На пути к свадьбе

Джулия Куин, 2006

Очаровательная Люсинда, леди Абернети, задумала во что бы то ни стало выдать свою подругу за благородного Грегори Бриджертона, но та любит другого… Ничего, разлюбит! Однако что делать Люсинде, которая, похоже, сама теряет голову от Грегори? Перестать с ним встречаться? Это выше ее сил! Разорвать собственную помолвку и обрушить на мистера Бриджертона всю силу своего очарования? Что ж, может быть… А между тем Грегори уже начинает пылать страстью к Люси…

Глава 2, в которой наша героиня демонстрирует явный недостаток уважения ко всему романтическому

Грегори был истинным джентльменом, поэтому скрыл свое разочарование, подал руку леди Люсинде и повел ее в танцевальный круг. Она была — и он в этом не сомневался — очаровательной и милой барышней, но она не была мисс Гермионой Уотсон.

А он всю жизнь ждал встречи именно с мисс Гермионой Уотсон.

И все же нет худа без добра.

Судя по всему, мисс Уотсон и леди Люсинду связывают настоящие дружба и преданность — рассеянность леди Люсинды брать в расчет не стоит. И если ему хочется побольше узнать о мисс Уотсон, начинать следует с леди Люсинды.

— Вы давно гостите в Обри-Холле? — вежливо осведомился Грегори, ожидая, когда зазвучит музыка.

— Всего лишь со вчерашнего дня, — ответила Люсинда. — А вы? Что-то мы ни разу вас не видели, когда все собирались вместе.

— Я приехал только сегодня вечером, — объяснил он. — После ужина. — Он поморщился. Теперь, когда его внимание не было занято мисс Уотсон, он вспомнил, что очень голоден.

— Вы, должно быть, голодны! — воскликнула леди Люсинда. — Как вы относитесь к тому, чтобы прогуляться по патио вместо танцев? Обещаю, мы пройдем мимо стола с напитками.

Грегори едва не стиснул ее в объятиях.

— Леди Люсинда, вы просто потрясающая!

Люсинда улыбнулась, но улыбка получилась странной, и Грегори так и не понял, что она означает. Ей пришелся по душе его комплимент, в этом он не сомневался, но в ее реакции было что-то еще. Какая-то печаль, что ли, нечто вроде покорности.

— Наверняка у вас есть брат, — сказал он.

— Есть, — подтвердила она, с улыбкой восприняв его способность к дедукции. — Он на четыре года старше меня и всегда голоден. Когда он приезжал домой на каникулы, я всегда изумлялась, если в продуктовом шкафу оставалась еда.

Грегори положил ее руку к себе на локоть, и они неторопливо пошли по периметру патио.

— В ту сторону, — сказала леди Люсинда и сжала пальцами его предплечье, когда он собрался двинуться против часовой стрелки. — Если, конечно, вы не предпочитаете сладости.

Грегори буквально просиял:

— Так там есть что-то поострее?

— Сандвичи. Они маленькие, они очень вкусные, особенно те, что с яйцами.

Он немного рассеянно кивнул. Краем глаза он заметил мисс Уотсон и тут же утратил способность сосредоточиваться на чем-то другом. В частности потому, что ее окружала толпа мужчин. У Грегори возникла стойкая уверенность в том, что они только и ждали того момента, когда кто-нибудь уведет от нее леди Люсинду, чтобы броситься в атаку.

— Э-э… а вы давно знакомы с мисс Уотсон? — спросил он, стараясь скрыть свой интерес.

Леди Люсинда ответила после очень короткой паузы:

— Три года. Мы вместе учимся в школе мисс Мосс. Вернее, учились. Мы окончили школу в начале года.

— Осмелюсь предположить, что этой весной вы намерены дебютировать в Лондоне?

— Да, — ответила она и головой указала на стол с закусками. — Последние несколько месяцев мы потратили на подготовку. Мама Гермионы называет это посещением загородных вечеринок и приемов в узком кругу.

— Наводите лоск? — с улыбкой осведомился Грегори.

Губы Люсинды изогнулись в усмешке.

— Именно так. Сейчас из меня получается великолепный канделябр.

Грегори обнаружил, что ее ответ удивил его.

— Неужели простой канделябр? Ради бога, леди Люсинда, вы не понимаете своей ценности. Вы не меньше, чем одна из тех причудливых серебряных урн, которой в последнее время желает обладать чуть ли не каждый, чтобы поставить ее в гостиную.

