вплотную и, вытянув вперёд мордочку, лизал своих хозяев языком прямо в губы. А бывало, что проворный пёсик умудрялся совершать подобное в виртуозном прыжке. Такая демонстрация собачьей преданности приводила волынщиков в неописуемый восторг. Хотя, скорее всего, дело было не в преданности, а в стремлении полакомиться, поскольку во время так называемых поцелуев ловкий пёс слизывал у волынщиков с губ остатки еды. Несмотря на то, что музыканты регулярно потчевали Поцелуя собачьими кормами, никакая диета от «Педигри» не могла сравниться со вкусом обычной человеческой пищи: аппетитно пахнущей сардельки, бекона, салями и жареной курицы.

Счастливое сосуществование музыкантов со своим четвероногим другом продлилось бы ещё очень долго, если бы не несчастный случай. Увы, но после трёх лет беззаботной жизни у волынщиков Поцелуя не стало. Самым печальным в этой истории было то, что погиб он под колёсами их оркестрового фургончика. В тот день принявшие как обычно на грудь музыканты отправились играть на чью-то свадьбу, но эта поездка обернулась для них похоронами любимой собаки. Никто из волынщиков не заметил выпрыгнувшего из фургончика Поцелуя, пустившегося по зову своего кобелиного инстинкта вдогонку за какой-то собакой, а в следующую секунду его насмерть сбило их же транспортным средством. Позже музыканты попытались восполнить образовавшуюся брешь другими домашними животными, да всё без толку. Принесённая школьниками шиншилла сразу же куда-то слиняла, хладнокровно променяв музыкальный коллектив на мышиный или даже крысиный. Черепаха впала в зимнюю спячку, и с ней стало ужасно скучно. Попугай никак не желал разговаривать и, летая по репетиционному залу, гадил волынщикам прямо на головы. По этой причине музыканты приняли решение выпустить его на свободу, в компанию к другим птицам, чтобы он больше не мучился в неволе. Наконец, последним оркестровым животным стала кошка по кличке Мадам, принесённая из муниципального приёмника, которую музыканты вскоре переименовали в Сволочь из-за того, что она не желала справлять нужду в поставленный для этих целей большой пластмассовый лоток, а испражнялась прямо на музыкальные инструменты, которые от воздействия её экскрементов вскоре были безвозвратно испорчены, и потребовалась их срочная замена.

Другим примечательным местом в Перепёлках являлась уличная разновидность боулинга, известная среди местных жителей своей многофункциональностью. Данное сооружение представляло собой широкую наклонную поверхность, у основания которой лежало несколько тяжёлых шаров, а сверху имелся широкий навес, защищавший игроков от осадков и палящих лучей солнца. По традиции, сложившейся за долгие годы, днём на боулинговой площадке в бросании шаров тренировались любители этого развлечения, а по ночам там регулярно пьянствовала поселковая молодёжь. Происходило это в обычной последовательности: сначала они пили, затем пели и плясали, а на завершающем этапе буянили. При этом кое-кто из-за объёма выпитого не мог добраться до дома на своих двоих и укладывался на широкой деревянной дорожке, предназначенной для скатывания шаров, на всю ночь, вытянувшись во весь рост и громко похрапывая. Относительно полезности этого вида отдыха в Перепёлках велись горячие споры и пространные дискуссии. Многие жители посёлка сетовали на то, что у заснувшей от алкогольной передозировки молодёжи происходили разрушительные процессы в печени. В то же время они признавали тот факт, что ночной свежий воздух облегчал дыхание спящих, а ровная и твёрдая поверхность деревянной дорожки служила надёжной профилактикой сколиоза. Зная о проделках разгулявшихся местных молодчиков, никто из жителей Перепёлок не осмеливался оставить свою машину на парковочной стоянке напротив боулинговой площадки. По этой самой причине она пустовала даже в те дни, когда припарковать транспортное средство можно было лишь вдалеке от своего дома. Как-то раз по невнимательности я оставила там на всю ночь свою машину, и неприятные последствия не заставили себя долго ждать. Уже на следующее утро я обнаружила её перемазанной пищевыми отходами и содержимым сырых куриных яиц, скорлупки от которых были втиснуты под резиновую кайму боковых стёкол. В итоге мне пришлось выковыривать их отвёртками разного диаметра, и всё это время я не переставала удивляться тому, как сельской молодежи удалось забить их туда голыми руками.

Следующее излюбленное место жителей Перепёлок называлось Сады. Судя по всему, так его окрестил гипертрофированный оптимист с развитым чувством прекрасного. В центре небольшой площадки, огороженной жиденькими кустиками, был установлен мизерный фонтанчик, в котором чаще всего не было ни капли воды. Несмотря на то, что с одной стороны площадка примыкала к шоссе с непрерывно двигающимися по нему транспортными средствами, именно Сады стали у сельских жительниц излюбленным местом для прогулок с детьми. Обычно мамы и бабушки приходили туда, чтобы поболтать с другими родительницами, усаживались на скамейку и периодически покрикивали на детей при каждой их попытке приблизиться к проезжей части: «Назад! Я кому сказала?! Назад!» В выходные на площадке Садов собиралось такое количество мамаш с малолетними детьми, что со стороны это сборище напоминало гигантский муравейник. Приведённые взрослыми малыши безостановочно бегали, скакали, падали, поднимались, играли, смеялись, плакали, а их родительницы всё это время предпринимали тщетные попытки друг с другом побеседовать, стараясь весь этот гул перекричать. В результате для одних взрослых это заканчивалось охриплостью, а для других — полной потерей голоса. Впрочем, проблема заключалась не в поднятом на всю улицу шуме и гаме, а в отсутствии элементарной логики при выборе этого места для прогулок с детьми. Помимо Садов, в Перепёлках было ещё несколько площадок, гораздо более просторных и удалённых от шоссе, к тому же оборудованных песочницами, горками, качелями, скамейками и украшенных разнообразной растительностью, словом, как нельзя лучше подходящих для занятий с малышами, но по непонятной причине все они пустовали.

Как в любом другом населённом пункте, были в Перепёлках, так называемые, сливки общества. Их излюбленным местом встречи являлся тренажёрный зал. Не удивляйтесь, а лучше воспользуйтесь смекалкой и подумайте, где ещё в маленьком посёлке может собираться местная верхушка общества, для которой чрезвычайно важно обособиться от простого люда? В парикмахерских и косметических салонах? Не спорю, но больше часа там при всём желании не высидеть — скукотища! Дорогие рестораны и шоппинг? Тоже когда-нибудь надоест. Однако заботу о теле пустяком не назовёшь. Недаром современные знаменитости помешаны на достижении максимальной мышечной упругости и минимальных объёмов тела. Надо заметить, что состоятельные и вечно скучающие дамочки Перепёлок сумели внести в трудоёмкий процесс работы над телесными пропорциями свою лепту, разнообразив его узко тематическими сплетнями и бесконечной процедурой наложения макияжа. Боевой раскрас на лицах супруг, дочерей и прочих родственниц членов местной элиты поражал и удивительным образом завораживал. Некоторые из них походили на представительниц тех культур, в которых до сих пор сохранилась традиция устрашать противника своим внешним видом. На практике же занятия на тренажёрах выглядели так. Ежедневно без пропусков и опозданий, в назначенный час разновозрастные состоятельные сельчанки прибывали туда в спортивной одежде, источая ароматы дорогих духов, а затем усаживались на длинную лавку и приступали к продолжительной беседе. При этом те, кто к одиннадцати утра не успел наложить макияж в домашних условиях, энергично принимались за дело. По прошествии часа, вдоволь наобщавшись и полностью приведя себя в порядок, представительницы слабого пола приступали к занятиям на тренажёрах.

То, что происходило далее, можно образно охарактеризовать, как процесс борьбы ужасного с прекрасным. Водрузившись на тренажёры и приступив к занятию спортом, элитные дамы (кстати, в этом заключалось их сходство с неэлитными), спустя некоторое время начинали потеть. Струившиеся по их лицам ручейки и реки пота размывали макияж, и он растекался в разных направлениях. Не в силах вынести столь не эталонного внешнего вида, а заодно, не желая попасть в ситуацию, при которой случайный посетитель тренажёрного зала мог по ошибке принять их за участниц Хэллоуина, представительницы местной элиты прекращали занятия спортом и отправлялись в раздевалку к своим косметичкам. Дабы не позволить ужасному поглотить прекрасное, они приступали к очередному приведению себя в божеский вид, крася лица так, будто, вместо занятий на беговой дорожке, им предстояло отправиться на дискотеку в ночной клуб. По завершении этого трудоёмкого процесса они возвращались к выполнению прерванных упражнений, а через некоторое время вновь покрывались потом и приводили себя в порядок путём наложения макияжа. Вечерами мужья интересовались времяпрепровождением своих расфуфыренных родственниц, и тем отвечали: «Просто с ног падаю от усталости! Проторчала сегодня в тренажёрке аж четыре часа…», — и в этих словах не было ни капли лжи.

******

Как вы думаете, какое здание даже в самом захолустном посёлке или городишке любой страны бросается в глаза своей аккуратностью и безупречным стилем? Вне всякого сомнения, это мэрия, а ещё здание полиции, таможни, местного музея и т.д. В Перепёлках таких улыбавшихся чистотой и ухоженностью монументальных здания было три. Первое, как и заведено, принадлежало местной администрации, при этом достойную конкуренцию ему составлял трёхэтажный серый каменный особняк поселковой библиотеки. Далеко не каждая городская библиотека могла бы похвастаться наличием таких просторных и со вкусом отдекорированных залов. Однако первоначальное предназначение этого народного учреждения: сеять разумное, доброе, мудрое, вечное — так и осталось на этапе «могло бы таковым быть…». Помещения библиотеки были приспособлены подо что угодно, но только не под книги, журналы и компьютеры. Первое время в ней размещался архивный склад поселковой администрации, пока его не сгрызли мыши. После этого в библиотеку перекочевало сразу несколько местных клубов и ассоциаций, но, к сожалению, у них не получилось договориться о том, кому какой достанется зал. В определённый момент дискуссии между их членами достигли такого масштаба, что работникам мэрии пришлось отказаться от прежней идеи и выпроводить из библиотеки разбушевавшихся сельчан в ранее занимаемые ими помещения. В итоге из всего числа клубов только одному — Клубу Анонимных Алкоголиков — было разрешено бросить там свой якорь. Но вот ведь незадача! Желающих примкнуть к нему оказалось уму непостижимое количество. Всего за неделю в члены этого клуба добровольно вступили практически все совершеннолетние жители Перепёлок вкупе с населением пяти близлежащих деревень. Такого количества граждан здание библиотеки вместить не сумело, поэтому поселковой администрации пришлось в срочном порядке этот клуб упразднить. Затем в библиотечных залах стали проводиться ускоренные курсы профессиональной ориентации, тоже просуществовавшие сравнительно недолго, так как их слушатели постоянно перебегали с одного курса на другой, меняя их как перчатки и не доводя начатого до конца. В результате этого, полученная ими квалификация представляла собой нечто вроде «столяр с навыками повара» и «инструктор по йоге со сноровкой рабочего-литейщика». Когда стало понятно, что попытки сделать библиотеку многофункциональным зданием завершились провалом, её закрыли на ключ, и с того времени стали пользоваться лишь актовым залом, и то только для проведения выборов и конференций.

Третьим зданием, выстроенным в Перепёлках со вкусом и на широкую ногу, был большой княжеский дом колониальной эпохи, когда-то принадлежавший состоятельному семейству, пожелавшему обогатиться ещё больше и с этой целью слинявшему в Латинскую Америку. С тех пор на протяжении долгих десятилетий указанное здание оставалось бесхозным, а когда начало разрушаться, местные власти объявили его своей собственностью и незамедлительно реконструировали, после чего приспособили под дискотеку для поселковой молодёжи, носившей неофициальное название — «Нарколандия», в то время как на входной двери значилось романтическое — «Рассвет».

К слову сказать, жители Перепёлок обладали удивительным даром присваивать коммерческим заведениям названия, странным образом соотносимые с их профилем. К примеру, вывеска над похоронным бюро гласила «Вновь ожившая», одна из парикмахерских называлась «Асимметрия», китайский магазин — «Кинг Конг Фу», продуктовый магазин — «Надень очки!», страховая компания — «Тупик», кондитерская — «Больше не могу!», да и название агентства по продаже недвижимости звучало на редкость провокационно — «Пиноккио». Если вы не в курсе, кто такой Пиноккио, поясню, что так звали персонажа одной итальянской сказки: деревянного мальчика, вравшего на каждом слове, отчего его нос постоянно рос в длину. Если бы в Перепёлках существовала адвокатская контора, интересно, каково было бы её название: «Мечтать не вредно», «Неуловимые мстители» или «Если к другому уходит невеста, ещё неизвестно, кому повезло»? Удивляли и рекламные вывески. К примеру, на витрине оптики одно время крупными буквами было написано: «Глаз да глаз — скидочка для Вас!» (а разве кто-то купит очки, которые одеваются только на один глаз?), на магазине товаров для дома: «Ты и твои мечты!» (это кастрюля что ли со сковородкой?), на бутике одежды для взрослых: «Каждому покупателю верхней одежды — трусы модной расцветки в подарок!» (это кто же так одевается: пальто на трусы?). А однажды я увидела на витрине детского магазина рекламное объявление, прочитав которое, впала в состояние глубокой оторопи: «Малышам и детям с нестандартной фигурой — крупные скидки!» Невольно пришло на ум выражение — мелочь пузатая.

Что же касалось поселковой дискотеки под названием «Рассвет», то дополнением к старинной декорации, украшавшей это здание как внутри, так и снаружи, служил окружавший его со всех сторон большой парк с пышными, ветвистыми, и к тому времени уже вековыми деревьями, а также длинные ряды ровно подстриженных кустов, используемых ударившейся в загул молодёжью для весьма неожиданных и разнообразных целей. «Каких же это?» — спросите вы. Скажу лишь, что на данный вопрос с большим энтузиазмом отвечали местные дворники, каждое утро находившие в кустах этого парка пустые бутылки, чулки, трусы, использованные шприцы и презервативы.

******

С первых дней пребывания в Перепёлках меня поразил тот факт, что при встрече люди там не здоровались, как это обычно принято, а прощались. В дальнейшем выяснилось, что они следовали древней фольклорной традиции своего региона. Правда, поначалу я не имела об этом ни малейшего представления, и, когда впервые на своё вежливое «здравствуйте» в ответ услышала «до свидания», решила: «Наверное, местные так над приезжими насмехаются». Затем эта ситуация повторилась ещё раз двадцать. Наконец, я поняла, что таковой была общепринятая манера поведения, а потому при встрече тоже стала говорить: «До свидания». Другая распространённая форма приветствия, которую, однако, по прошествии многих лет мне не удалось усвоить, звучала в виде вопроса непонятного содержания: «Ну что?» В ответ на это мне всякий раз хотелось сказать: «Ничего. А тебе что надо-то?» Впрочем, на этом традиции жителей Перепёлок не заканчивались.

Наверняка многим известен туземный обряд, проводимый на одном из островов республики Вануату, когда по окончании сезона дождей мужчины местного племени спрыгивают с высокой деревянной вышки с привязанной к ногам лианой. Это делается для того, чтобы задобрить бога плодородия, от которого, согласно местным верованиям, зависит хорошим или нет будет урожай. Хотя за время проживания в Перепёлках мне не удалось выяснить, каким образом эта традиция перекочевала в европейский посёлок, однако, факт её существования был, что называется, налицо. Буквально все местные парни в возрасте от четырнадцати до двадцати с лишним лет бесстрашно сигали вниз со второго, третьего и иногда даже четвёртого этажа. За неимением лианы они выпрыгивали с балконов и из окон без какого-либо страховочного средства, и, как следствие, во время приземления ломали себе руки, ноги, копчик и получали сотрясение мозга. В таком виде их доставляли в больницу на машине скорой помощи с включённой на полную мощность сиреной. Помимо указанного отличия прыжков местной молодёжи от аналогичных у островитян, существовало другое концептуальное расхождение. Поселковые парни выпрыгивали из окон не для повышения урожайности фермерских угодий, а чтобы продемонстрировать окружающим свою молодецкую удаль. К тому же обязательным условием для осуществления прыжка являлось принятие на грудь большого количества алкоголя. Выпрыгивание из окон в рабочие будни было не столь уж частым явлением, зато в выходные, а также во время летних и рождественских праздников воплощение в жизнь этой фольклорной традиции принимало в Перепёлках глобальные масштабы. Как следствие, последующие пару месяцев улицы посёлка пестрили группами молодых ребят с загипсованными конечностями и забинтованными головами.

Жизнь в Перепёлках била ключом, особенно по выходным дням и официально установленным праздникам. При этом помимо общеизвестных: Рождества, Карнавала, Хэллоуина и прочих — самым любимым и наиболее тщательно отмечаемым был праздник самого посёлка. По традиции в Стране Вечного Праздника за любым населённым пунктом закреплялось несколько дней, а чаще — целая неделя, которая официально считалась праздничной. В это время там устраивались концерты, театральные представления, шествия ряженых, дегустация традиционных блюд и прочие развлекательные мероприятия. То же самое происходило в Перепёлках, с той лишь разницей, что, помимо общепринятой праздничной недели, в этом посёлке существовала ещё одна знаменательная дата, носившая эксклюзивный характер и именуемая Праздником Башмака. «А почему не галстука или бюстгальтера?» — спросите вы. На самом деле корни этого праздника уходили в далёкое прошлое. Когда-то вблизи Перепёлок произошло сражение, в ходе которого все до одного мужчины потеряли на поле боя свою обувку. Сражаться на босу ногу было стыдно и неудобно, поэтому они убежали в лес и скрылись там от враждебно настроенного противника. Верные жёны бойцов, узнав об этом, очень расстроились и приняли решение отдать своим супругам собственную обувь. Мужественные вояки женским башмачкам очень обрадовались, быстренько натянули их себе на ноги, собрались с духом, бросились в бой и выиграли-таки решающее сражение. Честно говоря, даже после множественных попыток мысленно себе это представить я затрудняюсь в понимании того, как представители сильного пола умудрились в рекордные сроки приспособиться к хождению в туфлях на каблуках. К тому же вряд ли какая-нибудь жительница Перепёлок носила обувь сорок второго размера, и уж никак не сорок пятого. А может, то самое знаменательное сражение явилось первым танцевальным соревнованием в категории драг-квин? Об этом история умалчивает.

Вообще-то говоря, жители Перепёлок не забивали себе голову подобными размышлениями, а относились к праздникам исключительно с практической точки зрения. Аналогично тому, как если на столе стоит еда, то надо сесть и её съесть, а не рассуждать по поводу полезности витаминов и минералов. Одним словом, жители Перепёлок предпочитали не копаться в исторических корнях своих народных праздников, а справлять их дружно и весело. Относительно Праздника Башмака скажу, что главной его частью являлась массовая пляска под одноимённым названием «Танец Башмака», которая устраивалась на центральной площади Перепёлок. Во время неё члены жюри выбирали самых лучших танцоров и награждали их крупной денежной премией. При этом почему-то среди отмеченных ими плясунов оказывались, то сын, то тёща, то какие-то племянники и племянницы главы местной администрации, хотя его самого в жюри «Танца Башмака» и в помине не было. Впрочем, лихо отплясывавшую пьяную толпу не интересовала ни денежная премия, ни родственники мэра, да и вообще ничего на свете, за исключением представившейся возможности как следует заложить за воротник и от души повеселиться. Скажу лишь, что плясавшие на центральной площади Перепёлок несколько часов подряд стучали башмаками с такой силой, что в расположенных рядом домах старой постройки от вибрации трескались оконные стёкла, и со стен осыпалась известковая крошка. Глядя на них, на ум приходило крылатое выражение: «После нас хоть потоп!»

******

В этом европейском государстве существовала ещё одна форма празднования, которая, в отличие от описанной выше, практиковалась населением круглогодично, благо тому способствовал тёплый климат. Как вы, наверное, уже догадались, речь идёт о гастрономическом отдыхе на природе, краткое название которого — пикник. Столь массовым он стал ещё и потому, что в Стране Вечного Праздника площадками для барбекю было оборудовано множество загородных и придорожных зон, с которых открывался красивый пейзажный обзор ближайших окрестностей. В принципе, данный вид отдыха можно было отнести к категории культурного, если бы местные жители им систематически не злоупотребляли. В этом мне пришлось убедиться на личном опыте.

Одно лето выдалось на редкость жарким. Днём от спрессованного зноем воздуха даже не возникало желания выходить на улицу без особой надобности, зато по ночам она понижалась и становилась поистине идеальной для времяпрепровождения на природе. К тому же летние ночи окутывают непередаваемым ореолом романтики, когда как магнитом тянет на улицу, чтобы слегка поразмяться и набрать перед сном в лёгкие свежего воздуха. В то лето мы с мужем по паре раз в неделю собирались в большой компании друзей на совместный ужин, организуемый в специально оборудованной для этого зоне пикника, которая располагалась неподалёку от Перепёлок. Ко всему хорошему человек привыкает быстро, и вскоре ночные трапезы вошли у нас в привычку. В самом начале лета нам приглянулось место, ближе всех расположенное к уличному фонарю и грилю для барбекю. С тех пор всей группой, составом от десяти до пятнадцати человек, мы усаживались только там, на широких и длинных деревянных лавках, расположенных по обеим сторонам стола. Несмотря на то, что их мощные ножки от древности почернели, и во многих местах были проедены личинками древесных жуков, в то же время толщина брёвен придавала деревянной мебели настолько внушительный вид, что не возникало сомнений в её устойчивости.

Между тем, от ужина к ужину, вес у некоторых из нас стал прогрессивно нарастать, поэтому деревянные лавки с каждым разом испытывали на себе всё большую нагрузку. Процесс поглощения пищи происходил в соответствии с тем самым непонятным законом природы, согласно которому на свежем воздухе просыпается настолько зверский аппетит, что человек в состоянии съесть в два-три раза больше того, что съел бы у себя дома. Вдобавок ко всему прочему, один наш знакомый, широкоплечий детина двухметрового роста, в ходе совместных барбекю так окреп, что как-то раз, плюхнувшись всем своим весом на один край деревянной лавки, отломил от неё большой кусок и с грохотом шлёпнулся на землю. В этот самый момент бревно, ничем не закреплённое на обеих подпорках, по принципу рычага взмыло вверх вместе с сидевшей на его противоположном конце худенькой и низкорослой девушкой, весом не более сорока килограммов. В хаотическом полёте, с широко расставленными ногами, всё ещё не понимая, что же с ней происходит, бедняжка истошно закричала, а потом с грохотом приземлилась в самый центр стола. При этом она угодила грудью в большое блюдо с салатом и протаранила лицом кучу длинных хлебных батонов, крепко обхватив один из них обеими руками. За несколько секунд до происшедшего эта девушка собиралась попробовать свежего салата, а вилка, которую она держала в руке, во время полёта отскочила в сторону и ударила в глаз стоявшему рядом парню, который, завыв от боли, наступил на хвост своей же собаке, смирно сидевшей у его ног. От сильнейшего толчка, спровоцированного падением девушки на поверхность стола, опрокинулась большая пластмассовая бутыль, и из неё на колени всем, кто сидел на лавке, установленной на противоположной стороне стола, широкой струёй полилась кока-кола.

Мы разом повскакивали со своих мест, чтобы не замочить одежды растёкшимся по столу напитком. Но, по-видимому, за счёт того, что сделали это одновременно, лавка, на которой только что сидели, тоже рухнула, да с таким треском, будто в небо взметнулись праздничные фейерверки. В тот момент от страха, неожиданности и громкого звука разлетевшегося на куски бревна, если не салют, то яркие огоньки короткого замыкания сверкнули у нас в глазах. Мы одновременно рухнули на землю и взмывшими вверх ногами вдарили по крышке стола. Несмотря на то, что он оказался гораздо прочнее сидений, тем не менее, вздрогнул всей своей поверхностью, и в следующую секунду на нас обрушился водопад всевозможных напитков из разом опрокинувшихся на стол открытых бутылок. Этой жидкостью вперемешку с едой нас облило с ног до головы. «А-у-у-у!» — испуганно взвыл пёс. «Вот это да!» — промелькнуло у меня голове. Встав на четвереньки возле разрушенной нами же скамейки, я подняла голову и уже было приготовилась подняться с земли, как вдруг передо мной возник тот самый пёс. Он держал в зубах бутылку шампанского, принесённую кем-то вдобавок ко всем остальным напиткам. Я сердцем почувствовала надвигающуюся опасность, и из недр моей души сначала вырвалось: «Ой, мамочки!», — а затем: «Не-е-е-е-ет!» Наверное, так кричат солдаты, когда не хотят умирать, но понимают, что это все равно произойдёт. Затем прогремел взрыв. С космической скоростью из бутылки шампанского вылетела пробка, которой мне врезало между глаз, а всё лицо обдало бурлящей рекой этого газированного напитка. От вырвавшейся под напором жидкости мне на несколько секунд перекрыло дыхание и ужасно защипало глаза. В это время мой муж, испуганно наблюдавший за происходящим и порядком очумевший от быстроты сменяющихся событий, бросился ко мне на помощь. Но вот незадача…Поскользнувшись, то ли на упавшей со стола еде, то ли на пролитых напитках, он рухнул на землю и в падении крепко врезал мне кулаком по уху, после чего моё сознание погрузилось в кромешную тьму и небытие. Спустя какое-то время я пришла в себя, правда, частично. Помню только, что окружающие меня чем-то обмахивали, клали на голову холодную тряпку, отпаивали водой и даже пытались накормить с ложечки, а выстрелившая в лоб шампанским собака сидела рядом, заискивающе глядела мне в глаза и жалостливо скулила, тычась слюнявой мордой в колено.

******

Делу время, а потехе час. После получения вида на жительство в Стране Вечного Праздника, следующей насущной необходимостью для меня стал поиск работы. С этой целью я отправилась на ближайшую биржу труда. Признаться, увиденное там меня не на шутку озадачило, поскольку количество стоявших в нескольких очередях безработных было, мягко говоря, немалым. Из установленного на входе аппарата я вытащила бумажку с номерком и присоединилась к толпе людей с поникшими лицами. Наконец, через два часа до меня дошла очередь, и я на радостях пулей влетела в кабинет биржевой служащей, занимавшейся сбором сведений о потенциальных работниках. Она просканировала меня взглядом и предложила присесть, а сама принялась что-то рассматривать на мониторе компьютера. В облике этой дамы бросалось в глаза полное отсутствие каких-либо эмоций. Не то что бы она их тщательно скрывала, стремясь в высшей степени беспристрастно относиться ко всем, кто к ней обращался, но, похоже, эмоций у неё вообще не существовало, равно как и определённых возрастных признаков. Навскидку этой даме можно было дать от тридцати до шестидесяти. Её внешний вид идеально соответствовал известному типажу под названием «синий чулок»: полное отсутствие макияжа на лице, давно немодная одежда заунывной расцветки, убранные в жидкий пучочек на затылке волосы и чуть заметные точечные сережки на мочках ушей. По прошествии нескольких минут эта дама оторвала взгляд от компьютера и попросила меня подробно рассказать обо всём, что касалось моего образования и трудовой практики. Я приступила к энергичному и последовательному изложению, а она всё это время неотрывно смотрела на меня ничего не выражающим взглядом, лишь изредка задавая вопросы уточняющего характера: «Так сколько времени ты работала кассиром в магазине спортивных товаров?», — и, чтобы удостовериться в правдивости данного ей ответа, заглядывала в мой куррикулум, сопоставляя услышанное с указанной в нём информацией. Затем дама без определённого возраста внесла мои данные в компьютер и безучастным тоном проговорила: «Значит, в соседнем европейском государстве ты долгое время работала продавцом и кассиром?» Я кивнула. «Это похвально, вот только, — продолжила она, — у нас не получится подтвердить эти данные, да и, честно говоря, здесь этим заниматься никто не будет, поэтому предложить тебе соответствующего места работы мы тоже не можем. А как ты смотришь на то, чтобы отправиться на курсы по подготовке сварщиков? У нас ещё два свободных места осталось. Ну что? Тебя записать?» В глазах у меня потемнело, а в голове закрутилось: «Она что, издевается? Зачем, спрашивается, эта женщина целых сорок минут выуживала из меня информацию об образовании и опыте работы? Чтобы отправить на курсы… И какие! На сварщика?!» Так и не разобравшись, чем это являлось на самом деле, невинной насмешкой или нескрываемым издевательством, я поблагодарила даму без возраста за уделённое мне внимание и вежливо отказалась от освоения основ производственной сварки.

По возвращении домой мне не на шутку взгрустнулось. Надо сказать, было отчего. Надежды на то, что в Стране Вечного Праздника я сумею вернуться хотя бы к профессиям продавца или кассира, рухнули в одночасье. На какой-то момент руки у меня опустились, а уверенность в будущем стал грызть червь сомнения. Я рассказала мужу о результатах своей беседы на бирже труда, он внимательно меня выслушал и неожиданно предложил: «Слушай, а может, тебе поменять свой российский университетский диплом на местный? Педагоги везде нужны». Я засомневалась: «Ты, правда, считаешь, что с европейским дипломом меня возьмут на работу по профилю? Ведь я же эмигрантка!» «Да конечно, устроишься без проблем! — заверил меня он. — Мы же не при царе горохе живём! Слава богу, двадцать первый век на дворе! В Европе сейчас полно эмигрантов. Не все же они полы моют и на стройках работают». «Мне бы твою уверенность… — тяжело вздохнула я, вспоминая детали утренней беседы. — Хотя ты прав: под лежачий камень вода не потечёт». В итоге я решила заняться подтверждением своей педагогической квалификации. Забегая вперед, скажу, что это оказалось очень даже непростой задачей. Для начала мне пришлось обратиться в Министерство образования. Там мне сказали, что все российские дипломы и сертификаты сначала нужно перевести на язык Страны Вечного Праздника у официального переводчика. Помимо этого, мне самой предстояло перевести с русского языка на местный содержание всех предметов своего педагогического диплома, которых там насчитывалось около ста. Так, параллельно с процессом поиска работы, несколько месяцев подряд мне пришлось заняться этим кропотливым и очень ответственным делом, от которого зависело, на какой из европейских дипломов я могу претендовать. Кстати говоря, если поручить это профессиональному переводчику, то приблизительная стоимость его услуг для такого объёма страниц равнялась цене нового автомобиля-внедорожника. Когда я об этом узнала, то подумала: «Ничего себе! Это каким же богачом должен быть эмигрант?! А если он приехал в Европу с карманами, полными денег, то зачем ему нужен какой-то диплом?! Ведь и так понятно, что он не станет оттачивать свои профессиональные навыки по полученной ранее специальности, да и, скорее всего, вообще никогда и нигде работать не будет».

Вскоре выяснилось, что разрешить проблему с трудоустройством оказалось не так-то просто: с биржи труда новостей не поступало, а поиск в интернетовских сайтах не дал результата. Повращавшись в поселковой среде, я узнала, что можно попытать счастья в локальных центрах по трудоустройству, расположенных практически в каждом окрестном городишке. Жители Перепёлок разъяснили мне, что местные работодатели предпочитают нанимать рабочий персонал, отбираемый сотрудниками этих центров, поскольку те более тщательно подходят к сбору информации о безработных, нежели служащие биржи труда. «А может, это не центры по трудоустройству, а местные отделения разведки?» — усмехнулась я, но, понимая, что другого выхода всё равно нет, отправилась на собеседования по указанным адресам. Таких отделов по трудоустройству вблизи Перепёлок насчитывалось около десятка. Сразу скажу, что попасть в некоторые из них было, наверное, даже сложнее, нежели на приём к королю Страны Вечного Праздника. Сначала безработному предстояло записаться на собеседование, а когда приблизительно через месяц до него доходила очередь, он получал возможность посвятить работницу центра в детали своей жизни. Признаюсь, что по сравнению с допросом, который она мне устроила, предыдущий сорокаминутный разговор со служащей биржи труда выглядел милой беседой в уютной и располагающей обстановке. О чём только эта любопытная женщина меня не расспрашивала: от гастрономических предпочтений до личного отношения к политической ситуации в Стране Вечного Праздника. Она даже попросила меня назвать столицы некоторых европейских государств. Наконец, через полтора часа служащая центра оставила меня в покое и напоследок произнесла отдававшую абсолютным безразличием и стандартностью фразу: «Когда у нас появятся предложения о работе, мы тебе позвоним». «Спасибо», — ответила я, в душе сомневаясь, что это когда-нибудь произойдёт. Кстати сказать, в том случае, если они звонили безработному, его снова записывали в очередь на повторное собеседование, в ходе которого более детально выяснялось, подходит он для конкретного рабочего места или нет.

В центрах по трудоустройству мне пришлось побывать неоднократно. В результате, я сделала для себя неутешительный вывод, заключавшийся в том, что две трети людей, прибегавших к подобной системе поиска работы, были эмигрантами, а оставшаяся треть представляла собой ту часть коренных европейцев, по виду которых не составляло труда определить, что им с трудом удалось окончить среднюю школу. Другими словами, в местные центры трудоустройства обращалась лишь та часть населения, которую никто на работу устраивать даже и не пытался, как ни одно государство мира по-настоящему не заботится о бродягах. А иначе, скажите, почему их так много? Что же касалось возможности заработать на данном контингенте населения, то бюрократические структуры Страны Вечного Праздника всячески это приветствовали. В каждом центре по трудоустройству сидели на зарплате несколько коренных европеек. Хочется подчеркнуть, что они именно сидели на зарплате, а не работали, поскольку назвать словом «труд» выслушивание чужих рассказов о жизни и чтение куррикулумов у меня как-то язык не поворачивается.

******

Между тем, европейские подруги не желали оставаться безучастными свидетельницами моих неудач в трудоустройстве, поэтому регулярно срывали со столбов объявления о предлагаемой работе и вырезали их из местных газет. С их стороны это было излишним, поскольку я делала то же самое, но с одной существенной разницей. Принимая во внимание, что в предыдущие годы в России я работала педагогом, а в соседней европейской стране трудилась в торговой сети, поэтому при поиске работы ориентировалась на полученный ранее опыт по этим профессиям. Не скрою, что ранее, в другом европейском государстве жизнь заставила меня овладеть, в том числе, навыками уборщицы и посудомойки. Не могу сказать, что эта трудовая деятельность обогатила меня с точки зрения профессионального опыта. Скорее, она меня внутренне опустошила, поэтому я решила больше к подобным занятиям не возвращаться и бросила свои силы на поиск работы по двум направлениям: в качестве педагога и работника коммерческой сферы. По правде говоря, европейские подруги моей точки зрения не разделяли. Во всех приносимых ими объявлениях сообщалось о наборе персонала на какую-нибудь фабрику, на должность помощника повара, официантки, доярки, надомной работницы, а один раз даже вышибалы для ночной дискотеки. В беседах на тему трудоустройства европейские знакомые советовали мне попридержать свою прыть и идти зарабатывать деньги туда, «где это делают все нормальные приезжие». Так выяснилось, что образцовыми эмигрантами в Стране Вечного Праздника считаются надомные работники, уборщицы и рабочие строек, фабрик и заводов. Разумеется, я попыталась разъяснить своим знакомым, что не ищу работы для белоручек, а просто-напросто пытаюсь заняться тем видом деятельности, в которой от меня могла бы быть максимальная польза. Иначе говоря, хочу делать то, что уже знаю, умею, и к тому же мне нравится. В ответ все как один они цедили сквозь зубы: «Мечтать не вредно…» «Так ведь еще не факт, — возражала я, — что инженер, врач, секретарь-референт или профессиональная балерина научились бы быстро и качественно мести улицы либо закручивать гайки в какой-нибудь мастерской». Тогда предлагавшие мне спуститься на землю европейцы кривили лица в недовольной гримасе: «Предлагали тебе на бирже труда выучиться на сварщицу, вот и надо было умных людей слушать! Сварщицей тебя ещё, может, куда-нибудь бы и взяли…»

В период зарубежного житья-бытья мне не раз пришлось убедиться в том, что в сознании коренных жителей Европы многообразие профессиональной рентабельности эмигрантов на них самих ни в коей мере не распространялось. Если бы кого-нибудь из европейцев спросили: «Как Вы думаете, может европейский инженер стать отличным дворником?», — то ответом на это было бы: «Нет, конечно… Да и с какой стати?» Хотя не исключено, что некоторые над этим вопросом призадумались бы, очевидно, полагая, что европейский инженер может оказаться мастером на все руки, которому любое дело по плечу, поэтому из него получился бы отличный дворник, парикмахер, врач, механик, актёр, режиссёр, писатель и прочие профессионалы своего дела. Но попробуйте задать европейцу вопрос: «Если инженер не европеец, а эмигрант, в таком случае он мог бы работать у вас дворником?» Уверяю, что ваш собеседник выпалил бы как на духу: «Так кем же ему ещё у нас быть, как не дворником… А если его это не устраивает, то пусть проваливает обратно, на свою голодную и дикую родину!»

Перейду от общих слов к конкретному примеру. В тот вечер на дружеские посиделки одна из «сердобольных» подруг принесла очередное объявление, вырезанное из газеты, в котором сообщалось, что в соседнем городишке требуются высококвалифицированные мойщицы окон. Пробежав его глазами, я замялась: «Спасибо тебе большое за информацию, но в данном случае мне не хватает квалификации». «Да что там сложного! — махнула рукой подруга. — Научишься! Вы же, эмигрантки, быстро все профессии осваиваете». «Да, но тут написано: ˮвысококвалифицированныеˮ, — заметила я. — А это означает, что времени на адаптацию у меня не будет», — и с этими словами сунула газетный обрывок себе в карман. По стечению обстоятельств в тот же вечер другая гостья поведала мне о том, что её сестра, будучи по образованию инженером-агрономом, вот уже несколько месяцев никак не может устроиться на работу. «А куда бы ей хотелось пойти?» — поинтересовалась я. Та огорчённо вздохнула: «Да теперь уже хоть куда, лишь бы зарплату платили…» Неожиданно меня осенило: «Слушай, мне сегодня одна знакомая дала объявление о приёме на работу. На, почитай, может, твоей сестре пригодится. Ведь ты говоришь, у неё ситуация катастрофическая…» Озабоченная безработным положением своей родственницы девушка мило мне улыбнулась и с благодарностью приняла из моих рук газетный обрывок. Затем она быстро пробежала по нему глазами и с глубоко оскорбленным видом скатала его в маленький шарик, который с силой швырнула в мусорное ведро. «Ты что, издеваешься?! — возмутилась она и вытаращила на меня свои большие темно-карие глаза. — Моя сестра на такую работу ни за что не пойдёт! Это же для вас, эмигрантов, а она — квалифицированный специалист, инженер-агроном!» «Понятно…» — прошептала я и опустила взгляд.

******

Несмотря ни на что мне все же удалось устроиться на работу. Правда, произошло это год спустя непрерывного посещения окрестных центров по трудоустройству. Каждое лето в Страну Вечного Праздника приезжало такое количество туристов, что на песчаных морских побережьях в жаркие месяцы было не протолкнуться. К радости местных лавочников, большой наплыв народных масс обеспечивал процветание их бизнеса. По дороге на пляж и обратно курортники всё время что-нибудь ели, пили, выбирали, примеряли, покупали, а, чтобы их обслужить, владельцам чуть ли не всех торговых точек приходилось подыскивать на лето дополнительный персонал. Однажды, в преддверии очередного туристического сезона, мне позвонили из центра по трудоустройству и пригласили на более детальное собеседование. В тот день высокая светловолосая служащая плотного телосложения предложила пройти в её кабинет, и, едва я присела на стул, как она набросилась на меня с расспросами о предыдущем опыте работы в торговой сфере. На удовлетворение её любопытства ушло около часа, а в самом конце нашего разговора я набралась смелости и осторожно поинтересовалась: «Извините, пожалуйста, не могли бы Вы сказать, для какого места работы проводилось это собеседование?» В ответ служащая центра окатила меня с головы до ног высокомерным взглядом и выдавила из себя: «Ты в магазине работать хочешь? Тогда слушай: куда возьмут, туда и пойдёшь!»

Спустя несколько дней она же позвонила мне и сообщила, по какому адресу я должна прийти и кому представиться. Так судьба свела меня с владелицей магазина «Традиционных продуктов питания» — Агатой, у которой я проработала четыре месяца. «А почему так мало?» — спросите вы, подозревая, что меня уволили оттуда за плохое поведение или профнепригодность. На самом деле ничего подобного не произошло. Этот магазин, равно как и остальные торговые точки прибрежной зоны, был открыт лишь в период с июня по октябрь, но поскольку объём продаж в течение второго осеннего месяца заметно снижался, то Агата подписала со мной контракт до конца сентября и ни днём больше. О расчётливости своей начальницы и, я бы даже сказала, ярко выраженном скопидомстве будет рассказано ниже. Однако первое впечатление относительно этого сложилось у меня, когда я узнала о размере своей будущей зарплаты. Она соответствовала официально установленной по стране минимальной оплате труда, что было нехарактерно для работников курортной зоны. Как правило, рабочий день в летние месяцы растягивался до десяти часов в сутки со всего одним выходным днём в неделю, поэтому, в качестве компенсации за переработанные часы, продавцы и кассиры получали зарплату чуть ли не вдвое больше обычной. Вообще-то, не было ничего удивительного в том, что из длинного списка желающих, предоставленного Агате центром по трудоустройству, она выбрала именно меня. Ведь эмигрантке можно платить гораздо меньше, чем кому-либо из местных. Кстати сказать, в этом она не ошиблась, поскольку за неимением выбора я на выдвинутые ею условия согласилась. В то же время выяснилось, что Агата наняла меня для работы продавцом и кассиром не в магазин прибрежной зоны, а в другой, расположенный в горной деревеньке неподалёку. Там она проживала вместе со своей восьмидесятилетней матерью, которую при первом же знакомстве я мысленно окрестила Старухой.

******

В связи с этим сделаю небольшое лирическое отступление. Несколько лет назад мои родители, проживающие в России, подобрали на улице бездомную кошку — ужасно тощую, больную и к тому же с оторванным ухом. Обогрели её, накормили и вылечили у ветеринаров. Спустя несколько месяцев эта кошка окончательно поправилась, окрепла за счёт усиленного питания и беззаботной жизни, приобрела удивительно ровные формы и обросла необычайно длинной, густой и шелковистой шерстью. Таких положительных изменений невозможно было не заметить, и, начиная с того момента, родители стали уважительно называть ее Пульхерией Львовной Карнауховой. Правда, со временем это заковыристое имя претерпело изменения, завершившиеся тривиальной кличкой Пуха. Так окликала кошку моя мама, а папа частенько говаривал: «Пуха, да ведь ты же покрытая пухом старуха!» За годы бездомного существования Пуха обрела ряд необходимых для выживания боевых навыков, и даже, когда условия её жизни сменились на благоприятные, она так и не сумела целиком перестроиться на добродушный лад. Иногда Пуха ни с того ни с сего могла кого-нибудь укусить или царапнуть, выражая своё недовольство угрожающим рычанием. Другим тяжёлым наследием её подзаборной жизни оставался вечно угрюмый и подозрительный взгляд. Бывало, что в ответ на поглаживания и почёсывания Пуха начинала мурлыкать и кататься на спине, но даже тогда не теряла бдительности и смотрела людям в глаза изучающе и недружелюбно. В такие моменты мой папа миролюбиво журил её: «Эх ты, старуха по имени Пуха… Сама жизни не радуешься, и другим не даёшь». Разумеется, он был прав, поскольку старость, как психологическое состояние, не зависит от возраста и, помимо всего прочего, характеризуется потерей интереса к окружающему миру либо восприятием последнего, как чего-то нехорошего и враждебно настроенного.

Полагаю, всем приходилось видеть эдаких «мальчиков-старичков» и «девочек-старушек», сидящих в парке с книжкой в руках или за шахматной доской, около своих родителей, бабушек или дедушек, строго-настрого запрещающих им играть с другими детьми в обычные детские игры. Всё это время несчастные «дети-старички» угрюмо поглядывают на резвящихся сверстников, в душе завидуя их беззаботной ребячьей беготне. Вместе с тем, далеко не всем пожилым людям подходит определение «стариков» и «старушек». Подумайте сами! Разве подобное применимо к задорно хохочущей семидесятилетней пенсионерке, которая бегает по всему парку за своим трёхлетним внуком и лихо перемахивает через стоящие на пути препятствия? А тут же, неподалёку, по асфальтированным парковым дорожкам, еле-еле передвигая ноги, плетутся молодые мамочки, толкая перед собой коляски с крепко пристёгнутыми к ним малышами, чтобы те, не дай бог, куда-нибудь не убежали. Если прислушаться к тематике их разговоров, то, кроме жалоб на чрезмерную усталость, вряд ли можно услышать что-то ещё. Да и по возвращении домой после «утомительнейшей» прогулки «молодые старушки», как правило, тут же усаживают своих детишек в манеж с игрушками или перед телевизором, а сами приступают к методическому обзваниванию родственников и друзей, сетуя на изнеможение от выполнения своих материнских обязанностей. Ну что сказать, когда и так всё яснее ясного: старость не радость!

******

Возвращаясь к прерванному лирическим отступлением рассказу, замечу, что в свои восемьдесят лет мать Агаты совсем не выглядела древней развалиной и, даже более того, казалась лет на тридцать моложе своего реального возраста. «Замороженность» ее внешнего вида объяснялась не только подвижным образом жизни и проживанием на природе, но и поистине диктаторским характером. Именно это, последнее, обуславливало минимальное количество мимических морщин и множество звенящих стальных нот в голосе. Даже свои жалобы Старуха выражала в приказной форме. Сутки напролёт она на что-нибудь сетовала и особенно часто высказывалась по поводу непригодности современной молодёжи к условиям жизни той эпохи, в которую ей пришлось поставить на ноги своё многочисленное семейство. Оставшись вдовой в возрасте тридцати с небольшим лет, с тремя малолетними детьми на руках, она не пала духом и нашла в себе силы не только их выкормить и вырастить, но и впоследствии каждому из них помогла в организации собственного бизнеса. Не оставляло и тени сомнения, что осуществить подобное Старухе удалось благодаря исключительной силе воли, работоспособности и житейской смекалке. Однако вряд ли это давало ей право осуждать всех подряд буквально по каждому поводу. Как было упомянуто выше, особенно часто доставалось от неё современной молодёжи. «Да эти сосунки в широченных штанищах, верхом на мотоциклах, и девицы в коротких юбках передохли бы, как мухи, если бы им пришлось доить по пятьдесят коров в сутки, стирать на речке бельё и вспахивать землю плугом!» — чеканящим голосом оглашала помещение своего магазина Старуха. Я же едва сдерживалась, чтобы не ответить ей: «Да и Вы тоже без предварительной подготовки вряд ли сумели бы жить так, как крестьяне лет за триста до Вашего появления на свет: без электричества, газовой плиты и элементарного мыла. А ещё раньше люди обитали в пещерах, вообще никогда не мылись и охотились на мамонтов». Интересно, сумела бы Старуха ответить что-нибудь вразумительное на вопрос: «Вот Вы, уважаемая, смогли бы собственноручно убить мамонта, быстренько его разделать и приготовить пару сотен вкусных ростбифов? К Вашему сведению, женское население первобытного общества справлялось с этой задачей легко и небрежно».

Будучи истинной Старухой, радоваться жизни она не умела ни когда Агата готовила её любимые плюшки, ни когда её навещали внуки, ни когда рабочий день в магазине заканчивался приличной выручкой, в общем, никогда. В довершение ко всему прочему, Старуха так собой гордилась, что не позволяла даже собственным детям обращаться к ней на «ты». Было заметно, что её младшая дочь — Агата — боялась своей матери и в извращённой форме психологически от неё зависела. Обращаясь к Старухе на «вы», она покорно склоняла перед ней голову и совершала телодвижения, напоминающие неуклюжее расшаркивание. Замечу, что та самая эпоха, о которой Старуха больше всего любила рассказывать, наложила на неё неизгладимый отпечаток ещё и тем, что мылась она всего раз в неделю, по привычке экономя на моющих средствах и воде. Обычно сразу после этого Агата усаживала её в машину и везла в парикмахерскую, расположенную в тридцати километрах от их места жительства, несмотря на то, что подобных заведений в округе было не менее десятка. Однажды я у неё поинтересовалась: «А почему вы ездите так далеко? Неужели ни одна из ближайших парикмахерских вам не подходит? Или твоя мать упорно не желает делать себе укладку ни в какой другой?» «Да как тебе сказать, — замялась Агата. — Я ведь тоже там стригусь, а с моими волосами далеко не каждый парикмахер справится, ведь нужно же точно знать, как правильно постричь!» «А-а-а, вот в чём дело…» — проговорила я и, бросив взгляд на лысоватую Агатину голову, подумала: «Воистину, чтобы подравнять три волоска и побрызгать на них лаком, необходим опытнейший мастер!» Нетрудно было догадаться, что с её стороны поездка в дальнюю парикмахерскую объяснялась желанием избежать крупной ссоры с собственной матерью, из которой Агата вряд ли бы вышла победительницей, однако, признаться в этом ей было стыдно.

Ради экономии на моющих средствах и воде, Старуха посещала душ всего раз в неделю, даже если на улице стояла тридцати пяти градусная жара, когда по вполне логичным соображениям нужно мыться чаще хотя бы для того, чтобы не отпугнуть окружающих запахом своего пота. Несмотря на пренебрежительное отношение к собственной гигиене, она совершенно открыто подозревала меня в свинской нечистоплотности. По словам Старухи, в годы её молодости эмигранты работали у них в деревне за кусок хлеба и стакан молока,, поскольку вкалывали они «как положено»: по двенадцать часов в сутки и без выходных — то за собой совсем не следили. «В общем, скажу я тебе, — подытоживала она. — Воняли эти работнички как свиньи!» Хотя положа руку на сердце, этот оскорбительный эпитет справедливо было бы отнести не к бедолагам-эмигрантам, а к тем, кто заставлял их трудиться в таких нечеловеческих условиях.

На месте моей работы не было туалета, и, как следствие, я вынуждена была пользоваться уборной в доме у Старухи и её дочери Агаты, расположенном в десяти метрах от магазина. Всякий раз по возвращении оттуда мне приходилось отвечать на вопросы своей пожилой начальницы, абсолютно уверенной во врождённой нечистоплотности эмигрантов. Бросив в мою сторону подозрительный взгляд, она въедливым тоном интересовалась: «Ну что? Сходила?» «Да», — отзывалась я. «Ты это, смотри, смывай после себя как следует! — в очередной раз ворчливо повторяла она. — А ещё лучше, если будешь класть на кружок кусок туалетной бумаги и только потом на неё сверху садиться, тогда ты нам точно ничего не испачкаешь. Поняла ли? Использованную туалетную бумагу выбрасывай в мусорное ведёрко, а не в унитаз! А не то его засоришь…» «Я так и делаю», — скрепя сердце, отвечала я. К несчастью, надо же было тому случиться, что через месяц у них дома сломалась сантехника. «Ну и что тут особенного? — скажете вы. — Всё без исключения когда-нибудь да ломается». Естественно, но мнение Старухи на этот счёт было, мягко говоря, иным.

Когда у них в ванной из душа перестала течь вода, а рабочий, отремонтировавший поломку, высказал предположение, что это могло произойти по причине засора, на следующий день Старуха встретила меня на пороге магазина гнусной бранью и обещаниями вычесть из зарплаты деньги, потраченные на ремонт сантехники. «Я же тебе сказала не мусорить! — вопила она как резаная. — Ты зачем бросаешь нам в унитаз свои использованные прокладки? А иначе с чего бы этот засор случился?! А ну, давай признавайся! Это ты натворила?! Эмигрантка чёртова! Да и кто ты после этого? А я тебе скажу кто! Свинья ты грязная, а не человек!» Я некоторое время молча хлопала глазами и, пытаясь переварить услышанное, никак не могла прийти в себя. В тот момент мне одновременно пришли на ум две близкие по содержанию мысли. Первой была: «Да плевать мне на этот грошовый заработок, за который ещё и незаслуженно унижают! Может, взять да и высказать Старухе всё, что я о ней думаю, а затем уйти, громко хлопнув дверью прямо у неё перед носом?!» Другая мысль приобрела форму искреннего удивления и глубокой оторопи: «Всё, что я здесь слышу, происходит со мной, а не с какой-нибудь древнеримской рабыней? Здесь?! В европейской стране?! В 2007 году?!» В тот момент меня будто парализовало. Глядя на визжащую Старуху, извергавшую злобу и ненависть, я стояла и молчала, даже не пытаясь сказать что-либо в своё оправдание. Да и зачем? Когда было совершенно очевидно, что за этим обвинением последовало бы другое — во вранье и желании отмыть свою репутацию любым способом.

******

Все рабочие будни Старуха организовывала по принципу извлечения из меня максимальной пользы. По-видимому, ей не давали покоя воспоминания давно ушедших дней, когда эмигранта можно было эксплуатировать по двенадцать часов в сутки, как того самого ослика, на которого практичный крестьянин Страны Вечного Праздника умудрялся взваливать такое количество ноши, что бедняга, так и не сумев под её тяжестью сдвинуться с места, широко расставлял в стороны свои тощие ноги и истошно голосил: «Иа-иа-иа!» Несмотря на то, что официально я была принята в магазин на должность продавца-кассира, Старуха вменила мне в обязанность ежедневную уборку близлежащей территории и поливку всех её домашних растений, которых у неё росло умопомрачительное количество. Мой рабочий день в качестве продавца магазина «Традиционных продуктов питания» начинался с подметания большого асфальтированного участка, предназначенного для парковки. Затем я мыла подоконники отеля, занимавшего первый этаж жилого дома Агаты и её матери, а после этого принималась за поливку небольших деревьев, рассаженных по горшкам в самом дальнем углу сада. Приблизительно к одиннадцати утра уборка смежной территории и поливка растений заканчивалась, и тогда я приступала к выполнению непосредственно продавецко-кассирских обязанностей. Помимо этого, я ежедневно протирала пыль на полках магазина и мыла полы, иногда, по приказу Старухи, по несколько раз в сутки. В промежутке между обслуживанием и расчётом покупателей я составляла список продуктов, которыми необходимо было пополнить прилавки магазина, и раз в неделю проводила инвентаризацию с целью извлечения из продажи просроченных консервов, хотя, как выяснилось позже, это не имело никакого смысла. В том, что хозяйка магазинов не гнушается продажей испорченных продуктов, я убедилась за неделю до окончания своего рабочего контракта. В тот день Агата принесла консервы, которые два месяца назад я убрала с полок по причине истекшего срока годности. Каково же было моё удивление, когда я увидела те самые банки, но уже с новыми этикетками, наклеенными поверх старых. «Поставь их на видное место! — сказала Агата, протянув мне картонную коробку с консервами. — Они на складе слегка залежались, поэтому надо всё это быстрее продать. Если кто-нибудь из покупателей спросит, почему на каждой банке одна этикетка поверх другой, то скажи, мол, кто их знает, поступили к нам в таком виде с фабрики». Я пообещала ей это сделать, а сама решительно задвинула просроченные консервы в дальний угол, заставив их со всех сторон так, чтобы рука покупателя даже случайно не сумела до них дотянуться. Если хозяйке магазина было наплевать на то, что кто-то мог ими отравиться, то лично я не собиралась принимать в этом участия. «Как же это на просроченных продуктах появились новые этикетки?» — спросите вы. Всё очень просто. Два родных брата Агаты были владельцами фабрик, на которых изготавливались те самые, продаваемые в её магазинах консервы. Они-то и помогли своей родственнице разрешить эту «пустяковую» проблему с этикетками, чтобы продукты не пропали даром.

******

Между тем Старуха, заставлявшая меня крутиться как белку в колесе и выполнять ряд поручений, не имевших никакого отношения к работе продавца и кассира, на этом не успокоилась и попыталась вменить мне в обязанность уборку номеров их семейного отеля. Однажды поутру она приказным тоном заявила: «У меня к тебе будет ещё одно поручение! Последнее время Агата еле-еле со всеми делами справляется. У нас на поле перцы поспевают, и за ними нужен ежедневный уход. Да и в отеле много постояльцев. Хоть она у меня девка — сильная, работящая, но все сделать как следует не успевает. Так ты бы пошла полы-то помыла в гостиничных номерах, пока в магазине нет покупателей». К счастью, пару минут спустя, назло Старухе и к моей великой радости, помещение магазина заполнилось толпой курортников, которые принялись рассматривать выставленные на полках товары, а затем две недели подряд от покупателей не было отбоя. Так от очередной обязанности, в данном случае — уборщицы отеля, меня спасла чистая случайность. Впрочем, Старуха была не лыком шита и через некоторое время уготовила мне хитроумную ловушку.

Ежедневно, когда магазин закрывался на двухчасовой обеденный перерыв, я садилась в машину и отбывала на пляж, где загорала, купалась и обедала прихваченным из дома бутербродом. Ездить на обед к себе домой я не могла, поскольку магазин находился в сорока минутах езды на машине от Перепёлок. Если бы я ежедневно совершала это путешествие, то, во-первых, на оплату бензина ушла большая часть моей зарплаты, а, во-вторых, времени на еду у меня было бы в обрез. Старуха об этом знала и вот как-то раз не свойственным ей дружелюбным тоном предложила мне отобедать у них дома. «Что ты всё бутерброды жуёшь? Так и желудок недолго испортить! Давай мы с Агатой тебя горячей пищей накормим! Не волнуйся, ты нас не объешь, где двое, там и третий — не обуза», — миролюбиво заключила она, а я, не разглядев в её предложении никакого подвоха, с благодарностью согласилась. В первый день, по-видимому, для того, чтобы меня приятно поразить, Агата выставила на стол окорок, колбасу, морепродукты и разнообразную выпечку. Всё это не только очень аппетитно выглядело, но и было исключительно вкусным. На другой день обеденная трапеза выглядела попроще, а на третий и во все последующие дни отличалась редкостной скудностью, но не по количеству, а по качеству и разнообразию. В обеденный перерыв Агата ставила передо мной большую кастрюлю варёной картошки или риса, а дополнением к этому служил зелёный перец, то в жареном, то в сыром виде, который произрастал в космических масштабах на её сельскохозяйственных угодьях.

Вскоре я окончательно потеряла интерес к обедам у Агаты и её матери. Не только потому, что картошка с перцами начали сниться мне по ночам, но и потому, что вместе с обедами в хозяйском доме сам собой аннулировался положенный мне по контракту ежедневный двухчасовой отдых. Обеденный перерыв перестал для меня существовать, поскольку изо дня в день повторялась одна и та же история. Только я усаживалась за стол, как державшая у окна вахту Старуха окликала меня не терпящим возражения тоном: «Вижу, около магазина две машины припарковались, это к нам покупатели пожаловали. Ну-ка, спустись, спроси, что им нужно!» И мне ничего не оставалось, кроме как, отложив столовые приборы в сторону, отправиться в магазин, открыть его покупателям и терпеливо ждать за прилавком, когда они что-нибудь приобретут. Только после этого я возвращалась в столовую к уже остывшей и невкусной еде. Бывало, что во время обеда бегать туда-сюда мне приходилось по нескольку раз, и я не могла притронуться к пище в течение часа или больше. В общем, скоро мне это окончательно надоело, и я сказала Старухе, что приняла решение в обеденный перерыв вернуться к пляжному отдыху. Как того и следовало ожидать, мой отказ от обедов её ужасно разозлил, однако, она ничего не могла с этим поделать, так как вряд ли кто-либо ещё согласился бы работать на подобных условиях. Вне всякого сомнения, моё ежедневное трапезничание у них дома было Старухе на руку. Вместо того, чтобы самой обслуживать нагрянувших в обеденный перерыв покупателей, она отправляла в магазин меня и за счет этого не теряла в выручке. Для меня же это обернулось работой по двенадцать часов в сутки, вместо десяти, оговоренных в контракте.

Вскоре всё вернулось на круги своя. Я по обыкновению носилась в магазине как заведённая, производя уборку и обслуживая покупателей, а Старуха, повернувшись ко мне спиной, сидела перед маленьким телевизором, установленном в дальнем углу магазина, просматривая одну за другой передачи, в которых рассказывалось о жизни разных знаменитостей. Больше всего она любила программы с репортажами о королевских семьях Европы. «Видно сильна ещё в народе вера в батюшку-царя!» — самодовольно прокомментировал бы этот факт какой-нибудь аристократ. Да нет же, дело было совсем в другом. Старуха слепо коленопреклонялась перед высшими мира сего, то есть перед теми, кто обладал властью и неоспоримым весом в обществе. В том числе, она боготворила всех без исключения диктаторов двадцатого века. Помню, когда я услышала её положительное высказывание о бывшем главе правительства Страны Вечного Праздника, сотрудничавшем в годы Второй мировой войны с Гитлером, то у меня невольно слетело с языка: «А как же человеческие жертвы?! Сколько ни в чём не повинных людей погибло по его приказу!» Подвигав вставной челюстью, Старуха измерила меня надменным взглядом и после короткой паузы, добавив железных ноток своему голосу, изрекла: «А ты как хотела?! Чтобы везде был порядок, и при этом не было жертв? Если не убрать тех, кто против порядка, то его никогда и не будет!» Полагаю, нетрудно догадаться, какой именно порядок она имела в виду. Тот самый, который когда-то навели в своих государствах А. Гитлер, Б. Муссолини, А. Салазар, Ф. Франко, И. Сталин и прочие диктаторы.

******

Спустя два месяца, проведённых под начальством у Старухи, по завершению утренней уборки близлежащей территории я зашла в магазин и неожиданно застала там Агату, тихим и заискивающим голосом упрашивавшую о чём-то свою мать. Было заметно, что сказанное дочерью пришлось Старухе не по вкусу и ввело в состояние крайней задумчивости. Наконец, повернувшись ко мне, она заговорила: «Из нашего магазина, того, что на побережье, вчера продавщица уволилась, а там покупателей побольше будет, чем здесь», — и вынесла вердикт: «В кассе ты уже хорошо разбираешься, поэтому оставшиеся два месяца будешь работать там, под присмотром Агаты. Поняла меня?» Я молча кивнула головой, а про себя прокричала: «Ур-р-ра!», — поскольку это означало для меня завершение трудовой деятельности в качестве садовницы, дворничихи и уборщицы. Иначе говоря, мои обязанности в прибрежном магазине, около которого не было садов и огородов, ограничивались обслуживанием покупателей, то есть тем, что было прописано в контракте. К тому же Агата оказалась весьма нетребовательной начальницей, особенно по сравнению со своей матерью, около которой невозможно было присесть ни на минуту. Если Старухе удавалось застать меня сидящей на стуле, то она тут же выразительно хмурила брови, плотно сжимала губы в недовольной гримасе, а затем обрушивалась лавиной гнева: «Ты что тут расселась? Делать больше нечего?! А ну пойди поменяй консервы вон на тех двух полках, да пыль под ними как следует протереть не забудь!» Агата же никогда не делала мне замечаний по поводу порядка в магазине, поскольку всё её внимание было сосредоточено на размере выручки. «Смотри у меня, не зевай! — наставляла она. — Ни один клиент не должен уйти без покупки! Иначе мне зарплату платить тебе будет нечем!» Впрочем, её опасения не имели под собой реальной почвы, поскольку в этом прибрежном магазине от покупателей не было отбоя. За исключением пары утренних часов, всё остальное время он был битком забит праздношатающимся с пляжа и на пляж народом. Так что мне зачастую приходилось обслуживать по несколько человек одновременно. Сама Агата занималась продажей хлебной выпечки в другой, принадлежащей ей торговой точке — небольшой булочной, расположенной в двадцати метрах от магазина, в котором работала я. Там у нее был помощник — восемнадцатилетний паренёк, который трудился совершенно бесплатно в качестве искупления вины перед собственным отцом, застукавшим его однажды в пьяном виде и с сигаретой во рту. На следующий день после этого инцидента рассерженный родитель привёл своего отпрыска к Агате и попросил: «Возьми моего балбеса на всё лето к себе в булочную! Плати ему сколько хочешь, а если не хочешь, то вообще ничего не плати. У меня к тебе одна-единственная просьба: устрой ему такую трудотерапию, чтобы мало не показалось!» Разумеется, перед таким предложением Агата устоять не смогла. Оно и понятно: в наши времена бесплатные работники — большая редкость!

******

У Агаты была странная манера: долго и бессвязно излагать свои мысли. Любое начатое ею повествование, оставаясь незаконченным, уступало место совершенно неожиданным тематическим вкраплениям. К примеру, приступив к рассказу о затопленной морской пристани, она вдруг вспоминала что-то там про свои перцы, которые остановились в росте, жаловалась на соседскую кошку, грядущее повышение цен на мясные продукты, описывала разные точки зрения на вегетарианство и религиозные секты, периодически перемежая всё это историями о своих соседях и близких родственниках. При этом причислить её к разряду болтушек было бы в корне неправильно, поскольку повествовательной форме говоруний присуща лёгкость и изящество, в то время как сообщения Агаты по звучанию напоминали хриплое радио начала прошлого столетия и отличались редкостной словарной зацикленностью. В какой-то степени это походило на нажатие кнопок у куклы, которая в ответ выдаёт то «а-а-а!», то «о-о-о!», то «ма-ма!». Тем не менее, Агата никогда не упускала возможности порассуждать о чём-нибудь вслух. Говорила она долго и нудно, совершенно не интересуясь мнением своего собеседника. Наверное поэтому самыми её желанными слушателями были случайные прохожие, интересовавшиеся местонахождением того или иного отеля либо торговых точек прибрежного городишки. Бывало, кто-нибудь из курортников заходил в булочную и спрашивал у Агаты, где тут поблизости торгуют курами-гриль. «Вы сами вообще-то откуда будете?» — приклеившись к нему немигающим взором, спрашивала моя начальница. Слегка растерявшийся турист после некоторой паузы отвечал на ее вопрос, и тогда Агата приступала к длинному, скрипучему и медлительному разъяснению: «Вам нужно свернуть вон в тот переулок. Пройдёте метров двести и увидите большую вывеску “Аптека” со слегка искривлённой фонарной дугой. На ней двадцать лет назад жена фармацевтика повесилась потому, что он её залечил. Вот фонарь от её веса и прогнулся. Она была грузной женщиной. Потом идите прямо минут пять тихим шагом, и напротив магазина “Всё для рыбной ловли”, скорее всего, на Вас набросится большая собака с гофрированной мордой, породистая такая, как в рекламе корма “Педигри”. Но Вы её не бойтесь. Она только лает на прохожих, пока ещё никого не укусила. Там её хозяин работает продавцом и берёт эту зверюгу с собой для компании, чтобы одному в магазине не было скучно. Хотя по мне, так лучше бы он женился. Супруга-то больше подходит для компании. Потом Вам нужно будет обогнуть синее здание с левой стороны и пройти под аркой с вывеской “Ночной Клуб Стрела”. На самом деле никакой это не клуб, а публичный дом. Он уже два раза горел, и оттуда на улицу все голыми выбегали: и девки, и мужики — спасались потому, что хотели жить. На углу следующего дома будет написано: “Пиццерия”. Не верьте. Там пиццы готовить не умеют, только супы варят и салаты делают. Пройдёте мимо неё и увидите — прямо перед Вами будет маленькая домушка, она ещё палёным сильно пахнет. Это и есть “Куры-гриль”. Туда смело и заходите».

Во время рассказа у Агаты была привычка указывать пальцем на объекты живой и неживой природы. Говоря об одной из своих знакомых, она вытаскивала меня из магазина на улицу и, тыча пальцем на окно дальнего здания, надсадно скрипела: «Вон там, видишь? За белым домом ещё один, жёлтый, а за ним опять белый. Отсчитай в нём четвёртое окно справа — то, что с синими занавесками. Там живёт Мариса, о которой я тебе только что говорила, в двухкомнатной квартире на третьем этаже». В итоге мне приходилось впериться взглядом в указанное ею направление, поскольку иначе Агата бы от меня не отвязалась. Бывало, завидев какого-нибудь знакомого, шагающего по улице, моя начальница наводила на него пальцем, как дулом пистолета, и, ничуть не смущаясь того, что он смотрел в нашу сторону, громогласно комментировала нелестные подробности его жизни.

