Эмигрантка… Рассказ

Анастасия Уткина

..Счастливым будет лишь тот, кто сумеет найти свою жизненную тропу и пройти по ней – неважно, легка она или тяжела. В противном случае даже при полном благополучии человек не найдет ни счастья, ни жизненного удовлетворения. Ему будет казаться, что он живет чужой жизнью. Он будет похож на заблудившегося путника…

© Анастасия Уткина, 2023

ISBN 978-5-0060-0794-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ЭМИГРАНТКА

ЭМИГРАНТКА

Жанр: рассказ

А. Уткина

Русская эмигрантка Елизавета Шевельская приезжает в Париж в 1924 году и немедленно приступает к поискам своей семьи, эвакуированной из Новочеркасска в начале гражданской войны. Долгие месяцы о родных нет никаких известий, и сама Лиза влачит нищенское существование, безуспешно пытаясь найти работу. Ее поддерживает помощь подруги и некоторых других русских эмигрантов, готовых откликнуться на чужое горе.

Так, однажды одна из таких неравнодушных эмигранток — Ирина Войновская — неожиданно навещает Лизу и предлагает ей занять место сиделки у пожилой француженки из пригорода М. Лиза с огромной благодарностью и трепетом принимает предложение и спешит на следующий день по указанному ей адресу. В доме мадам Дювер Лиза знакомится с ее дочерью — Люси Лурье, которая, обрадованная приходом сиделки, оставляет на ее заботу свою мать и спешить в приют. Лиза узнает, что женщины держат приют, в котором проживают сироты, но история этого приюта оказывается для Лизы недоступной…

Русская эмигранта быстро находит общий язык со своей подопечной — женщиной доброй и общительной — и полагает, что та прожила весьма легкую беззаботную жизнь, но неожиданно волею случая узнает, что это вовсе не так.

Желая помочь девушке обрести веру и надежду на будущее, мадам Дювер рассказывает ей историю своей жизни и приюта…

Во время франко-прусской войны женщина потеряла мужа и маленького сына и осталась одна с новорожденной дочерью на руках. Тяжело пережив потери, она тем не менее нашла в себе силы спустя годы принять в свое сердце и свою семью чужих сирот, заменив им мать.

Лиза удивлена повествованием мадам Дювер, но более всего ее поразила мысль о том, что, по словам мадам Дювер, каждый человек приходит в этот мир для исполнения только ему отведенной роли, только ему уготованного плана и что каждый способен исправлять окружающий мир так, как подсказывает ему его сердце. Лиза принимает эту мысль. Позже один из уже взрослых приемных детей пожилой француженки начинает заниматься поисками родителей и сестры Лизы.

Спустя несколько недель Лиза получает ответ, в котором сказано, что ее семья жива и находится в Бельгии. Будучи введены в заблуждение сообщением о смерти Лизы, родители все эти годы оплакивали свою дочь. Лиза отправляется в Бельгии, однако, ей не суждено поделиться радостной новостью с той, которая научила ее с надеждой смотреть в будущее — накануне получения ответа мадам Дювер скончалась…

Она сидела у окна и тихо пела. Вернее, пела ее душа, а губы лишь безмолвно подпевали ей в такт. Она пела и смотрела на узкую улочку, старые дома и покатые крыши. Вид этот ей уже порядком наскучил, но она все равно смотрела и пела, потому что другого дела по вечерам у нее все равно не было. Она сидела одна со своими песнями и воспоминаниями в маленькой сыренькой комнате, которую снимала где-то на окраине Парижа за довольно скромную плату, потому как на достойные апартаменты в приличном квартале у нее, как у большинства русских эмигрантов, не хватало денег. Но она не жаловалась. Казалось, она ко всему привыкла и ни на что не обращала внимания. Единственное, что особенно тяготило ее — это однотипные вечера, до безобразия похожие один на другой. Впрочем, в последнее время ее жизнь и была такой: до безобразия однотипной. Каждое утро она просыпалась около семи, протапливала свою сырую комнатушку, завтракала и отправлялась на поиски возможной работы. Она ходила по городу, заглядывая в бюро по найму и разные учреждения, но к ее приходу все вакантные места уже оказывались занятыми, и она ни с чем уходила прочь. Когда ей случалось натолкнуться на какое-нибудь объявление, то, боясь спугнуть призрачную надежду, она спешила по указанному адресу, но, придя, узнавала, что на это место недавно уже кого-то приняли. Она везде не успевала и не могла понять: ее ли это вина. Ее ли была вина в том, что третий год она ютится в мизерном жилище и второй месяц кряду остается безработной. Она, Лиза Шевельская, бывшая институтка, а ныне эмигрантка поневоле, теперь никак не могла найти работу и рисковала остаться совсем без средств к существованию.