— Значит, я урна, — согласилась Люсинда с таким видом, будто всерьез рассматривала эту идею. — Интересно, а чем была бы Гермиона?

«Драгоценностью. Бриллиантом. Бриллиантом, оправленным в золото. Бриллиантом, оправленным в золото и окруженным…»

— Не имею ни малейшего представления, — беззаботным тоном заявил он, подавая ей блюдо. — Ведь я едва знаком с мисс Уотсон.

Люсинда ничего не сказала, но ее брови слегка приподнялись. И это произошло в тот момент, когда Грегори сообразил, что смотрит мимо нее туда, где находится мисс Уотсон.

Леди Люсинда тихо вздохнула.

— Вам следует знать, что она любит другого.

Грегори вернул свой взгляд к той женщине, которой, если следовать правилам приличия, он должен был уделять все свое внимание.

— Прошу прощения?

Изящно пожав плечами, она положила себе на тарелку несколько маленьких сандвичей.

— Гермиона. Она любит другого. Я решила, что вам будет интересно знать.

Грегори в изумлении уставился на нее, затем, отбросив остатки здравого смысла, опять посмотрел на мисс Уотсон. Взгляд был открытым и полным безнадежности, но он ничего не мог с собой поделать. Ему просто… Господи, ему просто хочется смотреть и смотреть на нее не отрываясь. И если это не любовь, то он не представляет, что это такое.

— Ветчины?

— Что?

— Ветчины? — Леди Люсинда держала в сервировочных щипцах узкий длинный бутербродик. Выражение ее лица было раздражающе безмятежным. — Хотите сандвич с ветчиной?

Грегори что-то проворчал и протянул тарелку, а затем — потому что не мог оставить ситуацию как есть — сдержанно заявил:

— Уверен, это меня не касается.

— Вы о сандвиче?

— Я о мисс Уотсон, — процедил он.

Хотя, естественно, он покривил душой, потому что на самом деле его касалось все, что имело отношение к Гермионе Уотсон.

Грегори не был до такой степени тщеславным, чтобы считать, будто способен завоевать женщину одним взглядом, однако он никогда не сталкивался с трудностями в отношениях с прекрасным полом. И если принять во внимание характер его реакции на мисс Уотсон, то невозможно было предположить, что его чувства долго останутся невостребованными. Вероятно, придется приложить кое-какие усилия, чтобы завоевать ее сердце и добиться ее руки, но от этого победа станет только слаще.

Так он себе говорил. Если же посмотреть правде в глаза, то взаимный удар молнии повлек бы за собой гораздо меньше хлопот.

— Не расстраивайтесь, — сказала леди Люсинда, слегка вытягивая шею, чтобы разглядеть сандвичи. Очевидно, она выискивала что-то более экзотическое, чем британская свинина.

— Я не расстраиваюсь, — сердито бросил Грегори и стал ждать, когда она вновь переключит свое внимание на него.

Она повернулась к нему и внимательно оглядела.

— Ну, должна признаться, это довольно забавно. Потому что большинство мужчин чувствуют себя уничтоженными.

Грегори нахмурился.

— Что вы подразумеваете под тем, что большинство мужчин считают себя уничтоженными?

— Именно то, что сказала, — ответила леди Люсинда, взглядом выражая нетерпение. — Или, если не впадают в уныние, они начинают сердиться по поводу и без повода. — Она очаровательно, как это полагается делать благородным барышням, фыркнула. — Как будто в этом есть ее вина!

— Вина? — повторил Грегори, потому что на самом-то деле он ее почти не слушал.

— Вы не первый джентльмен, который вообразил, будто влюблен в Гермиону, — сообщила леди Люсинда, всем своим видом показывая, что ситуация утомляет ее. — Это происходит постоянно.

— Я отнюдь не вообразил, будто… — Грегори заставил себя замолчать, надеясь, что она не заметит, как он сделал ударение на слове «вообразил».

— Не вообразили? — В ее вопросе звучало легкое удивление. — Ну, это забавно.

— Почему это забавно? — прищурившись, поинтересовался он.

— А почему вы задаете мне столько вопросов? — парировала леди Люсинда.

— Я не задаю, — возразил он.

Она вздохнула, а потом до крайности изумила его, сказав:

— Очень сожалею.

— Прошу прощения?

