Благословение небес

Джудит Макнот, 1990

Точно сама судьба обрушилась на прекрасную аристократку Элизабет Кэмерон. Осмелившись, имея жениха, полюбить другого мужчину, она потеряла все: и возлюбленного, и уважение общества… Два года страданий, затем – недолгие месяцы счастливого замужества, а потом – снова предательство, одиночество и боль. Удастся ли Элизабет когда-нибудь вернуть любимого и заслужить благословение небес?

Глава 5

Напоминание Берты о том, что она уже фактически помолвлена, произвело на Элизабет отрезвляющее действие, и к тому времени как она вошла в бальную залу, сердце ее билось совершенно ровно. Мысль о возможной встрече с мистером Яном Торнтоном больше не убыстряла ее пульс, и она отбросила всякие сожаления о том, что он отказался пригласить ее на танец. Больше она и думать о нем не хотела. Со свойственной ей прирожденной грацией Элизабет стала спускаться по лестнице в залу, где некоторые пары уже танцевали, но большинство еще стояли группками, смеясь и переговариваясь.

Когда Элизабет осталось пройти всего несколько ступенек, она остановилась на секунду, чтобы оглядеть собравшихся и найти подруг. Они стояли всего в нескольких ярдах от лестницы, Пенелопа подняла руку и помахала ей, чтобы она присоединялась, Элизабет кивнула и улыбнулась.

Все еще улыбаясь, она отвела взгляд, но улыбка вдруг застыла на ее губах, когда взгляд ее скрестился с парой удивленно вскинутых янтарных глаз. В группе мужчин у подножия лестницы стоял и смотрел на нее Ян Торнтон; бокал в его руке замер на полпути ко рту. Он откровенно разглядывал ее: от блестящих светлых волос его дерзкий взгляд скользнул к груди и бедрам, затем опустился до синих атласных туфелек и снова резко поднялся к лицу, выражая неподдельное восхищение. Отдавая дань ее красоте, он слегка приподнял одну бровь и, прежде чем выпить вино, сделал едва заметное движение рукой, давая понять, что пьет за нее.

Каким-то непостижимым образом Элизабет удалось сохранить бесстрастное выражение лица и продолжить грациозное шествие по лестнице, однако пульс ее забился с удвоенной частотой, и в душе воцарилось полное смятение. Если бы подобное поведение позволил себе любой другой мужчина, она была бы возмущена или по крайней мере неприятно удивлена. Но вместо справедливого негодования его улыбающиеся глаза и шутливый тост вызвали у нее ощущение какого-то безмолвного интимного диалога, и, не желая того, она невольно улыбнулась ему в ответ.

Лорд Ховард, кузен виконта Мондвэйла, ждал ее внизу лестницы. Ей нравился этот человек, его приятные манеры и особенно то, что он никогда не принадлежал к числу ее поклонников. Между ними установилось нечто вроде дружбы, и он делал все, что было в его силах, для сближения ее с виконтом. Рядом с ним стоял лорд Эверли, один из наиболее настойчивых искателей ее руки — красивый, несколько взбалмошный, способный на необдуманные поступки молодой человек. Он так же, как и Элизабет, еще в юности унаследовал земли и титул, с той лишь разницей, что одновременно с ними он получил состояние.

— Ну надо же! — воскликнул лорд Эверли, мгновенно предлагая ей руку. — Мы слышали, что вы будете здесь, но, откровенно говоря, не надеялись. Вы сегодня просто восхитительны.

— Восхитительны, — эхом отозвался лорд Ховард. Он многозначительно улыбнулся, взглянув на простертую руку Томаса Эверли, и сказал: — Эверли, как правило, мужчина, который просит леди оказать ему честь сопровождать ее, не тычет в ее сторону рукой. Позвольте мне? — с галантным поклоном он, в свою очередь, предложил ей руку.

Элизабет рассмеялась и, считая себя уже обрученной, позволила себе немного нарушить узкие рамки этикета.

— Конечно, милорды, — сказала она и положила свои затянутые в перчатки руки на каждую из предложенных ей рук. — Надеюсь, вы оцените, как широко простирается мое расположение к вам. Я готова решиться даже на нарушение приличий ради того, чтобы предотвратить ссору, — пошутила она, идя между ними. — Боюсь, что уподобилась престарелой леди, слишком дряхлой, чтобы передвигаться без поддержки с обеих сторон!

Мужчины засмеялись, и Элизабет вместе с ними. И именно эту сцену наблюдал Ян Торнтон, когда они подошли к группе мужчин. Элизабет всячески избегала смотреть в его сторону до тех пор, пока они совсем не приблизились, но потом кто-то окликнул лорда Ховарда, и он замедлил шаг, чтобы ответить. Поддавшись искушению, Элизабет все-таки метнула один быстрый взгляд на высокого широкоплечего мужчину в центре группы. Он стоял, наклонив голову, и, казалось, был полностью поглощен разговором с единственной в их группе женщиной, которая смеясь что-то говорила ему. Если он и знал, что Элизабет смотрит на него, то не подал вида.

— Надо сказать, я был немного удивлен, когда узнал, что вы тоже будете здесь, — сказал лорд Ховард, вновь поворачиваясь к ней.

— Почему же? — спросила Элизабет, твердо поклявшись себе больше не думать о Яне Торнтоне. Она совершенно не знает этого человека, к тому же уже почти обручена; и в то же время постоянно думает о нем!

— Потому что на приемах у Черайз Дюмонт собирается общество, мало подходящее для девушки вашего возраста.

Встревоженная его словами, Элизабет сделала вид, что разглядывает приятного светловолосого юношу.

— Но моя компаньонка мисс Трокмортон-Джонс никогда не возражала против моих визитов к кому-нибудь из членов этой семьи. И мама Черайз дружила с моей мамой.

Лорд Ховард добродушно улыбнулся и объяснил:

— В Лондоне, — он сделал ударение на этом слове, — Черайз образцовая хозяйка. Но приемы, которые она устраивает в своем загородном поместье… как бы это сказать… эти приемы уже не так регламентированы и строги, как следовало бы. — Он остановился, чтобы подозвать слугу с серебряным подносом, уставленным бокалами с шампанским. Он вручил Элизабет бокал и продолжил: — Я ни в коем случае не хочу сказать, что присутствие на этом вечере может погубить вашу репутацию. В конце концов здесь находимся и мы с Эверли, — улыбнулся он, — а это свидетельствует о том, что представители из высшей прослойки общества здесь все-таки есть.

— В отличие от некоторых других гостей, которых не приняли бы ни в одной приличной гостиной Лондона! — презрительно вставил лорд Эверли, кивнув в сторону Яна Торнтона.

Снедаемая беспокойством и любопытством, Элизабет не выдержала и с безразличным видом поинтересовалась:

— Вы говорите о мистере Торнтоне?

— Как ни о ком другом.

Она сделала глоток шампанского и теперь уже с полным правом могла посмотреть на высокого загорелого мужчину, который занимал все ее мысли с тех пор, как она поговорила с ним один-единственный раз. На ее взгляд, он был одет исключительно элегантно и сдержанно: темно-вишневый фрак подчеркивал широкие плечи и длинные стройные ноги и сидел на нем как влитой, выдавая руку лучшего лондонского портного, белоснежный шейный платок был завязан с редким изяществом, волосы красиво пострижены и уложены. Даже в расслабленной позе, которую он занимал, было видно, что у него сильное стройное тело греческого дискобола, в то время как лицо его было отмечено печатью холодной надменности светского льва.

