Чайльд Гарольд

Джордж Гордон Байрон

«Чайльд Гарольд» – восхитительная поэма, которая принесла небывалую славу ее творцу – великому английскому поэту Джорджу Байрону (англ. George Noel Gordon Byron, 1788 – 1824).*** Это произведение написано после длительного путешествия поэта по странам Средиземноморья. Чайльд Гарольд – молодой человек, уставший от беззаботной жизни и постоянного веселья, отправляется в дальнее странствие на поиски приключений. Другими известными произведениями лорда Байрона являются «Каин», «Паризина», «Марино Фальеро», «Корсар», «Беппо», «Шильонский узник», «Лара», «Мазепа». Джордж Гордон Байрон считается символом европейского романтизма, «Прометеем нового времени». В творчестве этой загадочной личности пессимизм и мотивы «мировой скорби» удивительным образом сочетаются со свободолюбием и революционным духом. Его произведения переведены на многие языки мира и уже несколько веков продолжают покорять сердца читателей.

ПЕСНЬ ПЕРВАЯ

I.

В Элладе ты слыла неборожденной,

О муза, дочь певцов! Так много лир

С тех пор терзало слух твой утомленный,

Что не дерзну я твой нарушить мир…

Хоть видел я твой храм — обломки зданья^[10]

И твой ручей, что прерывал один

Забытых мест глубокое молчанье,

Чтоб скромное вести повествованье,

Покой усталых муз тревожить нет причин.

II.

Жил юноша в Британии когда-то,

Который добродетель мало чтил;

Он дни свои влачил в сетях разврата

И ночи за пирами проводил;

Увы, разгул был для него кумиром;

Лишь пред пороком он склонялся ниц

И, презирая то, что чтится миром,

Доволен был лишь оргией иль пиром,

В кругу развратников и в обществе блудниц.

III.

Пред вами Чайльд-Гарольд.^[11] Я не намерен

Поведать вам, откуда вел он род;

Но этот род был знатен, чести верен

И заслужил в былые дни почет;

Но всякое преступное деянье

Потомка загрязняет предков честь

И обелить его не в состояньи

Ни летописца древнее сказанье,

Ни речь оратора, ни песнопевца лесть.

IV.

Кружился в свете он, как на просторе

Кружится мотылек среди лучей;

Не мог предвидеть он, что злое горе

Его сразит нежданно в цвете дней;

Но вот година тяжкая настала:

Узнал он пресыщенье, а оно,

Как чаша бед, приносит мук не мало.

В краю родном Гарольду тесно стало;

Так в келье схимнику и душно, и темно.

V.

Грехов не искупая, он стезею

Преступной шел. Красивых славя жен,

Гарольд был очарован лишь одною,^[12]

Но с ней, увы! не мог сойтися он…

Как счастливо, что ласкою разврата

Не запятнал он светлый свой кумир:

Измена за любовь была бы платой.

Жену б он разорил безумством траты

И вынесть бы не мог семейной жизни мир.

VI.

Пресыщен всем, утратив счастья грезы,

Он видеться с друзьями перестал;

В его глазах порой сверкали слезы,

Но гордый Чайльд им воли не давал.

Объят тоской, бродил он одиноко,

И вот решился он свой край родной

Покинуть, направляясь в путь далекий;

Он радостно удар бы встретил рока

И скрылся б даже в ад, ища среды иной.

VII.

Покинул Чайльд-Гарольд свой замок старый;

Под гнетом лет, казалось, рухнет он,

Его ж щадили времени удары:

Держался он массивностью колонн.

Там некогда монахи обитали,^[13]

Теперь же суеверия приют

Театром стал пафосских сатурналий;

Могли б подумать старцы, что настали

Их времена опять, коль хроники не лгут.

VIII.

Порою, словно тайну вспоминая,

Измену иль погибшую любовь,

За пиршеством, немую скорбь скрывая,

Сидел Гарольд, сурово хмуря бровь;

Но тайной оставалася тревога

Его души; друзьям он не вверял

Заветных дум и шел своей дорогой,

Советов не прося; страдал он много,

Но в утешениях отрады не искал.

IX.

Хоть он гостей сзывал к себе не мало

На пиршества, все ж не имел друзей;^[14]

Льстецов и паразитов окружала

Его толпа; но можно ль верить ей?

Его любили женщины, как мота:

Сокровища и власть пленяют жен

(При золоте метка стрела Эрота);

Так рвутся к свету бабочки; оплота

Там ангел не найдет, где победит Мамон.

X.

Гарольд не обнял мать, пускаясь в море,

С любимою сестрой в отъезда час

Не виделся;^[15] души скрывая горе,

Уехал он, с друзьями не простясь;

Не потому он избегал свиданья,

Что был и тверд, и холоден, как сталь,

Нет! Кто любил, тот знает, что прощанья

Усугубляют муку расставанья…

Лишь горестней нестись с разбитым сердцем в даль.

XI.

Богатые владенья, замок старый

Покинул он без вздохов и без мук,

Голубооких дам, которых чары,

Краса кудрей и белоснежных рук

Могли б легко отшельника святого

Ввести в соблазн, — все то, что пищу дать

Порывам сладострастия готово…

Ему хотелось мир увидеть новый

И, посетив Восток, экватор миновать.^[16]

XII.

Надулись паруса; как будто вторя

Его желаньям, ветер резче стал;

Поплыл корабль, и скоро в пене моря

Бесследно скрылся ряд прибрежных скал.

Тогда в душе Гарольда сожаленье

Проснулось, может быть; но ничего

Он не сказал и скрыл свое волненье,

Он твердым оставался в то мгновенье,

Как малодушный плач звучал вокруг него.

