Последняя колония

Джон Скальци, 2007

Премия Сэйун Финалист премий Hugo, Locus, Сталкер, Немецкой фантастической премии. Конфликт между конклавом инопланетных видов и Союзом колоний разрастается. Запрет конклава на колонизацию новых планет вынуждает людей идти на хитрость. Основанную втайне новую колонию Роанок возглавляют Джон Перри и Джейн Саган, которые переселяются сюда вместе с приемной дочерью Зои, сопровождаемой представителями обинян. Вместе им предстоит обороняться от 412 видов инопланетян конклава. Вечные недомолвки руководства Союза колоний вызывают все большее напряжение, и поселенцы, чувствующие себя пешками в чужой игре, начинают искать альтернативные пути решения проблем. «Захватывающая смесь межзвездных приключений и политических интриг у Скальци неизменно привлекательна!» – Booklist «Высший класс. От боевых сцен стынет кровь». – Washington Post «Чистый эскапизм. Умные диалоги, быстро раскручивающийся сюжет и сильные персонажи – все напоминает Роберта Хайнлайна». – The Times «Неподдельный восторг. Заманчиво, тонко и хорошо написано». – Daily Telegraph

2

«Джуниперо Серра» выполнил скачок, и внезапно за «окном» — большим экраном обзорной палубы огромного корабля — возник сине-зеленый мир. С мест, где расположилась пара сотен приглашенных гостей, репортеров и чиновников из Департамента колонизации, послышались восхищенные охи и ахи, как будто вся эта братия никогда прежде не видела планету из пространства.

— Леди и джентльмены, — произнесла Карин Белл, министр колонизации, — представляю вам Роанок, новый колониальный мир.

Присутствующие разразились рукоплесканиями, которые, впрочем, быстро затихли, сменившись негромким гулом множества голосов репортеров, поспешно бормотавших свои комментарии в микрофоны. При этом большинство не обратили никакого внимания на появление неподалеку «Блумингтона» и «Фэрбенкса», двух крейсеров ССК, которые без излишней навязчивости сопровождали толпу политиканов и журналистов, совершавших вояж среди звезд. Их присутствие еще сильнее укрепило меня в мысли, что обстановка на Роаноке и вокруг него отнюдь не настолько спокойная, как хотел бы показать Союз колоний. Не хватало еще, чтобы рейдер какой-нибудь враждебной расы превратил и министра колонизации, и ее свиту, и приглашенных важных гостей в новый метеоритный поток.

Я указал Джейн на крейсеры одним коротким взглядом, она посмотрела туда и ответила незаметным для всех остальных кивком. При этом ни она, ни я не издали ни звука. Мы всерьез надеялись, что нам удастся уклоняться от общения с журналистами на всем протяжении перелета. Мы уже знали из личного опыта, что оба не слишком годимся в звезды средств массовой информации.

— Позвольте мне дать вам небольшую справку о том, что представляет собой Роанок, — продолжала Белл. — Диаметр Роанока по экватору чуть менее тринадцати тысяч километров, то есть он больше, чем Земля или Феникс, но несколько меньше, чем Чжунго, которая, следовательно, сохраняет за собой звание крупнейшей из планет, освоенных Союзом колоний.

На эти слова несколько репортеров с Чжунго откликнулись робкими аплодисментами, которые, впрочем, тут же заглушил общий смех.

— Благодаря размеру и геологической структуре сила тяготения здесь на десять процентов больше, чем на Фениксе, следовательно, большинство из вас на поверхности планеты будут чувствовать себя так, будто вам в карманы положили по килограммовому грузу. Атмосфера — обычная смесь кислорода с азотом, но здесь непривычно велика доля кислорода — почти тридцать процентов. Эту особенность вы тоже почувствуете.

— У кого мы отобрали планету? — спросил один из репортеров.

— Я еще дойду до этого, — ответила Белл, и в зале раздался негромкий ропот.

Министр Белл славилась умением проводить чрезвычайно сдержанные пресс-конференции даже без всякой подготовки и сейчас была полностью в своей тарелке.

Изображение глобуса Роанока на экране сменилось фрагментом карты, на котором небольшая река впадала в другую, поистине огромную.

— Здесь будет находиться колония, — продолжала свою лекцию Белл. — Меньшей из рек мы дали название Аблемар, большей — Роли. Роли собирает воду со всего континента, как Амазонка на Земле или Анасази на Фениксе. Еще пара сотен километров на запад, — изображение на экране опять сменилось, — и мы окажемся на побережье Виргинского океана. Практически неограниченное пространство для роста.

— А почему колонию устраивают не на побережье? — спросил кто-то.

— Потому что там ей не место, — отрезала Белл. — Сейчас не шестнадцатый век. Наши суда пересекают межзвездные просторы, не океаны. Мы в состоянии выбрать для колонии наилучшее место. Это место — на экран вернулся первоначальный участок карты — находится достаточно далеко от океана, чтобы не подвергаться циклонам, которые частенько свирепствуют в устье Роли, а также характеризуется и другими благоприятными геологическими и метеорологическими факторами. Помимо всего прочего химизм жизни на этой планете несовместим с нашим. Колонисты не могут есть ничего местного. Следовательно, рыболовство сразу отпадает. Тем разумнее поместить колонию на аллювиальной равнине, где куда больше возможностей для выращивания продовольственных культур, чем на побережье.

— Не могли бы вы все же сказать нам, у кого мы отняли эту планету? — снова встрял первый репортер.

— Я буду говорить об этом позже, — снова одернула его Белл.