— Э-э… неужели он так ужасен? — спросила она, оторвав наконец взгляд от чеканного профиля.

Она находилась под таким сильным впечатлением от его элегантной фигуры, что язвительный ответ лорда Эверли не сразу дошел до ее сознания:

— Не то слово! Этот человек известен как заядлый картежник, пират, отъявленный мерзавец и даже хуже!

— Я… я просто не могу поверить всему этому, — сказала Элизабет, слишком огорченная и разочарованная, чтобы промолчать.

Лорд Ховард бросил на Эверли предупреждающий взгляд, затем улыбнулся и попытался успокоить Элизабет, неверно истолковав ее волнение.

— Не обращайте внимания на Эверли, миледи. Он просто вне себя от того, что две недели назад во время игры на светском приеме Торнтон облегчил его кошелек на десять тысяч фунтов. Успокойся, Том! — добавил он, когда разгневанный граф попытался протестовать. — А то из-за тебя леди Элизабет сегодня ночью будет плохо спать.

Когда кавалеры подвели Элизабет к группе, где стояли ее подруги, она едва слышала, о чем они говорят: все ее мысли были заняты Яном Торнтоном.

— Не понимаю, что мужчины в ней находят, — говорила Джорджина, — она ничуть не красивее любой из нас.

— А вы вообще замечали, — с философским глубокомыслием заметила Пенелопа, — что мужчины обычно ведут себя как бараны? Куда один — туда и все.

— Я только хочу, чтобы она поскорее выбрала кого-нибудь и вышла замуж, оставив нам остальных, — сказала Джорджина.

— Мне кажется, она всерьез увлеклась им.

— Она зря теряет на него время, — злорадно усмехнулась Валери, сердито одернув свое розовое платье. — Я уже говорила вам: Черайз уверяет, что его не интересуют «невинные молоденькие штучки». Тем не менее, — сказала она с негодованием в голосе, — я была бы рада, если бы она воспылала к нему нежными чувствами. Один-два танца, несколько томных взглядов, и мы навсегда избавимся от нее, как только молва об этом достигнет ушей ее пылкого обожателя… Господи, Элизабет! — воскликнула Валери, заметив наконец Элизабет, которая стояла чуть позади нее. — А мы думали, что ты танцуешь с лордом Ховардом.

— Отличная мысль! — подхватил лорд Ховард. — Мне был обещан следующий танец, но если вы не возражаете, может быть, потанцуем сейчас?

— Пока вы не узурпировали ее окончательно, позвольте мне сказать пару слов, — быстро проговорил лорд Эверли, ошибочно считая лорда Ховарда своим соперником. Повернувшись к Элизабет, он продолжил: — Завтра мы на весь день собирались на увеселительную прогулку в деревню. Не окажете ли мне честь сопровождать вас на этой прогулке?

Злобные пересуды подруг повергли Элизабет в такую растерянность, что она с благодарностью приняла предложение лорда Эверли и согласилась танцевать с лордом Ховардом. Когда они закружились в танце, он улыбнулся ей и сказал:

— Насколько я понимаю, скоро мы породнимся. — Заметив ее удивление этим преждевременным замечанием, он объяснил: — Мондвэйл признался мне, что вы вот-вот сделаете его счастливейшим из людей. Полагая, что ваш брат не обнаружит о нашей семье какой-нибудь страшной тайны, которой в действительности не существует, я думаю, вопрос можно считать решенным.

Поскольку Роберт специально предупреждал, чтобы она еще некоторое время подержала виконта в неизвестности, Элизабет сказала единственно возможное при данных обстоятельствах:

— Это решение полностью зависит от моего брата.

— О-о, такое послушание лишний раз говорит в вашу пользу, — одобрительно заметил он.

Через час, когда лорд Ховард все еще не покинул ее, Элизабет наконец поняла, что он решил взять на себя роль ее опекуна на этом вечере, который, на его взгляд, не был предназначен для таких юных и неопытных особ. Когда лорд Ховард отошел, чтобы принести ей пунша, она внимательнее оглядела зал и обнаружила, что гости, причем не только мужчины, но и женщины, постепенно перемещаются в комнату для карточной игры. На обычных балах такие комнаты предназначались исключительно для мужчин; хозяева предусматривали ее для тех (обычно это были мужчины женатые или преклонных лет), кто, будучи вынужден присутствовать на балу, категорически отказывался провести весь вечер в пустой светской болтовне. Она знала, что Ян Торнтон ушел туда в самом начале вечера, но сейчас там что-то происходило, и даже ее подруги с вожделением стали поглядывать в ту сторону.

— А что такого особенного происходит в комнате для карт? — спросила она у лорда Ховарда, когда он вернулся с пуншем и повел ее к подругам.

Он сардонически улыбнулся:

— Торнтон почти весь вечер проигрывает, что весьма необычно для него.

Пенелопа и остальные девушки, сгорая от любопытства, прислушивались к их разговору.

— Лорд Тилбери говорит, что он выложил на стол все свое имущество — в игральных фишках и ценных бумагах, — сказала одна из них.

Элизабет испуганно глотнула воздух.

— Он… он все поставил на кон? — спросила она у своего добровольного опекуна. — Просто положившись на волю случая? Но почему он так поступает?

— Просто, чтобы пощекотать себе нервы. Полагаю, что так. Среди картежников это обычное дело.

Элизабет никогда не могла понять, почему ее отцу, брату и другим мужчинам доставляет такое удовольствие рисковать огромными суммами, только чтобы испытать судьбу. Но сказать об этом она не успела, потому что Пенелопа, указав на Джорджину, Валери и Элизабет, с очаровательной улыбкой произнесла:

— Нам очень хочется посмотреть все самим, и, если вы, лорд Ховард, будете сопровождать нас, я не вижу причины, почему бы нам туда не пойти. Это очень интересно, к тому же половина гостей уже там.

Лорд Ховард не мог устоять, когда три хорошеньких девичьих личика смотрели на него с такой надеждой, однако, взглянув на Элизабет, он заколебался: его миссия опекуна вошла в конфликт с желанием посмотреть своими глазами, как будут развиваться события.

— В этом нет ничего неприличного, — упрашивала его Валери, — раз там уже есть другие женщины.

— Ну хорошо. — Лорд Ховард беспомощно развел руками. Взяв под руку Элизабет, он провел девушек в святая святых — карточную комнату для мужчин.

Подавив желание закричать, что она не желает смотреть, как Ян Торнтон проигрывается до нитки, Элизабет с оживленным видом стала оглядывать комнату и людей, столпившихся вокруг самого большого в комнате дубового стола, загораживая сидевших за ним игроков. Темная обивка стен и винного цвета ковер придавали комнате мрачный вид, особенно в сравнении с празднично убранной бальной залой. Ближе к двери стояли два бильярдных стола, украшенных резьбой, по бокам над ними висели огромные канделябры. Всего в комнате было еще восемь карточных столов. И хотя игроков за ними не было, на них остались лежать столбики фишек и карты, предусмотрительно перевернутые вверх рубашкой.