Кстати сказать, эти особенности никак не объяснялись возрастом моей начальницы. На тот момент лет ей было около сорока с небольшим. Иначе говоря, она пребывала в том возрасте, когда у большинства людей психические функции находятся в нормальном состоянии. Скорее всего, в её случае имело место быть тривиальнейшее бескультурье. Зато физической энергии Агате было не занимать. Всю свою жизнь она провела в небольшой деревеньке, расположенной в нескольких километрах от морского побережья, население которой по традиции занималось животноводством и аграрной деятельностью. Агата не была исключением из этого правила. На момент нашего знакомства коров она уже не держала, но при этом значительно преуспела в выращивании уму непостижимого количества перцев. Как-то раз, завидев свою начальницу с огромным сельскохозяйственным инструментом в руках, из которого она что-то старательно распрыскивала на своей громадной плантации, я издали приветственно помахала рукой и, остановив автомобиль, уже было направилась в её сторону. Однако, увидев, что нас с Агатой разделяло расстояние приблизительно в триста метров, я замешкалась, раздумывая, стоит ли преодолевать его пешком по полю. Ведь я могла нечаянно наступить на какое-нибудь культурное растение и его сломать, а этого рьяная фермерша мне бы ни за что не простила. Пока я размышляла по этому поводу, Агата твёрдым шагом отправилась мне навстречу и через несколько минут вышла на обочину дороги. Она стряхнула рукой пот со лба и, повернувшись к возделываемому полю лицом, задумчиво произнесла: «Нда-а-а… И для кого я так стараюсь? А ведь всё украдут, паразиты…» «Кто украдёт? — опешила я. — Соседи?» «Да какие соседи! У них самих этого добра полно, вон там, через лесок, четыре поля по весне засадили, — Агата сопроводила свои указательным жестом и продолжила: — У нас тут другая беда. Чуть ниже есть кемпинг. А кто в этих кемпингах останавливается? Всем известно, одни голодранцы. Приличные-то люди ночуют в отелях, а не в палатках. Вот эти туристы-палаточники поля и обдирают, как стемнеет. Приходят с целлофановыми пакетами и набивают их до краёв. Этим летом я уже двоих своими глазами видела». «Так у тебя же несколько полей перцами засажено, каждое длиной аж до самого леса. Сколько тут гектар? Неужели всё это могут растащить постояльцы кемпинга?!» — удивилась я. Агата недовольно хмыкнула, оставив мой вопрос без ответа, и после краткого молчания изрекла: «Всё, что здесь растёт, принадлежит мне, а не дяде, понятно? И не твоё это дело рассуждать, сколько у меня перцев, ишь… Ты что?! Мои деньги, что ли, считать вздумала?!»

Шутка ли сказать, но внешне лицом и телом Агата напоминала задумчивого филина. Этот образ прекрасно дополняли её очки, с круглой оправой, размером на сантиметр больше глаз, что в другой интерпретации походило на аляповато наложенный макияж. Зато стиль одежды моей начальницы был, в своем роде, безупречным. За четыре месяца мне удалось лицезреть её всего в двух сменах одежды: паре кофт с коротким рукавом, одной юбке и одних брюках. Впрочем, экономия на своём внешнем виде была свойственна подавляющему большинству жителей сельской местности Страны Вечного Праздника. В то время как городские щеголи прибегали к услугам психологов, которые пытались излечить их от импульсивного шоппинга, население небольших посёлков и деревень с завидным энтузиазмом воплощало в жизнь принцип: «Не трать ничего, отложи на чёрный день!» Даже когда типичная крестьянская прижимистость приобретала крайние формы скупости, родственниками и соседями сельчанина-Плюшкина это расценивалось, как нечто похвальное, и делало его примером для остальных: «Смотри, какой молодец, у самого пятьсот коров, а денег на ветер не бросает! Свою семью держит на хлебе и воде, при этом всё заработанное никуда не тратит, а относит в банк! И то верно — там деньжата целей будут!» Как бы странно это не звучало, но в старушке-Европе начала двадцать первого века запросто можно было встретить перегонявших стада животноводов, как мужского, так и женского пола, одетых в залатанные зипуны и кафтаны, подпоясанные старыми верёвками, уже непригодными для того, чтобы привязывать ими к дереву скотину. Для полноты картины, на ногах у них красовались рваные калоши, замотанные скотчем или каким-нибудь другим подручным материалом, позволяющим заткнуть крупные дыры. Если подошва была продырявлена, то ремонтные работы этой обувки осуществлялись путём вбивания в неё коротких гвоздей, разумеется, не приобретённых в магазине, а найденных где-нибудь на дороге. При этом калоши рачительными хозяевами никогда не выбрасывались, а бережно передавались из поколения в поколение.

Материальное положение Агаты не внушало никаких опасений, однако, крестьянское скопидомство было у нее в крови. Помимо доходов, получаемых от активной сельскохозяйственной деятельности и продажи товаров в двух торговых точках прибрежного городка, ей принадлежал огромный двухэтажный каменный дом, первый этаж которого отводился под отель для курортников. В летний период ни один из его номеров ни дня не пустовал, что благоприятным образом сказывалось на пополнении кошелька моей начальницы. Как бы то ни было, но Агата тратила деньги лишь на самое необходимое, откладывая все остальное на пресловутый чёрный день, который представлялся ей чем-то вроде внезапного торнадо или цунами. Хотя при таком варианте развития событий вряд ли лежащие на банковском счету средства смогли бы её спасти. Однажды я поинтересовалась, была ли она замужем и планировала ли когда-нибудь обзавестись потомством. «Да что ты! Какие дети?! — всплеснула Агата руками. — Знаешь, сколько на них денег нужно?! Мы и кошки-то с матерью дома не держим. А зачем? Если мышей нет, то какой смысл её заводить?»

Однажды степень серьёзности отношения Агаты к денежным средствам мне довелось ощутить на собственной шкуре. Произошло это в первых числах сентября после того, как работники бухгалтерии выплатили мне зарплату за предыдущий месяц. Поскольку в августе я была вынуждена трудиться в официальные праздники, то по закону часы, отработанные в эти дни, считались сверхурочными и оплачивались отдельно. Исходя из этого, бухгалтер добавила к моей обычной зарплате ещё двадцать евро. Вечером того же дня Агата с перекошенным от злобы лицом появилась на пороге магазина и, приблизившись ко мне вплотную, протянула бухгалтерскую квитанцию: «Вот, смотри! Тоже мне бухгалтерия! Они тут тебе неправильно насчитали, лишних аж двадцать евро добавили. Так что теперь ты должна мне эти деньги вернуть». Я удивилась: «Не понимаю, о какой ошибке ты говоришь?» «Ну вот же! — не унималась Агата. — Ты что? Не видишь?», — и ткнула пальцем в указанную на квитанции сумму в двадцать евро. Я возразила: «Нет тут никакой ошибки! Ведь я же в праздничные августовские дни не дома сидела, а у тебя в магазине работала. Так или нет? Смотри, здесь чёрным по белому написано: “за сверхурочные часы”». Услышав это, моя начальница побледнела, сжала кулаки и затопала ногами: «Да как ты смеешь?! Ты что, не в себе?! Я тебя не на такую зарплату нанимала, а на двадцать евро меньше! Сейчас же верни мои деньги!» Покупатели, ставшие невольными свидетелями этой сцены, между собой переглянулись и как по команде покинули помещение магазина. Честно сказать, реакция Агаты возмутила меня настолько, что, совершенно не задумываясь о последствиях, я попыталась её пристыдить: «Неужели тебе так важны эти несчастные двадцать евро? Да я каждые пятнадцать минут в твоём магазине продаю товаров на сумму, большую этой». Тогда нотки разъярённого зверя в голосе Агаты сменились на неподдельный драматизм. Вытянув руку вперёд, она затрясла у меня перед носом квитанцией: «Что же мне теперь делать?! Кто мне это вернёт?! Кто?!» Окончательно устав от этого дикого и непонятного мне театрального представления, я подошла к своей сумке, достала из кошелька купюру в двадцать евро и протянула её Агате: «На, возьми! А не то тебя еще не дай бог инфаркт хватит!» Начальница вырвала у меня из рук деньги и затолкала их себе в бюстгальтер, после чего в считанные секунды пришла в себя и вышла из магазина. Вскоре моя трудовая деятельность по контракту подошла к концу, и я навсегда распрощалась с Агатой.

******

Иногда туристы, посещающие европейские государства, ошибочно полагают, что местные жители говорят всего на одном языке. Хотя в отдельных случаях так оно и есть, тем не менее, во многих европейских странах, помимо основного языка, существует ряд других — регионального происхождения и назначения. Страна Вечного Праздника не была исключением из этого правила, однако, её лингвистическое многообразие представляло собой не столько отдельные языки, сколько различные формы официального языка страны. В одном регионе этого государства местные жители не произносили окончаний слов, в другом, наоборот, буквально в каждое слово вклинивали дополнительные согласные, в третьем — переиначивали приставки и окончания. Кроме того, им были свойственны интонационные и ритмические особенности. В некоторых областях звучание речи было сродни пению птиц, в других напоминало жевательный процесс, чеканящий марш, застывшую на заунывной ноте скрипичную музыку и прочие интонационные аналогии. Все эти языковые варианты, существовавшие на территории одного государства, при сопоставлении друг с другом звучали настолько странно, что даже местные лингвисты не осмеливались назвать их диалектами. Место моего проживания — посёлок Перепёлки — не входил в состав двуязычных регионов. Все его жители общались между собой только на официальном языке Страны Вечного Праздника. По правде говоря, я была этому рада, так как предыдущие годы, проведённые в другом европейском государстве, мне пришлось потратить уйму сил и времени на освоение языка регионального назначения, который впоследствии мне нигде и никогда не пригодился.

Впрочем, у данной проблемы была и обратная сторона медали. Как это ни парадоксально звучит, но в регионах с местными языками коренное население относилось к эмигрантам намного дружелюбней, нежели в регионах с одним официальным языком и единой национальной культурой. Как правило, эмигрант, попавший в среду с двумя языками (основным и локальным), понимал, что их изучения ему не избежать, равно как и типично эмигрантских видов работ с мизерной оплатой труда. Абсолютно в любом возрасте он приступал к их изучению и несколько лет спустя демонстрировал отличные результаты. За это коренное население небольших регионов эмигрантов ценило и уважало. Для сравнения, любой житель их же страны, перебравшийся из столицы в маленькую деревеньку, даже прожив там несколько десятилетий, не стремился общаться с местными на их языке. Не то чтобы освоить его представляло чересчур сложную задачу, а просто не было желания, и всё. Зато у эмигрантов оно было, вкупе с упорством и трудолюбием.

Вместе с тем, невозможно не упомянуть о другом нюансе. Зачастую эмигрант, овладевший двумя языками: основным и локальным — становился марионеткой в руках населения такого региона, и оно без зазрения совести принималось манипулировать им в ходе политических дебатов. Благодаря эмигрантам-полиглотам у представителя мелкой народности появлялся повод прокричать с трибуны парламентского заседания: «Как вы смеете сокращать средства на региональное языковое развитие, когда даже эмигранты из бывшего СССР, Азии и Африки говорят на нашем языке! Да с каким удовольствием! Сразу видно, что они стремятся влиться в наш народ. К вашему сведению, эмигранты приняли и полюбили нашу культуру, как свою, а некоторые из них даже ещё больше своей собственной, а вы, здесь, в столице, до сих пор этого не понимаете!» Стоп, уважаемые парламентарии! Позвольте возразить. Да, действительно, большинство эмигрантов относятся к европейским традициям с должным уважением и старательно изучают новые языки, но происходит это вовсе не потому, что они считают другую культуру приоритетней или любимей своей. Просто-напросто у эмигранта нет другого выхода. В чужой монастырь со своими законами не лезут, поэтому хочешь — не хочешь, а приходится нашему брату к новым условиям жизни приспосабливаться.

******

Справедливости ради замечу, что жители Страны Вечного Праздника использовали в своих целях не только эмигрантов, освоивших региональные языки. Как известно, парламентом этого государства были узаконены однополые браки. Если раньше европейцы были наслышаны о мужчинах-геях, то появление представительниц слабого пола, во всеуслышание заявивших о своей неординарной сексуальной ориентации, сначала повергло общество в шок, а потом все кому не лень принялись извлекать из этого для себя пользу. «Интересно, какую?» — спросите вы. А разную. К примеру, чтобы сослуживцы мужского пола оставили женщину в покое. Как известно, факт приставаний шефа к своей секретарше далеко не единичен. Да и вообще ни одна женщина не застрахована от «рукастого мужичка», сидящим за соседним столом в офисе (прошу не путать с рукодельным!) и при каждом удобном случае пускающим в ход свои длинные и волосатые «щупальца». А потому не лишним будет поблагодарить дорогих лесбиянок за то, что именно они подсказали остальным представительницам слабого пола достойный выход из положения.

Итак, представьте себе, что вас не оставляет в покое какой-то мужчина, а устраивать из-за этого скандала на глазах у своих коллег по работе вы не хотите. Что же в таком случае делать? Попробуйте «признаться» в своей лесбийской ориентации, но только не заявляйте об этом в присутствие всего коллектива. Мол, да, мне нравятся представительницы слабого пола, и я этим очень горжусь! Вам могут не поверить, поэтому лучше всего поступите, как умные герои, которые всегда идут в обход. Прежде всего, вычислите среди своих сотрудниц самую отъявленную сплетницу, установите с ней доверительные отношения, а затем поведайте ей об «особенностях своей сексуальной ориентации», причём наедине, по секрету и таким тоном, чтобы у неё не возникло никаких подозрений в обратном. Выглядеть ваше «достоверное признание» должно приблизительно так. Выдавливая из себя каждое слово, спотыкаясь и периодически замолкая, тихим, а ещё лучше, очень тихим голосом, вы должны произнести что-нибудь наподобие: «Я даже не знаю, как тебе об этом сказать… В общем, ты понимаешь… я очень надеюсь, что это останется между нами… потому что… то, о чём я тебе сейчас сообщу, в некотором роде может дурно повлиять на мою карьеру… А мне бы этого не хотелось… несмотря на то, что я работаю здесь сравнительно недавно… мне важно мнение сослуживцев…» Только, когда офисная сплетница завоет от нетерпения: «Ну, ну, говори же!», — выдайте ей в лоб: «Я люблю одну девушку, и мы с ней проводим всё свободное время вместе». Уверяю, что после такого «признания» ни один рукастый сотрудник к вам уже не полезет, решив, что вы не его поля ягода. А если мужчина, замучивший вас сексуальными домогательствами, к тому же ваш шеф, то не забудьте в самом конце своего рассказа добавить: «Кстати, эта моя близкая подруга — мастер спорта по восточным единоборствам, и в настоящее время работает инструктором в школе для полицейских».

Другая типичная ситуация: вы — отличная работница, у всех на хорошем счету, несколько лет ждёте повышения в должности, а ваш начальник не торопится этого сделать, полагая, что в данный момент вы пребываете в том самом возрасте, когда большинство людей стремится вступить в брак и обзавестись потомством. Иначе говоря, его останавливает то, что в ближайшем будущем семейные заботы могут полностью вас поглотить в ущерб производительности труда. Так вот, для успешного карьерного роста вам нужно лишь поставить своего босса перед фактом, что вы — лесбиянка, и никакой семьёй обзаводиться не собираетесь, поскольку вам и так хорошо. Вряд ли после такого признания у него возникнут сомнения в вашем рабочем энтузиазме. А если через годик-другой вы всё-таки надумаете выйти замуж за представителя сильного пола, то можете объяснить разгневанному шефу свой поступок очень мило и по-женски: «Просто мне наскучило быть лесбиянкой. Подумаешь… что в этом такого?». Между прочим, узаконенный в некоторых европейских странах факт нетрадиционной сексуальной ориентации позволил выделиться и, в отдельных случаях, даже зарекомендовать себя, как интереснейшую и разностороннюю личность, людям, до того считавшимся заурядными «серыми мышками». «Случайно уроненная» фраза: «Моя давняя подруга — лесбиянка» или: «Треть моих соседей по подъезду придерживаются нетрадиционной сексуальной ориентации, и все они — удивительно милые люди», — как по мановению волшебной палочки, повышала рейтинг «серых мышек» в глазах абсолютно всех знакомых и сослуживцев, особенно тех, чьи сексуальные предпочтения были нетрадиционными и тщательно скрываемыми от окружающих.

******

В то время как в приграничных регионах Страны Вечного Праздника коренные жители испытывали эстетическое наслаждение, наблюдая за приезжими, освоившими местный язык, а еще извлекали из этого политическую выгоду, в центральной части этого государства происходило всё с точностью до наоборот. Местное население воспринимало эмигрантов исключительно, как обузу и фактор, тормозящий развитие их страны, и это, по существу, являлось традиционным, девственно европейским отношением к эмигрантам. По стечению обстоятельств, именно в таком регионе очутилась я.

По приезду в Перепёлки мы с мужем арендовали в одной из новостроек просторную трёхкомнатную квартиру, с блестящим паркетом и встроенными в стены шкафами. После многолетнего проживания в малогабаритных квартирках с низкими потолками на территории другой европейской страны это жильё показалось мне подарком судьбы. Но, к сожалению, долго радоваться там не пришлось, поскольку одно из достоинств нашей квартиры вскоре стало её чудовищным недостатком. Располагалась она на первом этаже и сдавалась в аренду вместе с небольшим участком земли, размером приблизительно в сотку, который, по задумке застройщика, одними жильцами мог использоваться в качестве летней террасы, а для других стать небольшим садиком или огородиком. По иронии судьбы, как мне, так и моему мужу, садово-огородные радости были совершенно чужды, а использование этой территории в качестве террасы было сомнительной затеей, поскольку на небольшом расстоянии от нее высился четырёхэтажный жилой дом. Иначе говоря, никому не придет в голову усесться на террасе с чашкой кофе и газетой в руках в присутствии целого дома напротив. К сожалению, мы с мужем слишком поздно сообразили, что этот садово-огородный придаток нам совершенно ни к чему. В итоге, не востребованный и не использованный нами ни в каком качестве участок земли в течение года медленно, но верно зарастал травой, и это обстоятельство вызвало нешуточное возмущение у наших соседей.

Я неоднократно пыталась предотвратить такое развитие событий, уговаривая мужа арендовать газонокосилку или попросить кого-нибудь из местных крестьян пройтись косой по нашей заросшей травой террасе. В ответ он лишь отмахивался от меня как от назойливой мухи: «К чему это? Мы же всё равно ею не пользуемся. Пусть себе зарастает!» Однако мнение наших соседей было прямо противоположным. Застав меня в подъезде или на подходе к дому, один за другим они чуть ли не ежедневно стали требовать очистки террасы от разросшейся травы. «Во-первых, постричь мне её нечем, так как у нас с мужем нет газонокосилки, — отвечала я. — А, во-вторых, у соседей слева и справа от нас она уже по пояс, но к ним, как я понимаю, никто из вас подобных претензий не предъявляет». «Ты себя с ними не сравнивай! — аргументировали свою позицию соседи. — У них есть право делать со своими террасами то, что душе угодно, потому что они — местные, мы их уже давно знаем, а ты взялась здесь непонятно откуда! Вот и делай, что тебе говорят!» С каждым днем мне все труднее становилось выдерживать давление со стороны соседей, поэтому я прокомментировала содержание их разговоров мужу. Сначала он искренне удивился: «А с какой стати они вообще с тобой это обсуждают? Ведь ответственный квартиросъёмщик — я, а не ты, ты-то здесь совсем не причём…», — и подытожил: «В общем, каждого, кто в очередной раз заведёт с тобой разговор на эту тему, отправляй ко мне. А что касается террасы, то я решил там траву пока не косить. Ведь в контракте об этом ничего не сказано, значит, пусть себе растёт на здоровье». Через пару месяцев соседи поняли, что предпринимать с травой-муравой мы ничего не собираемся, и разом ополчились против меня. «А почему не против мужа?» — спросите вы. Задам встречный вопрос: «А кто из нас двоих эмигрант?» или ещё точнее: «Кто из нас двоих выглядит наиболее слабым и беззащитным, поэтому вероятнее всего проглотит обиду и не станет вступать в споры?» Правильно, я. Именно к такому выводу пришли наши соседи. Они сговорились меж собой не давать мне проходу, и, как следствие, при очередной встрече с кем-нибудь из них на лестничной клетке я вынуждена была выслушивать в свой адрес целый ряд таких нелицеприятных эпитетов, как приезжая свинья, грязная эмигрантка, мерзкая бомжиха, и т.п.

Каждый раз я пыталась им втолковать, что, не являясь ответственной квартиросъёмщицей, по существу не могу отвечать за решения своего супруга, и что с этим вопросом им нужно обращаться к нему, а не ко мне. Однако мои разъяснения не возымели никакого эффекта, и в какой-то момент дело дошло до того, что я стала бояться выйти из квартиры, чтобы ненароком не встретиться с разгневанными соседями. Иногда, слыша у себя за спиной их злобное скрежетание и оскорбительные высказывания в мой адрес, я живо представляла себе, как они, будто стая шакалов, вдруг всей толпой налетят на меня и порвут на куски. К несчастью, приблизительно это вскоре произошло. Удивительным было то, что с моим мужем соседи ни разу не попытались обсудить тему нашей слегка одичавшей террасы. Именно поэтому он искренне удивлялся моим рассказам об их нападках до тех пор, пока я не вернулась домой в слезах. В тот день, как только я зашла в подъезд, соседи окружили меня плотным кольцом и принялись оскорблять и запугивать тем, что если я не наведу порядок на террасе, то они напишут на меня заявление в полицию, причем придумают что угодно, лишь бы упрятать меня за решётку. На почве этого нервы у меня окончательно сдали, и, придя домой, я разрыдалась. Только тогда мой супруг наконец-то понял, что все предыдущие рассказы о регулярных стычках с соседями не были преувеличением с моей стороны. Это событие подвигло его на аренду газонокосилки, и буквально через пару дней наш сад был приведён в божеский вид.

Позже я поняла, что причина проблемы заключалась не столько в заросшей травой террасе, сколько в необходимости найти себе козла отпущения, на котором можно было бы с лихвой отыграться за все свои комплексы и неудачи, а его место у европейцев отводилось ущемлённому в правах, безответному эмигранту. Некоторое время спустя мы с мужем переехали на другую квартиру в Перепёлках, однако, и там новая соседка приняла меня в штыки. Хотя, казалось бы, с одним человеком договориться гораздо проще, нежели с целой толпой. Тем не менее, этого не произошло, поскольку ей не пришлось по душе моё эмигрантское происхождение. В том трехэтажном доме было всего четыре квартиры. В двух из них никто не проживал, а третью, расположенную этажом ниже, прямо под нами, занимала женщина средних лет. Подъездная дверь в этом доме давно рассохлась и не закрывалась, поэтому на лестничную клетку ветром заносило уличный мусор. Спросите, кто его убирал? Кто же, кроме меня… Правда, перед тем как это стало моей обязанностью, я попыталась договориться с нашей единственной соседкой об очерёдности уборки. «Ф-ф-фи, ещё чего?! — брезгливо сморщилась она. — Я тебе уборщица что ли? С какой это стати я должна за всеми грязь убирать?» Мне захотелось возразить: «Почему же это за всеми? И за собой тоже! Ты же не Питер Пэн, по воздуху не летаешь». Впрочем, я во время сдержалась и промолчала, понимая, что худой мир лучше доброй брани. К тому же эта женщина, прослывшая на весь посёлок большой склочницей, доводилась дальней родственницей нашей квартирной хозяйке, поэтому обострять с ней отношения было не в моих интересах.

Зато однажды мне представилась возможность над своей соседкой от души посмеяться, и я не преминула ею воспользоваться. Как было сказано выше, жила она прямо под нами, на первом этаже, мы же, соответственно, на втором, а весь третий этаж занимало просторное чердачное помещение. Как-то раз соседка заметила, что чердачные двери перестали закрываться. Она вызвала плотников, те провели осмотр и заключили, что двери надо менять, так как они усохли от старости и перестали прилегать к дверному проёму. Очевидно, их замена стоила недешево, поскольку наша соседка отказалась это делать за свой счёт. Пока она пыталась договориться с остальными владельцами квартир этого дома, чтобы в складчину оплатить ремонтные расходы, всё это время чердак, битком набитый разным хламом, оставался доступным для всех желающих его посетить, что в значительной мере упрощала постоянно открытая подъездная дверь. Кстати, если вы полагаете, что наша соседка, вооружившись двустволкой, ночами напролёт просиживала около входа в подъезд в ожидании грабителей, то вы ошибаетесь. Праздно шатающееся по посёлку в жажде лёгкой наживы жульё нисколько эту женщину не интересовало, поскольку её внимание было приковано ко мне и моим предполагаемым коварным воровским действиям. В этом я очень скоро убедилась.

Однажды я вышла на лестничную клетку, чтобы полить пару стоявших там растений, затем вернулась в квартиру, закрыла за собой дверь, и тут услышала внезапно раздавшийся на лестнице сильный топот. Взглянув в дверной глазок, я увидела промчавшуюся вихрем на чердак соседку. «Что это с ней? — пронеслось у меня в голове. — Пожар там что ли случился?» Буквально через пару минут у меня над головой раздался осторожный скрежет половиц, будто соседка играла на чердаке с кем-то в прятки, и ей выпало водить. «Странно, почему она передвигается по чердаку медленно и крадучись? И кого планирует там поймать? Не мышей же…» — подумалось мне. И вдруг — стоп, эврика! — меня осенило: «Кого, кого? Да меня! Когда я отправилась поливать цветы, то с шумом открыла дверь, а закрыла её практически беззвучно. И поскольку соседка не услышала моих шагов по лестнице, то решила, что если я не прошла мимо её квартиры вниз, то, соответственно, отправилась наверх, на чердак, двери которого не закрываются. Зачем? А-а-а… Разумеется, чтобы оттуда что-нибудь стащить». Для подтверждения правильности своей догадки этот эксперимент мне пришлось повторить ещё несколько раз. И точно, услышав, как я открываю квартирную дверь, но, не услышав, как я её за собой закрываю, соседка прытью бросалась на верхний этаж, к чердаку, а потом долго и старательно обследовала его, половица за половицей и шкаф за шкафом. Дверные замки на чердаке оставались сломанными на протяжении нескольких месяцев, и мне удалось неоднократно вот так от души повеселиться. Зная, что соседка всегда обедает дома, именно в это время я проводила свой эксперимент и долго покатывалась со смеху у себя в квартире, заслышав её громкий топот на лестнице и сразу же вслед за этим — крадущиеся шаги в чердачном помещении.

*****

Возвращаясь к описанию нашего первого жилья, арендованного в Перепёлках, признаюсь, что никому бы не пожелала поселиться в новом доме, где жильцы ещё не обосновались. По количеству шума, производимого с семи утра до девяти вечера, наш подъезд запросто мог бы посоревноваться с крупным металлургическим цехом. Каждый новосёл сутками напролёт у себя в квартире что-нибудь доделывал или переделывал, стараясь придать стандартной цементной коробке вид уютного гнёздышка. Кто-то клал паркет, кто-то развешивал по стенам картины, кто-то устанавливал новую сантехнику. При этом спастись от многочасового визгливого звука работавших за стенами дрелей и стучащих тут и там молотков было практически невозможно. Не помогали даже наушники и бируши. В тёплые времена года, чтобы избавиться от шума и гама, я отправлялась на прогулку по горным тропам либо подолгу просиживала с книгой или компьютером в местном парке, но когда холодало, и шёл дождь, оставалось лишь медленно сходить с ума от шумовой атаки соседей. Другой неожиданной неприятностью в арендованной нами новой квартире стали квитанции с запредельными ценами за газ, на оплату которых в первый зимний месяц ушла ровно половина зарплаты моего мужа. Сразу после этого мы предпочли обходиться закутыванием в большое количество одежды, наподобие капустного кочана, и, в качестве альтернативы центральному отоплению, приобрели пару небольших газовых обогревателей на колёсиках, которыми грелись, устанавливая их у ног.

Три года спустя нам представилась возможность переехать на другую квартиру, расположенную в старом доме и сдаваемую за более приемлемую цену. Мы оповестили владельца прежней, которого звали Бенджамином, и приступили к сбору своих вещей. Через пару дней он неожиданно нагрянул к нам с визитом и предупредил, что мы должны оставить ему жильё в идеальном состоянии, поскольку в противном случае он не вернёт нам залоговой суммы, внесённой три года назад и равной двум месяцам арендной платы. В наших интересах было получить назад эти деньги, а потому я приступила к интенсивной уборке и за пару недель отмыла всё до последнего пятнышка. Наконец, когда наши вещи были упакованы и перевезены в другое жильё, подошёл момент окончательной сдачи прежней квартиры её владельцу. Бенджамин не заставил себя долго ждать. Появившись на пороге без опозданий и холодно бросив в нашу сторону «здрасьте», он прошагал в одну из комнат. При ходьбе этот домовладелец расставлял ноги так, что казалось, будто в пространстве между ними у него свисал длинный и тяжеловесный хвост, на который он старался не наступать. За эту особенность я мысленно окрестила его Хвостатым. Если воображаемым хвостом Бенджамин походил на мартышку, лемура или снежного барса, то головой, однозначно, на быка. Черепная коробка у него была настолько крупной, что создавалось ощущение, будто она мешала ему самому. Каждое движение шеи у Бенджамина напоминало борьбу с громоздкостью головы, в которой последняя всегда одерживала победу. Во время разговора он медленно и невпопад её поворачивал, удерживая в слегка наклонённом положении и переводя угрюмый и несколько отрешённый взгляд с одного предмета окружающей обстановки на другой. На людей Бенджамин почему-то смотреть не любил и при общении фиксировал взгляд на какой-нибудь пространственной точке, удалённой от собеседника. При этом лицо домовладельца казалось неестественно застывшим, отчего догадаться о его настроении можно было исключительно по интонации. Когда же он молчал, понять, что происходило в его голове, было совершенно невозможно.

В назначенное время Бенджамин появился на пороге нашей квартиры, прошёл внутрь раскачивающейся походкой и сразу приступил к делу. Осматривая комнаты, он подолгу приседал, пыхтел, наклонялся к мебели, открывал шкафы, заглядывал под кровати, пока, наконец, не озвучил окончательный вердикт: «Залоговых денег за два месяца я вам не верну. Да и вообще, пожалуй, подам на вас в суд за то, что вы испортили моё имущество». «Что?!» — хором воскликнули мы с мужем. А я с совершенно обалдевшим видом добавила: «Это за что же?!» Бенджамин медленно повернул голову в мою сторону и, мимикой выражая желание плюнуть, выдавил из себя: «С тобой, женщина, мне вообще не о чем разговаривать. У меня твой муж арендовал квартиру, а не ты, поэтому не суй нос не в своё дело!» Ещё больше опешив, я ничего ему не ответила, и, повернувшись спиной, удалилась в соседнюю комнату, а там присела на диван в ожидании результатов переговоров. Через стенную перегородку до меня стали доноситься обрывки их разговора, походившего на бурное выяснение отношений, а не спокойное урегулирование конфликта. Через некоторое время всё стихло, затем послышалась тяжёлая поступь Бенджамина, зашагавшего по коридору и хлопнувшего входной дверью с такой силой, что я аж подпрыгнула на диване. Сразу после этого ко мне в комнату зашёл побледневший муж. «В чём дело?! Что ему не понравилось?!» — набросилась я на него с расспросами. В ответ муж тяжело вздохнул, взял меня за руку и повёл в комнату, которая ещё недавно была нашей спальней. Там он указал пальцем на слегка пожелтевшую краску над изголовьем кровати и сказал: «Вот это». «Что краска немного потемнела? — переспросила я. — Так это же не по нашей вине произошло, здесь стена всегда была влажной. А ещё что?» — «Ничего. Всё остальное вроде в порядке». — «И из-за этого он подаст на нас в суд? Бред какой-то!» — «Ну да, он так сказал, а, вообще, там видно будет. Может, ещё передумает…» От души посмеявшись над безумной выходкой Бенджамина, я посоветовала мужу не принимать это близко к сердцу, и в тот же день мы навсегда покинули доставившую нам столько хлопот квартиру. Однако её владелец, несмотря на абсурдность обвинения, своё слово сдержал. Он не только не вернул нам двухмесячный залоговый взнос, но и написал в полиции заявление, в котором обвинил моего мужа в нанесении ему материального ущерба. Впрочем, до суда дело не дошло. Нанятый нами адвокат по горячим следам организовал осмотр квартиры, и, поскольку никаких дефектов там не было обнаружено, жалоба Бенджамина была аннулирована, как необоснованная.

******

В то время как в Министерстве образования Страны Вечного Праздника решался вопрос о легализации моего российского университетского диплома, с биржи труда мне поступило предложение отправиться на курсы воспитателей групп продлённого дня. Согласилась я на него из-за отчаяния и безуспешных попыток устроиться на работу. Решила, что для трудоустройства лишний диплом, как говорится, никогда не лишний, и, как знать, возможно, в Стране Вечного Праздника придется попробовать себя в новом педагогическом амплуа. Так в течение нескольких месяцев я стала слушательницей указанных курсов в составе группы из двадцати учеников и учениц. Представительниц женского пола, включая меня, там было пятнадцать, мужчин — пять, а из их числа типичных мужчин — всего три, поскольку один впоследствии оказался геем, а другой — ужасным плаксой.

Попутно разъясню, что представляли собой курсы профессиональной ориентации. Начну с того, что учредить какие-либо курсы в Стране Вечного Праздника было проще простого, даже не имея ни малейшего представления о профессиях, на которые вы собрались бы обучать других. Подобным образом осуществлялась подготовка сварщиков, надомных сиделок, поваров, строителей высшей квалификации, швей, секретарей-референтов, официантов, помощников библиотекарей и прочих специалистов. «Как же некомпетентные устроители курсов умудрялись легализовать свои услуги?» — спросите вы. Гораздо проще, чем это может показаться на первый взгляд. Для начала им предстояло составить план учебной работы или его где-нибудь скопировать. После этого через своих родственников, друзей или знакомых нужно было найти в региональном отделе Министерства образования чиновника, который бы этот план быстренько утвердил. Наконец, оставалось набрать через биржу труда группу учеников, зачитать им теоретическую часть обучения, свозить куда-нибудь на практику, и всё — берите свои дипломы и работайте по полученной специальности, если хотите.

Следуя этой схеме, два коренных жителя Страны Вечного Праздника, не имевшие не только педагогического, но и никакого другого образования, за исключением обязательного школьного, организовали курсы воспитателей групп продлённого дня и приступили к проведению трёхмесячной обучающей работы. Одного из них звали Марком, а другого Эрнестом. Первый шеф, Марк, обладал гигантскими пропорциями, как в рост, так и в ширину, и при этом выглядел исключительно неряшливо. Он был вечно небрит и непричесан, независимо от погоды носил бермуды, длиной чуть ниже колен, обнажавшие его толстенные волосатые икры с узловатыми венами синюшного оттенка, а когда говорил, постоянно подёргивал какой-нибудь частью тела, будто бы к ней были подключены электроды. Второй шеф по имени Эрнест следил за собой чуть больше. Особое внимание он уделял своей широченной бороде, напоминавшей начищенную до блеска лопату. Роста Эрнест был невысокого, коренастого телосложения, с короткими кривыми ногами и сутулой спиной. Замечу, однако, что, несмотря на огромную разницу в пропорциях, Марк с Эрнестом во многом были схожи: возрастом в районе сорока пяти лет, вечным запахом алкогольного перегара изо рта, а из подмышек — телесной немытости, взглядом, сфокусированном при разговоре с женщинами на их бюстах, поразительной малограмотностью, отсутствием чувства юмора, деликатности и много чего другого, в некоторой степени скомпенсированного наличием большого стажа работы воспитателями детских летних лагерей. Так бы Марку с Эрнестом на этой должности и работать до самой пенсии, играя с малышнёй в догоняшки и организуя ночные пляски вокруг костра, если бы не случайное знакомство с каким-то высокопоставленным чиновником, который помог им создать фирму по организации детских праздников. Набив на этом руку, бывшие воспитатели пошли ещё дальше и приступили к реализации следующего проекта — курсов по подготовке аниматоров. Попутно поясню, что аниматоры — это артисты, изображающие на детских развлекательных мероприятиях персонажей из известных сказок, мультипликационных и художественных фильмов: разбойников, пиратов, волшебников, принцесс, рыцарей, различных животных, и т.п. Ничто не вечно под луной, и в какой-то момент интерес к курсам аниматоров пошел на убыль. Тогда Марк с Эрнестом переименовали их в курсы подготовки воспитателей групп продлённого дня, оставив содержание обучения прежним. Ничего иного, кроме как прыгать перед детьми в костюме какой-нибудь обезьяны, так называемые «педагоги» не умели, а обучаться чему-то новому в их планы не входило.

Все свои лекции Марк с Эрнестом читали по бумажке, спотыкаясь на каждом слове и озвучивая смысловые паузы протяжным мычанием. Было бы лучше, если бы они ни на минуту не отрывали от неё взгляда, поскольку, когда это происходило, оба преподавателя начинали нести ужасную ахинею, противоречащую не только базовым правилам педагогики, но и обычному здравому смыслу. Аналогично директорам курсов, такими же образовательно-воспитательными навыками отличался набранный ими преподавательский состав. Одну из преподавательниц, по имени Алекса, при первом же знакомстве я мысленно окрестила Трындычихой. На занятиях она трещала без умолку, путаясь в своих же собственных объяснениях, и, как следствие, разобраться в том, что эта преподавательница пыталась донести до слушателей курсов, было совершенно невозможно. Хотя сторонний человек, не имеющий никакого отношения к педагогике, наверняка решил бы, что говорливость Алексы свидетельствовала о её преподавательском рвении. На это, по-видимому, Трындычиха и рассчитывала. На одном занятии она говорила, говорила, говорила и договорилась до того, что забыла отпустить нас на положенный перерыв. На следующий день из-за её невнимательности приключился другой казус. Не обратив внимания на то, что один из учеников отправился в помещение туалета, расположенное в боковом отсеке аудитории, она закрыла её на ключ и ушла вместе с нами на перерыв. Когда же спустя двадцать минут Алекса открыла аудиторию и застала его одиноко сидящим в зале, то, ехидно хихикнув, разрешила этому парню отправиться на положенный перерыв и даже не извинилась перед ним за допущенную ею оплошность. Кстати, в тот день Трындычиха читала нам лекцию под названием: «Методы коррекции невоспитанности у подростков».

Другим из ряда вон выдающимся членом преподавательского состава был Хэги. Полагаю, что многие из вас видели представителей готической субкультуры, или коротко, готов. Их нетрудно узнать по одежде чёрного цвета, макияжу в стиле вампира, специфическим татуировкам с мотивами летучих мышей и смерти, большому количеству серебряных украшений и прочим аксессуарам. Всё это для Хэги было совершенно излишним, поскольку любой человек, бросивший на него беглый взгляд, понимал, что перед ним — типичный гот. Странная всё-таки штука — жизнь! Кто-то, пытаясь выделиться из толпы, примеряет на себя имиджи панка, заядлого рок-н-рольщика, байкера или того же самого гота. В то же время есть люди, которым стать одним из этих персонажей, как говорится, сам бог велел. Другими словами, образ Хэги был детально продуман и воплощён в жизнь самой матушкой-природой. С уверенностью можно сказать, что даже в большом и плотно населённом городе было бы непросто обнаружить другого такого высокого и худого черноволосого мужчину, с длинными кистями рук, чрезвычайно бледными чертами лица, красноватыми подглазьями, тонкими как ниточки губами и грустным, по-философски задумчивым взглядом, направленным в никуда. Однако Хэги с подобной трактовкой самого себя был категорически не согласен и всем своим поведением старательно противостоял генетическому имиджу гота. К слову сказать, на курсах он преподавал предмет под названием: «Оказание медицинской помощи детям, пострадавшим на развлекательных мероприятиях». Каждую лекцию Хэги начинал с чёткой постановки проблемы: «Наверное, кто-нибудь из вас думает, что если на ребёнка в большом количестве садятся мухи, то это потому, что он — сладкий?» Не ожидавшие такого вопроса слушатели курсов, как правило, замолкали и недоуменно таращились на преподавателя, а он поднимался со стула и, шарахнув со всей силы кулаком по столу, громовым голосом заявлял: «Враньё! Сказки папы Карло и мифы Древней Греции!», — а потом вновь водружался на стул и умиротворённым, и даже меланхолическим, тоном разъяснял, почему данное утверждение является в корне неправомерным. На каждом занятии Хэги по нескольку раз подпрыгивал, разражался на всю аудиторию дикими криками и с грохотом приземлялся на сиденье стула. Такой грозностью и порывистостью он, скорее всего, пытался продемонстрировать собственную антиготичность, то есть твёрдость и крутизну характера, но любой сторонний наблюдатель воспринимал это, как эмоциональную нестабильность, присущую типичным готам.

Следующим преподавателем, который стоил того, чтобы о нём упомянуть, был Лукас. Он вел сразу несколько предметов с довольно странным содержанием. Его практические занятия по теме «Роль рекламы в жизни общества» проводились в виде конкурса «Угадай-ка», в котором перед слушателями курсов выдвигалась следующая задача: прослушав начало какой-нибудь известной телевизионной рекламной заставки, нужно было вспомнить и пропеть от начала до конца весь её текст. Для меня до сих пор остаётся загадкой, какая при этом преследовалась цель и какие навыки приобретал во время такого упражнения воспитатель продлёнки? Тем не менее, петь нам приходилось помногу, аж до хрипоты. Другой предмет Лукаса имел напыщенное название: «Роль развлекательных игр в воспитательном процессе». Оставив в стороне вопрос о роли этих игр, могу сказать, что роль Лукаса на уроках по данному предмету заключалась в том, чтобы, выпучив глаза, вопить на слушателей курсов: «Так что?! Никто из вас не сумеет ответить, какова роль народных игр в жизни общества?!» В ответ мы лишь испуганно хлопали глазами, и вся аудитория погружалась в гробовую тишину. По мере того, как массовый испуг постепенно начинал проходить, в зале раздавались облегчённые вздохи, перемежающиеся шуршащими звуками шёпота, почёсывания и перекладывания тетрадей с одного места на другое. Тогда Лукас вновь набрасывался на нас с яростным криком, задавая следующий вопрос такого же абстрактного содержания, ответить на который никто не отваживался по причине элементарного страха. Ведь если сам вопрос задавался, мягко говоря, грубым тоном, то казалось совершенно логичным получить от Лукаса за неправильный на него ответ крепкую оплеуху. Вдоволь накричавшись, в конце каждого занятия он подводил итог: «В общем, так и знайте: я остался вами очень недоволен! Сегодня же найдите у себя дома ответы на все мои вопросы в какой-нибудь энциклопедии!» Наконец, третьим «коньком» Лукаса был предмет под названием: «Искоренение дискриминационных тенденций в детском коллективе». На этих занятиях он организовывал игры, в процессе которых мы должны были уяснить неправомерность такого явления, как дискриминация. По команде Лукаса мы вставали в круг, а он, приближаясь к каждому из нас, с налёту заявлял: «Ты, парень в синей футболке! Я к тебе обращаюсь! Представь, что ты стал негром! Р-р-раз так, и почернел весь, как уголь! Расскажи всем остальным, как ты себя ощущаешь, и как к тебе будут относиться другие люди?» Остальным участникам игры с лёгкой руки Лукаса отводилась роль китайца, лесбиянки, гея, бродяги и прочих жертв общественной дискриминации. К сказанному добавлю, что, когда кто-нибудь из моих коллег по курсам грубил мне или обращался по национальности, к примеру: «Э-э, ты, русская, рот закрой!», — то Лукас не только не делал ему замечания, но и, казалось, вообще, не считал подобную выходку достойной своего преподавательского внимания. Для справки, среди слушателей курса неместной национальности была только я.

******

В общем и целом непонимание того, какие знания необходимы педагогу, отличало всех без исключения преподавателей этой шарашкиной конторы. Причем, чтобы прийти к такому умозаключению, совершенно не требовалось наличие высшего педагогического образования. Данная проблема усугублялась абсолютным незнанием содержания преподаваемых предметов. Как-то раз у одного из преподавателей сломался настенный проектор. В результате наша группа целый час посвятила общению друг с другом, пока не пришёл техник и его не отрегулировал. Наконец, занятие возобновилось, и оставшееся время преподаватель посвятил чтению вслух появившегося на проекторе текста, будто мы сами не сумели бы с этим справиться. Кстати, вопрос на засыпку: нужны ли воспитателю групп продлённого дня акробатические умения? Я не шучу. В программу указанного курса входило шесть двухчасовых практических занятий по тренировке в жонглировании мячами, кеглями, диаболо, тарелками на длинных деревянных палочках и кое-что ещё из акробатики. Следуя этой логике, почему бы не обучить нас дрессировке слонов или тигров? А что? Очень даже интересное занятие! Единственное сомнение, нужно ли это воспитателю продлёнки, равно как и акробатические навыки?

В вопросе тематической целесообразности предметов сами устроители курсов недалеко ушли от набранного ими преподавательского состава. Одному из них — необъятных телесных пропорций Марку — региональным отделом министерства образования было поручено расширить раздел законодательства, посвящённый правам и обязанностям воспитателей продлёнки. Он, недолго думая, включил эту тему в свои лекции и излагал юридический материал следующим образом: «Уважаемые ученики и ученицы, представьте себе обычную ситуацию: ребёнок упал со стула и внезапно умер. С одной стороны, ответственность за произошедшее лежит на плечах его родителей, которые не предупредили воспитателя продлёнки о том, что их ребёнок не должен падать. С другой стороны, ответственность возлагается на детей, которые могли его с этого стула столкнуть, а оставшаяся часть ответственности лежит на самом воспитателе. Вот о том, какова она, мы с вами сейчас и поговорим». Далее следовало длиннющее и зануднейшее чтение соответствующего законодательного положения с употреблением ряда юридических терминов, значения которых слушатели курса, разумеется, не знали. Впрочем, судя по безотрывному чтению с листа, их смысловое значение было неизвестно и самому преподавателю этого предмета.

В отличие от Марка, в обязанности которого входило преподавание теоретической части по профессии воспитателя продлёнки, его напарнику — Эрнесту — выпала роль оттачивания практических умений и навыков у будущих педагогов. Курс его занятий назывался: «Поиграй-ка!» и был рассчитан на то, чтобы мы разучили как можно больше традиционных детских игр и впоследствии применяли их на практике в группах продлённого дня. Почему-то Эрнест не умел разъяснять понятным языком их правила. Коротко буркнув себе что-то под нос, он тут же призывно вопил: «Бежать!», — и при этом громко свистел в свисток. Все мы, так и не разобравшись в правилах, прежде всего потому, что не сумели их расслышать, продолжали оставаться на местах, переминаясь с ноги на ногу и удивлённо переглядываясь между собой. Однако Эрнест не унимался, вопя и топая на нас ногами: «Бежать! Сейчас же! Я кому сказал?!» Тогда слушатели курсов бегом рассредоточивались по аудитории, а Эрнест, увидев это, окончательно выходил из себя и принимался орать как резаный: «Стоять сейчас же! Вы что разбегались, как куры по двору?! Опять правил не поняли?»

Раз уж я заговорила о движениях, не могу не упомянуть о преподавательнице физкультуры по имени Джессика, которая позволила обращаться к ней попросту Джесс. Шутка ли сказать, но уже на первом занятии она появилась, волоча за собой правую ногу. Пока мы выполняли под руководством этой преподавательницы гимнастические упражнения, она стояла, облокотившись на шведскую стенку, и старательно нас подбадривала. На следующий урок Джесс пришла с тремя забинтованными пальцами рук и лейкопластырем, приклеенным к щеке крест-накрест. Ещё через неделю преподавательница по физкультуре попросила одного из учеников дуть в свисток на каждый взмах её руки, поскольку сама не могла этого сделать по причине внезапной охриплости, а на последнем занятии бедняжка предстала перед нами с загипсованной рукой. Между прочим, истинной причины нарастающего травматизма у Джессики никому из моих коллег по курсам выяснить не удалось. В результате любопытствующие разделились на две группы. Одни уверяли, что в своё свободное время она выступает на боксёрских рингах, а другие — что занимается дрессировкой диких животных.

В этом смысле полной противоположностью Джессике был Мартин, преподаватель предмета под названием «Ориентировка на горной местности». В молодости он работал гидом в горах и, надо сказать, так на этом занятии поднаторел, что, казалось, любая физическая нагрузка была ему по плечу. Всё свободное от работы время Мартин посвящал пешим экскурсиям по горам, с тяжёлым рюкзаком на плечах, чтобы не утратить полученных ранее навыков. «А почему тяжёлым?» — спросите вы. Потому что за долгие годы хождения по горным хребтам он накрепко усвоил основные правила безопасности. Одним из них являлось ношение предметов, без которых горная экскурсия имела все шансы завершиться плачевно, поэтому в его рюкзаке постоянно лежала длинная верёвка, двухлитровая бутыль с водой, еда, тёплая одежда, дождевик, не говоря уже о карте, компасе, телефоне, солнцезащитных очках и прочих необходимых в горах предметах. В отличие от большинства походников, Мартин носил рюкзак с полным объёмом содержимого даже тогда, когда его горные подвиги ограничивались двухчасовой прогулкой по ближайшим окрестностям. Внешностью он напоминал снежного человека средних размеров: крепкого, ловкого и на редкость шерстистого. На первых занятиях Мартин водил нас на экскурсии в горы, а все последующие долго и нудно разъяснял в аудитории, как правильно пользоваться разными компасами и картами. Эмоциональное состояние этого преподавателя отличалось крайней устойчивостью, поскольку эмоций у него было всего две. Большую часть времени он пребывал в меланхолическом настроении, воркуя о чём-нибудь тихим голосом, одновременно с этим ковыряя в носу и почёсывая промежность. Но если кто-нибудь из нас не сразу понимал его объяснений, к примеру, как правильно пользоваться компасом, то он буквально захлёбывался в приступах гнева. В такие моменты Мартин принимался размахивать руками в разные стороны и с криками «о-о-о!» и «а-а-а!» бегал по аудитории. Совершив несколько кругов, он успокаивался и вновь приступал к монотонному воркованию. «А зачем воспитателям продлёнки ориентироваться на горной местности?» — совершенно логично спросите вы. Полагаю, что это им совершенно ни к чему. Просто Мартин доводился родным братом учредителю курсов — Эрнесту, и это явилось достаточным основанием для того, чтобы подключить его к образовательному процессу. И, слава богу, что Мартин оказался гидом, а не мясником, техником-ассенизатором, стриптизёром и т. д. А не то бы пришлось нам на этих курсах заниматься… сами догадываетесь чем.

******

Лучших представительниц преподавательского состава курсов на воспитателей продлёнки звали Карла и Ванесса. В педагогический багаж этих девушек входило университетское образование и пара-тройка лет работы с детьми, что, с их точки зрения, значительно выделяло их из среды остальных преподавателей, ровным счётом ничего не смысливших в педагогике, и давало право почувствовать себя высококлассными специалистками. В отличие от своих коллег по работе, Карла и Ванесса преподавали на курсах только то, что им самим казалось наиболее уместным и актуальным. Однажды Карла решила продемонстрировать устроителям курсов и ученикам свой педагогический уровень «экстра-класса» и внесла в программу обучения предмет, преподаваемый на последнем курсе университета. Он назывался: «Психологические техники развития группового межличностного общения». По сути, это было равнозначно тому, как если бы на первом курсе медицинского университета студентам доверили самостоятельно провести операцию по пересадке сердца. Сначала Карла зачитала нам теоретическую часть, а затем приступила к организации практических занятий.

Чтобы прояснить картину происходящего, внесу небольшое дополнение. За исключением меня, ни у кого из слушателей курсов не было высшего образования. Да и в целом, положа руку на сердце, культурный уровень моих напарников по учёбе правильнее всего было бы охарактеризовать на «троечку с минусом» по пятибалльной системе. По этой причине с самого начала возникла проблема с пониманием того, что именно хочет от них преподавательница. С одной стороны, мои коллеги по группе и сами не умели меж собой культурно общаться, а с другой, этот предмет, взятый с заключительного курса университетского обучения, предполагал наличие знаний всех предыдущих курсов, которым у моих напарников взяться было неоткуда. Однако Карла задалась целью нести свет своих знаний народу и решила не отступать от неё ни на шаг.

В первой, предложенной ею игре на тему межличностного общения, никто из слушателей курсов так и не понял, какая роль в ней отводится педагогу. Со второй разобрались чуть больше. А на третьей, в буквальном смысле этого слова, все передрались. Полагаю, ситуация стоила того, чтобы её детально описать. Сначала Карла, нахлобучив на нос очки, зачитала нам правила игры, предназначенной для проведения с группой подростков, а затем предложила осуществить это на практике. Один из участников игры, Уго, покинул на время помещение аудитории, а все остальные стали договариваться, о ком из них пойдёт речь, то есть чьё имя предстоит угадать стоявшему по ту сторону дверей Уго. Затем он вернулся в аудиторию и расположился на стуле, установленном в середине круга, а сидящие вокруг него коллеги по курсам, согласно правилам игры, по очереди пытались всего одним словом наиболее точно охарактеризовать другого ученика, чьё имя было ими загадано — Рудольфа. Уго, естественно, сразу догадался, о ком идёт речь, однако, решил не подавать вида. Это было яснее ясного, поскольку отличительной чертой поведения Рудольфа являлась повышенная нервозность. Целыми сутками он был как на иголках, постоянно почёсывался, ёрзал, тряс ногой, щипал себя за ухо, щелкал суставами пальцев, скручивал какие-то бумажки, грыз ногти, ручки, карандаши… Даже подолгу смотреть на него никто из нас не мог из-за непрерывного мельтешения перед глазами. В итоге один за другим все именно так его и охарактеризовали: беспокойный, нервный, судорожный, заполошный, неугомонный, чесоточный и т.д. Всё это время, выслушивая нелестные характеристики, отпущенные сокурсниками в свой адрес, Рудольф краснел и надувал щёки, а Уго, упиваясь происходящим, даже не думал называть его имя, желая как можно дольше растянуть моральную пытку своего коллеги. На этом преподавательнице нужно было бы прекратить принявшую нежелательный оборот игру, однако, желание продолжить обучающий процесс взяло в ней верх. Карла скрестила на груди руки и молча наблюдала за тем, чем закончится это противостояние. К слову сказать, ждать ей пришлось недолго.

Наконец Рудольф, до глубины души оскорблённый тем, как его характеризуют коллеги по курсам, не выдержал и гаркнул в сторону Уго: «Только не делай вид, что ты не понял, чьё имя они загадали!» Уго едва сдержал злорадную улыбку и хитро прищурился: «А ты сам-то знаешь? Тогда скажи!» Побагровев от злости, Рудольф, молниеносно соскочил со стула, набросился с кулаками на Уго, повалил его на пол, и между ними завязалась нешуточная потасовка. «Ребята, ребята, вы что?!» — взвизгнула Карла, никак не ожидавшая такого поворота событий, прикрывая лицо руками и трусливо отступая назад. В отличие от нее, ученики и ученицы ринулись растаскивать в разные стороны дерущихся, но это оказалось не так-то просто. В попытке их разъединить, слушатели курсов падали на буянов сверху, и тогда им самим крепко доставалось не только от дерущихся, но и от остальных разнимающих. Вскоре на полу образовалась большая куча из парней и девчонок, вопящих, рычащих и мутузивших друг друга почём зря. Впрочем, минут десять спустя их воинственный настрой пошёл на убыль, а затем окончательно иссяк. Позже все мы, сидя на стульях учебного зала и вперившись взглядом в пол, выслушивали нотации воспитательного характера от разгневанной нашим поведением преподавательницы. Все это время я размышляла о том, что сама по себе игра была не так уж плоха, в том числе для развития межличностных отношений в группе подростков. Единственное, чего ей не хватало, это твёрдой установки преподавательницы на то, чтобы ученики не воспользовались данной ситуацией для сведения личных счётов. Проще говоря, при первой же попытке слушателей курсов выйти за рамки дозволенного Карла должна была прервать игру и ещё раз акцентировать их внимание на том, что согласно правилам в ней запрещается употреблять обидные эпитеты. Словом, если бы она сумела проконтролировать ситуацию, то ничего подобного бы не произошло, однако, вряд ли она отдавала себе в этом отчёт.

Другая преподавательница с высшим педагогическим образованием, по имени Ванесса, бросила все свои силы на то, чтобы максимально упростить обучающий процесс, заменив высокие материи азами рукоделия. На своих занятиях она задавала такой спринтерский темп, что изготовление под её руководством поделок, игрушек, аппликаций, а также вышивка, раскрашивание, лепка и гончарное ремесло — напоминало чудовищную дискриминацию азиатских рабочих, добывающих себе средства на пропитание тяжёлым ручным трудом. Вырезая, вышивая, вылепливая, скручивая и склеивая второпях, мы то и дело резали себе руки ножницами, кололись иглами, обжигались о горячую керамику и даже не успевали смахнуть пот с лица, который в процессе скоростного рукоделия лил с нас градом. Однажды, на почве сумасшедшего ритма и неподдающегося описанию объёма ручного труда, одного из учеников — пятидесятисемилетнего Бруно, хуже всех переносившего физические нагрузки, чуть инфаркт не хватил. Хотя, может быть, это произошло не по причине стресса, а из-за сильного испуга. В тот день Ванесса обучала нас изготовлению поделок из воздушных шаров продолговатой формы. Сначала мы их надували, а затем закручивали в разных направлениях, чтобы получились фигуры собаки, утки, домика, лестницы и т.д. Ванесса скрутила в очередной раз шарик и ударом кулака лопнула его прямо над ухом несчастного Бруно, который в ту же секунду резко побледнел, обмяк и, схватившись за сердце, стал медленно съезжать со стула. К счастью, самого плохого не произошло. Бруно посидел на другом конце аудитории около получаса, окончательно пришёл в себя и вновь приступил к изготовлению никому не нужной всякой всячины с целью оттачивания навыков скоростного рукоделия. Сначала я полагала, что Ванесса взваливает на нас такое количество работы для того, чтобы научить разнообразным приёмам ручного труда и тем самым хорошо подготовить к предстоящей работе в группах продленного дня. Каково же было моё удивление, когда она призналась, что точно в таком же темпе проводит занятия с детьми! «А вы что думали? — гордо произнесла Ванесса. — К труду надо приучать с детства! Мне ребята потом сами спасибо за это скажут. Кстати, один мальчик, который попал ко мне с ожирением третьей степени, после года этих занятий похудел на двадцать пять килограммов и стал выглядеть, как спортсмен. А ещё говорят, что рукоделие не укрепляет физически. Глупости! Ещё как укрепляет!» В этом она была стопроцентно права. Вне всякого сомнения, занятия Ванессы развивали силу рук и точность движений, правда, при этом навсегда отбивали охоту рукодельничать, что, впрочем, не имело для нее никакого значения.

******

В отличие от меня, все мои коллеги по учёбе попали на эти курсы не по своей воле, так как в Стране Вечного Праздника пособие по безработице выплачивалось только, если неработающий гражданин посещал курсы профессиональной подготовки. Подобная мера, с одной стороны, была направлена на расширение трудовых перспектив безработных граждан, а с другой, на обеспечение стабильного притока денежных средств устроителям разных курсов. К счастью, для безработных эти курсы были бесплатными, так как все, связанные с ними, расходы покрывало государство. Надо заметить, что на тот момент список курсов для безработных не отличался большим разнообразием. В противном случае моим напарникам предстояло выучиться на официанта, швею-мотористку, фрезеровщика или механика по ремонту стиральных машин. На фоне этих профессий воспитательское ремесло выглядело гораздо более интересным занятием, поэтому они его и выбрали.

Возраст моих коллег по курсам, за исключением пятидесятисемилетнего Бруно и сорокашестилетней Эрики, был от двадцати до тридцати лет, а уровень культуры — существенно ниже среднего. До того, как очутиться на курсах по подготовке воспитателей продлёнки, эти парни и девушки трудились на стройках, фабриках и заводах, то есть были истинными представителями рабочей молодёжи. Если кто-то увидел в последней фразе нотки подтрунивания над данной категорией людей, то хочу сказать: «Вы заблуждаетесь!» Это всё равно, что разразиться диким хохотом при виде лежащего на тарелке куска мяса. Никто же так не поступает, правильно? Потому что любой нормальный человек понимает, что попал этот кусок на его тарелку благодаря нелёгкому труду животноводов и работников мясной промышленности, которые сначала животное вырастили, а потом его должным образом переработали. Благодаря этому появился вкусный и питательный продукт, которым кто-нибудь может с удовольствием поужинать или отобедать. Иначе говоря, дико и абсурдно насмехаться над рабочими профессиями людей, которые создают то, без чего существование современного общества было бы невозможно.

К прискорбию, мои отношения с рабочей молодёжью не были теплыми по той же самой причине, что и в предыдущих европейских коллективах, в которых мне довелось побывать. Я относилась к числу эмигрантов, не похожих на изобретённый европейскими средствами массовой информации стереотип беженки, когда на вопрос: «Нравится ли тебе у нас?», — нужно незамедлительно отвечать: «Конечно, вон у вас сколько еды! Можно наесться досыта! Не то, что у меня Родине, где сплошная разруха и голодуха!» Вообще-то говоря, больших проблем в общении с коллегами по группе у меня не возникало, за исключением нескольких стычек с девушкой по имени Маримар. Не заметить её в нашей группе было также невозможно, как жилет сигнальной расцветки на рабочем. Эта на редкость невоспитанная и вульгарная девица двадцати двух лет красилась до такой степени ярко и вызывающе, что своим видом напоминала героиню дискотек времён восьмидесятых. Когда на занятиях Маримар хотела высказаться, то вместо того, чтобы сначала поднять руку, кричала прямо с места, обрызгивая слюной и оглушая всех рядом сидящих. Всё остальное время она пребывала в одой и той же позе: развалившись на кресле и широко расставив ноги, периодически вытирая рукавом текущие из носа сопли, лихорадочно почёсываясь и поправляя на себе макияж длиннющими и забитыми грязью ногтями.

******

Немного прервусь, чтобы рассказать о технике эмигрантской предосторожности, которую я развила у себя в период работы в предыдущем европейском государстве. Её целью было распознать среди сотрудников потенциально опасных для себя личностей. В основе этого быстрого и доступного в применении психологического приёма лежали приобретённые ранее знания. Когда я была студенткой московского университета, на занятиях по психологии нас ознакомили с тестами, направленными на выявление неосознанных реакций. Для сравнения, осознанные всегда находятся под контролем. К примеру, если спросить у кого-нибудь: «Вы — расист?», — то последует ответ: «Нет, конечно». Но если подобный вопрос завуалировать в тексте, вроде бы не имеющем никакого отношения к теме дискриминации, то результаты подобного опроса могут быть весьма неожиданными и впечатляющими. Приведу в качестве примера текст, описывающий проблемную ситуацию: «В кассе супермаркета обнаружена крупная недостача денег. Известно, что в эту смену работали три кассирши, две из которых — местной национальности, а третья — недавно прибывшая в страну эмигрантка». Далее психолог просит участника эксперимента представить, что он оказался на месте директора супермаркета, которому необходимо выяснить, что же на самом деле произошло, и прокомментировать, на кого из указанных кассирш в первую очередь пало бы его подозрение. Таким образом, негативное отношение к представителям другой национальности выявлялось не напрямую, а косвенно, в контексте беседы на тему воровства. Как правило, тестируемые не догадывались о том, что этот вопрос направлен на выявление у них расистских тенденций, поэтому не испытывали психологического неудобства, указывая на эмигрантку в качестве главной подозреваемой. Добавлю, что данные этого эксперимента, проведенного в своё время психологами, позволили выявить у большей части его участников наличие расистских предрассудков.

Применяемый мною психологический приём тоже основывался на принципе неосознанных реакций и, надо заметить, доказал свою эффективность во всех европейских коллективах. На практике это выглядело так. Заступив на новое рабочее место, я сообщала о себе коллективу две разные новости, одна из которых имела ярко выраженный позитивный характер, а другая, наоборот, негативный. Хорошей новостью могло быть приобретение какой-нибудь красивой и полезной вещи, удачно проведённые выходные дни, интересная поездка, и т.д., комментируя которую, я следила за эмоциональной реакцией своих новых сотрудников и сотрудниц. Если кто-нибудь из них начинал морщить лицо в недовольной гримасе, то меня это настораживало. Как вы понимаете, описываемые мною факты не всегда отличались достоверностью, поскольку служили лишь для выявления потенциальных врагов. Наблюдение за реакцией своих коллег по работе мне помогало обнаружить тех, кому из них я сразу не пришлась по душе. Ведь ненависть, как и любовь, столь же мощна и взрывоопасна, к тому же часто зарождается в человеческих сердцах с первого взгляда, поэтому игнорировать этот факт по меньшей мере не предусмотрительно. Некоторое время спустя я описывала негативное событие своей жизни и наблюдала за эмоциональной реакцией коллег по работе. Это могла быть потеря чего-нибудь ценного, внезапная поломка автомобиля, разболевшийся зуб, и т.д. Если, услышав об этом, у кого-нибудь из сотрудников прорывалась злорадная улыбка, то это являлось для меня мотивом, чтобы всерьёз насторожиться. В итоге я мысленно благодарила новых коллег по работе за проявленную откровенность, а сама делала соответствующие выводы. Выявив у кого-то негативное к себе отношение, в дальнейшем я старалась общаться с этим человеком с изрядной долей осторожности.

******

Вышеописанная техника, в том числе, дала результаты на курсах воспитателей групп продлённого дня. В первые дни я протестировала своих коллег и заметила, что Маримар меня за что-то сильно недолюбливает. Понимая, что самым умным с моей стороны будет: постараться избежать конфликта, я приготовилась свести общение с ней к минимальному, как вдруг она пошла на меня в атаку. Бурлящая в ней агрессивность по отношению к людям другой национальности, вкупе с выраженным бескультурьем, не замедлили проявиться. Произошло это на одном из занятий, когда нас попросили письменно изложить своё мнение по какой-то педагогической теме, а затем обменяться листками с сидящими рядом соседями. По стечению обстоятельств моей соседкой стала Маримар, поэтому мне достался её листок, а ей — мой. Слушатели курсов стали по очереди подниматься со своих мест и зачитывать вслух взятые друг у друга письменные изложения, а потом я озвучила пару фраз скудного содержания, написанные моей соседкой. Сразу после этого со стула поднялась Маримар с моим листком в руке и заявила: «А тут ничего нет». «Как это ничего?!» — возмутилась я. Не понимая, что происходит, преподаватель подошёл к Маримар и вырвал у неё из рук мой лист. Бегло пробежав по нему глазами, он осадил лгунью: «Маримар, ты что, не в себе? Да тут целый лист исписан! К тому же всё со смыслом и по существу». Маримар метнула в мою сторону полный ненависти взгляд и, опустив голову, забубнила: «Я… когда её лист, подумала… эта русская сумела столько написать по теме, а я почти ничего… У неё вышло, а у меня нет… Это неправильно, это несправедливо, этого не должно быть! Она не может быть лучше меня! Ведь она же из этих, как их там… приезжих голодранцев, она же эмигрантка!»

После этого инцидента Маримар уже не пыталась скрыть разгоревшейся по отношению ко мне лютой ненависти. Данную ситуацию усугубило еще и то, что она взяла на себя роль группового лидера. Впрочем, в этом не было ничего странного, поскольку в коллективах людей с минимальным уровнем образования, как правило, лидером становится тот, у кого запасы наглости и ярости оказываются поистине безграничными. Такого типа предводители не ищут поддержки у остальных членов группы, а авторитарно выдвигают себя на эту роль сами, поддерживая свою репутацию постоянными конфликтами с кем бы то ни было. В то же время не думаю, что среди слушателей курсов кто-то по-настоящему боялся Маримар. От неё просто-напросто отмахивались как от назойливой мухи, за исключением тех ситуаций, когда свою неуёмную агрессию она выплескивала в мою сторону. Тогда весь коллектив будущих воспитателей продлёнки единогласно поддерживал Маримар, что бы она ни вытворяла, а основанием этому служил один-единственный фактор: моё неевропейское происхождение. С точки зрения психологов, подобное поведение объясняется коллективным инстинктом, или попросту — «стадным чувством». Стараясь сохранить внутригрупповую идентичность, пассивное большинство следует за лидером либо активной частью группы, ее меньшинством, и действует в их интересах. Множество раз испытав на собственной шкуре проявления дискриминации по национальному признаку, я не могу дать этому оправдания, а, вспоминая следующую историю, у меня до сих пор мурашки ползут по коже.