XIII.

В вечерний час, любуяся закатом,

Он арфу взял; под бременем тревог

Любил он волю дать мечтам крылатым,

Когда никто внимать ему не мог;

И вот до струн коснувшися рукою,

Прощальную он песню затянул,

В то время, как корабль, в борьбе с волною,

Катился в даль, и, одеваясь тьмою,

Его родимый край в пучине вод тонул.

Примечания

10

В подлиннике определенно назван Дельфийский храм.

«Деревушка Кастри стоит частью на месте Дельф. Вдоль горной тропинки, идущей от Криссо, находятся остатки могил, высеченных в скале или из камня. «Одна из них», говорил проводник, — «могила царя, сломавшего себе шею на охоте». Конечно, его величество выбрал самое подходящее место для такой кончины.

Несколько выше Кастри находится пещера, но преданию — пещера Пифии, огромной глубины; верхняя часть ее вымощена и теперь служит коровником. На другой стороне Кастри стоит греческий монастырь; несколько выше него находится расщелина в скале, с рядом пещер, доступ к которым затруднителен, ведущая, по-видимому, во внутрь горы, — вероятно, к Корикийской пещере, упоминаемой у Павзания. Отсюда берет начало источник и «Кастальская роса». (прим. Байрона).

Байрон и Гобгоуз ночевали в Криссе 15 декабря 1809 г. и на другой день посетили Дельфы. «Мы были орошены», говорит Гобгоуз, «брызгами бессмертного ручья, и здесь более, чем где-либо, должны были бы почувствовать поэтическое вдохновение; мы напились также и из самого источника, но — по крайней мере, я говорю о себе — не почувствовали ничего необыкновенного».

11

В первоначальной редакции поэмы герой ее носил имя Childe Burun (Чайльд-Бэрон), которым как бы подчеркивалось автобиографическое значение этого произведения. В стихе:

Но всякое преступное деянье

Потомка загрязняет предков честь.

заключается указание на одно событие из семейной хроники Байронов. Дед поэта, Вильям, пятый лорд Байрон, смертельно ранил своего родственника Ча(э)ворта на поединке без свидетелей в одной из лондонских таверн (1765). Он был признан виновным в предумышленном убийстве, но, во внимание к его званию лорда, оставлен на свободе. Среди местных жителей он был известен под прозвищем «нечестивого лорда», и о нем ходило много рассказов, правдивых и выдуманных, изображавших его в дурном свете. Он умер в Ньюстэде в 1798 г.

12

Мэри Чаворт, о которой еще не раз будет речь. Ср. «Стансы к одной даме, при отъезде из Англии», «Сон» и биографию Байрона. Мэри-Анна Чаворт, внучка Чаворта, убитого в поединке лордом Вильямом Байроном в 1765 г., вышла замуж, в августе 1805 г., за Джона Местерса. Она умерла в феврале 1832 г.

13

При прежнем владельце Ньюстада в озере найден был медный орел, внутри которого, в числе разных документов, оказалась жалованная грамота Генриха V, дающая «полное прощение за все преступления, совершенные монахами ранее 8-го минувшего декабря, за исключением убийств, если таковые совершены были после 19-го ноября». Монахи были постоянным источником разного рода забав для ньюстэдских «кутил». Френсис Годжсон насмешливо вспоминает о них в стихах «На развалинах аббатства в романтической местности»: «Утренний колокол, глухо раздаваясь в лесной просеке, уже не станет вызывать жирного аббата из его сонной кельи, предупреждая девицу (если только девица была там), что ей пора бежать», и пр.

14

В изображении одиночества Ч.-Гарольда, покинутого друзьями, отразилась одна подробность из личной жизни Байрона: старый школьный товарищ отказался провести с ним последний день перед отъездом его в путешествие, повинившись в письме, что он обещал своей матери и нескольким дамам пойти с ними по магазинам. Это был, по всей вероятности, лорд Делавар. «О, дружба!» говорил Байрон Далласу. «Я не верю, чтобы здесь остался кто-нибудь, кроме вас и вашей семьи, да еще, может быть, моей матери, кто бы беспокоился обо мне». Впрочем, по замечанию Чарльза Лэмба, Байрона нельзя понимать слишком буквально. Конечно, он был огорчен поступком товарища, и впоследствии, с целью усилить трагическое положение Ч.-Гарольда, придал этому частному случаю общее значение.

15

В одной из зачеркнутых строф прощания Ч.-Гарольда (см. ниже) он жалуется, что не видел сестры своей «уж более трех лет». Августа Байрон (род. в январе 1783, ум. в ноябре 1851), единокровная сестра поэта, по смерти своей воспитательницы-бабушки, графини Гольдернес, жила с детьми своей матери, леди Чичестер и герцогом Лидсом, иногда же гостила у своего двоюродного брата, графа Карлейля, и в семье генерала Гаркорта. В 1807 г. она вышла за своего родственника, драгунского полковника Джорджа Ли (Leign). С конца 1805 г. Байрон находился с нею в более или менее постоянной переписке, но личных свиданий между ними не было.

16

«На ваше замечание о выражении: «Central line (центральная линия, т. е. экватор) я могу ответить только, что до отъезда своего из Англии Ч.-Гарольд имел твердое намерение проехать в Персию и вернуться через Индию, чего он не мог бы сделать, не пересекая экватора», писал Байрон Далласу 7 сент. 1811. О своем намерении поехать в Персию в марте или не позже мая 1809 г. Байрон говорит в письме к матери от 7 октября 1808 г.