Элизабет сделала вывод, что игроки покинули свои места ради того, чтобы посмотреть спектакль, разыгрывающийся за большим столом и вызывавший всеобщее возбуждение. Как раз в тот момент, когда она подумала об этом, один из зрителей заметил, что пора бы вернуться к собственной игре, и четверо мужчин отошли вместе с ним к своему столу. Лорд Ховард любезно продвинул девушек на освободившееся место, и Элизабет оказалась в том самом месте, где ей меньше всего хотелось бы быть, — возле локтя Яна Торнтона, откуда ей было отлично видно все, что происходило за столом, и где она могла без помех наблюдать весь процесс его финансового краха.

За столом сидели еще четверо мужчин, среди которых был и лорд Эверли. Его лицо горело триумфом. Она отметила про себя, что он не только самый молодой участник игры, но также единственный, кто совершенно не умел скрывать свои эмоции. Ян Торнтон являл полный ему контраст — он свободно откинулся на стуле, вытянув ноги вперед; камзол на груди расстегнут, лицо сохраняло ясное, безмятежное выражение. Трое других мужчин с замкнутыми лицами сосредоточились на своих картах.

Герцог Хаммондский, сидевший напротив Элизабет, нарушил молчание.

— Думаю, ты блефуешь, Торн, — сказал он, и на лице его мелькнула улыбка. — Сегодня тебе просто фатально не везет. Я поднимаю ставку еще на пятьсот фунтов, — добавил он и выдвинул пять фишек.

Два обстоятельства поразили Элизабет: во-первых, то, что Яна назвали Торном, а во-вторых, — что его светлость герцог Хаммондский, первый герцог королевства, обращался к нему так, словно они были приятелями. Однако другие мужчины держались с Яном довольно холодно — они молча достали свои фишки и присоединили их к кучке в центре стола.

Когда очередь дошла до Яна, Элизабет с ужасом увидела, что у него вовсе не осталось фишек, если не считать пяти одиноких белых кружков. С упавшим сердцем она смотрела, как он собрал эти фишки и выдвинул на середину. Она бессознательно затаила дыхание, поражаясь, как может нормальный, здравомыслящий человек поставить все, что у него есть, на такую бессмысленную вещь, как карты.

Последняя ставка была сделана, и герцог Хаммондский показал свои карты — пара тузов. У двух других игроков карты явно были хуже — они вышли из игры.

— Я вас бью! — воскликнул лорд Эверли и, оскалившись в победной улыбке, выложил трех королей. Наклонившись вперед, он собрался подгрести к себе фишки, как вдруг его остановил ленивый, медлительный голос Яна:

— Полагаю, эта партия моя, — сказал он и выложил свои карты — три девятки и две четверки. При этом Элизабет издала такой облегченный вздох, что он быстро обернулся и увидел ее беспокойные зеленые глаза и радостную улыбку. С затаенной улыбкой в уголках рта он повернулся к своим партнерам: — Возможно, присутствие таких очаровательных дам склонило наконец фортуну на мою сторону, — сказал он улыбаясь.

К несчастью, его замечание о перемене фортуны оказалось преждевременным. Следующие полчаса Элизабет с падающим сердцем напряженно следила за тем, как он терял выигранные деньги. За все это время он ни разу не изменил своей расслабленной позы, лицо его оставалось бесстрастным, как маска. Чувствуя, что больше не в силах выносить эту муку, Элизабет собралась уйти, но, боясь побеспокоить игроков, решила дождаться конца очередной партии. Как только партия закончилась, герцог Хаммондский объявил:

— Думаю, неплохо было бы освежиться.

Он кивнул проходившему слуге, и тот проворно собрал со стола пустые бокалы и заменил их полными. Элизабет порывисто обернулась к лорду Ховарду.

— Простите, — сказала она тихим, взволнованным голосом, поворачиваясь, чтобы уйти. Ян больше ни разу не взглянул на нее после той фразы о перемене фортуны, и она решила, что он забыл о ее присутствии. Однако, услышав ее голос, он поднял голову и заглянул ей в лицо.

— Боитесь стать свидетелем печального конца? — легкомысленным тоном спросил он, и трое мужчин, которые уже выиграли почти все его деньги, от души рассмеялись; но Элизабет отметила про себя, что смеху их недоставало теплоты.

Она в нерешительности остановилась. Ей показалось, что она сходит с ума, так явственно ей почудилась в его голосе просьба остаться. Так и не решив, померещилось ей это или нет, она храбро улыбнулась и ответила:

— Я только хотела взять вина. И я совершенно уверена, что вы… — она порылась в памяти в поисках нужного слова, — непременно ляжете на верный галс, — заявила она, припомнив карточный жаргон Роберта.

Лакей услышал ее слова и поспешил подать ей бокал с вином.

В эту минуту в карточную комнату вплыла хозяйка дома и обратила укоризненный взгляд на столпившихся возле стола. Затем с ослепительной улыбкой, противоречившей строгости ее слов, обратилась к Яну:

— В самом деле, Торн, это уже длится слишком долго. Заканчивайте игру и присоединяйтесь к нам в бальной зале. — Она с видимым усилием отвела от него взгляд и оглядела остальных гостей. — Джентльмены, — со смехом предупредила она, — через двадцать минут я распоряжусь не подавать вам сигары и бренди.

Кое-кто последовал за ней в зал — одни из чувства вины, что пренебрегли светскими обязанностями, другие из нежелания наблюдать, как Ян проигрывается в пух и прах.

— Пожалуй, с меня на сегодня хватит, — объявил герцог Хаммондский.

— Я тоже пас, — отозвался еще один игрок.

— Еще одну партию, — стал уговаривать лорд Эверли. — У Торнтона еще остались мои деньги, и я хочу вернуть их.

Мужчины за столом обменялись вопросительными взглядами, и герцог Хаммондский кивнул:

— Хорошо, Эверли, еще одну партию, и возвращаемся в залу.

— Раз мы играем последнюю партию, ставки не ограничены? — спросил раскрасневшийся от возбуждения лорд Эверли.

Все кивнули в знак того, что это само собой разумелось, и Ян сдал карты.

Начали с тысячи фунтов. В последующие пять минут в центре стола образовалась целая груда фишек, и ставка составляла двадцать пять тысяч фунтов. Один за одним из игры вышли все игроки, кроме лорда Эверли и Яна, и Ян сдал Эверли последнюю карту. В комнате повисла мертвая тишина. Элизабет нервно стиснула руки, когда лорд Эверли взял свою четвертую карту.

Он взглянул на нее, потом на Яна, и его глаза загорелись от радости. Сердце Элизабет упало, когда она услышала его слова:

— Эта карта обойдется вам в десять тысяч фунтов, Торнтон, если вы останетесь в игре достаточно долго, чтобы посмотреть на нее.

Элизабет почувствовала страстное желание задушить этого богатенького лорда и не менее страстное желание дать как следует Яну Торнтону по ноге, которая находилась в пределах досягаемости мыска ее туфли, когда услышала, что он принимает вызов и поднимает ставку еще на пять тысяч фунтов!