В тот день преподаватель по имени Мартин решил обучить нас простейшей технике скалолазания, и на помощь ему пришли устроители курсов: Марк с Эрнестом. Некоторое время они по очереди нас страховали, а затем доверили это нам самим. После того, как я несколько раз вскарабкалась по импровизированным горным выступам, благополучно добравшись до самого верха, на мою долю выпала участь страховать Маримар. Первые несколько минут она упорно не желала лезть на тренировочную стену, мотивируя это тем, что я не устраиваю её в качестве страховщицы. «С русской внизу я наверх не полезу! — тыча в меня пальцем, истошно вопила Маримар. — Не хочу, чтобы она меня страховала! Вдруг она отпустит верёвку и нарочно меня уронит!» Переглянувшись между собой, оба шефа принялись её уговаривать: «Чего ты испугалась? Разве можно так нервничать по пустякам?! Какая разница, кто тебя внизу подстрахует?» «Эта русская обязательно меня уронит! Вот увидите! И я переломаю себе все кости!» — не унималась Маримар. Наконец Эрнесту надоела её истеричность, и тогда с упрашивающего тона он перешёл на твёрдый, приказав ей лезть наверх, а я осталась стоять внизу, крепко удерживая страховочную верёвку, на которой она висела. Недовольно запыхтев, Маримар начала карабкаться по стене, неумело цепляясь за выступы и через каждый второй соскальзывая вниз, и всё это время сыпала в мою сторону угрозами: «Слышь, ты, русская, если выпустишь верёвку, я тебе морду расквашу! Ты меня поняла?! Я тебя урою! Я тебя с говном смешаю! Только попробуй меня уронить, эмигрантка сраная!» Я с трудом сдерживалась, чтобы не ответить ей так, как она того заслуживала. Хоть и раньше Маримар отпускала в мой адрес обидные комментарии, однако, до такого откровенного хамства дело ещё не доходило. Немного поразмыслив, я решила, что будет лучше, если ей сделает замечание кто-то из преподавателей. Ведь им, как говорится, сам бог велел принять в происходящем должное педагогическое участие. Не сходя с места, я попыталась установить визуальный контакт с шефами курсов, выразительной мимикой лица ища у них защиты от потока сквернословия, исходящего от Маримар. Но все они разом от меня отвернулись, сделав вид, что не слышат её слов.

Между тем висящая на страховочном канате коллега по курсам не прекращала хамить, а её высказывания и прямые угрозы с каждым разом становились всё более скверными и оскорбительными. Когда стало ясно, что за меня так никто и не вступится, я самостоятельно её оборвала: «Слушай, может, хватит?! Ты чего своим хамством вообще-то добиваешься? И вправду хочешь, чтобы я выпустила из рук верёвку? Смотри у меня: полетишь вниз — быстро себе язык прикусишь!» В ту же секунду на площадке установилась гробовая тишина. Все занятые до этого беседой друг с другом сокурсники разом замолчали и сфокусировали на мне не на шутку встревоженные взгляды. А дальше было вот что. По художественным фильмам всем хорошо известен сюжет, когда доблестная полиция обезоруживает серийного убийцу или грабителя. В ходе этих событий главный герой — опытный полицейский — маленькими шажками приближается к криминальному элементу и утрированно-умиротворённым тоном предлагает ему сдаться в руки правоохранительных органов. Все это время полицейский старается не потерять контакта с бандитом и несколько раз подряд повторяет стандартный набор фраз, заранее заготовленных для подобных случаев: «Поверь, я не хочу тебе сделать ничего плохого. У меня в руках ничего нет, видишь? Я только хочу с тобой поговорить, но для этого ты должен оставить пистолет вот здесь, на земле, прямо перед собой. Положи его, пожалуйста, вниз. Вот та-а-ак… Молодец».

Когда шефы и напарники по курсам услышали о моём намерении выпустить из рук верёвку, то все разом решили, что нужно, пока не поздно, броситься на спасение «несчастной Маримар». При этом роль героя-полицейского взял на себя огромных размеров Марк. Чтобы предупредить «трагический» исход событий, он медленно, почти на цыпочках, направился в мою сторону и заговорил натянуто-приветливым и в то же время заискивающим тоном: «Слушай, ты ведь этого не сделаешь, правда?!» Я откровенно удивилась: «Чего?» «Того, что ты только что сказала. Ты не отпустишь верёвку, правда?» — продолжал выяснение моих намерений Марк, приближаясь ко мне малюсенькими шажками. «Да нет, конечно! — опешила я, не переставляя удивляться тому, как легко и быстро все в это поверили, и для пущей ясности добавила: — Точно также как Маримар вряд ли уроет меня или, как она только что заявила, смешает меня с говном. Но не могла же я на её оскорбления вообще никак не отреагировать!» В это время приблизившийся ко мне вплотную Марк крепко ухватился обеими руками за страховочную верёвку, на которой висела Маримар, и сквозь зубы процедил мне в лицо: «Немедленно отойти в сторону!» В ту же секунду виновница происходящего, до этого молча наблюдавшая за разворачивающимися событиями из положения обезьяны, висящей на лиане, разразилась такими ругательствами в мой адрес, содержания которых описывать здесь я не буду, поскольку считаю, что моя книга предназначена для чтения, а не для вытирания ею заднего места в качестве туалетной бумаги. Впрочем, ещё более отвратительным было то, что стоящие рядом сокурсники решили морально поддержать свою «пострадавшую» коллегу и разом принялись меня оскорблять. Если кому-то интересно узнать, какова была реакция присутствовавших там педагогов на массовое сквернословие, полетевшее со всех сторон в мой адрес, отвечу на этот вопрос — никакой. Марк, Эрнест и Мартин оставили меня на растерзание ревущей толпе. Только минут через пятнадцать разъярённые коллеги по курсам понемногу стали успокаиваться, и занятие возобновилось, но уже без моего участия, поскольку страховать кого бы то ни было мне не доверили.

******

В вопросе нетерпимости по отношению к людям другой национальности достойную конкуренцию Маримар составила слушательница тех же курсов по имени Аделина. Если Маримар походила на пещерную жительницу, каким-то чудом научившуюся воспроизводить у себя на лице аляповатое разноцветье, которое в её представлении было макияжем, то Аделина на её фоне выглядела исключительно образованной и разносторонне развитой девушкой. К тому времени она успела закончить дизайнерское профтехучилище и получить пару дипломов каких-то курсов, организованных биржей труда. Помимо того, что Аделина была толстой и неуклюжей девушкой, ей было свойственно настолько черное чувство юмора и такой набор комплексов, что любого, кто пробовал с ней заговорить, тут же бросало в дрожь, поскольку создавалось ощущение, что она ненавидела весь белый свет, каждый житель которого перед ней в чём-нибудь провинился. Нетрудно было догадаться, что Аделина не пользовалась популярностью у сильного пола, отчего, безусловно, страдала, и, как следствие, открыто недолюбливала симпатичных девушек, к числу которых относились некоторые её коллеги по курсам. Впрочем, за неимением вышеперечисленного или же в качестве компенсации такового, Аделину отличала гипертрофированных размеров гордость за свою принадлежность к тем слоям общества, в которых царил достаток и экономическое процветание. Учитывая её внешние данные, разумеется, ни о каких голубых кровях и речи быть не могло. Зато семейство Аделины, благодаря собственному бизнесу, приносившему неплохие доходы, проживало в красивом каменном доме внушительных размеров, с большим садом и летним бассейном. Все они ездили на автомобилях дорогих марок, на выходных питались в изысканных ресторанах, в отпуск отправлялись на тихоокеанские острова и могли позволить себе многое другое из того, на что у обычного люда не хватило бы денег. Всё это, с точки зрения Аделины, давало ей право поглядывать свысока на рабочую молодёжь, посещавшую те же самые курсы. Никто из них не мог похвастаться таким, как у неё, «купеческим» происхождением. Однажды, проезжая на машине рядом с Аделининым домом, я издали увидела её в окружении близких родственников: отца, матери, бабушки и дедушки — и при этом в глаза мне бросилось, что самый стройный из них весил порядка ста двадцати килограммов. Полагаю, именно это объясняло, почему бассейн около их виллы был заполнен водой менее, чем наполовину.

Теперь сделаю небольшое лирическое отступление на тему того, почему в провинциальных районах Страны Вечного Праздника около половины населения своими телесными формами напоминало гиппопотамов, моржей, тюленей и других животных с подобными габаритами. Как ни странно, виновата в этом была культура, но не в артистическом или интеллектуальном варианте, а так, как обычно её представляет себе население сельской глубинки. Так уж повелось, что, помимо посещения местных ресторанов, никакого другого развлечения у большинства сельских жителей Страны Вечного Праздника не было. Некоторые из них регулярно наедались от пуза, а другие в таком же объёме ещё и напивались. Те, кто побогаче, шли в дорогие рестораны, а те, кто победнее, трапезничали в заведениях рангом пониже. Систематическое переедание не могло не отразиться на телесных пропорциях «культурно» отдыхающего населения, и зачастую можно было видеть прогуливающиеся по селам семейства, в которых все от мала до велика казались беременными на седьмом-восьмом месяце, включая девяностолетних старух и малолетних детей. Выпятив вперёд круглые животы и громко пыхтя, они вышагивали по сельским улицам, двигая мощными бёдрами так, что, глядя на них, невольно вспоминались старинные паровозы.

К слову сказать, таким пониманием культурного времяпрепровождения у сельчан небезуспешно пользовались в своих корыстных целях некоторые политики. Одному из них даже удалось построить на этом многолетнюю политическую карьеру. Раз в год он устраивал для жителей своего региона самые настоящие праздники обжорства. Помощники этого политика отправлялись за город на природу, выбирали большую поляну, устанавливали на ней оборудование для жарки шашлыков и объявляли начало праздника. В назначенный срок туда подъезжало несколько фур, груженных коровьими тушами и бочками с вином, а два десятка поваров там же приступали к разделке мяса, которое резали на куски, нанизывали на шампуры, хорошенько поджаривали над раскалёнными углями и потчевали этим блюдом со стаканами вина всех желающих. Ежегодно на этот праздник приходило такое количество людей, что иногда за бесплатной порцией вина и шашлыка выстраивались длинные очереди. Когда съестные запасы подходили к концу, вышеозначенный политик, принимавший участие в этой народной трапезе, отдавал приказ доставить ещё столько же еды и выпивки, и тогда один за другим к поляне подъезжали грузовые машины, заполненные бочками вина и освежёванными коровьими тушами. Это празднование длилось целые сутки, поэтому количество выпитого и съеденного достигало гигантских масштабов. Шутка ли сказать, но за счёт организации массовых праздников обжорства этот господин приобрёл авторитет самого достойного политика региона и сумел удержаться на своём посту завидное количество лет.

******

Теперь настало время разъяснить, почему я завела речь об Аделине. Для этого уделю пару слов истории её взаимоотношений с эмигрантами. Несколько десятков лет назад родители Аделины узнали о пострадавших от взрыва на Чернобыльской АЭС детях и изъявили желание принимать их у себя дома каждое лето. У них самих была дочь, поэтому выбор подруги для неё остановился тоже на девочке. Сказано — сделано, и, начиная с того времени, ежегодно в начале июля на побывку к родителям Аделины социальные службы стали направлять по девочке Аделининого возраста, поначалу с Украины, а затем из российских детдомов и малообеспеченных семей. Нетрудно предположить, что ни одна из них не обладала крупными телесными формами. Иначе говоря, худенькая российская или украинская девчушка на фоне толстенной европейской подруги выглядела настоящей королевой красоты. Аделину это не на шутку раздражало, и, как следствие, она отрывалась на своей гостье по полной программе. На практике это выглядело так. «Купеческая дочь» уводила иностранную гостью на прогулку и знакомила со своими соседями и друзьями приблизительно так, как показывают подаренного щенка или котёнка. Аделина то дёргала её за подол платья, то разражалась диким хохотом, то крутила пальцем у её виска, а ни слова не говорившая на местном языке и не понимавшая, чего же от неё хотят, девчушка от этого ещё больше смущалась и замыкалась в себе. Этого-то и добивалась её разжиревшая европейская подруга. «Вы только посмотрите на эту забитую! Она небось там, в Сибири, в берлоге живёт и еловые шишки жрёт, ха-ха-ха!», — тыча в неё толстым, как сарделька, пальцем, ухахатывалась Аделина. Вдоволь навеселившись, она отстранялась от девочки, будто знать о ней ничего не хотела, и бедняжке, боявшейся потеряться в незнакомой местности, ничего не оставалось, кроме как следовать за Аделиной по пятам, как какая-нибудь собачонка. В конце концов, надменной «купчихе» и это надоедало, тогда она отводила иностранную гостью домой, а сама возвращалась в компанию сверстников, чтобы ещё раз обсудить с ними поведение «чудноватой дикарки». Что касается Аделининых родителей, то они более чем серьёзно подходили к вопросу питания, не только своего собственного, но и тех, кто оказывался у них в гостях. Чем только они не потчевали свою зарубежную гостью, расставляя перед ней огромное количество всевозможных лакомств, а ту с непривычки после первого же блюда клонило в сон. Когда в рот девочке больше ничего не лезло, довольная этим обстоятельством Аделина радостно уминала за обе щёки всё остальное. «Откуда мне об этом известно?» — спросите вы. Да от самой Аделины. Всё это она рассказала мне вот так просто, даже не по секрету, с нескрываемым удовольствием фашистки, от души поиздевавшейся над десятком российских и украинских ребятишек. Аделину чрезвычайно раздражало поведение этих детей. Как выяснилось, погостившие месяц-другой у неё дома девочки почему-то не изъявляли желания туда возвращаться. Когда родители Аделины пытались локализовать их через социальные службы, то некоторые совсем не отзывались на их обращение, а другие отделывались короткой фразой: «Спасибо, но мне что-то не хочется снова туда ехать». «Ты представляешь, какие свиньи?! — рассказывая это, таращила на меня тёмно-карие глаза Аделина. — Мы их тут кормим, выгуливаем, а они ещё и рожи корчат! Смотрите, какие гордые… Ну и пусть там у вас пухнут с голоду! А я тебе честно скажу. Лично мне все эти русские и украинские молокососы давно уже поперёк горла! Ненавижу я их, не-на-ви-жу! Ведь это надо, какое неблагодарное и омерзительное хамьё!»

А теперь предлагаю взглянуть на эту ситуацию глазами тех самых детей, отправленных на побывку в далёкие европейские дали. Нетрудно себе представить, как себя чувствует человек, а в данном случае — ребёнок с по-детски уязвимой психикой, над которым на не понятном для него языке регулярно потешается такая вот Аделина. Скажите, понравилось бы вам, если бы вас выводили на прогулку, как какую-нибудь собачонку, которая вынуждена бежать по пятам за своей хозяйкой? И что бы вы сказали по поводу культурного содержания семейки, которая прибывшему из другой страны ребенку не сумела предложить ничего, кроме усиленного питания? Будто никаких детских развлечений в европейских странах и в помине нет… И всё же больше всего поражает то, как родители Аделины умудрились не заметить регулярных издевательств своей дочери над гостившими у них девочками из других стран. Или они просто делали вид, что ничего такого не происходит? А самое главное, куда смотрели европейские органы опеки, ежегодно направлявшие в эту семью девочек из далёкого зарубежья?! Неужели квалифицированных психологов, участвовавших в распределении детей на летний отдых, не насторожил тот факт, что ни один ребенок не хочет возвращаться в Аделинино семейство? Вряд ли при таком подходе описанный случай единичен, а это в свою очередь означает, что подобный «отдых» в Европе для многих детей может закончиться глубокой психологической травмой. Факт остаётся фактом: иногда приёмные семьи не испытывают к своим маленьким иностранным гостям ни любви, ни жалости, ни уважения, а желание взять их к себе на время продиктовано лишь откровенным любопытством, с которым посетители зоопарка рассматривают диковинных зверушек. Но ведь дети абсолютно в любом возрасте подобное отношение к себе чувствуют и осознают, что парочка крупнотелых европейцев взяла их на потеху себе и своим невоспитанным и зажравшимся отрокам. Купить тарелкой супа искреннее расположение ребёнка не-воз-мож-но! Понимают ли это работники европейских служб опеки?

******

Между тем, на курсах по подготовке воспитателей для групп продлённого дня после трёх месяцев регулярных занятий, наконец, наступил долгожданный момент получения дипломов. В качестве последнего условия для достижения этой цели необходимо было сдать короткий экзамен и поучаствовать в анонимном тестировании на предмет содержательности прослушанного курса. Вопросы экзамена оказались очень простыми, и все мы быстро написали свои ответы на бумаге. Сразу после этого Марк с Эрнестом положили перед каждым из нас по экземпляру анонимной анкеты и попросили как можно подробнее изложить свою точку зрения о том, что нам больше всего понравилось на курсах и что нет. Нисколько не сомневаясь в искренности их намерений, я приступила к её заполнению, стараясь выразить своё мнение с позиции человека с высшим педагогическим образованием. В своём рассуждении я отталкивалась от конкретных фактов, и в итоге критики получилось больше, чем похвал. Впрочем, все свои замечания я изложила в предельно мягкой форме и в виде пожеланий на будущее, чистосердечно полагая, что сумею убедить устроителей курсов в необходимости преобразования содержательной стороны обучения. Пока я заполняла анонимную анкету, оба шефа пристально за мной наблюдали и о чём-то между собой перешептывались. Как только я поставила точку и перевела взгляд в окно, ко мне быстрым шагом приблизился Эрнест и рывком вытащил из-под моего локтя заполненный анкетный лист. Затем он отошёл к преподавательскому столу и, нисколько не стесняясь того, что всё это происходило у меня на глазах, вперился взглядом в мой листок с записями. Чем дольше Эрнест вчитывался в характеристику своего курса, тем больше багровел лицом и нервно сучил ногами. Закончив чтение, он со всей силы вдарил моей анкетой по столу и бросил в мою сторону ненавидящий и одновременно многообещающий взгляд. Что именно он обещал, я поняла уже на следующий день. Репрессия за правдивое высказывание не заставила себя долго ждать и состояла в том, что на заключительном собрании слушателей курсов диплома мне не выдали, объяснив это некоторым количеством недоработанных мною часов на практических занятиях. Я попыталась возразить, но устроители курсов поспешили меня заверить: «Не волнуйся, мы скоро наберём новую группу учеников, и тогда у тебя появится возможность отработать эти часы вместе с ними. Как только у них в расписании появится практика, мы тебе сразу же позвоним». Но, как вы уже, наверное, догадались, так они мне и не позвонили.

******

Вынуждена признать, что, несмотря на горький жизненный опыт, полученный в Европе, как это ни странно звучит, именно он научил меня бесконфликтности в отношениях с окружающими. Если закрыть глаза на дискриминационные высказывания моих европейских знакомых, в остальном они выглядели вполне нормальными людьми. Хотя назвать наши отношения настоящей дружбой было бы в корне неправильно, однако, жить совершенно изолированной от общества мне всё же не хотелось, как не хотелось оказаться на месте той женщины, о которой расскажу дальше.

Дело было весной в Стране Вечного Праздника, когда на морском побережье стали появляться желающие снять жильё на несколько летних месяцев. Как-то раз служащая агентства по недвижимости повела клиентов на осмотр трёхкомнатной квартиры, которую сама до этого никогда не видела. Незадолго до этого их контора приобрела указанные апартаменты на местном аукционе, и, как только вывесила объявление с предложением об аренде, желающие въехать туда на лето не заставили себя долго ждать. Предупредив клиентов, что, возможно, в квартире будет беспорядок, служащая агентства первой прошла в салон, а минуту спустя всё пятиэтажное здание огласилось её душераздирающим криком. Вообще-то положа руку на сердце было от чего закричать! В центре салона этой квартиры на диване, скрестив на груди обе ручки и уставившись огромными глазницами на незваную гостью, сидела самая настоящая мумия, частично прикрытая истлевшими тряпками. Как выяснилось, до обретения такого внешнего вида она была особой женского пола по имени Марта. К счастью, установить её личность оказалось проще простого, по документам из дамской сумочки, лежавшей там же, на столовой мебели, а чуть позже вызванные на место происшествия полицейские сумели докопаться до остальных деталей её жизни.

После выхода на пенсию Марта решила навсегда покинуть шумную столицу. С этой целью она продала имеющееся там жильё и поселилась на морском побережье, однако, денег на то, чтобы выкупить целиком новую трёхкомнатную квартиру, у неё не хватило. В итоге пенсионерке пришлось обратиться в банк и оформить ипотечный кредит. Мужа и детей у Марты не было, а в столице оставались какие-то двоюродные братья и племянники, отношения с которыми у неё были довольно прохладными, поэтому она не поставила их в известность о своём новом месте жительства. Свежая пенсионерка решила начать новый этап своей жизни, поселившись у самого моря, но, как известно, далеко не всем заветным мечтам и радужным планам суждено сбыться. Именно это, к сожалению, произошло в ее случае. Спустя несколько месяцев после переезда у Марты внезапно остановилось сердце, или по-другому — случился инфаркт. Во время сердечного приступа она присела на диван и с него уже никогда не поднялась, а, поскольку оконная форточка оставалась открытой, её усопшее тело не подверглось гниению, то есть засохло и засолилось под воздействием солнца и морского ветра. Так она просидела целых десять лет. К сожалению, друзей в прибрежном городке Марта завести себе ещё не успела, столичные родственники о ней не вспоминали, а новые соседи решили, что она со своей квартиры куда-то внезапно съехала. Шутка ли сказать, но единственными, кто забил тревогу, оказались банковские работники. Впрочем, не потому, что кто-то из них обеспокоился внезапным исчезновением Марты, а по причине того, что стоимость ипотеки на квартиру стала расти, в то время как пенсионные доходы квартирной владелицы оставались прежними, и в какой-то момент их перестало хватать для оплаты ипотечных взносов. Служащие банка несколько раз оповестили Марту об этом по почте, но, разумеется, не получили от неё никакого ответа. Затем служители закона предприняли попытку выйти на контакт с хозяйкой неоплаченного жилья, и, после того, как на многочисленные вызовы в суд она не отреагировала, ими было принято решение выставить её квартиру на торги, чтобы вырученные от продажи деньги вернуть банку в счёт не выплаченной до конца ипотеки. При этом никто не догадался, что продавать квартиру придётся вместе с её хозяйкой. Польстившись на низкую цену, какое-то агентство по недвижимости выкупило указанное жильё и тут же выставило его для аренды на летний период. А всё остальное вы уже знаете. Встретившись нос к носу с мумифицировавшейся владелицей квартиры, служащая агентства не на шутку испугалась. Оно и понятно. Такую ситуацию ординарной никак не назовёшь!

Наверняка некоторые приготовились дать по этому поводу дельный совет: «Если бы пенсионерка завела себе собаку, то ничего подобного с ней бы не произошло, поскольку оголодавшее животное принялось бы громко лаять, а соседи или прохожие на улице, заподозрив неладное, забили бы тревогу и вовремя обнаружили умирающую от инфаркта женщину». Может быть, а может, и нет. Как говорят в таких случаях: бабушка надвое сказала. Во-первых, пожилые люди обычно заводят себе собак небольшого размера, с уходом за которыми они в состоянии справиться. Однако за пределами квартиры лая такого животного можно и не услышать. Во-вторых, далеко не все домашние любимцы в критических ситуациях ведут себя достойно. К примеру, такую историю рассказал мне знакомый мужчина, долгие годы работавший спасателем в Стране Вечного Праздника. Как-то раз их бригада приехала по вызову граждан, обеспокоенных тем, что соседка преклонного возраста несколько дней подряд не выходит из дома. Взломав дверь, спасатели проникли в её квартиру и там обнаружили пожилую хозяйку, лежащую на полу в полубессознательном состоянии, с глубокими рваными ранами на ногах, а в дальнем углу одной из комнат, сверкая маленькими глазёнками, съёжившись и оскалив зубы, угрожающе рычали две маленькие собачонки. Спасатели попросили соседей поухаживать за этими животными на время госпитализации старушки, а сами срочно доставили парализованную женщину в больницу. К счастью, врачам удалось её спасти. Через несколько дней она окончательно пришла в себя и первым делом попросила медперсонал связаться по телефону со спасателями, которых от души поблагодарила за оказанную ей помощь. Затем пожилая женщина с удивлением посмотрела на свои перевязанные бинтами ноги и попросила объяснить, что с ней произошло. В итоге врачам ничего не оставалось, кроме как рассказать ей правду, от которой у любого стороннего слушателя по коже забегали бы мурашки. Когда у старушки произошло кровоизлияние в мозг, или по-другому, случился инсульт, то ей пришлось несколько суток пролежать на полу своей квартиры в обездвиженном состоянии, а всё это время её собачки хотели кушать. Попытки обеих псин обратить на себя внимание хозяйки, чтобы получить по миске сытной еды, оказались тщетными, а потому вскоре от лая они перешли к конкретным действиям и стали отгрызать от её ног кусочки мяса. Сама старушка на тот момент мало что соображала, к тому же по причине обширной парализации кожная чувствительность у неё была утрачена. Словом, если бы не соседи, вовремя забившие тревогу, то прибывшим к её трупу спасателям пришлось бы стать очевидцами чудовищного зрелища, напоминающего пиршество отвратительных зомби.

******

Основываясь на этих реальных историях, лично для себя я сделала следующий вывод: чтобы не остаться в одиночестве, необходимо ладить с людьми, даже когда это совсем непросто. А иначе в один прекрасный день, отправившись на тот свет, можно точно также превратиться в мумию или стать едой для своих собственных домашних любимцев. Что же касается европейцев, то они об этом не только давно догадались, но и научились устанавливать дружеские контакты разными способами, самым распространённым среди которых является улыбка. Понятное дело, что далеко не все и не всегда пользуются ею для достижения каких-то конкретных целей. Иногда это происходит спонтанно, по зову души. В других случаях она входит в набор необходимых человеку профессиональных качеств, например, это относится к работникам сферы обслуживания. Что касается европейцев, то они улыбаются друг другу с удивительным постоянством и довольно гротескно, обнажая сразу все зубы и сопровождая приветствие не характерной для искренней радости наигранной интонацией. Я бы сказала, что не стоит обольщаться проявлением их радушия, так как в подавляющем большинстве случаев это не более чем профилактическая мера, направленная на самозащиту от враждебных происков соседей по дому, сослуживцев по работе, некоторых родственников, особенно бывших, да и просто обычных знакомых. В данном случае уместно выражение: худой мир лучше доброй брани. Это о них сказано, о европейцах, улыбки которых зачастую не имеют ничего общего с откровенным выражением радости, любви, счастья или глубокой симпатии. Основной составляющей этой эмоции является желание предотвратить возможный конфликт, который, как известно, может произойти на ровном месте.

Вообще-то говоря, что правильнее: фальшивая улыбка или открытый протест, нужно ли в случае несогласия идти на конфликт или всем подряд миролюбиво улыбаться? Каждый решает это для себя сам. Другой вопрос: чем обусловлено проявление протеста? С одной стороны, насущной необходимостью заявить о своих правах, а с другой, отсутствием страха. Страх — это не готовая реакция в виде бурного всплеска эмоций: «а-а-а!!!» от внезапной боли или испуга, а состояние ожидания какого-то неприятного события. Как известно, далеко не все происшествия негативного характера оставляют в нас ощущение страха. Ведь прищемив себе однажды дверью палец, мы не пугаемся входных дверей всю оставшуюся жизнь. Вместе с тем, длительное психическое напряжение, когда невозможно отделаться от ощущения неотвратимости чего-то неприятного, зачастую принимает форму навязчивой идеи и мучит человека всю оставшуюся жизнь. Пример тому — люди, испытавшие жуткий голод в годы Второй мировой войны. Даже в мирное время, когда на еде уже никто не экономит, многие из них ругали своих детей за то, что те выбрасывают в мусорное ведро недоеденную пищу. Одним словом, пережитый страх иногда забирается так глубоко в подкорку, принимая болезненные формы, что справиться с ним бывает совсем не просто и порой даже невозможно.

Скажу о себе: будучи эмигранткой в Европе, я стала испытывать мучительную форму страха, обусловленную дискриминацией по национальному признаку. Позднее её дополнило ощущение предвзятого ко мне отношения у окружающих и чувство собственной незащищённости. Моя проблема была не надуманной, поскольку имела под собой реальную почву — ряд ситуаций, заставивших меня почувствовать собственную бесправность. Начну с того, что получение первой пластиковой карточки, дававшей мне право на проживание в Стране Вечного Праздника, заняло в эмиграционном отделе целых два месяца. Спустя несколько лет у меня этот документ украли, и я вынуждена была отправиться в эмиграционный отдел, чтобы его восстановить. Каково же было моё удивление, когда оказалось, что изготовление копии этой карточки занимало по времени ровно столько же, что и выдача нового документа. Для сравнения, оказавшемуся в аналогичной ситуации европейцу на выдачу нового документа взамен утраченного у полиции уходил всего один день. Право слово, такая спешка понятна, так как без удостоверения личности невозможно решить ни одной насущной проблемы: не получится оплатить банковской карточкой покупку в магазине, горючее для машины на бензоколонке, не говоря уже о том, чтобы записаться куда-нибудь на учёбу или отправиться в зарубежное путешествие. Да и от остановившего на улице полицейского читательским билетом вряд ли отделаешься. Проще говоря, при отсутствии идентификационного документа человек связан по рукам и ногам.

Для чего европейские власти старались продержать эмигрантов как можно дольше на бумагах, не дающих стабильного статуса? Начну с того, что человек со свидетельством, в котором указано, что вопрос о легализации его положения в данный момент рассматривается в высших инстанциях (и ещё неизвестно, разрешится или нет в его пользу), не мог устроиться ни на какую работу, даже при условии очень приличного куррикулума. Исключение составляла лишь сфера домашнего сервиса, в которой приходилось трудиться за мизерный заработок неограниченное количество времени. Впрочем, иногда и таковой отсутствовал, а в качестве оплаты надомному работнику предлагалась еда и крыша над головой. На беду, в самый разгар весны ушлый воришка вытащил из моей сумки кошелёк, в котором лежало разрешение о виде на жительство. В итоге ни один из владельцев коммерческих точек не пожелал принять меня на работу в летние месяцы, так как выданное мне эмиграционным отделом временное удостоверение личности было для них чем-то вроде филькиной грамоты. Как сговорившись, работодатели повторяли одну и ту же, не оставлявшую никаких надежд на трудоустройство, фразу: «Ты мне нормальный документ покажи, а не эту писульку! Вот получишь его, тогда и приходи!» Все мои попытки объяснить, что вид на жительство у меня уже есть, а копию украденного документа мне выдадут через два месяца, не увенчались успехом. Вне всякого сомнения, в полицейской базе данных Страны Вечного Праздника, равно как и любого другого государства, содержались сведения о каждом жителе местного и неместного происхождения. Так почему бы, как это происходит в случае коренного населения, всего за сутки не распечатать утраченные эмигрантами — испорченные, потерянные или украденные документы? Наверное, для того, чтобы приезжий с такой справкой на руках сумел почувствовать разницу между собой и европейцем, а впоследствии, получив вид на жительство, отправился бы на работу туда, куда местных и палкой не загонишь, и при этом, чтобы не вздумал перечить начальству.

Не секрет, что дискриминация эмигрантов начинается с государственной системы, а затем ширится, множится и разрастается в самом обществе, в сознании каждого её конкретного представителя. Основываясь на собственных ощущениях, добавлю, что страх перед системой государственной власти и её представителями возникает у человека во время конкретных эпизодов его дискриминации. Никогда не забуду своего угнетённого состояния, когда мне пришлось обходиться временным удостоверением личности, выданным эмиграционным отделом. Всё это время кассиры в магазинах отказывались принимать оплату по кредитной карточке, и мне приходилось оплачивать покупки наличными. Бросив взгляд на моё временное свидетельство о виде на жительство, они заявляли: «Я не верю в подлинность этой бумаги, предъявите мне настоящий документ!» В итоге, когда эмиграционная служба одарила меня пластиковой карточкой, я не спускала с неё глаз. Бывает, знакомые просят друг друга присмотреть за сумочками во время кратковременного отсутствия. Я же не делала этого никогда, но не из-за боязни случайно лишиться денег, а из-за одной только мысли о том, что вместе с сумкой у меня могут украсть основной документ, и тогда мне снова придётся его восстанавливать, испытывая в течение всего этого времени постоянный страх и унижение.

******

Вне всякого сомнения, каждому из нас свойственно эгоистическое отношение к собственной персоне, и это вполне естественно. Любовь к самим себе является генетически встроенным в нас чувством. К слову, если бы его не существовало, то никого бы не затруднило броситься грудью на амбразуру или без душевных терзаний оставить при разводе своему бывшему супругу всё движимое и недвижимое имущество. Но ведь это не так уж часто случается, правда? Можно сказать, что таких личностей в обществе — минимальное количество, в то время как подавляющее большинство любит себя и бережёт. Кроме того, люди, как правило, не склонны испытывать прекрасных чувств по отношению друг к другу просто так, ни за что. Исключение составляют лишь собственные дети, которых родители любят только потому, что они есть. В данном случае речь идёт о любви врождённого характера. Точно также поступают самки животных, готовые ценой собственной жизни защищать своих детёнышей. Что же касается взрослых людей, то любовь они должны заслужить своими поступками и хорошим отношением. Вряд ли какой-то человек станет любить и оправдывать тех, кто его постоянно критикует, унижает, обманывает, обирает, манипулирует, и т.п. Это противоестественно, поскольку вступает в противоречие с инстинктом самосохранения и чувством самоуважения. Помимо детей, другим объектом нашей, непонятно как поселившейся в сердце, любви, бесспорно, является родина. Хотя и тут есть исключения — люди, которые в родных пенатах подверглись гонениям, пыткам и издевательствам. Достаточно вспомнить известных российских диссидентов: И. А. Бродского, А. А. Галича, Г. Н. Владимова. Родина, она же, как мать, а если мать от вас отказалась, оставив в роддоме или детдоме, то у вас есть такое же моральное право навсегда от неё откреститься.

Как бы то ни было, навязывание государством негативного отношения к эмигрантам оказалось тем самым фактором, который медленно, но верно, на протяжении нескольких лет разрушал мои взаимоотношения с коренными жителями страны, в их числе, друзьями моего мужа. Пропаганда того, чего на самом деле не существовало, а именно, счастливой и беззаботной жизни эмигрантов в Европе, отразилась на нашем общении, мягко говоря, не лучшим образом. Всё это время друзья моего мужа настойчиво пытались добиться от меня признания в том, как мне замечательно живётся в их цивилизованном государстве, а я это утверждение либо опровергала, либо оставляла без ответа. Коренные жители Страны Вечного Праздника, обращаясь ко мне, неутомимо повторяли сладкие их сердцу «истины»: «Я вижу, тебе наш окорок очень нравится. Да ты, наверное, без него и жить уже не можешь!», или: «Ты была в столичном кинозале с экраном “Омнимакс”? Вот какие у нас кинотеатры! А ведь там, где ты жила раньше, ничего подобного нет!», или: «Какая прекрасная погода на этой неделе! Да уж, это тебе не Россия! У вас небось зимой люди по дороге на работу гибнут от холода! А у нас в декабре — пятнадцать градусов тепла!» Мне же хотелось на это ответить: «Да бросьте Вы нести всякую ахинею! Что без ваших мясопродуктов и кинотеатров я бы не прожила, и что у себя на Родине рано или поздно умерла бы от обморожений… Чушь какая-то! Навязанная вашими же средствами массовой информации абсолютная и абсурднейшая чушь!» Это всё равно, что какой-нибудь иностранец признался бы россиянам в любви и уважении, основываясь лишь на том, что у нас умеют готовить вкусные пироги с начинкой, или стал бы от души благодарить нас за то, что мы производим несметное количество матрёшек. Нигде больше матрёшек нет, а у нас хоть завались ими! Вон их сколько — лежат горами во всех сувенирных магазинах! И за это мы достойны искренней любви иностранцев! Согласитесь, что такое утверждение глупо.

В разговоре со мной европейцы постоянно подчеркивали гастрономические, технологические и прочие достоинства своей страны с тем, чтобы направить мои мысли в «правильное русло», ожидая последующего объяснения в любви им самим и их Родине. Впрочем, они от меня этого не дождались, поскольку подобное было бы вопиющей ложью. Данная ситуация напомнила мне другую, аналогичного характера, когда родители уговаривают своего ребёнка отправиться к кому-нибудь в гости и за это обещают ему вознаграждение: «Пойдёшь со мной в воскресенье к тёте Кате? Она подарит тебе плюшевого мишку (испечёт вкусные пирожки, даст поиграть с конструктором, позволит тискать своего Барсика и т.д.)» Разумеется, аргументы по типу еды или игрушек имеют значение только для детей, в то время, как критериями, определяющими комфортность взрослого человека, является уважительное отношение окружающих, равенство в правах, стабильный заработок, работа в соответствии с полученным образованием, и т.д. Всё это чёрным по белому было написано в любой европейской программе, направленной на интеграцию эмигрантов, но на деле оставалось только словами. Как и в предыдущие десятилетия, работодатели платили приезжим намного меньше, чем местным жителям, а требовали гораздо больше. К этому надо добавить отсутствие уважительного отношения со стороны окружающих, а также тех социальных благ, которыми наделено коренное население. Учитывая, что среди местных было немало проходимцев, которые, не проработав ни одного дня в своей жизни и не являясь инвалидами по здоровью, умудрялись вести вполне безбедное существование за счёт многочисленных субсидий.

******

Тем не менее, было в Стране Вечного Праздника то, чего мне не хватало во все предыдущие годы, а именно: моря, с его длиннющими песчаными побережьями и ласковым, пахучим, солёным бризом. К слову сказать, морской отдых в моем представлении всегда ассоциировался не с длительным лежанием на песке, а с плаванием, купанием и прогулками по нагретой солнцем песчаной косе. Если в студенческие годы к водному пространству меня тянуло, прежде всего, как к здоровой альтернативе загрязнённому выхлопными газами столичному воздуху, то в период эмиграции пляжный отдых приобрел ещё один дополнительный смысл. Скажу, что в Стране Вечного Праздника я предпочитала бывать только на тех пляжах, которые отделялись от прибрежных микрорайонов высокими песчаными дюнами, создававшими ощущение отгороженности от остального мира. За этой песчаной стеной мне удавалось на время почувствовать себя так, будто я была вовсе не эмигранткой, а прогуливавшейся туда-сюда обычной местной жительницей. К слову сказать, существуют другие виды времяпрепровождения, позволяющие дискриминируемому обществом человеку получить положительные эмоции. Например, футбол, баскетбол, волейбол и прочие групповые виды спорта, а также зрелищные мероприятия: цирк, концерты, театральные представления, фестивали, а ещё кружки, хоры и т.д. Для меня же полезным и приятным времяпрепровождением стала регулярная пешая прогулка по пляжу. Естественно, ходить по нагретому солнцем песку нравилось на только мне. В Стране Вечного Праздника пляжное шествие было поистине народным, а летом, в отдельных случаях, ещё и нудистским, но при этом никто ни на кого не обращал абсолютно никакого внимания. Сосредоточившись на собственной релаксации, все отдыхали в своё удовольствие душой и телом. Выражения лиц гулявших по пляжу были настолько аполитичными и умиротворёнными, что это не раз наводило меня на мысль о том, что только за счёт регулярного созерцания позитивно настроенной пляжной толпы мне удалось морально не расклеиться и не дойти до ручки в дискриминирующих на каждом шагу условиях европейской реальности.

Во время этих прогулок состояние гармонии с окружающим миром было всеобщим и распространялось на всех без исключения любителей побродить по песчаной косе. Не раз я становилась свидетельницей того, как мужчина и женщина, скорее всего, доводившиеся друг другу супругами, по дороге к морю громко о чём-то спорили и пререкались. Но только они ступали на нагретый солнцем песок, как обоюдное желание выяснять отношения исчезало и, словно по мановению волшебной палочки или стрелы, выпущенной Амуром, эти двое принимались ворковать друг с другом, как парочка влюблённых голубков. Да что там супружеские пары! Даже потёртые и побитые жизнью, а впоследствии раскормленные пенсионным ничегонеделанием старухи, будучи то ли родственницами, то ли подругами, ошеломляли случайных свидетелей их разговора комплиментами следующего содержания. Одна: «У тебя, милочка, фигура в районе таза не только сузилась, но и совсем внутрь запала. Молодец, стройнеешь не по дням, а по часам! Так держать! Ещё немного и будешь, как заправская балерина!» Я мимоходом бросила взгляд на вышеозначенное старухино место, но, помимо крупных пропорций странной формы, напоминающей трапецию, никакого западения в нём не обнаружила. В тот же момент до моих ушей донёсся ответный комплимент «балерины»: «Да и ты тоже молодец! Я смотрю, времени даром не теряешь! Самую большую бородавку у себя на носу уже чем-то вывести сумела!» Не удержавшись, я перевела взгляд на другую старуху и, бегло оценив её внешность, подумала: «Если большая бородавка у неё исчезла, что там делают остальные пять штук, тоже, кстати сказать, не маленькие? Или она только самые большие удаляет, а те, что поменьше, оставляет на развод?» Впрочем, морская обстановка не позволила мысленно докритиковать пожилых дам, так как моё сознание было нокаутировано приятнейшим расслаблением от окутавших всё тело солнечных лучей и тёплого, слегка щекочущего, рассыпчатого песка под ногами.

Если вы настроились на заданную волну, повествующую о том, что солнце, воздух и вода — наши лучше друзья, считаю своим долгом вас предупредить о некоторых пляжных опасностях. К первой из них можно отнести ту категорию рыб, которые обитают практически во всех морях и океанах, омывающих европейские побережья, а их плавники снабжены тонкими иглами с ядом на конце. Размером эти рыбёшки всего в несколько сантиметров, а их плавниковые иголки, соответственно, и того меньше. Поэтому, прогуливаясь по рыхлому песку и не подозревая о таящейся в его недрах опасности, вы запросто можете наступить на одну из таких игл и, как следствие, моментально завоете от боли. Кстати, возможно кому-то уже приходилось видеть взрослого человека, лежащего на морском побережье на спине, с лицом, искажённым гримасой боли и ужаса, к тому же дуром орущего и вращающего в воздухе ногами с такой скоростью, будто он старательно выполняет гимнастическое упражнение под названием «Велосипед в положении лёжа». Кто-то подумает, что это он так тренируется, отрабатывая реакцию паники на случай, если его покусает акула. Ведь проводится же пробная эвакуация, во время которой люди, услышавшие протяжный звук сирены, все разом выбегают на улицу, несмотря на то, что реальной опасности на тот момент не существует. Однако в случае с рыбьими иглами плач и крик обусловлены нешуточной болью. Исходя из этого, мой вам совет: если увидите на пляже такого страдальца, то срочно бегите за помощью к спасателям или в ближайший медпункт, а если страдалец — вы сами, то кричите, как можно громче! Кто-нибудь обязательно вас заметит, позовёт медиков, а они введут обезболивающее и вытащат из ноги злополучную иглу.

Другим фактором риска в морской воде по праву считаются медузы. Интересно, что если покачивающийся на волнах человеческий экскремент непременно вызвал бы тошнотворную реакцию, то при виде медузы, напоминающей не что иное, как массу соплей омерзительного вида, многих почему-то тянет дотронуться до неё рукой, а затем раздаётся громкое: «А-а-а-а-а-й-й-й-й!» Кстати, не исключено, что в это самое время к другой руке любопытного пловца успела подобраться ещё одна медуза, и тогда морское побережье вновь огласится криком: «А-а-а-й-о-о-о-й-а-а-а-й!» А теперь представьте себе, что это произошло вдали от берега, и что беспощадные медузы набросились на несчастного пловца со всех сторон, жаля его буквально во все части тела. Уже не смешно, правда? Так вот, чтобы этого не случилось, не забывайте о двух важнейших правилах. Во-первых, если в море кто-то орёт как резаный, то ни в коем случае не спешите спасать его вплавь. Если в это время его жалят медузы, то и вам от них достанется. Пусть этим занимаются профессионалы — пляжные спасатели, у которых для таких целей есть лодка и соответствующее снаряжение. Вот их-то и зовите на помощь. Во-вторых, прежде чем отправиться на пляж, почитайте местную газету или посмотрите программу новостей. Там наверняка будет сказано о надвигающихся на побережье полчищах медуз. Признаться, я не в курсе, как в других европейских государствах обстоит дело с информированием туристов, не владеющих местным языком. Скажу лишь, что в Стране Вечного Праздника курортников-иностранцев о медузьем нашествии, как правило, никто не оповещал. Осведомиться о массовом приближении к побережью медуз можно было только из местной прессы, но, если приехавший на отдых гражданин не знал языка, то узнать об этом ему было неоткуда. Бывало, обосновавшийся в прибрежном отеле иностранный турист с утречка натягивал на себя плавки, водружал на нос солнечные очки, брал сумку с прохладительными напитками, арендовал моторную лодку или катер, отъезжал на нём на приличное расстояние в море, прыгал с разбега в воду и… морские просторы оглашались его криком: «Ма-а-а-м-а-ама! Ма-а-а-а-а-а! А-а-а-а-а-а-а!» Как вы уже догадались, акулы тут совсем не причём.

******

Относительно опасности, исходящей от самого человека, можно сказать, что, помимо серфингистов и любителей кататься на катерах рядом с пляжами, периодически умудряющихся кого-нибудь покалечить, другими типичными возмутителями спокойствия являлись собаки. Бесспорно, вина за буйное поведение животных лежала на их хозяевах, но последних, к сожалению, не всегда удавалось обнаружить. Замечу, однако, что не все собачники спускали на пляжах своих четвероногих питомцев с поводка. Некоторые носили их подмышкой в течение всей прогулки. Хотя назвать таких животных собаками, честно говоря, язык не поворачивается. Тварями божьими, ещё куда ни шло! Большинство из них своим внешним видом напоминало большеухих и ужасно костлявых летучих мышей без крыльев. А если летучая мышь не умеет ни ходить, ни летать, то, разумеется, остаётся только носить её на руках. Всё же непонятно, зачем называть эту диковинную зверюшку собакой? Впрочем, подобное не имело никакого отношения к истинным представителям семейства собачьих, длиннолапым и мордастым псинам, которым иногда так хотелось порезвиться, что не в силах сдержать внезапно накатившего порыва, они срывались с места в погоне за зазевавшейся чайкой и протаскивали висевших на поводке хозяев буксиром на весьма приличное расстояние. Всё это время владелец собаки тщетно пытался затормозить ступнями обеих ног, а тянувшаяся за ним песчаная полоса представляла собой две огромные насыпи с глубокими бороздами внутри. Редкий внедорожник смог бы оставить после себя такую большую рытвину. На всю оставшуюся жизнь мне запомнилась одна рьяная собачница, прогуливавшая одновременно ротвейлера, добермана и лабрадора. Мысленно я окрестила её свору «птицей-тройкой». Когда эти собаки разом устремлялись в погоню за кем-то или чем-то, представлявшим для них явный интерес, то их хозяйка, дама преклонного возраста, в считанные секунды исчезала за горизонтом. Всё это время женщина, уносимая своими четвероногими любимцами в одному Богу известном направлении, не бежала за ними и даже не пыталась затормозить ногами, а ехала по песку, то на заднем месте, то на коленях, то на спине, то на животе, то крутясь как волчок, то застывая на несколько секунд в замысловатой позе, напоминающей синхронное плавание. Временами она приподнималась над поверхностью земли и парила в воздухе, затем, шмякнувшись вниз, садилась на шпагат и продолжала подпрыгивать и кувыркаться так, будто скакала по кочкам, но при этом ни разу не выпустила из рук собачьих поводков.

Реальную опасность для любителей размяться на пляже представляли те хозяева собак, которые имели привычку спускать своих четвероногих любимцев с поводка и совершенно не следили за их поведением. В итоге какая-нибудь псина могла не только наброситься и укусить, но и сильно напугать. Чтобы не быть голословной, расскажу историю, которая произошла со мной лично. Как-то раз траектория моей прогулки пролегала по пляжным просторам в районе мореходного клуба, членами которого были состоятельные местные жители, чьи катера и парусные лодки покачивались на волнах у причала соседней бухты. Помимо множества материальных благ, их объединял своеобразный взгляд на собственные права и обязанности, в котором графа прав была переполнена разного рода информацией, а графа обязанностей оставалась совершенно пустой. Иначе говоря, характерной чертой мировоззрения европейских богатеев являлась абсолютная вседозволенность.

Когда владельцы водных видов транспорта посещали мореходный клуб, то там же спускали своих собак с поводков, чтобы те вволю набегались на ближайшем пляже. Однажды я прогуливалась неспешным шагом по песчаной косе, расположенной неподалёку от мореходного клуба, и наслаждалась прекрасной летней погодой. Солнышко светило на всю катушку, а лёгкий бриз ласково лохматил мне чёлку. Ничто не предвещало опасности, а потому шла я себе, шла, радуясь жизни и любуясь на серебристую морскую гладь. В какой-то момент этот пейзаж настолько меня заворожил, что я остановилась и на несколько минут загляделась на далёкие синие горизонты. Только я приготовилась двинуться с места, чтобы продолжить пляжную прогулку, как что-то меня насторожило. Я ощутила чьё-то присутствие прямо у себя за спиной, и, чтобы в этом удостовериться, медленно повернулась назад. В ту же секунду я оказалась лицом к лицу, или точнее сказать, лицом к морде датского дога огромных размеров, и мы молча друг на друга уставились. Короче говоря, пока я любовалась морской гладью, эта псина неслышно приблизилась ко мне сзади и уселась на небольшую дюну. За счёт этого мы с ней абсолютно сравнялись по высоте, а когда я обернулась назад, её голова оказалась прямо напротив моей. Как у всех догов, глаза этой собаки были красного цвета, немного мутные, с поволокой, и, помимо глубокого пессимизма, ничего иного не выражали.

Наш обмен взглядами представлял собой мысленный диалог следующего содержания. Я: «Тебе чего надо-то?» Собака: «А тебе?» Я: «Мне? Ничего». Собака: «И мне ничего». Я: «Ну ладно, тогда я пойду». В этот момент «собака Баскервилей», по-видимому, решившая со мной попрощаться, встала на задние лапы, а передние рывком водрузила мне на плечи. Не выдержав внезапно навалившейся тяжести, я крякнула, пронзительно взвизгнула и рухнула на песок, опрокинувшись на спину, а громадная псина тяжёлой каменной глыбой упала на меня сверху и обхватила мою голову передними лапами. Первым из недр моей души вырвалось чуть слышное: «Мама!» Без единой мысли, вот так, коротко: «Мама!» Затем подумалось: «Ну всё, конец!» В то же время было очевидно, что эта зверюга не намеревалась меня съесть. Наверное, она хотела со мной поиграть или что-нибудь в этом роде. Придавив меня к земле всем своим весом, собака принялась старательно вылизывать мне лицо своим шершавым языком, не отдавая себе отчёта в том, что подобная мера нисколько не способствовала моей гигиене, поскольку в это самое время с ее морды на меня капала жидкая сопливая масса, свойственная, помимо догов, таким породам, как бульдог, боксёр, неаполитанский мастиф и т.д. Пока она старательно слизывала с меня всё, что с нее же самой на меня стекало, я собрала все силы в кулак и постаралась сдвинуть с себя огромную собачью массу. Однако не тут-то было. Свалить собаку не удавалось из-за того, что, помимо крупного веса, она обладала исключительно крепкой хваткой. Как бы я ни пыталась высвободиться из её объятий, ничего не получалось — настолько сильно она обхватила мою голову своими передними длинными и очень когтистыми лапами. Тогда я решила позвать на помощь, но из распластанной под собачьим весом груди вырвалось лишь сдавленное: «Х-х-х-хр-р-р-р!».

В следующий момент из-за чрезмерной мышечной натуги у меня «пулемётной очередью» вырвался смачный пердёж, а сразу же вслед за этим последовала удивлённая реакция собаки. Она вытаращила красные «вампирские» глазищи и тут же прекратила слизывать с моего лица свои же сопли, затем убрала с моей головы передние лапы, встала и принялась бешено мотать головой из стороны в сторону, так, будто её изжалили пчёлы. Обрадовавшись своему неожиданному освобождению и все еще не осознавая истинной причины того, почему догиня оставила меня в покое, я поднялась в положение сидя, пока до моего носа не дошла выпущенная собственным организмом большая порция неприятного запаха. Помимо того, что мне представилась возможность оценить её редкостную вонючесть, на ум пришло: «Глупая псина, сама напросилась, не надо было давить мне на живот!», — а потом меня посетила другая мысль: «Всё гениальное просто! Подобная газовая атака могла бы сослужить добрую службу несчастным женщинам, оказавшимся в лапах насильников. Вот ведь! Не владение приёмами восточных единоборств спасает в критических ситуациях, а обычный дедовский способ газового поражения противника!»

Впрочем, долго рассуждать на эту тему мне не пришлось, поскольку прямо у меня за спиной раздался зычный мужской голос: «Дона, ко мне! Сюда!» Догиня крутанула головой в сторону, но, видно, решив со мной ещё раз окончательно попрощаться, снова несколько раз лизнула меня в лицо, правда, уже из положения сидя. В следующую секунду прозвучал грозный оклик: «Девушка, сейчас же оставьте мою собаку в покое!» Угловым зрением я увидела стоявшего неподалёку мужчину приблизительно сорока лет, в дорогом пляжном костюме, с крупными часами на запястье и широкой золотой печаткой, красовавшейся на среднем пальце. Отбиваясь от псины-целовальщицы, я умоляюще простонала: «Да Вы сами заберите её от меня, господи!» «Дона, фу!» — рявкнул хозяин на собаку, набросил на неё ошейник и с силой от меня её оттащил. «Наконец-то!» — с облегчением выдохнула я. Обрадовавшись вновь обретённой свободе, я приподнялась и стала стряхивать с себя песок, а владелец собаки всё это время внимательно меня рассматривал. Завершив осмотр, он сказал: «Девушка, я должен Вас кое о чём спросить». «Спрашивайте», — миролюбиво откликнулась я. «Мне необходимо знать, — строгим голосом продолжил владелец догини, — нет ли у Вас каких-нибудь инфекционных заболеваний?» От неожиданности у меня вытянулось лицо и вырвалось: «А Вам-то это зачем?» Мужчина окатил меня с ног до головы тем самым взглядом, которым господа проводят границу между собой и так называемыми плебеями, и, чеканя каждое слово, произнёс: «Видите ли, милочка, моя собака привита от всех собачьих болезней, но не от людских. Как Вы уже успели убедиться, она у меня очень ласковая, иногда и самого возьмёт да лизнёт в лицо, поэтому я хочу знать, не подцепила ли она от Вас каких-нибудь вирусов или бактерий». Такого цинизма я никак не ожидала, а потому первым, что мне захотелось ему ответить, было: «Мне тоже интересно, любезнейший, не подцепила ли я от Вашей псины какой-нибудь болезни, и, вообще, скажите спасибо за то, что я не позвонила в полицию и не заявила на Вас и Вашу собаку!», или же коротко и ясно: «Да пошёл ты вместе со своей невоспитанной сукой, наглец!» Однако, подавив в себе справедливое негодование, я усилием воли сумела натянуть на лицо миленькую улыбочку и вежливым тоном озвучила окончательный, и, на мой взгляд, самый уместный вариант ответа: «Полагаю, уважаемый, что с моей стороны будет непозволительно скрыть от Вас, что вот уже несколько лет я являюсь носительницей ВИЧ-инфекции, и два месяца назад моя болезнь перешла в заключительную стадию, поэтому вероятнее всего Ваша собака, равно как и я, на этом свете долго не задержится». Затем я повернулась к нему спиной и неспешной походкой продолжила пляжную прогулку.

******

Так мы дошли до ещё одной байки о том, что коренные жители Европы — исключительно воспитанные люди. «Конечно, не все, но здороваются европейцы друг с другом на каждом шагу, а ведь здороваться, по существу, означает желать людям хорошего здоровья и отличного настроения!» — захочет возразить кто-нибудь. Действительно, так оно и есть. Приветствия в их лексиконе — довольно распространенное явление и в то же время абсолютно ничего не значащее, наподобие условного рефлекса. Увидел человека — сразу с ним поздоровайся! Даже с незнакомцем. Застукал супругу с любовником в собственной постели, — сначала вежливо с ним поздоровайся и только потом врежь ему со всей силы по наглой роже! Наткнулся на вора в своей квартире — не забудь пожелать ему приятного дня, а после этого, не мешкая, звони в полицию! С приветствиями у европейцев явный перебор, а потому не следует принимать это правило хорошего тона за нечто большее. К примеру, если на пробежке перед завтраком мужчина в спортивном костюме буркнет вам своё «здрасьте», и в тот же день вы попадете к нему на собеседование, то даже не надейтесь на то, что он вас узнает. Причем иногда стандартные проявления вежливости могут губительно повлиять на здоровье того, к кому они обращены. Вообразите, что вы заняты процессом поглощения пищи, неважно где: в кафе, ресторане, на пикнике или у кого-нибудь в гостях. Согласно устоявшейся традиции, любой заставший вас за этим занятием европеец должен пожелать вам приятного аппетита. Да и вы не захотите показаться невоспитанным болваном, а потому, скорее всего, попытаетесь с набитым едой ртом ответить: «Шпа-ши-бо». Вот на этом, сказанным по инерции «шпашибо» лично я неоднократно давилась пищей, а потом долго краснела, бледнела и откашливалась.

Другой аргумент, приводимый в качестве доказательства исключительной воспитанности европейцев, базируется на том, что они ведут себя прилично всегда, в том числе, умеют пить. Не то, что мы с вами, россияне, печально известные во всём мире непомерным употреблением алкогольных напитков. Как напьёмся, так сразу дебоширим. А европейцы? Ну что вы, нет, конечно. В отличие от нас, в нетрезвом состоянии они ведут себя, как воспитанные люди. Интересно, на чём основывается подобное утверждение? На непосредственном наблюдении за этой категорией граждан или кому-то просто хочется так о них думать? Хоть и не скажу за всю Европу, но в той её части, которую мне удалось посетить, местные жители выпивали алкогольных напитков ничуть не меньше россиян. К слову сказать, в Стране Вечного Праздника, в дополнении к общепринятому закладыванию за воротник по выходным, существовал традиционный молодёжный праздник «Большой бутылки». Проводился он еженедельно, по пятницам, когда взрослое население разбредалось на заслуженный алкогольный отдых по ближайшим барам и ресторанам, а молодежь и подростки в это самое время сбивались в группы и отправлялись на поиски подходящей для празднования территории. Ею, как правило, становилась удалённая зона городского парка или загородная поляна. Ближе к вечеру молодёжь подтягивалась туда на мотоциклах и машинах, груженных спиртным, а затем всю ночь напролёт они зажигали! Причём, как в переносном, так и в прямом смысле этого слова. Иногда результатом подобных празднований, организованных вдрызг пьяными и обкуренными детишками, были пожарища, взрывы и кровавые потасовки, а местность, на которой это происходило, была замусорена до неузнаваемости. Не исключено даже, что известный режиссер-постановщик заплатил бы неплохие деньги за использование такой громадной пост-праздничной свалки для съёмок фильма футурологической тематики, в котором происходящее датируется 3125 годом, а в самом его начале голос за кадром повествует о том, что планета Земля находится на гране исчезновения по причине экологической катастрофы. Это, что касается пьянства в глобальном масштабе, а в каждом отдельно взятом семействе праздновавшие ночь с пятницы на субботу взрослые и подростки на следующее утро встречались нос к носу за завтраком, который у некоторых из них по взаимному согласию начинался со стопки какого-нибудь сорокаградусного напитка или сразу нескольких. Данная мера была направлена на то, чтобы ускорить переход из состояния выраженного похмелья в состояние глубокого сна, и к понедельнику представлять из себя живое существо, способное выполнять учебные и трудовые задачи.

При употреблении алкоголя представителями разных классов европейского общества, то есть бедными и богатыми, единственное отличие заключалось в разной стоимости выпиваемых ими спиртных напитков. По этому поводу очень метко выразилась моя знакомая, инструктор по йоге, одно время работавшая в престижном спортивном клубе Страны Вечного Праздника. Когда я поинтересовалась, не сожалеет ли она о том, что перебралась оттуда в гимнастический зал рабочего района, основным контингентом которого были рыхлые целлюлитные тётки и небритые пузатые мужики в растянутых трико и несвежих футболках, то она лишь кисло улыбнулась: «Небритые, говоришь? У меня самой дома абсолютно такой же сидит перед телевизором с бутылкой пива в руках. Так что нет проблем, я привыкла. А знаменитости, которым я раньше преподавала йогу, помимо высоких гонораров и поминутного самолюбования, отличаются от обычного люда, пожалуй, ещё и тем, что пот у них попахивает не дешёвыми сорока градусами, а виски, джином, бурбоном и всякими новомодными коктейлями. На то они и богатые! Своё время ценят и не тратят по пустякам, пить — так пить! От тех, кто теперь ходит ко мне на занятия, несёт перегаром от алкоголя попроще, вот и вся разница».

В рабочей среде Страны Вечного Праздника беспробудного пьянства никто не скрывал и ничуть не стеснялся. Судя по всему, оно было не внезапно накатившим капризом последних лет, а являлось стабильной составляющей привычного образа жизни. Трудовой день у строителей, сантехников, механиков и других представителей рабочих профессий, как правило, начинался с плотного завтрака и пары стопок анисовой настойки или коньяка. К полудню они отправлялись в какую-нибудь дешевую забегаловку, чтобы перекусить бутербродом с лёгким спиртным напитком, а на обед плотно ели и выпивали по паре бутылок пива, либо по полбутылки вина. Зато по вечерам после ужина происходило бесконтрольное употребление широкой гаммы всех подряд алкогольных напитков. Несмотря на то, что у этой категории населения процесс беспробудного пьянства считался абсолютно нормальным времяпрепровождением, в то же время практически каждый выпивоха руководствовался рядом трактовок относительно того, как нужно пить. Один мой сосед, коренной житель Страны Вечного Праздника, долгие годы работавший мойщиком окон, как-то раз признался мне в том, что пьёт не просто так, а в соответствии с принципами. «Надираться до чёртиков за ужином — это самое настоящее свинство! — громогласно заявлял он. — Зато после него — святое дело! Напиться после вкушения пищи можно и даже нужно. По существу, это самое что ни на есть благородное занятие! Так поступали средневековые вельможи и все последующие аристократы. А уж они-то умели правильно жить! Следовательно, так должен поступать каждый уважающий себя человек!» Шутка ли сказать, но привычка жителей Страны Вечного Праздника поглощать спиртные напитки по поводу и при отсутствии такового укоренилась в их образе жизни настолько, что без этого не обходилось даже такое мероприятие, как конференция на тему «Долой алкоголь из жизни общества!». По словам одного из её участников, по окончании выступлений докладчиков всем присутствующим предлагалось попробовать местного вина, причем никто из них от этого угощения не отказывался.

******

Перейду от общего к частному и наглядно продемонстрирую вышесказанное на примере посёлка Перепёлки. В вопросе отдыха за бутылкой его жители добились весьма ощутимых успехов. Судите сами, в этом населённом пункте площадью 32 км² проживало 2600 граждан, и для удовлетворения их потребностей в напитках служили 35 баров и 3 дискотеки. При таком раскладе было не совсем понятно, почему посёлком-побратимом Перепёлок стал аналогичный населённый пункт соседней страны, когда гораздо логичнее было бы побрататься с жителями региона Сахары или любой другой пустыни. Уж чего-чего, а напитков, хранящихся на складах этого европейского посёлка, с лихвой бы для всех хватило. Существование большого количества питейных заведений в Перепёлках объяснялось следующими причинами. Каждый совершеннолетний житель посёлка посещал бар как минимум два раза в сутки: с утра, чтобы выпить горячий напиток (чай, кофе, травяную настойку) или стопку вермута, вина, коньяка, а следующий раз вечером для принятия на грудь холодного напитка (вина, пива, виски, ликёра и прочих). При этом во всех барах традиционно установилась сезонная логика посещаемости: весной и летом народ ходил туда чаще и употреблял в основном лёгкие алкогольные напитки, а в зимне-осенний период — реже, однако, несмотря на меньшее количество посетителей, выпивали они помногу и, как правило, крепкие, сорокаградусные напитки. Другая причина функционирования большого количества питейных заведений в Перепёлках заключалась в том, что каждый житель посёлка руководствовался собственной иерархией баров: от никогда им не посещаемых до редко и средне посещаемых, и, наконец, самого любимого бара, в котором был завсегдатаем. Но если вы полагаете, что это зависело от внешнего вида заведения, то есть чистоты, особенностей дизайна и вежливости обслуживающего персонала, то вы глубоко заблуждаетесь. Главный критерий выбора питейного заведения у жителей небольших населённых пунктов Страны Вечного Праздника основывался на том, с кем там можно было случайно встретиться. Понятное дело, что речь идет не об известных актерах и политиках, а о тех, с кем по какой-либо причине сельчанам не хотелось общаться. К категории неприятных людей относились: бывшая супруга или супруг и их близкие родственники; уволивший когда-то с работы шеф; сосед, чья собака непрерывно лаяла за стеной или гадила перед входной дверью; почтальон, терявший газеты и путавший корреспонденцию; лавочник, однажды продавший испорченное мясо; сантехник, криво поставивший унитаз и впоследствии не пожелавший этого исправить, и т.д.

Обычно посетители питейных заведений придерживались железного правила: никого из своих знакомых публично не критиковать, зная, что любой стоящий поблизости сельчанин может запомнить услышанное, а потом разнести это по всему посёлку. Впрочем, не все в Перепёлках боялись общественного мнения. Были там и смельчаки, рубившие во всеуслышание правду-матку, касавшуюся той или иной стороны жизни своих соседей, которую последние тщательно скрывали от посторонних. Правда, когда кто-нибудь из сельчан решался пойти на столь отчаянный шаг, то перед этим непременно вдрызг напивался, а затем там же, в баре, еле-еле ворочающимся языком приступал к изложению пикантных деталей жизни жителей Перепёлок. Такое геройство было продиктовано не столько отвагой, сколько пониманием того, что все присутствующие в баре отнесутся к высказываниям заложившего за воротник соседа снисходительно и с изрядной долей насмешки. Ну какой с пьяного спрос?

По вечерам бары Перепёлок заполнялись мужчинами, большинство из которых вовсе не нуждалось в признаниях перебравшего лишку соседа. Всё внимание оккупировавшей барную стойку толпы, с бокалами вина и пивными бутылками в руках, было сосредоточено на экранах телевизоров, по которым чуть ли не ежедневно транслировались футбольные матчи. При этом выражения их лиц были точь-в-точь, как у пенсионерок во время просмотра телесериалов, главным содержанием которых является не кто и что сделал, а кто, что, когда и кому сказал. Другое сходство между любительницами телесериалов и футбольными болельщиками заключалось в том, что они постоянно беседовали вслух: в первом случае — с телевизионными персонажами, а во втором — с футбольными игроками. Замечу, однако, что высказывания футбольных болельщиков были более энергичными. «Ты с левого, с левого фланга зайди! — кричали наперебой вечерние посетители бара, неотрывно следившие за ходом матча по телевизору. — А сейчас куда помчался-то, дурачок?! Ну-ка, врежь ему угловой! Да смотри, а не то тебя атакующий полузащитник подрежет!» Собиралось мужское население Перепёлок для просмотра футбольных поединков именно в барах, поскольку там никто из домочадцев им не мешал. Несмотря на расслабляющее действие алкоголя, все внимание болельщиков было приковано к игре. Порой они настолько были захвачены просмотром матча, что пропускали мимо ушей всё, что происходило вокруг. Как-то раз в Перепелках произошло даже такое событие: в самый разгар ответственной игры у сельчанки, проходившей под окнами местного бара, начались роды. Как нарочно, в это самое время одна из футбольных команд начала забивать голы в ворота противника, и барные болельщики, кричавшие и громко аплодировавшие удачливым игрокам, из-за шума не расслышали криков несчастной роженицы. Только через два часа, по окончанию футбольного матча её обнаружили под окнами бара сидящей с младенцем на руках.