Она устремила взгляд на лежавший на тарелке сандвич с яичным салатом, потом посмотрела на него. Грегори решил, что такая последовательность не делает ему чести. Обычно его ценили выше салата.

— Я подумала, что вам захочется поговорить о Гермионе, — призналась она. — Извините, я ошиблась.

Это поставило Грегори в затруднительное положение. Можно было бы признаться в том, что он по уши влюбился в мисс Уотсон, но тогда он оскорбил бы леди Люсинду.

Ведь он познакомился с обеими одновременно. А вот по уши влюбился не в нее.

И вдруг, как бы читая его мысли (что немного испугало его), леди Люсинда взмахнула рукой и заявила:

— Умоляю, не беспокойтесь о моих чувствах. Я уже к этому привыкла. Я же сказала, что такое происходит постоянно. — В открытое сердце Грегори воткнули острый кинжал, а потом повернули. — Не говоря уж о том, — беспечно продолжала она, — что я и сама почти обручена.

Неожиданно леди Люсинда издала короткое «ой!».

Грегори проследил за ее взглядом: он был устремлен туда, где раньше стояла мисс Уотсон.

— Интересно, куда она ушла? — задумчиво проговорила леди Люсинда.

Грегори немедленно повернулся к двери, надеясь хотя бы краем глаза узреть удаляющуюся мисс Уотсон, но ее там уже не было. И это ужасно разочаровывало. Какой смысл в безумной влюбленности, если нельзя повлиять на ситуацию?

Грегори не знал, как называется вздох сквозь стиснутые зубы, но сделал именно это.

— А-а, леди Люсинда, вот вы где!

Грегори увидел, что к ним приближается его невестка.

И вспомнил, что совсем забыл о ней. Он почему-то соблюдал приличия только с теми женщинами, которые не являлись его родственницами.

Леди Люсинда присела в очаровательном реверансе.

— Леди Бриджертон.

Кейт одарила ее искренней улыбкой.

— Мисс Уотсон попросила меня передать вам, что она почувствовала себя нехорошо и удалилась.

— Вот как? Она сказала… — По тому, как чуть-чуть опустились уголки ее губ, Грегори догадался, что она расстроилась.

— Кажется, она простудилась, — добавила Кейт.

Леди Люсинда кивнула.

— Эх ты, — продолжила Кейт, на этот раз обращаясь к Грегори, — даже не удосужился поздороваться со мной. Как ты?

Он взял ее руку в свои и поцеловал, всем видом выражая раскаяние.

— Извини, опоздал.

Кейт изобразила на лице не возмущение, а легкое раздражение.

— Как ты вообще?

— Вообще замечательно. — Он усмехнулся. — Как всегда.

— Как всегда, — повторила Кейт, взглядом давая ему понять, что его ждет допрос с пристрастием. — Леди Люсинда, — уже менее сухим тоном продолжила она, — полагаю, вы уже познакомились с братом моего мужа, с мистером Грегори Бриджертоном?

— Да, — ответила леди Люсинда. — Мы восхищаемся вашим угощением. Сандвичи наивкуснейшие.

— Благодарю. А Грегори уже пообещал вам танец? Не могу гарантировать, что музыку будут исполнять профессионалы, но нам удалось набрать среди наших гостей струнный квартет.

— Пообещал, — ответила леди Люсинда, — но я освободила его от обязательства, чтобы он мог утолить свой голод.

— Вероятно, у вас есть братья, — с улыбкой заметила Кейт.

Прежде чем ответить, леди Люсинда покосилась на Грегори. При этом у нее на лице появилось легкое удивление.

— Только один.

— Я сделал точно такой же вывод, — пояснил Грегори.

Кейт рассмеялась.

— Ну, ты у нас мыслитель. — Затем она опять обратилась к леди Люсинде: — Это очень помогает понять поведение мужчин. Никогда нельзя недооценивать силу еды.

Во взгляде леди Люсинды появилось недоумение.

— Для пребывания в хорошем настроении?

— Ну и для этого тоже, — немного небрежно ответила Кейт, — но главное заключается в том, что нельзя забывать о ее пользе для того, чтобы победить в споре. Или просто добиться желаемого.

— Кейт, да леди Люсинда только что со школьной скамьи, — съехидничал Грегори.

Кейт проигнорировала его замечание:

— Важные навыки можно приобретать в любом возрасте.