Ей просто не верилось, что можно быть таким слепым: даже она поняла по лицу Эверли, что его карты не побить! Не в силах больше выносить этого, она оглядела напряженно застывших зрителей, которые ждали, что ответит на вызов Эверли, и приподняла юбки, намереваясь уйти. Ее движение отвлекло внимание Яна от противника, и в третий раз за вечер он посмотрел на нее, будто испытывал ее взглядом. Увидев расстроенное лицо Элизабет, он едва заметно повернул свои карты так, чтобы она смогла их увидеть.

Он держал четыре десятки.

Воспарив от радости и облегчения, она тут же испугалась, что своим лицом выдаст его. Круто повернувшись и чуть не свалив лорда Ховарда, она поторопилась покинуть свое место у стола.

— Хочется немного подышать, — сказала она лорду Ховарду, но он был так поглощен игрой, что с отсутствующим видом пропустил ее. Элизабет понимала, что, показав ей свои карты, чтобы успокоить, Ян страшно рисковал, ведь она могла сказать или сделать какую-нибудь глупость и тем самым выдать его, и терялась в догадках, почему он сделал это. Кроме того, девушка чувствовала, что на протяжении всей игры он ни на минуту не забывал о ее присутствии, и ему было приятно сознавать, что она стоит рядом с ним.

Теперь, вырвавшись из толпы вокруг стола, Элизабет стала искать предлог остаться в карточной комнате, не приближаясь к столу. Наконец ее внимание привлекла картина с охотничьей сценкой, и она с притворным восторгом задержалась возле нее.

— Ваше решение, Эверли, — услышала она голос Яна.

Ответ лорда Эверли заставил ее вздрогнуть.

— Двадцать пять тысяч фунтов, — медленно процедил он.

— Не будьте дураком, — сказал ему герцог. — Для одной партии это слишком много, даже для вас.

Элизабет уже в достаточной степени взяла себя в руки, чтобы контролировать выражение своего лица, и потихоньку вернулась на место.

— Я в состоянии позволить себе такую ставку, — резко напомнил ему и всем остальным Эверли, — но вот что меня беспокоит, Торнтон: сможете ли вы в случае проигрыша расплатиться.

Элизабет вспыхнула, словно оскорбление было нанесено лично ей, но Ян только откинулся на стуле и ледяным взглядом уставился на Эверли. После долгого напряженного молчания он произнес опасно мягким голосом:

— Я в состоянии поднять ставку еще на десять тысяч фунтов.

— Какие к черту десять тысяч, у вас их нет и в помине! — взорвался Эверли. — Я не собираюсь ставить свои деньги против вашей жалкой, ничего не стоящей расписки!

— Довольно, Эверли! — оборвал его герцог Хаммондский. — Вы заходите слишком далеко. Я ручаюсь за его кредитоспособность. А теперь, или принимайте вызов, или выходите из игры.

Эверли метнул на герцога бешеный взгляд, затем презрительно кивнул Яну:

— Итак, еще десять тысяч фунтов. А теперь давайте посмотрим, что у вас на руках!

Ян безмолвно вывернул свои карты, и они эффектно выскользнули из его ладони на стол, сложившись красивым четким веером. Четыре десятки.

Эверли вскочил на ноги.

— Несчастный шулер! Я видел, как вы взяли последнюю карту со дна колоды. Я знал это, но отказывался верить собственным глазам!

Ропот голосов поднялся при этом неслыханном оскорблении, однако Ян оставался все таким же бесстрастным, только одна жилка дрогнула на его окаменевшем лице.

— Назовите своих секундантов, негодяй! — прошипел Эверли, в бешенстве наклонившись к Яну через стол.

— Учитывая обстоятельства, — холодным скучающим голосом протянул Ян, — полагаю, что мне решать, хочу ли я удовлетворения.

— Не будьте ослом, Эверли — раздался чей-то тихий голос, — он прикончит вас, как муху.

Элизабет едва слышала эти слова, она понимала только то, что состоится дуэль, допустить которую нельзя ни в коем случае.

— Все это ужасное недоразумение! — воскликнула она, и к ней повернулось несколько десятков раздраженных, недоверчивых мужских лиц. — Мистер Торнтон не передергивал, — быстро заговорила она. — Эти десятки были у него на руках еще до того, как он вытянул последнюю карту. Собираясь уходить несколько минут назад, я случайно увидела его карты.

К ее необычайному удивлению, казалось, никто не поверил ей и даже не обратил внимания на ее слова, не исключая и лорда Эверли, который хлопнул ладонью по столу и заорал:

— Черт вас возьми, я назвал вас мошенником! А теперь я называю вас тр…

— Ради Бога, — опять перебила Элизабет, не дав ему выговорить слово «трус», после которого дуэль будет уже невозможно предотвратить. — Разве никто не понял, что я сказала? — спросила она, обводя взглядом собравшихся. Ей казалось, что остальные, не имея личного интереса, должны быть более объективны, чем лорд Эверли. — Я же говорю: мистер Торнтон уже держал все четыре десятки и…

Мужчины продолжали смотреть на Элизабет с холодной надменностью, и ее вдруг озарило: с кристальной ясностью она поняла, что ни один из этих лордов и рыцарей, до мозга костей проникнутых сознанием своего превосходства, не станет вмешиваться в это дело: Ян Торнтон был парией. Он был чужим среди них, а Эверли был своим, и они никогда не встанут на сторону аутсайдера против своего. Более того, своим равнодушным отказом принять вызов Эверли Ян мягко дал понять, что считает молодого человека не стоящим его времени и усилий, а это уже было оскорбление всем им.

Лорд Эверли тоже понимал это и вне себя от злости смотрел на Яна так, словно хотел убить его взглядом.

— Если вы не согласитесь на дуэль завтра утром, я все равно достану вас, низкий…

— Но вы не можете, милорд! — вскрикнула Элизабет.

Эверли оторвал взгляд от Яна и вскинул на нее удивленные злые глаза. С поразительным присутствием духа, о наличии которого она до сих пор не подозревала, Элизабет обратила свои чары на единственного мужчину в комнате, которого считала к ним неравнодушным: она ослепительно улыбнулась Томасу Эверли и кокетливо покачала головой:

— Как вы забывчивы, сэр, — вы назначаете дуэль на завтрашнее утро, в то время как обещали его мне. Неужели вы забыли, что вызвались сопровождать меня завтра на прогулке в деревню?

— Послушайте, леди Элизабет, в самом деле, это…

— Нет, милорд, мне очень жаль, но я вынуждена настаивать, — перебила его Элизабет с самым невинным видом. — Я не намерена остаться без кавалера, как… как… не намерена, и все! — отчаявшись, закончила она. — И с вашей стороны очень некрасиво так обойтись со мной. Откровенно говоря, я… я просто шокирована тем, что вы собираетесь нарушить данное мне слово.

У Эверли был такой вид, будто его нацепили на все три зубца вилки, когда Элизабет обратила на него всю мощь своей обворожительной улыбки и манящих зеленых глаз.

Хриплым голосом он отрывисто бросил:

— На рассвете я получу удовлетворение от этого грубияна, после чего буду вашим кавалером на прогулке.