******

Преобладающий стиль питейных заведений Перепёлок правильнее всего было бы охарактеризовать, как современный вариант жилища Бабы-Яги. Пыль на полках с алкогольными напитками практически никогда не вытиралась, пол к концу дня покрывал плотный слой кожуры от семечек, которая сплёвывалась посетителями прямо на пол, а, отправляясь в туалет по нужде, не хотелось включать в нём света, чтобы не испугаться увиденного. Как-то раз, по ошибке перепутав двери, я попала в мужской туалет, в котором на тот момент никого не оказалось. Бегло осмотревшись вокруг, знаете, к какому выводу я пришла? Что, скорее всего, его посетители приходили туда помечать свою территорию. А иначе чем можно было объяснить огромное количество грязно-жёлтых разводов, покрывавших стены во всех направлениях?! Дополняли эту картину прогуливавшиеся по барной стойке большие рыжие тараканы и периодически садящиеся на бокалы с напитками жирные фосфорно-чёрные мухи. Наверняка по этой причине подавляющее большинство посетителей старалось как можно быстрее принять на грудь чего-нибудь горячительного — чтобы утратить бдительность к деталям окружающей обстановки. Для сравнения, в питейных заведениях крупных населённых пунктов Страны Вечного Праздника, по улицам которых прогуливались многочисленные туристы, поддерживалась исключительная чистота и порядок. Оно и понятно. Ведь нельзя же ударить в грязь лицом перед иностранцами!

Тем не менее, утверждать, что порядок в сельских барах напрочь отсутствовал, было бы в корне неправильно. Просто он был особым, наподобие того, который зачастую поддерживается на письменных столах у себя дома, когда всё свалено в огромную кучу, но при этом каждая вещица или бумажка лежит не просто так, а потому что, и это самое «потому что» носит отпечаток значимости и порой самого неожиданного смысла. Иначе говоря, эти вещи лежат на столе по какой-то причине, даже если таковая их хозяином уже давно забыта. По аналогии с этим, в сельских барах можно было увидеть открытку, датированную 1973 годом, стоявшую на полке с алкоголем и покрытую толстым слоем пыли; обрамлённую фотографию дальнего родственника хозяина бара, о котором последний не имел ни малейшего представления, равно как и о том, кто и зачем её туда поставил; огромный ворох журналов с оторванными обложками, лежащих в самом конце барной стойки, определить дату выпуска которых не представлялось возможным, хотя именно поэтому они никогда не переставали пользоваться у посетителей спросом, день за днём просматривавших давнишнюю прессу и всякий раз находивших в ней для себя что-нибудь новое и интересное. И всё же как ни крути главным предметом барной обстановки был телевизор — любого года выпуска и размера. Как правило, на желании телевизионных болельщиков посмотреть игру своей любимой футбольной команды это нисколько не отражалось. Как-то раз я зашла в один из сельских баров и наткнулась там на большую группу футбольных болельщиков, скучившихся перед телевизором модели восьмидесятых годов прошлого столетия, изображение которого было искажено толстыми белыми полосами, а звук прерывался надсадным треском, поэтому находившиеся сзади непрерывно интересовались у стоявших в переднем ряду: «Ну что там? Дали нашим дополнительное время или опять зажали? Кто будет подавать угловой? А левого защитника сейчас куда понесло?!»

К слову сказать, питейные заведения Перепёлок были не только местом массового просмотра футбольных матчей. Именно там, в глубине серого и темного туннеля зарождались отношения между противоположными полами, нередко заканчивавшиеся вступлением в брак. В сельских барах молодёжь встречалась, влюблялась, напивалась в стельку, выясняла отношения, устраивала кулачные бои, после чего вновь происходили объяснения в любви, страстные объятия, поцелуи, обещания, измены и расставания. Однако чаще всего барные заверения в любви заканчивались громкой свадьбой, поскольку отказываться от своих публично сказанных признаний было уже поздно, учитывая, что местные новости в рекордные сроки облетали весь посёлок. Да и родственники невесты изо всех сил старались ускорить процесс женитьбы, чтобы до этого события не случилось ничего такого, что могло бы скомпрометировать девушку в глазах поселковой общественности. Свадьбы в Перепёлках устраивались пышно, ярко и запоминающеся. Во всяком случае, пока приглашённые принимали на грудь первые пару бокалов вина. Далее свадебный пир в их слегка скосившихся глазах продолжал оставаться таким же зрелищным, ярким и пышным, но в значительно меньшей мере запоминающимся. При этом по окончании празднества гости никогда не расходились по домам, особенно молодёжь. Большая толпа непонятно как удерживавшихся в вертикальном положении гуляк требовала продолжения праздника. Чтобы отметить это событие до победного конца, они всей гурьбой отправлялись в местные бары, а когда в два часа ночи закрывался последний, то в полном составе переходили оттуда на дискотеку и энергично отплясывали вплоть до её закрытия, то есть до пяти-шести часов утра. Шутка ли сказать, но даже после этого об окончании празднования и речи не шло.

Однажды осенью, кажется, в октябре, я решила поутру выпить чашку крепкого кофе, открыла кухонный шкаф, достала кофейную банку, но, как нарочно, кофе в ней не оказалось. «Видно, муж допил перед уходом на работу, — подумалось мне, — а выпить кофейку надо бы, иначе до обеда не раскачаюсь». Тогда я решила сходить в бар. Сунула ноги в сапоги, набросила пальто и около восьми часов утра вышла на улицу. К моему огорчению, все бары в Перепёлках были закрыты, при этом около одного из них столпилась огромная толпа зомби… От этой группы, состоявшей приблизительно из двадцати человек, несло смрадным запахом перегара, легко уловимым с расстояния в несколько метров, а их внешний вид можно было описать, как устрашающе-плачевный. Лица у подгулявшей молодёжи были бледными, опухшими, с красновато-синюшными подглазьями и лишённым какой-либо мысли взором. У всех до одного представителей мужского пола рубашки свешивались поверх брюк, а скомканные галстуки наполовину вываливались из карманов одежды. К тому же у некоторых на пиджаках и рубашках не хватало чуть ли не половины пуговиц. Впрочем, и у дамского пола с опрятностью дело обстояло ничуть не лучше. Огромные дыры на колготках свидетельствовали о столкновении с множественными препятствиями, а сломанная диадема на голове наводила на мысль о дополнительном лобовом столкновении. Тушь у подавляющего большинства представительниц слабого пола расплылась по лицу, сделав их глаза похожими на огромные глазницы, тени с век переместились на щёки, а яркий контур губной помады выходил далеко за пределы губ. У одной из девушек она каким-то образом даже очутилась на кончике носа, что делало её похожей на клоуншу. Многие представительницы слабого пола явились на свадьбу с дамскими сумочками, и этот мелкоразмерный экипаж периодически выпадал у них из рук, а при наклоне за ним дополнительно выпадали наружу их груди, покидая бюстгальтеры и платья на бретельках. Замечу, однако, что толпа одетых в вечерние наряды молодых людей сумела простоять на улице при температуре около двенадцати градусов тепла целых два часа, и никто из них не зачихал и не закашлял.

******

А теперь предлагаю порассуждать по поводу смысла жизни. Подобные мысли в Стране Вечного Праздника не раз посещали меня при виде мёртвых китов и дельфинов, которых иногда можно было увидеть на местных пляжах. Эти удивительные морские животные приплывали к песчаным побережьям, чтобы умереть. В их поведении было что-то патриотически-грустное и, я бы даже сказала, сверхгуманное. Мы, люди, снаряжаем суда, отправляемся на них в открытое море и убиваем этих морских животных почём зря, совершенно не считаясь с их смыслом жизни — глубоким, осознанным и в высшей степени жертвенным. Истребляем их, а они приплывают на берег, чтобы умереть рядом с нами, прощая нам то, что мы сами никогда не сумели бы друг другу простить. К счастью, в жизни китов и дельфинов имеется один оптимистический и немаловажный момент. Благодаря своим крупным размерам им не страшен никто, за исключением человека, и, как следствие, большинство из них умирает естественной смертью, что среди рыб должно считаться редкостным фактом поистине счастливой судьбы, наподобие того, как у людей, всю жизнь проработать на должности высокопоставленного начальника. Ты уволить можешь, а тебя — нет. Так и кита никакие зверюги съесть не могут, потому что подавятся.

Подобно китам, на европейские пляжи частенько отправлялись умирать одинокие мужчины-пенсионеры. Большинство из них хотело уйти в мир иной не как-нибудь, а по-особому: в пьяном угаре во время дикой пляски под инструментальную музыку времён своей молодости, а ещё лучше — в объятьях молодой проститутки с пышными телесными формами. Для осуществления подобной мечты совсем не требовалось наличие огромного состояния. На пенсию средних размеров такой вид смерти многие европейцы вполне могли себе позволить. С той лишь разницей, что обычный пенсионер в пляжных забегаловках в рекордные сроки доводил свою печень до цирроза не бурбоном, а употреблением какого-нибудь дешёвого спиртного напитка, и заказывал себе в номер трёхзвёздочного отеля не обворожительных и ухоженных проституток, а тех, что попроще и подешевле. С каждым годом количество старичков, предпочитавших именно так провести последние годы своей жизни, неуклонно возрастало, поэтому отели пляжной зоны бросились разрабатывать систему услуг с учётом удовлетворения запросов данного контингента.

Об этом я узнала от российской соотечественницы, не сумевшей в Стране Вечного Праздника устроиться на работу по специальности и в итоге вынужденной отправиться на заработки в одно из таких заведений. Людмила имела диплом переводчицы московского международного университета имени Патриса Лумумбы и в совершенстве владела тремя языками, но, несмотря на это, на работу в приёмную отелей, в том числе ориентированных на российских туристов, её не брали. На эти рабочие места владельцы гостиничного бизнеса почему-то принимали только коренных европеек, с горем пополам выучивших на русском языке всего два слова: «здравствуйте» (и чаще, «привет», поскольку «здравствуйте» у них не получалось выговорить даже после длительной тренировки) и «спасибо», которое нередко произносилось ими по слогам: «спа-си-бо». К тому же зачастую оба эти слова озвучивались очень язвительным тоном, по-видимому, в качестве мести за необходимость упражняться в произнесении этого странного для них языка.

После того как устроиться администратором Людмиле не удалось, она принялась разносить куррикулум по всем ближайшим отелям, в расчёте на любое предложение о работе, и через несколько дней из одного из них ей позвонили и предложили место уборщицы. Посчитав оставшиеся деньги и немного всплакнув, Людмила поняла, что другого выхода у неё просто-напросто нет, а потому отправилась в отель, откуда поступило предложение о работе, и который, как выяснилось позже, специализировался на обслуживании пенсионеров мужского пола. Впрочем, поначалу об этом она не имела ни малейшего представления. Предложившая ей место уборщицы владелица этого заведения во время первой встречи хитро улыбнулась и сказала: «У моих сотрудников, дорогуша, служебных обязанностей не одна, а несколько. Это — семейный отель, и у нас все работают всеми, понятно?» Людмилу это немного озадачило, но всё же она сочла нужным промолчать, а про себя решила: «Ладно, поработаю здесь немного, а там видно будет…»

Начались её рабочие будни. Первые пару месяцев, шесть дней в неделю по утрам она убиралась в гостиничных номерах, а по вечерам чистила на ресторанной кухне овощи и мыла посуду. Успокаивало Людмилу лишь то, что хозяйка никак на неё не нарадовалась, регулярно нахваливая и одаривая лучезарными улыбками. Но вот, в конце второго месяца работы владелица отеля изъявила желание побеседовать с Людмилой с глазу на глаз в своём кабинете. С выражением чрезвычайного расположения на лице она протянула Людмиле чашку ароматного кофе, а затем сделала неожиданное предложение. «Я вижу, милочка, что ты вечерами на кухне очень устаёшь. Жалко мне тебя, да и работа эта тяжёлая, неженская, — начала разговор издалека владелица отеля, — поэтому я хочу заменить твои кухарские обязанности на танцевальные. Наверное, ты в курсе, что у нас в отеле на первом этаже есть дискотечный зал для клиентов. Начиная с завтрашнего дня, приходи туда по вечерам прилично одетой. Найдётся у тебя юбка выше колен и кофта с глубоким декольте? Если нет, то не проблема, мы тебе это купим. В общем, оденешься, подкрасишься и пойдёшь танцевать с дедульками. Да ты их не бойся, они совсем не опасные, а некоторые ну о-о-очень смешные, уморительные такие старички, обхохочешься! Там, на дискотеке, на медленных танцах дедульки начнут к тебе прижиматься, один об коленку потрётся, другой за заднее место ухватит. Но ты от них не отстраняйся, потерпи! Они же пенсионеры, божьи одуванчики. Им много ли надо? Тихонько пукнуть, да обмарать себе штаны в районе ширинки. У них в пожилом возрасте мозги-то отказывают, вот и мастурбируют, где ни попадя. А тебе только потерпеть, пока закончат, и всего-то! Ну, что, согласна?» К сказанному добавлю, что после этой беседы Людмила забрала полагавшуюся ей за отработанный месяц зарплату и больше в тот отель не вернулась.

Надо сказать, что европейский бордельный бизнес в первое десятилетие XXI века претерпел существенные изменения. Из скромного вида домишек с едва приметной вывеской на входе — «Клуб», почему-то всегда выкрашенных в жёлтый цвет, публичные дома переместились в высотные здания корпоративного типа, с тонированными стёклами, серебристым покрытием снаружи и гигантского размера надписями: «Знойная пантера», «Ночная карусель», «Темпераментные блондинки», «Очаровательные брюнетки». Однажды мне на глаза попалась даже такая: «Весёлые улитки», что наводило на размышления о низкой производительности труда работниц данного заведения. В принципе, это могло быть продиктовано далеко не юным, и возможно даже преклонным возрастом жриц любви. Не менее странно выглядела табличка на входе в другой публичный дом, гласившая: «Мы — здесь!» Наверное, ее владельцы рассчитывали на то, что прочитавшему такую надпись сразу захочется заглянуть туда хоть на минутку, просто, чтобы спросить: «А вы, это кто?» Ну и, пожалуй, самыми оригинальными вывесками на борделях, которые попались мне на глаза в Стране Вечного Праздника, были: «Не горюй!» и «Улыбнись!» Первое заведение скорее всего специализировалась на хронических неудачниках, у которых всё в жизни было не так. «Не горюй!» выглядело чем-то вроде призыва к тому единственному, либо последнему в жизни занятию, которое неудачник пока ещё мог осуществить. Ещё более эмоциональный призыв: «Улыбнись!» прямо таки ошарашивал, поскольку трудно себе представить, что посетителей этого публичного дома развлекали проститутки, наряженные в клоунские костюмы. Хотя, как знать… Но если у человека единственным мотивом для улыбки является контакт с жрицей любви, то совершенно очевидно, что, либо до этого долгие годы он проживал на необитаемом острове, либо у него с головой не всё в порядке. А потому, вместо регулярных посещений борделя, самым правильным в его случае было бы обратиться к психиатру. Вообразите себе ситуацию: ребёнок принёс из школы отличную оценку — ерунда, премию на работе неожиданно выдали — подумаешь, от тяжёлой болезни выздоровел — ну и что, с кем не бывает, а сходил в публичный дом и… наконец-то развернул плечи, набрал полную грудь воздуха и с ощущением полного счастья широко улыбнулся!

******

Наверняка кто-то под впечатлением от прочитанного возмутился: «А как же духовность? Взять хотя бы религию, традиционно разъясняющую понятия добра и зла. Это в России, в отличие от Европы, её долгие годы для многих не существовало: правительство рабочих и крестьян разрушило церкви и запретило религиозное вероисповедание. Да что там… В своём мракобесии коммунисты дошли до того, что даже Библию упразднили за ненадобностью! Народ лишился моральной опоры, сын пошёл на отца, сестра доносила на брата, а брат на сестру, женщин сажали в тюрьму за политически некорректное поведение их супругов — всё это в тогдашнем обществе считалось нормой поведения. Но ведь в Европе ничего подобного и в помине не было! Их-то “красный вирус”, слава Богу, не задел!» Зато долгие годы там свирепствовал другой вирус, название которому придумайте сами, прочитав изложенное ниже.

Начну с того, что религиозное мировоззрение у жителей Перепёлок, из числа тех, кто относил себя к какому-либо вероисповеданию, было преимущественно католическим. Лично мне, судя по убранству церквей и минимальному количеству проводимых в них религиозных обрядов, католики всегда казались большими скромниками. Церковные службы, называемые в католичестве мессами, регулярно проводились лишь на территории самых крупных храмов, а во всех остальных — только по выходным дням и большим религиозным праздникам. В другое время церкви были закрыты для посещения. Наверное, чтобы прихожане там не напачкали и не наследили, хотя, по правде сказать, точная причина мне не известна. Кто-нибудь захочет меня поправить: «Как же так, Диана? Что уж Вы? Долгое время жили в Европе, а до сих пор не уяснили себе, что правильное название католической церкви — костёл?» Да нет же, я об этом знаю, вот только, это слово при склонении в русском языке слишком уж режет слух: костела, костелу, костелом и т.д.

В Перепёлках тоже был католический храм, выстроенный столетие назад. Это высокое здание из серого камня горделиво возвышалось на центральной площади посёлка. Проведением мессы на выходных в нём занимался местный священник, здоровье которого, к сожалению, оставляло желать лучшего. Хворал он часто, и, когда в очередной раз заболевал, то в течение нескольких недель, а то и месяцев поселковый храм оставался закрытым. Впрочем, данное обстоятельство не являлось чем-то из ряда вон выходящим. Часовни Страны Вечного Праздника открывались для верующих ещё реже, как правило, всего раз в году, в праздник того Святого, в честь которого они были возведены. Что касается церковного убранства, то оно ни в какое сравнение не шло с колоритной иконописью православных храмов. К тому же я всегда недоумевала, почему у католиков, вместо икон, стены соборов украшены копиями средневековых картин весьма своеобразной тематики. Среди прочих, там можно было увидеть полотна с изображением отрезанных голов: картину Караваджо под названием"Давид и Голиаф", на которой Давид держит за волосы отрезанную голову Голиафа, картину Джорджоне «Юдифь» с головой Олоферна, на которой главная героиня изображена в победоносной позе, с кинжалом в руке, наступая ногой на лежащую на земле отрезанную мужскую голову, и подобные этим. Кроме шуток, зайдёшь помолиться и насмерть перепугаешься!

Бросалось в глаза, что у подрастающего поколения Страны Вечного Праздника полностью отсутствовало не только стремление к посещению католических храмов, но и ощущение духовной причастности к этому вероисповеданию. По сути, это было протестом против сознательного покрытия властью Ватикана фактов насилия католических священников над детьми, с поистине ужасающим количеством жертв. Широкую огласку в среде европейской общественности получил тот факт, что в течение прошлого столетия священников-извращенцев судил единолично сам папа Римский, при закрытых дверях и, как правило, с последующим отпущением провинившимся всех их педерастических грехов. В качестве наказания их переводили на службу в другую церковь, в которой прихожане и знать не знали о наклонностях нового священника. В самом худшем варианте проштрафившегося педераста в сутане отправляли в один из католических храмов Латинской Америки, чтобы, занимаясь там растлением малолетних, он не мозолил глаза европейскому католичеству. Так бы и остаться всему этому тайной за семью печатями, если бы не демократические процессы современного общества, благодаря которым правда о священниках-педерастах всплыла наружу. Бывшие жертвы один за другим принялись давать интервью в средствах массовой информации, рассказывая о личном опыте общения со служителями католической церкви, позволявшим себе всевозможные извращения: от навязчивых приставаний до зверских изнасилований. В конце концов, высшие чины католической церкви отреагировали на это в форме соболезнований пострадавшим, но, тем не менее, доступа европейской полиции к архивам Ватикана не разрешили, тем самым демонстрируя свое желание предотвратить поиск и выявление рассредоточенных по всему миру священников-педерастов.

Католическим монашкам удалось прославиться на всю Европу другим, не менее скверным занятием, ставшим в их среде нормой поведения на протяжении прошлого столетия. Речь идёт о наитягчайших преступлениях, а, если конкретно, то в свободное от молитв время проповедницы слова божьего воровали новорождённых младенцев и продавали их в состоятельные семьи, а вырученными на этих коммерческих сделках средствами пополняли церковную казну. Доказать эти преступления получилось благодаря анализам на ДНК: когда одному из членов семьи предстояло стать донором своим родителям, братьям или сёстрам, и вот тут-то неожиданно выяснялась абсолютная несовместимость по физиологическим параметрам так называемых родственников. В итоге застуканным с поличным родителям ничего не оставалось, кроме как открыть своему приёмному ребёнку тайну, тщательно скрываемую от него все предыдущие годы. После публикации в прессе пары-тройки подобных случаев Страну Вечного Праздника накрыло волной массового негодования, и в полицию одна за другой стали подавать заявления женщины, вынужденные несколько десятков лет назад, за неимением средств на оплату услуг частной клиники, рожать в госпиталях, находившихся на попечении у монашек. Описание того, что с ними происходило, наводило на мысль о том, что действовали монашки-воровки по одной и той же схеме. Принимая во время родов новорождённого на руки, они относили его в другое помещение, а через несколько часов сообщали матери, что её младенец внезапно умер. Когда же несчастная женщина обращалась за телом усопшего, чтобы его похоронить, то церковные служительницы показывали ей небольшой холмик около больницы или церкви и уверяли, что там покоятся останки её младенца. Всякий раз монашки с участливым выражением на лицах сообщали убитой горем матери, что они уже обо всем позаботились, чтобы не бередить её душу. Не удивительно, что когда полицейские вскрыли одну за другой могилы «умерших в послеродовой период» младенцев, то никаких останков там не обнаружили. Служители Ватикана отреагировали на эти чудовищные преступления точно так же, как и в случае со священниками-педерастами, решительно отказавшись помогать в проведении расследования. Несмотря на давление средств массовой информации, высшая католическая власть не посодействовала ни в поимке преступниц-монашек, ни в предоставлении каких-либо сведений, которые могли бы пролить свет на судьбы украденных младенцев. Вот почему у европейской молодёжи возник стойкий иммунитет ко всему, что имеет отношение к католической религии.

******

В то время как католические мессы в Перепёлках посещали лишь древние старички со старушками, другую малочисленную религиозную группировку — местных буддистов — составляли преимущественно молодые люди. К их числу относились хиппари, исколесившие вдоль и поперёк с рюкзаком за плечами не только европейские Альпы и Пиренеи, но и далёкие Гималаи, а ещё семейство китайцев, открывших в посёлке собственный магазин с вывеской на входе: «Кинг Конг Фу». Наблюдая за поведением как одних, так и других, было непонятно, какое место в их жизни занимала указанная религия. Всем известно, что следование учению Будды на практике выражается в чтении мантр и регулярной медитации. У длинноволосых хиппарей принадлежность к данной религии принимала форму поглощения большого количества алкогольных напитков. Очевидно, для того, чтобы погрузиться в нирвану. Китайцы же, по всей видимости, медитировали на бегу, в процессе безостановочного движения по магазину в течение десяти часов в сутки, без единого выходного в неделю, 364 дня в году, закрывая его только в день празднования Восточного Нового года. Кстати, никак не припомню, жил ли кто-нибудь из мусульман в Перепёлках. Наверняка, если они там и были, то тщательно ото всех скрывали свою религиозную принадлежность, и было отчего. Мусульманство в Европе из-за проблемы терроризма — наименее почитаемая религия.

Среди разновидностей христианства самой могущественной религиозной организацией в Стране Вечного Праздника стала секта, название которой звучало приблизительно так: «Божественный глаз». Основным её отличием являлось то, что стать её членом было очень даже непросто, поскольку для этого требовалось обладать завидным состоянием, вкупе с высоким общественным положением. Иначе говоря, «Божественный глаз» представлял собой что-то вроде закрытого клуба для богатых людей Страны Вечного Праздника, в котором они получали возможность обсудить свои дела и там же при желании помолиться. Баснословная сумма денег, регулярно выплачиваемая в качестве членских взносов узким кругом светских лиц, с лихвой покрывала церковные расходы, а потому духовных руководителей секты совсем не интересовало массовое пополнение её рядов. Как и подобает, часть этих средств уходила на помощь нуждающимся, впрочем, далеко не бескорыстную. Им вменялось в обязанность выполнить любую просьбу служителей «Божественного глаза». Око за око, зуб за зуб. В общем, круговая порука, шантаж и коррупция. Помимо всего прочего, указанная секта прославилась в глазах общественности наистрожайшим отношением к служившим там рядовым монахам и монашкам, которых священники держали на хлебе и воде и заставляли спать на холодном полу без одеяла и матраса, в целях укрепления в них веры и религиозной морали. В то же самое время высшие руководители этой секты разъезжали на лимузинах с тонированными стёклами и питались исключительно в пятизвёздочных ресторанах, скорее всего для того, чтобы духовно сблизиться со своими прихожанами: известными представителями аристократии, политики и бизнеса.

Другой религиозной организацией с разросшимися по всей Европе щупальцами была секта «Свидетели Иеговы». «Свидетели чего?» — спросите вы. Да говорю же вам: «Иеговы», — хотя, что это такое на самом деле, и сама не знаю. Создаётся ощущение, что это слово в корне какое-то нехорошее. Так и тянет им кого-нибудь отругать: «Иегова ты такая-растакая!», «Ты что несёшь, иеговец!», «Сейчас как врежу тебе этой иеговиной!». Члены указанной секты в Стране Вечного Праздника в занятии попрошайничеством были поназойливей поднаторевших на этой стезе цыганят. Они сновали туда-сюда по центральным городским улицам, приближаясь с выражением глубокой скорби на лицах ко всем подряд: от скромного вида старушек до целующихся взасос парочек — и обращались к ним: «Почитайте откровения Иисуса Христа!», — протянув тонкую замусоленную брошюрку. Застигнутые врасплох люди, как правило, поначалу шарахались от них в сторону, но, не разглядев никакой угрозы в монашках, грустно склонивших перед ними головы, наконец, брали себя в руки и отвечали: «Не-а, спасибо, мне не надо». «Тогда подайте нам, сколько сможете!» — озвучивали заунывными голосами завершающую часть своего обращения «свидетельницы Иеговы». Эта просьба, по сравнению с первоначальной — прочесть брошюрку, выглядела гораздо более простой и незамысловатой, поэтому многие запросто расставались с несколькими монетками, завалявшимися в кошельке или кармане своей одежды, очевидно, полагая, что в итоге потратили бы их на что-нибудь столь же несущественное.

По стечению обстоятельств, неподалеку от Перепелок, в небольшом поселке проживало семейство, принадлежавшее к указанной секте. Понятия не имею, какова была их роль в её функционировании, однако, эта супружеская пара не занималась попрошайничеством, а трудилась, как все нормальные люди. Отец семейства работал шофёром, а его жена — санитаркой в больнице. Эта религиозная дамочка рожала каждые два года, и к тому времени в их семействе насчитывалось порядка семнадцати отпрысков. Причем останавливаться на достигнутом «свидетели Иеговы» даже не думали, по-видимому, размышляя: «А что? Какие наши годы! Всего-то пятьдесят с гаком…» Достаточно было взглянуть на этих истощённых до состояния полупрозрачности детей, чтобы прийти к выводу о том, что никто из них по окончании колледжа не сумеет получить высшего образования. Причем не только из-за отсутствия средств на обучение у сектантов-родителей, но и потому, что в голову, в которой все мысли сосредоточены на мечте о нормальной пище, наука вряд ли полезет. В то же время удивляло, как отцу и матери «божественного» семейства на свои скромные зарплаты удавалось содержать такое количество отпрысков. Скажу лишь, что при виде этих детей в заношенной одежонке, с выражением бесконечной грусти на лицах, я едва сдерживалась, чтобы не выругаться в адрес их зацикленных на сектантстве родителей: «Иеговы дети, мать вашу! А про презервативы вы когда-нибудь слышали? Кто ваших отпрысков будет нормально кормить, поить, обувать и одевать?! Эта ваша Иегова?!»

Одно время в Перепелках жили представители никому не известной секты, которые, как это ни странно, заставили местное население себя уважать. По идеологическим соображениям и образу жизни они походили на мормонов, поэтому жители посёлка поначалу решили, что это мормоны-геи, изгнанные с позором из своей общины. Данная версия основывалась на следующем факте. По прибытии в Перепёлки эти четверо мужчин приобрели небольшой деревенский домик и поселились там, прожив в тесноте да не в обиде чуть больше года. Затем к ним примкнула молодая женщина, и вся округа этому обстоятельству чрезвычайно удивилась. Ведь у мормонов принято, чтобы у мужчины было несколько жён, а не наоборот. «Что-то тут не так», — перешёптывался поселковый люд. Впрочем, откуда взялась эта девушка и кем доводилась сектантам, так и осталось тайной за семью печатями. Работали мормоны в соседних деревнях плотниками, периодически участвуя в сезонном посеве и сборе зерновых. Несмотря на то, что они не держали у себя предметов современного прогресса, ездили на подводе, запряжённой парой лошадей, готовили еду в печи и ходили стирать бельё на речку, так вот, несмотря на всё это, их одежда всегда выглядела безупречно чистой и отутюженной, без единого пятнышка или складочки. Носили эти мужчины в любую погоду белые рубашки, тёмные брюки, пиджаки и чёрные шляпы с широкими полями, а их лица с такой же неизменностью украшали аккуратно подстриженные длинные бороды. Кроме того, всего за год новоявленные сектанты сумели так красиво отстроить приобретённую ими «избушку на курьих ножках», что даже проезжавший мимо столичный дизайнер не удержался, чтобы её не сфотографировать, и вскоре это фото украсило обложку журнала «Модные фасады и интерьеры». Однако появление в мужской коммуне молодой женщины, как гласит известное изречение мореплавателей, привело к гибели целого корабля. Эйфорическое настроение первых недель совместного с ней проживания вскоре сменилось на подавленное, а ещё через пару месяцев все до одного мормоны покинули отстроенный ими домик в неизвестном направлении, оставив его в распоряжение этой представительнице слабого пола. Она, по-видимому, не сильно воодушевилась прелестями сельской жизни, поэтому на новом месте долго не задержалась. Месяц спустя эта девушка сообщила соседям, что устроилась на работу в ближайшем городе, отбыла в указанном направлении и с тех пор в прежнее жильё не возвращалась.

******

Полагаю, ни для кого не секрет, что европейскому населению свойственна буквальность. Другими словами, у них искажена способность образно мыслить. Взять хотя бы русскую народную сказку про Иванушку-дурачка, смысла которой европейцы наверняка не поняли бы. Внимательно прочитав или выслушав её от начала до конца и уяснив последовательность происходящих в ней событий, в конечном итоге они бы растерянно пожали плечами: «А почему вы этого Ивана называете дураком? Ведь он же на самом деле умный! Это что у вас шутка такая?!» А разве в жизни не бывает так, что дураков принимают за умных, а умных держат за дураков? Впрочем, не думаю, что европейцы склонны размышлять на эту тему, поскольку жить по чьей-то указке — занятие гораздо менее энергозатратное: не надо нервничать, спорить, портить с кем-то отношения, доказывать свою точку зрения. Сказал начальник: «Вот этого надо уволить, потому что он — дурак!». «Значит, так оно и есть, туда ему и дорога», — решил бы подчинённый-европеец, ни на минуту не задумавшись, а так ли это на самом деле. На протяжении долгих лет, проведённых в Европе, меня не переставало удивлять огромное количество языковых стереотипов, употребляемых всеми подряд без предварительного осмысления. «Что же это за стереотипы такие?» — спросите вы. Это речевые заготовки по различной тематике, наподобие такой: «Всех, без исключения, геев отличает утончённый эстетический вкус». Услышав её в который раз, я еле сдерживаюсь, чтобы не задать вопрос: «И у тех, кто работает на свинофермах, тоже? Перед тем, как отправить свинок на скотобойню, они, наверное, наряжают их в белые кружевные саваны и повязывают им на головы шёлковые ленты и платочки?» Или другой пример. Всем известно, что американский режиссёр-постановщик Вуди Аллен снял множество художественных фильмов. Позвольте спросить, сумели ли вы посмотреть какой-нибудь из них от начала до конца? Мо-лод-цы! Лично я на пятой попытке сдалась потому, что его комедии показались мне совсем несмешными. На мой взгляд, фильмы у него вялые, кислые, недожаренные что ли, при этом ужасно растянутые по времени и переполненные актёрской болтовнёй. Эдакое, знаете ли, интеллектуальное занудство, скрашенное присутствием красивых и молодых актёров. Впрочем, не подумайте, что я — ярая ненавистница американской киноиндустрии. Это вовсе не так. Мне нравятся фильмы, поставленные Клинтом Иствудом, Стивеном Спилбергом, Джеймсом Кэмероном, Квентином Тарантино, Романом Полански и прочими голливудскими режиссёрами. Однако речь не обо мне, а о свойственных населению Европы языковых стереотипах. Стоило спросить европейского обывателя о том, что он думает о широко разрекламированных фильмах Вуди Аллена, как тот, не задумываясь ни на минуту, выпаливал: «А-а, Вуди Аллен, ну как же, конечно, знаю… это известный режиссёр, а ещё, кажется, актёр… и все фильмы у него очень интересные!», — даже если ни одного из них не удосужился посмотреть.

Разработанная европейским обществом схема того, что, кому и в какой форме нужно говорить и как правильно на всё реагировать, позволяла не расходовать зря своё время и силы. Ведь когда человек точно знает, каков стандарт ответа на заданный ему вопрос, то у него отпадает необходимость ломать себе над этим голову. «Да и зачем? Гораздо проще открыть рот и озвучить правильный ответ», — подумал бы типичный европеец. К слову, то же самое происходило в России в печально известные годы застоя, когда коммунистическое правительство навязывало своим гражданам «политически корректные» формулировки, отступление от которых строго каралось законом. Что уж греха таить, такая схема многих обывателей вполне устраивала, поскольку вместе с ней отпадала необходимость размышлять о смысле жизни и собственном предназначении. «Зачем думать над тем, что достоверно известно ЦК КПСС?» — считали советские обыватели. К счастью, в современной России стандартность поведения давно изжита, однако, того же самого нельзя сказать о европейском населении. Лично у меня создается ощущение, что их средства массовой информации, пропагандирующие не конкретные знания, а всего лишь видимость таковых, занимаются созданием будущего поколения клонов, с помощью которых, к примеру, можно будет раз и навсегда решить проблему утраты своих близких. К чему обливаться слезами по кому-то, когда его место может занять любой другой человек, реагирующий на различные ситуации теми же самыми стандартными словесными формулировками?

Подкреплю утверждение о буквальности европейцев историей из личного опыта. Дело было летом, когда ремонтные фирмы Страны Вечного Праздника по обыкновению латали дыры на асфальтированных дорогах. В тот день я доехала на машине до участка на шоссе, где из-за ремонтных работ водители, двигающиеся в противоположных направлениях, были вынуждены попеременно пользоваться одной полосой. Обычно в подобных случаях до и после ремонтируемого участка устанавливался светофор, с помощью которого чередовалось движение машин в обоих направлениях. Но в тот раз функцию светофора выполнял рабочий с дорожными знаками в руках, которыми регулировал движение транспорта. Как и остальные водители, я выключила у своей машины мотор и стала ждать, когда рабочий покажет дорожный знак, разрешающий движение вперёд. Ожидание затянулось, и от нетерпения я высунула голову из окошка, пытаясь выяснить, что там впереди происходит. По месту в очереди моя машина была шестой, а напротив первой стоял дорожный рабочий — молодой паренёк, по внешности которого нетрудно было догадаться, что он был эмигрантом. Этот светловолосый голубоглазый парень держал в вытянутой руке знак, разрешающий движение вперёд, в виде толстой белой стрелки на синем фоне. Видно, не совсем разобравшись в том, как правильно его держать, он направил белую стрелку вверх, вместо того, чтобы повернуть её влево, на соседнюю полосу, куда предположительно должны были ехать машины нашего ряда. Хотя, казалось бы, какой мог случиться конфуз? Во-первых, для проезда была свободна всего одна полоса. По другой в это время ездил асфальтоукладочный каток. А, во-вторых, дорожных знаков у рабочего было всего два: один — запрещающий движение, а другой — разрешающий, и при показе одного из них было очевидно, можно или нет трогаться с места. Иначе говоря, с точки зрения нормальной человеческой логики, никакой проблемы для понимания того, куда нужно ехать, не существовало. Тем не менее, водитель первой машины даже не подумал тронуться с места. В голове у меня промелькнуло: «А, может, ему стало плохо? Или того хуже. Может, он скоропостижно скончался и сидит сейчас в автомобиле с открытыми глазами, положив обе руки на руль, а окружающим невдомёк, что с ним произошло… о, ужас!» Впрочем, немного понаблюдав за происходящим из окошка своего автомобиля, я поняла, что дело было в другом. Водитель первой машины никак не мог решить, куда же ему податься: в небо, как указывала стрелка рабочего, или в сторону, на свободную соседнюю полосу? Всё это время бедняга-рабочий с дорожным знаком в руке смотрел вопрошающим взглядом прямо ему в лицо, видимо, ожидая, что тот его намёк поймет и наконец-то двинется с места.

Ещё более удивительным было то, что растерянность мужчины, сидевшего за рулём первого автомобиля, разделяли все остальные водители, стоявшие в этом ряду, поскольку никто из них ни разу ему не бибикнул и не крикнул: «Чего встал-то? Поезжай вперёд! Не задерживай!» По-видимому, они тоже были сосредоточены на осмыслении направления стрелки дорожного знака и поиска в самих себе ответа на вопрос, а хотят ли они ехать туда, наверх, и возможно ли это в принципе? Ведь их транспортные средства были всего-навсего автомобилями, а не самолётами, оснащёнными реактивным двигателями. Наконец, рабочий, простоявший с дорожным знаком в руках целых десять минут, пришёл к выводу, что водители, очевидно, чего-то не поняли, но так или иначе им это необходимо разъяснить. А не то не прекращающаяся пополняться машинами очередь не рассосется вплоть до завтрашнего дня. Он отложил в сторону дорожный знак и принялся энергично размахивать рукой влево, именно туда, куда машинам нужно было ехать. Но поскольку его вращательные движения осуществлялись в восходящем направлении, взгляды водителей как по команде снова устремились наверх, отслеживая верхнюю точку траектории его вращений. Несмотря на то, что дорожный рабочий старательно крутил рукой несколько минут, никто из водителей так и не тронулся с места. В итоге несчастный паренёк, испугавшись, что за неправильную разъяснительную тактику его могут уволить, подбежал к водителю первой машины и движением руки, напоминающей реверанс, несколько раз показал, что путь свободен, мол, проезжайте, пожалуйста, на свободную дорожную полосу, милости просим! Только тогда произошло массовое озарение. Все водители разом догадались, куда нужно ехать. Да и кто же не поймёт значения этой позы: согнутой в пояснице спины и оттянутой в сторону руки? Начиная с того момента, длинный ряд машин тронулся в путь. А всё благодаря сообразительности дорожного рабочего, чей плебейский жест не только оказался понятен водителям, но и, самое главное, пришёлся им по душе.

******

Вообще-то говоря, откуда у европейцев взялась эта буквальность? Определяющим критерием приземлённого мышления является элементарное бескультурье, при котором человек всю свою жизнь довольствуется минимальным количеством знаний и умений, нередко имеющим отношение лишь к реализуемой им профессии. В этой связи не лишним будет заметить, что по количеству мелких фирм и кооперативов во всём Европейском Сообществе Стране Вечного Праздника не было равных. К их числу относились семейные отели, бары, рестораны, мясные, рыбные и фруктовые лавки, магазины, мини-фабрики, мастерские всех типов, парикмахерские, а также работавшие по частной лицензии электрики, сантехники, маляры и прочие профессионалы своего дела. При этом свободное времяпрепровождение подавляющего большинства владельцев мелкого бизнеса было на редкость незамысловатым: еда в ресторане, закладывание за воротник на выходных и ежегодный отпуск у моря. «И всё?! — удивитесь вы. — А как же посещение выставок, музеев, театров, концертных залов? Ведь в Европе всего этого полным-полно». Полностью разделяю данную точку зрения, однако, европейцы в большинстве своём считали, что поскольку зарабатываемых ими средств вполне хватает на жизнь, то заниматься повышением у себя или своих отпрысков культурного уровня не имеет никакого смысла. При этом некоторые из них довольно смутно представляли себе, что же это такое вообще — культурный уровень? Никогда не забуду, как побывавший по обмену в России знакомый мне европейский подросток, по возвращении в Страну Вечного Праздника недоуменно изрек: «Зачем у вас, русских, в каждой квартире стоит пианино? Не может же столько людей обучаться музыке? Вы его, наверное, держите для красоты, ну или… на дрова. А что? В России же зимой холодно!»

С удивлением для себя, только за рубежом я осознала, что у нас, россиян, существует масса поводов для того, чтобы собой гордиться. В данном случае во мне говорит не эмоциональное, а рациональное. К примеру, в Европе, если ваши отпрыски, помимо обычного колледжа, посещают занятия в музыкальной или художественной школе, то это автоматически выделяет вас из среды «обычных родителей». А такого понятия, как детская спортивная или танцевальная подготовка, которая была бы любой семье по карману, там попросту не существует. Скорее всего, эта мера направлена на поддержание традиционных классовых различий и формирование у детей с раннего возраста понимания того, на что именно они в дальнейшем могут претендовать, чтобы воображение у них не слишком буйствовало относительно собственных жизненных перспектив. Каждый сверчок знай свой шесток! Иначе говоря, российское образование превратило нас (не всех, конечно, но многих) в людей со светскими привычками и утонченными хобби, присущими на Западе лишь представителям высшего слоя общества. В то же время мы сами, приемники российской культуры, в большинстве своём полиглоты и всесторонне развитые личности, в себе этого почему-то упорно не замечаем, не ценим и вообще стараемся не придавать этому никакого значения, искренне полагая, что жители других стран имеют такой же доступ к образовательным и культурным ценностям. Как часто, живя в России, мне приходилось слышать от своих соотечественников: «Уж у европейцев культуры побольше будет, чем у нас!» А вот и неправда, поживите в Европе и сами это поймёте! Другой характерной особенностью россиян, на мой взгляд, является развитая способность смеяться над самими собой, в отличие от европейцев, у которых процесс материального обогащения нередко сопровождается процессом нравственной деградации. К слову сказать, типичные представители категории «новых русских», отличающиеся ограниченным кругозором, тем не менее, от души смеются над анекдотами про свою же собственную глупость. Это ещё раз доказывает, что чувство юмора по отношению к самому себе является показателем нормального человеческого рассудка, способности думать, чувствовать и прощать.

******

Существует типично российское представление о детях без детства. В данном случае речь идёт о школьниках, которые, отсидев за партой, бегут на танцы, потом на уроки английского, затем в музыкальную школу, а в выходные проплывают в бассейне поистине олимпийские дистанции либо осваивают сложнейшие техники боевых искусств. В Стране Вечного Праздника это выражение имело отношение к концептуально иной категории подрастающего поколения. Дети, которых совершенно справедливо можно было назвать лишёнными детства, как правило, не имели такового из-за чрезмерной занятости на родительских фирмах и фермах, где зачастую работали наравне со взрослыми. Представляю себе удивленные лица читателей: «Как же это? Всем известно, что европейцы прилагают большие усилия для предотвращения эксплуатации несовершеннолетних детей в странах Азии и Африки! А сами, оказывается, занимаются тем же самым». Мне же остаётся лишь развести руками и добавить, что, по-видимому, одно другому не мешает.

Как-то раз в Стране Вечного Праздника я проезжала по шоссе мимо одной деревушки и вдруг вспомнила, что должна была прихватить на обед хлеба. Припарковав машину на обочине, я зашла в небольшой сельский магазинчик, но, к своему удивлению, никого там не обнаружила, за исключением стоящей за прилавком веснушчатой девчушки, приблизительно семи лет. В магазине я взяла хлебный батон и решила немного подождать, пока подойдёт кто-нибудь из взрослых, чтобы расплатиться с ним за покупку, а сама в это время принялась разглядывать продукты на полках. Скорее всего, мой напускной интерес со стороны был слишком очевиден, и не прошло пары минут, как маленькая девочка чуть хрипловатым голосом окликнула меня из-за прилавка: «Ещё что-нибудь будете брать или Вас по кассе пробить?» На несколько секунд у меня пропал дар речи, но я взяла себя в руки и спросила малышку: «Так ты что сама покупателей рассчитываешь?» В ответ девочка смерила меня угрюмым взглядом и очень серьёзным тоном проговорила: «Ну да, сегодня я за магазином присматриваю, а позже батька мой сюда подойдёт, вот только коз сначала подоит». «А где твоя мама?» — задала я следующий вопрос, не понимая, как взрослые могли взвалить на плечи ребёнка обслуживание посетителей в магазине. «Мать в поле ушла за коровами, их надо на дойку пригнать», — деловым тоном ответила девочка. Вдруг я вспомнила, что не лишним было бы прихватить к обеду чего-нибудь мясного, и попросила малышку: «Слушай, а ты не могла бы позвать своего папу, чтобы он мне грамм двести вон той колбаски нарезал», — и указала какой. Веснушчатая девчушка недовольно хмыкнула и, пожав плечами, буркнула: «Я сама её нарежу, долго что ли?!» С этими словами она взяла огромный нож, своими размерами напоминавший пиратскую саблю, и, орудуя им как заправский повар, быстро нарубила колбасы, взвесила её на электронных весах, вытерла руки о край футболки и снова спросила: «Ещё что-нибудь брать будете?» «Нет, спасибо, больше ничего, — ответила я, и, расплачиваясь с девочкой, напоследок у неё поинтересовалась: — Неужели тебе не хочется поиграть и побегать с другими ребятами, вместо того, чтобы просиживать здесь целыми сутками?» Девочка на минуту задумалась, прикусив нижнюю губу, внимательно на меня посмотрела и без единой нотки детской непосредственности ответила: «А кто же тогда в магазине будет работать?! Чужих нанимать нельзя, начнут воровать, тогда пиши — пропало! Ничего, появится у меня свободное время и наиграюсь…» «Понятно», — кивнула я в ответ, однако, сильно усомнилась в том, что это когда-нибудь произойдет.

******

Поселившись в Перепёлках, я с удивлением для себя обнаружила, что большинство сельчан окликают друг друга по прозвищам. Помню, когда я училась в школе, мы с напарниками по классу то и дело придумывали их, однако, с возрастом это развлечение потеряло всякий смысл и интерес. Бывало, спустя годы я встречала на улице кого-нибудь из бывших учителей и одноклассников и всякий раз ловила себя на мысли о том, что никак не могу вспомнить их прозвищ, какими бы забавными они не казались мне раньше. Зато жители Перепёлок наделяли друг друга на редкость функциональными прозвищами, отличавшимися глубоким психологическим содержанием и недюжинным чувством юмора. В результате многие из них закрепились за своими носителями на долгие годы.

Супругу известного на всю округу лгуна и мошенника поселковый люд окрестил Праведницей. Но не потому, что она являлась полной противоположностью своего аморального муженька, а как раз таки наоборот, поскольку выступала в роли его наставницы, подстрекая на всякие нехорошие поступки, и при этом всегда оставалась в тени, вне прямых подозрений. Недаром говорят, что муж и жена — одна сатана. Периодически соседи приходили ей на него жаловаться, и тогда Праведница нахлобучивала поварской колпак, подвязывалась кухонным фартуком, а потом, стоя на пороге своей квартиры, выслушивала соседские жалобы, негодующе взмахивая руками и качая головой: «Ах, он засра-а-анец! Как же он такое сде-е-елал!» Правда, длилось это минут пять, не больше. Затем Праведница старательно изображала, будто вытирает испачканные руки о фартук, и спешно извинялась: «Вы уж меня простите, я к Вам потом сама загляну, и тогда мы обо всём спокойно поговорим. А сейчас я не могу, у меня суп стоит на плите, боюсь, выкипит». С этими словами она захлопывала входную дверь прямо перед носом у рассерженной соседки или соседа, а своего обещания никогда не выполняла.

Как известно, общественное мнение редко обходит стороной представительниц женского пола экзотической внешности. К их числу в Перепёлках относилась Блондинка, с виду обычная женщина средних лет, среднего роста и упитанности. Впрочем, речь идет не о какой-нибудь там блондинке, а своего рода уникальной. Ещё в юные годы эта сельчанка остановила свой выбор на цвете волос Мэрилин Монро и с тех пор его никогда не меняла. От природы Блондинка была жгучей брюнеткой, и, чтобы добиться белоснежного окраса волос, ей приходилось попеременно пользоваться, то косметическими красителями, то перекисью водорода, а иногда и тем и другим одновременно, причем зачастую они вступали в химическую реакцию, придавая волосам Блондинки редкостные фосфорические оттенки. Многочисленные наблюдения местных жителей свидетельствовали о том, что в темноте её голова переливается полупрозрачными красками: красноватой, зеленоватой, синеватой, фиолетовой, а иногда даже серебристой и золотистой. Всё это радужное великолепие окружало шевелюру Блондинки, по утверждениям одних — в виде божественного ореола, а других — наподобие скафандра у гуманоида. «Почему же тогда её не прозвали Инопланетянкой или Светящимся шаром?» — спросите вы. Да потому что указанных спецэффектов она достигла именно за счёт того, что наперекор судьбе, или вернее сказать, природным данным, систематически обесцвечивала свою шевелюру.

Если Блондинка относилась к присвоенному ей поселковым обществом прозвищу весьма снисходительно, то другая сельчанка всей душой ненавидела собственное. Жители Перепёлок за глаза звали её Яичницей, а всё потому, что эта женщина стала жертвой собственного таланта. Несмотря на то, что всю свою жизнь Яичница провела в домохозяйках, слава о её чудесном омлете распространилась далеко за пределы родного посёлка. Для лица женского пола прозвище Омлет было неподходящим, поэтому жители Перепёлок остановили свой выбор на более приемлемом варианте — Яичница. Сутками напролёт соседи придумывали совершенно нелепые поводы, напрашиваясь к ней в гости, чтобы в какой-то момент прервать милую беседу бестактным вопросом: «Слушай, а ты меня своим омлетиком не угостишь?» За долгие годы Яичница к этому уже привыкла, а потому, грустно улыбнувшись в ответ, в который раз покорно отправлялась на кухню творить свои кулинарные чудеса, чтобы осчастливить ещё одного нахлебника, за глаза называвшего её столь неблагозвучным прозвищем.

Кроме того, в Перепёлках проживало несколько человек, носивших прозвища сугубо фольклорного характера. Нужно признать, что в этом была определённая логика, учитывая историческое происхождение большинства современных фамилий. Взять хотя бы русские: Мясников, Шаров, Воробьёв, Коновалов, Пороховщиков и др. В Перепёлках одного коренного жителя народ окрестил Веслом, то ли за счёт особенностей его телосложения, то ли это было данью рыболовецкому промыслу, которому Весло посвятил более десятка лет жизни, путешествуя по всему миру на палубе огромного судна. Нестандартность внешнего вида у Весла заключалась в следующей диспропорции: при росте метр восемьдесят он весил чуть больше пятидесяти килограммов, несмотря на то, что питался объёмно и разнообразно, во всяком случае, не хуже любого другого взрослого человека. Скорее всего, проблема заключалась в его метаболизме, сжигающем калории со скоростью крематорной печи. Благодаря этой внешней характеристике Весло, одно время проживавший в столице, успешно подрабатывал на киностудии актёром массовки, исполняя роли голодных, нищих и обездоленных, а один раз даже сумел сыграть саму Смерть. Кроме него, простецкое прозвище в Перепёлках получил механик местной автомобильной мастерской, которого сельчане прозвали Корытом. Однако винить в этом механику нужно было не кого-нибудь, а самого себя. Перебравшись в Перепёлки из большого города, он устроился на работу в местную мастерскую и первое время язвительно насмехался над старенькими автомобильчиками аграриев и животноводов, заявляя при встрече очередному клиенту: «Ну что, дядька?! Всё ещё катает тебя твоё корыто?», — подразумевая под корытом транспортное средство двадцатилетней давности. Крестьяне же в ответ лишь добродушно улыбались, понимая, что недавнему городскому жителю трудно усвоить один из главнейших постулатов их философского мировоззрения, гласивший: «Богатый человек — не тот, кто много зарабатывает, а тот, кто мало тратит!» Зачем покупать новый автомобиль, если, починив старый, можно поездить на нём ещё какое-то время? Хотя фермеры пропускали мимо ушей критические комментарии приезжего механика, в конечном итоге тысячекратно повторённое им слово «корыто» закрепилось в качестве его же собственного прозвища. Впрочем, спустя годы он к нему привык и уже не обижался.

В числе сельчанок, наделённых прозвищами, была бессменная секретарша периодически сменявшихся глав поселковой администрации, которую за глаза все называли Сверлом. Почему местные прозвали её именно так, мне стало ясно, когда я с ней пообщалась. Как-то раз мне потребовалось взять в мэрии справку о регистрации по месту жительства и по приходу туда выяснилось, что их выдавала женщина-Сверло. В здании поселковой администрации она занимала наипочётнейшее место, восседая на похожем на трон, большом кожаном кресле, установленном прямо перед кабинетом мэра, и поглядывала оттуда на посетителей с нескрываемым презрением. Приблизившись к секретарше, я вежливо с ней поздоровалась и коротко объяснила, зачем пришла. «Хм, — окатила меня с ног до головы негативно оценивающим взглядом Сверло и, отложив в сторону какой-то женский журнал, процедила сквозь зубы: — Документик Ваш предъявите!» Я покопалась в сумке, достала карточку с видом на жительство и протянула секретарше. Сверло покрутила её в руках и приклеилась ко мне немигающим взглядом: «А фотография на этом документе Ваша?» «А чья же?!» — опешила я. «Ладно, ладно, я только это хотела от Вас услышать, — буркнула она и вслед за этим настойчиво поинтересовалась: — Скажите, а кто у Вас муж?» Я назвала его имя и фамилию. «Странно, я такого не знаю…» — впилась в меня взглядом Сверло. «А Вы всех в этом посёлке знаете?» — полюбопытствовала я. «Ну не всех, конечно, однако, о тех, с кем лично не знакома, тоже наслышана, а вот названное Вами имя никак не припомню. Н-да-а-а, странно… — не отрывая от меня ни на секунду своего змеиного взгляда, заключила Сверло и после короткой паузы продолжила допрос: — А где он работает?» Я ответила. Сверло: «Кем?» Я ответила. Сверло: «А вы давно здесь живёте?» Я ответила. И всё же когда она спросила у меня: «А вы оба живёте на его зарплату?», — я не выдержала и попросила её объяснить, на каком основании она задаёт мне столь бестактные вопросы. «А зачем мне какое-то основание? — цинично ухмыльнулась Сверло. — Мы здесь, девушка, всё про всех знаем и про Вас тоже всё, что нам будет нужно, выясним». Признаться, в этом я нисколько не сомневалась.

По аналогии со Сверлом, некоторые прозвища жителей Перепёлок звучали неожиданно резко и даже грубо. К примеру, владельца местной скотобойни, весившего сто пятьдесят килограммов, сельчане за глаза прозвали Мордой. Вообще-то, это прозвище создавало довольно полное представление о размерах его лица, но в то же время нисколько не отражало имеющуюся громоздкость других его телесных пропорций. С таким же успехом ему могли бы приклеить прозвище Большая Нога или Огромный Живот. Хотя в указанном направлении жители Перепёлок тоже усмотрели некоторые нюансы, выделив из общей массы пару сельчан, одного из которых прозвали Пивной Бочкой, а другого Пивоваренным Заводом. В данном случае разница не качественная, а количественная, и непосредственно относящаяся к регулярно употребляемому ими пиву. Были в Перепёлках и парные прозвища, в частности, у матери и дочери, которых звали: Большая Беззуба и Малая Беззуба. Эти достопочтенные сельчанки, потерявшие из-за периодонтита две третьих своих зубов, так и не прибегли к протезированию, вследствие чего их улыбки выглядели на редкость плачевно, а в сумерках ещё и устрашающе. Сколько бы родственники и друзья не советовали им заняться устранением столь явного внешнего недостатка, Большая и Малая Беззуба, будучи работницами молочной фермы, продолжали отмахиваться от этой, на их взгляд, совершенно бессмысленной затеи: «Зачем на свой рот столько денег тратить? Кто тут нас испугается? Коровы что ли?»

Другую синонимическую парочку представляли собой владелицы бара, известные в Перепёлках под прозвищами Палка и Скалка. Шутка ли сказать, но если бы на месте Белки со Стрелкой, которых на борту космического корабля когда-то вместе запустили в космос, очутились Палка со Скалкой, то они разнесли бы его в пух и прах ещё задолго до взлёта. «А чего им не хватало?» — спросите вы. Всего и сразу. То, что было у одной, того тут же начинало недоставать другой, и на этой почве у них постоянно возникали конфликты, нередко заканчивавшиеся мордобоем. Палка и Скалка доводились друг другу родными сестрами по матери, с разницей в возрасте в несколько лет. Взаимную ревность и зависть у Палки и Скалки, скорее всего, объясняло то, что на протяжении всего детства их забирали к себе на выходные бабушки и дедушки по отцовской линии. Поскольку девочки были рождены от разных мужчин, родственники последних настраивали сестёр друг против друга. Разумеется, это никак не способствовало налаживанию между ними доверительных дружеских отношений, а во взрослом возрасте взаимное неприятие вылилось в бесконечные склоки, жалобы и обвинения, доходившие вплоть до драки. Усугублялся этот конфликт ещё и тем, что работали Палка со Скалкой в баре, доставшемся им обеим по наследству от матери. Обе сестры считали себя полноправными владелицами указанного заведения, и, когда одна пыталась установить на рабочем месте свои порядки, это неизменно сопровождалось активным противодействием со стороны другой, причем иногда выливалось в нешуточные потасовки, свидетелями которых неоднократно становились посетители бара. Впрочем, подобное зрелище нисколько не пугало подвыпивших сельчан, а даже наоборот, развлекало и давало повод посплетничать.

******

Если Палка со Скалкой дрались друг с другом на равных и по обоюдному согласию, то этого никак нельзя было сказать о жительнице Перепёлок, прозванной сельчанами Кулачихой за рукоприкладство по отношению к собственному супругу. Издевалась Кулачиха над ним не только физически, но и морально, оскорбляя и высмеивая на каждом шагу так, будто бы он доводился ей заклятым врагом. Супруг Кулачихи денно и нощно работал столяром и отдавал ей все свои заработанные тяжелым трудом деньги, а она сразу после замужества заявила, что не хочет работать и переквалифицировалась в домашние хозяйки. В отличие от Кулачихи, её супруг был очень добрым человеком покладистого характера. Наверное, поэтому он прощал своей вечно недовольной супруге обидные комментарии, а, может, делал это из жалости к ней, по той причине, что за тридцать лет совместного проживания они так и не обзавелись детьми, а женщины, как правило, склонны по этому поводу очень сильно переживать. В отличие от него, Кулачихе деликатность была глубоко чужда. Она прилюдно обзывала своего мужа дураком и кичилась тем, что в отличие от «этого дикаря» с дипломом школьного образования, у неё за плечами была «приличная карьера» в виде профессиональной подготовки на повара и двухлетнего стажа работы помощницей заведующего продуктовым складом. Как супруг Кулачихи ни старался не реагировать на её гневные выпады, однажды она таки довела его до белого каления. В ту ночь он не вернулся домой и не появился там ни на другой день, ни в последующие трое суток. Не на шутку обеспокоенные его отсутствием соседи заявили в полицию, а пару часов спустя служитель закона нагрянул к Кулачихе, чтобы выяснить, известно ли ей что-нибудь о местонахождении своего супруга. С выражением полного безразличия на лице она плюхнулась перед полицейским в кресло и, засмолив сигарету, выдавила из себя: «А мне-то откуда знать?» «Тогда хотя бы опишите его особые приметы», — замялся полицейский, никак не ожидавший подобного равнодушия. «Пока никаких, — бросила в ответ Кулачиха, — но как только вернётся домой, они у него сразу появятся!»

Что же касается типично домостроевского мужского рукоприкладства, то среди сельчан больше всех в этом отличился житель Перепёлок по прозвищу Злой. В моем представлении его угрюмое и туповатое выражение лица вкупе со столь неблагозвучным прозвищем ассоциировались с неким криминальным прошлым, которое, как мне казалось, он тщательно ото всех скрывал. Бил этот сельчанин свою жену не часто, но сильно, как правило, в ночное время и находясь в нетрезвом состоянии. В такие моменты бедняжка старалась не поднимать шума, чтобы не разбудить детей, а также соседей, которые могли вызвать полицейских. По привычке она молча сносила удары. Но однажды несчастная женщина дотерпелась до того, что Злой сломал ей руку. На следующий день он как ни в чём не бывало сопроводил свою жену к врачу, который отправил её на рентген, а затем наложил на сломанную руку гипс. Злой поблагодарил травматолога за оказанную помощь и напоследок поинтересовался: «Доктор, скажите, как это отразится на здоровье моей жены? Скоро она сможет, как и прежде, выполнять работу по дому: готовить, мыть и убирать?»

Чаще всего жители Перепёлок смягчали негативное содержание прозвищ. В этой связи мне вспоминается одна местная вертихвостка, мать девятерых детей, имена отцов у которых не знали не только её родственники и соседи, но и она сама. Вообще-то говоря, таковым мог быть любой из длинного списка регулярно навещавших её представителей сильного пола, а потому вполне логично было бы приклеить к ней обидное, но правдивое — Проститутка. Однако, сочтя это прозвище слишком вульгарным, сельчане нарекли наложницу любви ласковым словом Прародительница. Кроме того, в любом населённом пункте, пусть даже небольшого масштаба, по законам природы, непременно найдется человек маленького роста. К сожалению, и, как правило, буквально со школьной скамьи все кому не лень приклеивают низкорослым ребятам обидные прозвища, обзывая карликами, недомерками и т.п. Между тем, в Перепёлках такого мужчину по имени Симеон окликали Семечкой. Согласитесь, что на фоне других прозвищ оно выглядело необидным. Другого сельчанина, известного на всю округу чрезмерным газоиспусканием, местные окрестили попросту Горохом, несмотря на то, что могли прозвать Пулемётом или ещё более приземлённо — Пердуном.

Не могу обойти вниманием жителя Перепёлок по прозвищу Артист. Звали его так потому, что в своё свободное время, которого у него было предостаточно, он изобретал коктейли из спиртных напитков. С самого рождения Артист хромал на одну ногу и по этой причине нигде не работал, живя на пособие по инвалидности. Чтобы супруга Мария за исследования в данной области на него не ругалась, каждый вновь изобретённый коктейль Артист неизменно посвящал ей, любимой. К примеру, соединив кока-колу с водкой, он назвал полученную смесь — «Во! Кош-Мар!», коктейль из рома с травяной настойкой звучал у него, как «Ро-Ма-Нс»; смесь любого сорокаградусного напитка с лимонным соком — «Мария-Мона-Лиза»; коньяк вперемешку с неалкогольными напитками — «Мышь-Як»; но коньяк с мартини, употребление которого вызывало у него икоту — «Ко-Мар-Ик». Ликёр «Бейлис», смешанный с молоком, получил название «Бель-Мо»; а коктейль на основе бурбона и джина — «Бор-Машина». Попутно замечу, что Артист был не единственным жителем Перепёлок, зарекомендовавшим себя экспертом в сфере алкогольных инноваций. Другому специалисту в этой области местные совершенно справедливо присвоили прозвище Первооткрывателя, поскольку на какой бы праздник он не пожаловал, то сходу, даже не поздоровавшись, приступал к открытию бутылок со спиртным. Только после принятия на грудь залпом пары-тройки стопок он постепенно начинал интересоваться происходящим и принимать участие в беседах на различные темы, и при этом не переставал смешивать в своём бокале все подряд спиртные напитки.

Как это заведено в небольших населённых пунктах, большинство прозвищ присваивались сельчанам по роду их деятельности: Мясник, Винодел, Парикмахер, Почтальон, Пастух с Еловой Поляны и т.д. На этом фоне выделялась категория прозвищ образного характера, отличавшихся выраженным ироническим оттенком. К примеру, начальника местной строительной бригады сельские жители прозвали Крокодилом. Не исключено, что таковым он прослыл в глазах у своих подчинённых из-за чрезмерной жёсткости характера, однако, своим происхождением указанное прозвище было обязано исключительно стилю его одежды. Главное место в гардеробе у Крокодила занимали рубашки, кофты и куртки марки «Лакост» с логотипом в виде зелёного крокодила на груди. Носил он их даже на стройке, где любая одежда моментально покрывалась слоем пыли и грязи. При виде такой непрактичности сельчане недоумевали: «Неужели ему не жалко носить там эти дорогие вещи?» Ясно было одно, что в представлении Крокодила эмблема свирепого зверя придавала ему веса и значимости в глазах своего окружения. В отличие от него, фельдшера местного медпункта сельчане наделили прозвищем одухотворённого содержания. Этот здоровенный детина, видавший виды в вопросах оказания первой помощи пострадавшим, чего только не насмотрелся за годы медицинской практики в Перепёлках: и отпиленных электропилой рук, и разбитых голов, и поломанных конечностей, и рожающих на фермерских угодьях женщин. При этом чаще всего ему приходилось накладывать швы на раны, лёд на свежие фингалы, вправлять суставы и сломанные в пьяной драке носы и челюсти. Этим, собственно говоря, объяснялось закрепившееся за ним прозвище — Реставратор.

******

Следующим в ряду лиц с образными прозвищами значился Киви. Досталось оно ему совсем не потому, что этот мужчина своим внешним видом напоминал зелёного человечка, а по причине чрезвычайно ригидной экологической установки. Без всякого преувеличения можно сказать, что в вопросах консервативности Киви мог посоревноваться даже с английской королевой. Казалось бы, в Европе забота об экологии уже давно стала нормой, и там никого не удивляют граждане, не на шутку обеспокоенные состоянием природы. Однако экологическая озабоченность у Киви отдавала чрезмерной экстравагантностью. Начну с того, что невозможно было не удивиться его настойчивости в попытке слиться с природой. Располагая просторными апартаментами на первом этаже, Киви, тем не менее, в любую погоду ночевал в палатке, установленной на своей террасе. Тщательно следя за здоровьем своего пса, пятнистого сеттера по кличке Рони, он кормил его исключительно халяльным мясом, на этикетках которого значилось: «мясо правильно убитых животных». Сам Киви в еде придерживался вегетарианства, а большую часть свободного времени посвящал прогулкам и медитациям на лоне природы. Горе было тому, кто встретился у него на пути и осмелился уронить хотя бы маленькую бумажку! Относительно этого жителям Перепёлок запомнился случай, когда у шестилетнего племянника Киви порывом ветра выбило из рук целлофановый пакет, и тогда рьяный эколог заставил малыша бежать за ним через весь посёлок, пока ему, в конце концов, не удалось этот пакет схватить. В другой раз, «спасая природу», Киви угораздило забраться на крышу четырёхэтажного дома, чтобы достать зацепившийся за телевизионную антенну воздушный шарик. Поскользнувшись на черепице, он камнем рухнул на только что вспаханную садоводом землю и, всем на удивление, отделался лёгкой черепно-мозговой травмой и вывихом ноги в голеностопном суставе. Данное обстоятельство явилось поводом для саркастического комментария сельчан: «Видно сорную траву ничем не возьмёшь! Живучая, зараза!» Впрочем, на сравнение с любого типа растительностью Киви никогда не обижался.