— Но мы ведь уже знаем все, что вы рассказываете, — поддержал первого кто-то еще. — Весь этот материал есть в пресс-релизах, которые вы нам раздали. А нашим зрителям интересно узнать, кто владел этой планетой раньше и у кого мы ее отобрали.

— Мы ни у кого не отбирали эту планету, — заявила Белл, явно раздраженная тем, что ее план оказался под угрозой. — Нам ее передали.

— И кто же?

— Обиняне.

В зале сразу зашушукались.

— И я с удовольствием расскажу об этом более подробно, только позже. Но сначала…

Карта слияния рек исчезла, и вместо нее на экране возникло несколько пушистых древовидных предметов: полурастения-полуживотные являлись доминирующей формой жизни на Роаноке. Большинство репортеров проигнорировали новую иллюстрацию к лекции; они поспешно шептали в свои диктофоны сенсационную информацию о связи этой планеты с расой обинян.

— Обиняне назвали ее Гарсинхиром, — сообщил мне и Джейн генерал Райбики несколькими днями ранее, когда нас на его личном шаттле доставили на станцию «Феникс» для формального введения в должности и представления нескольким колонистам, которые должны были стать нашими заместителями. — Это переводится попросту как «семнадцатая планета». Потому что оказалась семнадцатым по счету колонизированным ими миром. Они не отличаются очень богатым воображением.

— Взять и бросить планету… Это совсем не похоже на обинян, — заметила Джейн.

— Так они ее и не бросали, — ответил Райбики. — Мы поменялись. Мы отдали им маленькую планетку, которую отобрали у джелтов примерно год назад. Все равно Гарсинхир не слишком годилась для них. Планета шестого класса. Химизм жизни там настолько близок к химизму обинян, что местные вирусы для них безусловно смертельны. У нас, людей, напротив, химизм с местной жизнью несовместим. Следовательно, и местные вирусы, бактерии и прочая мелочь нам не страшны. Планета джелтов, доставшаяся обинянам, не столь хороша, но для них подходит больше. Вполне честная сделка. А теперь скажите, вам хватило времени, чтобы посмотреть личные дела колонистов?

— Хватило, — ответил я.

— И что вы можете сказать?

— Что отбор был совершенно дурацким, — ответила Джейн.

Райбики улыбнулся:

— Если вы когда-нибудь научитесь дипломатии, я… я просто не могу себе представить, что тогда случится.

Джейн наклонилась к своей ЭЗК и отыскала файл с информацией о процессе отбора.

— Колонисты с Элизиума отбирались при помощи лотереи, — объявила она.

— К которой допустили лишь тех, кто смог доказать, что физически способен перенести суровые условия колонизации, — добавил Райбики.

— Все колонисты с Киото принадлежат к религиозной секте, выступающей против развития технологии, — продолжала Джейн. — По идее, они должны отказаться даже взойти на колонистское судно.

— Они из ордена колониальных меннонитов, — пояснил Райбики. — Не экстремисты, не бунтари и не скандалисты. Они всего лишь стремятся к простоте. Иметь таких в новой колонии будет как раз полезно.

— На Умбрии колонистов отбирали на игровом шоу, — невозмутимо продолжала Джейн.

— Все проигравшие получили игру на дом, в вечное пользование, — ввернул я.

Райбики сделал вид, что не услышал мою остроту.

— Да, — сказал он, обращаясь к Джейн, — была устроена открытая публичная игра, в которой претенденты должны были пройти несколько испытаний на сообразительность и выносливость. И то, и другое качество должны вам пригодиться на Роаноке. Саган, каждой колонии был предоставлен список физических и умственных критериев, которым должен соответствовать потенциальный колонист Роанока. Ну а сам процесс отбора мы предоставили на усмотрение колониям. Часть из них, как, например, Эри и Чжунго, организовали все достаточно стандартно. Некоторые поступили по-другому.

— И это вас нисколько не волнует? — осведомилась Джейн.

— Нет. И с какой бы стати, раз колонисты соответствуют тем требованиям, которые мы выработали сами, — ответил Райбики. — Они представили своих кандидатов в колонисты, мы подвергли их дополнительной проверке по собственным стандартам.

— И они все ее прошли? — спросил я.

Райбики фыркнул:

— Ну, я бы так не сказал. Правительница Альбиона подбирала колонистов из числа своих личных врагов; Русь устроила нечто вроде аукциона, и в список попали те, кто мог больше заплатить. Кончилось тем, что в обеих этих колониях мы взяли процесс отбора в свои руки. Но конечный результат — я думаю, что вас интересует именно это, не так ли? — превосходный средний уровень колонистов.

Он взглянул на Джейн:

— Они несравнимо лучше, чем те колонисты, которых вы могли бы получить с Земли, вот что я вам скажу. К тем мы подходим с многократно меньшей строгостью. Там философия совсем иная — если ты способен взойти на колониальный корабль, считай себя колонистом. А для этой колонии мы исходили из куда более высоких стандартов. Так что можете немного расслабиться. Мы подобрали для вас хороших колонистов.

Джейн откинулась на спинку кресла; было видно, что она далеко не убеждена. Я не винил ее: генерал и меня тоже убедил отнюдь не полностью. Пока шаттл висел возле ворот и его пилоты переговаривались с диспетчерами насчет постановки в док, мы, все трое, хранили молчание.

— Где ваша дочь? — спросил Райбики, когда шаттл замер у причала.

— Осталась в Новом Гоа, — сказала Джейн. — Чтобы проследить за упаковкой вещей.

— И устроить прощальную вечеринку с друзьями, но об этом мы предпочитаем не слишком задумываться, — добавил я.