Грегори собрался высказаться на эту тему — он не мог допустить, чтобы последние слова остались за Кейт, — но тут подала голос леди Люсинда:

— Извините меня, леди Бриджертон, но я должна покинуть вас. Я хочу проведать Гермиону. Она весь день чувствовала себя неважно, и мне нужно удостовериться, что с ней все в порядке.

— Конечно, — сказала Кейт. — Пожалуйста, передайте ей мои наилучшие пожелания. Дайте знать, если вам что-либо понадобится. Наша экономка считает себя великой травницей и готовит всякие микстуры.

Выражение ее лица было необычайно дружелюбным, и Грегори мгновенно догадался, что она в полной мере одобряет леди Люсинду. А это многое значило. Кейт никогда не могла терпеть дураков.

— Я провожу вас, — любезно проговорил он.

Он полагал, что этого достаточно, чтобы не оскорбить ближайшую подругу мисс Уотсон.

Они распрощались с Кейт. Грегори устроил руку леди Люсинды у себя на локте, и они молча дошли до двери в гостиную.

Неожиданно леди Люсинда подняла на него глаза («А глаза-то у нее серо-голубые», — рассеянно отметил он) и предложила:

— А вы не хотите через меня передать записку Гермионе?

Грегори замер от изумления.

— А зачем? — осведомился он, прежде чем успел придумать, как помягче задать вопрос.

Она пожала плечами и ответила:

— Вы, мистер Бриджертон, меньшее из двух зол.

Ему безумно хотелось попросить ее уточнить это загадочное замечание, но он понимал, что делать этого нельзя, тем более после столь краткого знакомства, поэтому, стараясь сохранить невозмутимое выражение лица, сказал:

— Просто передайте ей от меня привет, и все.

— В самом деле?

Проклятье! Ее взгляд действует ему на нервы!

— В самом деле.

Леди Люсинда присела в крохотном, буквально на грани приличий, реверансе и ушла.

Грегори еще мгновение смотрел на дверь, за которой она скрылась, а потом вернулся в сад. Большинство гостей танцевали, воздух звенел от смеха, но почему-то ночь казалась ему мрачной и безжизненной.

«Надо бы поесть», — решил он. Он съест раз в двадцать больше этих маленьких сандвичей, а потом тоже уйдет к себе.

Утро вечера мудренее.

Люси знала, что у Гермионы не было никакой простуды или какого-то другого заболевания, поэтому ничуть не удивилась, когда увидела, что подруга сидит на кровати и сосредоточенно изучает нечто очень напоминающее четырехстраничное письмо, написанное чрезвычайно убористым почерком.

— Его принес лакей, — даже не поднимая головы, сообщила Гермиона. — Он сказал, что его доставили с сегодняшней почтой, но вспомнили о нем только сейчас.

Люси вздохнула.

— От мистера Эдмондса, полагаю?

Гермиона кивнула.

Люси прошла через комнату — эту спальню им выделили на двоих — и села в кресло рядом с туалетным столиком. Это было не первое письмо, полученное Гермионой от мистера Эдмондса, и Люси по опыту знала, что Гермионе понадобится прочитать его дважды, а потом еще раз для более глубокого анализа, а затем еще раз, чтобы отсортировать все скрытые намеки в приветствии и заключении.

А это означало, что в ближайшие пять минут Люси от нечего делать будет вынуждена изучать свои ногти.

Именно так она и поступила, но не потому, что ее очень интересовали собственные ногти, и не потому, что природа наделила ее исключительным терпением, а потому, что она умела распознавать безнадежные ситуации и не видела смысла в том, чтобы втягивать Гермиону в беседу, когда ту совсем не интересует предмет разговора.

Ногти, тем более ухоженные и тщательно обработанные, не способны надолго завладеть вниманием девушки, поэтому через какое-то время Люси встала, подошла к шкафу и стала рассеянно разглядывать свои наряды.

— Господи, — вдруг пробормотала она, — не люблю, когда она так делает.

Ее горничная поставила пару туфель не туда, куда следует, причем левый — справа, а правый — слева, и хотя Люси знала, что в этом нет ничего криминального, это все равно задевало какую-то странную, хотя и несущественную, грань ее чувственности. Поэтому она переставила туфли, потом отступила на шаг и оценила результат своей работы. Уперев руки в бока, она решительно повернулась и требовательным тоном спросила:

— Ну, ты закончила?

— Почти, — ответила Гермиона так, что создалось впечатление, будто это слово все время сидело у нее на языке, готовое в любую минуту сорваться с губ, чтобы отделаться от Люси, когда та задаст вопрос.