Другим, казалось бы, непонятно откуда взявшимся прозвищем — Занзибар — жители Перепёлок окрестили длинноволосого хиппаря, исколесившего за свои тридцать с небольшим лет чуть ли не всю планету. Шутка ли сказать, но во время путешествий Занзибару удавалось извлечь максимальную пользу из своей минимальной заработной платы. Ровно полгода он трудился рабочим по сборке окон на фабрике соседнего посёлка, а остальные шесть месяцев посвящал поездкам по разным странам. По возвращении путешественник вновь устраивался на прежнее место работы, а когда краткосрочный контракт подходил к концу, снова отправлялся в путь. Другими словами, особенностью труда и отдыха Занзибара являлась цикличность в пропорции пятьдесят на пятьдесят. Понятное дело, что свой длительный отпуск он проводил не в Лос-Анджелесе и не в Копенгагене, а в странах с низким уровнем экономического развития, таких, как Камбоджа, Мозамбик, Танзания, Конго, Вьетнам, Перу, Филиппины, Куба и т.д., где даже малообеспеченному европейцу цены на всё кажутся смешными. В общем, где только Занзибару не удалось побывать! При этом наибольшим успехом увенчались поездки в африканские и азиатские страны, во время которых ему удавалось ещё и подзаработать. Да-да, это — чистая правда! Схема действий путешественника была донельзя проста. С целью снижения затрат на поездку Занзибар объединялся с тремя-четырьмя такими же, как и он, любителями путешествий по неизведанным маршрутам, и они в складчину приобретали старенький внедорожник, на котором впоследствии отправлялись в путь. Обычно путешественники останавливались на ночёвку в небольших деревушках либо укладывались спать в палатке или в машине, а дневное время суток посвящали экскурсиям по дикой природе и скалолазанию. Преодолев тысячи километров на старом автомобильчике, они прибывали в конечный пункт своего путешествия — большой город, в котором находился аэропорт. Следующей их задачей было приобрести авиабилеты на деньги, вырученные от продажи внедорожника. Любопытно, что во многих странах Азии и Африки в те времена наблюдался дефицит автомобилей европейских марок. Благодаря этому ребятам удавалось легко и небрежно выручить за свою дребезжащую, как консервная банка, и дышащую на ладан четырёхколёсную развалюху сумму, как минимум вдвое больше той, за которую они приобрели её в Европе специально для этой поездки. В любой автомобильной мастерской им сходу предлагали большие деньги за внедорожник с запредельным километражем на счётчике, к тому же основательно попорченный поездкой по дорогам, усеянным глубокими рытвинами. Как правило, вырученной на продаже автомобиля суммы путешественникам хватало не только на авиабилеты, но и недельное празднование удачной финансовой сделки, а также приобретение целого арсенала экзотических сувениров, предназначенных для друзей и родственников.

Возвращаясь к повествованию о содержательной стороне прозвищ, замечу, что некоторые из них жителями Перепёлок периодически актуализировались, то есть заменялись на другие, что, по сути, представляло собой естественный эволюционный процесс. Как заметил один мудрец, всё течёт и всё меняется: внешность, род занятий, семейное положение, благосостояние, мировоззрение, интересы и прочее. Так почему бы не измениться и прозвищу? Приведу пару примеров. Жил в Перепёлках один мужчина, которого в молодости сельчане окликали по профессии — Лесничий. На протяжении всей жизни его отличало невероятно крепкое здоровье. Даже в свои семьдесят лет этот бодрый старичок при восхождении на самую высокую гору в округе мог запросто обогнать молодых парней, в то время как его сверстники еле-еле передвигали ногами, надсадно кряхтя и опираясь на палочку. Однажды, то ли в отместку, то ли шутки ради, кто-то из пенсионеров предложил переименовать Лесничего в Лесной Дух, а остальные эту инициативу радостно поддержали. Мол, во даёт, голова уже седая, а он всё по горам скачет, как молодой козлик! После этого бывший лесничий прожил с новым прозвищем ещё лет двадцать, причём до последних дней бодрым шагом передвигался по посёлку на своих двоих, без помощи каких-либо подручных средств. В случае другого жителя Перепёлок, первое, присвоенное ему сельчанами, прозвище было неблагозвучным, но с годами оно сменилось на довольно лестное. В детском возрасте одноклассники окрестили его Скопидомом за чрезмерную жадность и склонность к манипулированию коллегами по классу. Будучи ребёнком, он был хитёр, прижимист и нечист на руку. Возможно, это в дальнейшем обусловило выбор его профессии. Окончив школу с хорошими оценками, Скопидом с лёгкостью поступил в университет и выучился на банковского служащего, а сразу после этого, по протекции влиятельного родственника, устроился на работу в банковское отделение Перепёлок, и вот тогда-то местные жители стали звать его совершенно иначе: Банкиром. Оно и понятно. Ведь им приходилось обращаться к бывшему Скопидому за выдачей ссуд и оформлением ипотечных кредитов, поэтому никто даже за глаза уже не осмеливался назвать его этим неблагозвучным прозвищем.

******

Иногда данное кем-то с лёгкой руки прозвище становилось для его носителя чем-то вроде пожизненной кармы. Примером тому стал печально известный в Перепёлках Эдвард Руки-ножницы, получивший это прозвище за внешнее сходство с главным героем одноимённого фантастического фильма Тима Бёртона и за виртуозное владение этим вполне безобидным, на первый взгляд, инструментом. Внешне Эдвард Руки-ножницы был худющим парнем высоченного роста, чуть сутуловатым, с бледной кожей и очень длинными и тонкими кистями рук. Со школьной скамьи он мечтал стать женским парикмахером, поэтому по окончании колледжа прошёл курс профессионального обучения и устроился на работу в один из поселковых «Салонов красоты». Так уж вышло, что после нескольких лет парикмахерской деятельности у него начались серьёзные неполадки со здоровьем. Из-за высокого роста Эдвард Руки-ножницы вынужден был постоянно нагибаться над клиентками, и в результате этого у него сформировался остеохондроз, вскоре перешедший в хроническую форму, а позже, по причине длительного стояния на ногах, к нему присоединилось варикозное расширение вен. Несмотря на приобретённые заболевания, желание стричь у Эдварда Руки-ножницы не пропало. Уволившись из парикмахерской, он приступил к другой работе, которой стала стрижка деревьев и кустарников. Но надо же было тому случиться, что в один из его трудодней женщина, твёрдо решившая покончить жизнь самоубийством, выпрыгнула из окна третьего этажа рядом стоящего дома. Не заметив Эдварда Руки-ножницы, мирно подрезавшего в это время ветки у старых каштанов, эта тучная особа приземлилась ему на голову. В итоге самоубийца-неудачница отделалась всего-навсего лёгким испугом, а смягчившего её падение бедолагу увезли в больницу на машине скорой помощи. Спустя некоторое время переломы на теле Эдварда Руки-ножницы окончательно срослись, тем не менее, вернуться на работу садовником он уже не решился. Продолжая размышлять над своим жизненным предназначением, он захотел попробовать себя в кулинарии и устроился на кухню одного итальянского ресторана в качестве помощника повара по разделке дрожжевой массы и нарезке макаронных изделий. Однако и там Эдварда Руки-ножницы поджидала неожиданная опасность. По недосмотру он опрокинул на пол огромную ёмкость с массой для пиццы, и, оступившись, попал в неё обеими ногами. Дальнейшее можно было описать выражением «слон в посудной лавке», поскольку, пытаясь поддержать равновесие, Эдвард Руки-ножницы принялся разъезжать по кафельному полу кухни в огромной металлической кастрюле, с завязнувшими в дрожжевой массе ногами, разметая всё на своём пути в пух и прах. Как и следовало ожидать, после этого его оттуда уволили. Тем не менее, он не пал духом, а решил вернуться на парикмахерскую стезю, но уже в роли собачьего цирюльника. Устроившись в «Салон красоты для собак» ближайшего провинциального городка, Эдвард Руки-ножницы проработал там несколько лет, пока с ним не приключился пренеприятнейший казус. В тот день ему принесли на стрижку йоркширского терьера — пёсика очень маленьких размеров, из разряда «карманных» собачек. Только Эдвард Руки-ножницы приступил к приведению его шевелюры в порядок, как пёсик описался. В этот момент открытые ножницы в руках у парикмахера скользнули по влажной волосяной поверхности собаки, резко съехали вниз и одним щелчком закрылись. В результате этого у йорка была ампутирована большая часть собачьего мужского достоинства. К счастью, Эдварду Руки-ножницы удалось быстро остановить кровотечение. Он полил образовавшуюся рану чем-то вроде йода и с силой надавил на неё кулаком. Как назло случайно покалеченный им йоркширский терьер оказался многократным чемпионом Страны Вечного Праздника в своей собачьей категории. Разумеется, хозяйка тщательно следила за состоянием его здоровья, и, как того и следовало ожидать, на первом врачебном осмотре перед очередной случкой выяснилось отсутствие у этого пса большей части его полового члена. Владелица кастрированного животного ужасно возмутилась и потребовала от «Салона красоты» денежной компенсации за причинённый ей и ее собаке морально-экономический ущерб. В тот же день Эдвард Руки-ножницы был с треском уволен с работы. На этом бесславно закончилась его карьера непрерывного самосовершенствования в виртуозном владении ножницами. После происшедшего ни на одну работу аналогичного типа Эдварда Руки-ножницы уже не взяли. В итоге ему пришлось довольствоваться местом рабочего на рыбоперерабатывающей фабрике. Вскоре сослуживцы оценили быстроту и точность его движений при отрубании рыбам голов огромным ножом саблевидной формы и за это прозвали бывшего парикмахера Пиратом.

На примере поэтапно сменяющихся прозвищ у женского населения Перепёлок можно было проследить не одну жизненную траекторию. В молодые годы им, как правило, присваивались имена нарицательные ласкового оттенка, такие, как Красотка, Шоколадка, Конфетка, Зазноба, и т.п., а на последующем жизненном этапе: Черноснежка, Зануда, Бочка, Дрель, Пила, Балаболка. Долгое время я недоумевала, почему одну даму преклонного возраста в Перепёлках за глаза звали Гипо, пока не выяснилось, что это была сокращённая форма слова Гиппопотам. К слову сказать, ее закадычной подруге приклеили прозвище Жужа, что представляло собой сокращённый вариант выражения Жуткая Жаба.

Впрочем, иногда все происходило с точностью до наоборот. Детское прозвище одной сельчанки в Перепёлках было прямо противоположно закрепившемуся за ней во взрослые годы. С дошкольного возраста Дженни прослыла на удивление капризной и обидчивой девочкой. На фоне других детей она выделялась вечно слезливым выражением лица, скривившимися губами и свисавшей из носа длинной соплёй. Из-за этого ее прозвали Плаксой. Но начиная с подросткового возраста, характер у Дженни стал меняться в прямо противоположную сторону, а к восемнадцати годам от былой плаксивости не осталось и следа. Боевой дух рос в бывшей Плаксе не по дням, а по часам. На любую критику, высказанную в свой адрес, она реагировала жёстко и незамедлительно, выражая всем своим видом готовность наброситься с кулаками на оппонента любой весовой категории. А если учесть, что после школы эта девушка отправилась работать на скотобойню… В итоге к двадцати пяти годам её прозвище Плакса было заменено поселковой общественностью на Кувалду. К тому времени на местной скотобойне бывшей Плаксе стали доверять самую ответственную процедуру, а именно: прикладывать к домашнему скоту электроды, по которым к ним посылался смертельный электрический разряд. Но если от полученного вольтажа корова не падала, а продолжала отчаянно мычать, покачиваясь из стороны в сторону, то Кувалда ударом кулака по переносице отправляла её в нокаут. После этого животное заваливалось на бок и больше уже никогда не поднималось.

Продолжая разговор о представительницах прекрасного пола, не могу не упомянуть о неповторимой по красоте девушке по имени Клара, которую несколько десятилетий назад мужское население Перепёлок короновало Златовлаской. Всё в её внешнем облике сочеталось на редкость гармонично: тонкие черты лица, статность, голос и исключительно милые манеры. В общем, не было ничего странного в том, что представители сильного пола боролись за её внимание, вступая друг с другом в нешуточные схватки. Шли годы, Клара вышла замуж, родила двоих детей, и, переквалифицировавшись в домохозяйку, перестала за собой следить, отчего в её внешности появился диссонанс. Между тем как копна волос у Златовласки оставалась по-прежнему пышной и блестяще-золотистой, в то же самое время на ногах, как свежая травка по весне, пробилась щетина чёрного цвета, на лице появились морщины, а когда-то тонкая талия значительно увеличилась в объёме. Уже тогда соседи за глаза прозвали её Пылесосом. Кстати сказать, приклеилось к ней это прозвище из-за того, что, открывая дверь своей квартиры, Клара всякий раз почему-то стояла с пылесосом в руке. Некоторые жители Перепёлок интерпретировали это, как окончательное зацикливание на уборке, а другие считали, что Клара держала пылесос, на случай, если к ней пожалует вор-рецедивист, и тогда, швырнув в него пылесосом, она сумеет отразить нападение и захлопнет входную дверь прямо у него перед носом. Когда дети Клары выросли и уехали в столицу для учёбы в университете, рефлекс зажатого в руке пылесоса сменился на крепкое объятие двух карманных собачек, и это побудило жителей Перепёлок переименовать её в Собачницу. Шутка ли сказать, но своих четвероногих существ она окружила такой заботой, будто те были не животными, а фарфоровыми статуэтками. Собачница постоянно держала их на руках, даже сидя в кресле у парикмахера и покупая продукты на рынке. Опускала она их на землю лишь за тем, чтобы они справили нужду. Однажды на моих глазах эта женщина поскользнулась на мокром асфальте и упала на бок, но благодаря стремительной реакции успела удержать своих карманных собачек на вытянутых руках так, чтобы случайно не придавить их собственным весом и не уронить в грязь, тогда как сама перепачкалась в ней до ушей.

******

Если говорить о собаках, то в современном европейском мире больше всего не повезло представителям карманных пород. Пользуясь тем, что этих зверюшек игрушечных размеров можно носить с собой куда угодно, хозяева зачастую лишают их обычных собачьих радостей, таких как беготня и игры со своими четвероногими собратьями. Вместе с тем, чего только не напридумывали респектабельные европейцы, лишь бы угодить своим домашним любимцам: «Ах, не знаю, чем развлечь нашего пёсика. Может, прихватить его с собой на лошадиные скачки?» Конечно! А ещё купите ему лотерейный билет и запишите в клуб коллекционеров нумизматики. Вдруг вашей собаке это понравится? Смех смехом, но, несмотря на посещение специально созданных для собак массажных и косметических салонов, бывало, что разодетые по последней моде домашние любимицы теряли способность к самостоятельному передвижению. Да и как, скажите, животному, которое постоянно носят подмышкой, не разучится ходить? Тогда не на шутку встревоженная хозяйка бросалась за помощью к собачьему психологу, и он прописывал её питомцу с атрофировавшимися конечностями регулярное хождение, резвый бег и прыжки. В итоге владелица собаки приводила её в тренажёрный зал, где специально обученные инструкторы заново учили несчастное животное самостоятельному передвижению в пространстве.

Впрочем, и сами европейцы стали марионетками своих домашних любимцев. Как-то раз в Стране Вечного Праздника я смотрела телевизионную передачу, участница которой рассказывала о том, что бросила своего жениха лишь потому, что он не понравился её карликового размера собачке. Видите ли, с его приходом у этой мелкоразмерной псины начинались приступы дикой ревности, от которых она сама очень сильно страдала. Вместе с тем, согласно официальной статистике две трети собак, проживающих в городах Страны Вечного Праздника, заканчивали свою жизнь в муниципальных приютах, где большинство из них усыплялись ветеринарами из-за нехватки средств на пожизненное содержание.

К счастью, этого не происходило в небольших населённых пунктах. В Перепёлках местные жители в основном держали у себя либо пастушьи породы, либо обычных дворняжек, на содержание которых уходило скромное количество средств. Тем не менее, сельчане никогда не бросали на произвол судьбы своих четвероногих любимцев. Кошек в Перепёлках специально никто себе не заводил, но это не означало, что их там не было. Просто-напросто они вели полудикую жизнь, питаясь преимущественно полевыми мышами и размножаясь по зову природы. В борьбе с садово-огородными вредителями кошки играли поистине незаменимую роль, а потому их контролем и отловом в Перепёлках никто не занимался. Нередко жители частного сектора подкармливали понравившихся им котов и кошек пищевыми отходами и иногда настолько к ним привыкали, что спустя некоторое время начинали считать своими домашними животными. Бывало даже, что между соседями рядом стоящих домов разгорались нешуточные дискуссии по поводу того, чьи это кот или кошка, которые бродят поблизости. Заметив у себя на участке красивую густошёрстую особь, кто-нибудь из соседей уже было придумывал ей кличку, что-нибудь вроде Маркиза. Как вдруг оказывалось, что сосед из дома напротив уже год тоже считает её своей, и, когда она наведывается к нему с очередным визитом, то в качестве угощения получает от него вкусные рыбные консервы. Через несколько минут, заслышав их спор, из другого дома выходила соседка и заявляла, что эта кошка тоже регулярно ходит к ней в гости и при этом откликается на кличку Клотильда.

Каждый пастух в Перепёлках держал у себя по несколько собак. Некоторым удавалось так натренировать своих четвероногих любимцев, что они различали более десяти команд, озвученных хозяином при помощи свиста. Любо-дорого было смотреть, как эти умные, быстрые и ловкие животные, руководимые посвистыванием пастуха, самостоятельно собирали со всего поля рогатый скот и загоняли его в стойло. Да и местные охотники своих собак любили и берегли. Если одна из них, взяв след, не возвращалась, то её хозяин в любую погоду отправлялся на поиски пропавшей, непременно её находил и приводил домой. По традиции охотники давали своим собакам клички, соответствующие их внешнему облику и характеру: Вислоухая, Бурая, Смурная, Задорная, Конопатая и т.д. Некоторые жители Перепёлок решили последовать их примеру, а пионером в этой области стал хозяин бродившей по посёлку суки по прозвищу Корова. Роста она была небольшого, всего каких-нибудь сорок сантиметров в холке, при этом своей пятнистой черно-белой окраской, телосложением и коротким тонким хвостом удивительно напоминала домашнюю бурёнку. Для полного сходства этой собаке не хватало лишь рогов на голове. При этом от неё исходил такой запах, что если на минуту закрыть глаза и попытаться угадать, кто стоит рядом, то вывод напрашивался сам собой: обычная и не очень чистая корова. Впрочем, её хозяина терпкий запах, исходящий от своей псины, нисколько не смущал, и более того, являлся очевидным доказательством её абсолютного здоровья. Закладывая за воротник в каком-нибудь баре, он выпячивал грудь колесом и гордо заявлял окружающим: «Это у моей собаки такая самооздоровительная процедура. Как найдёт коровью лепёшку, так сразу в ней вся перемажется. А что? Собакам это очень даже полезно. Вам любой ветеринар скажет, что через кожные покровы происходит обогащение организма минеральными веществами, за счёт этого у собак пропадает перхоть и исчезают все до одной залысины».

Говоря о кличках приземленного типа, в Перепёлках жила огромная псина, которую собственный владелец прозвал Свиньей потому, что со щенячьего возраста она предпочитала мясу рыбные продукты и любую вегетарианскую пищу. Эта собака с великим удовольствием уплетала за обе щёки хлеб, крабовые палочки, картофельное пюре, отварную фасоль, тыквенный суп, сырую морковку, капусту, и т.п. Ироничность ситуации заключалась в том, что её хозяин держал в Перепёлках большую мясную лавку, где типичного собачьего лакомства было хоть отбавляй, однако, по необъяснимому закону природы Свинья воротила нос от всего мясного. Её владельца это ужасно расстраивало, и, обращаясь к своей псине, он с горечью сокрушался: «Эх ты, Сви-и-инья ты така-а-ая! Одни салаты у меня употребляешь, как какая-нибудь артистка театра и кино. А ещё ротвейлером называешься. Стыд-то какой!»

Не могу не упомянуть о пёсике, которого вся округа звала Попкорном. Этой клички он удостоился потому, что своими размерами был гораздо меньше обычных карликовых собачонок, то есть чем-то вроде карликового карлика, если так можно выразиться. Вдобавок к этому, по причине врождённого уродства одна лапка у Попкорна была короче трёх остальных, поэтому он никогда не опирался на неё при ходьбе. Впрочем, это нисколько не влияло на его способность к передвижению, настолько лёгкому и стремительному, что во время быстрого бега его можно было запросто принять за воробья или какую-либо другую пташку, низко парящую над землёй. Характер у Попкорна полностью соответствовал его размерам. Был он чрезвычайно скромен и даже немного боязлив, и за счёт этого качества снискал популярность у местных сук. В период течки они стремились поддерживать отношения с этим низкорослым кобельком-джентльменом, а сам Попкорн никому во внимании не отказывал, хотя при его росточке осуществить процесс совокупления зачастую представлял собой весьма непростую задачу. Самой закадычной его подругой в Перепёлках была маленькая беспородная собачонка по кличке Забегаловка, которую сельчане прозвали так потому, что, когда ей приходилось сопровождать своего хозяина-пенсионера в походе по барам в зимнее время, она решительно отказывалась морозить себе лапы на улице. Забегаловка входила за ним в первый по счёту бар и оставалась там вплоть до самого закрытия, греясь около засиженной мухами батареи и лакомясь упавшими на пол кусочками бутербродов. На ниве собачьей любви достойную конкуренцию ей составила другая дворняжка — по кличке Леди Ди, прозванная так в честь известной английской принцессы. Вообще-то до периода полового созревания эту собаку звали совсем по-другому, а указанной клички она удостоилась за чрезвычайно скромное поведение во время спаривания. В отличие от других сук, позволявших кобелям оседлать себя прямо на детской площадке или перед входом в сельский супермаркет, Леди Ди никогда не устраивала публичных представлений. В такие моменты она убегала куда-нибудь за огороды, на зады, и только там, вдали от шумной толпы, позволяла себе подобное развлечение. Третьей бессменной подругой Попкорна была вечно беременная беспородная сука по кличке Посылка, которую хозяева окрестили так потому, что она регулярно приносила многочисленный и никому не нужный приплод.

По аналогии с любым человеческим коллективом, в собачьей среде Перепёлок не обошлось без белой вороны, роли которой удостоилась рыжая собака породы ирландский сеттер, по кличке Лопата. На весь посёлок она прослыла садово-огородной напастью из-за исключительной неутомимости при рытье траншей и котлованов. Шутка ли сказать, но многие владельцы участков, засаженных культурными растениями, предпочли бы появление у себя полчищ голодных термитов, нежели одной-единственной Лопаты. Эта навязчивая привычка сформировалась у сеттерши ещё в щенячьем возрасте. Как-то раз её хозяйка занялась высадкой клубневых растений в садике перед домом, а скучавшая Лопата принялась ей «помогать»: только садовница зарывала в землю клубень, как собака тут же яростно его откапывала. С тех пор чего бы владельцы Лопаты не пытались посадить у себя в саду, всё это в конечном итоге оказывалось выкорчеванным их же собственной четвероногой любимицей. Иногда она спонтанно принималась рыть ямы в виде глубоких окопов, и тогда их сад своим видом напоминал места фронтовых сражений времён Второй мировой войны. Впрочем, хозяева Лопаты этот недостаток ей великодушно прощали. По обоюдному согласию они решили у себя в саду больше ничего не высаживать, довольствуясь старыми фруктовыми деревьями. Всё бы ничего, вот только упрямая Лопата постоянно ухитрялась что-нибудь где-нибудь выкорчевать. Забежав на чужой участок, она набрасывалась на любые мелкорослые растения и за считанные минуты вытаскивала их все до одного из земли зубами и лапами. Именно это явилось камнем преткновения в отношениях её хозяев буквально со всеми соседями. Одни, испугавшись роющей способности этой собаки, перестали приглашать к себе в гости ее владельцев, а другие выдвинули условие: в случае визита приходить без неё. При этом кое-кто в поселке предложил использовать навыки Лопаты во время уборки картофельного урожая. Ведь ей же нравится копать. Вот пусть себе на здоровье и роет землю! Привести Лопату на картофельное поле и оставить там всего на полдня. И как только хозяева собаки до этого не додумались? Для нее развлечение, а людям — польза!

Если от Лопаты доставалось на орехи людям, то в жизни пса по имени Сынок произошло всё наоборот. Завела его одна старушка из Перепёлок после того, как врач посоветовал ей для продления жизни и профилактики Альцгеймера обзавестись домашним любимцем. Правда, от болезни это её не спасло. После появления пушистого щенка болонки память у старушки продолжала резко ухудшаться. В результате родственники вынуждены были забрать пенсионерку к себе домой вместе с её четвероногим любимцем. В ходе прогрессирующего ухудшения памяти старушка постоянно забывала, покормила своего пёсика или нет. Чтобы не ошибиться, при виде пустой миски она всякий раз накладывала туда приличную порцию еды, которую послушный Сынок тут же улепётывал за обе щёки, и так чуть ли не десять раз в сутки. Подводя итоги, скажу, что всего за пару лет из пятикилограммового животного он превратился в пятнадцатикилограммовую тушу, которая еле-еле передвигалась своим ходом. Усугублялось это тем, что родственники старушки днём уходили на работу, поэтому никак не могли проследить за пищевым режимом Сынка. К счастью, выход из положения был найден. Кто-то надоумил их договориться с работниками муниципального собачьего приюта о том, чтобы отправлять туда Сынка всего на пару месяцев в год, как в санаторий, чтобы он сбросил лишний вес, и только после этого возвращать его своей престарелой хозяйке. Так родственники старушки и поступили, о чём впоследствии не пожалели, забирая из приюта похудевшего и бодрого пса. К тому же длительное отсутствие Сынка его хозяйку не слишком беспокоило. Почему? Да я же вам сказала, что у неё была болезнь Альцгеймера.

Завершить эту тему мне бы хотелось рассказом о самой ухоженной собаке Перепёлок по кличке Троянский конь. Какими только шампунями хозяева его не мыли и какими только щётками не вычёсывали! В результате шерсть на Троянском коне блестела и переливалась, как на какой-нибудь фотомодели, рекламирующей новейшие достижения парикмахерской индустрии. Кстати, эту неординарную кличку он получил, когда его хозяева окончательно поняли, что проданный им по газетному объявлению «чистопородный сенбернар» на самом деле был помесью ризеншнауцера с пиренейским мастиффом и возможно ещё какими-то генетическими вкраплениями. В общем, вымахал этот пёсик размером чуть ли не с того самого, печально известного по греческой мифологии Троянского коня. Однако, несмотря на это, а возможно, именно благодаря этому, хозяева его очень полюбили. Ведь хотели же они завести себе собаку больших размеров. Вот и завели, а какой породы, это уже вопрос второстепенной важности.

******

Полагаю, многим хочется узнать, чем хороша жизнь в маленьком европейском посёлке. В Перепёлках был неповторимый по красоте горный пейзаж. Как когда-то спел бард Владимир Высоцкий: «Лучше гор могут быть только горы…» Жить в окружении гор — ни с чем не сравнимое эстетическое удовольствие! Но желательно, чтобы они не создавали ощущения замкнутого пространства. В этом жителям Перепёлок крупно повезло, поскольку окружающие их посёлок горы были средней высоты, к тому же горный пейзаж чередовался с участками открытой местности. Другое преимущество проживания в Перепёлках состояло в том, что там можно было позволить себе многое из того, что в крупных населённых пунктах Страны Вечного Праздника расценивалось, как правонарушение, наказуемое в виде штрафов и прочих взысканий. Кто-то из сельчан возил свою собаку на переднем сидении автомобиля; кто-то оставлял своё транспортное средство так, что оно занимало половину проезжей части; кто-то бросал окурки от сигарет и другой мусор прямо себе под ноги; кто-то, не сумев преодолеть путь из бара домой, заваливался на деревянную лавочку и спал на ней вплоть до самого утра; кто-то жарким августовским днём погружался голышом в речку, в обнимку с ящиком пива, игнорируя тот факт, что в паре метров от него купались мамаши с малолетними детьми, и т.д. Вряд ли местные полицейские всего этого не замечали. Просто-напросто между ними и жителями Перепёлок существовала негласная договорённость о том, чтобы друг друга на правонарушениях не сдавать. Одним словом, все обо всем знали, но предпочитали хранить молчание, и, когда, образно выражаясь, одна овца отбивалась от стада, остальные её тут же возвращали в свое стойло. Поясню это на конкретном примере.

Жил в Перепёлках рыболов, прославившийся на всю округу не только качеством своих рыболовецких умений, но и отловом рыбы в больших количествах даже в запрещенное для этого время года. По стечению обстоятельств, муж его родной сестры служил в Перепёлках полицейским. Долгое время он запугивал речного браконьера всевозможными санкциями, а тот упёрся и ни в какую, мол, если задумал отправить меня в каталажку, то попробуй поймать с поличным. К слову сказать, рыболов этот был настолько ловким, что во всей округе ему не было равных. Такого, что называется, голыми руками не возьмёшь. Однако и полицейский оказался не лыком шит. Прижал его к стенке и припугнул: «Если захочу, то упрячу тебя за решётку на основании одних только устных показаний соседей». Осознав свои перспективы, браконьер струхнул и задумался, как же ему сухим-то из воды выбраться. Завязывать с рыбной ловлей ему не хотелось, но и отправляться за решетку тоже. Немного поразмыслив, решил он и сам пошпионить недельку-другую за своим родственником-полицейским, чтобы собрать на него компромат. С этой целью ежедневно, как стемнеет, рыбак залезал на дерево, расположенное напротив квартиры полицейского, и устраивался на его раскидистых ветвях, как какая-нибудь русалка. Вскоре ночные наблюдения рыболова увенчались успехом. В ходе самостоятельно проведенного расследования с биноклем в руках ему удалось обнаружить, что после работы полицейский покуривает марихуану. Выяснив это обстоятельство, рыболов поговорил с защитником правопорядка, что называется, по душам, и сразу после этого вопрос о его браконьерстве по их обоюдному согласию был навсегда закрыт.

******

Относительно законов, существовавших в Стране Вечного Праздника, надо сказать, что иногда одно и то же действие расценивалось властями, как нарушение общественного порядка, а иногда таковым не считалось. Как нельзя кстати вспоминается наставление известного французского полководца Наполеона Бонапарта, адресованное составителям законов: «Пишите коротко и неясно». К примеру, в любом населённом пункте Страны Вечного Праздника строго-настрого запрещалось ходить с голым торсом. Исключение не делалось даже для приморских зон, в которых пляжная полоса находилась в черте города, а летом воздух разогревался до сорока с лишним градусов. Если у загоравших возникало желание купить себе минеральной воды или мороженого, то им не дозволялось войти в плавках или бикини в расположенный в двадцати метрах супермаркет или кафетерий. Несмотря на строгость этого закона, жители одной горной деревушки Страны Вечного Праздника каким-то образом умудрились получить официальный статус нудистов и с тех пор все от мала до велика ходили там в чём мать родила. Другим законом этого государства предписывалось право свободы перемещения, поэтому нудисты указанной деревеньки разгуливали в таком виде не только в своём селе, но и в соседних. Оно и понятно, ведь им нужно было купить продуктов, сходить в банк, парикмахерскую, автомобильную мастерскую, заехать на бензозаправку и т.д. Впрочем, что касалось расходов на покупку одежды и химчистку, на этом нудистам удавалось сэкономить, как никому. Однажды мой муж, воспользовавшись тем, что я не имела представления о существовании этого экзотичного населённого пункта, привёз меня туда под предлогом загородной прогулки. Точно не знаю, какую он при этом преследовал цель: хотел меня удивить или рассмешить, а может, и то и другое. Когда я вышла из автомобиля и стала рассматривать старинные каменные постройки, вдруг послышался ревущий звук мотора приближающегося мотоцикла. Затем мотоцикл остановился, и с него соскочил высоченный и здоровенный детина, на котором из всей амуниции красовались только шлем и сланцы. Это зрелище было настолько неожиданным, что я вскрикнула: «Господи!», — причём на русском языке. Впрочем, нудист не обратил на меня и на мои голосовые реакции абсолютно никакого внимания и неторопливым шагом, вразвалочку пошёл по направлению к сельскому супермаркету.

В тот день мы с мужем решили немного понаблюдать за жителями этой деревеньки, и, чтобы не произвести впечатление людей, страдающих нездоровым любопытством, отъехали на расположенную чуть выше этого селения горную дорогу, с которой открывался обзор того, что там происходило. Вообще-то говоря, ничего такого особенного в поведении нудистов я не обнаружила. За исключением того, что все, кто куда-нибудь шёл, ехал на велосипеде, машине или телеге, запряжённой справной лошадкой, демонстрировали окружающим костюмы Адама и Евы. Что ни говори, а умение жителей этой деревеньки выполнять сельскохозяйственные и домашние работы в абсолютно голом виде поражало качеством сноровки. К примеру, одна сельчанка преклонного возраста, с морщинистыми и длинными молочными железами, невероятно быстро развешивала у себя во дворе мокрое бельё. Удивляло, как она умудрялась не защемить прищепками свои болтавшиеся туда-сюда груди. Ещё у меня ёкнуло сердце при виде мужчины, у которого топор висел на верёвке, закреплённой вокруг живота, а его острие располагалось на расстоянии всего нескольких сантиметров от ничем не прикрытого мужского достоинства. Страшно было подумать, чем это могло закончиться, если бы он внезапно оступился! Да и при виде катавшихся на велосипедах ребятишек пробегал мороз по коже от одной только мысли о случайном падении кого-нибудь из них на землю. В целом, полученное о нудистах впечатление меня глубоко разочаровало, так как практически все взрослые страдали ожирением выраженной степени. Создавалось ощущение, будто желание ходить голышом с их стороны было своеобразной формой протеста в ответ на дискриминацию общественностью по причине избыточного веса. Считаете меня толстяком, тогда нате вам, разденусь догола и заставлю всех на себя смотреть! «Получается, что закон, запрещающий ходить в общественных местах без одежды, на деревню нудистов не распространялся?» — спросите вы. Ну да. Возможно потому, что в законодательстве Страны Вечного Праздника не всякая деревня считалась населённым пунктом.

******

Для создания более полного впечатления о жизни европейской глубинки расскажу следующую историю. Как-то раз в Перепелках, часов в девять утра я зашла в один из банковских офисов и там, к своему удивлению, наткнулась на толпу кричащих и размахивающих руками старушек. Самой молодой из них навскидку можно было дать лет восемьдесят, а самой старшей и все сто, однако, возрастной фактор не отразился на силе их голоса. «Да ты, молодой, сам ничего не соображаешь! — вопили они, то хором, то по отдельности на сидящего в окошечке банковского служащего. — Не о чем нам с тобой разговаривать! Слышишь? Директора сюда позови!» В это время из своего кабинета на шум вышел директор банковского офиса и приблизился к разбушевавшимся старушкам. Прикрикнув на них, он добился относительной тишины, а затем властным тоном потребовал разъяснить, в чём дело. Тогда одна из них приступила к рассказу, из которого следовало, что у её соседки в этом банке есть счёт, на который ежемесячно перечисляется пенсия, но три месяца назад она очень сильно захворала и по этой причине не смогла добраться до банка. Учитывая, что из высокогорного селения ехать туда нужно на автобусе, а такое путешествие больному человеку не под силу, заболевшая старушка поручила получение своей пенсии соседке. В этом и заключалась проблема, поскольку банковский служащий категорически отказался выдать ей чужую пенсию, сказав, что кто угодно может точно также прийти и заявить свои права на чужие деньги, а на деле оказаться вором. Тем не менее, работник банка согласился войти в положение и пообещал выдать этой старушке деньги на руки в случае, если она представит очевидные доказательства того, что является доверенным лицом заболевшей пенсионерки. Вот бабуля их и предоставила, прихватив с собой в качестве очевидного доказательства пятерых соседок из той же деревни. Незадолго до того, как я зашла в банковский офис, им было отказано в получении пенсии заболевшей подруги. Не на шутку разозлившиеся старушки разом принялись кричать на банковского служащего, а тот тщетно пытался от них отбиться: «Вы что, женщины?! Я же о вещественном доказательстве говорил!» «А мы что хуже каких-нибудь вещей?! — не сдавались бабки. — Да мы в тысячу раз лучше, мы — живые свидетельницы! Мы с ней бок о бок в соседних домах восемьдесят лет прожили. Это что не в счёт?!» «Подождите, послушайте меня! — вмешался в словесную перепалку директор банка. — Вещественным доказательством является документ. Вы что паспорта у неё взять не могли?» «Так бы сразу и сказал, что паспорт нужен! — переключили на него свой гнев старушки. — А то вещественное доказательство, вещественное доказательство… Ты что думаешь, нам больше заняться нечем? Вон, кур с утра не покормили, а сюда приехали. Теперь жди опять целый час автобуса на остановке. Эх вы… Банкиры вы, а не люди!»

Несмотря на периодически возникающие недоразумения, в общем и целом, образу жизни сельской глубинки в Стране Вечного Праздника было характерно спокойствие и размеренность. Помимо всего прочего, там сохранилась масса фольклорно-исторических традиций, практикуемых по сей день. Взять, к примеру, охоту на кабанов, которая в представлении у многих людей ассоциируется с толпой вооружённых до ушей охотников в окружении своры натренированных волкодавов. Жители небольших горных селений были категорически не согласны с подобным методом охоты и утверждали, что вовсе ни к чему бегать целые сутки за кабаном по лесу, когда можно просто-напросто пригласить его к себе в гости. И в этом не было ни капли преувеличения. По обыкновению горцы старались избегать ненужного шума и совершенно не нуждались в покупке дорогой охотничьей амуниции, обходясь при охоте на кабанов видавшей виды слегка заржавелой двустволкой. Давным-давно было замечено, что кабаны обожают запах бензина и сбегаются на него как мухи на мёд. Основываясь на этом наблюдении, они разработали следующую тактическую схему охоты. У порога своего дома, прямо перед входом горец клал большую тряпку, и ещё лучше — старое одеяло, пропитанное бензином, а сам поднимался с ружьём на второй этаж и усаживался у открытого окна в ожидании, когда появится кабан. В горной местности, вокруг сёл и деревень повсюду лесные заросли, в которых бродят дикие животные. В общем, кабаны, как правило, не заставляли себя долго ждать. Иногда к дому охотника приходило сразу несколько особей, и все они попеременно заваливались на тряпку, катались по ней и даже пытались пробовать её на вкус, упиваясь «божественным» запахом бензина. В это самое время из открытого окна второго этажа дома горец наводил дуло ружья и «па-а-ах!», кто не успел убежать — тот опоздал. Кстати, если кто-нибудь считает, что кабаны делали соответствующие выводы, то напрасно. Как только запасы кабаньего окорока у горца подходили к концу, он снова шёл за пропитанной бензином тряпкой, устраивался со своей бессменной двустволкой у окна, и, как только селение погружалось в сумерки, к его дому подбирались кабаны, а затем в воздухе раздавалось гулкое «па-а-ах!».

Другим ярким примером народной смекалки являлся традиционный способ пополнения голов козьего стада. Во многих регионах Страны Вечного Праздника, помимо домашнего скота, в горах бродили многочисленные стада диких коз, предводительствуемые большущими рогатыми самцами. К слову сказать, в дикой природе козы размножаются с удивительной скоростью. Вследствие этого ежегодное поголовье их молодняка значительно превышает количество козлят, выращенных крестьянами у себя на подворьях. По законам природы самки с козлятами безоговорочно следуют за доминантным самцом, куда бы он их не повёл, и из этой особенности их поведения извлекали пользу местные горцы. Первой задачей их коварного плана было поймать дикого козьего самца, а затем держать его среди домашних коз в течение нескольких недель, пока он окончательно не адаптируется. В конце концов, самец привыкал к своему новому статусу. Тогда горцы гнали домашнее стадо высоко в горы и оставляли его там, на пастбище, на несколько суток. В последующие дни дикое стадо по запаху находило доминантного самца и в полном составе присоединялось к домашнему стаду, с того момента считая его своим. Благодаря этому нехитрому методу горцам удавалось удвоить и даже утроить поголовье своего мелкого рогатого скота. Однако обязательным условием для этого была поимка дикого козьего самца, что не всегда удавалось с первой попытки.

Уж чего-чего, а бесстрашия горцам было не занимать. Между прочим, многие ошибочно полагают, будто самое опасное место у коз — это рога. Отчасти так оно и есть, но в борьбе с противником козы бьют не рогами, а лбом, тоже очень твёрдым и крепким. Рога же по замыслу дикой природы служат им лишь для украшения либо устрашения. Сам процесс поимки дикого козьего самца происходил следующим образом. Поначалу горцам предстояло заманить его в такое место, откуда бы у него не было возможности убежать. Таковым традиционно являлся заброшенный каменный дом, в идеале — находящийся на самой отдалённой окраине, ближе к лесу, куда и отправлялись горцы, как правило, всего вдвоём. Зайдя в него, они рассыпали соль по всему первому этажу и ведущей наверх лестнице, а затем отправлялись на второй этаж, и там, притаившись за открытой дверью комнаты, дожидались прихода рогатого гостя. Как известно, мелкий и крупный скот очень любит соль. Дикой популяции коз это лакомство практически никогда не перепадает, поэтому у них необыкновенно развита способность учуять запах соли с дальнего расстояния. Спустя некоторое время до слуха горцев доносился стук копыт большого самца с длинными рогами, который, слизывая рассыпанную ими соль, медленно, но верно поднимался по лестнице к комнате, в которой они притаились. Наконец, он заходил внутрь. Тогда спрятавшиеся за комнатной дверью молодчики сразу же её закрывали и, схватив козла за рога, как за руль мотоцикла, усаживались на него сверху. В ту же минуту начиналась неописуемая потасовка. Козёл, понимая, что очутился в ловушке из четырёх стен, метался по комнате, блея как резаный, а главная задача сидевших на нём горцев заключалась в том, чтобы его как следует вымотать и максимально обессилить. Справедливости ради надо заметить, что данный процесс был обоюдным. Первые двадцать минут козёл упорно не желал сдаваться, и тогда боровшимся с ним горцам приходилось туго. Периодически животному удавалось их с себя стряхнуть. В такие моменты он отбегал к противоположной стене, принимался рычать, оголяя зубы, угрожающе стучать копытом, как бык на корриде, а затем вновь бросался на людей рогами вперёд. В общем, зрелище это было не для слабонервных, не говоря уже об ощущениях самих участников происходящего, ежесекундно оказывавшихся то на козле, то под ним, то проезжая по полу на животе, уцепившись руками за рог или какую-либо ещё часть козлиного тела, то борясь с ним, будучи прижатыми к полу его рогами. Впрочем, описанный метод поимки горного козла потому и стал традиционным, что поймать его в большинстве случаев всё же удавалось. В завершении горцы накидывали ему на шею верёвку и тащили на ней к своему дому. А дальнейшее использование доминантного самца в качестве приманки дикого стада описано мною выше.

******

Настало время перейти к рассказу о событиях общественной важности, то есть экономическом кризисе, охватившем в 2008 году Европу в целом и Страну Вечного Праздника в частности. Покуда государство было в состоянии содержать оставшееся без работы местное население, никто на экономический кризис не обращал особого внимания, но, когда деньги в казне иссякли, средства массовой информации испуганно затараторили: «Что же это вокруг делается, люди добрые-е-е?» На лицах обывателей появилось выражение такого ужаса, будто бы на них надвигалось чудовищное торнадо или цунами, а потом европейская общественность бросилась на поиски виноватого. Как вы думаете, кто им оказался? Правильно, эмигрант. Впрочем, обо всём по порядку.

По мнению человека, не особо разбирающегося в политике и экономике, проще говоря, обычной сторонней наблюдательницы, каковой я являюсь, кризис в Стране Вечного Праздника случился прежде всего потому, что у большинства её жителей признаком достатка перестали считаться: одежда, машина, заграничные путешествия в любую точку планеты и т.п., — а его место заняла недвижимость: дома и квартиры, — которых, чем больше мог приобрести себе человек, тем значимее он выглядел в глазах своих родственников, друзей, сослуживцев по работе и просто знакомых. В данном случае и речи не шло о приобретении элегантных архитектурных построек, гармонично вписывающихся в природные и урбанистические пейзажи. Другими словами, в погоне за количеством приобретённой недвижимости вопрос об адекватности дизайнерских решений уже никого не интересовал. На практике это выражалось в неконтролируемом росте микрорайонов, застроенных, в одном варианте — однотипными домишками, окруженными несколькими сотками земли, а в другом — вульгарными панельными высотками на редкость заунывной расцветки. Аналогично стилям, получившим названия: барокко, классицизм, функционализм, конструктивизм, ар-деко и прочим, — данный период можно было бы считать расцветом архитектурной бездарности, зародившейся, скорее всего, еще в годы существования СССР с лёгкой руки тогдашнего коммунистического правительства. Не понятно только, каким образом спустя десятилетия он перекочевал в Европу. Одним словом, в докризисный период Страну Вечного Праздника поглотила та самая нелепица и безвкусица, которая на протяжении долгого времени была неотъемлемой характеристикой однообразных советских муравейников.

И вот в Европе начался кризис. По телевидению стали пугать безработицей, инфляцией, бюджетным дефицитом, резким снижением экономического роста… Понятное дело, кризис — это вам не дедушка Мороз, подарочков не принесёт, а лишит чего-нибудь запросто. По всем каналам начали транслировать дебаты с политиками, социологами и экономистами, вопрошавшими друг у друга с крайне растерянными выражениями на лицах: «Что же теперь делать? Как нам в условиях кризиса выжить? И вообще, давайте разберёмся, кто в сложившейся ситуации виноват?» При этом периодически, как бы мимоходом, проскакивало: «Ну, конечно же, эмигранты. Вот если бы их не было…» Стоп, позвольте мне вас, граждане Европейского Сообщества, на этой ноте прервать, поскольку считаю, что экономический кризис произошёл по той самой причине, которую я уже затёрла до дыр на страницах своей книги, а именно, из-за вашего же высокомерия и ненасытного материализма. Жадность фраера сгубила, как говорят в моей сторонке. Скажите, для чего среднестатистической европейской семье, состоящей из четырёх человек (родителей и двоих детей), пять квартир и два загородных дома, причём нередко расположенных в одной и той же местности? Или это такое стремление вернуться в Средневековье? Обнести свои жилища высоким забором, и с тех, кто захочет эту территорию пересечь, взимать подати? Словом, набрали европейцы ипотечных кредитов на оплату своего «средневекового царства-государства», а тут им «хрясь!» — и кризисом по тыковке. Да ладно если только по голове… Когда в ней ничего нет, даже не больно, а ведь по кошельку вдарило! Непонятно одно. Кто и какими словами сумел убедить европейцев в том, что впоследствии они сумеют выплатить банкам долги по ипотечным кредитам? Хотя на самом деле этого и не требовалось, поскольку в их сознании сработало: будь что будет, «я сам обманываться рад…», как сказал один из классиков. А можно было перед подписанием банковских бумаг подумать? Просто сесть и немного поразмышлять на тему возможного неблагоприятного развития событий? Ведь именно этим взрослый человек отличается от малого дитя: способностью оценки не только того, что здесь и сейчас, но и того, что будет завтра и послезавтра. Любой взрослый должен предвидеть последствия собственных поступков. Но если кто-то этой способности развить у себя не сумел, то и нечего валить с больной головы на здоровую! Эмигранты в их кризисе виноваты… Да ни один эмигрант на свою мизерную зарплату не смог бы приобрести такого количества жилья!

Что же касается внутриевропейской эмиграции, то одной из самых болезненных тем в период кризиса стало массовое «оккупирование» Старой Европы представителями румынской национальности, от которых, судя по многочисленным сообщениям в прессе, она затрещала по швам. Не в состоянии справиться с этой проблемой, президент одной европейской страны прямо на пресс-конференции упал в обморок, другой запретил в публичных местах разговаривать на румынском языке, третий в порыве гнева издал приказ ни под каким предлогом не пускать румын в свое государство. При чтении многочисленных газетных статей, посвящённых румынской теме, создавалось впечатление, будто в страны Старой Европы их перекочевало такое количество, что в самой Румынии уже никто не живёт. Даже Дракула продал свой замок и зарегистрировался по новому месту жительства, где-то на Пикадилли. Слово «румын» стало сродни слову «разбойник». Детей, которые долго не засыпали, европейские родители запугивали: «Давай спи, а не то заберет тебя румын!» или «Смотри, не балуй, а не то румын приснится!». Из тех же газетных статей следовало, что румыны рассредоточились по территории стран Старой Европы с исключительно варварскими целями. Пока одни румыны грабили и убивали местное население, другие в это время отнимали работу. Вообразите себе такую картину. Белокурая тощая англичанка, с вытянутым лицом, породистым носом укороченной формы и красной помадой на губах, одетая в деловой костюм и туфли на высоких каблуках, дерётся мокрой шваброй с коренастой темноволосой румынкой в синей спецовке. «За что бьётесь, девчонки?» — «За работу уборщицей, уйди, не мешай!» В считанные месяцы от начала кризиса европейские средства массовой информации настолько запугали местное население «румынским вопросом», что даже румыны, проживавшие на территории этих государств, стали сами себя ненавидеть. Они разом прекратили обучать своих детей родному языку, расформировали народные ансамбли песни и пляски, выбросили написанные на румынском языке книги, и, если кто-то обращался к румыну с просьбой рассказать о традициях своей страны, то он, скривив лицо в недовольной гримасе, сразу переводил разговор на другую тему. Как говорится, от греха подальше!

Несмотря на то, что вышеизложенное является гротескной формой описания происходивших в кризисный период событий, однако, в каждой шутке есть доля правды. Вряд ли кому-нибудь из румынских эмигрантов пришлось по душе скептически-негативное восприятие европейцами их нации, как что-то вроде болезнетворного вируса, поразившего всю Европу. Впрочем, даже этот факт не исключал наличие среди румын истинных альтруистов. В подтверждение своих слов опишу происшествие, о котором мне рассказал его очевидец — житель небольшого прибрежного городишки. В числе прочих любителей острых ощущений, ему очень нравилось любоваться с причала морскими штормами, наблюдая за тем, как волны одна за другой взмывают ввысь на несколько метров и с грохотом разбиваются о камни на миллионы белых капель. По своему опыту скажу, что этот морской фейерверк захватывает дух и завораживает. Создаётся ощущение, будто всё вокруг окутано в бурлящую и пенящуюся синеву, а вы находитесь в эпицентре этого природного катаклизма. Праздные зеваки, желавшие насладиться указанным зрелищем, собирались в непогоду на причалах и, глядя на разбушевавшуюся морскую стихию, подолгу охали и ахали. В тот день, в числе прочих, на шторм пришла полюбоваться семья местных жителей — родители с семилетним ребёнком. Их мальчуган расшалился, в мгновение ока вскарабкался на перила, и, поскользнувшись на них, упал прямо в бушующее море. Родители мальчика пришли в ужас и пронзительно закричали, взывая о помощи, однако, за своим ребёнком в море не бросились. Пока они бегали по причалу и истошно вопили, на месте происшествия собралась толпа людей, с ужасом наблюдавших, чем это закончится. Наконец, от толпы отделился молодой парень лет двадцати пяти, как выяснилось позже, румынской национальности, быстро скинул с себя верхнюю одежду, прыгнул в бурлящее море и поплыл по направлению к тонущему ребёнку. В считанные минуты румыну удалось до него доплыть, и тогда отважный пловец схватил уходящего под воду мальчугана, водрузил его себе на плечо и сумел догрести до самого причала, а там, на небольшой глубине, приблизительно по грудь, насмерть перепуганные родители приняли на руки своё несчастное чадо. В тот момент все были настолько заняты ребёнком, что про самого спасателя забыли, а он, наглотавшись воды и обессилев, камнем пошёл на дно. Наконец, очевидцы описываемых событий спохватились и принялись один за другим нырять в поисках спасителя мальчика, но, когда им удалось вытащить его из воды, он уже не дышал. Ни в одной из местных газет не было рассказано про этот случай. Только родители спасённого мальчика, в благодарность за героический поступок румына, поместили о нём краткую хронику в некрологическом разделе.

******

Во время кризиса кое-кто из коренных европейцев лишился возможности приобрести очередную квартиру, кто-то не смог провести отпуск в далёком зарубежье, кто-то отложил на потом покупку дорогостоящего транспортного средства, кто-то определил своего отпрыска на учёбу в государственный университет вместо запланированного частного. Между тем эмигранты, проживающие в европейских странах, лишились всего, поскольку зарабатываемых ими средств с трудом стало хватать даже на еду. Ни для кого не секрет, что экономический кризис сопровождается снижением количества рабочих мест и уменьшением размера заработных плат. Принимая во внимание, что оплата труда у эмигрантов и в докризисный период была значительно ниже, чем у коренного населения, нетрудно догадаться, что в разгар кризиса её ещё больше урезали, и, как следствие, прожить на эти средства стало практически невозможно. «Как же такое допустила законодательная власть европейских государств, призванная защищать права эмигрантов?» — спросите вы. К сожалению, когда коренные жители остаются без работы, до эмигрантов попросту никому нет дела: ни политикам, ни законодателям, ни социальным службам. В смутные времена незащищённая часть населения для государственных властей перестаёт существовать как таковая. А что же тогда делать эмигрантам? Два варианта: уехать в другую страну либо пуститься во все тяжкие, добывая себе средства на существование каким угодно способом.

Как-то раз на бирже труда в длинной очереди безработных я разговорилась с эмигранткой, прибывшей в Страну Вечного Праздника с Кубы. Вид у нее был поникший, удручённый, и поначалу она не стремилась к общению, но постепенно эта девушка прониклась ко мне доверием и рассказала о том, что с ней произошло. Ситуация у Долорес была сродни моей. У себя на родине она получила высшее педагогическое образование, и, эмигрировав в Страну Вечного Праздника, решила привести свой диплом в соответствие с европейским по той же специальности. Этот процесс затянулся на долгие месяцы, поэтому ей пришлось задуматься о том, как добывать себе средства к существованию. Долорес расклеила на окрестных столбах объявления с предложением себя в качестве няни, и спустя пару недель ей позвонили. Так она познакомилась с Эвелин, матерью четырёхлетнего мальчика, которая сразу же предупредила ее о том, что оплачивать услуги няни будет неофициально, без оформления, то есть в руку, поскольку не имеет ни малейшего желания отчислять государству положенный в таких случаях налог за нанятую работницу. «Надеюсь, ты понимаешь, что этим я делаю тебе огромное одолжение, — аргументировала свою позицию Эвелин. — Ведь я же не знаю, что ты за человек, а доверить собственного ребёнка незнакомке далеко не каждая решится». Другого предложения о работе к Долорес не поступило, поэтому она согласилась на условия, выдвинутые Эвелин.

После развода с мужем эта дама воспитывала их совместного ребёнка одна. Она была очень занята, поскольку руководила собственным бизнесом — большим магазином женской одежды. Там она пропадала с утра до вечера, между тем как её мальчик находился под присмотром у Долорес, которая старательно выполняла возложенные на нее обязанности. Она развлекала ребёнка чтением книг, настольными играми, рисованием, прогулками и просто болтовнёй на разные темы. Все три месяца его мать, Эвелин, демонстрировала по отношению к новой няне исключительное дружелюбие и, казалось, была очень довольна её услугами, пока в конце третьего месяца не отказалась выплатить причитающуюся ей заработную плату. «Это почему же?» — остолбенела Долорес от такого заявления. «А потому! Не хочу тебе платить и не буду! — отрезала Эвелин. — С тебя и двухмесячной получки достаточно! Если вы, эмигранты, станете хорошо зарабатывать, то скоро на общественном транспорте некому будет ездить. Вам тогда на собственные автомобили денег хватит. Ну что ты на меня уставилась? Давай, двигай отсюда! И попробуй только открыть свой рот и кому-нибудь на меня донести! К твоему сведению, мой родной брат — начальник полиции. Он тебя тогда быстро за решётку спровадит!» Не ожидавшая такого поворота событий Долорес возмутилась: «Меня?! За решётку?! Это за что же?!» «Да какая разница за что? — хладнокровно завершила свою мысль Эвелин. — Напишет заявление, что ты плюнула в него или толкнула, и уж поверь мне, дорогая, этого основания будет вполне достаточно, чтобы лишить тебя свободы как минимум на пять лет!» Так и пришлось Долорес уйти от Эвелин не солоно хлебавши.

******

Вообще-то, Эвелин нисколько не преувеличивала того, что в Стране Вечного Праздника толчок или плевок в сторону блюстителя правопорядка расценивался в качестве уголовного преступления, за совершение которого можно было провести несколько лет в местах не столь отдалённых. Представьте себе следующую ситуацию. В прекрасный солнечный день вы в приподнятом настроении прогуливаетесь шустрой ходьбой по улице какого-нибудь европейского городишки, слегка размахивая руками из стороны в сторону. Или возвращаетесь от стоматолога со ртом, полным слюны после проведенного лечения, и в какой-то момент вам хочется всё это сплюнуть. А сзади вас идёт полицейский, который к тому же не в духе. При этом в первом случае, вы совершенно случайно задеваете его рукой, а во втором, ещё хуже, ваш плевок приземляется ему на униформу. Хотите знать, чем в Стране Вечного Праздника эта история может для вас закончиться? В лучшем случае, длительными объяснениями, извинениями и раскланиваниями перед блюстителем порядка, а в худшем — судом со всеми вытекающими последствиями.

В продолжение темы о полицейских Страны Вечного Праздника расскажу историю из личного опыта. Поскольку посёлок Перепёлки располагался в живописном горном ландшафте, неподалёку от моего дома проходили маршруты сразу нескольких пеших экскурсий в виде широких каменистых дорожек, ведущих на вершины близлежащих гор. Некоторые из них были излюбленным местом для прогулок, как местных жителей, так и приезжих туристов. Особенно в летний период там собиралось большое количество разношёрстной публики, воодушевленной идти около часа на вершину горы, а затем, немного меньше по времени, спускаться вниз. Часто восхождение совершалось целыми семьями, с детьми и собаками, при этом одни на горной дорожке испражнялись, а другие разбрасывали пустые бутылки из-под минеральной воды и фантики от конфет и жвачек, поэтому в период массового наплыва туристов она имела замусоренный вид. С одной горы открывались поистине восхитительные виды, поэтому мне, в числе других желающих на них полюбоваться, очень нравилось совершать этот маршрут. Однажды при спуске с той горной вершины меня грубо схватил за руку какой-то мужчина, рядом с которым вышагивало его семейство в составе жены и ребёнка. «Стой! — приказным тоном крикнул он мне, и, указав на лежавший на земле бумажный носовой платок, добавил: — А ну-ка подбери это безобразие!» Удивившись его требованию, я переспросила: «Это Вы мне?!» «А кому же ещё?! — гаркнул он. — Кроме тебя, здесь намусорить некому!» «Как? Совсем-таки некому?!» — оглянулась по сторонам я, сопроводив свои слова указательным жестом руки. Вверх и вниз, с горы и на гору, около нас двигался непрерывный поток людей. Однако, судя по внешности и поведению этих шумных и говорливых брюнетов, все они были коренными жителями Страны Вечного Праздника. «Н-да, нет здесь натуральных блондинок с голубыми глазами, вот этот мужик ко мне и привязался, — подумала я. — С таким"камуфляжем"за километр видно, что я не местная». В этот момент блюститель чистоты и порядка, твёрдо решивший побороть во мне сопротивление, перешёл в атаку: «Ты со мной не спорь, а делай, что говорю! Если сейчас же это не подберёшь, я тебя за решётку спроважу!» От удивления у меня вытянулось лицо. «Как полицейский, имею на это полное право, — продолжил он самодовольным тоном. — Скажу, что ты здесь не только намусорила, но и, когда я тебя по-хорошему попросил за собой убрать, оказала мне сопротивление: набросилась на меня с кулаками. А они, — мотнул он головой в сторону своего семейства, — это подтвердят». Внимательно посмотрев в глаза его жене и ребёнку, кроме панического страха, ничего другого я не заметила, а это означало, что они действительно подтвердили бы то, что он сказал. Да и не только это, а вообще всё, что он заставил бы их подтвердить. Придя к выводу, что другой альтернативы у меня просто нет, я нагнулась и двумя пальцами подняла тот злополучный, разбухший от влаги бумажный носовой платок сопливой консистенции. А когда прошла несколько метров по горной тропе вниз и окончательно исчезла из поля зрения полицейского, то с чувством глубокого омерзения швырнула платок в близлежащие кусты.

Возможно, кто-нибудь захочет возразить: «То же мне новость! Во всех странах люди побаиваются полицейских». С этим утверждением, пожалуй, стоит согласиться. Тем не менее, существует разница между понятиями «бояться» и «побаиваться». Не секрет, что все мы кого-нибудь да побаиваемся: строгого шефа, сотрудников по работе, бывших супругов и их родственников, политиков, чиновников-бюрократов, скандальной соседки по лестничной клетке, старшего по подъезду и т.д. К этой же категории относятся полицейские. Однако в Стране Вечного Праздника местное население не побаивалось, а панически боялось всех без исключения представителей закона, и для этого имелись веские основания. В частности, в последней четверти XX века, одним из самых демократических правительств, стоявших когда-либо у руля власти этого государства, была проведена операция по поимке и убийству без суда и следствия местных террористов-националистов, взрывавших бомбы в общественных местах. По заданию президента и его ближайшего окружения доблестные полицейские принялись собирать секретные сведения о жителях небольших регионов с национальными языками и разыскивать тех, на кого было составлено больше всего доносов и компромата, после чего отвозили их в ближайший лесок и расстреливали там пистолетами с глушителями. Затем на это место прибывали следователи уголовного розыска и «раскрывали» преступления, списывая их на мафиозные группировки. Невольно вспоминается средневековая охота на ведьм. Так в Стране Вечного Праздника история обрела цикличный характер. Вдобавок ко всему прочему, среди расстрелянных полицейскими оказались люди, не имевшие никакого отношения к террористическим актам. В числе убитых были даже те, чьи паспортные данные не совпадали с данными разыскиваемых лиц. Иначе говоря, вместо Дмитрия Петрова полицейские довольствовались расстрелом Евгения Сидорова, а, не обнаружив по месту жительства Дарью Семёнову, отправляли на тот свет Светлану Макарову. Нетрудно догадаться, какая при этом преследовалась цель. Таким способом полицейские улучшали отчётность по поимке преступников. К сказанному добавлю, что когда секретных карателей судили, то объяснение своим криминальным действиям с их стороны выглядело ни больше ни меньше: «Просто мы не знали, что так не делается».

******

Отношение европейских служителей правопорядка к эмигрантам было как минимум предвзятым. Впрочем, чтобы не быть голословной, расскажу об одной истории, случившейся в Стране Вечного Праздника то ли в 2007, то ли в 2008 году, главным действующим лицом в котором оказалась эмигрантка из России. В те дни средства массовой информации кипели от негодования: «Что несёт эта русская?! Какая чушь! Какая несуразица! Да как она посмела нас опорочить?!» Весь этот шум и гам поднялся из-за того, что накануне в программе новостей государственного телеканала показали девушку-россиянку, подавшую в суд на полицейских столичного отделения Страны Вечного Праздника за зверское избиение. В камере для арестованных она очутилась по обвинению в общественном беспорядке. Как-то раз, отмечая в квартире день рождения, молодёжь расшумелась, а соседи увидели в этом угрозу публичному спокойствию и вызвали полицейских. Блюстители порядка незамедлительно прибыли на место происшествия, приказали участникам праздника предъявить свои документы и из всей толпы молодых людей забрали в участок только россиянку. Затем пара здоровенных полицейских попытались заставить девушку признаться в правонарушениях, которых она не совершала, а когда та отказалась, они принялись её зверски избивать. Пострадавшая каким-то чудом сумела выдержать побои и не подписала бумаг, на основании которых её впоследствии могли бы осудить. В итоге полицейские прекратили избиение и отпустили россиянку домой, а она не растерялась и подала в суд. Кроме того, девушка рассказала о произошедшем телевизионным журналистам и в качестве доказательства показала громадные синяки и ссадины у себя на теле. К несчастью, показаниям эмигрантки никто не поверил, и уже через сутки на главных телевизионных каналах появилось интервью с каким-то официальным лицом, опровергнувшим всё ею сказанное. Вообще-то, его заявление выглядело очень странно: «Понятия не имеем, откуда у этой российской гражданки взялись множественные гематомы. Может, шла она себе по улице, шла, споткнулась и упала на рассыпанные кем-то гвозди или бутылочное стекло, потом встала на ноги, опять поскользнулась, на них сверху грохнулась, и так десять раз подряд… Чего только в жизни не бывает!» С тех пор прошло несколько лет. Только когда настало время очередных президентских выборов, лидер оппозиционной партии придал этой истории огласку с тем, чтобы повысить свой рейтинг в глазах избирателей. Именно тогда выяснилось, что служители закона, на которых россиянка подала в суд, имели привычку издеваться над задержанными и особенно жестоко — над эмигрантами.

Вместе с тем, оказалось, что органам внутренней службы полиции вот уже несколько лет было достоверно известно, что обратившаяся в суд и на телевидение россиянка говорила правду. С чьей-то лёгкой руки выдвинутые ею обвинения были опровергнуты, и их сочли не в меру разбушевавшейся фантазией девушки, перебравшей на празднике алкоголя. Между тем служащие внутренних дел полиции были в курсе происходящего, наблюдая за избиениями задержанных из скрытых видеокамер, установленных в помещениях для допроса. Их разместили там после того, как один полицейский рассказал о телесных пытках со стороны своих сослуживцев, свидетелем которых ему пришлось стать. Однако сами полицейские-каратели понятия не имели, что за ними установлена слежка, и на протяжении нескольких лет продолжали избивать свои жертвы, в числе которых оказалась эмигрантка из России, подавшая на них в суд за физическое насилие. Только когда главный кандидат в президенты счёл нужным придать общественной огласке детали этого дела, в Интернете появилось видео, подтверждающее факт издевательств над россиянкой. Приказав ей раздеться до пояса, полицейские повалили девушку на пол и стали бить ногами по лицу и телу, сплевывая на неё и выкрикивая грязные ругательства. Словом, если бы не предвыборная кампания, пострадавшая так бы никогда и не доказала своей правоты в суде.

******

Возвращаясь к событиям собственной жизни, скажу, что в самом начале экономического кризиса, в конце зимы, наконец-то мне удалось устроиться на работу. Когда я увидела объявление о наборе персонала на фруктово-овощной склад, то, не теряя времени, отправилась на собеседование, и уже через неделю была принята туда в качестве рабочей. Директора этого склада звали заковыристо — Максимильян, а заведующую секцией складского помещения, в которую меня определили, Шилой. Директор отличался взрывным характером и выраженной способностью к интриганству, а моя непосредственная начальница своим поведением напоминала настоящее шило, либо какой-либо другой колюще-режущий предмет похожего назначения. Жёлчность, склочность и тупость настолько гармонично в ней сочетались, что в совокупности создавали цельный и законченный образ ненавидимой всеми начальницы. Ее внешние характеристики были весьма заурядными: женщина невысокого роста, коренастая, пучеглазая, длиннорукая, с редким пушком вечно всклоченных волосишек на голове, оттопыренными ушами, полностью закрывающей живот грудью и откляченной назад попой в форме вопросительного знака. На одной руке у Шилы красовался широкий вытатуированный браслет, напоминавший кандалы греко-римских рабов, а ровно половина зубов устрашали огромными дырами и чёрным цветом, въевшимся в них из-за непрерывного курения. В совокупности с хриплым голосом все это придавало ей вид рецидивистки, отсидевшей десяток лет в местах не столь отдалённых. На работе Шила смолила одну за другой сигареты и донимала своих подчинённых чаще всего беспочвенными претензиями. С утра она могла отдать нам приказ: рассортировать по ящикам большую партию яблок, так, чтобы каждое из них было аккуратно завёрнуто в тонкую обёрточную бумагу, а с обеда неожиданно заявляла, что понятия не имеет, откуда мы это взяли, и заставляла перекладывать всё заново, освобождая яблоки от обёрток. Впрочем, никто из работниц выходками Шилы не возмущался, поскольку это неминуемо выливалось в увеличение объёма работы, а иногда даже — в увольнение.

