Южная Африка, конец девяностых. Память об апартеиде еще свежа, новая реальность еще не выстроена, но профессору Дэвиду Лури кажется, что его жизнь вполне сложилась. Однако все меняется в один миг, когда Лури решается соблазнить студентку. Неравнозначный любовный роман завершается полным бесчестьем Лури – его отлучают от академической жизни и увольняют из университета. Профессору ничего не остается, кроме как уехать жить к дочери, на удаленную ферму, где ему придется столкнуться с другим бесчестьем – во всех его формах… Роман «Бесчестье» – это прозрачное, напряженное исследование того, что есть стыд для каждого человека, и как условия, в которых мы живем, ежечасно формируют и меняют само это понятие. В 1999 году за роман «Бесчестье» Дж. М. Кутзее получил Букеровскую премию.
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Бесчестье предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
Глава пятая
На экзамен она в понедельник не является. Зато в своем почтовом ящике он обнаруживает официальный бланк с отказом от слушания курса: «Студентка 7710101САМ мисс М. Исаакс отказывается от посещения курса КОМ 312. Отказ вступает в силу незамедлительно».
От силы через час в его кабинете звонит телефон.
— Профессор Лури? У вас найдется минута для разговора? Моя фамилия Исаакс, я звоню из Джорджа. Моя дочь слушала ваши лекции, вы знаете, Мелани.
— Да.
— Профессор, я вот подумал, возможно, вы могли бы нам помочь. Мелани была такой хорошей студенткой, а теперь она говорит, что хочет все бросить. Для нас это большое потрясение.
— Не уверен, что понял вас.
— Она хочет оставить учебу и найти себе работу. Разве это не расточительство — провести три года в университете, хорошо учиться и вдруг перед самым концом бросить все? Вот я и подумал, не могу ли я попросить вас, профессор, переговорить с ней, привести ее в чувство?
— А сами вы с Мелани не говорили? Вам известно, что стоит за ее решением?
— Мы, ее мать и я, все выходные проговорили с ней по телефону, но никакого толку от нее не добились. Она очень увлечена пьесой, в которой играет, так что, может быть, она, ну, знаете, перетрудилась, перенапряглась. Она все принимает очень близко к сердцу, профессор, такая уж она по натуре, очень увлекающаяся. Но если вы поговорите с ней, может быть, вам удастся убедить ее еще раз все обдумать. Она вас так уважает. Не хочется, чтобы все эти годы оказались потраченными впустую.
Итак, Мелани-Melani с ее восточными побрякушками и глухотой к Вордсворту все принимает близко к сердцу? А он и не догадывался. Каких еще ее качеств он не угадал?
— Не знаю, мистер Исаакс, насколько я гожусь для разговора с Мелани.
— Годитесь, профессор, конечно годитесь! Мелани вас так уважает!
«Уважает? Ваши сведения устарели, мистер Исаакс. Ваша дочь вот уж несколько недель как утратила всякое уважение ко мне. И имеет на то основания». Вот что ему следует сказать. Взамен он говорит:
— Хорошо, я посмотрю, что можно сделать.
«Ничего у тебя не получится, — говорит он себе, положив трубку. — Папаша Исаакс из далекого Джорджа не забудет этого разговора со всеми твоими увертками и враньем». «Я посмотрю, что можно сделать». Почему было не признаться во всем? «Я тот самый червяк, который прогрыз ваше яблочко, — следовало бы сказать ему. — Как я могу помочь вам, когда я-то и есть причина вашей беды?»
Он звонит ей домой и попадает на кузину Полин.
— Мелани недоступна, — ледяным голосом сообщает Полин.
— Что значит «недоступна»?
— Это значит, что она не хочет с вами разговаривать.
— Передайте ей, — говорит он, — что я звонил по поводу ее решения бросить учебу. Объясните, что оно опрометчиво.
В среду занятия складываются из рук вон плохо, в пятницу и того хуже. Студентов мало, только посредственные, пассивные, со всем соглашающиеся. Объяснение этому может быть лишь одно. Все вышло наружу. Он находится в деканате, когда кто-то произносит за его спиной:
— Где я могу найти профессора Лури?
— Это я, — не успев подумать, отвечает он.
Мужчина, задавший вопрос, невысок, тощ, сутуловат. На нем великоватый ему синий костюм, источающий запах сигаретного дыма.
— Профессор Лури? Мы с вами разговаривали по телефону. Исаакс.
— Да. Здравствуйте. Может быть, пройдем в мой кабинет?
— В этом нет необходимости.
Мужчина некоторое время молчит, собираясь с духом, потом набирает побольше воздуха в грудь.
— Профессор, — говорит он, сильно нажимая на это слово, — возможно, вы человек очень образованный и так далее, но то, что вы сделали, — дурно. — Он замолкает, качает головой. — Дурно.