Люси рассердилась и села обратно в кресло. Эта сцена разыгрывалась между ними много раз.

Да, Люси точно знала, сколько писем получила Гермиона от романтичного мистера Эдвардса. Хотя она предпочла бы этого не знать. Ее крайне раздражало, что этот факт занимает в ее мозгу немалое место, которое можно было бы использовать для чего-то более полезного, например для занятий ботаникой, или музыкой, или — о боже! — даже для чтения еще одной страницы из «Дебретт»^[1]. Грустная же истина заключалась в том, что каждое письмо мистера Эдмондса было событием, если не чем-то большим, поэтому реагировать на это событие приходилось и Люси.

Они делили одну комнату все три года, пока учились у мисс Мосс, и так как у Люси не было близких родственниц, способных ввести ее в светское общество, эту обязанность решила взять на себя мать Гермионы, поэтому здесь они опять оказались в одной комнате.

Это было замечательно, честное слово, за исключением постоянного присутствия (по крайней мере в духовном плане) мистера Эдмондса. Люси виделась с ним один раз, но чувствовала себя так, будто он всегда рядом, ходит вокруг, вынуждает Гермиону вздыхать не к месту, устремлять взгляд в таинственную даль и выглядеть при этом так, словно она сочиняет любовный сонет, который она включит в свой следующий ответ.

— Ты хоть понимаешь, — заговорила Люси, хотя Гермиона никак не указала на то, что закончила чтение опуса, — что твои родители никогда не разрешат тебе выйти за него?

Этого оказалось достаточно, чтобы заставить Гермиону отложить письмо в сторону, пусть и на секунду.

— Да, — раздраженно ответила она, — ты уже это говорила.

— Он же секретарь, — напомнила Люси.

— Я это знаю.

— Секретарь, — еще раз сказала Люси. Этот разговор повторялся между ними бессчетное количество раз. — Секретарь твоего отца.

Гермиона опять взяла в руку письмо и сделала попытку проигнорировать Люси, но в итоге сдалась и отложила его, тем самым подтвердив подозрение Люси, что она уже прочитала его и теперь находилась на втором или, возможно, третьем круге прочтения.

— Мистер Эдмондс — хороший и достойный человек, — поджав губы, сообщила Гермиона.

— Я в этом не сомневаюсь, — сказала Люси, — но ты все равно не можешь выйти за него. Твой отец — виконт. Неужели ты действительно думаешь, что он позволит своей единственной дочери выйти за нищего секретаря?

— Папа любит меня, — тихо проговорила Гермиона, но почему-то в ее голосе не слышалось особой убежденности.

— Я же не пытаюсь отговорить тебя от брака по любви, — начала Люси, — но…

— Именно это ты и пытаешься сделать, — перебила ее Гермиона.

— Вовсе нет. Я просто не могу взять в толк, почему ты не хочешь попробовать влюбиться в того, кого наверняка одобрят твои родители.

Уголки прелестного ротика Гермионы разочарованно опустились.

— Ты не понимаешь.

— А что тут понимать? Неужели ты не видишь, что твоя жизнь станет значительно проще, если ты полюбишь подходящего мужчину?

— Люси, мы же не выбираем, кого любить.

Люси скрестила руки на груди.

— А почему бы и не выбрать?

Гермиона, в изумлении уставившись на нее, громко возвестила:

— Люси Абернети, ты абсолютно ничего не понимаешь!

— Верно, — сухо произнесла та, — ты уже об этом говорила.

— Как тебе только могло в голову прийти, что женщина способна выбрать, кого ей любить? — страстно заговорила Гермиона, хотя недостаточно страстно, чтобы изменить свою расслабленную позу. — Человек не выбирает. Чувство просто возникает. В одно мгновение.

— А вот в это я не верю, — замотала головой Люси, а потом, не удержавшись, добавила: — Что в одно мгновение.

— Но это так, — настаивала Гермиона. — Я знаю, потому что так случилось со мной. Я не искала кандидата, чтобы влюбиться.

— Разве?

— Нет, — сердито глянула она на подругу, — не искала. Я была твердо намерена найти мужа в Лондоне. И в самом деле, разве можно встретить кого-нибудь достойного в Финчли?

Сказала это и фыркнула, выражая пренебрежение, присущее только коренным жителям Финчли.

