Пилат и Иисус

Джорджо Агамбен, 2013

«То, что христианство – историческая религия и что «таинства», о которых оно повествует, являются также и прежде всего историческими фактами, не вызывает сомнений. Если допустить, что вочеловечение Христа – «историческое событие бесконечности, единство, которое невозможно ни присвоить, ни охватить» (там же), то суд над Иисусом становится одним из ключевых моментов истории человечества, важнейшей точкой пересечения вечности с ходом истории. В таком случае особенно важно понять, как и почему это пересечение преходящего и вечного, божественного и человеческого преобразовалось в krisis, то есть в судебное разбирательство…» В формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Giorgio Agamben

Pilato e Gesú

* * *

© 2013, Edizioni nottetempo srl

© 2014, ООО «Издательство Грюндриссе», перевод на русский язык

Пилат и Иисус

Христос перед Пилатом, Пилат умывает руки. VI в. Мозаика южной стены базилики Сант-Аполлинаре Нуово, Равенна, Италия

Symbolon^[1] — символ веры, в котором закреплены основные принципы христианского вероисповедания, содержит, помимо «Господа Иисуса Христа» и «Марии Девы», единственное имя собственное, совершенно чуждое — по крайней мере, на первый взгляд, — теологическому контексту. Речь идёт, к тому же, о язычнике — Понтии Пилате: staurothenta te yper emon epi Pontiou Pilatou («распятого за нас при Понтии Пилате»). В «Кредо»^[2], которое приняли епископы в 325 году в Никее^[3], это имя не упомянуто. В формулу вероисповедания его добавили лишь в 381 году после Константинопольского собора^[4], судя по всему, для того, чтобы придать Страстям Христовым исторический характер, зафиксировав это событие в хронологии. Как отмечается, «христианское кредо описывает исторические процессы. Для упоминания Понтия Пилата существуют веские причины, ведь он — далеко не просто какая-то мрачная фигура, волей случая оказавшаяся в тех местах» (Schmitt, p. 253)^[5].

То, что христианство — историческая религия и что «таинства», о которых оно повествует, являются также и прежде всего историческими фактами, не вызывает сомнений. Если допустить, что вочеловечение Христа — «историческое событие бесконечности, единство, которое невозможно ни присвоить, ни охватить» (там же), то суд над Иисусом становится одним из ключевых моментов истории человечества, важнейшей точкой пересечения вечности с ходом истории. В таком случае особенно важно понять, как и почему это пересечение преходящего и вечного, божественного и человеческого преобразовалось в krisis, то есть в судебное разбирательство.

Почему, собственно, Пилат? Что-нибудь вроде Tiberiou kaesaros^[6] — надписи на отчеканенных при Пилате монетах, которая изначально внушает доверие, хотя бы потому, что именно этим словосочетанием Лука обозначил дату начала проповеди Иоанна (Лк. 3:1^[7]) — или, например, выражения sub Tiberio^[8] (как у Данте, который произносит голосом Вергилия: «Рождён sub Julio», Ад. 1, 70^[9]), бесспорно, гораздо больше соответствовало бы поставленным задачам. И если святые отцы, собравшиеся в Константинополе, предпочли Тиберию Пилата, префекта — или, как называл его Тацит (Анналы. XV, 44^[10]) в одном из немногих небиблейских источников, «прокуратора» Иудеи — кесарю, то возможно, что над очевидным хронографическим замыслом одержала верх значимость роли Пилата в евангельских сказаниях. Та доскональность, с которой Иоанн, а также Марк, Лука и Матфей описывают его сомнения, его путаные и переменчивые суждения, буквально передавая порой откровенно загадочные слова, убеждает нас, что евангелисты, наверное, впервые обнаруживают нечто похожее на стремление создать образ со своей неповторимой психологией и речью. Выразительность этого портрета побуждает Лафатера воскликнуть в 1781 году в письме к Гёте: «В нём я вижу всё: небо, землю и ад, добродетель, грех, мудрость, безумие, судьбу и свободу: он — символ всего на свете». Можно сказать, что Пилат — единственный настоящий «персонаж» Евангелия (Ницше описал его в «Антихристианине» следующим образом: «во всём Новом завете только одно лицо — Figur — вызывает уважение к себе»^[11]), он был тем человеком, о чувствах которого мы хоть что-то знаем («правитель весьма дивился», Мф. 27:14; Мк. 15:5; «больше убоялся», Ин. 19:8). Нам также известно о его негодовании и испуге (когда, например, он кричит Иисусу, который молча стоит перед ним: «Мне ли не отвечаешь? — emoi ou laleis! — не знаешь ли, что я имею власть распять Тебя и власть имею отпустить Тебя?»^[12]), об ироничности (по крайней мере, некоторые видят иронию в его пресловутом вопросе: «Что есть истина?»), о лицемерной педантичности (свидетельством которой можно считать то, что он поднимает вопрос о полномочиях Ирода^[13], а затем совершает ритуальное омовение рук и таким образом, как он полагает, очищает себя от крови осуждённого праведника), о раздражении (безапелляционное «что я написал, то написал», брошенное в адрес первосвященников, которые просят его исправить надпись на кресте). Более того, мы даже мимолётно встречались с его женой, которая во время судебного процесса посылает ему сказать, чтобы он не осуждал Иисуса, «потому что я ныне во сне много пострадала за Него» (Мф. 27:19).