Она попала в Париж в 1924 году, много работала, успела сменить несколько мест, которыми, впрочем, всегда дорожила, и два месяца назад лишилась последнего места, потому что нахлынувшая на Францию волна русской эмиграции, равно как и другие подобные потрясения, внесли в ее некогда размеренную жизнь свои неприятные коррективы. С родными Лиза разминулась еще в девятнадцатом после отъезда из Новочеркасска. Родители и младшая сестра решили уезжать из Новороссийска, а Лиза, будучи в ту пору сестрой милосердия в Добровольческой армии, дошла с нею до Крыма, откуда в двадцатом попала в Галиполи, затем в Болгарию, и уже оттуда — во Францию, оказавшись в итоге волею судьбы в Париже. Она искала своих родных повсюду: и в лагере беженцев на турецком берегу, и в Европе, но попытки не увенчались успехом, и по сей день Лиза ничего о своей семье не знала. Она писала запросы, узнавала через знакомых, но в ответ получала растерянные улыбки, разведенные руки и тишину, которая месяц от месяца становилась все невыносимей.

Поначалу, оказавшись в Париже, Лиза успокоилась и даже была рада, ибо надеялась неплохо здесь устроиться, однако, этот изящный город, без колебаний принявший изгнанницу в свои холодные объятия, ныне обрекал ее на полунищенское существование. Лиза ненавидела Париж всеми силами своей обездоленной русской души и несколько раз порывалась уехать, но всегда отказывалась от своего порыва, боясь не прижиться на новом месте.

Лиза была безмерно благодарна своей подруге Машеньке Растопшиной, которой повезло устроиться горничной в богатый дом, где помимо жалованья она имела кров и пропитание. Машенька старалась устроить к себе и Лизу, но хозяева наотрез отказали, заявив, что им в дом больше никого не нужно. Машеньке удалось разыскать их общих знакомых, согласившихся оказывать Лизе посильную финансовую помощь. Лиза отказывалась брать деньги, но Машенька обижалась и настаивала, и Лизе приходилось брать, успокаивая саму себя тем, что она обязательно все вернет, как только найдет работу.

Маша тоже не любила Париж, но возвращаться в Россию боялась и убеждала колеблющуюся Лизу следующими словами:

— Ты ведь понимаешь, что у тебя там совершенно нет будущего.

Лиза понимала, но предпринимала слабые попытки разубедить и себя, и Машу. Ей очень хотелось верить, что все переменится и что когда-нибудь она сможет вернуться домой. Поэтому Лиза, как и многие другие эмигранты, держала наготове чемодан и не стремилась иметь французское гражданство.

Однако это была всего лишь надежда, реальность же предлагала иное, оставляя Лизе холодные парижские улицы, сырую каморку и плачевные песни по вечерам.

***

В один из таких вечеров Лиза по обыкновению осталась дома, несмотря на то, что наступившая весна теперь частенько выманивала ее из мрачного жилища на свежий воздух. Своим одиноким посиделкам у окна Лиза стала предпочитать прогулки в соседнем сквере, однако, в тот вечер моросил дождь, и Лиза боялась продрогнуть и заболеть. Она протопила свою комнатушку и собралась ужинать, как вдруг услышала стук в дверь. Решив, что это пришла хозяйка, Лиза отправилась открывать, хотя и немало удивилась, поскольку хозяйка никогда не являлась в начале месяца. «Наверно, это из-за того, что я задолжала. А если…», — и Лиза похолодела от ужаса, быстро вообразив, что ее теперь пришли выселять. «Долг небольшой, я упрошу подождать». Однако, открыв дрожащей рукой дверь, Лиза не увидела хозяйки — на пороге стояла элегантно одетая незнакомая молодая дама.

— Добрый вечер, мадемуазель Шевельская, — сказала она по-русски. — Меня зовут Ирина Войновская, мне необходимо переговорить с вами. Могу я войти?

— О да, да, конечно, — пролепетала растерявшаяся Лиза.

— Я шью для мадам Л., у которой служит горничной ваша подруга Мария Растопшина. У нас с ней сегодня случился разговор о сиделке для одной пожилой дамы, и Мария рекомендовала вас…

— Прошу вас, присаживайтесь, — засуетилась вдруг Лиза, чувствуя, как сильно начинает биться ее сердце.

— Одна моя знакомая взялась помочь своей подруге найти сиделку для ее мамы. — продолжала Войновская. — Милая, знаете ли, старушка лет восьмидесяти пяти — восьмидесяти шести, не капризная, не сварливая. Живут они вдвоем с дочерью, а дочь целый день занята вне дома — у них там какой-то приют или что-то в этом роде… Мадемуазель Растопшина говорила…

Последние слова Войновской Лиза не расслышала: безудержное сердцебиение лишило ее возможности слышать, думать и держаться на ногах. Лиза присела на край кровати и как во сне закивала головой, когда Войновская сказала:

— Если вы согласны, я сегодня же извещу свою знакомую. Она телефонирует мадам Лурье, и завтра утром вы сможете к ним поехать.

— Да, да, разумеется, я так вам благодарна!..