Всем на складе было хорошо известно, что наша начальница, как никто другой, чрезвычайно агрессивно реагирует на любые комментарии в свой адрес. Бывало, что Шиле, расхаживающей туда-сюда по складу между длинными и высокими рядами ящиков, удавалось краем уха расслышать в чьём-нибудь разговоре своё имя. Тогда, образно выражаясь, она трансформировалась в самое настоящее шило, вонзаясь по самую рукоятку в психику своей сотрудницы по работе, осмелившейся что-то про нее сказать. Шила решительно направлялась в сторону этой женщины и, приблизившись к ней вплотную, принималась угрожающе шипеть: «Ты что тут обо мне сплетни распускаешь?» «Я?! — испуганно отстранялась от неё сотрудница. — Да я ничего такого не говорила!» «Как это ничего?! — впивалась в неё Шила прищуренными глазёнками, блестевшими искоркой нескрываемого остервенения. — Я же слышала, как ты сказала:"Шила этого не знает, и вчера около мусорного бака…"Так чего я не знаю?» Понимая, что Шила просто так от неё не отвяжется, сослуживица неохотно признавалась: «Ты, наверное, не в курсе, что у нас Патриция беременная ходит, уже на четвёртом месяце, но она просила никому об этом пока не говорить». «Хм-м-м, да, я этого не знала, — отвечала Шила, чуть ослабив зверское выражение лица. — А что ты там сказала про вчера?» «Про какое-такое вчера? — растерянно хлопала ресницами проговорившаяся сотрудница и все больше морщила лоб, пытаясь вспомнить то, о чем ее спрашивала Шила. — А-а-а! Ну да, как раз вчера мы про её беременность и узнали». «А причём здесь мусорный бак? Ты что хотела этим сказать?» — никак не успокаивалась Шила. Уже не зная, как от неё отцепиться, напарница по работе лихорадочно старалась восстановить в памяти всё до единого слова из того, что ею самой было сказано несколько минут назад, и, наконец, ей это удавалось: «Так о беременности у Патриции мы узнали как раз вчера вечером, когда ящики со склада выносили, там, прямо у мусорного бака она нам об этом и сказала». «У какого из них?» — не унималась Шила. И она не шутила. Она действительно хотела это знать.

В общей сложности на том складе работало около сорока женщин, не считая директора Максимильяна, которого тоже можно было рассматривать в качестве полноправного члена дамского коллектива, поскольку у всех, кому довелось с ним познакомиться, его мужская сущность вызывала серьёзные сомнения. Возможно, она была им полностью утрачена в ходе длительного общения со своими подчинёнными слабого пола, а, может, у него просто-напросто её никогда и не было. Вдобавок к этому, в поведении Максимильяна бросалась в глаза выраженная невротичность. Застать его в статическом положении было практически невозможно. Он постоянно сновал по складу с какими-то папками в руках и обрывисто переговаривался по мобильному телефону. При этом Максимильян энергично жестикулировал, кряхтел, сопел, повизгивал, поправлял на себе резинку от трусов, расстёгивал и застёгивал ремень, пуговицы на рубашке, чесал абсолютно всё, что можно было на себе почесать, периодически подпрыгивал, приседал, крякал, постанывал, позёвывал, ковырял в носу, щёлкал пальцами, засовывал их в углубления предметов окружающей обстановки, а также совершал множество других хаотических движений, что в совокупности напоминало растянутый во времени судорожный припадок. Другой чертой характера у директора склада являлась совершенно не мужская способность к сплетням, которые он имел привычку распространять с невероятной скоростью и столь же невероятной запутанностью. Всего за пару-тройку минут Максимильян умудрялся подбежать сразу к нескольким сотрудницам, сообщив им по очереди, к примеру, следующее. Одной: «Слышала про Ноэлию? Оказывается у неё жених — аргентинец», другой: «Ноэлия-то жениха себе завела, говорят, он — женатый, а она об этом и не догадывается», третьей: «Мне из ваших кто-то сказал, что Ноэлия собралась выходить замуж. Ты, случайно, не в курсе?» Впрочем, в этой его манере поведения имелся один довольно существенный плюс. Когда Максимильян пытался сболтнуть что-нибудь, на его взгляд, интересненькое, то работницы склада получали долгожданную возможность разогнуть спины и немного отдышаться от утомительного перемещения ящиков и расфасовки овощей и фруктов.

Приняли меня на этот склад в качестве рабочей на тех же условиях, что и остальных сотрудниц, подписав трёхмесячный контракт, который по истечении этого срока возобновлялся в случае, если та или иная работница устраивала начальство. Около трети моих напарниц проработали там более десяти лет, и данное обстоятельство нисколько не отразилось на их профессиональном статусе. Каждые три месяца они отправлялись в кабинет Максимильяна, который подписывал им очередной контракт на тот же срок и ту же заработную плату. Эта мера была обусловлена тем, что, если у кого-нибудь из работниц происходило снижение производительности труда, то на таких условиях распрощаться с ней было проще простого. Тот фруктово-овощной склад был далеко не единственным частным предприятием Страны Вечного Праздника, нанимавшим персонал подобным образом. По законам этого государства, принятому на постоянную работу, а затем уволенному с неё человеку работодатель обязан был выплатить соответствующую индемнизацию, пропорционально отработанному там времени. Иногда она выливалась в круглую сумму, и, бесспорно, имела право таковой быть в качестве компенсации работнику за многолетний труд и затраченные усилия. Однако при найме по краткосрочному контракту ответственность работодателей перед нанятыми работниками была минимальной. Законами Страны Вечного Праздника разрешалось держать работников на краткосрочных контрактах в течение любого периода времени и увольнять с минимальной денежной компенсацией. Служащие частных фирм, работающие на таких условиях, понимали, что начальник в любой момент может распрощаться с ними без каких-либо выплат за отработанный стаж, и, чтобы подольше удержаться на рабочем месте, шли на целый ряд уступок, выполняя обязанности, не предусмотренные контрактом, и перерабатывая большое количество часов.

Работали мы на складе в таком сумасшедшем ритме, что порой не оставалось времени даже на то, чтобы сходить в туалет. Огромный и холодный ангар с виду напоминал муравейник, в котором одни работницы безостановочно сновали туда-сюда с тяжёлыми ящиками в руках, другие в это время расставляли в ряды громадные контейнеры, полные овощей и фруктов, а третьи занимались их расфасовкой. Лишь иногда этот монотонный индустриальный шум прерывал чей-нибудь вскрик, вызванный случайно прищемлённым пальцем или упавшим на ногу ящиком. Ввиду того, что выкроить времени на разговоры в рабочей обстановке было практически невозможно, работницам склада удавалось пообщаться лишь за несколько минут до начала смены. Эти беседы отличались лаконичностью. Общались мы коротко и по существу, а форма изложения напоминала митинги рабочей молодёжи из фильмов советской эпохи, когда на трибуну один за другим выходили революционеры-агитаторы и рубили с неё «правду-матку» про великое коммунистическое будущее российского народа. Аналогично этому, мои напарницы сбивались в большую толпу перед входом на склад и оттуда по очереди озвучивали свои обращения, объявления и пожелания. Приблизительно за пять минут до начала смены одна из них звонким голосом выкрикивала: «Девчонки, мне в среду с утра ребёнка вести к врачу. Выручайте! Нужно, чтобы кто-нибудь в дневную смену за меня отработал!», или: «Продаю тачку: белый Ниссан Сентра со ста тысячью километров пробега! Кому нужно, подходите! Поговорим!», или: «Сниму двухкомнатную квартиру где-нибудь здесь, неподалеку, и чтоб недорого! Кто в курсе, подскажите!» Так же сообщались основные события личной жизни сотрудниц по работе: «Лидия с баклажанов на следующей неделе замуж выходит!», «У Алисии из огуречной секции муж ногу сломал!», «Каталине больше контракт продлевать не будут! Чем она проштрафилась-то? Кто знает?»

Там же, перед ангарной дверью, чуть ли не еженедельно устраивались денежные сборы на подарки ко дню рождения, свадьбе, юбилею и прочим празднествам работниц нашего склада. Мне же при расставании с заработанными нелёгким трудом деньгами на подарок очередному новорождённому, бывало, что хотелось возразить: «К чему это?! Подумайте сами! Если первые двое-трое детей у этой женщины были приятной неожиданностью, то уж никак не пятый… Неужели вы действительно думаете, что она этой своей беременности страшно рада и твёрдо настроена отпраздновать рождение очередного младенца по полной программе? Это с её-то зарплатой, на которую непонятно, как живут и кормятся остальные дети?! Да лучше не лезьте вы к этой женщине ни с какими подарками для малыша (у неё их от четырёх предыдущих дома — целый мешок, наверное, уже складывать некуда), а просто от души по-человечески посочувствуйте!». К сожалению, отказаться от поборов было нельзя, и, начиная с первой недели работы на складе, на эти цели из моего кошелька перекочевала существенная сумма денег. Обычно перед началом работы старшая по смене обходила всех по очереди сотрудниц и, если кто-нибудь делал попытку этой подати воспротивиться, в ответ она тут же оглашала толпу грозным криком, по мощности напоминающим коровий рёв: «Это с какой стати ты не будешь платить?! Особенная что ли?!» А сгрудившиеся в плотную массу женщины принимались недовольно гудеть ей в поддержку: «Давай раскошеливайся, как все остальные!» Впрочем, когда дело дошло до даты моего дня рождения, никакого подарка от коллектива сотрудниц я не получила. Никто из них с этим событием меня даже не поздравил. Удивившись и, в то же время, немного обидевшись, я рассказала об этом своей напарнице по смене — эмигрантке румынской национальности по имени Габриэла. «У меня такая же история, — сочувственно покачала головой она, — семь лет работаю на этом складе и регулярно вношу деньги на подарки всем до одной девчонкам… И что ты думаешь, они мне за это время хоть что-нибудь подарили? Ага, держи карман шире! Даже поздравления в устной форме не дождалась. Но что поделаешь? Если мы для них никто, так себе, мусор какой-то, а не люди. Постарайся не расстраиваться и не обращать на это внимания».

******

В то время как моё настроение в период работы на фруктово-овощном складе периодически чем-нибудь омрачалось, физическая форма, наоборот, крепла не по дням, а по часам. Нисколько не увеличиваясь в размерах, с каждым днём я становилась всё сильнее, и за пару месяцев регулярного подъёма тяжестей сила рук у меня развилась до такой степени, что я запросто могла поднять человека весом в пятьдесят килограммов и пронести его на руках, наверное, метров сто. Для меня уже не составляло труда переставлять дома в одиночку шкафы, а когда при мытье полов нужно было забраться шваброй под диван, то я легко его поднимала вместе с лежавшим сверху мужем, и, закончив влажную уборку, также легко возвращала их обоих на прежнее место. Впрочем, иногда это сопровождалось неожиданными неудобствами. Натренировавшись на подъёме тяжёлых ящиков, я умудрилась переломить напополам зубную щётку, несколько карандашей, а во время нарезки овощей то и дело отламывала у кухонных ножей деревянные ручки. Причём происходило это не целенаправленно, а совершенно случайно, в процессе захвата и удержания пальцами указанных предметов. Бывало, возьму что-нибудь в руки, как оно вдруг «хрясь!» и сломается. Кульминационный момент развития моей непомерной ручной силы наступил, когда мы с мужем решили провести пару выходных в отеле соседнего горного региона. В том гостиничном номере, среди прочей мебели, стояло большое соломенное кресло-качалка, на которое мой супруг водрузился, чтобы посмотреть по телевизору программу новостей, а я ради шутки решила его тихонечко качнуть и, как мне показалось, легонько толкнула в коленку. В ту же секунду кресло-качалка вместе с взвизгнувшим от неожиданности мужем кувыркнулось назад. Сам он грохнулся навзничь, а кресло шарахнулось об пол, отскочило в сторону и, взмыв вверх, разбило вазу с цветами, часть которой отлетела к потолку и врезалась в люстру. От удара осколком вазы люстра тоже разбилась и рухнула на пол, вместе с разлетевшимися на мелкие осколки лампочками. Всё это время я с растерянным видом наблюдала за происходящим, стоя посреди комнаты, из угла которой доносились стоны мужа, а по всему паркету блестящей россыпью сверкали осколки разного калибра. До сих пор не понимаю, как мне это удалось. Ведь качнула я его всего двумя пальцами!

Рассказывая об этом, мне вспомнилась другая история, произошедшая у меня на глазах. Как-то раз на курсах воспитателей групп продлённого дня меня, в числе прочих учеников и учениц, отправили для прохождения практики в ближайшую зону детского отдыха — большой крытый павильон, оборудованный горками, тобоганами, качелями, шведскими стенками и т.д. Оказалось, что самым любимым развлечением у ребят был батут, поэтому около него выстроилась самая длинная очередь. Правда, прыгать на нём детям разрешалась только под присмотром взрослых. Меня с парой напарников по курсам поставили туда, чтобы следить за количеством детей, отправляемых на батут, иначе в случае перевеса он мог порваться. Согласно инструкции, мы запускали трёх-четырёх ребят, которые прыгали на нем минут пять, а затем на их место заступали следующие. Всё было нормально, пока очередь не дошла до мальчика лет восьми, весившего шестьдесят килограммов, а может быть даже и больше. Проще говоря, от мальчика у него было только лицо, а тело походило на огромную статую Будды с присущими ей округлыми и складкообразными формами. В то же время отказать в этом удовольствии крупному мальчугану мы не могли, поскольку он был ребёнком, а потому имел полное право повеселиться в своё удовольствие. Когда этот мальчик встал на упругую поверхность батута, то стоявшие рядом родители с детьми стали расступаться по сторонам, а минуту спустя бросились врассыпную, по-видимому, подозревая, что этот ребёнок плотного телосложения в прыжке может запросто перелететь заграждение и приземлиться на кого-нибудь из них сверху. К несчастью, именно это произошло. С первого прыжка он стартовал вверх наподобие космической ракеты, и та сила, которая сумела оторвать его от земли, существенно изменила его последующую траекторию. В считанные секунды буддообразный ребёнок вылетел за пределы батута и в падении грохнулся на пытавшегося отбежать в сторону невысокого и сухощавого мужчину. Раздался мощный хлопок, и когда мы подбежали к опрокинутому взрослому и пареньку, практически целиком закрывшему его своим грузным телом, то до нас, будто из недр земли, донёсся тихий и злобный шёпот пострадавшего: «Да кто же тебя так раскормил? Это же надо так… су…су…су… су-меть…» В то же время его собственный ребёнок принялся задорно хохотать над раздавленным беднягой-родителем: «Пап, ха-ха-ха! А ты ещё раз можешь так распластаться в лепёшку?! Ха-ха-ха! Ну сделай это ещё раз, па-а-ап!»

******

В завершении рассказа о фруктово-овощном складе скажу, что внезапно обрушившийся на Страну Вечного Праздника экономический кризис стал причиной моего увольнения. К концу третьего месяца работы надежды на то, что Максимильян подпишет со мной следующий краткосрочный контракт, рухнули в одночасье. Пригласив меня в свой кабинет и усевшись на крышку письменного стола, он скороговоркой выпалил: «Полагаю, ты в курсе, что у нас сейчас в стране творится с экономикой? Бедственное, скажу я тебе, положение. Спасайся, кто может! Вот и придётся мне наших девчонок спасать. Вчера ко мне две местные приходили устраиваться на работу, и я им отказать не сумел. Ведь они же отсюда, свои. Родились здесь, выросли, купили себе жильё, а ипотечные кредиты нужно оплачивать, чтобы не остаться без крыши над головой. В общем, я их пожалел. Но поскольку этот ангар не резиновый, то набрать персонала больше положенного я не могу, поэтому со следующей недели ты и румынка Габриэла можете считать себя освобождёнными от рабочих обязанностей. Я решил ваших контрактов больше не продлевать». От услышанного меня слегка пошатнуло и в голове каруселью закрутились невесёлые мысли: «Как же это?! Взять и рассчитать вот так просто, из-за национального несоответствия… мол, они свои, а я, получается, никто…» Обратив внимание на мой ошарашенный вид, шеф грубовато потрепал меня по плечу: «Ты только давай у меня не плачь! Да в чём проблема-то? Устроишься куда-нибудь, как все ваши, эмигрантки, пойдешь уборщицей, они везде нужны». «Мне, честно говоря, хотелось бы ещё какое-то время поработать у Вас на складе», — бросила я на него умоляющий взгляд в надежде, что это ещё не окончательный приговор. Но начальник к тому времени меня уже не слушал. Повернувшись ко мне спиной, он принялся лихорадочно копаться в лежащих на столе бумагах. «А, да, постой, — добавил он напоследок, — я Габриэле ещё не сообщал, что её заодно с тобой увольняю, поэтому подойди к ней и как-нибудь по-хорошему объясни, чтобы она не обиделась. В общем, ты неглупая, понимаешь, что я имею в виду. А в понедельник приходите сюда обе за расчётом, лучше вечерком, когда я буду посвободней». В глазах у меня колыхнулись накатившие от обиды слёзы, но, пересилив себя, я прошептала: «Хорошо, я ей об этом сообщу», — и на ватных ногах вышла из его кабинета.

******

Не знаю, сидели ли вы когда-нибудь на диете. Исходя из собственного опыта, могу сказать, что самое неприятное в диетном режиме — это ощущение потери самой себя. Несмотря на то, что первые дни проходят на ура, быстрая потеря в весе радует и воодушевляет, тем не менее, в последующие несколько недель или месяцев постоянное чувство голода усугубляется неизвестно откуда взявшейся депрессией. Я бы даже сказала, что в этот период собственное существование воспринимается, как жалкое прозябание не понятно во имя чего. Ведь обрести талию, как у фотомодели, вряд ли получиться, а постройнеть на один размер одежды — не такая уж насущная задача. К тому же в вечно голодном состоянии на душе кошки скребут, поскольку пищу невозможно заменить ничем другим, равно как отца нельзя заменить матерью, сестру братом, родственников друзьями, и наоборот. Иначе говоря, каждый из нас наделен особой ролью и функцией, проявляющейся по отношению к другому человеку. Дело не только в том, что мир вокруг голодающего теряет краски и становится будничным и серым, но и в том, что из характера куда-то исчезает протест, критический анализ происходящего, оригинальность мышления, творческий подход и даже чувство юмора. Способность шутить и смеяться как бы усыхает вместе с тающим в объёмах телом. В результате сидящий на диете человек постепенно превращается в меланхолическое бестелесное существо, которое, по сути, уже не он сам, а кто-то другой, бог его знает кто. Именно это ощущение собственной аморфности зачастую не позволяет довести начатое до конца, то есть распрощаться с оставшимися лишними килограммами. Завела я разговор на эту тему, поскольку полагаю, что таковой была одна из причин, по которой жители Страны Вечного Праздника решили не прекращать ни на минуту своего праздника: чтобы не стать жертвами стереотипности, исходящей от множества норм и правил, навязанных им Европейским Сообществом.

Как известно, абсолютно все человеческие поступки продиктованы либо обязанностью и необходимостью, либо желанием и настроением. Основное отличие населения Страны Вечного Праздника заключалось в том, что к тем делам, которыми они занимались по обязанности, жители других стран относились, как к хобби, и наоборот. По настроению коренное население Страны Вечного Праздника выполняло свои трудовые обязанности и точно также относилось к учёбе, воспитанию подрастающего поколения, соблюдению правил дорожно-транспортного движения и т.д. В противовес этому, всё, что касалось отдыха, воспринималось ими, как насущная необходимость. Одним словом, относиться к делу можно было абы как, зато отдыхать приходилось много и как следует. Однажды в Перепёлках я познакомилась с девушкой, которую, куда бы она ни устроилась, постоянно увольняли за ежедневные, как минимум часовые опоздания на работу. К слову сказать, на весь посёлок она прославилась удивительной выдержкой при употреблении пива. Даже опытные пивососы поражались тому, что ей удавалось твёрдо стоять на ногах после принятия нескольких литров этого пенящегося алкогольного напитка. В общем, по части празднования эта девушка была той ещё специалисткой. Как-то раз мимоходом я поинтересовалась, мол, почему бы тебе не являться на рабочее место вовремя, и в ответ услышала: «Просто я не такая, как все. Я, как рыба, которая плывёт против течения, понимаешь? Мне чрезвычайно важна личная свобода. Между прочим, такие люди, как я, меняют мир!» Надо же! А я-то по наивности полагала, что заставляют мир измениться личности, создавшие что-нибудь прекрасное или полезное, или одновременно прекрасное и полезное: режиссёр, поставивший замечательный фильм, повар, приготовивший вкусное и изысканное блюдо, инженер, создавший сверхсовременное устройство и т.д. Другими словами, мне всегда представлялось, что для того, чтобы изменить мир, нужно приложить массу усилий! А оказывается, нет. Провалявшись в кровати до полудня, можно сделать мир лучше и прекраснее.

Полагаю, чем дольше вы читаете эту книгу, тем яснее становится другая причина, по которой я присвоила этому чудесному европейскому уголку название Страны Вечного Праздника. Многие на собственном примере убедились в том, как именно чувствует себя человек после бурного праздника, в ходе которого им было выпито большое количество спиртного. На следующий день у него, как правило, сильно болит голова, а некоторые в таком состоянии вообще мало чего соображают. Теперь представьте, что этот праздник происходит не периодически, а постоянно, что он не ежемесячный, не еженедельный, а ежедневный, то есть вечный, и как в таком случае должна болеть голова. Ужас! Правильно? Именно это физиологическое состояние организма лежало в основе устройства Страны Вечного Праздника, функционировавшего по многим направлениям настолько странно, что другого объяснения этому, похоже, не существовало. В подтверждение своих слов опишу некоторые жизненные реалии, свидетельницей которых мне довелось стать.

******

Как и в любом другом капиталистическом государстве, в Стране Вечного Праздника было два основных способа заработать себе на жизнь: сфера частного бизнеса и государственная служба. К слову сказать, это европейское государство на весь мир прославилось дешёвым и качественным туристическим сервисом. Помимо пляжного отдыха, посетителям Страны Вечного Праздника предлагались экскурсии по дворцам, замкам, ботаническим садам, музеям, старинным улочкам со средневековыми сооружениями, а также многочисленные занятия спортом на свежем воздухе: прогулки пешком, на лошадях и велосипедах, прыжки с парашютом, сплавление по горным рекам на байдарках, катамаранах, каяках и много чего ещё интересного. Одним словом, туризм в Стране Вечного Праздника был чуть ли не основным двигателем экономического прогресса. К сожалению, это никак не отражалось на заработной плате людей, задействованных в данной сфере труда. Она у них держалась на уровне между мизерной и чуть менее мизерной, а условия работы напоминали эпоху рабовладельческого строя. Взять хотя бы в качестве примера официантов, бегавших с подносами между ресторанными столиками по двенадцать часов в сутки, у которых был всего один выходной день в неделю.

На этом фоне условия труда государственных служащих были, прямо сказать, завидными. Начну с того, что уволить такого работника было практически невозможно. В качестве самого строгого наказания, госслужащего могли понизить в должности и, как следствие, урезать размер заработной платы. В этом отношении работников государственного сектора Страны Вечного Праздника можно было отнести к касте неприкасаемых. Стоит отметить, что, помимо высокой заработной платы, длительного отпуска, дополнительных поблажек в виде страховок частных медицинских компаний и возможности уйти на пенсию раньше положенного срока, у них было ещё одно эксклюзивное право — пребывать на больничном по причине внезапно начавшейся депрессии сколько душа пожелает, с выплатой в течение всего этого периода заработной платы. «Вот это да! — воскликните вы. — Не ходить на работу и при этом получать зарплату. Да у них там, наверное, полстраны лечится у психиатров по причине депрессивного состояния!» Насчёт половины не знаю, но такого типа «больничным отпуском» как минимум раз в жизни воспользовалась приблизительно треть работников государственной службы, о чём свидетельствовали статистические данные печатной прессы. Остальные жители Страны Вечного Праздника относились к этому эксклюзивному «праву» госслужащих с пониманием. В их представлении оно было равнозначно искушению присвоить себе содержимое найденного на дороге кошелька, битком набитого крупными купюрами. Сумел стать госслужащим — живи в своё удовольствие и пользуйся предоставленными тебе благами на всю катушку!

Замечу, однако, что путь на Олимп благополучия в Стране Вечного Праздника был не легок, а очень даже тернист. Оставив в стороне такие профессии, как сборщик мусора или санитар, которые тоже относятся к разряду госслужащих, но по сути являются тяжёлым физическим трудом, остановлюсь на другой категории рабочих мест — того самого лакомого кусочка, в погоню за которым бросались практически все выпускники университетов Страны Вечного Праздника. Для того, чтобы оказаться в ряду этих счастливчиков, одного диплома высшего образования было недостаточно. Вдобавок к этому требовалось сдать государственный экзамен по специальности, который проводился не так уж часто — приблизительно раз в два года. По его итогам всего десяти-двадцати людям, получившим наивысшие баллы, предоставлялось место госслужащего. Причем в выведении конечного балла решающее значение играла не отметка за сданный экзамен, а сумма всякого рода курсов повышения квалификации и количество лет, отработанных по данной специальности. Помимо бессчётного количества курсов, к разряду дополнительного образования относилось второе высшее, докторская диссертация, напечатанные в научных журналах статьи, участие в разного рода конференциях, а также работа по полученной специальности в других странах. В общем, до того, как очутиться в кресле госслужащего, выпускникам местных университетов предстояло учиться чуть ли не всю свою жизнь. Таким образом, если кто-то в Стране Вечного Праздника умудрялся сдать госэкзамен на высший балл, но при этом не проработал ни одного года по данной профессии и не получил никакого дополнительного образования в виде курсов или чего-то ещё, то его попытка стать госслужащим была обречена на провал.

«А зачем тогда проводился экзамен? — совершенно уместно заметите вы. — Неужели экзаменаторы не в состоянии оценить, кто для той или иной профессии подходит больше, кто меньше, а кто вообще не подходит?» В принципе, так должно бы быть, но, по-видимому, чиновники Страны Вечного Праздника, притворившие в жизнь указанную схему отбора госслужащих, руководствовались каким-то другим видом логики либо полнейшим её отсутствием, поскольку оценивали не реальные профессиональные качества работников, не рабочий потенциал как таковой, а всего лишь его формальный аспект. Иначе чем можно объяснить, к примеру, тот факт, что коренная жительница этого государства, с которой мне лично довелось познакомиться, получила место госслужащей в качестве учителя речи в одном из столичных колледжей, несмотря на то, что её собственная речь кишмя кишела речевыми нарушениями. Когда я заметила, что она не произносит ни одного словесного окончания, путает согласные и к тому же слегка заикается, первым моим порывом было в вежливой форме посоветовать ей обратиться к логопеду. Когда же я узнала о её профессии, поначалу у меня самой на некоторое время пропал дар речи, а когда я пришла в себя, то не замедлила поинтересоваться, каким образом ей удалось вступить в стройные ряды госслужащих по данной специальности. Ничуть не смутившись, учительница охотно мне это разъяснила. Сам госэкзамен она сдала на довольно низкую оценку, но поскольку в ходе прослушанных ею курсов повышения квалификации за семь лет набралось аж четыре тысячи часов, это благоприятнейшим образом сказалось на общем количестве баллов и в конечном итоге позволило ей опередить всех своих конкурентов. Так косноязычной учительнице речи удалось занять место госслужащей, по закону присуждаемое экзаменационной комиссией на всю оставшуюся жизнь.

Всем желающим узнать, что же являли собой курсы повышения квалификации, скажу, что, как правило, их проводили не научные работники и преподаватели университетов, а вообще кто угодно. При этом актуальность тематики курсов никого из экзаменационной комиссии не интересовала. Несмотря на то, что реальную пользу представляли собой лишь знания, полученные в последние годы, на экзамене почему-то учитывалось общее количество часов всех прослушанных по данной специальности курсов. Как известно, мир не стоит на месте, и вместе с ним меняется система получаемых знаний. Именно в этом по логике заключается задача курсов повышения квалификации, призванных актуализировать профессиональные умения тех или иных работников. Проанализируем это на примере той же самой педагогики. Ни для кого не секрет, что десятилетия назад во многих европейских странах педагогическими канонами строго-настрого запрещалось давать детям в руки разнополые куклы с выраженными сексуальными характеристиками. Именно поэтому появившейся в 1959 году кукле Барби предстояла длительная борьба за место на полках магазинов детских игрушек. Лишь двадцать лет спустя в странах Старой Европы было разрешено играть в такие куклы, правда, с одним условием: делать это только под присмотром взрослых. Позже в развивающих программах стали появляться небольшие прорывы в реальность, которые, однако, на протяжении длительного времени сопровождались рядом строгих постулатов и ограничений. Ныне же европейские педагоги идут в ногу со временем. Ими поощряются сюжетные детские игры не только с куклами, изображающими мужчин и женщин традиционных ролей, но и представителей нестандартной сексуальной ориентации. Кроме того, в унисон переменам последних лет, помимо эстетического и нравственного воспитания, появилось педагогическое направление, получившее название сексуального воспитания, без которого уже не обходится ни одна официальная программа детских дошкольных учреждений. В заключение скажу, что в Стране Вечного Праздника все противоположные по содержанию педагогические курсы, прослушанные учителями и воспитателями на протяжении нескольких десятилетий, разъяснявшие им в каком направлении необходимо развивать подрастающее поколение, на госэкзамене просто-напросто суммировались, и их совокупность входила в счёт общего балла. По сути, это всё равно как, если бы слова «да» и «нет» означали одно и то же.

Бывало, что по каким-нибудь политическим или экономическим причинам экзамены на госслужащих сразу по нескольким специальностям отменялись на долгие годы. Тогда правительство Страны Вечного Праздника, в качестве оправдания перед опечаленными этим обстоятельством выпускниками университетов, предлагало им альтернативный план: попытать счастья в экзамене по смежной специальности. Замечу, однако, что характер этой смежности зачастую устанавливался чиновниками, получившими образование в совершенно иной области знаний, следовательно, не очень хорошо понимавшими, каким образом можно перепрофелировать дипломированных специалистов. К примеру, инженеров, специализирующихся на кораблестроении, авиакосмической технике, горнорудной промышленности, строительстве и электроэнергетике в Стране Вечного Праздника запросто могли допустить к госэкзамену на должность главного инженера канализационных систем. В данной ситуации логично спросить: «Добычей чего в канализационных трубах будет заниматься специалист по горным породам?» и «Неужели инженер авиационной отрасли разбирается в системах сточных вод?» Нет, конечно, но, с точки зрения правительства Страны Вечного Праздника, в истинно демократической стране было бы неправильно ограничивать людей в праве выбора, в какой отрасли им работать. По этой же причине, пластический хирург, набравший на экзамене необходимое количество баллов, например, мог заступить на государственную службу в качестве хирурга-кардиолога. «А разве он умеет проводить операции на сердце?» — спросите вы. Понятия не имею, хотя при одной только мысли об этом становится страшно. Сразу представляется операция, во время которой одна медсестра держит перед глазами хирурга учебник с картинками, периодически перелистывая страницы, а другая время от времени пытается его поправить: «Доктор, по-моему, Вы не туда скальпелем тычете. Это не сердце, а селезёнка. Возьмите чуток правее и вверх. Ой, мне кажется, Вы опять что-то не то разрезали!»

******

Помимо всего прочего, о наличии нескончаемых праздников в Стране Вечного Праздника свидетельствовал уклад жизни коренного населения. Как известно, чрезмерное употребление алкоголя сопровождается рукоприкладством, при этом чаще всего под руку пьяному мужу попадается его подруга, жена, любовница, то есть представительница слабого пола, которая не в состоянии ответить на удар таким же по силе ударом. Этой проблемой Страна Вечного Праздника существенно выделялась на фоне своих евро-соседей. Рукоприкладство в ней было настолько распространённым явлением, что наблюдалось не только в семьях с низким культурным уровнем развития, но и среди высокообразованных граждан. Однажды в Стране Вечного Праздника на битье своей супруги был застукан известный правозащитник, а чуть позже и другой весьма уважаемый человек, занимавший должность судьи, которому, кстати говоря, за долгие годы судебной практики пришлось отправить за решётку не один десяток мужей по той же самой причине, то есть за рукоприкладство. К счастью, и для этого негодяя настал судный день, когда его супруга продемонстрировала полицейским свои синяки и ссадины, а также передала заснятую на скрытую камеру сцену зверского избиения и подробно рассказала о телесных истязаниях, которым подвергалась с его стороны на протяжении аж трёх десятилетий.

В связи с этим мне бы хотелось затронуть несколько рискованную и неоднозначную тему, которая могла бы пролить свет на вышеозначенную проблему. За годы, проведённые в Стране Вечного Праздника, я убедилась в том, что множество коренных жительниц этого государства, независимо от своего социального положения и образовательного уровня, страдали патологически заниженной самооценкой. Чаще всего это выражалось в непреодолимом стремлении к соперничеству с другими представительницами слабого пола практически во всех сферах жизни. Соседка приобрела новую машину — и я срочно куплю себе автомобиль, но вдвое дороже, а то ишь, возомнила о себе, будто бы у неё всё самое лучшее! Сослуживица по работе укатила в отпуск на Багамские острова, значит, и мне нужно будет провести его как минимум на Канарских, чтобы утереть нос этой зазнайке. У внучатой племянницы родился ребёнок, и я помчусь сломя голову в клинику по искусственному оплодотворению, пусть они мне двойняшек сделают, а что мне уже под шестьдесят, так это ерунда, пустяковый и ничего не значащий нюанс, главное — по результатам опередить конкурентку! Совершенно очевидно, что причиной этому была собственная недооценка и неумение искать источник радости в самой себе, своей профессии, своем хобби. Словом, парадокс женского населения Страны Вечного Праздника заключался в том, что, хоть они и любили своих спутников жизни, но совершенно не любили самих себя, и, как следствие, в семейных конфликтах не умели отстаивать собственную точку зрения. Для сравнения, кто-нибудь чисто теоретически может себе представить, что бывшую премьер-министра Великобритании, Маргарет Тэтчер, поколотил бы собственный муж? Нет, конечно. Потому что за пару секунд до того, как он поднял бы на неё руку, она успела бы испепелить его своим взглядом. В то же время женщина, воспитанная на непонимании ценности самой себя, как личности, взглядом испепелить может лишь такую же, как и она, представительницу слабого пола, но никак не своего «божественного» мужчину. Почему? Да потому что в её представлении он такой, как надо: умный, красивый, приятный во всех отношениях, не то, что она… Куда ей до него!

К сожалению, чувство собственного несовершенства обычно приводит к появлению жгучей зависти. По сути, зависть — это демонстрация неуверенности в себе и отрицание собственных достоинств, что является совершенно абсурдным, поскольку у каждого человека они есть, но именно поэтому зависть ненасытна. Добившись на кого-то в чём-то похожести, у завистливой представительницы слабого пола глаза вновь начинают сверкать нехорошим блеском, и она тут же выдвигает перед собой задачу обогнать в чём-нибудь другом очередную «конкурентку», а затем следующую, и следующую, и следующую. И так всю оставшуюся жизнь, мучая себя и окружающих, которые провинились лишь тем, что завистливую дамочку чем-то приятно удивили. Согласно науке психологии, такое поведение уходит корнями в детство, а причин, способствующих возникновению навязчивого чувства зависти, достигающего непомерных масштабов во взрослом возрасте, существует великое множество. Это — эмоциональная холодность родителей, нехватка поощрения, поддержки и участия в интересующей ребёнка деятельности, либо, наоборот, постоянное вмешательство в его личное пространство, потакание капризам, отсутствие воспитания элементарной самостоятельности, культивирование позиции «зачем прилагать к чему-то усилия, когда это могут сделать за тебя другие» и прочее. Что же касается патологической неуверенности в себе, характерной для женского населения Страны Вечного Праздника, то, как мне кажется, причиной этому была традиционная внутрисемейная дискриминация. На протяжении чуть ли не всего XX века семейное воспитание там представляло собой гипертрофированный вариант жёсткого, и, как правило, искажённого распределения ролей по половому признаку. На практике это выглядело следующим образом. Мать дочери: «Люция, иди сейчас же на кухню, будешь под моим присмотром готовить суп, а потом уберёшься в квартире и примешься за уроки! И давай у меня без отговорок, а то вырастешь глупой да безрукой, кто тебя тогда замуж возьмёт?!» Мать сыну: «А ты, Марк, возьми мячик и побегай с ребятами на улице, отдохни, как следует, развейся, а то вам в школе слишком много уроков задают! Не понимают что ли учителя, что вы — дети, а не роботы! Неужели им вас не жалко?!» К сказанному добавлю, что самое омерзительное в зависти — это её конечный результат, поскольку человек, стремящийся постоянно кого-то в чём-то копировать, по существу, проживает чужую, а не свою собственную жизнь. Те таланты и способности, которые у него есть, размениваются на бездарное подражание и преследование эфемерных целей, которым к тому же не суждено сбыться.

******

Возвращаясь к вопросу о том, что лежало в основе бесконечного празднования граждан указанного европейского государства, выскажу своё предположение. На мой взгляд, главной его причиной являлось отсутствие у населения элементарной культуры. Именно этим объяснялся тот факт, что подавляющее большинство взрослых посвящало своё свободное время употреблению алкоголя и курению марихуаны, а подростки лоботрясничали, слоняясь туда-сюда по улицам и коммерческим центрам. «Так если у кого-то полно свободного времени, то его можно потратить на занятия спортом, — скажете вы, — побегать на стадионе, подтянуться на перекладине, позаниматься йогой на лоне природы…» Дорогие мои соотечественники — россияне, придётся мне вас огорчить. Вы рассуждаете, исходя из собственного опыта и возможностей. А теперь обращусь к туристам, исколесившим всю Европу. Полагаю, вы не раз видели, как там по городским улицам совершают пробежки люди в спортивных костюмах. Задумывались ли вы над тем, почему они это делают? Чаще всего потому, что больше им бегать негде. Исключение составляет небольшое число счастливчиков, проживающих около парков, где и воздух чище, и людей меньше, чем на городских улицах, правда, спущенных с поводка собак, как правило, больше. Далеко не во всех населённых пунктах Страны Вечного Праздника имелся стадион или спортзал, поэтому многим спортсменам ничего не оставалось, кроме как бегать по улицам либо вдоль загородных шоссе. Кстати, последнее было опасным занятием, так как на узких серпантинных трассах горной местности едва помещались автомобили, движущиеся в противоположных направлениях.

Говоря о спорте, однажды в Стране Вечного Праздника я чуть не заработала себе нервный срыв. В то время мы с мужем снимали в Перепёлках квартиру на первом этаже, и я решила позаниматься йогой на нашей просторной травянистой террасе. Расстелив каучуковый коврик, я приступила к выполнению стандартного комплекса упражнений, включающего в себя, помимо растяжек, медитативную релаксацию. Этот тип гимнастики подразумевает внутреннюю концентрацию, поэтому я на какое-то время как бы отключила своё сознание, сосредоточившись на глубоком дыхании. Впрочем, не настолько, чтобы не услышать нарастающего вокруг гула, который в определённый момент стал слишком громким. Я открыла глаза, и, оглядевшись по сторонам, с ужасом для себя обнаружила, что стала объектом внимания соседей нашего четырёхэтажного дома и двух жилых зданий напротив. Все они совершенно бесцеремонно меня разглядывали. Некоторые вышли на балконы, а другие прилипли носами к оконным стёклам. В итоге к занятию спортом на свежем воздухе в Перепёлках я не вернулась.

Полагаю, кто-нибудь уже приготовился задать мне каверзный вопрос: «Вот Вы, Диана, в своей книге рассказываете о странных европейцах, в обществе которых проживали долгое время. Не понятно одно. Зачем же Вы, милочка, отправились на ПМЖ в этот громадный сумасшедший дом?» Отвечу как на духу. Так я же перед тем, как туда уехать, обо всём этом не имела ни малейшего представления. К тому же, пожив в предыдущие годы в другой европейской стране, где даже медицинское обслуживание было платным, а дискриминация по национальному признаку воспринималась обществом, как нечто вполне нормальное, на тот момент мне просто захотелось рвануть из неё куда угодно. Да и по словам моего мужа, Страна Вечного Праздника имела лишь положительные характеристики. Кстати, вы сами не отправились бы с великой радостью туда, где множество праздников? Где почти круглый год тепло и не бывает природных катаклизмов… Впрочем, последнее утверждение на практике тоже оказалось ложным.

******

Если кто-нибудь примется рассказывать вам о том, какие в странах Европы прекрасные погодные условия, то советую перепроверить эту информацию в достоверных источниках, которых на сегодняшний день предостаточно. Взять хотя бы пресловутый Интернет. Мне же хочется обратить ваше внимание на то, что, во-первых, даже у самой южной европейской страны обязательно найдётся не совсем южная часть, в которой, если никогда не выпадает снега, то непременно происходит что-то еще. К примеру, обрушиваются ливни с таким количеством осадков, что целые дома отправляются вплавь по улицам. А, во-вторых, в связи с экологическими изменениями на всём земном шаре, в европейских странах тоже практически невозможно предугадать, каким будет следующий сезон. Наверняка, вы сами не раз слышали в телевизионных новостях о том, как в Париже вот уже три месяца стоит удушающая жара, в то время как в Милане зарегистрировано самое холодное и дождливое лето за последние двести лет.

Многим россиянам не в радость продолжительные зимы с обильными снегопадами, во время которых не только накапливается огромный слой снега на дорогах, но и чудовищная усталость. Однако зря вы считаете, что в Европе этого нет. Оставив в стороне северные европейские государства, считающиеся исторической родиной Деда Мороза, вспомните, куда каждую зиму отправляются очень известные и состоятельные люди, чтобы покататься на горных лыжах. Да-да, в ту самую, дорогую для проживания страну, на весь мир прославившуюся качественным сервисом и запредельным количеством банков. Думаю, вы уже догадались, как она называется. Лично мне довелось познакомиться с пожилой супружеской парой, переехавшей оттуда в Страну Вечного Праздника, и я не преминула возможностью поинтересоваться, не жалко ли им было променять живописнейшие горные пейзажи на грязноватый и шумный прибрежный городишку, а в ответ услышала: «Летом в высокогорной местности очень хорошо. Погода чудесная, да и вокруг красота: леса, луга, реки, озёра, свежий воздух! Зато зимой наметает столько снега, что спасу нет. В общем, возраст у нас уже не тот, чтобы на протяжении трёх месяцев в году ежедневно выбираться из дома на улицу через окно, а потом лопатой снаружи откапывать от снега входную дверь, поскольку по-другому из дома просто не выйти». Вот и представьте, сколько там за ночь наметает снега!

Не знаю, в курсе вы или нет, но в высокогорных районах стран Старой Европы периодически происходят климатические катастрофы: пожары, ураганы, бури и снегопады такого масштаба, что целые населённые пункты оказываются отрезанными от мира на несколько дней и даже недель. В качестве другого природного явления с непредсказуемыми последствиями можно назвать продолжительные дожди. Кстати, давайте-ка уточним, что вы подразумеваете под словом — продолжительные? Когда дождь не прекращается неделю? Две? Месяц? Больше месяца? К вашему сведению, если проливной дождь в высокогорных районах льёт без остановки пару дней, то местные жители начинают пристально следить за последующим развитием событий и на всякий случай уводят скот с нижних полей на расположенные выше. Иначе нельзя, так как из-за непрерывного ливня в горных реках объём воды увеличивается настолько, что они выходят из берегов и затапливают все нижележащие долины, вместе с расположенными там жилыми постройками и пасущимся рогатым скотом. В Стране Вечного Праздника такое из года в год происходило не только в крошечных селениях с разбросанными по горным ущельям домами, но и в крупных населённых пунктах. По сути, виноватыми в том, что бурные речные потоки сметали на своём пути всё живое и неживое, были пребывавшие в состоянии вечного праздника инженеры-конструкторы, застроившие горную местность жилыми постройками, и при этом совершенно упустившие из виду, по какому именно склону в период затяжных ливней стекает наибольшее количество осадков. Как известно, в горах спадающие по наклонной поверхности дождевые струи группируются, формируя мощные водные потоки, конечным пунктом движения которых является пространство у подножия гор. А если в этом месте находится улица, то проживающие на ней люди будут вынуждены после каждого наводнения откачивать насосами воду из своего жилья и чинить стенные перегородки вместе с полом. Такая ситуация в Стране Вечного Праздника была довольно распространенной. При этом самые практичные из пострадавших от наводнений оборудовали своё жильё мебелью из пластикового материала.

Представьте себе, что в тёплую летнюю ночь вы поднялись с кровати, сунули ноги в тапочки, и, пребывая в умиротворённом состоянии, распахнули входную дверь, чтобы полюбоваться на луну и звёзды, а в этот самый момент на вас обрушилась тонна воды серо-бурого цвета, и ее бурным потоком вас понесло на ужасной скорости в неизвестном направлении. Именно это произошло с двумя моими знакомыми скалолазами, остановившимися на ночёвку в пансионе, который располагался на такой проблематичной улице. В итоге одного из них горным потоком донесло до кучи сваленных друг на друга автомобилей, он вскарабкался на самый её верх и там до утра дожидался спасателей. Другому парню повезло гораздо меньше. К счастью, он тоже остался жив и даже костей себе не переломал, однако, очень сильно испугался и оголодал. Когда его понесло бурлящими потоками по улице, он сумел зацепиться за выступающий подоконник какого-то жилого дома, а затем, благодаря своим скалолазным навыкам, быстро вскарабкался по балконам до одной из квартир, расположенной на третьем этаже. Как любой воспитанный человек, прежде чем проникнуть в чужое жильё, он громко постучал рукой по стеклу балконной двери. После нескольких минут ожидания на его стук никто не отозвался, поэтому скалолаз решил, что в квартире никого нет, и тогда, разбив балконное стекло, решительно прошёл внутрь. Никого из людей там, действительно, не оказалось, но зато громоподобным лаем его встретила лохматая псина, своими размерами напоминавшая пони. А если учесть, что тот парень до смерти боялся собак… В общем, спустя двое суток, которые скалолаз провел, сидя на малюсеньком пятачке и мочась под себя, от обезвоживания и голодной смерти его спасли хозяева той самой квартиры, отлучившиеся на работу, но так и не сумевшие вернуться к себе домой, поскольку дорожная полиция перекрыла затопленный участок города. Когда же они сумели туда прорваться, чтобы спасти свою голодную «зверюшку», то оказалось, что спасать надо не её, а беднягу-скалолаза, просидевшего в углу одной из комнат в скрюченном состоянии целых два дня. Всё это время их верная псина не отходила от незваного гостя ни на шаг. При каждой его попытке приблизиться к холодильнику, телефону или криках о помощи тут же сбивала его с ног, и, придавив своим телом к полу, на протяжении нескольких минут неотрывно глядела ему в лицо и угрожающе рычала. В итоге несчастному парню приходилось ретироваться в угол и надеяться, что кто-нибудь спасёт его от голодной смерти и этой ужасной зверюги.

Однажды мне самой пришлось испытать ливнево-ураганные «прелести» Страны Вечного Праздника. Вот уж где-где, а в Европе я никак не ожидала столкнуться со столь агрессивным проявлением погодного темперамента. Случилось это летом, в самый разгар августовской жары. В тот день ничто не предвещало погодных катаклизмов. Мы с мужем и его друзьями находились в горах. По традиции, раз в год члены спелеологического клуба разбивали палаточный лагерь для недельного обследования близлежащих пещер, а когда этот период подходил к концу, то родственники спелеологов отправлялись им на помощь, чтобы посодействовать с отправкой палаток и снаряжения вниз, в клубное помещение Перепелок. Так было и на этот раз. Спелеологи с родственниками, общей численностью около тридцати человек, собрались у подножия горного хребта и стали грузить спелеологическое снаряжение в кузов большого джипа-внедорожника, а неподалеку резвились двое детей, пяти и восьми лет, которых привел с собой их отец. Во время сбора и погрузки спелеологического материала погода стояла поистине сказочная. Редкостная тишь, да гладь, да божья благодать! При полном отсутствии ветра солнышко пригревало, но при этом не пыталось превратить нас в жаркое, как это обычно бывает в августовский период. Небо было исключительно ровным, гладким, художественно-лазурным, искрящимся ярко-голубым светом. По правде говоря, было в этом что-то неестественное, слишком уж безупречное, а что именно, мы поняли несколько позже. Общими усилиями мы доверху загрузили машину спелеологическим материалом, водитель помахал нам рукой и отправился в путь, а мы дружной толпой отправились вниз по просёлочной дороге, зиявшей большими рытвинами и лишь местами посыпанной гравием. Проехать по ней можно было либо на тракторе, либо на высоком внедорожнике, поэтому я, как и большинство членов нашей группы, прибывших туда на легковушках, оставила свой автомобиль на парковочном участке асфальтированной трассы, приблизительно в часе ходьбы от спелеологического лагеря.

Первые пятнадцать минут нашего спуска погода не изменилась. Только витавшие в воздухе насекомые, непонятно почему стали сбиваться в небольшие тучки и куда-то спешно улепётывать, а окружавшие нас горы окутала гробовая тишина. Внезапно прекратилось жужжание мух, пение птиц, стрекотание кузнечиков, писк полевых мышей, а небо по-прежнему сияло ослепительной голубизной. И тут кто-то из нашей группы с восхищением воскликнул: «Смотрите туда! Какая на нас идёт огромная туча! Я такой чернющей черноты в жизни не видел!» Посмотрев, куда указывает очарованный загадочным природным явлением коллега-спелеолог, мы, все разом, остолбенели. Нашему взору открылась захватившая одну десятую часть неба чернющая чернота, которая, в довершении ко всему прочему, двигалась прямо на нас, покрывая собой на невероятной скорости голубое небесное пространство. «Как же это похоже на глубокую бездну, но не под ногами, а прямо над головой», — подумалось мне тогда. Зрелище было настолько потрясающим, нереальным, казавшимся каким-то компьютерным спецэффектом, что мы как заворожённые одновременно выхватили из своих рюкзаков фотокамеры и наперебой принялись ими щёлкать. Вдруг кто-то, по-видимому, сообразив, что внезапно окутавшая нас чёрная как смоль темнота надвигается слишком быстро, и, скорее всего, это предвестник чего-то нехорошего, упавшим голосом проронил: «Ребята, бежать надо отсюда…», — а в следующую секунду истошно завопил: «Беж-ж-жа-а-ать!» От его крика мы разом пришли в себя, покидали в рюкзаки фотокамеры и помчались по просёлочной дороге вниз. Буквально за пару минут чёрный цвет поглотил оставшийся клочок голубизны, и сверху на наши ничем не прикрытые головы обрушилась лавина града, сопровождавшаяся ураганным ветром такой силы, что нас буквально отрывало от земли.

Первыми в ужасе закричали дети, и мы бросились к ним, чтобы защитить от погодного кошмара своими телами. Однако сбиться в одну большую кучу оказалось не так-то просто. Порывы ураганного ветра оказались настолько сильными, что наши движения выглядели, как какая-то безумная пляска. Нам, то заламывало в разные стороны руки и ноги, то крутило на месте, то прибивало к земле так, что невозможно было разогнуться, то сгибало в поясе, то толкало из стороны в сторону, то приподнимало от земли на несколько сантиметров. Усугублялось это сильным ливнем и градом, размером с крупную фасоль. При этом из-за ураганных порывов, обрушивавшихся на лицо градом пощёчин и ударами кулака, было трудно дышать. Воздушные потоки пролетали на бешеной скорости мимо носа и проникали в носовые ходы с большими паузами. Как только ноздрей касалась воздушная струя, очередным порывом ветра по лицу било так, что она резко меняла своё направление, поэтому никак не удавалось вдохнуть воздуха. Единственным благоприятным обстоятельством было то, что проезжавший мимо фермер на тракторе принял к себе в кабину отца-спелеолога с насмерть перепуганными детьми и довёз их до оставленной на стоянке машины. Между тем, все остальные, покрутившись волчком на месте либо упав на землю брёвнышком, кто как, пережили начало урагана, и он постепенно пошёл на убыль. Минут через пятнадцать от начала разгулявшейся стихии ветер спал, ливневый дождь уменьшился в объёме, а град значительно измельчал. Наконец, стало возможным самостоятельное передвижение своим ходом, и тогда все мы, промокнувшие до нитки и замёрзшие как цуцыки, медленно тронулись в путь по направлению к автомобильной стоянке. В последующие полчаса наше коллективное шествие напоминало толпу обездоленных бродяг. Когда мы добрались до своих машин, то ощущение счастья на наших лицах было настолько полным и абсолютным, что его можно было сравнить с детской радостью при виде огромного торта или нарядной новогодней ёлки с лежащими под ней подарками. В тот день природный катаклизм потрепал не только нас, но и всю окружающую местность. По дороге в Перепёлки нам пришлось несколько раз остановиться, чтобы объехать завалы, образованные большими ветками и поваленными деревьями.

******

Если описанный выше природный катаклизм не был типичным для погодных условий того региона, то южные ветра дули из года в год в осенний период с умопомрачительной силой. Впрочем, страдали жители Перепёлок и близлежащих населённых пунктов от этих свирепых ветродуев не всю осень, а месяц-полтора, не больше. Сущим же наказанием они были, во-первых, потому, что летающими в воздухе предметами запросто могло покалечить, а, во-вторых, в период сильных ветров тяжёлым грузом наваливалось состояние необъяснимой усталости, и даже депрессии, либо повышенной нервозности и беспокойства — у кого как. Порывы южного ветра иногда достигали такой силы, что ими срывало с крыш огромные куски черепицы, которые разбивались вдребезги об асфальт, припаркованные автомобили, а иногда и о чьи-нибудь головы, хотя в последнем варианте, как правило, происходило всё наоборот: в результате такого столкновения разбивались головы, а не черепица. Кстати сказать, однажды разбушевавшийся в Перепёлках южный ветер чуть не сделал меня похожей на бульдога. В тот день я шла по улице, не обращая особого внимания на мощный ветродуй, установившийся в последние три-четыре недели. Ведь к любому природному явлению, происходящему ежедневно, в конечном итоге привыкаешь. В этот момент с балкона второго этажа дома, расположенного напротив, ветер подхватил большой металлический таз и стремительно понёс его прямо на меня. Вовремя среагировав, я быстро пригнулась, и таз просвистел в нескольких сантиметрах около моего уха. Если бы я чуть помедлила, то в результате фронтальной встречи с летящим металлическим предметом от моего лица мало что осталось бы в прежнем виде. Ещё было дело, в самый разгар сезона южных ветров я отправилась на улицу выносить мусор. Только открыла подъездную дверь, как вдруг сильнейшим порывом у меня из рук вырвало мусорный мешок и восходящими потоками закрутило в воздухе. В считанные секунды на нём развязался узел, а всё его содержимое высыпалось на асфальт. В результате мусор оказался разбросанным по всей улице, а мусорный мешок был подхвачен ветром, стремительно поднят на высоту приблизительно десяти метров и повис на самой высокой ветке стоявшей неподалёку ели.

Южные ветра в Стране Вечного Праздника дули с неимоверной силой преимущественно на той части суши, которая омывалась Атлантическим океаном, в то время как на побережье Средиземного моря сеял панику трамонтана. Эти разновидности свирепых ветров имеют существенные отличия. Южные ветра — сухие и тёплые, а трамонтана — холодный и влажный северный ветер. Помимо южного ветра, в Стране Вечного Праздника мне пришлось лицом к лицу встретиться с трамонтаной. Поведаю вкратце, как это было. Наши с мужем знакомые, проживающие в небольшом городке, омываемым Средиземным морем, однажды предложили нам совершить совместную пешую экскурсию по каменистой дорожке, огибавшей длинный прибрежный мыс. Еще в начале прогулки мне показалось, что ветер дует сильнее обычного. «Не волнуйся, это — нормальное явление на нашем побережье, — поспешила успокоить меня знакомая и указала рукой в сторону: — Видишь те пальмы?» Я взглянула на их согнутые в одном направлении стволы и пошутила: «У них что сколиоз? Хотя нет, наверное, ещё хуже, полиомиелит, которым они все одновременно переболели и после этого скрючились в одну сторону». «Ха-ха-ха! — заулыбалась знакомая и пояснила: — Здесь всегда дует ветер, вот деревья и растут с наклоном. Тебе это в новинку, а мы с мужем уже давно тут живём и к такому пейзажу привыкли. Уверяю тебя, что сегодня ветер дует не сильнее обычного». «Ну что же, — пожала я плечами, — вам лучше знать, есть повод для беспокойства или нет». Мы продолжили экскурсию, но с каждым часом ветер усиливался всё больше и больше. Первую часть пешей прогулки, пролегавшей по пляжным зонам вдоль жилых кварталов, нам удалось совершить без проблем, по-видимому, потому, что от ветра нас закрывали высотные здания, однако, когда мы вышли на открытые поля гористой местности, трамонтана разыгрался не на шутку. Препятствовал он нашему движению ещё и потому, что с ужасающей силой дул прямо в лицо. Северный ветер оказался настолько издевательски мощным и порывистым, что каждые пятьдесят метров у нас иссякали силы, и тогда мы вынуждены были останавливаться, чтобы немного отдышаться. В этой изматывающей борьбе со свирепым ветродуем меня несколько раз сбило им с ног, а прежде чем встать, мне пришлось побарахтаться на земле, как паучок, который, очутившись в крепкой паутине, первое время всё ещё беспомощно перебирает всеми своими лапками. Конечный пункт нашей экскурсии располагался в направлении, откуда дул этот ветер, поэтому оставалось лишь шагать, шагать и шагать ему навстречу. Иногда он утихал, а спустя пару-тройку минут накатывал такой порывище, что казалось, будто сказочный гигант со всего размаха бил своим кулачищем по лицу, а потом обеими руками пытался открутить нам головы. Сопротивляться природной мощи было совершенно бесполезно, и наши тела, следуя за головой, некоторое время вращались юлой на одном месте, а руки и ноги в этот момент имитировали движения танцующего шамана.

Вдобавок ко всему прочему, разгулявшийся не на шутку трамонтана высушивал глаза до стеклянного состояния. Те, кому приходилось в течение длительного времени сидеть за компьютером, знают, о чём я веду речь. Откроешь глаза — болят, вращаешь ими — болят, переведешь взгляд с одного предмета на другой или уставишься в одну точку — опять болят, а перестают болеть они только тогда, когда их закрываешь. Стремясь избавиться от ощущения «глазного остекленения», я некоторое время шла с закрытыми глазами по полю навстречу ветру, лишь изредка бросая беглый взгляд на мужа и наших знакомых, чтобы не потерять их из виду. В какой-то момент порыв ветра оказался настолько сильным, что в абсолютно слепом состоянии я протопала около двадцати метров, а, открыв глаза, в нескольких шагах от себя увидела молодого бычка довольно внушительных размеров, который всем своим видом выражал готовность вступить со мной в бой. Ноги у быка были широко расставлены, голова опущена вниз, рогами вперёд, и при этом он смотрел на меня неестественно выпученными глазами. Как тут не испугаться?! Решив, что схватки с ним никак не миновать, я решительно переместила рюкзак со спины на грудь, по типу мамаши-кенгуру, выставила служившую мне для опоры палку вперёд и решительным шагом пошла ему навстречу. Но бык вместо того, чтобы броситься в атаку, к моему удивлению, громко замычал и, подскочив на месте, рванул в противоположную сторону резвым галопом. В следующую минуту ко мне приблизился муж и удивлённо спросил: «Ты что быков по полю гоняешь?» «А разве ты не видел? — принялась объяснять я. — Он хотел меня забодать! Ноги широко расставил и рогатую голову вперёд свесил. Когда по телевизору испанскую корриду показывают, там быки точно также смотрят на тореадоров, а потом бросаются в бой». «Издеваешься?! — усмехнулся муж. — Этот бык стоял с широко расставленными ногами для большей устойчивости, чтоб его ветром не опрокинуло. Он ведь при таком ветрище сутками здесь мается. Ты что?! Корриду какую-то придумала…» Поняв, как я опростоволосилась, признаюсь, что мне стало оч-ч-чень стыдно.

Следующее природное явление — сухие грозы, которые характерны для горных районов с засушливым климатом. В Стране Вечного Праздника мне неоднократно доводилось их наблюдать. Это как обычная гроза, но только без осадков, поскольку капли воды полностью испаряются во время падения. На небе сверкают молнии, и раздаются мощные раскаты грома, но при этом совсем нет дождя. Иногда при виде сухих гроз в моём воображении возникали картины военных действий: казалось, будто на вершинах гор разрываются бомбы и снаряды различной мощности. Между прочим, сухая гроза может быть опаснее обычной, сопровождающейся сильным ливнем. Одну мою знакомую по имени Моника угораздило оказаться в эпицентре этого природного явления. В тот день стояла ровная солнечная погода, и она вместе с мужем и сыном-подростком отправилась на прогулку в горы. Некоторое время они шли по направлению к самому высокому пику, но вдруг раздались мощные удары грома, а небо окрасилось зигзагом разноцветных молний. Поначалу это зрелище их не испугало, а наоборот, необычайно заинтересовало. Несколько минут они любовались на небесные фейерверки сухой грозы, пока видавший виды в занятиях горным спортом муж Моники не забеспокоился: «Ну, всё, посмотрели и хватит! Надо успеть добраться до горной вершины, пока туда ещё гроза не дошла!», — и они резвым шагом продолжили путь. Однако гроза двигалась с ещё большей скоростью. В итоге, когда они добрались до горной вершины, над их головами стали раздаваться чудовищные грозовые разряды, а молнии, казалось, падали и разрывались прямо у них под ногами. Описываемые события происходили на высоте двух тысяч метров. Иначе говоря, при подъеме на гору Моника и её муж с сыном ещё больше приблизились к разбушевавшемуся ненастью. Как назло никакого укрытия по типу небольшой пещеры или скального выступа, под которым можно было бы спрятаться, на вершине той горы не было, поэтому единственным выходом из положения стало как можно быстрее уносить оттуда свои ноги. Вдруг с их волосами стало происходить нечто странное: у всех троих они поднялись вверх и застыли в воздухе. «Ма-а-ам, — испуганно прошептал сын Моники, — знаешь, на кого ты сейчас похожа? На жену Гомера Симпсона — Мардж Симпсон. А ты, пап, на Барта Симпсона». Первым сообразил, что происходит, отец семейства. «Бежа-а-ать! Не останавливаться! Бежа-а-ать!» — закричал он, схватил жену и ребёнка за руки и бросился со всех ног по ведущей вниз горной тропинке, увлекая их за собой. Всё это время землю сотрясало от разрывающихся молний, и, пока они втроём неслись сломя голову, наэлектризованный разрядами воздух притягивал их волосы, воспламеняя отдельные волоски мелкими искрами. Около получаса они бежали вниз по склону горы и, наконец, окончательно вырвались из зоны грозовой активности, а затем постепенно пришли в себя, радуясь тому, как им повезло, и, понимая, что чудом остались живы.

******

Впрочем, виновниками множества стихийных бедствий, происходивших в Стране Вечного Праздника, были сами люди. В подтверждение своих слов расскажу следующую историю. Несколько десятков лет назад группе «гениальных» инженеров-строителей пришла в голову идея расширить современными жилыми постройками небольшое горное селение. Всё бы ничего, вот только на месте возводимых ими новостроек располагался разлом земной коры, где, как известно, высока вероятность землетрясения. В итоге, когда было завершено строительство домов, больниц, школ, детских садов, и в числе прочего, большой и красивой церкви со старинным бронзовым колоколом, — вот тут-то и на тебе! — случилось то, что рано или поздно должно было произойти: в этой местности начались сильные землетрясения. Первое из них городские власти расценили, как единичный случай, второе сочли отголоском океанического цунами. Но когда землетрясения стали повторяться с периодичностью раз в три-четыре года, все окончательно поняли, что это неспроста. К несчастью, переехать в другой район никому из местных жителей не удалось, даже когда они выставили на продажу свои квартиры за чисто символическую цену. Оно и понятно, ни один человек не захочет жить в сейсмически опасной зоне. Замечу, однако, что во время каждого землетрясения погибало минимальное количество людей, но при этом обстоятельства их смерти напоминали анекдоты из серии чёрного юмора. Одно можно сказать точно, что надгробия погибших не содержали подробной информации. Почему? Судите сами. Мужчину, прогуливавшего свою собаку, во время очередного землетрясения задавило женской статуей, украшавшей городской парк по соседству с фонтанами. В тот день случайные прохожие удостоились неприятного зрелища: гигантская алебастровая тётка лежала на погибшем, уткнувшись лицом у него между ног, и не куда-нибудь, а прямо в область ширинки. Во время следующего землетрясения две старушки были задавлены грузовиком фирмы под названием «Бэтмен». Во время третьего, от внезапно начавшихся вибраций пола обедавшая дома женщина подавилась куском говядины, что явилось причиной её скоропостижной кончины. В другой раз, на мужчину, проходившего во время землетрясения около церкви, рухнул тяжеленный бронзовый колокол, выбраться из-под которого он уже не смог, и т.п.

Строительные компании Страны Вечного Праздника относились к постройке жилых зданий, мягко говоря, несерьёзно, возводя их даже там, где это было либо строго запрещено, либо представляло собой весьма нежелательную затею. В связи с этим, всем, кто решил обзавестись жильём в каком-нибудь европейском государстве, могу посоветовать следующее. Начну с элементарного вопроса: просматривая варианты выставленной на продажу недвижимости, проверяете ли вы у тех, кто хочет вам её сбыть, наличие разрешения на застройку? Если нет, то зря, так как данная проблема явилась наиболее распространённой в Стране Вечного Праздника. Дело в том, что некоторая часть новостроек возводилась на территории, не подлежащей урбанизации, а схема обмана, разработанная строительными компаниями, была донельзя проста. Как правило, практичный покупатель начинал оплачивать своё будущее жильё ещё задолго до окончания строительных работ, поскольку в таком случае оно обходилось ему намного дешевле. При этом, если покупатели интересовались наличием необходимых разрешений, то работники нерадивых строительных организаций отвечали: мол, вы и так квартиру покупаете за полцены, а бумаги, не волнуйтесь, будут, как только закончится строительство.

Теперь представьте, что вы наконец-то въехали в квартиру, ипотеку за которую выплачивали несколько лет подряд. И тут, нате вам, оказывается, что эту новостройку вскоре снесут, как возведённую на участке земли, нелегально захваченным строительной компанией. Разумеется, вы сразу броситесь искать спасения: сначала — в банк, оттуда — к застройщику, потом — в государственные органы, утвердившие постановление о сносе, но во всех этих учреждениях услышите лишь: «Я не виноват…», «Не винова…», «Не вино…». И только последнее — пресловутое вино — отчасти сумеет облегчить вашу участь, в отличие от всех до одного работников частных и государственных организаций, к которым вы к тому времени уже успеете обратиться. Одни из них на вашу жалобу лишь разведут руками, а другие ещё и раздражённо добавят: «А Вы сами о чём думали, уважаемый, когда приобретали себе квартиру? Неужели не могли поинтересоваться у застройщика наличием всех официальных разрешений?» И правда, о чём же всё-таки думал попавший как кур во щи покупатель недвижимости? Да о том, что ведь недаром же существует такое выражение, как «европейское качество», свидетельствующее об отсутствии надувательства в вопросах купли-продажи чего бы то ни было. «И каков у этого был итог?» — спросите вы. По правде говоря, очень печальный. Вскоре к незаконно выстроенному жилому зданию подъезжал огромный бульдозер, разносил его в пух и прах, а на освободившемся месте муниципальные служащие разбивали газон с ровно постриженной травкой и аккуратными кустиками.

Здесь же не лишним будет упомянуть о законе, согласно которому в Стране Вечного Праздника подлежали сносу все жилые постройки, располагавшиеся вблизи морских побережий. Однако вступал он в силу не сразу, а лишь по истечении нескольких лет. «Чем это было обусловлено?» — спросите вы. А тем, чтобы коренные жители, чьё жильё подпадало под снос, сумели его быстренько кому-нибудь перепродать и тем самым избежать имущественных потерь. Между прочим, как вы считаете, какой контингент покупателей впоследствии вселялся в их дома и квартиры? Подумайте, кто чаще всего предпочитает проводить отпуска на побережьях? Правильно, туристы из других стран. Вот они-то в конечном итоге и оставались у разбитого корыта. Впрочем, это ещё не всё. Самым чудовищным при сносе жилых построек было то, что законами Страны Вечного Праздника владельцу раздавленного бульдозером дома или квартиры вменялось в обязанность выплатить банку в полном объёме ипотечную стоимость этого уже не существующего жилья. В противном случае ему грозила конфискация всего имущества с последующим тюремным заключением. Возникает вопрос: как быть в такой ситуации человеку, у которого нет никакого другого жилья? Совершенно очевидно, что оставшийся без крыши над головой, по существу, бездомный бродяга не может вносить ежемесячные взносы за свой бывший дом или квартиру на протяжении двадцати пяти лет… По логике, это так, но с законом, как известно, не поспоришь.