— Молодежь, — вздохнул Райбики и поднялся. — Ну а теперь… Перри, Саган, помните, что я вам говорил насчет цирка для средств массовой информации?

— Да, — кивнул я.

— Вот и прекрасно. В таком случае приготовьтесь выйти на арену. Все клоуны будут в публике.

С этими словами он повел нас от шаттла к воротам, за которыми, судя по всему, со вчерашнего вечера дежурили в полном составе журналисты Союза колоний, чтобы застать нас врасплох.

— Помилуй бог, — сказал я, останавливаясь в туннеле.

— Поздно паниковать, Перри, — веско произнес Райбики и, приостановившись, взял меня под руку. — Им уже все о вас известно. Пора набраться мужества и покончить с этим.

— Ну что, — осведомился Джанн Кранджич, подкатившись ко мне самое большее через пять минут после того, как мы приземлились на Роаноке. — Какое ощущение испытывает человек, первым поставивший ногу на землю нового мира?

— Мне уже не раз приходилось это делать, — ответил я, пробуя подошвой почву.

На него я не смотрел. За несколько минувших дней я успел возненавидеть его хорошо поставленный приторный голос и телегеничную внешность красавчика.

— Да, конечно! — ни на секунду не задумавшись, воскликнул Джанн. — Но ведь на сей раз поблизости нет никого, кто стремился бы отрубить эту ногу напрочь.

После этих слов я все же взглянул на него и увидел обычную раздражающую ухмылочку, которую обитатели Умбрии — его родной планеты — почему-то считали победоносной улыбкой. Краешком глаза я заметил также, что Беата Новик медленно обходит нас по кругу. Она предоставляла своей камере, закрепленной на голове, снимать все, что попадало в поле зрения, чтобы потом выбрать лучшее для зрителей.

— Ничего, Джанн, день только начинается. Вполне хватит времени для того, чтобы обнаружились желающие и рубить, и стрелять, — сказал я.

Его улыбка сделалась немного натянутой.

— А теперь почему бы вам с Беатой не поприставать для разнообразия к кому-нибудь еще.

Кранджич вздохнул и решил изменить тактику.

— Послушайте, Перри, — доверительным тоном обратился он ко мне. — Вы же не можете не понимать, что, когда я начну собирать сюжет из тех реплик, которыми вы меня удостоили, выйдет страшно неприятный напыщенный тип. Попытайтесь вести себя хоть немного приветливее. Что вам стоит, а? Дайте мне хоть что-нибудь, с чем я смогу работать. Мы искренне хотим представить вас как героя войны, выступающего на новом поприще, но вы не даете нам никакой точки опоры. Видит бог, вы отлично понимаете, как делаются такие дела. Вы ведь сами на Земле занимались рекламным бизнесом.

Я отмахнулся от него, даже не стараясь скрыть раздражения. Кранджич взглянул на стоявшую по правую руку от меня Джейн, но не рискнул обратиться к ней. В полете он улучил момент, когда меня не было рядом, и попытался пристать к ней с вопросами. Подозреваю, что к концу непродолжительного разговора она перепугала его до полусмерти. Я тогда не смог не задать себе праздный вопрос: сохранила ли его оператор запись этого неудавшегося интервью?

— Пойдем, Беата, — сказал он. — Все равно нам нужно сделать сюжет о Трухильо.

Они побрели прочь к судну, рассчитывая, что кто-нибудь из руководителей будущей колонии окажется более сговорчивым или более тщеславным.

Кранджич ужасно бесил меня. Вообще-то меня бесила вся эта поездка. Она была устроена якобы для того, чтобы мы с Джейн и избранная группа поселенцев осмотрели место, где будет находиться колония, и побольше узнали о планете. Получился же великосветский вояж с колонистами в качестве звезд сезона. Высадка всей компании сюда для того, чтобы журналисты могли сделать вожделенные снимки, и доставка обратно были не чем иным, как пустой тратой времени. И Кранджич был всего лишь ярким примером носителя того образа мыслей, который был присущ всей толпе паразитов от информации.

— Могу сразу сказать, что, когда мы займемся колонией, я совсем не буду скучать без него, — сказал я, повернувшись к Джейн.

— Ты плохо изучил документы, — ответила Джейн. — И он, и Беата входят в умбрийскую группу колонистов. Так что он поедет с нами. Они с Беатой поженились специально ради этого, потому что умбрийцы не допустили к играм одиночек.

— Они решили, что супружеские пары лучше годятся для жизни в колонии? — предположил я.

— Вероятнее, соревнование пар сделало их игры более зрелищными, — отозвалась Джейн.

— Он участвовал в шоу?

— Он был его ведущим. Но правила есть правила. Этот брак целиком и полностью фиктивен. Кранджич был женат уже несколько раз, но никогда его супружество не длилось больше года, а Беата вообще лесбиянка.

— Ты меня ужасаешь, — сказал я. — Откуда тебе все это известно?

— Не забывай, что я была офицером разведки. Выяснить такие вещи для меня — раз плюнуть.

— Что еще, по твоему мнению, мне следует о нем знать?

— Он намерен задокументировать первый год жизни колонии Роанок. И уже заключил контракт на еженедельные передачи. И еще у него есть заказ на книгу.

— Замечательно, — подытожил я. — Ну что ж, теперь мне, по крайней мере, ясно, каким образом он пробрался на шаттл.