Лиза хваталась за предложение доброй незнакомки как за последнюю надежду в своей жизни. Войновскую это не удивляло: ей приходилось уже видеть эти обезумевшие глаза и слышать глухой срывающийся голос не веривших в свое счастье людей, которым Войновская стремилась помогать в меру своих скромных сил и возможностей.

— Ну что же, — сказала она, вставая, — вот и замечательно. Я оставляю вам их адрес. Это в предместье М., довольно далеко от вашего округа…

— Нет, нет, это совсем даже ничего! Если бы вы знали, как я вам благодарна, что это для меня значит…

— Знаю, мадемуазель. Я сама была в схожем положении. Слава Богу, мы еще не разучились помогать друг другу. Это ведь необходимо, чтобы оставаться людьми. Верно?

Войновская остановилась на пороге, поймав на себе нерешительный взгляд Лизы.

— Вы что-то хотите у меня спросить?

— Мне очень неловко… Но… если все выйдет благополучно… как вы думаете, могли бы они дать мне… некоторый аванс? Я задолжала за комнату.

Конечно, этот вопрос Войновская должна была предвидеть и предвосхитить, и теперь она чувствовала себя ужасно неловко.

— Разумеется, — как можно мягче проговорила Ирина. — Они кладут нескудное жалованье, и аванс в таком случае — дело вполне обычное.

На том они и распрощались. Войновская ушла домой с легким сердцем от чувства исполненного долга, а Лиза еще долго стояла возле закрытой двери, силясь убедить себя в том, что все это происходит с ней на самом деле. Ужин ее давно остыл, а она все стояла и стояла и очнулась лишь тогда, когда часы пробили девять. Лиза медленно обвела взглядом свою комнату, с тоской посмотрела на прерванный ужин и, глубоко вздохнув, как только что сдавшая экзамен гимназистка, начала готовиться к предстоящему визиту. Она внимательно перечитала оставленную ей записку с адресом, вынула из шкафа свой выходной костюм и растерянно посмотрела на свое отражение в старом зеркале. Теперь только Лиза заметила, как сильно она изменилась за последнее время. Ей показалось, что теперь она еще больше стала похожа на маму, и ее сердце вновь заныло от застарелой незаживающей раны. Собранные на затылке русые волосы, уставшие глаза, бледное осунувшееся лицо. Такой Лиза запомнила маму перед уходом из родного Новочеркасска, такой она увидела себя в тот незабываемый вечер. Она тяжело вздохнула и, силясь улыбнуться, тихонько пролепетала:

— Неужели, наконец, наступит для вас это «завтра», мадемуазель Шевельская?..

***

Следующим утром, боясь опоздать к назначенному времени, Лиза вышла из дома пораньше. Стояла чудесная весенняя погода, и Лиза радовалась ей, как ребенок, стараясь заглушить неприятное беспокойство, терзавшее ее всю прошлую ночь и утро. Даже теперь, идя по тихой улочке на окраине старинного квартала, Лиза не могла избавиться от навязчивых сомнений. «Вероятно, они уже приняли сиделку, просто Войновская не успела меня предупредить… или же ее знакомая не позвонила им… Скорее всего, меня там вообще не ждут. А, может, это был сон или временное умопомешательство? Да нет же… право, глупость, есть ведь записка!». И Лиза, осмеяв свои опасения, вынула из кармана пальто записку Войновской. «Люси Лурье и Жаклин Дювер… Это здесь». С бьющимся сердцем Лиза остановилась у изгороди, за которой просматривался небольшой опрятный сад и такой же опрятный милый особнячок. Она несколько раз глубоко вздохнула, стараясь успокоиться, после чего решительным шагом направилась к дому и нажала на кнопку звонка. Через мгновенье за дверью послышались шаги, а еще через мгновенье Лиза увидела перед собой женщину лет пятидесяти или чуть больше с красиво уложенной прической и очаровательной улыбкой.

— Мадемуазель Шевельски? — весело спросила она. — Добрый день, мы вас ждем. Прошу, входите.

У Лизы будто огромный камень скатился с плеч, и она сразу повеселела.

— Меня зовут Люси Лурье. Как хорошо, что вы пришли, мы так боялись, что вы не придете!

«Они боялись, — горько усмехнулась про себя Лиза. — Если бы они знали, чего я только не передумала за последний час!»

Но Люси Лурье ничего не знала и, провожая Лизу в гостиную, где сидела ее мама, без умолку наделяла гостью всей необходимой информацией:

— Она почти никуда не выходит, только в сад. Там много ее любимых цветов, за которыми она всегда любила ухаживать.

Как оказалось, мадам Дювер еще навещали многочисленные подруги, правда, визиты эти были нечасты, ибо, согласно предписаниям доктора, переутомляться мадам Дювер было категорически запрещено, поэтому пожилая дама теперь всегда оставалась дома в покое и соблюдала специально созданный для нее режим.

Конец ознакомительного фрагмента.