Люси округлила глаза и склонила голову набок, ожидая, когда Гермиона продолжит.

Но Гермиона не оценила ее терпения.

— Не смотри на меня так, — потребовала она.

— Как?

— Вот так.

— Я повторяю — как?

— Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду.

Люси прижала руку к щеке.

— Боже мой, ты собираешься рассказывать мне о мистере Эдмондсе или нет?

— А ты хочешь посмеяться надо мной?

— Естественно, нет. Обещаю, я не буду смеяться над тобой.

Гермиона недоверчиво подняла брови.

— Ладно. Но если ты…

— Гермиона!

— Как я уже сказала, — продолжила она, предупреждающе глядя на Люси, — я не ожидала, что встречу любовь. Я даже не знала, что папа нанял нового секретаря. Я просто прогуливалась в саду и прикидывала, какие розы срезать к столу, когда… увидела его.

Это было сказано с драматизмом, которого вполне хватило бы для исполнения главной роли в какой-нибудь посредственной трагедии.

— Ох, Гермиона, — вздохнула Люси.

— Ты же обещала, что не будешь смеяться надо мной, — напомнила Гермиона и указала на подругу пальцем. Этот жест был настолько не в ее духе, что Люси притихла. — Сначала я даже не видела его лица, — продолжила она. — Только затылок и волосы, которые завитками ниспадали на ворот рубашки. — На этом месте она вздохнула. Она вздохнула и тогда, когда повернула к Люси лицо, принявшее трагическое выражение. — Какого они цвета! Признайся, Люси, ты когда-нибудь видела, чтобы светлые волосы имели такой потрясающий оттенок?

Учитывая, сколько раз она вынуждена была выслушивать, как джентльмены высказывают точно такие же замечания о волосах Гермионы, Люси воздержалась от комментариев.

— А потом, — вновь заговорила Гермиона, — я увидела его профиль. И, клянусь тебе, зазвучала музыка.

У Люси возникло желание обратить ее внимание на то, что музыкальная комната в доме Уотсонов выходит прямо в розовый сад, но она прикусила язык.

— А когда он повернулся ко мне лицом, — теперь голос Гермионы звучал тише, а в глазах появилось выражение, которое можно было бы определить так: «Я заучиваю любовный сонет», — я уже больше ни о чем не могла думать. В голове билась одна мысль: «Я погибла».

Люси ахнула.

— Не говори так! Даже думать не смей!

О погибели благородные барышни не имели права говорить серьезно.

— Погибла не в том смысле, что погибла, — с нетерпением в голосе сказала Гермиона. — Боже мой, Люси, я же стояла в розовом саду. Ты что, не слышала меня? Но я поняла… я поняла, что погибла для всех остальных мужчин. Что на свете не существует ни одного, с кем его можно было бы сравнить.

— И ты поняла все это по его затылку? — поинтересовалась Люси.

Гермиона устремила на нее возмущенный взгляд.

— И по профилю. Но суть не в этом.

Люси терпеливо ждала, когда ей объяснят суть, хотя была абсолютно уверена, что с этой сутью она не согласится.

— Суть в том, — Гермиона говорила так тихо, что Люси пришлось наклониться вперед, чтобы расслышать ее, — что я не могу быть счастлива без него. Просто не могу.

— Да-а, — протянула Люси, — но сейчас ты кажешься счастливой.

— Это только потому, что я знаю, что он ждет меня. И, — Гермиона взяла с кровати письмо, — он пишет, что любит меня.

— О боже! — пробормотала себе под нос Люси.

Вероятно, Гермиона расслышала ее бормотание, потому что поджала губы. Девушки целую минуту сидели на своих местах и молчали. Наконец Люси сказала:

— Этот милый мистер Бриджертон, кажется, очарован тобой.

Гермиона пожала плечами.

— Он младший сын, но, я думаю, прилично обеспечен. К тому же из хорошей семьи.

— Люси, я же говорила, что мне это неинтересно.

— Ну, он очень красив, — добавила Люси чуть более настойчиво, чем ей хотелось бы.

— Так добейся его, — парировала Гермиона.

Люси ошеломленно уставилась на нее.

— Ты же знаешь, что я не могу. Я же практически обручена с лордом Хейзелби.

— Практически, — напомнила ей Гермиона.

— Это то же самое, что официально, — сказала Люси.