С первым кораблем на поверхность Роанока должны были высадиться десяток представителей колонистов и несколько сотрудников Департамента колонизации; на «Сене» чуть не случился бунт, когда репортеры выяснили, что на шаттле с колонистами не будет никого из них. Именно Кранджич спас положение, пообещав предоставить для общего пользования все, что снимет Беата. Остальные репортеры должны были высадиться позднее на других кораблях, снять свои запланированные сюжеты и смонтировать их с материалом Кранджича. Для него эта жертва не стоила ровным счетом ничего — ведь он все равно станет колонистом Роанока. Узнай о его хитрости кто-нибудь из коллег, вполне возможно, он всерьез задумается о том, чтобы выбросить его через гермошлюз в безвоздушное пространство.

— Не стоит волноваться на этот счет, — сказала Джейн. — И кроме всего прочего, он ведь прав. Ты действительно впервые в жизни попал на новую планету, где никто не стремится тебя убить. Вот и радуйся этому. Пошли.

Она зашагала по обширному лугу, заросшему местной травой, посреди которого мы совершили посадку, к обрамлявшей его стене из чего-то, весьма похожего на деревья. Кстати, местную траву тоже нельзя было с полным правом назвать травой.

Но чем бы они на самом деле ни являлись — эти нетравы и недеревья, — они были пышными и почти невероятно зелеными. До чрезвычайности насыщенная кислородом атмосфера казалась влажной и почти ощутимо давила на плечи. В этом полушарии шел конец зимы, но благодаря географическому положению и местной розе ветров здесь было тепло. Я не на шутку тревожился по поводу того, каким окажется разгар лета: похоже, что тогда мне придется изрядно попотеть.

Я нагнал Джейн, когда она остановилась, чтобы рассмотреть «дерево». Вместо листьев на нем рос мех, который, казалось, шевелился. Наклонившись поближе, я увидел в мехе множество крошечных суетливых существ.

— Древесные блохи, — сказал я. — Милашки.

Джейн улыбнулась — такое случалось редко, и каждая улыбка заслуживала внимания.

— По-моему, это интересно.

Она поглаживала ветку «дерева». Одна из блох перепрыгнула с меха ей на руку; Джейн с любопытством посмотрела на нее, а потом осторожно сдула обратно.

— Ты думаешь, что можешь быть счастлива здесь? — спросил я.

— Я думаю, что у меня здесь будет много дел. Генерал Райбики может говорить о высоком качестве отбора колонистов для этой планеты все, что ему заблагорассудится. А я изучила личные дела каждого из них. И вовсе не уверена, что среди колонистов окажется мало таких, кто может представлять опасность для других и для самих себя.

Она кивнула в сторону шаттла.

— Возьми хотя бы Кранджича. Его совершенно не интересует колонизация. Он хочет всего лишь написать о том, как это делают другие. И самым искренним образом уверен, что, оказавшись здесь, будет преспокойно тратить время на съемку своего шоу и написание книги. Пожалуй, ему понадобится наголодаться и отощать до полусмерти, прежде чем он поймет, что это не так.

— Возможно, он один такой, — предположил я.

— Ты оптимист, — отозвалась Джейн и добавила, вновь обведя взглядом меховое «дерево» и копошившихся на нем мурашек: — Это мне очень в тебе нравится. Но не думаю, что нам стоит оценивать будущую работу с оптимистической точки зрения.

— Разумно, — кивнул я. — Но ты должна признать, что была не права насчет меннонитов.

— Пока что кажется, что я не права насчет меннонитов, — ответила Джейн, делая ударение на каждом слове, и оглянулась на меня. — Но приходится с тобой согласиться. Из них могут получиться вполне серьезные колонисты.

— Просто тебе никогда прежде не приходилось иметь дело с меннонитами.

— Прежде, до того как мы попали на Гекльберри, я вообще не была знакома с религиозными людьми. А индуизм не произвел на меня особого впечатления. Хотя Шива у них довольно внушителен.

— Что есть, то есть, — согласился я. — Хотя верования у индуистов и меннонитов малость различаются.

— Ну вот, помяни черта… — проворчала Джейн, взглянув мне через плечо.

Я повернулся и увидел подходившего к нам высокого бледного мужчину. Простая одежда и широкополая шляпа. Это был Хайрам Йодер, избранный колониальными меннонитами для участия в ознакомительной поездке.

Я улыбнулся ему. В отличие от Джейн, я неплохо знал меннонитов — в той части Огайо, где я жил, их обитало немало, наряду с амишами, моравскими братьями и представителями других направлений анабаптизма. Как и во всех человеческих сообществах, среди них попадались разные люди, но в общем они производили впечатление порядочных и честных. Если мне нужно было что-то сделать в доме, я старался найти подрядчика из меннонитов, потому что они всегда все делают с первого же раза, а если в чем-то ошибаются, то не спорят с вами, а спокойно исправляют недоделки. Такая философия заслуживает бережного отношения.

Йодер поднял руку в приветственном жесте.

— Я подумал, что стоит к вам присоединиться, — сказал он. — Смотрю, руководители колонии что-то рассматривают, вот и мне захотелось узнать, что вас заинтересовало.

— Это всего лишь дерево, — ответил я. — Или… в общем, не важно, все равно мы как-нибудь его назовем.

Йодер некоторое время разглядывал «дерево».

— По мне, дерево как дерево, — серьезно заявил он. — Только с мехом. Ну и что? Мы могли бы прямо так его и назвать: меховое дерево.

— Вы словно мысли мои читаете, — откликнулся я. — Так мы наверняка не перепутаем его ни с одним земным растением.

— Конечно, — согласился Йодер. — А то получилось бы совсем по-дурацки.

— Что вы думаете о вашем новом мире? — спросил я.

— Я думаю, что он может оказаться очень даже неплохим. Хотя многое будет зависеть от людей, которые тут будут жить.