— На рассвете? — повторила Элизабет с притворным неудовольствием. — Но вы не выспитесь и будете слишком утомлены, чтобы поддерживать веселую компанию. И кроме того, дуэль не состоится, если мистер Торнтон не захочет вызвать вас, а я уверена, что он этого не сделает, потому что… — она повернулась к Яну Торнтону и выразительно закончила: — потому что он не может оказаться настолько бесчувственным, чтобы лишить меня завтра вашей компании! — Не дав Яну возможности возразить, она повернулась к остальным присутствующим и громко объявила: — Итак, все объяснилось. Никто не передергивал карт, и никто не будет стреляться.

За ее усилия решительно все мужчины в комнате наградили Элизабет сердитыми осуждающими взглядами, за исключением, пожалуй, только двух: герцога Хаммондского, который, казалось, пытался решить для себя, то ли она полная идиотка, то ли прирожденный дипломат, и Яна, который смотрел на нее с холодным загадочным выражением лица и будто ждал, какой номер она выкинет дальше.

Видя, что никто не собирается ей помогать, Элизабет поняла, что и завершать инцидент ей придется самостоятельно.

— Лорд Эверли, кажется, там заиграли вальс, я как раз вам его обещала.

В глубине комнаты послышался грубый мужской хохот, и лорд Эверли, ошибочно приняв его на свой счет, стал ярко-пунцовым. Метнув на Элизабет негодующий, презрительный взгляд, он круто развернулся и вышел из комнаты. Элизабет осталась стоять, испытывая и неловкость, и облегчение. Лорд Ховард к этому времени уже оправился от пережитого шока и спокойно предложил ей руку.

— Позвольте мне заменить лорда Эверли, — сказал он.

Элизабет не позволила себе расслабиться до тех пор, пока они не вышли в бальную залу, но и там ей пришлось прилагать неимоверные усилия, чтобы устоять на трясущихся ногах.

— Вы недавно в городе, — мягко сказал лорд Ховард, — и, надеюсь, не обидитесь на меня, если я скажу, что ваш поступок — я имею в виду вмешательство в чисто мужское дело — сильно повредит вам в глазах света.

— Я знаю, — со вздохом призналась Элизабет. — По крайней мере теперь. В тот момент мне некогда было об этом подумать.

— Мой кузен — человек умный и понимающий, — так же мягко продолжил лорд Ховард, — и я постараюсь, чтобы он услышал об этом сначала от меня, а уж потом от других. А в том, что ему будет что послушать, я не сомневаюсь. Весть об этом разнесется в мгновение ока.

Как только танец закончился, Элизабет извинилась и прошла в дамскую комнату, чтобы получить хоть минутку отдыха. К несчастью, там были и другие женщины: они уже обсуждали инцидент за карточным столом. Она бы с радостью пропустила ужин, который должен был начаться в полночь, и удалилась к себе в спальню, но чувство здравого смысла подсказывало ей, что струсить — самое худшее, что она может сейчас сделать. Не имея другого выбора, Элизабет повесила на лицо безмятежную улыбку и вышла на террасу.

Бледный лунный свет падал на ступеньки террасы и освещенный фонариками сад, и, обретя наконец уединение и блаженный отдых, Элизабет была уже не в силах от него отказаться и побрела по дорожкам сада, рассеянно кивая встречным парам. На границе сада она остановилась, потом пошла направо, к увитой зеленью беседке. Голоса замерли в отдалении, сюда доносились только звуки музыки. Она постояла так несколько минут, когда позади нее раздался низкий бархатный голос:

— Потанцуйте со мной, Элизабет.

Напуганная бесшумным появлением Яна, Элизабет быстро обернулась и посмотрела на него, рука ее машинально поднялась к горлу. Она-то думала, что он был недоволен ее поведением в карточной комнате, но выражение его лица было грустным и нежным. Льющаяся мелодия вальса подхватила ее, он раскрыл ей объятия.

— Потанцуйте со мной, — повторил он охрипшим голосом.

Чувствуя себя как во сне, Элизабет вступила в кольцо его рук. Его правая рука скользнула вокруг ее талии и привлекла девушку к сильному высокому телу. Левая рука захватила ее руку, и она вдруг осознала, что уже тихо кружится в вальсе в объятиях этого мужчины, который танцевал с расслабленной грацией человека, для которого танец естествен, как дыхание.

Элизабет положила руку ему на плечо, стараясь не думать о том, что его правая рука, стальным обручем охватившая ее талию, прижимает ее гораздо ближе, чем принято. Ей следовало испытывать ужас и подавленность, тем более что вокруг была кромешная тьма, но вместо этого она почему-то чувствовала себя покойной и защищенной. Однако через какое-то время она стала испытывать неловкость от затянувшегося молчания и решила, что полагается завязать беседу.

— Я думала, вы рассердились на меня за вмешательство, — сказала она ему в плечо.

В его голосе чувствовалась улыбка:

— Я не был рассержен. Скорее поражен.

— Понимаете, я не могла допустить, чтобы вас назвали шулером, прекрасно зная, что это не так.

— Думаю, меня называли и похуже, — мягко сказал он, — в том числе и ваш вспыльчивый юный друг Эверли.

Элизабет попыталась представить, что же может быть хуже обвинения в шулерстве, но хорошие манеры не позволили ей задать этот вопрос. Она подняла голову и, подозрительно заглянув ему в глаза, спросила:

— Ведь вы не станете стреляться с лордом Эверли, правда?

— Надеюсь, я не настолько неблагодарен, — поддразнил он ее, сверкнув зубами в усмешке, — чтобы испортить все ваши труды в карточной комнате. И кроме того, думаю, с моей стороны будет крайне невежливо убить его — ведь вы ясно дали понять, что он обязался сопровождать вас на завтрашней прогулке.

Элизабет рассмеялась и порозовела от смущения.

— Я знаю, что вела себя как последняя дура, просто это было первое, что пришло мне в голову, а времени на раздумье у меня не было. Видите ли, у меня есть брат, и он тоже очень вспыльчив. Так вот, я заметила, что, когда он рассердится, никакими доводами его не образумить. Но если я начинаю дразнить его или пробую к нему подластиться, он гораздо быстрее приходит в себя.

— У меня есть очень сильные опасения, что Эверли не будет сопровождать вас завтра на прогулке.

— Неужели он мог так разозлиться на меня за то, что я вмешалась в ваш спор?

— Я почти уверен, что к настоящему моменту он уже успел растолкать своего камердинера и приказал ему укладывать вещи. После того что случилось, он не останется здесь, Элизабет. Боюсь, что своими стараниями спасти ему жизнь вы только унизили его, а я, отказавшись от дуэли, только подлил масла в огонь.

Элизабет прикрыла глаза, и он сделал попытку ее утешить:

— Как бы он ни был унижен, все равно лучше быть живым, чем удовлетворить свою гордость и умереть.

Вот, подумала Элизабет, чем отличается прирожденный джентльмен, такой, как лорд Эверли, например, от человека, едва допущенного в общество: для истинного джентльмена честь превыше жизни. Именно об этом ей всегда говорил Роберт, любивший указывать сестре на классовые различия.

— Вы не согласны?