Две секретарши даже не пытаются скрыть любопытство. В деканате присутствуют и студенты, когда посетитель повышает голос, все они замолкают.
— Мы отдали нашу дочь в руки подобных вам, полагая, что вам можно доверять. Если не доверять университету, то тогда кому же? Нам и в голову не приходило, что мы посылаем дочь в гадюшник. Вы, может быть, и занимаете высокое положение, и степени у вас есть и такие и сякие, но мне на вашем месте было бы очень стыдно за себя, и да поможет мне Бог! Если я что-то не так понял, вам самое время сказать об этом, да только сомневаюсь, что я не прав, вон у вас и на лице все написано.
Действительно, самое время. Имеющий что сказать да скажет. Но он стоит, лишившись дара речи, кровь гулко ухает в ушах. Гадюка. Что тут отрицать?
— Простите, — бормочет он, — у меня дела. — И, повернувшись, точно деревянный, уходит.
Исаакс следует за ним по заполненному людьми коридору.
— Профессор! Профессор Лури! — восклицает он. — Вам не удастся так просто уйти! Вы еще не слышали главного, я вам сейчас скажу!
Так все и начинается. На следующее утро — редкостная распорядительность — он получает из офиса вице-ректора (работа со студентами) письмо с извещением, что на него подана жалоба, подпадающая под статью 3.1 университетского Кодекса поведения. Его просят при первой же возможности связаться с офисом.
Извещение, пришедшее в конверте с пометкой «Конфиденциально», сопровождается копией упомянутого кодекса. Статья 3 трактует о домогательствах или преследованиях по расовым, этническим и религиозным мотивам, на основании половых различий, сексуальных предпочтений или физической немощи. Статья 3.1 посвящена преследованию студентов преподавателями и соответствующим домогательствам.
Еще в одном документе описывается структура и правомочность дисциплинарного комитета. Пока он читает, сердце неприятно колотится. К середине документа внимание его начинает рассеиваться. Он запирает дверь кабинета и сидит с листком бумаги в руке, пытаясь представить себе, что же произошло.
Он уверен, сама Мелани такого шага не сделала бы. Она слишком простодушна, слишком не осведомлена о своих возможностях. За всем этим наверняка стоит тот человечек в плохо сидящем костюме, он и кузина Полин, дурнушка, дуэнья. Должно быть, они уговорили ее, измотали и в конце концов свели в ректорат.
— Мы хотим подать жалобу, — надо думать, сказали они.
— Подать жалобу? Какого рода жалобу?
— Жалобу личного характера.
— Насчет домогательств, — вероятно, вставила кузина Полин, Мелани так и стояла сконфуженная, — жалобу на профессора.
— Пройдите в комнату номер такой-то.
В комнате номер такой-то он, Исаакс, осмелел:
— Мы хотим подать жалобу на одного из ваших профессоров.
— Вы хорошо все обдумали? И действительно этого хотите? — следуя заведенному порядку, спросили у него.
— Да, мы действительно этого хотим, — ответил он, глядя на дочь, предоставляя ей возможность возразить.
Нужно заполнить бланк. Перед ними кладут бланк и перо. Рука берет перо, рука, которую он целовал, рука, знающая его очень близко. Сначала имя жалобщика: Мелани Исаакс, аккуратными печатными буквами. Рука колеблется над столбиком квадратов, выбирая, какой пометить. «Вот тут», — указывает желтый от никотина палец отца. Колебания затухают, рука опускается, ставит X, этот крест праведников: «J’accuse»[15]. Теперь графа, отведенная для имени обвиняемого.
Дэвид Лури, пишет рука, профессор.
И наконец, в самом низу листа, дата и подпись: арабеска «М», «е» с четкой петелькой, завитушка последней «с».
Дело сделано. Два имени на листке бумаги, его и ее, бок о бок. Двое в постели, уже не любовники, но враги.
Он звонит в офис вице-ректора, ему велят прийти туда к пяти, по окончании рабочего дня.
В пять он ждет в коридоре. Появляется Арам Хаким, молодой, элегантный, приглашает его войти. В комнате еще двое: Элайн Винтер, заведующая его кафедрой, и Фародиа Рассул с факультета социологии, председатель университетского комитета по дискриминации.
— Время уже позднее, Дэвид, причина, по которой мы собрались, известна, — говорит Хаким, — поэтому давайте сразу перейдем к сути дела. Какой подход к нему будет наилучшим?
— Для начала расскажите мне, в чем состоит жалоба.
— Очень хорошо. Речь идет о жалобе, поданной мисс Мелани Исаакс. А также, — он оглядывается на Элайн Винтер, — о некоторых имевших ранее место нарушениях, по-видимому, связанных с мисс Исаакс. Элайн?