— Согласен с вами, — кивнул я. — Но отсюда возникает вопрос, который я просто обязан задать вам. Мне доводилось общаться с меннонитами еще на Земле, в Огайо. Так вот, некоторые из них стремились уйти от людей — удалиться от мира. Я должен знать, не намерена ли ваша группа повести себя так же.

Йодер улыбнулся:

— Не беспокойтесь, мистер Перри. Меннониты бывают разные — каждая церковь исповедует веру по-своему. Мы — колониальные меннониты. Мы хотим вести простую жизнь и носить простую одежду. Мы не отказываемся от использования технологий, когда они действительно нужны, но избегаем их в тех случаях, когда без них можно обойтись. Мы хотим не укрываться от мира, а жить в нем, это так же естественно, как соль и свет. Мы надеемся стать хорошими соседями и для вас, и для других колонистов, мистер Перри.

— Очень рад это слышать. Похоже, что у нашей колонии многообещающее начало.

— Твое впечатление может еще не раз измениться, — вмешалась Джейн и снова кивнула в сторону шаттла.

В нашу сторону шли Кранджич с Беатой. Кранджич бодро шагал впереди, Беата тащилась следом. Было ясно, что беготня за колонистами в надежде вырвать у кого-нибудь два-три внятных слова вовсе не соответствует ее понятиям о приятном времяпрепровождении.

— Наконец-то я вас поймал, — обратился Кранджич к Йодеру. — Я уже узнал мнения всех остальных присутствующих колонистов… правда, кроме нее.

Он махнул рукой в сторону Джейн.

— И теперь мне не хватает лишь нескольких ваших слов, которые мы могли бы предоставить для распространения по всем планетам.

— Я ведь уже говорил вам, мистер Кранджич, что предпочел бы не фотографироваться и не давать интервью, — чрезвычайно вежливым тоном ответил Йодер.

— Это связано с вашими религиозными убеждениями, да?

— Не совсем. Я просто хотел бы, чтобы вы оставили меня в покое.

— Жители Киото будут разочарованы, если их земляк…

Кранджич запнулся на полуслове и уставился куда-то нам за спины.

— Черт бы меня побрал! Кто это?

Мы повернулись, стараясь не делать резких движений, и увидели два существа размером примерно с крупного оленя. Они безмятежно рассматривали нас из-за меховых деревьев.

— Джейн? — вопросительно произнес я.

— Понятия не имею, — негромко отозвалась Джейн. — У нас не так уж много сведений о местной фауне.

— Беата! — крикнул Кранджич. — Подойди-ка поближе, получатся клевые кадры!

— Черта лысого, — огрызнулась Беата. — Мне вовсе не хочется, чтобы меня сожрали. Так что снимай свои клевые кадры сам.

— Не бойся, подходи! — продолжал блажить Кранджич. — Если бы они хотели нас съесть, то уже давно напали бы. Смотри!

И он двинулся навстречу неведомым существам.

— Ну и как, позволим мы ему эту глупость? — спросил я Джейн.

Она пожала плечами:

— Формально колонии еще не существует.

— Ты очень кстати об этом вспомнила.

Кранджича отделяло от животных чуть более двух метров, когда одно из них решило, что с него достаточно, выразительно взревело и быстро шагнуло навстречу журналисту. Кранджич истошно завопил, молниеносно повернулся и, спотыкаясь на каждом шагу, устремился со всех ног к спасительному шаттлу.

Я повернулся к Беате:

— Признавайтесь: вы это сняли?

— Могли бы и не спрашивать. Сами знаете, что сняла, — ответила она скучным голосом.

Не в пример репортеру, неведомые существа удалялись неторопливо, решив, очевидно, что выполнили свою задачу на сегодня.

— Обалдеть! — воскликнула Савитри. — Не каждый день видишь, как главный поставщик новостей во всех колониях наложил в штаны от страха.

— И впрямь смешно, — согласился я. — Хотя, если начистоту, я уверен, что мог бы прожить долго и счастливо до самой смерти, не видя этой сцены, и считал бы, что ничего не потерял.

— В таком случае вы получили бесплатную ложечку перца к вашей долгой и счастливой жизни, — сказала Савитри.

Мы сидели в моем кабинете. Назавтра мне предстояло окончательно покинуть Гекльберри. Савитри устроилась за столом в моем кресле, я притулился на одном из стульев для посетителей.

— Ну и как тебе обзор из этого кресла? — осведомился я.

— Обзор замечательный. Вот только сидеть в нем очень неудобно. Такое впечатление, что какой-то лентяй своей задницей промял и перекосил его до невозможности.

— Ты в любой момент можешь заказать новое кресло.

— О, конечно, администратор Кулкарни будет просто счастлив выложить столько денег на новую мебель для меня. Он всю жизнь считает меня главным смутьяном в селении.

— А ты и есть главный смутьян, — сказал я. — Это, между прочим, основная обязанность омбудсмена.

— Насколько мне известно, омбудсмен должен не устраивать неприятности, а улаживать их, — заметила Савитри.

— Что ж, мисс Буквоедка, пусть так и будет, — ответил я, — если уж вы решили придираться.

— Какое прекрасное имя! — Савитри принялась раскачиваться в кресле. — К тому же я всего лишь помощница смутьяна.

— Уже нет. Я рекомендовал тебя Кулкарни на должность деревенского омбудсмена, и он согласился.

Савитри перестала раскачиваться.

— Серьезно? Вы заставили его согласиться?

— Не сразу, — признался я, — но я постарался говорить убедительно. И доказал ему, что таким образом ты, по крайней мере, будешь обязана помогать людям, а не просто надоедать им.