Слишком погруженная в свои мысли, чтобы осознать, как могут быть восприняты ее слова, Элизабет кивнула и сказала:

— Лорд Эверли — джентльмен и дворянин, а потому скорее предпочтет смерть бесчестью.

— Лорд Эверли, — спокойно возразил Торнтон, — дурак. Он слишком молод и безрассуден, если готов рисковать своей жизнью из-за карточной ссоры. Жизнь слишком дорога, чтобы отдать ее за такую малость. Когда-нибудь он скажет мне спасибо за мой отказ.

— А как же кодекс чести джентльмена?

— В том, чтобы умереть ради какого-то спора, нет никакой чести. Повторяю: человеческая жизнь слишком дорога для этого. Ее можно отдать за дело, в которое веришь, или за дорогих тебе людей. Любая другая причина не более чем глупость.

— А если бы я не вмешалась, вы приняли бы его вызов?

— Нет.

— Нет? — Она не могла скрыть своего изумления. — Вы хотите сказать, что позволили бы ему назвать себя карточным шулером и не пошевелили бы и пальцем, чтобы защитить свое доброе имя и честь?

— Я не считаю, что моя честь была под угрозой, но даже если и так, я не понимаю, как убийство этого юноши могло бы восстановить ее. Что же касается моего доброго имени, то оно также не единожды подвергалось сомнению.

— Но в таком случае, почему герцог Хаммондский оказывает вам поддержку в обществе и так явно продемонстрировал это сегодня вечером?

Улыбка мгновенно слетела с его лица, и взгляд утратил свою мягкость.

— Это имеет для вас такое значение?

Загипнотизированная неподвижным взглядом его янтарных глаз, Элизабет утратила обычную ясность мысли. В данный момент для нее все имело весьма относительную значимость по сравнению с его глубоким, завораживающим голосом.

— Наверное, нет, — дрожащим голосом ответила она.

— Если это разубедит вас в том, что я струсил, полагаю, я мог бы проучить его за дерзость. Музыка кончилась, — тихо добавил он, и только тогда Элизабет заметила, что они уже не вальсируют, а только слегка покачиваются, обнявшись. Понимая, что у нее нет оправдания, чтобы и дальше находиться в его объятиях, она подавила разочарование и хотела отступить, но тут оркестр заиграл новую мелодию, и их тела снова согласно задвигались в такт музыке.

— Раз уж я лишил вас сопровождающего на завтрашней прогулке в деревню, — сказал Ян через минуту, — может быть, вы рассмотрите другой вариант?

У Элизабет радостно подскочило сердце: она подумала, что он хочет быть ее кавалером. Он будто прочитал ее мысли, но ответ снова обманул ее ожидания:

— Я не могу сопровождать вас, — решительно отказался он.

— Почему? — Улыбка сползла с ее лица.

— Не будьте такой наивной. Дебютантка в моем сопровождении едва ли может рассчитывать на укрепление своей репутации.

Ее мозг бешено заработал, пытаясь составить некий перечень доводов, которые могли бы опровергнуть его слова. В конце концов ему оказывает протекцию сам герцог Хаммондский… хотя… заполучить его в зятья была бы счастлива любая мать, но ни одна из них не спускала со своей дочери глаз в его присутствии, зная его репутацию распутника и повесы. Опять же, Черайз Дюмонт пользовалась безупречной репутацией в свете, и, следовательно, этот загородный прием был вне подозрений, но… если бы она могла закрыть глаза на то, что сказал ей лорд Ховард.

— По той же причине вы отказались танцевать со мной, когда я попросила вас об этом?

— Отчасти.

— В чем же заключалась другая причина?

Он мрачно усмехнулся:

— Назовите это хорошо развитым инстинктом самосохранения.

— Не понимаю.

— Ваши глаза убийственнее дуэльных пистолетов, моя дорогая, — сказал он, криво улыбаясь. — Они могут и святого сбить с пути истинного.

Элизабет слышала немало цветистых комплиментов, воспевавших ее красоту, и относилась к ним с вежливым равнодушием, но грубоватая лесть Яна, к тому же высказанная почти с неохотой, заставила ее рассмеяться. Позже она поняла, что в тот момент совершила самую большую ошибку: она позволила ему усыпить ее недоверие и восприняла его как равного, то есть хорошо воспитанного мужчину, на порядочность которого можно положиться, и расслабилась.

— Так какую альтернативу вы собирались мне предложить на завтра?

— Ленч, — ответил он, — в каком-нибудь уединенном местечке, где мы могли бы поговорить так, чтобы нас не увидели вместе.

Пикник наедине с мужчиной определенно не входил в список развлечений, допустимых для юной девушки, и все-таки Элизабет было жаль отказаться от этой возможности.

— Где-нибудь на природе… у озера? — вслух подумала она, пытаясь сделать его предложение более приемлемым.

— Думаю, завтра соберется дождь, и, кроме того, у озера нас могут увидеть вместе.

— Но тогда где?

— В лесу. В одиннадцать часов утра я буду ждать вас в домике лесника. Он находится на южной границе поместья, у ручья. Если выйти за ворота особняка, то в стороне от основной дороги будет тропинка. По ней до домика лесника всего две мили.

Элизабет была слишком испугана его предложением, чтобы задуматься, как и когда Ян Торнтон успел так близко познакомиться с владениями Черайз, что ему известны его укромные уголки.

— Это абсолютно исключено, — сказала Элизабет дрожащим, срывающимся голосом. Даже она была не настолько наивна, чтобы согласиться на встречу с мужчиной в уединенном доме, и была страшно разочарована тем, что он предложил ей это. Настоящий джентльмен никогда не сделал бы такого предложения, а настоящая леди никогда не приняла бы его. Люсинда предупреждала ее о подобной возможности, и Элизабет чувствовала, что ее предупреждения разумны. Девушка резко рванулась, пытаясь вырваться из рук Яна.

Он мягко придержал ее, не дав ускользнуть от него, и, едва не коснувшись губами ее волос, с удивлением произнес:

— Разве вам не говорили, что леди не должна покидать партнера, пока не закончится танец?

— Он закончен! — с горечью в голосе прошептала Элизабет, и было ясно, что она имеет в виду не только танец. — И я вовсе не так неопытна, как вы думаете, — предупредила она, грозно нахмурившись ему в грудь. Из сборок его шейного платка ей подмигнул рубин.

— Я даю вам слово, — тихо сказал он, — что не стану вас ни к чему принуждать, если вы придете туда завтра.

Как ни странно, Элизабет поверила ему, однако это не меняло дела — она не могла согласиться на эту встречу.

— Я даю вам слово джентльмена, — повторил он.

— Если бы вы были джентльменом, то никогда не сделали бы подобного предложения, — сказала Элизабет, стараясь не обращать внимания на тупую боль в груди от разочарования.

— Какой бесспорный образец логического мышления, — мрачно проговорил он. — Хотя, с другой стороны, у нас есть только один выбор.

— У нас вообще нет никакого выбора. Даже то, что мы сейчас находимся вместе, выходит за рамки дозволенного.

— Я буду ждать вас завтра до двенадцати часов.

— Я не приду.

— Я буду ждать, — повторил он.