На это тяготение образа к реальному персонажу обратят внимание Михаил Булгаков в изумительных историях о Пилате, которые дьявол рассказывает в «Мастере и Маргарите», и Александр Лернет-Холения в грандиозном теологическом фарсе, включённом в роман «Граф Сен-Жермен»^[14]. Однако более ранним свидетельством тому — в текстах, которые настойчиво называют «апокрифами» Нового завета (термин, сейчас употребляющийся в значении «ложные, недостоверные», но в действительности означающий «скрытые») — может служить присутствие подлинного цикла о Пилате. В первую очередь — в Евангелии от Никодима (Moraldi, pp. 567–588), где сцена суда над Иисусом представлена гораздо более детально, нежели в синоптических Евангелиях. Когда Иисуса приводят к Пилату, хоругви в руках знаменосцев чудесным образом склоняются перед ним. В судебный процесс вмешиваются двенадцать прозелитов и свидетельствуют против обвинения в том, что Иисус «рождён от прелюбодеяния», утверждая, что Иосиф и Мария жили в браке. В процессе участвует и Никодим, который в свою очередь тоже даёт свидетельские показания в защиту Иисуса. В целом весь судебный процесс с драматизмом преподносится здесь как противостояние между иудейскими обвинителями, которых автор упоминает одного за другим (Анна, Каиафа, Суммий и Датам, Гамалиил, Иуда, Левий, Александр, Нефталим и Иаир), и Пилатом, который постоянно раздражается и практически открыто выступает на стороне Иисуса, в частности потому, что жена его «почитает Бога и ныне иудействует»^[15]. Диалог с Иисусом об истине, обрывающийся в синоптических Евангелиях на вопросе Пилата, здесь, как мы увидим позже, продолжается и приобретает совершенно иное значение. Поэтому ещё более неожиданным кажется тот факт, что Пилат уступает настойчивым требованиям иудеев и, поддавшись внезапному страху, приказывает бичевать и распять Христа.

Легенда о Пилате (так называемые Acta или Gesta Pilati^[16]) состоит из двух расходящихся сюжетных линий. Прежде всего — это «белая» легенда, удостоверенная подложными донесениями Тиберию, и Paradosis^[17], согласно которым Пилат и его жена Прокла якобы осознавали божественную природу Иисуса и лишь по слабости поддались на уговоры иудеев. Эту легенду подтверждает и Тертуллиан, уверяя, что Пилат вынужден был отдать приказ о распятии Иисуса под сильным давлением иудеев (violentia suffragiorum in crucem dedi sibi extorserint), но, «уже христианин в душе (pro sua conscientia christianus)»^[18], он сообщил в письме императору о чудесах и воскресении Иисуса (Апологетик, XXI, 18–24). Paradosis (нечто вроде «передачи», но также и «традиция») Пилата подразумевает наличие этого послания (которое существует в многочисленных версиях, и все они, естественно, поддельные) и начинается непосредственно с возмущённой реакции Тиберия на письмо (Moraldi, pp. 717–723). Император приказывает доставить Пилата в оковах в Рим и спрашивает его, как он мог распять человека, зная, что тот способен творить столь великие чудеса. Пилат оправдывается, обвиняя иудеев, и заявляет о своей уверенности в том, что Иисус «сильнее всех богов, которых мы почитаем». То есть белая легенда о Пилате представляет его, как бы парадоксально это ни звучало, неким тайным поборником христианства, противостоящим иудеям и язычникам. Об этом свидетельствуют слова самозащиты, с которыми Пилат обращается к Иисусу, когда Тиберий приказывает обезглавить его:

Господи, не наказывай меня вместе со зловредными евреями, ибо не схватил бы я Тебя, если бы не вынудил меня народ беззаконных иудеев, затеявших мятеж против меня. Ты знаешь, что я совершил это по незнанию. Не уничтожай меня за этот грех и не помни зла мне и рабе твоей Прокле, которая стоит рядом со мной в час моей смерти и которую Ты избрал для пророчества о том, что будешь Ты пригвождён к кресту. Не наказывай её за мой грех, но помилуй нас и причисли к сонму праведников^[19].

И когда Пилат, отныне обратившийся в христианство, заканчивает молитву, с небес раздаётся голос, возвещающий о спасении:

Благословляют тебя все колена и все отцы народов за то, что из-за тебя исполнились все пророчества обо Мне. И во время Второго пришествия Моего ты сам будешь свидетелем, когда буду Я судить двенадцать колен Израиля и тех, кто не принял имени Моего^[20].

В это мгновение Пилата обезглавливают, но ангел подхватывает отрубленную голову. Прокла, увидев ангела, уносящего голову к небу, «преисполнилась радостью и испустила дух. И была похоронена вместе с мужем своим волею господа нашего Иисуса Христа».

Рассказ об обращении Пилата в христианство достигает апогея в Евангелии от Гамалиила, сохранившемся в эфиопской версии. Эта версия гласит:

Пилат и жена его любили Иисуса, как самих себя. Он приказал бичевать Его в угоду коварным иудеям, дабы сердца их расположились более благосклонно к Нему и дабы они отпустили Его и не осудили на смерть (Moraldi, p. 662).

Иудеи, по сути, обманули его, заставив поверить, что если он накажет Иисуса таким способом, то они его отпустят. Поэтому после распятия Иисус приходит к Пилату во сне («Его сияние превосходило сияние солнца, и в этом свете купался весь город, кроме синагоги иудеев») и утешает его, говоря: «Пилат, оттого ли ты плачешь, что приказал бичевать Иисуса? Не страшись! Ты воистину исполнил то, что было о Нём написано» (там же, с. 673).

Существует мнение, что через оправдание Пилата христиане пытались снискать расположение римлян и что отпущение грехов Пилата в легенде соотносится со стремлением переложить ответственность за распятие исключительно на иудеев. Посему не удивительно, что Пилат оказался причислен к лику святых в эфиопской церкви, а его жену чествуют в греческой церкви 26 октября.

Белая легенда противоречит тому, что сообщают о Пилате не библейские источники. Филон, рассказывающий в Legatio ad Gaium^[21] (299–305) о его действии, которое иудеи сочли богохульством (он установил во дворце Ирода Великого золочёные щиты с посвящением Тиберию), описывает его как человека «непреклонного, упрямого и свирепого (akamptos, authades, ameiliktos)». Немногим позже, в сцене, где Пилата охватили страхи и сомнения, похожие на те, что описаны в Евангелиях, его характеристика звучит как «жестокий и гневливый». Именно такой персонаж стал главным героем чёрной легенды Пилата, любопытнейшим образом переплетающейся со сказанием о Веронике. По этой легенде (Moraldi, pp. 721–724), в которой как Иисус, так и Вероника обладают чудотворными силами, больной Тиберий узнаёт, что в Иерусалиме живёт лекарь по имени Иисус, избавляющий от любых недугов одним лишь словом (Булгаков, должно быть, знал эту версию, поскольку в его рассказе Пилат упорно называет Иисуса врачом). Тогда он посылает своего поверенного Волузиана к Пилату с приказом найти Иисуса и доставить его в Рим. Когда же Волузиан, приехав в Иерусалим, сообщил требование императора, Пилат «страшно испугался […], ибо помнил, что сам приказал безвинно казнить Его», и ответил ему, что сей человек был преступником и потому он приказал распять его. По дороге домой Волузиан встречает женщину по имени Вероника, спрашивает у неё об Иисусе и рассказывает о цели своего приезда.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