— Рохит Кулкарни… — протянула Савитри. — Какой прекрасный человек…

— Должен признать, что у него действительно есть кое-какие недостатки, — согласился я, — но он в конце концов на самом деле согласился. Тебе стоит сказать «да», и это место твое. Вместе с креслом.

— Что-что, а это кресло мне точно не нужно, — заявила Савитри.

— Как хочешь. Но в таком случае у тебя не останется ничего на память обо мне.

— И работа эта мне тоже не нужна.

— Что?

Я не мог поверить своим ушам.

— Я сказала, что эта работа мне не нужна. Как только я узнала, что вы уезжаете отсюда, я отправилась искать новую работу. И нашла ее.

— Какую же?

— Тоже помощником.

— Но ты могла бы стать омбудсменом.

— Ну да, хороша вершина карьеры — омбудсмен в Новом Гоа! — воскликнула Савитри и лишь потом заметила недовольство на моем лице: как-никак, это была моя работа на протяжении многих лет. — Только не обижайтесь. Вы взялись за эту работу после того, как повидали вселенную. А я всю жизнь провела в одной-единственной деревушке. Мне тридцать лет. Пора выбираться отсюда.

— Ты нашла работу в Миссури-Сити? — предположил я.

Так называлась столица нашего района.

— Нет.

— Я уж и не знаю, что подумать, — протянул я.

— Всем известно, что это ваше обычное состояние, — заявила Савитри и поспешно продолжила, чтобы не дать мне вставить слово: — Теперь я буду работать на другой планете. В новой колонии, она называется Роанок. Вы могли где-нибудь случайно услышать о ней.

— Н-да, теперь я на самом деле ничего не понимаю.

— У той колонии вроде бы будут двое руководителей, — доверительным тоном сообщила мне Савитри. — Я попросила одну из них взять меня на работу. И она согласилась.

— Так ты — помощница Джейн?

— Вообще-то я помощница руководства колонии, — сказала Савитри. — А поскольку руководство состоит из двух человек, значит, я и ваша помощница тоже. И потому, как и прежде, не буду заваривать вам чай!

— Но ведь колонистов отбирали всего в нескольких колониях. И Гекльберри среди них не было.

— Не было, — согласилась Савитри. — Но вы, как руководители колонии, имеете право составлять свой собственный персонал из кого вам в голову взбредет. Джейн меня знает, доверяет мне и в курсе, что мы с вами хорошо работаем вместе. Так что это вполне разумно.

— Когда же она тебя зачислила в наш штат? — осведомился я.

— В тот же день, когда вы сообщили, что уезжаете. Она пришла сюда, когда вы отправились на ланч. Мы поговорили о том о сем, и она предложила мне работу.

— И никто из вас не удосужился сообщить мне об этом! — возмутился я.

— Она хотела, — созналась Савитри. — Но я попросила ее этого не делать.

— Почему же?

— Потому что если бы она вам сказала, то у нас не было бы этой замечательной, восхитительной беседы!

Савитри громко рассмеялась и несколько раз прокрутилась вместе с креслом.

— Брысь с моего места! — прикрикнул я.

Хикори и Дикори подошли ко мне, когда я, испытывая довольно ощутимую грусть, стоял в опустевшей гостиной моего дома, все имущество которого уже было упаковано и вывезено.

— Нам нужно поговорить с вами, майор Перри, — сказал Хикори.

— Да, конечно.

Я не на шутку удивился. За семь лет, которые Хикори и Дикори провели с нами, мы часто общались. Но они никогда не начинали беседу сами: всегда молча ждали, пока мы их заметим.

— Мы воспользуемся нашими имплантатами, — добавил Хикори.

— Ради бога, — кивнул я, недоумевая все сильнее.

Хикори и Дикори почти синхронными движениями ощупали воротники, обрамлявшие их длинные шеи, и нажали находившиеся справа кнопки.

Обиняне были искусственной расой. Консу, ушедшие от нас почти немыслимо далеко вперед, когда-то отыскали предков обинян и при помощи своих фантастических технологий наделили этих ничтожных существ разумом. Обиняне превратились в высокоинтеллектуальную расу, но не обрели индивидуальности. Та часть разума, которая обеспечивает самосознание и эмоциональные переживания, у них полностью отсутствовала. Отдельно взятый обинянин не имел никакого ощущения своего «я» или индивидуальности и определял себя только как часть группы. В то же время они понимали, что лишены чего-то такого, чем обладают все прочие разумные расы. Случайно или преднамеренно консу лишили обинян индивидуального самосознания — это оставалось полностью закрытым и спорным вопросом. Я же, исходя из опыта ряда встреч с консу, подозревал, что ими двигало в первую очередь любопытство, и обиняне явились для них всего лишь объектом очередного эксперимента.

Обиняне жаждали обрести личностное самосознание, настолько жаждали, что рискнули вступить в войну с Союзом колоний, чтобы обрести его. На войну их сподвиг Чарльз Бутэн, ученый, которому первым удалось выделить, записать и сохранить вне мозга самосознание и эмоциональную сферу человеческой личности. Специальные силы прикончили Бутэна, прежде чем он успел передать обинянам личностное сознание. Но его работа была очень близка к завершению, так что Союзу колоний удалось достичь с обинянами соглашения об окончании работ. Таким образом, эта раса внезапно превратилась из противника в друга, а Союз колоний успешно справился с работой Бутэна и изобрел имплантируемые носители эмоций, базирующиеся на используемой в ССК технологии МозгоДруга. Было создано нечто вроде вспомогательной личности для обинян.