Инициатива переходит к Элайн Винтер. Ей он никогда не нравился, она считает его пережитком прошлого, от которого чем быстрее избавишься, тем и лучше.
— У нас есть вопросы относительно посещения занятий мисс Исаакс, Дэвид. По ее словам, — я разговаривала с ней по телефону, — за последний месяц она присутствовала на занятиях всего два раза. Если это так, вам следовало доложить об этом. Она утверждает также, что пропустила экзамен. Между тем, — Элайн заглядывает в лежащую перед ней папку, — согласно представленным вами ведомостям, посещаемость у нее безупречная, а за экзамен она получила семьдесят баллов. — Элайн недоуменно глядит на него. — Стало быть, если только у нас не имеется двух Мелани Исаакс…
— Имеется только одна, — говорит он. — Мне нечего сказать в свое оправдание.
Плавно вступает Хаким:
— Друзья, сейчас не время и не место для решения серьезных вопросов. Единственное, что нам следует сделать, — он окидывает взглядом двух других, — это уточнить процедуру. Вряд ли я должен говорить вам, Дэвид, что все будет происходить на строго конфиденциальной основе, могу вас в этом заверить. Ваше доброе имя не пострадает, как и имя мисс Исаакс. Будет образована комиссия. Ее задача — установить, имеются ли основания для дисциплинарных мер. Вы или ваш поверенный получат возможность оспорить состав комиссии. Слушания будут проходить при закрытых дверях. Тем временем, пока комиссия не выработает рекомендаций для ректора, а ректор не примет соответствующих мер, все будет идти по-прежнему. Мисс Исаакс официально отказалась от посещения проводимых вами занятий, от вас же ожидается, что вы воздержитесь от каких-либо контактов с ней. Я ничего не пропустил? Фародиа, Элайн?
Доктор Рассул, поджав губы, качает головой.
— Дела о домогательстве всегда сложны, Дэвид, сложны и неприятны, но мы считаем принятые нами процедуры достойными и справедливыми, так что мы просто выполним их шаг за шагом, как положено. Я же посоветовала бы вам ознакомиться с ними и, может быть, проконсультироваться с юристом.
Он хочет ответить, но Хаким предостерегающе поднимает руку:
— Не принимайте пока никаких решений.
Ну, хватит!
— Не указывайте мне, что делать, я не ребенок.
И он в бешенстве покидает комнату. Однако здание заперто, привратник ушел домой. Заперт и задний выход. Приходится просить Хакима, чтобы тот его выпустил.
Льет дождь.
— Давайте-ка ко мне под зонт, — говорит Хаким и потом, уже у машины: — Между нами, Дэвид, хочу сказать, что очень вам сочувствую. Правда. Эти вещи бывают чертовски неприятными.
Он знаком с Хакимом многие годы, они вместе играли в теннис — когда он еще играл в теннис, — но сейчас он не в том настроении, чтобы вести дружескую мужскую беседу. Сердито пожав плечами, он забирается в машину.
Разумеется, никакой конфиденциальностью и не пахнет, разумеется, уже пошли толки. Иначе почему, когда он входит в профессорскую, все разговоры обрываются и повисает тишина, почему молодая коллега, с которой он до сих пор пребывал в самых сердечных отношениях, ставит чайную чашку на стол и, глядя сквозь него, покидает комнату? Почему на первое занятие по Бодлеру приходят всего двое студентов?
Мельница слухов, думает он, вертится день и ночь, перемалывая репутации. Сообщество праведников, совещающихся по углам, перезванивающихся, закрыв предварительно двери. Ликующий шепот. Schadenfreude[16]. Сначала приговор, а там уж и суд.
Он берет себе за правило, проходя по коридорам факультета, держать голову высоко.
Он встречается с адвокатом, который занимался его разводом.
— Давайте первым делом выясним, — говорит адвокат, — насколько правдивы обвинения.
— Достаточно правдивы. У меня был роман с девушкой.
— Серьезный?
— А что, его серьезность способна улучшить или ухудшить мое положение? По наступлении определенного возраста все романы серьезны. Как и сердечные приступы.
— Ну что же, исходя из стратегических соображений, я посоветовал бы вам подрядить в качестве вашего представителя женщину, — он называет два имени, — и постараться уладить все частным порядком. Вы принимаете на себя определенные обязательства, возможно, на время уходите в отпуск, в обмен университет уговаривает девушку или ее родню снять обвинения. Это лучшее, на что вы можете рассчитывать. Вам показывают желтую карточку, вы не спорите. Сведите ущерб до минимума и подождите, пока не утихнет скандал.
— Какого рода обязательства?