Символ веры (греч.).

2

От лат. credo — «верую». Второе название символа веры, а также первое слово начального из двенадцати составляющих его «членов формулы»: «Верую во единого Бога Отца Вседержителя, Творца неба и земли, всего видимого и невидимого…».

3

Никейский символ веры — Символ веры, принятый на Первом Никейском соборе в 325 г., который был созван императором Константином Великим в Никее (ныне Турция). Никейский собор стал первым Вселенским собором в истории христианства. На нём, в частности, был составлен Символ веры из 7 пунктов, который и стал называться Никейским символом веры.

4

В 381 г. на Втором Вселенском соборе в Константинополе было принято дополнение к Никейскому символу веры, и документ получил название Никео-Константинопольского символа веры или Константинопольского символа веры. Именно он получил повсеместное распространение.

5

Здесь и далее в скобках даны уточнения автора — см. раздел «Библиография» наст. издания.

6

Тиберий кесарь (греч.).

7

«В пятнадцатый же год правления Тиверия кесаря, когда Понтий Пилат начальствовал в Иудее, Ирод был четвертовластником в Галилее, Филипп, брат его, четвертовластником в Итурее и Трахонитской области, а Лисаний четвертовластником в Авилинее, при первосвященниках Анне и Каиафе, был глагол Божий к Иоанну, сыну Захарии, в пустыне». Здесь и далее цитаты из Синодального перевода Библии.

8

При Тиберии (лат.).

9

При Юлии [Цезаре], т. е. в дни Юлия Цезаря, основателя римской империи (убит в 44 г. до н. э.). См.: Данте Алигьери. Божественная Комедия / Пер. М. Лозинского. М.: Наука, 1968 (Серия «Литературные памятники»). С. 11, 497.

10

«…Прозвание это идёт от Христа, который в правление Тиберия был предан смертной казни прокуратором Понтием Пилатом…» — см.: Тацит. Анналы // Иисус Христос в документах истории / Cост. и комм. Б. Деревенского. СПб.: Алетейя, 2013. С. 85.

11

Цит. по кн.: Ницше Ф., Фрейд З., Фромм Э., Камю А., Сартр Ж. П. Сумерки богов. М.: Издательство политической литературы, 1990. С. 68.

12

Ин. 19:10.

13

Здесь речь идёт об Ироде Антипе (см.: Лк. 23:7–15).

14

См.: Lernet-Holenia A. Der Graf von Saint Germain. Zurich: Morgarten Verlag, 1948.

15

Евангелие от Никодима, 2:1; цит. по кн.: Иисус Христос в документах истории. С. 126.

16

Акты или Деяния Пилата (лат.).

17

Парадоксы Пилата или Обращение Пилата (греч.).

18

Тертуллиан Апологетик, XXI, 24; см.: Иисус Христос в документах истории. С. 119.

19

Перевод И. Свенцицкой по кн.: Tischendorf С. Evangelia apocrypha. Lipsiae, MDCCCLIII, p. 426–431. На рус. яз.: Апокрифические сказания об Иисусе, Святом семействе и свидетелях Христовых / Сост., вступ. статьи и комм. И. Свенцицкой, А. Скогорева. М.: Когелет, 1999.

20

Ibid.

21

О посольстве к Гаю (лат.). На рус. яз. см.: Филон Александрийский. Против Флакка. О посольстве к Гаю / Пер. О. Левинской // Иосиф Флавий. О древности иудейского народа, или Против Апиона. Москва-Иерусалим: Еврейский университет в Москве, 1994.