Люди — во всяком случае те немногие, кто вообще знал об этой истории, — вполне естественно считали Бутэна предателем, стремившимся погубить Союз колоний, что повлекло бы за собой скорую гибель миллиардов людей. Обиняне же, столь же естественно, относились к нему как к одному из великих героев своего народа, как к Прометею, давшему им не просто огонь, а нечто большее — личность. Если вам когда-нибудь потребуется доказательство относительности понятия героизма, можете не задумываясь использовать эту коллизию.

Мое собственное отношение к данному вопросу было несколько более сложным. Да, он был предателем своей расы и заслуживал смерти. Но помимо этого он являлся еще и биологическим отцом Зои. А моя приемная дочь — не только красавица и умница, но и на редкость замечательный человечек. Трудно сознаться даже самому себе, что ты рад гибели ее отца.

Неудивительно, что обиняне буквально обожествляли Зои: одним из первых условий соглашения с СК было не что иное, как требование постоянного права общения с нею. Это право им в конечном счете было дано, и два обинянина с тех пор постоянно жили бок о бок с Зои в нашей семье. Зоя назвала их Хикори и Дикори. Они получили разрешение пользоваться своим имплантированным самосознанием для записи части того времени, которое проводили с Зои. Эта запись, опять же через имплантаты, поступала ко всем обинянам, так что получалось, будто рядом с Зои находятся все они. За прошедшие годы Хикори и Дикори овладели английским языком едва ли не лучше большинства представителей человечества, с которыми мне приходилось иметь дело. Разве что иногда путались в словах.

Пока Зои была еще слишком мала для того, чтобы в полной мере понять, что именно происходит, мы с Джейн допускали эту практику в очень ограниченных масштабах. Когда же дочь стала достаточно взрослой, она решила сохранить прежнее положение. Ей очень понравилась мысль о том, что она будет делить свою жизнь с целой расой, хотя, конечно, как и любой подросток, очень высоко ценила возможность побыть в одиночестве. Если она выказывала такое желание, Хикори и Дикори выключали свои имплантаты, очевидно, не видя смысла тратить попусту драгоценные эмоции на время, которое приходилось проводить вдали от Зои. А вот желание общаться со мной с использованием искусственной личности было чем-то совершенно новым.

Включение воротников, куда была вмонтирована электроника, и установление связи между приборами и нервными системами Хикори и Дикори разделялись небольшой паузой. То, что происходило за эти секунды, походило на пробуждение лунатиков, если наблюдать за ними со стороны. И еще это было немного жутковато. Но самая жуть началась потом: Хикори улыбнулся мне.

— Нам будет очень грустно расстаться с этим местом, — сказал он. — Пожалуйста, поймите, что мы провели здесь всю свою сознательную жизнь. То, что мы здесь испытали, глубоко врезалось в наши чувства — наши и каждого представителя народа обинян. Мы благодарны вам за то, что вы позволили нам разделить с вами эту жизнь.

— Нам это было приятно, — ответил я.

Было похоже, что обиняне просто-напросто решили провести с нами совершенно тривиальную сентиментальную беседу.

— Вы говорите так, будто собираетесь покинуть нас. Но я-то думал, что поедете с нами и дальше.

— Мы поедем с вами, — продолжил Хикори. — Дикори и я, мы оба хорошо осознаем всю тяжесть доставшегося нам бремени — общения с вашей дочерью и передачи впечатления всем остальным обинянам. Это порой бывает немыслимо тяжело. Видите ли, мы не можем надолго оставлять наши имплантаты включенными. Слишком велико эмоциональное напряжение. Имплантаты далеко не совершенны, и нашим мозгам из-за этого приходится несладко. С нами происходит… это нечто вроде сильнейшего перевозбуждения.

— Я этого не знал, — несколько растерянно произнес я.

— Нам не хотелось обременять вас этой информацией. К тому же вам было совсем не нужно этого знать. Мы все организовали так, чтобы вы оставались в неведении. Но недавно и Дикори, и я обнаружили, что, когда мы включаем имплантаты, нас сразу же захлестывают эмоции — относящиеся к Зои, к вам и к лейтенанту Саган.

— Сейчас у всех нас напряженное время, — заметил я.

Обинянин снова ответил улыбкой, еще более ужасной, чем первая.

— Прошу меня извинить, — сказал он. — Я выразился неясно. Наши эмоции — это не просто неопределенное волнение из-за отъезда из этого места или с этой планеты и не возбуждение или нервозность, связанные с путешествием в новый мир. Это совершенно определенное переживание. Это беспокойство.

Последнее слово он произнес с ударением.

— Я думаю, что у всех нас есть основания для беспокойства… — начал было я, но тут же умолк, увидев на лице Хикори новое выражение, какого никогда прежде не замечал: Хикори выглядел раздраженным или, возможно, расстроенным моей тупостью. — Прошу прощения, Хикори. Продолжайте, пожалуйста.

Он с минуту стоял неподвижно, как будто обдумывал что-то, а потом резко повернулся и принялся совещаться с Дикори. Я между тем думал, что никогда еще имена персонажей старинного стишка, которые маленький ребенок шаловливо дал этим существам несколько лет назад, не подходили им до такой степени.

— Прошу простить меня, майор, — в очередной раз извинился Хикори, вновь обернувшись ко мне. — Очень жаль, что я высказываюсь настолько невнятно. Нам очень трудно правильно передать суть нашего беспокойства. Вы можете быть не осведомлены о некоторых фактах, и, возможно, совсем не наше дело сообщать их вам. Позвольте мне задать вопрос: каково, по вашему мнению, состояние этой области космоса? Той, в которой живем мы, народ обинян, вы, Союз колоний, и множество других рас.