******

От строительной тематики перейду к прозе деревенской жизни. По основным характеристикам жители Перепёлок ничем не отличались от населения какой-либо другой деревеньки за пределами Европейского Сообщества. Обычно городской житель, поселившийся в небольшом населённом пункте, от души радуется тому, как его привечают новые соседи, с неподдельным интересом расспрашивают о том, о сём, не то, что безразличный ко всему городской народец. Не ожидавший такого радушия новосел поначалу делится с окружающими любой интересующей их информацией, совсем не задумываясь о возможных последствиях, которые, как правило, не заставляют себя долго ждать. После первого же недоразумения всё ранее сказанное бумерангом возвращается к новоселу, причём в искажённом виде и вперемешку с грязными оскорблениями. Вывод из этого таков: не стоит принимать чрезмерное любопытство деревенских жителей за дружбу. Ведь повышенный интерес сельчан к деталям жизни своего нового соседа или соседки объясняется тем, что им просто-напросто скучно, а про остальных соседей уже всё давным-давно известно. В то же время полностью игнорировать общение с ними нельзя, поскольку они решат: раз вновь прибывший ничего не желает о себе рассказывать, значит, ему есть, что скрывать. А придя к такому выводу, соседи установят за новосёлом круглосуточную слежку, что в сельской местности не так уж сложно осуществить.

Между прочим, данное умозаключение сельчан не всегда правомерно. Люди с криминальным прошлым или настоящим (маньяки, шпионы, киллеры) успешно пользуются этой особенностью жителей небольших населенных пунктов, чтобы гармонично влиться в их среду и избежать подозрений. Полагаю, все видели в документальных и художественных фильмах сюжеты о том, как преступные личности, желающие исчезнуть из поля зрения широкой общественности и правоохранительных органов, селятся в небольших деревеньках, где сразу же по прибытии начинают пускать пыль в глаза новым соседям, рассказывая о себе всякие небылицы. Именно таким способом, благодаря напускной открытости, серийному убийце, отправившему на тот свет десяток ни в чём не повинных людей, удаётся прослыть приятным во всех отношениях, общительным и улыбчивым человеком до тех пор, пока на пороге его дома не появятся полицейские и не наденут на него наручники. Другими словами, не так уж сложно обмануть сельчан, наивно полагающих, что если новый сосед без умолку тараторит о себе и своих делах, то его жизнь видна как на ладони.

Первое время в Перепёлках меня поражала манера местных жителей расспрашивать всех подряд о чем угодно. Иногда они умудрялись дойти до выяснения таких подробностей, интересоваться которыми может только «агент ноль-ноль-семь» либо журналист «жёлтой прессы». Приведу пример. Однажды я отправилась в поселковый магазинчик, чтобы купить новую зажигалку для газовой плиты, и между полок с кастрюлями и сковородками наткнулась на знакомую жительницу Перепёлок. Окликнув меня по имени, та сходу выпалила: «Привет! Ты что здесь делаешь?» Ничуть не скрывая своих покупательских намерений, я призналась: «Да вот зашла за зажигалкой для газовой плиты. Старая сломалась, и надо найти ей замену». «Ага, ну-ну… А она тебе зачем?» — хитро прищурившись и уткнув руки в бока, приклеилась ко мне взглядом сельчанка. «Как это зачем? — опешила я. — Для газовой плиты, чтобы готовить на ней еду». Хотя в тот момент меня подмывало задать ей столь же абсурдный вопрос: «Признайся, ты трусы носишь? А они тебе зачем?» Как правило, сельчане задавали друг другу такого рода вопросы, чтобы выяснить детали личной жизни. Ведь когда человек не знает, как ответить на совершенно нелепый вопрос, однако, понимает, что сказать всё равно что-нибудь нужно, потому что иначе назойливый собеседник или собеседница от него не отвяжется, то за неимением ответа начинает рассказывать о себе что-то еще. Впрочем, иногда бестактные вопросы задавались ими прямо в лоб, без использования обходных путей и хитроумных маневров. К их числу относились, например, такие: «Ты, вижу, новые туфли купила. Где? Почем?», «Я вижу, твоя свекровь к вам с мужем часто в гости наведываться стала. Что это с ней? Не при смерти она или просто на пенсии экономит, чтобы питаться с вашего стола?», «Зачем вы машину снова поменяли? У вас же предыдущая еще была на ходу…», и т.п. Со стороны это выглядело не просто шпионажем, а каким-то гиперболизированным, патологическим шпионажем, смысл которого, думаю, не понимали даже те, кто им регулярно занимался.

Считается, что сельские жители в большинстве своём простые и открытые люди. Невольно мне вспомнилась молодая и улыбчивая продавщица, обслуживавшая покупателей в супермаркете Перепёлок, который ближе других располагался к моему дому. Эта девушка слыла на всю округу самой приятной продавщицей, скорее всего, потому, что без умолку болтала с покупателями и никогда не забывала поблагодарить их за покупку. Хотя в том супермаркете ассортимент продуктов и цены на них оставляли желать лучшего, тем не менее, от покупателей не было отбоя. Как-то раз она дружелюбным тоном поинтересовалась, где я работаю. «Пока нигде, — удовлетворила я её любопытство и пояснила: — Но не потому, что не хочу, к сожалению, меня никуда не берут, куда бы я не обращалась». «Это почему же?» — выпучила на меня глаза собеседница. «Наверное, потому, что я не местная…» — ответила я. «А-а-а… надо же», — понимающе закивала продавщица и, втянув голову в плечи, отошла в сторону. Впрочем, на этом её интерес ко мне не исчерпался. В следующий мой приход она была занята подсчётом выручки в кассе, но, как только я переступила порог супермаркета, продавщица её закрыла, громко хлопнув крышкой. Затем она заложила руки за спину, прогулочным шагом направилась в мою сторону и остановилась на расстоянии в пару шагов, сделав вид, будто что-то ищет на полке с продуктами. Впрочем, ей так и не удалось побороть в себе любопытства. Через пару минут эта девушка повернулась ко мне лицом и прямо в лоб спросила: «Тебе наш посёлок совсем не нравится?» «Почему ты так решила? — удивилась я. — Что-то мне нравится, а что-то нет, полагаю, как и в любой другой местности». «Ну, тогда ладно», — заулыбалась продавщица и помчалась к кассе, чтобы завершить подсчёт выручки. Мне же подумалось: «Она что теперь постоянно будет терроризировать меня своими расспросами?» К сожалению, так и произошло. Стоило мне появится в супермаркете, как эта продавщица обрушивалась на меня с градом бестактных вопросов и не оставляла в покое ни на минуту. Она буквально бросалась за мной в погоню по всему магазину, непрерывно интересуясь: «Я вижу, ты сосиски любишь! А я ими за свою жизнь так объелась, что уже разлюбила, видеть их не могу, но тебе этого не понять, ты небось у себя на Родине голодала, пока к нам не приехала…», или: «Возьми вон ту крупу, она подешевле, я тебе точно говорю, сэкономишь, а потом эти деньги своим родственникам вышлешь в помощь, все эмигранты так поступают…», или: «Ну, давай, рассказывай, как у тебя дела с работой? Опять что ли никуда не берут? А я такого про себя сказать не могу. Я хорошо устроилась. Вряд ли этот магазин когда-нибудь закроют, потому что продуктовые вообще редко закрывают, и, скорее всего, я здесь буду работать всю оставшуюся жизнь!» Поначалу я старалась пропускать мимо ушей нелепые комментарии этой улыбчивой, и в то же время чрезмерно назойливой продавщицы, пока моему терпению не пришёл конец, и я раз и навсегда перестала ходить туда за продуктами.

Ни для кого не секрет, что в сельской среде всё сказанное претерпевает изменения. Кто-то что-то услышал и тут же передал другому. Допустим, у кого-нибудь в беседе с соседкой невзначай вырвалось: «Моя дочь разлюбила груши, раньше уминала их за обе щёки, а теперь не хочет, капризничает. А жаль, в этом году у нас груши очень сочные и вкусные уродились». Эта самая, невзначай уроненная кем-то фраза может перекочевать из уст в уста жителей двадцати деревенских домов и в конечном итоге обрести сжатую форму с совершенно иным смыслом: «Дочь такой-то постоянно капризничает, к еде придирается, то ей не эдак и это не так». Если в российской глубинке всё, что у кого-нибудь слетит с языка, будет перефразировано окружающими как бы само собой, по инерции (наподобие того, как старый дед, сидя на брёвнышке, смолит одну за другой сигарки), то в Европе любой её коренной житель, услышав изречение от эмигранта, изначально готов переиначить его таким образом, чтобы в нем появился негативный смысл. Например, такой: «Моя дочь меня не любит, к тому же постоянно капризничает и просит еду, которой у меня нет». Хочу предупредить: если такое высказывание дойдет до ушей ваших европейских соседей, для вас это может иметь очень неприятные последствия.

Если вы — эмигрант или эмигрантка — и проживаете в одной из стран Старой Европы, такого рода информация может стать поводом для того, чтобы социальные службы немедленно нагрянули к вам в гости для детального осмотра условий, в которых проживают ваши несовершеннолетние дети. И не дай бог, если социальным работникам что-то в вашей домашней обстановке не понравится! Они запросто могут лишить вас родительских прав, а ваших отпрысков определить в другую семью или интернат. В подобной ситуации чуть было не оказалась одна моя знакомая, соотечественница по имени Лариса, мать-одиночка, проживавшая в Стране Вечного Праздника со своими двумя детьми. Как-то раз её младший ребёнок простудился. Вообще-то, Лариса могла бы побыть с ним денёк-другой дома, но шеф уже не раз предупреждал её о том, что его не устраивают служащие, которые предпочитают работе уход за своими заболевшими детьми. В итоге, опасаясь увольнения, в тот злополучный день она попросила свою двенадцатилетнюю дочь остаться дома с приболевшим шестилетним братишкой. После этого, спустя пару суток, к ним в гости нагрянула работница социальной службы и потребовала у Ларисы объяснений, на каком основании её старшая дочь прогуляла школу. Застигнутая врасплох мать честно призналась, что попросила её посидеть дома с заболевшим братом, а инспектор по правам детей не на шутку рассвирепела и предупредила Ларису, что ещё одного пропуска школьных занятий по этой причине будет вполне достаточно, чтобы начать судебное разбирательство о лишении её родительских прав. «Что?! — не поверила своим ушам Лариса и возмутилась: — Да как Вы смеете?! Кто Вам дал такое право?!» «Уж мы-то посмеем, поверьте, — невозмутимым тоном осадила её социальная работница, и глаза этой женщины сверкнули ведьмовским огоньком. — А что касается права, то согласно нашей Конституции оно у Вашего ребёнка есть и заключается в том, чтобы посещать занятия общеобразовательной школы, а не исполнять обязанности сиделки при заболевшем ребёнке. А Вы, мамаша, его грубо нарушили!» «Так ведь всего один раз, — растерянно пробормотала Лариса. — В нашем случае это не правило, а редкое исключение». «Хм, — недовольно хмыкнула инспектор по правам детей, — вам, приезжим, дай волю и любое исключение сделаете правилом!» В общем, тем, кто твёрдо решил пополнить ряды эмигрантов Старой Европы, советую принять это к сведению. На новом месте жительства вам нужно будет тщательнейшим образом продумывать каждое своё слово, чтобы оно, образно выражаясь, вылетев изо рта, как тот самый воробей, не приняло бы размеры галки или вороны и не закончилось для вас неприятнейшими последствиями. Между прочим, именно в этом заключалось сходство эмигрантов с разными знаменитостями, чьи высказывания столь же вульгарно интерпретируются в средствах массовой информации, или дезинформации, в общем, для кого как.

******

Основной моей проблемой была невозможность найти работу в Перепёлках и соседних населённых пунктах. Без протекции влиятельного лица трудоустроиться там было сложно, а в случае эмигранта — почти невозможно. К слову сказать, эта ситуация в целом была довольно типичной для Страны Вечного Праздника. Смею предположить, что все, кто попутешествовал по европейским государствам, не раз умилились при виде по-домашнему обустроенного уюта небольших европейских поселков и городишек. Ах, какое у них там всё аккуратное, обихоженное, утопающее в цветах, клумбах, ровно подстриженных кустиках, с вымощенными камнем улочками и аллейками, на которых красуются белоснежные алебастровые фонтаны и никем не поломанные деревянные скамеечки! Словом, райские уголки, поддержанием чистоты и уюта в которых из поколения в поколение занимаются местные жители. Вообще-то говоря, ухаживать за всем этим им, как говорится, сам бог велел. Ведь это же не дядино, а в буквальном смысле слова своё. У одной семейной пары — на углу маленький ресторанчик, в котором ещё их прадеды готовили вкусные ростбифы. У их родственников со стороны отца — старинная фабрика печенья, получившего за свой исключительный вкус несколько премий. Родная тётя владелицы этого ресторана всю жизнь работала там же неподалёку в мясной лавке, пока не вышла на пенсию, а теперь этим бизнесом заправляют её дети, между тем как родной брат этой дамы уже не одно десятилетие занимается продажей мебели в соседнем павильоне. Чуть поодаль находится местная аптека, в которой на протяжении долгих десятилетий трудится целая семейная династия: дед, отец, а теперь внучка. Спросите, к чему я вам об этом рассказываю? К тому, что прорваться в замкнутый круг семейного бизнеса, в котором задействованы исключительно близкие родственники, приезжему человеку практически невозможно. И что же делать такой, как я, эмигрантке? Чтобы трудоустроиться, необходимо, чтобы кто-нибудь за меня поручился хотя бы скупой фразой: «Я эту девушку хорошо знаю, возьми на работу — не пожалеешь». Понятно, что кого угодно о таком одолжении не попросишь, только родственников или друзей. Но если родные живут за тридевять земель, остаётся надеяться только на тех, кого считаешь друзьями. Так я и поступила, попросив их посодействовать мне в поиске работы.

К моему огорчению, большинство сразу отказалось мне в этом помочь, приводя, как мне кажется, довольно несуразные доводы: «Да я и сам на этой работе на птичьих правах» (Это после непрерывного двадцатилетнего стажа заведующим секции?!), или: «Понятия не имею, кем я могла бы пристроить тебя в магазин своей матери?» (Давай подскажу: продавцом или кассиром, не поваром же), или: «Вряд ли я смогу тебе в этом помочь. У нас в офисе сидят такие серьёзные тёти, думаю, они усомнятся в подлинности твоих документов: вида на жительство и сертификатов об образовании. Ты же в курсе, что сейчас на компьютере можно смастачить какой угодно документ, и он будет выглядеть ещё достовернее реального». (Так если сомневаются, пусть позвонят в эмиграционный отдел, Министерство образования и прочие учреждения, и проверят подлинность этих документов, что может быть проще?) Тем не менее, нашлись знакомые, которые на мою просьбу посодействовать в поиске работы закивали головами: «Конечно, поинтересуюсь, мне нетрудно». Вот что они сообщили мне после переговоров с отделом кадров и прочим начальством: «У нас иностранцев принимать на работу не хотят, потому что вы везде всё воруете и постоянно врёте…», «С трудоустройством ничего не получится потому, что наш начальник ничего не знает о твоём прошлом, кем ты была у себя на родине и чем занималась. Он опасается нанимать на работу приезжих, с которыми лично не знаком, говорит, мол, потом хлопот не оберёшься…», «У нас не хотят нанимать эмигрантов, так как считают, что у них не получается влиться в рабочий коллектив…», и, наконец, самым замечательным по простоте ответом был следующий: «Мне сказали, а с какой это стати мы должны ей помогать? Пусть эта русская сама ищет работу и устраивается, как все нормальные эмигранты, на фабрику или отправляется мыть туалеты». Кстати, кто-то до сих пор считает, что эмигранты отбирают рабочие места у коренных европейцев?

******

Однажды, рассуждая о своём жизненном предназначении, так или иначе связанном с непрекращающимся процессом повышения образовательного уровня, я пришла к неутешительному выводу. По-видимому, ещё в детстве, с какого-нибудь своего портрета, коими были увешаны стены нашей школы, меня сглазил сам В. И. Ленин, посмертно завещавший народу учиться, учиться и ещё раз учиться. Вообще-то, со стороны этого деятеля-революционера, помимо навязчивой и вгоняющей в депрессию устной формулировки, было бы неплохо завещать своему народу что-нибудь менее расплывчатое и эфемерное. Завела я об этом речь по той причине, что в Стране Вечного Праздника мне снова пришлось с головой окунуться в учебу. Впрочем, обо всём по порядку.

В первый год проживания в этом европейском государстве я отправила на легализацию в Министерство образования сразу несколько своих дипломов: школьный аттестат, университетский диплом педагога-дефектолога, диплом медицинского училища по специальности «Сестринское дело», а также свидетельство о сданных когда-то вступительных экзаменах в аспирантуру, то есть кандидатского минимума. Перед этим мне пришлось заплатить крупную сумму денег официальному переводчику за перевод всех своих корочек на местный язык. Затем я отправила их в Министерство образования и принялась терпеливо ждать, чем дело закончится. Приблизительно через год мне выдали заверенный аттестат школьного образования, а несколько месяцев спустя я получила по почте официальное письмо, сообщавшее, что Страной Вечного Праздника не признаются полученные в России дипломы среднего и высшего образования, поэтому единственное, на что я могу рассчитывать, это на получение сертификата санитарки взамен российского диплома медсестры. По той же самой причине министерские чиновники предложили мне заменить российский университетский диплом пятилетнего обучения на европейский, соответствующий трёхлетнему университетскому обучению, по специальности — учитель речи. Однако, чтобы подтвердить свой профессиональный уровень, требовалось сдать несколько экзаменов. Вдобавок ко всему прочему, отправленный в Министерство образования сертификат, свидетельствовавший о сдаче кандидатского минимума, оказался приравнен к категории обычных курсов, которые в Стране Вечного Праздника вообще никак не легализировались.

Я по этому поводу сильно расстроилась, но решила, что деваться всё равно некуда, поэтому, не теряя времени, приступила к выяснению того, где и как можно сдать экзамены, необходимые для получения европейского университетского диплома. Вооружившись телефоном и Интернетом, приблизительно за неделю я выяснила, что единственным подходящим для этого заведением был частный университет дистанционного обучения. Несмотря на то, что стоимость учёбы в нём в три раза превышала расценки любого государственного университета, другого выхода у меня не было. Ближайший госуниверситет находился так далеко от места моего проживания, что переезд туда повлёк бы за собой не меньшие расходы. В итоге я согласилась на учёбу по Интернету в частном, и, чтобы справиться с её оплатой, нам с мужем пришлось надолго затянуть на себе пояса и ввести жесточайший режим экономии. Как выяснилось позже, выбранное мною высшее учебное заведение было ультракатолической направленности, и это в немалой степени отразилось на содержательной стороне обучения. К примеру, в материалах по предмету «Общей дидактики» сообщалось, что в обучении, наряду с педагогическими техниками, ученикам незримо помогает сила Святого Духа, и что религия является самым мощным двигателем прогресса, а в учебнике «Психология мотивации» приводился целый ряд доводов в пользу влияния Господа Бога на развитие предпосылок учебного процесса. Поражало, что подготовленные в указанном университете специалисты не только приравнивались ко всем остальным, но и считались в Стране Вечного Праздника одними из лучших.

К сожалению, на учебном поприще мне не удалось избежать проблем. Правда, это не имело отношения к образовательным задачам (с ними я успешно справилась), а представляло собой неувязки административного плана, начавшиеся буквально с первых же дней обучения. Для того чтобы получить доступ к материалам предметов на учебном сайте, мне, равно как и остальным студентам, должны были прислать из университета личный идентификационный пароль. Прождав его весь сентябрь, я забеспокоилась и села за телефон, пытаясь дозвониться из Перепёлок сначала до отдела компьютерного обслуживания университета, а затем до секретарского кабинета, однако, безрезультатно. По другую сторону телефонной трубки раздавались протяжные гудки. Это меня насторожило. Ведь деньги за учёбу на указанный университетом банковский счёт я к тому времени уже перечислила, а в ответ — тишина… «А если этого университета и в помине нет? Вдруг я попала в расставленные интернетовскими мошенниками сети? О, ужас! Что же делать?! — одолевали меня кошмарные предположения, и сам собой напрашивался вывод: — Нечего сидеть сложа руки! Надо ехать по указанному в Интернете адресу и выяснять, в чём дело!» Сказано — сделано. Я купила билет на поезд и отправилась в столицу, а по прибытии туда облегченно вздохнула, так как увидела этот университет в виде реально существующего высотного здания, заполненного снующими туда-сюда студентами и бредущими неторопливой походкой преподавателями. В какой-то момент мне даже пришло на ум харизматическое: «Ученье-свет, а неученье — тьма!» Поплутав несколько минут по длинным университетским коридорам, я добралась до кабинета компьютерного обслуживания, постучала в дверь, открыла её и прошла внутрь.

Там находилось трое молодых людей. Они встретили меня дружелюбно, сходу предложили присесть и любезно поинтересовались, по какому вопросу я к ним пожаловала. Узнав о моей проблеме, компьютерщики на удивление быстро нашли моё имя в длинном списке студентов, продиктовали пароль для доступа к учебным материалам, а самый взъерошенный из них посочувствовал: «Бедняжка, как тебе не повезло!» «Не понимаю, при чём тут везение?! — возмутилась я. — Речь идёт об элементарной халатности! Я оплатила годовой курс обучения, а доступа к учебным материалам так и не получила! К тому же сюда невозможно было дозвониться ни с домашнего телефона, ни с мобильного». «А ты где живёшь?» — спросил программист. Я ответила. «А-а-а, ну тогда понятно, в чём дело, — неожиданно и совсем некстати заулыбался он, — у нас ведь все университетские телефоны отключены от междугородних линий. Принимаем звонки только по столице. Ничего не поделаешь, ректор приказал экономить». «Это что же такое получается?! — не на шутку рассердилась я. — Как учеников со всей страны набирать, так, пожалуйста, платите деньги и учитесь на дистанции! А как проинформировать по телефону, так у вас экономия! Безобразие! Это же университет дистанционного обучения, а не какая-нибудь прачечная! Кстати, я и по электронной почте вам несколько писем послала, и мне на них тоже никто не ответил». «Н-да, бардачок», — задумчиво почесал свою взъерошенную шевелюру программист. А я уже не смогла остановиться: «Не бардачок это, а самый настоящий бардак! Чтобы получить пароль, который вы должны были прислать мне по телефону или Интернету, я вынуждена была оплатить билет на поезд, проезд на всех этих ваших столичных метро с автобусами и ночёвку в отеле. Кто мне вернёт потраченные деньги?! Этот ваш экономный ректор?» «Думаю, что никто, — предположил компьютерщик и, поправив на себе очки, добавил: — Впрочем, как знать…» Однако, помолчав с минуту, вновь отрицательно мотнул головой: «Да нет, вряд ли. С уверенностью можно сказать, что никто их тебе не вернёт».

К несчастью, на этом мои университетские хождения по мукам не закончились. Когда наступила пора зимней сессии, я в составе шумной студенческой толпы отправилась к месту сдачи одного из предметов. Не прошло и пяти минут, как к нашей аудитории подошла преподавательница со списком экзаменующихся и начала всех по очереди студентов запускать в аудиторию. Когда дело дошло до меня, она дважды пробежала список глазами и растерянно произнесла: «А тебя в списке нет». В груди у меня ёкнуло, и я беспомощно проронила: «Как это?!» «У тебя студенческий билет с собой?» — строго спросила преподавательница. Я протянула ей свой билет. «А ещё какие-нибудь документы есть?» — снова потребовала она. Я предъявила ей паспорт и водительские права. Внимательно их изучив, преподавательница развела руками: «Такое в моей практике впервые. Не понимаю, почему в экзаменационном списке твоего имени не значится. Наверное, в секретарском отделе напутали. Ну что же, проходи в аудиторию, ведь ты же, как я понимаю, к экзамену готовилась». Я облегченно вздохнула, а после сдачи экзамена решила, что этот инцидент единичен, поэтому не стоит обращать на него внимания. Но как назло при сдаче последующих экзаменов ситуация повторилась. Ни в одном из списков моего имени не значилось, поэтому каждый раз мне приходилось убеждать, а иногда даже слёзно уговаривать стоявших на входе в аудитории преподавателей, чтобы они допустили меня к сдаче того или иного экзамена. В итоге, когда зимняя сессия подошла к концу, я отправилась к декану нашего факультета. Она внимательно меня выслушала, извинилась за причинённые неудобства и напоследок уверила, что впредь подобного не повторится.

В следующий раз я приехала в столицу Страны Вечного Праздника для сдачи экзаменов летней сессии, и неожиданно всё вернулось на круги своя. Уже на первом экзамене я узнала от стоявшего перед дверью аудитории молодого преподавателя, что моего имени нет в списке экзаменующихся. «Наверное, Вам в другую аудиторию, — обескураженно произнёс он. — Вашего имени у меня не значится». «Да нет же, я учусь на этом факультете, и это — мой экзамен, я к нему готовилась», — возразила я и в доказательство протянула свой студенческий билет. На беду, молодой преподаватель оказался тем ещё крепким орешком, и, прежде чем попасть на экзамен, мне пришлось выдержать самый настоящий бой. Каких только вопросов он мне не задавал, чтобы убедиться в том, что я являюсь студенткой этого факультета: как зовут преподавателей и декана нашего факультета, как называются мои учебные предметы, какие практические работы я выполняла в течение семестра и т.д. Некоторое время я вежливо отвечала на его вопросы, но, в конце концов, моему терпению пришёл конец. «Да Вы сами подумайте, — воззвала я к его разуму, — кому придёт в голову отправиться на экзамен в университет просто от нечего делать, ради развлечения? Вот и я пришла сюда только из-за необходимости его сдать». Преподаватель сморщил лицо в недовольной гримасе и выдавил из себя: «Ну ладно, так и быть, проходите в аудиторию», — а затем весь экзамен простоял около меня как часовой, неусыпно следя за каждым моим движением.

После этого инцидента моему терпению пришел конец, и я отправилась прямиком в кабинет декана. Когда декан узнала о том, что моего имени снова не оказалось в списках экзаменующихся, то искренне этому удивилась. Поднявшись из-за стола, она обратилась ко мне: «Подождите, пожалуйста, здесь, пока я побеседую со своим секретарём…», — и с этими словами удалилась в соседний кабинет, прикрыв за собой дверь. Впрочем, оставленной ею дверной щели оказалось вполне достаточно, чтобы я расслышала детали их разговора. «Сандра, тут одна русская студентка пришла, жалуется, что её имени нет в списке экзаменующихся, — донёсся до меня взволнованный голос декана. — В чём дело? Я же тебя ещё в зимнюю сессию попросила разрешить эту проблему!» «Да-а-а… Надо же… С какого она факультета? Как её зовут? — залебезила перед ней секретарша, по-видимому, смекнувшая, что ей сейчас крепко влетит, однако, услышав моё имя и фамилию, неожиданно воспрянула духом: — А-а! Ну как же, помню такую. Видите ли, там отдельный случай. Эта девушка — иностранка, поэтому на её идентификационном документе — виде на жительство — проставлено на одну цифру меньше, чем на наших национальных документах. Я попыталась внести её данные в программу экзаменационных списков, но компьютер не позволил мне их сохранить. Вот я и решила, если ничего не выходит, значит, надо оставить всё как есть». «Что оставить как есть? — послышался из-за двери строгий голос декана. — Лишить человека допуска к экзаменам?» «Да ладно! — услышала я раздражённый голос секретарши. — Ведь попала же она в конечном счёте на свои экзамены и даже как-то умудрилась их сдать! Это наш человек в подобной ситуации расстроился бы и махнул на всё рукой, а эмигранты, они ушлые, везде пролезут!» «Ох-х-х, Сандра, надеюсь, что, кроме меня, тебя никто не слышит, — тяжело вздохнула декан и, помолчав с минуту, добавила: — У этой русской студентки ещё три экзамена на носу. Так её что опять в списках не будет?» В ответ секретарша издала мычащий звук, скорее всего изображающий задумчивость. «Вот что, Сандра, — продолжила декан, — возьми списки студентов и впиши в каждый из них данные этой девушки ручкой, а я заверю их своей подписью и печатью. Неужели ты сама до этого не могла додуматься?»

******

Чтобы не надоесть вам рассказами о своём горьком опыте проживания в далёком зарубежье, поведаю-ка я лучше о посещении одного из Природных парков Страны Вечного Праздника, который условно назову Звереландией. Раньше на его территории располагались рудники, которые перестали быть рентабельными, и, когда их закрыли, на пустынном ландшафте был возведен огромный по протяжённости Природный парк. К слову сказать, в Европе это далеко не единственный случай преобразования, казалось бы, ни на что не годного участка земли во что-нибудь исключительно живописное. Как-то раз в другой европейской стране я попала на экскурсию в благоухающий экзотическими растениями ботанический сад, владельцы которого с гордостью сообщали посетителям: «Правда, красиво?! А представьте, что совсем недавно на этом месте была большая промышленная свалка!» Возвращаясь к описанию Природного парка, замечу, что это был именно парк, а не зоопарк, потому что зверей там держали не в клетках, а на больших полянах с деревьями, кустами и прочей растительностью. Каждая из таких полян была огорожена, и животные разгуливали по ней в своё удовольствие. Такая организация парка, с одной стороны, позволяла посетителям увидеть представителей фауны со всех ракурсов, а с другой, давала возможность животным почувствовать себя эдакими баловнями судьбы, у которых есть всё необходимое: еда, собственная территория и коллеги по спариванию. А что, собственно говоря, дикому зверю надо? Разве что ещё большее разнообразие в пище, необъятное пространство и такое количество представителей противоположного пола, чтобы при их виде аж дух захватывало… в общем, как в дикой природе. Впрочем, при таком раскладе выживания им бы уже не гарантировалось. Наблюдать за обитателями Природного парка: волками, тиграми, обезьянами, львами, пантерами и прочими животными — разрешалось со специально построенных для этой цели смотровых площадок, к которым посетители подъезжали на автобусах и автомобилях. Лишь к некоторым представителям фауны (слонам, бурым медведям, жирафам, бизонам и т.д.) можно было подойти на более близкое расстояние, встав по ту сторону заграждения.

По правде говоря, где бы я ни очутилась, никогда не пренебрегаю возможностью узнать для себя что-нибудь новое. В музеях и выставках большинство посетителей обычно поступают точно также, внимательно прочитывая каждую табличку, выставленную рядом с экспонатом, но в ботанических садах и зоопарках публика, как правило, ограничивается ознакомлением с названиями животных или растений, не обращая внимания на их описательные характеристики. Впрочем, не подумайте, что я жалуюсь. Как раз наоборот. Благодаря отсутствию любознательности у подавляющего большинства посетителей парков мне всегда удавалось вплотную приблизиться к информационным стендам и прочесть их своими подслеповатыми глазами. Так было и на этот раз, когда мы с мужем приехали на экскурсию в Звереландию. Передвигаясь на автомобиле от одной поляны к другой, мы останавливались около каждой из них, смотрели на животных, а я, вдобавок ко всему прочему, неторопливо прочитывала содержание установленных рядом табличек, и теперь на страницах этой книги мне хочется поделиться с вами почерпнутой из них информацией.

У небольшого болотца с сидящими в нём карликовыми бегемотами в первый момент у меня возникло желание взять какого-нибудь из них на руки и приласкать, как котёнка. Ростом они были всего около семидесяти сантиметров, а со стороны казались очень забавными и немного игрушечными. Однако установленная рядом табличка быстро развеяла мои иллюзии относительно того, что подобное когда-нибудь может произойти. Краткое описание гласило: «Несмотря на то, что ростом карликовый бегемот с обычную псовую борзую, зато весом — от двухсот до трехсот килограммов». «Неужели это низкорослое существо такое тяжеловесное?! — подумалось мне. — Да он же размером всего-навсего с тумбочку?» «Ну да, — следовало из таблички, — размером он, положим, с тумбочку, зато весом с литой пуленепробиваемый и несгораемый шкафчик!» Там же было написано, что гиппопотамы доводятся близкими родственниками не свиньям, как это считалось раньше, а китам. Кстати, кожа у карликовых бегемотов отдаёт красноватым оттенком потому, что пот у них гламурного розового цвета, но при этом совершенно не содержит кровяных частиц.

Чуть дальше располагался вольер с двумя чёрными пантерами, резвившимися на просторной поляне. Даже отчаянно кусаясь и царапаясь во время игры, они выглядели исключительно грациозно, нападая и отражая атаку с присущим лишь семейству кошачьих чувством собственного достоинства. В их движениях напрочь отсутствовало вульгарное: «Я те щас как врежу!», а вместо этого прослеживалось вежливо-предупредительное: «Извольте, милочка, мне когтем в глаз не тыкать, в противном случае я буду вынуждена поставить Вас на место укусом в пах!» Закончив осмотр этой изящной потасовки, я подошла к табличке, из которой узнала, что, согласно научной версии, пантера — это генетически неправильный леопард. Аналогичного мнения обычно придерживаются растолстевшие дамы преклонного возраста относительно красавиц-фотомоделей: «Да разве это женщины? Больные булимией и анорексией дистрофички, напичканные ботоксом и силиконовыми протезами». Чуть поодаль от пантер находились гиброалтарские макаки, висевшие на ветках деревьев, кто на задних лапах, кто на передних, кто на одной кисти, а кто и всего на нескольких пальцах. При виде последней мне неожиданно пришла в голову мысль, что, возможно, у некоторых из них — незаурядные способности к восточным единоборствам: тхэквондо, кунг-фу и прочим. Ведь пальцы у макак еще сильнее, чем у натренированных тибетских монахов. Пока гиброалтарские обезьяны громко между собой перекрикивались, одновременно перебрасываясь фруктами, палками, мелкими камешками и даже собственными детёнышами, в установленной рядом табличке я прочла об их нехорошей репутации. По человеческим меркам их можно было отнести к категории рецедивисток: воровки, хулиганки, драчуньи, причиняющие урон всему, что попадётся на пути, от разбора на запчасти велосипедов до нападения на людей с целью ограбления. Исходя из этого, не исключено, что когда-нибудь данный вид обезьян из «гиброалтарских» возьмут да и переименуют в «дурных» или «зловредных». Может, хоть тогда им станет стыдно…

В Звереландии я узнала, что, оказывается, существует семейство жирафовых. Кстати, почему учёные называют их семейством, а не родом или видом? На мой взгляд, это как-то плоско, мелко и обыденно для таких шикарных экзотических животных! Из таблички следовало, что своим происхождением жирафы обязаны отряду парнокопытных. Это В. П. Чапаеву что ли с его отрядом? Да бросьте! Всё как раз таки наоборот. Это парнокопытные должны гордиться тем, что имеют какое-то отношение к великолепнейшим жирафам! А знаете ли вы, что длинная шея жирафа образована всего семью шейными позвонками, и что эти на первый взгляд громоздкие и неповоротливые животные умеют прыгать, преодолевая барьеры высотой в 1,85 метра? Другое животное — бизон, которого так и подмывает назвать крупным волосатым быком или коровой. Казалось бы, что с него, помимо мяса и шерсти, взять-то? В принципе, взять с него всё это можно, но сначала придётся его догнать, а бегает бизон со скоростью 60 км/ч. Другими словами, далеко не каждая лошадь в состоянии за ним угнаться. Однако этого не скажешь о его азиатском сородиче, водном буйволе, полюбоваться на которого в Звереландии мне так и не удалось, поскольку в это время он мирно отдыхал в своём уютном болотце. Стоящая там же табличка информировала, что утром и вечером в прохладные часы буйволы пасутся в разливах рек, поедая водную растительность, которая составляет две третьих их рациона, а жаркую часть дня отдыхают, погрузившись до ушей в жидкую грязь. Действительно, так оно и было.

Редких посетителей зоопарков воодушевляет наблюдение за разными видами парнокопытных, и, как следствие, никто подолгу около них не задерживается. «Что в парнокопытных интересного-то? — скажете вы. — Ходят туда-сюда, жуют траву и периодически её унаваживают». Между прочим, напрасно вы так считаете. Некоторые экспонаты в музеях тоже на первый взгляд кажутся непривлекательными, пока кто-нибудь не проинформирует нас о том, кем, когда и для чего они были созданы. Аналогично этому, из табличек об африканских парнокопытных, завезённых в Звереландию, я узнала, что у разновидности антилоп под названием ориксы или, по-другому, сернобыки, детёныши рождаются рогатыми. Представьте себе, что это стало бы происходить у людей. Тогда бы женщины отказались беременеть! Причем в Индии проживают ещё более странные антилопы — четырёхрогие. Одна пара рожек у них располагается возле ушей, а другие рожки, покороче, длиной около четырёх сантиметров, растут в центре лба над самыми глазами. Вдобавок ко всему прочему, некоторые виды лесных антилоп ведут полуводный образ жизни, плавая и ныряя в заболоченной местности. Из информационных стендов, установленных рядом с вольером парнокопытных под названием импала, следовало, что они на редкость прыгучи: им ничего не стоит взмыть ввысь аж на три метра и преодолеть одним прыжком расстояние длиной до десяти метров. Если хотите, то для сравнения подбросьте вверх курицу и понаблюдайте за её траекторией. Думаю, она столько не пролетит, несмотря на то, что, в отличие от импалы, у неё есть крылья.

Всем известно, как выглядят антилопы гну. Вопрос только в том, кому пришло в голову назвать их антилопами? Об этих горбатых широкоплечих существах, с неказистой мордой, гривой в три волоска и тонюсенькими ножками на широченных копытах так и тянет сказать, что матушка-природа на них отдохнула, пустив на самотёк процесс создания внешнего облика. Для чего вообще нужны такие уродицы?! Разве только для сравнения, чтобы другие антилопы на их фоне выглядели несказанными красавицами. То ли дело зебры: мускулистые, глазастые, гривастые, чёрно-белая классика, одно загляденье! Из описания этих животных следовало, что каждая зебра обладает уникальным рисунком чёрных и белых полос, по которому жеребёнку удаётся безошибочно распознать свою мать в толпе других самок. Но если кому-то это уже известно, постараюсь удивить вас следующей информацией. Оказывается, самая что ни на есть тривиальнейшая лама, из шерсти которой изготавливаются тёплые одеяла, по характеру — свирепейшая зверюга. Её очень просто разозлить, а, разозлив, совсем не просто унести от неё свои ноги. Этой особенностью лам успешно пользуются скотоводы, привлекая их для охраны овечьих отар. Сторожат ламы вверенное им стадо даже лучше собак. Отгоняя волков и прочих хищников, они бьют их копытами и по-ослиному ревут. Другим немаловажным нюансом является то, что содержание этих надёжных охранников не требует дополнительных расходов, поскольку ламы пасутся и спят вместе с овцами.

И всё же в достоверности некоторой информации, вывешенной на стендах Звереландии, я усомнилась. К примеру, на одной из табличек указывалось, что средняя продолжительность жизни парнокопытных равна тридцати годам. Это где же зоологи видели овец, коров и лошадей, которые столько живут? Да ещё в саванне, где им не дают прохода когтистые и зубастые львы, гиены, леопарды, крокодилы и прочие хищники. Следуя этой логике, в качестве примера среднестатистического жителя планеты можно привести тибетского монаха, умершего естественной смертью в возрасте ста двадцати лет.

******

Возвращаясь к краткому обзору млекопитающих, замечу, что гиены всегда представлялись мне исключительно некрасивыми и нечистоплотными существами. Однако в Звереландии, с удивлением для себя, я узнала, что это — удивительно умные животные, которых жители Африки научились приручать и использовать не только в целях охраны, но и для охоты. Единственным недостатком преданной полосатой гиены являются отвратительные звуки, напоминающие харканье и отрыжку, которые это животное издаёт на радостях при виде своих хозяев. Или возьмём в качестве примера рысь, которую можно увидеть практически в любом зоопарке, причём кому-то даже удалось встретиться с ней в лесной чаще. Излишне рассказывать о прекрасных охотничьих навыках этого зверя, однако, далеко не всем известно, что любимой добычей рыжих рысей являются дикобразы. Вообще-то говоря, способностью к преодолению сверхзадач обладают не только представители животного мира. Один мой сосед по лестничной клетке работал одновременно на четырех работах, а при поступлении в университет я познакомилась с девушкой, сдававшей вступительные экзамены сразу в три высших учебных заведения. Тем не менее, хочется сказать: «Рысь, ты что?! Неужели тебе мало сусликов, норок, кроликов и всякой другой лесной всячины? Или ты ловишь дикобразов, чтобы после плотной трапезы получить удовольствие от сеанса иглотерапии?»

Говоря об ассоциациях к слову кенгуру, первым приходит в голову, что это — синоним домашней хозяйки, которая, куда бы ни отправилась, непременно прихватывает с собой большую сумку. Только висит она у неё не сзади, а спереди, что наводит на мысль о метро в часы пик, где в качестве меры предосторожности от карманных воришек многочисленные пассажирки перемещают сумки себе на живот. По сравнению с кенгуру большого размера, статным и горделивым красавцем, сновавшие туда-сюда карликовые кенгуришки не произвели на меня совершенно никакого впечатления. Они походили на невзрачных грызунов небольшого росточка, и этому полностью соответствовало их второе официальное название — заячьи кенгуру. Согласно информации, почерпнутой из таблички, уникальность этих животных обусловлена сходством с длинноухими сородичами не только внешностью, но и поведением. Когда карликовым кенгуру приходится улепётывать от охотников, то они, подобно зайцу, делают петли и на полпути неожиданно поворачивают назад, запутывая проворных собак. К тому же, благодаря своей способности подскакивать на высоту до трёх метров, иногда совершают бесподобный номер, перепрыгивая через головы стоящих в полный рост и целящихся в них охотников.

При чтении информационных стендов Звереландии я сделала для себя следующее открытие. Оказывается, бобры, несмотря на то, что живут в воде, никогда не питаются рыбой. «Правильно, — заметит эрудированный читатель, — они же грызуны, поэтому употребляют исключительно растительную пищу». Подумать только, живут в воде, а рыбы не едят! Кроме того, бобры поднимают уровень воды с помощью плотины не для того, чтобы помочь рыбкам расплодиться, а с той целью, чтобы вход в их нору оказался под водой и туда не смогли пробраться другие хищники. К сожалению, увидеть бобров в Природных парках и зоопарках очень сложно. Как и другие водные млекопитающие, бобры редко выбираются на сушу из созданных для них искусственных водоёмов. То ли дело слоны! Уж их-то трудно не заметить. В Звереландии эти громадные животные разгуливали в просторном вольере, рядом с которым был установлен информационный стенд с подробным описанием особенностей их среды обитания, питания, роста, поведения, а в завершающем абзаце перечислялись имена слонят, погибших от руки посетителей. «Как же такое могло случиться?! — удивитесь вы. — На них там кто-то охотился что ли?» Нет, просто некоторых несознательных граждан угораздило угощать слонов едой, которая была завёрнута в пластиковые пакеты и в таком виде попала к ним в вольер. Разумеется, слоны не понимают, что можно отправить себе в рот, а что нельзя. В итоге проглоченные пластиковые пакеты явились причиной их гибели из-за образовавшегося в кишечнике затора. Грустная информация, зато полезная.

По правде говоря, в Звереландии меня глубоко разочаровал медвежий участок. В этом вольере скалистого ландшафта разгуливало такое количество бурых мишек, что создавалось ощущение, будто совсем недавно от пожаров пострадало несколько тысяч гектаров лесных угодий и по этой причине всех косолапых временно там объединили. В реальности же их проживание на том участке было не временным, а постоянным. Глядя на то, как медведи в буквальном смысле слова наступают друг другу на пятки, так и тянуло сказать смотрителям парка: «Если звери расплодились у вас в огромном количестве, то возьмите и выпустите половину на свободу! Некоторых можно отдать в цирк или на худой конец кастрировать. Ведь это же не муравьи и не кролики, а крупные животные, которым для проживания необходимо большое пространство». Впрочем, вряд ли даже самый просторный Природный парк сумел бы полностью заменить диким животным естественную среду обитания. В тот день, на расположенной по соседству с медведями поляне меня поразила непрерывная круговая ходьба нескольких волков по протоптанным ими же узким земляным тропам. Несмотря на то, что свободного пространства для передвижения в их вольере было предостаточно, они почему-то предпочитали ходить кругами, выстроившись в ряд один за другим. Невольно вспомнилась картина Винсента Ван Гога под названием «Заключённые на прогулке». Никогда бы не подумала, что в неволе волки могут до такой степени зациклиться.

Однако вот что интересно. Если у людей существенная разница в росте или телесных пропорциях обычно расценивается, как проблема, то у многих видов животных подобное является абсолютной нормой. Взять хотя бы гориллу. Одну из них я застала в Звереландии раскачивавшейся в своё удовольствие на гамаке, натянутом между деревьями. У этого вида обезьян самец весит вдвое больше любой самки, и, чем он крупнее, тем привлекательней кажется гориллам женского пола. Обычно его вес составляет около двухсот килограммов, что, по сравнению с самыми толстыми людьми планеты, весящими по полтонны, не выглядит таким уж скандально огромным. Из информационной таблички около поляны с гориллами я узнала, что дерутся они очень редко, ограничиваясь, как правило, запугиванием противника. Помните фильмы про Кинг-Конга, когда он в порыве ярости бил себя кулаками в грудь? Это и есть обычная реакция рассерженного самца гориллы. Если испуганный враг бросается в бегство, то эта крупная обезьяна догоняет его и очень больно кусает, правда, не до смерти, но так, чтобы надолго запомнилось. К слову сказать, у некоторых африканских племён самыми постыдными ранами считаются именно укусы горилл, поскольку это свидетельствует о том, что человек убегал от обезьяны, а значит, он — трус. Нападает горилла, а ты стой грудью навыкат, с широкой улыбкой на лице, будто тебе это по барабану — тогда не тронет. Вот сколько интересной информации можно извлечь для себя во время посещения зоопарков и Природных парков!

******

Впрочем, было в Звереландии одно место, где не только у меня волосы на голове вставали дыбом, а по спине начинали ползать мурашки. Называлось оно серпентарием. Вообще-то говоря, сидевшие за плотными стёклами террариумов гадюки, кобры, гюрзы и ядовитые насекомые не выглядели такими уж устрашающими. Зато дизайн серпентария и развешанная на стенных панно «Полезная информация» приводили посетителей в состояние трусливого трепета. Признаться, я так и не поняла, для кого она представляла реальную пользу. Ведь даже с учётом глобального потепления последних лет, вряд ли европейским населённым пунктам грозило нашествие скорпионов, габонских гадюк и плюющихся кобр. Вне всякого сомнения, эта информация была столь же экзотической, как и выставленные на всеобщее обозрение ядовитые твари. Кстати, если бы указанный серпентарий ещё ребёнком посетил какой-нибудь известный укротитель ядовитых змей и бесстрашный охотник на крокодилов, то вряд ли это стало бы его призванием. Почему? Сейчас поймёте.

В общем и целом декорация серпентария напоминала помещение для празднования Хэллоуина, во время которого преследуется цель как можно сильнее напугать почтенную публику. В данном случае эффект устрашения достигался тем, что около каждого террариума с ядовитыми животными были выставлены макеты «укушенной ими ноги». Нога во всех случаях была правой, по-видимому, исходя из того, что подавляющее большинство людей являются правшами, а потому при встрече с пресмыкающимся наступили бы на него именно ей. В зависимости от поражения ядом той или иной змеи, соответствующим образом менялся окрас укушенной ноги. Надо отдать должное художнику-оформителю, постаравшемуся не на страх, а на совесть, как можно реальнее изобразить тканевое разложение конечностей. В результате его самоотверженного труда искусственные ноги, покрытые язвами, гноем и гангренозными очагами, выглядели, как настоящие. Краткое описание на одной из табличек свидетельствовало об отслоении кожи и отмирании мышц. Другая пластиковая нога рядом с малюсенькой и невзрачной змейкой, которую было не так-то просто разглядеть в террариуме, не давала повода усомниться в том, что в случае её укуса всё вышеописанное происходило практически одновременно. На табличке у соседнего террариума с сидящей там австралийской тигровой змеёй сообщалось, что парализация сердечной мышцы наступит в последующие несколько минут после инъектации яда, поэтому, там, где водятся эти змеи, на всякий случай нужно носить в кармане одежды специальное лекарство-противоядие, которое в случае укуса необходимо немедленно ввести себе под кожу. Следующая информация давала общее представление о том, что яд сидящего в стеклянном ящике насекомого убить не убьёт, но заставит распухнуть так, что родная мама не узнает. В подтверждении этих слов рядом красовался макет шарообразной ноги с раздувшимися венами и натянутой кожей, которая, казалось, вот-вот треснет и порвётся на лоскутки.

После ознакомления с десятком телесных трансформаций в глазах у меня потемнело, а ноги стали подкашиваться. Впрочем, на некоторых посетителей гангренозные конечности не произвели никакого впечатления. Возможно потому, что по профессии они были медиками, а может, потому, что принадлежали к той категории людей, которых невозможно напугать даже в самых кошмарных «Комнатах страха», перед входом в которые висят таблички: «Убедительно просим слабонервных не входить!». Невозмутимые посетители, рассматривая один за другим макеты «укушенных ног», перемигивались между собой и добродушно посмеивались: «Смотри, как раздулась вон та конечность! А всё почему? Там, где водятся ядовитые змеи, надо носить кирзовые сапоги по колено, с портянками внутри! Неужели в Африке этого нет? Ну и порвали бы на тряпки ту одежду, которую им присылают в качестве гуманитарной помощи. Всё равно она ни на что другое не годится». К сожалению, того же нельзя было сказать о детях, насмерть перепуганных кроваво-гнойными макетами и ещё у входа в серпентарий цеплявшихся за руки своих родителей со словами: «Ма-а-ам… А меня змеи не укусят?» Больше всего они пугались при виде пустого террариума чёрной африканской мамбы, ядовитость которой наглядно демонстрировали аж два макета ноги, представлявшие собой начальную и заключительную стадии омертвения поражённой ядом конечности. Около него некоторые дошколята впадали в ступор, а другие бросались сломя голову по направлению к выходу. Между прочим, не смейтесь. Не так-то просто убедить насмерть перепуганного малыша в том, что этой змеи в террариуме нет потому, что она, грубо говоря, сдохла, а не уползла оттуда и сейчас находится где-нибудь поблизости, возможно даже, прямо под ногами.

В Звереландии меня глубоко возмутило обращение с пернатыми. Пару раз в сутки в этом Природном парке организовывался птичий спектакль с задействованными в нем ястребами, соколами, грифами, орлами, коршунами, сипухами и прочими пернатыми. Зрители рассаживались по кругу, а прямо над их головами, на расстоянии пары метров, парили одна за другой хищные птицы, выполняя команды смотрителей парка. В установленном неподалёку стенде сообщалось, что, помимо ежедневных двухчасовых выступлений, на полёт пернатым выделяется два-три часа в сутки. Оставшееся время несчастных птиц выставляли на потеху публике привязанными к колышкам за лапу верёвкой, иногда настолько короткой, что некоторые из них даже не могли дотянуться до миски с водой. Невозможно было без слёз смотреть на то, как они спотыкались о крепкие бечёвки, которыми были опутаны их лапы. Порываясь взлететь или сделать несколько шагов, птицы неуклюже заваливались на бок, жалобно пища и распластав крылья, в то время как посетители парка, довольные возможностью рассмотреть их с близкого расстояния, щёлкали один за другим вспышками фотокамер. Как же можно… скажите, как у людей поднимается рука таким чудовищным способом над ними издеваться?! Ведь это же птицы! А птица — это символ свободы! Судя по безразличным выражениям лиц у посетителей Природного парка, подобное обращение с дикими птицами воспринималось ими, как вполне приемлемое. И это в Европе с её многочисленными обществами, ассоциациями и благотворительными фондами, направленными на защиту природы?! Так где же вы, рьяные европейские экологи? Бродите по всему свету, собирая компромат на зверское отношение к представителям животного мира, а у себя под носом ничего не замечаете?! Получается, шли экологи до Звереландии, шли, да так и не дошли! Оно и понятно. Слишком много баров и ресторанов вкусной и дешёвой пищи повстречалось им на пути в Стране Вечного Праздника. А желудку, как известно, в удовольствии не откажешь…

******

В тот день в Звереландии было много посетителей, и наш с мужем маршрут по парку периодически пересекался с большой группой ребят в возрасте приблизительно от семи до девяти лет, совершавших экскурсию в сопровождении нескольких учительниц и воспитателей продлёнки. Перемещаясь от одного вида животных к другому, школьники радостно перекрикивались и энергично жестикулировали: «Смотрите, какая странная козочка! У неё рога не в ту сторону загнулись!» Одна из педагогичек, возмущенная столь примитивным описанием, поправляла у себя на носу очки и приступала к утомительному разъяснению: «Ребята, этот вид парнокопытных называется… И все они проживают на далёких африканских просторах, питаясь…» Впрочем, детей это совершенно не интересовало, и, как следствие, не выслушав её объяснений до конца, они продолжали кричать: «Глядите! У этой козы в кустах маленькие козлятки живут! Вон там! Видите?!» Игнорируя учительницу, уже было открывшую рот, чтобы прокомментировать увиденное, любопытные ребятишки мчались со всех ног к той части заграждения, где стояли козлята дотоле невиданной ими африканской породы. Вслед за ними устремлялись учительницы и воспитатели, судя по натужным выражениям лиц которых нетрудно было догадаться, что бегать им приходилось нечасто. Положение сопровождающего детей педагогического персонала усложнялось еще и тем, что школьники то и дело забрасывали их вопросами неожиданного содержания. Ребёнок: «Скажите, медведи свои лапы сосут?» — Учительница: «Сосут». — Ребёнок: «А руки сосут?» — Учительница: «Сосут». — Ребёнок: «А пальцы сосут?» — Учительница: «Сосут». — Ребёнок: «А ноги?» — Учительница: «Какие ноги?» — Ребёнок: «Большие и мохнатые». Учительница с уставшим выражением лица и слегка охрипшим голосом: «Наверное, сосут». Ребёнок: «А что они сначала сосут: руки или ноги?» Затем шумная ребятня встретилась нам на смотровой площадке между двух полян, одной — с кенгуру, а другой — с обезьянами. Там они задорно кричали: «Ух ты, глядите, как кенгуру бьют друг другу кулаками в лицо! А здесь обезьянки целуются, тоже в лицо! Вот это да! Здорово-то как!» Больше всего меня насмешило, когда все они скучились перед носорогом, а ему в тот момент приспичило помочиться. Это внушительных размеров животное употребляет количество пищи пропорционально своему телосложению, а потому не удивительно, что вырвавшийся из него поток жидкости походил на мощный фонтан. Увидев это, дети буквально взвыли от радости: «Смотрите! Носорожиха рожает! У неё уже воды отходят! Сейчас ребёнка родит, маленького носорожку!»

При этом громче всех кричал светловолосый мальчуган в красной футболке. Практически в любой группе есть ребёнок, обескураживающий весь педагогический персонал своим холерическим темпераментом, в совокупности с полным отсутствием воспитания. Глядя на его выходки, приходило на ум, что отцом этому мальчику доводился сам Маугли, единственное, чему сумевший научить своего сына, это громкому крику и лазанью по всему, куда только можно вскарабкаться. Отчаянный мальчуган носился по парку с удивительной скоростью, однако, воспитателям продлёнки вовремя удавалось схватить его в тот самый момент, когда он просовывал руку через деревянное заграждение в попытке дотянуться до находившегося по ту сторону дикого животного. В расчёте на таких посетителей все поляны Звереландии были оборудованы двойной изгородью: обычной, на которую можно было облокотиться, и внутренней, снабжённой электрическим током, дотронувшись до которой, любое животное получало электрический разряд и тут же отступало назад. Однако на поляне, где обитали страусы, ни одно из заграждений не сумело полностью отделить их от посетителей Звереландии. Дело в том, что эти на редкость любопытные птицы умудрялись просовывать свои длинные шеи не только через электрическую, но и деревянную загородку, причем делали это совершенно неожиданно. Один раз, увидев прямо перед собой высунувшуюся из-за заграждения круглую страусиную голову с плоским клювом и непомерно большими глазами, я в испуге отшатнулась назад, что тут же явилось поводом для смеха вышеупомянутой группы школьников, среди которых громче всех хохотал мальчуган-сорвиголова.

В конечном итоге педагогический персонал не сумел воспрепятствовать его общению со страусами. Как только одна из птиц просунула голову через заграждение, сорванец тут же схватил её за длинную шею, а вслед за этим последовал утробный и протяжный звук: «А-а-а!» Бросив взгляд в сторону ребёнка, я с ужасом увидела, что лицевая часть его головы находится в клюве у страуса. В следующую минуту педагогички ринулись к птице, чтобы спасти мальчугана. Замечу, однако, что в борьбе этой парочки, страуса и ребёнка, происходило нечто странное. Страус пятился назад, пружиня свою извилистую шею и напрягая мускулистые ноги, а маленький мальчик, голова которого скрывалась во рту у этой птицы, казалось, настойчиво пытался её задушить, крепко обхватив своими ручонками страусиную шею и издавая утробно-рычащие звуки. Когда же взрослым, наконец, удалось их разъединить, то всем бросилось в глаза, что изо рта у ребёнка свисает красный кусочек мяса. «Господи! Что это?! Выплюнь сейчас же!» — закричали на него педагогички. «Сын Маугли», чрезвычайно довольный произведённым на них эффектом, выплюнул свой трофей на раскрытую ладонь, протянул одной из учительниц и коротко пояснил: «Вот». «Что это?» — с брезгливым выражением на лице спросила она. «Язык, — с нескрываемой гордостью заявил ребёнок. — Я его у страуса откусил. Будет знать, как щипаться!»

******

В другой раз побывать в Звереландии мне довелось при следующих обстоятельствах. Несмотря на то, что дело было ранней весной, на улице установилась отличная погода, и мы с мужем решили выбраться на прогулку в горы. Территория этого Природного парка прилегала к высокогорному массиву, находившемуся от Перепёлок приблизительно в часе езды на машине. В интернетовских источниках мы нашли интересный пеший маршрут, внесли его в портативный навигатор и отправились на экскурсию. Сначала нам предстояло совершить трёхчасовое восхождение на высокую гору, а затем двухчасовой спуск по её противоположной стороне. Когда мы добрались до самого высокого пика, оттуда открылся обзор всех полян с животными Звереландии, которые с высоты птичьего полёта выглядели неестественно миниатюрными, будто игрушечными. Вдоволь налюбовавшись на виды Природного парка, мы стали спускаться по противоположной стороне горы по направлению к парковке, где оставили свой автомобиль. Иначе говоря, наша экскурсия представляла собой круговую траекторию, согласно которой предполагалось подняться на гору с одной стороны, а спуститься с другой. Преодолев двухчасовой спуск, мы вышли к длинному деревянному заграждению, но в этот момент экскурсионный навигатор указал, что нужно двигаться прямо вперед. «Слушай, — обратилась я к мужу, так как меня посетила тревожная мысль, — а мы случайно не на территории ли Звереландии? Уж больно этот заборчик напоминает мне установленные на полянах с дикими животными». «Похоже на то, — почесал он в затылке и после короткого раздумья добавил: — Если это так, значит, наш экскурсионный маршрут вывесили в Интернете до расширения Звереландии, когда этих самых заграждений здесь и в помине не было, а теперь это — часть Природного парка». «И что же теперь делать?» — проронила я, но, судя по выражению лица моего мужа, ответа на этот вопрос он тоже не знал.

Итак, перед нами встал выбор: возвращаться к стоянке с машиной по уже проделанному пятичасовому маршруту либо пройти оставшийся километр напрямую, следуя траектории, предлагаемой навигатором, что по времени заняло бы около пятнадцати минут. «Мне кажется, — осмотрев деревянное заграждение, предположила я, — что если бы за этим забором держали опасных животных, тогда поставили бы электрифицированную сетку, как в Природном парке». «Думаю, ты права, — поддержал меня муж, — скорее всего, у них эти поляны числятся запасными на случай, если больного животного нужно отселить от остальных или парнокопытных перегнать с одного поля на другое. Хотя и для таких ситуаций, полагаю, существует нормативное положение, по которому поляны с диким зверьем должны быть оборудованы электрическим заграждением». В общем, убедив самих себя в том, что по ту сторону деревянного забора не может быть животных из Природного парка, мы дружно через него перемахнули и потопали по направлению, указываемому навигатором. Теперь хочу обратиться к тем, кто читает эту книгу. Прежде чем вы нас с мужем осудите, попрошу представить себя на нашем месте. Хождение по горным склонам с рюкзаком за плечами на протяжении пяти часов — это, скажу я вам, не шутка, а учитывая, что до автомобиля по прямой оставалось всего пятнадцать минут ходьбы, было совсем непросто устоять перед этим искушением. Единственный и немаловажный контраргумент представляла собой возможная встреча с диким зверьём. Впрочем, это предположение выглядело нереальным, поскольку само собой подразумевалось, что в Природных парках цивилизованного европейского государства соблюдаются необходимые меры безопасности.

В итоге мы с мужем перемахнули через забор и продолжили путь, следуя по маршруту навигатора. Без единой проблемы нам удалось пересечь две большие поляны и перелезть через деревянные заграждения, как вдруг мне приспичило справить нужду. Я отправилась в расположенные чуть поодаль раскидистые кусты и присела. Вдруг совсем рядом что-то активно зашевелилось, а затем вышло из своего укрытия и уткнулось мне щетинистой мордой прямо в зад. В тот же момент мне почудилось, что эта зверюга обладает чудовищными размерами, поскольку тень от неё накрыла меня почти целиком. От испуга я потеряла дар речи и, в прыжке натянув на себя штаны, рванула по направлению к мужу, а вслед за мной пустился в погоню тот самый зверь. В мгновение ока я домчалась до своего супруга и крепко схватила его за руку, а он при виде выскочившего из кустов кабана громадных размеров и сам застыл на месте как вкопанный. В состоянии ступора мы стали молча разглядывать остановившуюся от нас на расстоянии пары метров дикую свинью. Это животное оказалось самкой, так как вслед за ней из кустов выбежало многочисленное потомство полосатых кабанчиков, что-то около шести или восьми. Все они засновали вокруг нас с мужем, а их разъярённая мамаша, выставив вперёд клыки и враждебно захрюкав, принялась взрывать землю передним копытом.

Первым пришёл в себя мой муж и прошептал с хрипотцой: «Вот кто у них на этой поляне живёт. Надо же какая громадная зверюга! Видно, она на подножных кормах так разъелась. На убой их здесь что ли кормят?» И правду сказать, по размерам эта кабаниха действительно намного превосходила своих сородичей. «Ты лучше скажи, что теперь делать?» — взмолилась я, отступая назад, к забору. «Искать палку или камень… или дать ей еды, но только срочно», — пробормотал муж, ретируясь в том же направлении. Тут я вспомнила, что прихватила с собой на экскурсию шоколадных конфет. Быстро стянув с себя рюкзак, я принялась шарить в нём дрожащей рукой, в надежде быстро нащупать лежавший на самом дне пакетик с едой, и, к счастью, мне это удалось. Достав из него одну конфету и быстро освободив от обёртки, я швырнула её на землю прямо перед носом у кабанихи. Та удивлённо хрюкнула, обнюхала моё угощение и мгновенно его проглотила, а сразу после этого завиляла своим коротким хвостом, по-видимому, в знак расположения. Впрочем, её благодушный настрой продлился совсем недолго. Заметив, что мы с мужем безостановочно прогрессируем задним ходом по направлению к забору, кабаниха продолжила наступление, взрывая копытом землю и угрожающе хрюкая. «На тебе, подавись!» — бросила я ей следующую конфету, которая как назло досталась одному из её расторопных детёнышей. Мне пришлось повторить попытку и кинуть к носу его разъярённой мамаши сразу несколько конфет. Пока дикая свинья была занята поглощением сладостей, нам с мужем удалось практически вплотную приблизиться к забору. Между тем прожорливая кабаниха справилась с угощением и бросилась за нами в погоню. Тогда я достала из рюкзака последнюю конфету и кинула её дикой свинье, но, не рассчитав дистанции, угодила этим угощением ей прямо в глаз. В голове пронеслось: «Всё, нам конец!» После такого жеста, естественно, она бы не пошла на компромисс, и любые дипломатические уловки оказались бы тщетными. Гонимая страхом, я в считанные секунды вскарабкалась на самую высокую планку заграждения и оттуда спрыгнула по другую сторону забора, где меня уже ждал муж, проделавший то же самое парой минут раньше.

Переводя дух, мы ещё некоторое время наблюдали за тем, как по ту сторону деревянного забора свирепствовала огромная кабаниха, окружённая своим звонко хрюкающим полосатым потомством, схватки с которой нам чудом удалось избежать. Однажды лесничий Перепёлок рассказал мне о том, как, повстречав в лесу дикую свинью с потомством, едва унёс от неё свои ноги. Несмотря на то, что кабаны в дикой природе, как правило, пугливы и осторожны, и при встрече с человеком пускаются в бегство, однако, если застать кабаниху с детёнышами, то она, не раздумывая, бросится в бой. Что же касается экскурсии по окрестностям Природного парка, то для нас с мужем она завершилась повторением пятичасового маршрута в обратную сторону. Скажу честно, когда мы оказались во второй раз, уже около шести часов вечера, на вершине того самого пика, откуда открывался обзор на Природный парк, увиденное меня нисколько не впечатлило, и даже наоборот, глубоко расстроило. «Эх, — подумалось мне тогда, — кабы не звери, я бы уже давно отдыхала дома в своё удовольствие!»

******

Животный мир интересен, потому что разнообразен, равно как и мир искусства, таящий в себе множество загадок, одна из которых представляет собой извечный вопрос: «Что же такое искусство?», или, отталкиваясь от обратного: «Что, по сути, таковым не считается?» Приглашаю пофилософствовать на эту тему. Всем известно, что культурный уровень общества находит отражение в искусстве. Согласно этому утверждению, современную Европу накрыло волной примитивности, то есть минимально упрощённая схема жизни европейцев породила направления в искусстве под стать себе. При посещении современных коллекций, выставленных в европейских музеях, поражает их однотипность, будто в настоящее время процесс создания чего-то нового остановился на мёртвой точке. При виде абсолютно идентичных работ создается впечатление, что наиболее актуальным направлением искусства является копирование. При этом наибольшая стереотипность присутствует в абстрактном искусстве, казалось бы, самом оригинальном по своей природе. Практически в каждом европейском музее современного искусства вниманию посетителей предлагаются картины с прибитыми к ним кусками фанеры или пластика, гигантских размеров полотна, закрашенные однотонной краской и иногда без единого рисунка, скульптуры в виде элементарных геометрических фигур по типу куба, овала и т.д., а еще видеоустановки, орущие с такой силой, что, завидев их ещё издалека, возникает желание бежать сломя голову в противоположном направлении.

Все это попадается на глаза так часто, что хочется внести рацпредложение, которое вполне могло бы заинтересовать руководителей европейских музеев. Почему бы, к примеру, не присвоить определённым образам абстрактных картин устойчивые наименования, такие как «Синий овал», «Белый круг с чёрной точкой внутри», «Красная каракатица неопределённой формы, очень похожая на пятно», «Поверхность жёлто-серо-зелёного цвета», и т.п., а рядом указать: «Эта работа выполнена таким-то автором». Так конферансье объявляет на концертах названия народных песен: «Солдатушки, браво, ребятушки!», «Ах ты, степь широкая!», «Вдоль по Питерской», — и добавляет: «Эти песни прозвучат для вас в исполнении нижегородского ансамбля"Сударушка"». Как-то раз в одном европейском музее, порядком утомившись от просмотра чёрно-бело-синих квадратов разного размера и полотен с нарисованными на них полосами, у которых были настолько закрученные названия, что даже после трёх повторов их было практически невозможно запомнить, наконец, я увидела настоящее произведение искусства, которое к тому же сразу подняло мне настроение. Истинным оно было по двум причинам. Во-первых, потому, что в качестве декорации для этой картины использовался натуральный материал — экскременты, а, во-вторых, на ней была изображена не никому не понятная абстракция, а вполне различимая мужская фигура. Именно этим данная работа выделялась из набивших оскомину стандартизированных произведений современного искусства, похожих на детские рисунки либо инженерные чертежи. Без всякого преувеличения можно сказать, что на их фоне картины художника Криса Офили, украшенные слоновьим навозом, выглядели настоящими шедеврами.