И это было истинной правдой. Ее дядя много лет назад обсудил этот вопрос с графом Давенпортом, отцом виконта Хейзелби. Хейзелби был на десять лет старше Люси и просто ждал, когда она повзрослеет.

Что она с успехом и сделала. Так что свадьба была не за горами.

Кстати, Хейзелби был хорошей партией. И сам он был очень приятным человеком. Он не разговаривал с ней как с полной дурой и, кажется, любил животных. Он обладал вполне привлекательной внешностью, хотя и начал лысеть. Люси виделась со своим будущим мужем всего три раза, но, как известно, первое впечатление имеет особое значение и обычно самое верное.

Кроме того, дядя являлся ее опекуном уже десять лет, с тех пор как умер ее отец. Пусть он и не проявлял особой любви и привязанности к ней и ее брату Ричарду, зато честно исполнил свой долг и вырастил их. И Люси знала, что теперь ее долг — подчиниться его желаниям и с уважением принять помолвку, которую он сам и организовал.

Или практически организовал.

Да какая, в самом деле, разница. Она все равно выйдет за Хейзелби. Это же понятно.

— Мне кажется, ты пользуешься им как предлогом, — заметила Гермиона.

Люси насторожилась:

— Что ты имеешь в виду?

— Ты используешь Хейзелби как предлог, — повторила Гермиона, и на ее лице появилось высокомерное выражение, которое совсем не понравилось Люси. — Чтобы помешать своему сердцу увлечься кем-то другим.

— А кем конкретно могло бы увлечься мое сердце? — недовольно осведомилась Люси. — Ведь сезон еще не начался!

— Возможно, — проговорила Гермиона. — Но мы и так много выезжаем, «наводим лоск», как любите повторять вы с моей мамой. Ты же не живешь отшельницей, Люси. Ты же видишься с мужчинами.

Не было смысла упоминать, что никто из этих мужчин никогда не замечал ее на фоне Гермионы. Гермиона стала бы возражать, но обе знали бы, что она просто щадит чувства Люси.

Гермиона больше ничего не сказала, а лишь хитро посмотрела на подругу — такие взгляды она не использовала больше ни с кем, — и Люси поняла, что пора защищаться.

— Это не предлог, — заявила девушка и сложила руки на груди, но потом, почувствовав, что эта поза не совсем соответствует моменту, уперла руки в бока. — И вообще, о чем речь? Ты же знаешь, что я обязана выйти за Хейзелби. Это было обговорено сто лет назад.

Она снова скрестила руки на груди, потом опустила и села.

— Это неплохая партия, — продолжала Люси. — Честное слово, после того, что произошло с Георгианой Уитон, я должна ползать в ногах у дяди и целовать ему руки за столь приемлемый союз.

На мгновение воцарилось проникнутое ужасом, почти благоговейное молчание. Если бы девушки были католичками, они перекрестились бы.

— Избави Господи от этого, — наконец нарушила тишину Гермиона.

Люси медленно кивнула. Георгиану выдали замуж за страдающего одышкой и подагрой семидесятилетнего старика, причем нетитулованного семидесятилетнего подагрического старика. Господь всемогущий, своей жертвой Георгиана вполне заслужила, чтобы перед ее именем появилось «леди»!

— Так что, — решила закончить Люси, — Хейзелби не такой уж плохой вариант. Лучше, чем многие, между прочим.

Гермиона посмотрела на нее. Пристально.

— Хорошо, Люси. Если это то, что ты хочешь, я буду во всем поддерживать тебя. Но что касается меня… — Она вздохнула, и в ее глазах появилось то самое отсутствующее выражение, от которого мужчины падали в обморок. — Мне нужно кое-что другое.

— Я это знаю, — сказала Люси, пытаясь выдавить улыбку.

Сколько ни старалась, ей трудно было представить, каким образом Гермионе удастся претворить в жизнь свою мечту. В мире, в котором они жили, дочери виконта не выходили замуж за секретарей. Люси казалось, что Гермионе было бы гораздо разумнее подогнать свою мечту под реальность, чем перекраивать общественные взгляды. Во всяком случае, так было бы легче.

Но сейчас она слишком устала. И хочет спать. Она займется Гермионой утром. И начнет с красавца мистера Бриджертона. Он идеально подойдет ее подруге, к тому же — Господь свидетель! — она его очень заинтересовала.

Гермиона передумает. Люси об этом позаботится.

Примечания

1

Ежегодный справочник дворянства. — Здесь и далее примеч. пер.