— Вся эта область находится в состоянии войны, — не задумываясь ответил я. — У нас есть колонии, которым мы пытаемся обеспечить безопасность. У других рас тоже есть колонии, и они точно так же стремятся обеспечить их существование. Все мы сражаемся за планеты, соответствующие потребностям наших рас. И потому деремся друг с другом.

— Да-да, — сказал Хикори. — Все мы деремся друг с другом. И нет никаких союзов? Никаких соглашений?

— Судя по всему, есть, но очень немного. У нас есть соглашение с обинянами. Другие расы тоже вполне могут заключать соглашения и иметь союзников среди других народов. Но в целом так оно и есть. Все грызутся со всеми. А в чем дело?

Пугающая улыбка Хикори стянулась к ротовому отверстию и исчезла.

— Мы скажем вам все, что можем, — сказал он. — Мы можем сказать вам о тех вещах, которые уже обсуждались. Мы знаем, что ваш министр колонизации заявил, будто планета, которую вы называете Роаноком, передана вам обинянами. Та планета, которую мы называем Гарсинхир. Мы знаем, что утверждается, будто мы взяли у вас другую планету взамен.

— Совершенно верно.

— Такого соглашения нет, — заявил Хикори. — Гарсинхир остается территорией обинян.

— Но ведь этого не может быть! Я и сам был на Роаноке. Ходил по тому самому месту, где будет колония. Мне кажется, что вы, скорее всего, ошибаетесь.

— Мы не ошибаемся, — твердо сказал Хикори.

— А я думаю, что ошибаетесь. Пожалуйста, поймите меня правильно, но ведь вы всего лишь спутники и телохранители подростка человеческой расы. Возможно, те, кто снабжает вас информацией, полагающейся для вашего уровня, имеют неполные или неточные сведения.

На лице Хикори мелькнуло еще одно новое для меня выражение; я подозреваю, что это было не что иное, как насмешка.

— Не сомневайтесь, майор, обиняне не пошлют охранять и заботиться о дочери Бутэна и ее близких простых телохранителей. И не сомневайтесь в том, что Гарсинхир принадлежал и принадлежит народу обинян.

Я задумался.

— Получается, что Союз колоний лжет, говоря о статусе Роанока.

— Возможно, вашего министра колонизации дезинформировали, — предположил Хикори. — Тут мы не можем ничего сказать. Но, какова бы ни была причина ошибки, она существует как факт.

— Может быть, обиняне решили позволить нам колонизировать свой мир? Насколько я понимаю, химическая организация ваших организмов делает вас восприимчивыми к местным инфекциям. Получить союзника выгоднее, чем оставить за собой непригодный к заселению мир.

— Возможно.

Мне показалось, что это слово Хикори произнес ничего не выражающим тоном, какой мог быть присущ опытному дипломату.

— Колонистское судно отправится от станции «Феникс» через две недели, — сказал я. — Еще одна неделя — и мы приземлимся на Роаноке. Даже если то, что вы говорите, верно, я не могу предпринять ровным счетом ничего.

— Я должен снова принести вам извинения, — сказал Хикори. — Я вовсе не имел в виду, что вы должны или могли бы что-нибудь сделать. Я лишь хотел, чтобы вы знали. И еще понимали хотя бы часть сути нашего беспокойства.

— Хотите ли вы сообщить мне что-нибудь еще?

— Мы сказали вам все, что могли. Кроме одного. Мы — ваши слуги, майор. Ваши, лейтенанта Саган и, конечно, всегда и неизменно — Зои. Ее отец подарил нам самих себя. Он запросил за это высокую цену, которую мы с готовностью и желанием заплатим.

Я внутренне содрогнулся при этих словах, вспомнив, какую цену он запросил.

— Он умер до того, как мы смогли расплатиться с ним. Теперь этот долг принадлежит его дочери; он возрос, поскольку она разрешила нам сопутствовать ей в ее жизни. И за это мы тоже в долгу перед ней. И перед ее семьей.

— Благодарю вас, Хикори, — сказал я. — Мы чрезвычайно благодарны за то, что вы и Дикори так старательно и заботливо служили нам.

И снова лицо Хикори украсила устрашающая улыбка.

— Должен с сожалением заметить, что вы снова неправильно истолковали мои слова, майор. Да, конечно, я и Дикори находимся и навсегда останемся на службе у вас. Но, когда я говорю, что мы ваши слуги, я подразумеваю народ обинян.

— Народ обинян… — повторил я. — Вы хотите сказать: всех вас?

— Да, — подтвердил Хикори. — Всех нас. До последнего из нас, если потребуется.

— О… — протянул я. — Теперь уже я должен просить у вас прощения, Хикори. Я никак не соображу, что вам на это ответить.

— Скажите, что запомните это, — подсказал Хикори. — И вспомните, когда придет время.

— Обещаю.

— И еще мы просили бы вас сохранить этот разговор в секрете, — добавил Хикори. — Пока не придет время.

— Хорошо.

— Спасибо, майор.

Хикори оглянулся на Дикори и вновь обратился ко мне:

— Боюсь, что мы сделали себя чрезмерно эмоциональными. Теперь мы, с вашего позволения, выключим имплантаты.

— Пожалуйста.

Оба обинянина подняли руки к шеям, чтобы отключить свои искусственные личности. Я отчетливо видел, как оживление покидало их лица, сменившись выражением полного безразличия.

— Пришло время нам отдохнуть, — сказал Хикори и вместе со своим напарником удалился, оставив меня одного в пустой комнате.