— И напрасно потратите время. Будьте любезны, отпустите меня. Все это было ошибкой!

— В таком случае пусть их будет две, — хрипло сказал он, и его рука вдруг напряглась и резко притянула ее. — Посмотрите на меня, Элизабет, — прошептал он, и его теплое дыхание коснулось волос у нее на виске.

В голове у Элизабет забили тревожные колокола, предупреждая об опасности. Если она поднимет голову, он поцелует ее.

— Я не хочу, чтобы вы поцеловали меня, — предупредила она, в душе не совсем уверенная в этом.

— В таком случае скажите мне хотя бы до свидания.

Элизабет подняла голову, и взгляд ее проследовал от его четко очерченного рта к глазам, смотревшим прямо на нее.

— До свидания, — сказала она и удивилась тому, что голос ее перестал дрожать.

Его глаза перемещались по ее лицу так, словно он хотел запомнить его, и наконец остановились на губах. Неожиданно его руки соскользнули с ее плеч, он отпустил ее и отступил назад.

— До свидания, Элизабет.

Элизабет отвернулась и сделала шаг вперед, но сожаление, прозвучавшее в его голосе, заставило ее оглянуться… а может быть, это было ее сердце, которое сжалось так, словно она покидала… что-то такое, о чем могла бы потом пожалеть. В повисшем молчании они долго смотрели друг на друга — разделенные всего двумя шагами и целой пропастью общественных предрассудков.

— Наверное, все уже заметили наше отсутствие, — беспомощно сказала Элизабет, сама толком не зная, то ли извиняется перед ним за то, что покидает его, то ли ждет, что он уговорит ее остаться.

— Возможно.

Выражение его лица было бесстрастно, голос звучал вежливо и холодно, и она почувствовала, что он снова отдалился от нее и стал недосягаемым.

— Мне в самом деле пора возвращаться.

— Конечно.

— Вы же понимаете, правда… — Голос ее прервался, когда она взглянула на этого высокого красивого мужчину, отвергнутого светом только за то, что в его жилах не было «голубой крови», и ей вдруг стали ненавистны все эти глупые социальные ограничения, которые сковывали ее свободу. Сглотнув, она попыталась объясниться снова, в душе желая, чтобы он либо прогнал ее, либо раскрыл ей объятия как тогда, когда просил потанцевать с ним.

— Вы же сами понимаете, что я просто не могу быть с вами завтра….

— Элизабет, — оборвал он ее хриплым шепотом, и в глазах его вдруг затеплился огонь, когда он протянул к ней руку, почувствовав, что победа близка, тогда как Элизабет еще не успела осознать своего поражения. — Идите сюда.

Рука Элизабет протянулась к нему будто сама по себе, и он крепко обхватил ее пальцами; ее вдруг повлекло вперед, две руки, как стальные обручи, сжали ее, и она почувствовала на своих губах его ищущие губы. Нежные и настойчивые, они ласкали ее, приспосабливаясь к ее рту, прижимаясь к нему все крепче. Внезапно он сжал ее еще сильнее и властно притянул к себе. Тихий стон нарушил тишину, но Элизабет не поняла, что этот звук исторгла она сама. Она встала на цыпочки, чтобы дотянуться до него, и положила руки на его широкие плечи, прижавшись к нему так, словно искала у него защиты от этого мира, который вдруг стал таким темным и чувственным и в котором ничто уже не имело значения, кроме их тел и его губ, прижавшихся к ее рту так, словно он умирал от желания.

Наконец он оторвался от ее губ, продолжая держать в своих объятиях; Элизабет прижалась щекой к его хрустящей белой рубашке, чувствуя, как он проводит губами по ее волосам.

— Это оказалось еще большей ошибкой, чем я предполагал, — сказал он и потом добавил как бы про себя: — Господи, помоги нам обоим.

Как ни странно, но именно это последнее замечание привело Элизабет в чувство, и она по-настоящему испугалась. Тот факт, что именно он считал, что они зашли слишком далеко и нуждались в некоей божественной помощи, подействовал на нее, как ушат холодной воды. Она высвободилась из его рук и стала расправлять складки платья. Достаточно успокоившись, чтобы посмотреть на него, она подняла голову и с выражением неподдельного ужаса проговорила:

— Этого не должно было произойти. Тем не менее если мы поврозь вернемся в дом и сумеем влиться в компанию других гостей, возможно, никто и не подумает, что мы были вместе. До свидания, мистер Торнтон.

— Спокойной ночи, мисс Кэмерон.

Элизабет слишком торопилась уйти, чтобы обратить внимание на его подчеркнутое «спокойной ночи» в ответ на ее «до свидания». Она также не заметила и того, что он то ли по ошибке, то ли намеренно назвал ее не леди, а мисс Кэмерон.

Она решила не идти через главный вход, а войти в дом через одну из боковых дверей, выходивших на балкон, и, взявшись за ручку, с облегчением вздохнула: дверь была не заперта. Элизабет проскользнула в комнату, похожую на небольшую гостиную. На другом ее конце также была дверь, которая выходила в пустынный коридор. После уютной ночной тишины дом казался наполненным настоящей какофонией смеха, голосов и музыки, больно ударявшей по ее нервам. На цыпочках она прошла через гостиную.

На этот раз удача, казалось, улыбнулась ей: в холле никого не было. Элизабет решила быстренько забежать в спальню и привести себя в порядок. Она успела пробежать по лестнице целый пролет, когда с нижней площадки лестницы послышался голос Пенелопы:

— Послушайте, кто-нибудь видел Элизабет? Вот-вот подадут ужин, и лорд Ховард хотел сопровождать ее.

На Элизабет вдруг снизошло вдохновение. Она быстро пригладила волосы, оправила платье и мысленно помолилась Богу, чтобы лицо не выдавало, что она только что имела тайное свидание под покровом ночи.

— По-моему, последний раз ее видели в саду, — услышала она недобрый голос Валери. — И мистер Торнтон куда-то запропастился…

Она умолкла на полуслове, ошарашенно глядя на неторопливо спускавшуюся Элизабет, взлетевшую по этой лестнице всего несколько мгновений назад.

— О Боже, — Элизабет с простодушным видом улыбнулась Пенелопе и Валери, — не знаю, почему эта жара так действует на меня. Думала, мне станет лучше в саду, но и там слишком душно, и я решила ненадолго прилечь.

Втроем девушки прошли через бальную залу, потом через игорную комнату, где несколько человек играли в бильярд. У Элизабет зачастил пульс, когда за ближайшим к двери столом она увидела Яна Торнтона с кием в руке. Он поднял глаза и увидел девушек, две из которых смотрели прямо на него. Он холодно кивнул всем троим и ударил кием по шару. Элизабет услышала, как разлетелись по столу шары, падая в лузы, после чего раздался восхищенный смех герцога Хаммондского.

— Как же он красив — какой-то удивительной, темной и пугающей красотой, — шепотом высказалась Джорджина. — И есть в нем что-то такое… ну… опасное, — добавила она, слегка задрожав от удовольствия.

— Да, действительно, — согласилась Валери, — но правда и то, что ты говорила о нем раньше — у него нет ни прошлого, ни воспитания, ни связей.