Другим традиционным мотивом европейских выставок были нагромождения из телевизоров. Представьте себе огромный зал с сорока телевизорами моделей прошлого века, выставленными на полу в четыре ряда, по которым транслируется один и тот же выпуск новостей, и заодно попробуйте угадать название указанной композиции. Что вам приходит на ум: «Магазин домашней техники» или «Новости в эфире»? А вот и неправильно. Она называлась по-научному и в то же время мистически: «Геометрический разрез информационного потока с точки зрения его тематической структуры». На другой выставке современного искусства телевизоры были просто свалены в кучу, рядом с ними стояла деревянная лавочка, а название этой конструкции отличалось лаконичностью: «Чипсы». Следующая артистическая композиция состояла из десятка телевизоров, связанных широкой подарочной лентой красного цвета, а в ее названии упоминалось о каком-то «рекламном сверхизмерении». Замечу, однако, что с плоскими экранами у европейцев тоже случился перебор. Не исключено, что плазменные телевизоры в Европе скоро начнут развешивать в парках, прямо на деревьях, дабы прогуливающиеся там люди могли посмотреть интересный фильм или программу новостей. Однажды в Стране Вечного Праздника я побывала в музее, посвящённом самой первой Конституции этого государства. Размещался он на борту деревянного судна, представлявшего собой копию известного корабля шестнадцатого века. В его каютах, среди предметов мебели и морской атрибутики эпохи Средневековья, установленных вперемешку с информационными панно, висело несколько плоских экранов, на которых беззвучно открывала рот симпатичная блондинка с глубоким декольте на кружевной кофте. По-видимому, изначально подразумевалось, что эта миловидная девушка расскажет посетителям много интересного о Конституции, но по техническим причинам звук у телевизоров пропал. Это — по одной версии, а, согласно другой, на примере этой грудастой блондинки устроители экспозиции хотели продемонстрировать, что в эпоху Средневековья женщины бюстгальтеров ещё не носили.

В довесок к бедноватому жанровому своеобразию современного искусства, в Стране Вечного Праздника выставлялись работы исключительно художников европейских национальностей. С одной стороны, это было логично и оправданно. Ведь если вы — артист, то где же вам о себе заявить, как не в собственной стране, или, на худой конец, в соседней. Но если речь идёт об истинно демократическом государстве, то, помимо предметов искусства, выполненных коренным населением, справедливо было бы выставлять работы художников из стран далёкого зарубежья. К сожалению, в выставочных залах Страны Вечного Праздника они были исключительной редкостью. Как-то раз в частной художественной галерее я увидела интересную подборку картин африканских художников и решила спросить у её владельца, почему работы артистов из других стран выставляются очень редко. Этот вопрос застал галерейщика врасплох. Покряхтев пару минут, он насупился, а затем пустился в объяснения: «Ты каких артистов имеешь в виду? Из стран третьего мира? Так ведь, чтобы их выставлять, нужна гарантия того, что работы, которые они мне принесут, выполнены в единичном экземпляре, что это не копии какого-нибудь известного художника или скульптора из их же страны. Причем может получиться и того хуже, если вдруг окажется, что все эти предметы искусства на самом деле у кого-то украдены, тогда мне за это ещё и отвечать придётся. Лично я портить свою репутацию из-за приезжих художников не намерен, поэтому стараюсь их у себя не выставлять. А эта коллекция, несмотря на то, что целиком и полностью состоит из работ африканских художников, принадлежит одному итальянцу, то есть, в смысле легальности, с ней нет никаких проблем». Так вот, оказывается, в чём было дело: совсем даже не в отсутствии интереса к искусству артистов из далёкого зарубежья, а в самом элементарном недоверии к ним и подозрении в нечестности. Невольно подумалось, а разве европеец не может украсть у кого-то произведение искусства и выставить на продажу, представившись его полноправным владельцем, или у кого-нибудь что-нибудь срисовать и выдать это за своё? В наше время с помощью Интернета это сделать совсем несложно. Надо полагать, музеи современного искусства с набором абсолютно идентичных работ являются прекрасным тому доказательством.

******

Те, кому удалось попутешествовать по Европе, знают, что россиян там, мягко говоря, недолюбливают. Лично для меня до сих пор остаётся загадкой, почему европейские средства массовой информации изо всех сил стараются представить нас своему населению, как отсталый народишко, а расплачиваются за подобное отношение не только эмигранты, но и российские туристы. О неуважительном отношении европейцев мне не раз приходилось слышать от россиян, побывавших в Стране Вечного Праздника в период своих отпусков. В качестве примера опишу пару типичных ситуаций. Многие соотечественники рассказывали мне о том, как горничная отеля, проехавшись им по ногам тяжелой каталкой, не только «забывала» извиниться, но и, брезгливо поморщившись, разражалась в их адрес нецензурной бранью. Кроме того, абсолютно все работники отеля, стоя на расстоянии всего пары метров от российских туристов, как правило, нисколько не стеснялись говорить о них в оскорбительном тоне. По отношению к мужчинам чаще всего ими употреблялось слово мафия, а по отношению к женщинам — проститутки. Догадаться об этом не составляло труда, поскольку на всех европейских языках указанные слова звучат приблизительно одинаково. Интересно было бы узнать, за что жители стран Старой Европы россиян так не любят и не уважают? Полагаю, некоторые задали бы мне вопрос: «Что же ты сама у них не поинтересовалась? Ведь жила же среди европейцев!» Да потому что в ответ не услышала бы ни слова правды. Никто не хочет выглядеть человеконенавистником, даже если таковым является на самым деле. Вероятнее всего, в ответ мне прозвучало бы: «С чего ты взяла, что мы вас не любим? Напротив, мы вас очень даже любим и уважаем, дорогие наши российские собратья!»

И всё-таки за что европейцы россиян так глубоко и энергично презирают?! Положим, раньше, в эпоху коммунизма, имело место быть идеологическое противостояние. Затем, что уж греха таить, Россия на весь мир ославилась повсеместным беспределом, коррупцией и мощными мафиозными группировками. Разумеется, в глазах европейской общественности это не добавило нам уважения. Но вот уже более десятка лет уклад жизни у россиян по множеству критериев не отличается от европейского. Тем не менее, они упорно продолжают видеть нас, как массу совершенно безликих людишек, в большинстве своём — пропащих алкоголиков, через одного замешанных в каком-нибудь криминальном бизнесе. А может, это своеобразная форма мести за то, что возросший материальный уровень российских жителей оставил далеко позади чопорных европейцев, гордившихся своим экономическим благополучием на протяжении многих десятилетий, и простить такого «проступка» они нам не желают? А когда человека нельзя наказать чем-либо напрямую, отнять у него что-нибудь или одурачить, то остаётся лишь систематически его презирать и публично унижать. На мой взгляд, в основе такого отношения лежит не единожды упомянутое мною на страницах своих книг высокомерие. В мировой истории было немало аналогичных фактов. К примеру, в XX веке, в США первых чернокожих знаменитостей не пускали в публичные места — клубы, рестораны, театры и др., дабы у присутствующей там публики не создавалось ощущения, что они ничем не отличаются от чернокожих граждан. Остаётся лишь надеяться на то, что подобное восприятие россиян европейцами когда-нибудь изменится в лучшую сторону.

К слову сказать, таковым оно было и до написания этой книги, то есть до 2010 года. В предыдущие годы, когда я работала на горнолыжном стадионе другой европейской страны, меня до глубины души возмущало абсолютное безразличие местных гидов по отношению к российским туристам. Каждое утро они сопровождали в автобусе наших соотечественников до горнолыжного стадиона, выгружали их у входа и отбывали обратно в отель. При этом их совершенно не интересовало, что делать человеку, впервые в жизни попавшему на горнолыжный стадион и не владеющему иностранными языками? В результате для одних россиян метание по стадиону в надежде понять что к чему заканчивалось потерей лыж, для других — времени и денег, а бывало, что и друг друга. Тут и там можно было видеть наших соотечественников, циркулировавших между пунктами по прокату лыжного снаряжения и отчаянно кричавших: «В-а-ась! Ле-е-ен! Вы где-е-е? Отзови-и-итесь!» К счастью, иногда проблема нехватки информации разрешалась сама собой, когда выяснялось, что кто-то из туристов уже бывал на этом стадионе, поэтому ориентировался в вопросах покупки входного билета, аренды лыжного снаряжения и пользования разного рода подъёмниками. Этого человека сразу окружала толпа новичков, которые наперебой принимались расспрашивать о том, что нужно делать, чтобы, катаясь на лыжах в чужой стране, нечаянно не опростоволоситься, а просвещённый турист, к всеобщему удовлетворению, охотно делился с ними своими знаниями. Для сравнения скажу, что к туристам из своих стран европейские гиды относились в корне иначе. Взять хотя бы англичан. Когда они большими группами прибывали на горнолыжный стадион, то сопровождающий их гид сначала проводил небольшое собрание, подробно разъясняя, что и где расположено на стадионе и как этим пользоваться, а в завершении ознакомительной беседы снабжал каждого лыжника картой стадиона. Далее он отправлялся с туристической группой к подъёмникам и лично следил за тем, чтобы у всех своих подопечных страховочная перекладина спереди была опущена, а на ногах — крепко зажаты лыжные крепления, дабы во время подъёма с них не слетели лыжи. «Эх-х-х, — думалось мне тогда, — нашему бы человеку такого уважительного отношения, учитывая, что платят россияне за услуги гидов ничуть не меньше англичан!»

Россиян европейцы не любят, так как твёрдо убеждены в том, что мы — настоящие варвары, невоспитанные и необразованные люди! Именно это, как правило, становится первым открытием эмигранта российского происхождения, волею судьбы очутившегося в Европе. Мы-то ждём, что европейцы, восхищённые глубиной и многогранностью российских талантов, при первом же знакомстве станут вспоминать великих деятелей науки и искусства, таких как Д. И. Менделеев, И. П. Павлов, К. Э. Циолковский, Л. Н. Толстой и др. Держите карман шире! Ничего подобного. Узнав о том, что вы родом из России, европейский обыватель испуганно вытаращит на вас глаза и затараторит будто заученные назубок фразы: «Ну да, мы тут о вашей варварской стране наслышаны и всё знаем про поголовную проституцию, мафию, коррупцию, воровство, мошенничество, алкоголизм. А что, разве это не так?» Нет, скажу я вам, это не так, и никакие мы, с позволения сказать, не варвары. Вот только, по сравнению с вами, прорвались мы в далёкое зарубежье сравнительно недавно, а потому многое для нас пока ещё в новинку. В этом заключается единственное отличие россиян от европейцев.

Помимо глубокого презрения, отношение европейцев к россиянам отдавало явным двуличием. Напомню о печальном событии, произошедшем 1 сентября 2004 года в Беслане, когда чеченские террористы захватили школу с находившимися там детьми и учителями, и в ходе освободительной операции погибло около трети заложников, а оставшиеся в живых получили ранения разной степени. Всякий раз, когда у меня заходил разговор на эту тему с кем-нибудь из европейцев, то мой собеседник не скрывал своего возмущения: «Вот гады, это ваше правительство! Неужели им собственных людей не жалко?! Ещё потом заявили, что проведённая ими операция по освобождению заложников позволила кого-то там спасти! Спасти они хотели мирных жителей, как же… так мы им и поверили! Стреляли напропалую и травили всех подряд газом!» Оставлю это высказывание без комментариев и напомню о другом печальном событии: эпидемии инфекционного заболевания, вызванного бактерией эколи. Эта смертоносная бактерия была обнаружена в свежих огурцах после того, как попробовавшие их жители европейских государств отправились прямиком на кладбище. К несчастью, никто не знал, чем эту напасть лечить, поэтому во избежание эпидемии российское правительство срочно приняло решение о запрещении ввоза в Россию овощей из Европы. Вроде бы все понятно. Кому захочется покупать еду, в которой обитают смертельные бактерии? Однако такая позиция россиян, мягко говоря, не нашла понимания у европейцев. В те дни Европу охватила волна массовых выступлений и манифестаций работников теплиц и овощных баз, несогласных с решением российского правительства, несмотря на то, что оно было принято лишь на время, пока не завершится эпидемия эколи. В этот конфликт была вовлечена Страна Вечного Праздника, в теплицах и хранилищах которой из-за невозможности продать выращенные овощи в Россию разразился крупномасштабный кризис. Продукция овощехранилищ быстро портилась и гнила, а затем её тоннами отправляли на помойку. Какой только критики тогда не прозвучало в средствах массовой информации Страны Вечного Праздника в адрес руководителей российского государства: «Да как президент Медведев посмел это сделать? За кого он нас держит? За отравителей?! И главное, кто будет оплачивать нанесённый нашим производителям материальный ущерб?!» Разумеется, ответить должен виноватый. А кто заварил эту кашу? Бактерия эколи. Натворила дел, пусть за свои поступки и отвечает. Призовите её к ответственности! Было бы неплохо, если бы европейцы определились, наконец, со своими приоритетами. Судя по всему, россиян, погибших от рук спецназовцев, им очень жаль, и в то же время травить население нашей страны смертельными бактериями кажется вполне приемлемым. Извините, но как такое понять?

******

Вообще-то говоря, в том, что касается терпимости по отношению к иностранцам, европейскому населению предстоит долгий процесс самосовершенствования. Расскажу историю из личного опыта. Произошло это много лет назад, когда я первый раз в жизни полетела на самолёте с пересадкой в одном европейском аэропорту. Именно там со мной произошёл случай, который, наверняка, покажется комическим. После прохождения таможенного контроля мне приспичило в туалет. Найти это заведение не составило труда, но когда дело дошло до мытья рук, я подошла к умывальникам и в растерянности остановилась. В те времена в России в местах общественного пользования ещё не устанавливали кранов, которые называются сенсорными или, по-другому, бесконтактными, поэтому я понятия не имела, как ими пользоваться. Ручек с горячей и холодной водой у них нет, а от самого крана присутствует только та часть, из которой течет вода. Как нарочно рядом не оказалось никого, на чьём примере я могла бы этому обучиться, действуя, так сказать, по образцу. Вообще-то в помещении туалета я была не одна. Неподалёку от умывальников стояли четыре женщины, переговаривавшиеся друг с другом на одном из европейских языков, но с мытьём рук они либо не спешили, либо уже их помыли. Кроме того, пару минут спустя в туалет зашли две, пахнущие сногсшибательным парфюмом, девушки, которые направились в кабинки и там на некоторое время затихли. Немного поразмыслив, я решила, что не стоит дожидаться, пока они выйдут, учитывая, что аэропорт — место массовой спешки, и у них может не остаться времени на то, чтобы помыть руки. Придя к такому выводу, я принялась исследовать ранее не известные мне умывальники с тем, чтобы выяснить, как ими пользоваться.

В надежде самостоятельно докопаться до истины, сначала я постучала по крану ладонью сверху, затем сбоку, потом засунула палец внутрь крана, однако, вода из него никак не хотела течь. Тогда я решила, что он сломан, подошла к следующему умывальнику и стала производить с ним точно такие же манипуляции. В ту же минуту по спине у меня пробежали мурашки от ощущения чьего-то пристального взгляда. На самом деле их было четыре. Обернувшись, я увидела, что мирно беседовавшие до того европейки разглядывали меня так, будто перед ними стояло дикое животное, непонятно каким образом очутившееся в дамском туалете. Потом к ним присоединились две напарфюмированные девушки, которые вышли из кабинок, и вшестером, указывая на меня пальцами, они принялись хихикать и переговариваться между собой ехидными голосами. Меня обдало горячей волной такое чувство стыда, что я пулей вылетела из помещения туалета и быстрым шагом пошла по коридору аэропорта, не разбирая пути. Через некоторое время я успокоилась и решила повторить неудавшуюся попытку вымыть руки, правда, на этот раз, замаскировав свои истинные намерения. С этой целью я зашла в другое туалетное помещение и стала расчёсываться перед зеркалом, наблюдая за тем, как остальные женщины пользовались бесконтактными кранами. Моментально выяснилось, что это было проще простого. Стоило подставить под кран руки, как из него автоматически начинала течь вода.

Теперь задам вопрос: можно ли расценивать, как образец хорошего воспитания, поведение европейских женщин, поднявших меня на смех в дамском туалете? Что это: культура или бескультурье? Напомню, что ни одна из присутствовавших дам не попыталась послужить мне наглядным примером, чтобы я уразумела, как нужно пользоваться бесконтактным краном. Мало того, они чрезвычайно обрадовались представившейся возможности выставить меня на посмешище. Мол, ха-ха-ха, посмотрите на дикарку, которая даже краном в туалете пользоваться не умеет! Давайте-ка представим себе аналогичную ситуацию, лишив европейцев привычного антуража и отправив их куда-нибудь подальше, допустим, в тропические джунгли, а, чтобы они не умерли там голодной смертью, смогли добыть пропитание и построить убежище от лесных зверей, дадим каждому ружьё и топор. Вот так, без каких-либо устных инструкций и обучения практическим приёмам выживания, привезти несколько европейцев в густой тропический лес и там их оставить. «А дальше что?» — спросите вы. Дальше следуют выводы, сделанные современными историками, биологами, зоологами и экологами, детально ознакомившимися с тем, что оставили после себя европейские колонизаторы. На основании этих данных логично предположить, что очутившиеся в непривычной обстановке европейцы убили бы столько диких животных и срубили бы такое количество деревьев, что любой житель тропиков при виде подобного варварства в отчаянии развёл бы руками, а сразу после этого, знаете, как бы их охарактеризовал? Наверное, так же, как высокомерные европейские дамочки, обсуждавшие моё поведение в туалете аэропорта. Хотя ещё не факт, что они собрались бы большой толпой и стали бы над европейцами дружно потешаться.

******

В довершении ко всему прочему, многие иностранцы считают традиционную русскую пищу нездоровой. «Ваши национальные блюда настолько жирные и калорийные, — заявляют они, — что годятся только для того, чтобы борцы сумо восстанавливали ими силы!» Позвольте возразить. А у вас, значит, в Европе, пища всегда была исключительно здоровой и полезной? Разумеется, в наше время можно приобрести практически любую еду в обезжиренном и обогащённом разными микроэлементами виде. Но ведь раньше этих продуктов не существовало: ни в прошлом веке, ни в позапрошлом, ни во все предыдущие эпохи! Глупо отрицать тот факт, что ни одна традиционная кухня не базируется на обезжиренных йогуртах и сырах без глютена. Любой профессиональный кулинар скажет, что у европейских народностей пища исконно не являлась здоровой, за исключением бедняцкой прослойки населения, вынужденной не по своей воле сидеть на диете. Судите сами. У англичан традиционное блюдо — овсянка со сливочным маслом, у немцев — жирные сардельки, у французов — не менее жирные сыры, у итальянцев — пиццы и макаронные изделия, заправленные всевозможными соусами, у испанцев — яично-картофельная запеканка и свиной окорок, и т.п. К слову сказать, видели ли вы когда-нибудь размеры блюд, подаваемых в европейских ресторанах средней руки? Как правило, одним таким первым или вторым можно запросто накормить либо двоих очень голодных взрослых, либо шестерых детей. Между прочим, не исключено, что комический персонаж — обжора Обеликс — вовсе даже не плод чьего-то воображения. Наверняка его автор на протяжении долгих лет наблюдал за поведением завсегдатаев ресторанов традиционной европейской пищи. Шутка ли сказать, но однажды перед моим взором предстало поразительное зрелище. За столиком одного ресторана в Перепёлках молодой парень лихо разделывал ножом и вилкой кусок говядины, который еле помещался на его большой и плоской тарелке. Края стейка свешивались с неё, как скатерть со стола, и создавалось ощущение, будто этот кусок мяса попал на блюдо после того, как корову, всю целиком, порубили огромной саблей на ровные поперечные куски и в таком виде зажарили.

В недалёком прошлом блюда самых дорогих ресторанов Страны Вечного Праздника готовились по принципу многоингридиентности. Главной задачей повара было сделать так, чтобы клиенты не догадались, что же на самом деле едят. Если кто-нибудь из посетителей интересовался у официанта, из чего приготовлено то или иное блюдо, то он с гордостью отвечал: «Это индонезийские кабачки и лавровый лист с Мадагаскара, именно они придают Вашему рагу бесподобный аромат!» Со временем интерес к кулинарным изыскам и экзотическим продуктам у европейцев иссяк, а его место в первом десятилетии XXI века заняла ставшая актуальной тенденция здорового питания, базирующаяся на экологически чистых продуктах, выращенных местными аграриями, как в старые добрые времена, без пестицидов и прочих химических удобрений. Само собой разумеется, что вместе с этим на ресторанные столы подавалось мясо домашних животных, вскормленных исключительно травой и зерном, без каких-либо пищевых добавок. Число желающих выложить за ароматный помидорчик и нежную курятину солидную сумму денег непрерывно росло, и экологически чистая кухня в Европе с каждым годом становилась всё более популярной.

Между тем, никуда не исчезли экзотические направления кулинарного искусства. Вернее сказать, они приобрели более специализированный вид, дабы любитель такого рода пищи мог чётко себе представить, что именно будет лежать у него на тарелке. В Европе, вообще, и в Стране Вечного Праздника, в частности, этнических ресторанов было хоть пруд пруди, наверное, потому, что кухня разных стран позволяла компенсировать нехватку утратившей былую популярность оригинальности. Одно кулинарное направление объединяло рестораны азиатской, африканской, латиноамериканской, восточно-европейской кулинарии и т.д., а к другому относились рестораны турецкой, тайваньской, индусской, перуанской кухни и т.д. «Так в чём же разница?» — спросите вы. В отличие от просто африканского ресторана, со стандартным набором самых распространённых блюд этого континента, адаптированных на вкус европейцев, к примеру, в сомалийском, готовили жареные крокодильи яйца, и это блюдо называлось «Печёные шарики». Проще говоря, то, что в ресторане общего фольклорного направления приготовить постеснялись бы, тем в ресторанах узко-национального профиля шеф-повара чрезвычайно гордились.

А бывало и наоборот. Ловкий поваришка закупал «экзотические» ингредиенты для блюд на ближайшем рынке или в супермаркете и подавал у себя в ресторане курятину под видом мяса кенгуру, посыпанного дикими пряностями, которыми на деле оказывались обычный укроп и петрушка. Кстати, этим в Стране Вечного Праздника грешило подавляющее большинство заведений общепита узко этнической направленности. Однажды я попала в русский ресторан, расположенный на одной из центральных улиц столицы этого государства, и заказала там пельменей. Каково же было моё удивление, когда официант поставил передо мной тарелку с итальянскими равиоли! Сразу стало ясно, что из русского в этом ресторане была только вывеска. Обычно владельцы заведений, в которых готовились традиционные блюда других стран, пытались разнообразить гастрономические трапезы массой отвлекающих манёвров. Наверное, для того, чтобы посетители не обнаружили какого-нибудь кулинарного подвоха. В одном ресторане, к куску мяса или рыбы подавалось пять видов соуса; в другом посетителей угощали в качестве аперитива сражающим наповал алкогольным напитком крепости самогона, чтобы после его употребления у них не только не возникло никаких претензий к употребляемой пище, но и все официанты казались на одно лицо; в третьем — по количеству ритуалов, сопровождающих подачу на стол заказанных блюд, у клиентов создавалось ощущение, будто их как минимум посвящают в масоны; в четвёртом, как только посетитель приступал к трапезе, прямо перед его носом начинала вращать бёдрами полуголая экзотическая танцовщица, и т.п. Впрочем, всё это посетители ресторанов этнической пищи принимали на ура, так как причиной их посещения было страстное желание разнообразия.

******

Возможно, моё заявление многих повергнет в шок. Тем не менее, буду откровенна: очень неприятное впечатление произвело на меня посещение пятизвёздочного ресторана. Произошло это в самый разгар рождественских праздников, когда владелец фирмы, в которой работал мой муж, пригласил его в числе других служащих на званый ужин в шикарный ресторан. Это приглашение распространялось на супруг работников фирмы, поэтому мне предстояло явиться туда с ним за компанию. Этот пятизвёздочный ресторан располагался на территории старинного дома, ранее принадлежавшего семейству местных аристократов, донельзя его запустивших, чем впоследствии воспользовалось агентство по недвижимости, приобретшее у них за гроши все здание. В дальнейшем оно было отреставрировано и продано за баснословную сумму денег, а новый владелец старинного дома превратил его в пятизвёздочный отель с рестораном на первом этаже. Признаюсь, что предложение отужинать там меня не столько обрадовало, сколько озадачило, прежде всего, потому, что я не знала, в чём туда пойти и как отреагируют окружающие, если мой внешний вид не впишется в шикарную обстановку. Несколько дней подряд я ломала себе голову над этой проблемой и в итоге решила надеть чёрное платье средней длины, классического прямого покроя, с длинными рукавами и аккуратным, чуть закругленным вырезом, под горло. Словом, мой выбор пал на тот тип одежды, который сама Коко Шанель считала образцом элегантности. Надо сказать, я не ошиблась, поскольку, очутившись в холле отеля, сразу же гармонично вписалась в коллектив горничных, передвигавшихся по нему все как одна в платьях такого же цвета и покроя. Впрочем, поначалу я не обратила на это внимания, пока ко мне не приблизилась богато одетая пожилая супружеская пара, и они попросили принести им в номер пару рулонов туалетной бумаги. При этом клиенты отеля вежливо извинились передо мной за перерасход, а я, не совсем понимая, в чём дело, махнула рукой и добродушно улыбнулась: «Ничего страшного! С кем не бывает».

Несложно понять, как чувствует себя обычный человек с достатком ниже среднего в ресторане, где за соседними столиками сидят господа, увешанные дорогими украшениями из золота и бриллиантов. В их окружении ощущаешь себя зажато, подавленно, в общем, не в своей тарелке. В тот вечер расторопный метрдотель подбежал к нашей группе и, угодливо расшаркиваясь, предложил пройти к заранее накрытому для нас столу. Как только мы расположились на мягких, слегка пружинящих стульях, за нашими спинами, словно из-под земли, выросли официанты. Все как один они были двухметрового роста, в безупречно отутюженных тёмных костюмах, с невозмутимыми выражениями на лицах — точь-в-точь как заправские вышибалы, и ощущение довлеющей официантской массы не покидало нас на протяжении всего ужина. Другим неприятным моментом было то, что они никому не позволяли самостоятельно наполнить свои бокалы и с удивительным упорством делали это сами. Заметив, что у кого-то из нас опустел фужер, стоявший за спиной официант тут же заполнял его до середины вином или шампанским. В какой-то момент я даже испугалась, заметив угловым зрением нависшую над моим плечом руку, и, обернувшись назад, неловким движением локтя опрокинула на скатерть свой бокал, чуть его не разбив. В тот вечер за нашим столом не велось задушевных бесед, не рассказывалось весёлых историй и типичных для застолья пошловатых анекдотов, а виной этому были стоявшие над душой официанты, в присутствии которых никому из нашей группы так и не удалось расслабиться. В дополнении к этому неприятному обстоятельству, наесться досыта тоже не получилось по причине концептуального отличия кухни пятизвёздочного ресторана от обычной, с нормальными порциями. Несмотря на то, что количество поданных нам деликатесов в общей сложности оказалось немалым, однако, еды на каждой тарелке лежало, прямо сказать, кот наплакал. В результате званым ужином остался доволен лишь пригласивший нас туда и целиком оплативший эту дорогостоящую трапезу шеф моего мужа, заявивший на выходе из ресторана: «Главное в еде — это не победа над чувством голода, а приобщение к прекрасному, то есть дегустация! Ведь если целью употребления пищи является насыщение, то скажите, чем тогда мы отличаемся от животных?»

Лично я с данным утверждением не согласна, поскольку считаю, что как раз в этом мы нисколько не отличаемся от братьев наших меньших. Иначе говоря, без пищи протянешь ноги, поэтому ее должно быть достаточное количество. Что же касается процесса дегустации, то расскажу об одном интересном факте. Знаете ли вы, каким способом производители сыра проверяют свои продукты на предмет вкусового качества? Эти европейцы отправляются в лес, а там, устроившись на целую ночь в кустах, неусыпно следят за тем, какому из сыров дикие лисы отдадут наибольшее предпочтение. Указанная традиция сложилась после того, как европейские учёные обнаружили у лесных лисиц утончённые дегустационные способности. С тех пор владельцы сырных фабрик взяли себе за правило собираться на какой-нибудь лесной опушке раз в год. Поздним вечером они выставляют там ряд пронумерованных тарелок с кусочками своих сыров, а сами прячутся в кусты, надев шлемы с приборами ночного видения. На протяжении ночи опушку с сырами посещают вышедшие на охоту рыжие лисицы, которые, обнюхав по очереди все кусочки сыра, первым пробуют тот, который на их взгляд является самым вкусным. Нетрудно догадаться, что в этом конкурсе побеждает сыр, вызвавший у ночных дегустаторов наибольший интерес. Да что там европейцы! Мы, россияне, уже давно догадались об этих способностях у животных, используя вместо лисы обычную кошку или собаку. Зачем далеко ходить, когда подобный эксперимент можно провести у себя дома? Чтобы протестировать колбасу на предмет съедобности, всего-навсего нужно отрезать от неё маленький кусочек и угостить им своего четвероногого друга. Если домашний любимец, понюхав её, решительно отвернётся и отойдёт в сторону, то это означает, что она не очень или совсем несъедобная, поэтому никому не рекомендуется употреблять её в пищу.

******

Полагаю, настало время рассказать о ресторанном бизнесе европейских сельчан на примере уже известных вам Перепёлок. В этом посёлке заведения общепита были семейным бизнесом, в котором одни родственники готовили еду, другие наводили порядок в помещениях ресторана, третьи закупали продукты, четвёртые обслуживали посетителей в зале, а иногда эти обязанности между ними чередовались. Рабочая обстановка местных ресторанчиков была очень шумной, поскольку поселковые официантки постоянно друг с другом перекрикивались, причём некоторые из них орали так, что посетители внезапно давились пищей. По аналогии с тем, как одна из песен А. Б. Пугачёвой посвящалась женщине, которая поёт, про официанток в Перепёлках можно было сказать: «Та, которая орёт», — поскольку кричали они зычно и по любому поводу. Только вооружившийся ножом и вилкой посетитель проглатывал первый кусок пищи, как у него над ухом раздавалось: «Капитолина, ты что?!» В следующую секунду с другого конца зала в ответ доносился мощный рокот грудного женского голоса: «Ты сама-то, Сабина, что, э-э?!» «Я-то? Я ничего! А ты?!» — отвечала гулом несущегося на всех парах паровоза Капитолина. «И я ничего!» — вторила ей Сабина, перекрывая своим криком звук телевизора, по которому транслировался футбольный матч в тот самый момент, когда в ворота забивали гол и на трибунах неистовствовали болельщики.

Самый посещаемый ресторан располагался на главной площади посёлка. Недостатка в посетителях в нём никогда не наблюдалось, и от большого объёма работы у шефа данного заведения сами собой развились удивительные способности. Его отличала исключительная быстрота речи, вкупе с молниеносной реакцией, за счёт которой ему удавалось одновременно диктовать меню и вписывать в блокнот заказы клиентов с четырех рядом стоящих столиков. Другим его талантом было цирковое жонглирование, которому он нигде не обучался, но, как говорится, жизнь заставила овладеть этим навыком. Во время работы он лихо подбрасывал в воздух тарелки и мог удержать на каждой руке одновременно по пять блюд, а, собирая со столов грязную посуду, умудрялся складывать из нее башни по двадцать тарелок каждая, которые легко и небрежно уносил на мойку. За это сельчане окрестили его Жонглёром. Надо было видеть, с какой быстротой он разливал напитки! Со стороны казалось, будто бокалы находятся в свободном аэродинамическом движении, не касаясь ни его рук, ни бутылки, из которой энергично им наполнялись, но при этом каждый напиток попадал в бокал нужного калибра в исключительно точной дозировке. Немудрено, что непрерывная работа в бешеном ритме обессиливала Жонглёра, и тогда ему требовалось немедленное расслабление. В такие дни к концу смены он находился в состоянии ощутимого алкогольного опьянения, и это в первую очередь сказывалось на его ручной координации. Вошедшее в привычку жонглирование давало осечку, и количество таковых иногда составляло две, три, четыре… и более десяти за вечер. При этом далеко не все уроненные им бокалы заканчивали своё существование на полу. Как нарочно, какой-нибудь из них выскальзывал из рук Жонглёра и выплёскивался прямо в лицо стоявшему за стойкой клиенту, заказавшему тот или иной напиток. Впрочем, проблем на этой почве обычно не возникало. Облитый клиент высовывал язык изо рта настолько, насколько это можно было сделать, старательно облизывал им прилегающую часть лица и пьяненьким голосом мямлил: «Шеф-ф-ф, другую нал-л-лей… Э-э-эта была за счёт заве-е-еде-е-ения». Да и кто является в бар поздно вечером, чтобы принять на грудь рюмку-другую чего-нибудь крепкого? Разумеется, только тот, кто уже выпил. По этой самой причине среди вечерних клиентов Жонглёра не было никого, кто обиделся бы на пролитый на него бокал спиртного.

Чуть поодаль от того ресторана находился другой, с детсадовским названием «Ёлочка», кстати говоря, нисколько не соответствовавшим своему напыщенному декоративному оформлению, состоявшему из большого количества неудачно подобранных громоздких вещей, которые в совокупности поражали редкостной деревенской безвкусицей. Около входной двери в металлических подойниках прошлого века произрастали удивительной колючести розы, настойчиво цеплявшиеся за любого посетителя. В ресторанном зале тонкие белые занавески, вышитые крестиком, украшали свисающие до пола длинные кисти, донельзя засаленные и почерневшие от грязи. Там же вдоль стен стояли колёса от старой деревянной телеги, попахивающие прогнившей колодой; а на широких полках, о которые посетители, вставая из-за столов, периодически задевали головами, горделиво возвышались старинные граммофоны. Владельца этого заведения жители посёлка окрестили Вруном за то, что он постоянно придумывал, как о себе, так и о блюдах своего ресторана что-нибудь эдакое, залихватское и неправдоподобное. Одно время Врун без устали расхваливал «экзотическое» происхождение своих стейков и шницелей. «Да я такую дичь в своём ресторане подаю, как ни у кого! — поколачивая себя в грудь кулаком, кичился он. — Заказываю местным охотникам. Так им и говорю, ребята, несите мне только свежатину. Как подстрелите птицу или зверя, так сразу давайте их ко мне на кухню! А потом всех этих куропаток и кабанов мои повара разделывают, снимают шкуры, ощипывают, в общем, всё по высшему классу». Однако вскоре Врун был пойман на лжи, причём по причине собственной непредусмотрительности, поскольку не учёл того, что новости в посёлке распространяются со скоростью ветра. Выяснилось, что мясо, подаваемое в его ресторане, на самом деле было обычной свининой, да ещё с истекшим сроком годности, которое регулярно поставляла ему за треть цены хозяйка одного местного супермаркета. Впрочем, такого рода огласка нисколько не смутила Вруна, и он по привычке продолжал врать на каждом слове, обманывая даже там, где, казалось бы, это не имело никакого смысла, причем всякий раз забывал, что, кому и когда говорил, а потому одну и ту же новость преподносил всем по-разному. Однажды в сельском супермаркете я стояла в очереди перед кассой за Вруном и стала свидетельницей его беседы с местными жителями, поинтересовавшимися, где он провёл свой отпуск. Одному из них Врун самодовольно сообщил, что отдыхал в Египте, другому — что съездил в Париж, а когда очередь дошла до кассирши супермаркета, то он стал рассказывать ей о том, как этим летом замечательно провёл время на солнечном побережье Бразилии.

Следующий ресторан находился в средней части Перепёлок, в глубине жилых домов, табличка на его входе гласила: «Длиннорукие». Владельцами и одновременно работниками этого заведения были мужчины, отец и сын, одинакового роста и комплекции. Оба они с виду напоминали бурых медведей средней пушистости, которая равномерно распределялась по их могучим телам: голове, большей части шеи, груди и рукам. Словом, почти всё, что не было прикрыто одеждой, имело изоляционный слой в виде густого тёмно-коричневого пуха. Детали внешнего облика обоих владельцев ресторана сочетались в них на редкость гармонично, как если бы о буром медведе можно было сказать: всё при нём. Вообразите себе двух широкоплечих и толстопузых мужчин среднего роста, с походкой, свидетельствующей о косолапости крайней степени. Впрочем, это нисколько не мешало их резвому перемещению по ресторанному залу с тарелками в руках. Лишь иногда, пробираясь в противоположных направлениях, они застревали между столами, упершись друг в друга круглыми животами, а в следующую секунду быстренько втягивали их внутрь, благодаря чему благополучно расходились без ущерба для себя и столовой мебели. Набор подаваемых в этом ресторане блюд свидетельствовал о неиссякаемом желании его владельцев накормить своих клиентов сытно, плотно, до отвала. Несмотря на то, что размеры тарелок для первых и вторых блюд были обычными, количество положенной в них еды превышало объем среднестатистического человеческого желудка. Супы подавались на стол в гигантских кастрюлях вместе с половниками; салатницы, помимо овощей и зелени, вмещали в себя около десятка дополнительных ингредиентов, таких как яйца, бекон, колбаса, кукуруза, креветки и т.д.; куски сыра можно было катать по столу колесом, а рыбой в порции на одного усмирить аппетит большой и голодной акулы. Даже десерты были настолько объёмными, что, глядя на них, хотелось не есть, а стонать, предвкушая последующие желудочно-кишечные страдания. Помню, как отобедав в этом ресторане первым и вторым и будучи уже не в силах подумать о куске торта, я заказала себе на десерт яблоко. Но когда официант положил его передо мной на стол, из недр моей души вырвалось: «М-м-ма-ма!!!», — поскольку этот фрукт был величиной с голову двухгодовалого ребёнка. Невольно закрались сомнения: «А это точно яблоко?», — и сразу после этого: «Да я его и за три дня не съем!» Впрочем, если бы в доисторические времена яблоки на деревьях были такого размера, вряд ли змей-искуситель сумел спровоцировать прародительницу Еву на библейский первородный грех. Просто-напросто потому, что это яблоко он не сумел бы донести до неё ни во рту, ни на хвосте.

Прямой противоположностью этому ресторану была располагавшаяся на окраине Перепёлок харчевня с затёртой вывеской на входе: «Крестьянка». Случайные посетители проваливались в неё, как в тёмную нору, в которой перво-наперво бросалась в глаза редкостная неухоженность. Стены харчевни были завешаны разнообразным хламом, от сломанных часов, потускневших открыток и фотографий, до почерневших стволов каких-то засушенных ещё в позапрошлом веке растений, а на столовой мебели лежал толстый слой никем никогда не вытираемой пыли. Взирая на всё это, было яснее ясного, что пожилая хозяйка нисколько не заботилась о внешнем виде своего заведения. Криво улыбнувшись своим посетителям, она настойчивым тоном предлагала им присесть за стол, на поверхности которого непременно красовались большие липкие пятна то ли жира, то ли грязи, и без капли смущения прямо на их глазах протирала его своим фартуком и скрипучим голосом спрашивала: «Ну что, соколики, проголодались? Ничего, сейчас я вас накормлю», — и, не давая им опомниться, диктовала меню, которое на протяжении всего существования харчевни было одним и тем же. Состояло оно из трёх блюд. На первое хозяйка «Крестьянки» подавала суп с макаронными изделиями, на второе — жареную рыбу с картошкой, а на десерт — сливочное мороженое. Даже когда на улице температура снижалась до минусовой отметки, и клиенты от этого десерта категорически отказывались, владелица харчевни, и она же повар, никогда не пыталась предложить взамен что-либо другое. В ответ она лишь недовольно пожимала плечами: «Не хотите, как хотите! Воля ваша». Пока же посетители были заняты поглощением первого и второго блюда, хозяйка «Крестьянки» периодически подходила к ним и подгоняла: «А ну ешьте, как следует, не размазывайте по тарелке! Всё у меня хорошее, свежее, вкусное, пальчики оближешь!» Если у кого-нибудь в тарелке оставались недоеденными суп или рыба, то она настойчиво требовала: «Почему не съедено?! Давай, милок, кушай до конца, чтобы ничего не осталось! А то ишь!» Разумеется, после такого обслуживания, отягощённого отсутствием кулинарного разнообразия, все, кому довелось побывать в харчевне «Крестьянка», больше туда не возвращались.

Следующий ресторан в Перепёлках назывался «Стол». Им заправлял худой и дряхлый старичок, жена которого занималась приготовлением пищи на кухне. Сам он в это время обслуживал посетителей в зале, а по выходным, когда работы было невпроворот, на помощь им приходили собственные дети, точного количества которых в посёлке никто не знал, а потому в беседах на эту тему нередко можно было услышать: «Никак не припомню, сколько их… То ли семь, то ли десять, в общем, что-то вроде этого». Внутреннее убранство «Стола» поражало фольклорным своеобразием. Каких только предметов домашней утвари и аграрного назначения там не было! Котелки, сковороды, коробы, топоры, утюги, корзины, утятницы и т.д. — всё это, начищенное до блеска, украшало стены и потолок ресторана, придавая ему исключительно уютный вид, и одновременно напоминало музей традиционного домоводства и земледелия. По правде говоря, любоваться на этот дизайн было гораздо приятнее, нежели размышлять о последствиях того, что будет, если какой-нибудь из крючков, удерживающих косу, граблю или пятидесятилитровую кастрюлю, вдруг сломается, и один из этих предметов свалится на голову посетителю ресторана. Наибольшей популярностью «Стол» пользовался среди молодёжи. Во-первых, потому что подаваемые в нём спиртные напитки стоили дёшево, а, во-вторых, в любое время суток там предлагался широкий ассортимент свежайших закусок, которые, как известно, поглощаются не столько ртом, сколько глазами. В те дни, когда от посетителей не было отбоя, супруга хозяина этого ресторана оставляла одну из своих дочерей на кухне, а сама занималась нарезкой овощей и колбас в углу ресторанного зала, неподалёку от барной стойки. Даже тогда её дряхлый муженёк, обслуживавший клиентов в качестве официанта, несмотря на свою сверхзанятость, находил возможность уделить своей супруге заслуженное внимание, одобрительно похлопав её по плечу или ущипнув мимоходом за заднее место.

Ещё был в Перепёлках ресторан, которым местные жители чрезвычайно гордились и не упускали возможности похвастаться приезжим, мол, вот какая у нас гастрономия высшего класса, не смотрите, что село, глубинка! Заведовал им мужчина с удивительно развитым чувством вкуса, не только гастрономического характера, то есть вкусом вообще, и за это в посёлке, с чьей-то лёгкой руки, его прозвали Дизайнером. С уверенностью можно сказать, что ему удавалось сочетать не сочетаемое и украшать, казалось бы, ничем не украшаемое. Помещение ресторана, доставшееся Дизайнеру по наследству, изначально представляло собой унылого вида закусочную, заставленную длинными деревянными столами и лавками, меню которой на протяжении многих десятилетий составляли сосиски в тесте и бутерброды. Принимая в учет, что эта гастрономическая точка располагалась на самом краю Перепёлок, в доме между проезжей частью и глубоким оврагом, становилось понятно, почему её путь к процветанию был тернист и сложен. Тем не менее, Дизайнер, получивший в полновластное владение эту закусочную, решил не предаваться унынию и приступил к её многоплановому преобразованию. С этой задачей он в рекордные сроки успешно справился, прежде всего, благодаря своим незаурядным поварским способностям. Он обожал импровизировать, создавая что-нибудь новое и аппетитное. Вскоре в ресторан повалили толпы желающих отведать изобретённого Дизайнером многослойного салата; супа из помидоров, тушёной брюквы и ирландского сыра; спагетти с креветками и сливовым вареньем; и другие очень вкусные и эксклюзивные блюда. К изумлению видавших виды городских пижонов, Дизайнер сумел преобразовать безликое помещение закусочной в ресторан с оригинальной модной обстановкой. Всё бы ничего, вот только он неустанно развивал у себя чувство вкуса, фиксируя внимание на положительных свойствах не только предметов неживой природы, но и человечества, а точнее, его женской части. Вскоре от слов Дизайнер перешёл к делу, и результатом этого явилось успешное оплодотворение десятка своих помощниц по кухне, всякий раз покидавших его ресторан с громким скандалом.

Полагаю, что кто-то уже порядком устал от моих рассказов о нестандартных заведениях общепита и уже приготовился задать вполне логичный вопрос: «Неужели в Перепёлках не было ни одного обычного ресторана?» Конечно же, таковой там имелся. В нем посетителям предлагались комбинированные блюда по типу свинины с картошкой, риса и винегрета, жареных яиц с беконом, и т.п. Вывеска на его входе гласила: «Полёт полосатого шмеля», однако, среди местного населения он был известен, как «Ресторан мужика, который отсидел» (подразумевается, на зоне). Было ли это утверждение правдоподобным? Как знать, однако, основывалось оно вот на каком факте. Появился этот человек в Перепёлках неожиданно, свалившись как снег на голову, да ещё с такой суммой денег, которой ему с лихвой хватило на покупку большого каменного дома с рестораном на первом этаже. За приобретённое имущество он расплатился с бывшими владельцами наличными, даже не оформив ипотечного кредита, и это моментально насторожило обитателей Перепёлок. Они наперебой стали спрашивать у приезжего, откуда у него взялось столько денег, а тот кому-то отвечал, что выиграл их в лотерею, а кому-то, что они достались ему по наследству.

Кстати сказать, подозрения сельчан в криминальном прошлом хозяина «Полёта полосатого шмеля» не были такими уж беспочвенными. Наиболее распространённая схема мошенничества в Стране Вечного Праздника была следующей. Ловкий бизнесмен организовывал фирму, которая в течение нескольких лет безостановочно процветала, но в один прекрасный день, на пике своего экономического благополучия внезапно становилась банкротом, а все имевшиеся на её счетах средства разом куда-то исчезали. Пострадавшие работники и клиенты подавали в суд на владельца фирмы, и, если у того было недостаточное количество хороших адвокатов, судебные власти сажали его в тюрьму. Правда, никто из бизнесменов-ловкачей надолго там не задерживался и покидал место заключения в кратчайшие сроки по досрочному освобождению. Такого рода истории происходили в Стране Вечного Праздника не только с бизнесменами, но и с чиновниками, особенно губернаторами, которых правоохранительные органы ловили на краже государственных денег. Когда это происходило, каких только небылиц не рассказывали мошенники! Один застуканный с поличным чиновник «честно признался», что пропавшая сумма денег в несколько миллионов евро была отправлена им в качестве подарка на свадьбу своей бедняжке-племяннице, проживающей в Латинской Америке; другой уверял, что дал деньги взаймы своему лучшему другу, а тот отказался их возвращать; третий — что в его кабинет прокрались грабители. В общем, чего только мошенники на судах не врали, даже когда было совершенно очевидно, что их всё равно посадят. Впрочем, вскоре вороватые бизнесмены и чиновники оказывались на свободе, отправлялись в банки государств оффшорной зоны, в которых хранили награбленные деньги, снимали со счёта энную сумму и уезжали строить новую жизнь туда, где местные жители о них ровным счётом ничего не знали.

Имело ли это какое-то отношение к владельцу «Полёта полосатого шмеля», для жителей Перепёлок осталось тайной за семью печатями. Однако в процессе длительных за ним наблюдений сельчане заметили кое-что компрометирующее и настораживающее. Во-первых, он никогда не позволял официанткам самостоятельно рассчитывать посетителей ресторана и занимался этим только сам, а, во-вторых, был нечист на руку, так как вносил в счёт блюда, которых клиенты на самом деле не заказывали и на своих столах в глаза не видели. Иногда посетители ловили его на мошенничестве, и, тогда ловкач вскидывал вверх руки, будто хотел добровольно сдаться в плен, и с лживой интонацией в голосе в гротескной форме извинялся: «Опять официантки напутали! Да чтоб их! Простите, ради бога! Просто зла не хватает! Да когда же они у меня работать научатся?! С таким персоналом скоро на бизнесе крест придётся поставить!» Как лаконично выразился на этот счёт Мустафа из фильма советской эпохи"Путевка в жизнь": «Ловкость рук и никакого мошенства!»

******

По правде говоря, из-за отсутствия фиксированного рабочего графика, тружеников общепита в Перепёлках справедливо было бы удостоить звания Героев труда. Судите сами. Практически все поселковые рестораны открывались в полдень. Посетители продолжали приходить на обед вплоть до четырёх часов дня, а запозднившиеся трапезничали до пяти часов вечера, когда повара уже приступали к приготовлению ужина. Несмотря на то, что в течение суток ни один из ресторанов не закрывался на перерыв, у работников общепита стресса почему-то не наблюдалось. Вероятнее всего, это объяснялось размеренным образом жизни, столь характерным для жителей небольших населённых пунктов. Служащие ресторанного сервиса работали не торопясь, да и их клиенты тоже никуда не спешили. Некоторые жители Перепёлок имели привычку проводить по часу, а то и больше, за чашечкой кофе и чтением газет, а, встретив кого-нибудь из знакомых, принимались подолгу с ним беседовать. Одним словом, безразличное отношение у сельчан к тому, на что потратить своё свободное время, было скорее правилом, нежели исключением.

К этому выводу я пришла на основе собственных наблюдений, сделанных в первые месяцы проживания в этом европейском посёлке. Однажды по пути в супермаркет я обратила внимание на двух сельчанок, игравших у киоска в моментальную лотерею. Это когда наличие выигрыша или проигрыша обнаруживается путём соскрёбывания наружной поверхности лотерейного билета. Следуя намеченному плану, я дошла до магазина, набрала в сетку продуктов, отстояла длинную очередь в кассу и, расплатившись, отправилась в булочную; купила там свежего хлеба; затем свернула в переулок, дошла до аптеки и взяла нужное лекарство; выпила чашку кофе в баре, пробежала глазами свежую прессу и только после этого отправилась к себе домой. Каково же было моё удивление, когда на обратном пути перед моим взором предстали те же сельчанки, скребущие у киоска монетками лотерейные билетики, выкидывая проигрышные в урну и обменивая выигрышные на новые. Глядя на них, в памяти у меня всплыло определение безостановочного круговорота веществ в природе из школьного учебника по биологии.

Со временем к такому поведению местного населения я привыкла и перестала обращать на это внимание. Были у сельчанок в Перепёлках и другие виды типичного времяпрепровождения. Как-то раз мне нужно было найти замену пришедшей в негодность сковороде, и с этой целью я зашла в поселковый магазинчик «Товаров для дома». Выбрав новую сковородку, я подошла к кассе и мимоходом поинтересовалась у продавца: «Для чего в вашем магазине домашней утвари развешено большое количество всяких поясов и сумочек, украшенных перьями, стразами, бисером? Извините, но вид у всего этого какой-то нелепый, напыщенный, оперетточно-кардабалетный… Неужели кто-то эти вещи покупает?» В ответ продавец добродушно усмехнулся: «Честно говоря, никто, зато примеряют чуть ли не ежедневно. Здешним тёткам делать-то нечего, больше половины на работу не ходит. Вот и торчат здесь поселковые домохозяйки целыми сутками, перебирая и примеряя на себя всю эту ерунду. И хотя в конечном итоге ни сумок, ни ремешков этих не берут, зато мимоходом прихватывают что-нибудь полезное для хозяйства. А нам-то ведь всё равно, что продавать, лишь бы торговля шла!» «Ага… — понимающе кивнула я. — Это у вас, значит, такой завлекающий коммерческий манёвр». «Ну да, а что? — пожал плечами продавец. — И им развлечение, и нам польза».

******

Чем дольше я жила в Стране Вечного Праздника, тем чаще испытывала ощущение духовного одиночества. Самым неприятным в этом чувстве было осознание его истинной причины, заключавшейся в моём неевропейском происхождении. Это негативно сказывалось не только на моих профессиональных перспективах, но и распространялось на ситуацию ежедневного общения. Те, на кого я возлагала надежды, рассчитывая, что они станут моими друзьями, продолжали общаться со мной весьма поверхностно, вяло и не заинтересованно — так, как обычно беседуют при встрече с малознакомыми людьми. В итоге у меня развилось ощущение собственной дефектности и невозможности соответствовать выведенному кем-то «правильному» человеческому стандарту. Хотя, если рассматривать эту проблему с данного ракурса, то всё должно быть как раз таки наоборот. Люди с небольшими физическими несовершенствами, как правило, вписываются в коллектив гораздо лучше знойных красавцев или красавиц, особенно тех, кто, помимо безупречной внешности, обладает незаурядными интеллектуальными способностями. По-видимому, это обусловлено тем, что в присутствии эдаких суперменов и суперменш обычному среднестатистическому человеку становится за себя как-то неловко. Кому же захочется по чужой вине обрастать новыми комплексами? Можно даже сказать, что все мы, люди, любим друг друга за какие-нибудь недостатки. Взять хотя бы человека, у которого длинный нос. Глядя на него, другой подумает: «Ну и что, у меня, между прочим, тоже пропорции не идеальные, голова слишком крупная и ноги коротковаты…» Если у кого-то занудный характер, то всегда найдется человек, готовый за него заступиться: «Подумаешь… а что, разве лучше, когда транжирство в крови или бесшабашное разгильдяйство? Это, знаете ли, для кого как…» Если сослуживец по работе, с прискорбными нотками в голосе пожалуется, что тёща у него — зверюга, жена — крохоборка, а дети — вампиры из фильма ужасов, то практически кто угодно захочет иметь с ним дело, понимая, что перед ним — совершенно нормальный человек, пребывающий в состоянии повседневного стресса. Ну не выдержал, наградил своих родственничков крепким словцом, с кем не бывает. Следуя этой логике, эмигрантское происхождение тоже можно рассматривать в качестве недостатка, который должен посодействовать приезжему в том, чтобы гармонично влиться в любой коллектив. Однако на деле это было не так. Мои российские корни выглядели в глазах коренного европейского населения не маленьким и едва заметным дефектиком, а чем-то вроде выраженного физического уродства.

К слову сказать, негативное отношение европейцев помогло мне в осмыслении того, как ощущают себя люди маленького роста. Будучи эмигранткой, я неоднократно чувствовала себя неприметным человечком, у которого (в подсознательном восприятии людей нормального, а также высокого роста) проблемки и жизненные задачки такие же мизерные и незначительные. Как правило, разбушевавшийся спорщик в первую очередь пытается оказать давление на низкорослого оппонента, а потом уже принимается за всех остальных. В такие моменты подсознание подсказывает ему, что проще всего выместить зло на человеке, не представляющем для него реальной физической опасности. Впрочем, люди маленького роста тоже в долгу не остаются. По моим наблюдениям, невысокие стараются окружать себя друзьями и знакомыми приблизительно такого же роста, а если дослуживаются до начальственных постов, то среди подчинённых отдают предпочтение низкорослым работникам, поскольку высокие оказывают на них психологическое давление. Их присутствие в жизни людей маленького роста служит вечным напоминанием о том, что они не в состоянии дотянуться рукой до какой-нибудь вещи на верхней полке или до поручня в общественном транспорте, не могут стать профессиональными игроками в баскетбол, победить на конкурсе красоты, выбрать себе партнёра по браку, независимо от его роста, и т.д. Наверняка стоящим в толпе низкорослым людям спины окружающих кажутся чем-то вроде огромной стены, отделяющей их от остального мира. Вместе с тем, маленький рост имеет свои бесспорные преимущества. У низкорослых практически никогда не бывает сколиоза и двойного подбородка, так как при разговоре они вынуждены смотреть вверх, выпрямив спину. Что же касается предметов быта, то и это для них не проблема. Одежды маленьких размеров и малогабаритной мебели в магазинах — полным-полно, к тому же всё это нередко продаётся за полцены. Все же, как правило, проблема откровенного недолюбливания низкорослыми высокорослых сопровождается обидой на матушку-природу, поскольку она лишила их нормальных человеческих прав, которые ничем нельзя скомпенсировать. Если с помощью пластической хирургии со своим лицом и фигурой можно произвести какие угодно эксперименты, то рост — это то, что есть, и изменению не подлежит. Казалось бы, вкупе с отличным здоровьем, рассудком и приятной внешностью он должен быть внесён в набор перечисленных качеств, которые даны при рождении, но, к сожалению, именно его кому-то иногда не достаёт. «А почему у них есть, а у меня нет?» — «Потому что не дано». — «Кем?» — «Да какая разница! Не дано!»

Вот и я в эмигрантский период своей жизни точно также не сумела найти ответа на вопрос, почему мне не дано тех же самых человеческих прав, которыми обладали коренные жители европейских стран. Хотя эти права фигурировали в сводах различных законов, на практике отношение европейцев к эмигрантам оставалось в лучшем случае безразличным, а в худшем, напоминало басню И.А. Крылова «Волк и Ягнёнок» с расхожей фразой: «Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать». Будучи эмигранткой, я ощущала себя, как низкорослый человек, отдающий себе отчёт в том, что и в двадцать, и в тридцать, и в сорок, и в пятьдесят лет его рост останется прежним, и вместе с тем никуда не исчезнут сформировавшиеся по этой причине проблемы и комплексы. Если кого-то природа обделила ростом, то для меня камнем преткновения в европейской среде стало положение эмигрантки, и при этом было бесполезно рассчитывать на уважение окружающих.

******

Чтобы ни у кого не возникло ощущения, что я в этом вопросе перегнула палку, остановлюсь чуть подробнее на описании наиболее типичных форм словесной дискриминации. Начну с того, что в Стране Вечного Праздника в адрес эмигрантов отовсюду сыпались обвинения. Когда кто-то в грубой форме открыто высказывает своё неудовольствие поведением другого человека, обвиняя его в чем-либо и оскорбляя, это обусловлено абсолютным безразличием к реакции на эти слова того, к кому они обращены. А если копнуть глубже, то такое поведение объясняется отсутствием уважения к оскорбляемому и страха перед возможными последствиями. По этой самой причине люди идут на открытый конфликт не так уж часто. Что касается общения с эмигрантами, то европейцы, как правило, совершенно не испытывали к ним уважения. Лично мне неоднократно приходилось выслушивать от своих европейских знакомых критику, сопровождающуюся нотками нескрываемого возмущения: «Ты всё ещё не работаешь? Это почему же, хотелось бы знать? Я, значит, работаю, а ты — нет! Как это так?!» «Проблема не в том, что я не хочу устроиться на работу, — в очередной раз разъясняла я, — а как раз таки наоборот: в том, что никто из работодателей меня не берет!» Однако европейский собеседник, будто не расслышав моих слов, продолжал гнуть свою линию: «Ты что не понимаешь?! Ведь из-за таких как ты в налоговую систему нашей страны поступает недостаточное количество отчислений, и от этого страдает всё население! Государству не на что ремонтировать дороги, выплачивать пенсии, закупать необходимое оборудование для школ и детских садов. Кстати, если бы ты работала, то гораздо больше денег тратила бы на еду, отдых, одежду. Живёшь здесь, а вкладываешь в развитие нашей экономии сущие копейки!» «Потому, что меня не берут на работу!» — повторяла я. «Кто это тебя не берет?! — таращили на меня глаза европейские собеседники. — Иди вон полы мыть или на надомные работы, куда все ваши устраиваются, тоже мне, принцесса!» В надежде на понимание я признавалась: «На надомную-то идти страшновато, вдруг не заплатят…» В ответ мне раздавалось циничное: «Один раз не заплатят, другой не заплатят, а на третий хоть что-нибудь да заплатят!» «А вы сами захотели бы работать на таких условиях?» — крутилось у меня в голове, но я вовремя прикусывала себе язык и в качестве ответной реакции лишь пожимала плечами.

Иногда обвинения окружающих доходили до абсурда. В связи с этим мне вспоминается следующий случай. С детства я страдаю близорукостью, но не выраженной степени, а той, что позволяет ходить по улице без очков. Их я надеваю только во время вождения автомобиля, просмотра телевизора, посещения кинотеатра и т.д., словом, когда вдали нужно что-нибудь детально разглядеть. Передвигаясь по посёлку, я устраивала отдых глазам и очков не носила, поэтому лиц у идущих вдали людей не различала, и, как следствие, с ними не здоровалась. Вскоре «пострадавшие от моей невоспитанности» по очереди стали устраивать мне допросы с пристрастием, всем своим видом выражая глубокую обиду. Чтобы они не обижались, мне приходилось объяснять, что всё дело в моём подслеповатом зрении, а никак не в желании их проигнорировать. «Вы сами-то меня хоть раз за рулём без очков видели? — взывала я к гиперболизированной наблюдательности сельчан. — Как вы думаете, зачем я их надеваю? Не просто же так, а потому что у меня близорукость. Это когда смотришь вдаль, и всё кажется расплывчатым, как в тумане, в том числе, люди». Впрочем, каких бы доводов в свою защиту я не приводила, реакция жителей Перепёлок напоминала разговор с неодушевлённым предметом. Как только я не узнавала на улице кого-то из своих знакомых, всё возвращалось на круги своя. Недовольные соседи продолжали на меня обижаться и требовать объяснений, почему при встрече вчера, позавчера, во вторник на той неделе или месяц назад я прошла мимо, сделав вид, что их не заметила. «Да не видела я вас! И правда, не видела!» — в бессилии разводила я руками. А в ответ раздавалось: «Не ври!» В общем, что тут скажешь, когда совершенно очевидно, что подобное они запросто проглотили бы от кого-то из себе подобных, но никак не от эмигрантки. «Да как она посмела меня не узнать и не поздороваться! Подумаешь, близорукость у неё, ерунда какая, пустые отговорки!»

Из длинного ряда всевозможных обвинений мне бы хотелось выделить так называемые неаккуратные высказывания. Это такие слова и выражения, которые как бы сами собой срываются с языка, а после этого следует извиняющееся: «Ой!», — и опростоволосившийся собеседник прикрывает себе рот рукой, тем самым имитируя уместную в подобных ситуациях затычку. В разговоре коренных европейцев друг с другом подобные осечки происходили в десятки, а то и в сотни раз реже, чем при общении с эмигрантами. Как-то раз у одного из моих знакомых слетело с языка: «Ты, наверное, ешь животный жир ложками!» «Откуда у тебя такая информация? — попросила уточнить я. — Из американских фильмов времён холодной войны или репортажа про эскимосов?» «Почему же? Не только, — сказал он. — У нас про Россию и современные документальные фильмы показывают». Слово лечит, слово ранит… Однажды моя европейская подруга с поистине детской наивностью поинтересовалась: «Скажи, русские женщины каждый день трусы меняют или просто переворачивают их задом наперёд?» От услышанного я пришла в шок: «Не поняла. Ты это о чём?» «Да я, наверное, не должна была тебя об этом спрашивать, — немного осеклась она, — но мы же с тобой — подруги, вот я и хотела узнать, как у вас в холодном климате обстоит дело с личной гигиеной. Вы там часто моетесь или раз в месяц?»

******

Следующим приёмом, применяемым европейцами в общении с эмигрантами, было сопоставление с самими собой. Эмигранту в данном случае выделялась роль человека низшей категории, то есть козла отпущения, сравнивая себя с которым, европейцы тренировались в повышении собственной самооценки. Однажды на вопрос своей знакомой: «Кем ты хотела стать, когда жила в России?», — я честно призналась: «Преподавателем университета», — и тут же пожалела о сказанном. «Ну ты замахнулась! Опусти планочку-то пониже! — скривила лицо в недовольной гримасе моя собеседница. — Даже меня бы не взяли преподавателем в университет!» Это утверждение исходило от девушки, на тот момент исполнявшей обязанности лаборантки по анализу спермы у свиней, образовательный багаж которой составляло трехлетнее университетское обучение и какие-то краткосрочные курсы повышения квалификации. Сказанное ею меня задело и захотелось ответить: «Было бы удивительно, если бы тебя взяли преподавателем в университет с таким, прямо сказать, бедноватым образовательным уровнем». Конечно, и мне до преподавателя было далеко, но всё же для достижения этой цели я сделала гораздо больше: отучилась пять лет в университете и закончила его с «красным» дипломом, поступила в аспирантуру, сдав на хорошие оценки кандидатский минимум, и написала часть научной диссертации. Однако для моей европейской знакомой никакой разницы в нашем с ней образовании не существовало, а точнее, она была, но как того и следовало ожидать, не в мою пользу. Да как я посмела поставить себя на одну планку с ней, гражданкой Европейского Сообщества?! Это всё равно, что сказать, что я ничем не хуже её! Какая неслыханная дерзость!

Однажды в Стране Вечного Праздника я познакомилась с российской соотечественницей по имени Наташа, работавшей на кассе коммерческого центра. В разговоре с ней еще раз подтвердился тот факт, что европейцы обожают сопоставлять себя с эмигрантами, чтобы на их фоне выглядеть как можно выигрышнее, а ещё изо всех сил стараются пресечь всякую попытку приезжих приблизиться к их уровню жизни. В тот день мы с Наташей договорились пообедать в кафешке коммерческого центра, и там в доверительной беседе она рассказала мне о своих трудностях в общении с коллегами по работе. «Знаешь, я уже давно пришла к выводу, что работать с ними надо молча как рыба, — подперев подбородок рукой, усталым голосом призналась она. — До чего же въедливые эти европейки! Что не скажу, всё тут же обращается против меня, будто у нас не сотрудничество, а бесконечное соревнование, в котором каждая из них задалась целью опередить меня всё равно в чём, но при этом любой ценой. Недавно прихожу на работу в новой куртке, девчонки-кассирши сразу набросились с расспросами, за сколько я её купила. Подумаешь, какой секрет. Я и сказала, а одна напарница как рявкнет на меня: “Ты бы умерила свои амбиции, эмигрантка! Неужели ничего подешевле для тебя не нашлось? Даже я год назад купила себе пальто за сто, а ты куртку — за сто пятьдесят. Ишь разлетелась!” Этим летом решили с мужем слетать в отпуск на остров Майорка, забронировали номер в отеле, купили билет на самолёт. Я в приподнятом настроении пришла на работу и поделилась новостью с коллективом. Так что ты думаешь? Одна напарница на меня чуть ли не с кулаками набросилась: “С чего это вдруг ты решила туда отправиться? Тебе что ближайший пляж для отдыха не подходит?!” Обидно такое выслушивать! Все вокруг живут, как хотят, не только я. Одна кассирша выплачивает ипотечный кредит за квартиру, в которую приезжает раз в год на пару недель, другая чуть ли не всю зарплату спускает на духи, модную одежду и дискотеки, третья держит у себя дома пять собак, четвёртая даже на еде экономит, чтобы поставить себе грудные имплантаты… Так я же им не указываю, на что тратить свою зарплату, хотя их поступки мне кажутся странными».

Ещё одним неприятным моментом в общении с коренными европейцами являлось непрерывное переложение на эмигранта своих комплексов. В принципе, как единичный факт, такая ситуация довольно типична. С кем не бывало, когда потрёпанного вида знакомая вдруг возьмёт да заявит: «Как ты постарела и подурнела! К тому же очень сильно поправилась!» При этом достаточно бросить беглый взгляд на её собственную фигуру, и становится яснее ясного, что по всем параметрам дело у неё обстоит значительно хуже, чем у вас. Одним словом, заявляя о диспропорции, которая у вас якобы имеет место быть, эта знакомая ослабляет у самой себя ощущение сильного комплекса, развившегося на почве телесного несовершенства. Если же в условиях европейской действительности в роли несчастной жертвы оказывался эмигрант, то атака закомплексованного европейца принимала вид сражающего наповал яда африканской мамбы. Помню, как одна европейская знакомая при каждой встрече допытывалась у меня: «Так ты всё ещё замужем?», — и, услышав утвердительный ответ, с горечью в голосе, продолжала: «Вот ведь, повезло тебе! Факт известный, мужики своих жён бросают сплошь и рядом! Да каких жён: умниц, красавиц, с деньгами и хорошей работой! Это таких, как ты, эмигранток, полным-полно, бери — не хочу! Вот и скажи своему огромное спасибо за то, что он пока ещё тебя не бросил!» Позже я узнала, что муж этой женщины был алкоголиком, и всю свою жизнь ей пришлось терпеть от него грубые выходки и даже побои. «Так почему же она от него не ушла?» — спросите вы. Наверное, из-за комплекса неполноценности, типичного для женщин, десятилетиями испытывающих страх и унижение.

Конец ознакомительного фрагмента.