Элизабет слышала, о чем они говорят, но не придавала этому значения. Ее чудесное везение в последние несколько минут убедило ее в том, что Бог все-таки есть на свете и время от времени вспоминает о ней. Поэтому в эти минуты она мысленно возносила ему молитву, сопровождая ее обещанием, что больше никогда, никогда в жизни не поставит себя в такое компрометирующее положение. Одновременно с тем, как она сказала про себя «аминь», до нее дошло, что все это время она продолжала считать шары, закатившиеся в лузы после удара Яна, и насчитала их целых четыре. Четыре! Когда она играла с Робертом, наилучшим его результатом было три шара за один раз, а он считался серьезным игроком.

Чувство радостной легкости не покидало Элизабет до самого ужина, за которым она сидела рядом с лордом Ховардом. Каким-то странным образом это чувство начало ослабевать, когда она за столом приняла участие в общей беседе. Несмотря на оживленный разговор, ей приходилось напрягать всю свою волю, чтобы не дать взгляду блуждать по роскошно убранной зале, выискивая, за каким же из столиков, покрытых голубыми льняными скатертями, сидит Ян. К ней подошел слуга и предложил омара; она взглянула на него и кивнула. Элизабет воспользовалась его присутствием, чтобы провести будто бы рассеянным взглядом по комнате. Ее глаза скользили по морю голов, украшенных драгоценностями и замысловатыми прическами и кивающих, как разноцветные поплавки. Поднимались и сталкивались бокалы, мелькали руки, и наконец она увидела его — он сидел за главным столом между герцогом Хаммондским и Черайз — прекрасной сестрой Валери. Герцог беседовал с какой-то великолепной блондинкой, про которую говорили, что она его новая любовница, а Ян внимательно слушал артистичный рассказ Черайз. Ленивая улыбка блуждала по его загорелому лицу, и он, казалось, не замечал, что Черайз с видом собственницы положила руку ему на рукав. Он засмеялся какой-то ее фразе, и Элизабет отвела взгляд от этой пары, чувствуя тупую боль в груди. Они так хорошо смотрелись вместе — элегантные, темноволосые и потрясающе красивые. Без сомнения, у них много общего, с досадой отметила Элизабет и яростно принялась за омара.

Лорд Ховард наклонился к ней и пошутил:

— Он и так уже мертвый.

Элизабет непонимающе взглянула на него, и он кивнул на омара, которого она пилила ножом.

— Он и так уже мертв, не стоит убивать его дважды, — повторил он.

С тяжелым вздохом Элизабет отодвинула омара и постаралась взять себя в руки и получить хоть какое-то удовольствие от этого вечера. Как ее и предупреждал лорд Ховард, мужчины, которые к этому моменту были уже осведомлены об инциденте в карточной комнате, не говоря уж о тех, кто был непосредственным свидетелем сцены, заметно к ней охладели; и Элизабет пришлось употребить все свое женское очарование, чтобы вернуться на прежние позиции. Второй раз в жизни она пускала в ход свои чары — первый раз она попыталась сделать это в саду с Яном Торнтоном и была немало удивлена своим легким успехом. И на этот раз мужчины за ее столиком постепенно оттаяли и начали обращаться к ней, а потом и добиваться ее внимания. В течение этого долгого часа, потребовавшего от девушки немалой выдержки, у нее несколько раз появлялось ощущение, будто Ян наблюдает за ней, и под конец, устав от неопределенности, она посмотрела туда, где он должен был сидеть. Его прищуренный взгляд был направлен в ее сторону, но она не смогла разобрать, что выражал этот взгляд — недовольство ее отчаянным флиртом или просто некоторое замешательство.

— Могу я надеяться, что вы позволите мне сопровождать вас на завтрашней прогулке вместо моего кузена? — спросил ее лорд Ховард, когда бесконечный ужин наконец подошел к концу и гости начали подниматься со своих мест.

Для Элизабет наступил решающий момент — момент, когда она должна была решить, пойдет она завтра на встречу с Яном или нет. В действительности ни о каком выборе не могло быть и речи, и она прекрасно понимала это. С наигранной радостью она ослепительно улыбнулась и ответила:

— Конечно. Благодарю вас.

— Отъезд намечается на половину одиннадцатого. Насколько я понял, программа будет обычной — поход по магазинам, затем ленч в какой-нибудь местной гостинице и верховая прогулка по окрестностям с осмотром достопримечательностей.

Элизабет мысленно вздохнула — такой ужасно скучной показалась ей эта перспектива.

— По-моему, программа чудесная! — воскликнула она с таким жаром, что лорд Ховард недоуменно взглянул на нее.

— Вы хорошо себя чувствуете? — обеспокоенно спросил он, заметив ее пылающие щеки и слишком ярко блестевшие глаза.

— Как никогда, — ответила Элизабет, мечтая о покое и тишине своей спальни. — А сейчас, если позволите, я пойду отдохну — у меня что-то разболелась голова.

С этими словами она удалилась, оставив озадаченного лорда Ховарда. И только когда она стала подниматься по лестнице, до нее дошел смысл сказанных ею слов. Она встала как вкопанная, затем покачала головой и медленно продолжила путь. В конце концов не так уж и важно, что подумает о ней кузен ее жениха, решила Элизабет, чувствуя себя слишком несчастной, чтобы задуматься о том, как странны подобные мысли для новоиспеченной невесты.

— Пожалуйста, разбуди меня в восемь, Берта, — сказала она горничной, помогавшей ей раздеться. Берта не ответила и молча бросила ее платье и прочие предметы туалета на стол, не обращая внимания, что все попадало на пол. Это был верный признак того, что ее легкоранимая горничная чем-то расстроена.

— Что-то случилось? — спросила Элизабет, расчесывая волосы.

— Вся прислуга только и болтает, что о вашей выходке в игорной комнате, и эта ваша дуэнья потом обвинит во всем меня, — расстроенно ответила Берта. — Скажет, что стоило ей единственный раз оставить вас под моим присмотром, как вы тут же устроили Бог знает что!

— Я сама ей все объясню, — устало пообещала Элизабет.

— И что же вы ей объясните? Что там такое произошло? — закричала Берта, заламывая руки. Она уже представляла себе, что ей придется выслушать от этой невыносимой мисс Трокмортон-Джонс.

Элизабет неохотно поведала ей всю историю, и, пока она говорила, лицо Берты понемногу смягчалось. Она откинула с кровати розовое парчовое покрывало и помогла Элизабет лечь.

— Так что, сама теперь видишь, — зевая, закончила Элизабет, — не могла же я промолчать. Иначе они бы поверили, что он действительно передергивал, тем более что он им неровня.

Темное небо за окном прочертила молния, осветив всю комнату, затем прогремел гром, и оконные стекла слегка задрожали. Элизабет закрыла глаза и помолилась, чтобы плохая погода не сорвала поход в деревню, потому что перспектива провести целый день в одном доме с Яном Торнтоном, не имея возможности ни взглянуть на него, ни поговорить с ним, была слишком тяжким испытанием. «Я почти заболела им», — подумала она и провалилась в сон.

Ей снился яростный шторм, чьи-то сильные руки протянулись к ней, чтобы спасти, и потащили из воды, а затем снова бросили в волнующееся море…