— Групповая психотерапия. Безвозмездная работа на благо университетской общины. Лечение у аналитика. Это уж как вы с ними сторгуетесь.
— Лечение? Я что, нуждаюсь в лечении?
— Поймите меня правильно. Я лишь говорю, что одним из предложенных вам вариантов может оказаться лечение у аналитика.
— Дабы привести меня в порядок? Исцелить? Избавить от непотребных желаний?
Адвокат пожимает плечами:
— Все что угодно.
В университетском городке проводится Неделя распространения информации об изнасилованиях. Союз «Женщины против насильников», ЖПН, объявляет двадцатичетырехчасовое бдение в знак солидарности с «недавними жертвами». Ему под дверь подсовывают брошюрку «ЖЕНЩИНЫ РАССКАЗЫВАЮТ». Внизу обложки карандашом накорябано:
«Твои дни сочтены, Казанова».
Он обедает с Розалиндой, своей последней женой. Они расстались восемь лет назад и медленно, опасливо снова сумели стать друзьями, в своем роде. Ветераны войны. Его радует то, что она все еще живет поблизости, возможно, и она испытывает по отношению к нему то же чувство. По крайней мере, есть человек, на которого можно будет положиться, когда случится худшее: падение в ванной, кровь в стуле.
Они разговаривают о единственном плоде его первого брака, о Люси, живущей теперь в Восточном Кейпе.
— Возможно, я скоро увижусь с ней, — говорит он. — Я собираюсь попутешествовать.
— В разгар семестра?
— Семестр почти закончился. Осталось две недели — потом все.
— Это как-то связано с твоими проблемами? Я слышала, у тебя проблемы.
— Где ты это слышала?
— Да ходят разговоры, Дэвид. Всем известно о твоем последнем романе, причем в самых смачных подробностях. И нет человека, которому хотелось бы заткнуть болтунам рот, — кроме тебя, разумеется. Позволено мне будет сказать, какого дурака ты свалял?
— Нет, позволено не будет.
— Я так и так скажу. Все это глупо и некрасиво в придачу. Не знаю, как ты управляешься по части секса, да, собственно, и знать не хочу, но этот способ определенно не годится. Тебе сколько — пятьдесят два? И ты думаешь, молодая девица может испытывать хоть какое-то удовольствие, ложась в постель с мужчиной твоего возраста? Думаешь, ей приятно любоваться тобой в разгар твоей… Ты хоть раз об этом подумал?
Он молчит.
— Не жди от меня сочувствия, Дэвид, и ни от кого другого тоже не жди. Ни сочувствия, ни снисхождения — не в наши дни и не в твоем возрасте. Все набросятся на тебя, и правильно сделают. Нет, ну скажи, как ты мог?
Знакомый тон, тон последних лет их супружеской жизни, тон страстных взаимных упреков. Даже Розалинда, надо полагать, сознает это. И возможно, она права. Возможно, у молодых есть право на то, чтобы их защищали от необходимости созерцать стариков, содрогающихся в корчах страсти. В конце концов, для того и существуют шлюхи: чтобы сносить экстатические конвульсии малоприятных самцов.
— Ну хорошо, — продолжает Розалинда, — так ты говоришь, что собираешься повидаться с Люси?
— Да, я думаю уехать, когда закончится разбирательство, и провести с ней какое-то время.
— Разбирательство?
— На следующей неделе начинает заседать дисциплинарный комитет.
— Быстро они. Ладно, повидаешься ты с Люси, а что потом?
— Не знаю. Не уверен, что мне разрешат вернуться в университет. Собственно, я не уверен и в том, что захочу вернуться.
Розалинда качает головой:
— Бесславный конец карьеры, тебе не кажется? Я не спрашиваю, стоила ли того девушка. Но ты-то что будешь делать? И как насчет пенсии?
— Придется как-то договориться с ними. Не могут же они оставить меня без гроша.
— Не могут? Не будь так наивен. Сколько ей лет — твоей прелестнице?
— Двадцать. Совершеннолетняя. Достаточно взрослая, чтобы знать, чего она хочет.
— Уверяют, будто она наглоталась снотворного. Это правда?
— Насчет снотворного сведений не имею. По-моему, вранье. Кто тебе это сказал?
Розалинда пропускает вопрос мимо ушей.
— Она была в тебя влюблена? Ты ей изменял?
— Нет. Никогда.
— Почему же она подала жалобу?
— Откуда мне знать? Она мне душу не раскрывала. Там, за сценой, происходили какие-то битвы, в подробности которых меня не посвятили. Имеется ревнивый молодой человек. Разгневанные родители. Должно быть, она в конце концов сдалась. Для меня все было полной неожиданностью.
— Думать надо было, Дэвид. Ты слишком стар, чтобы путаться с чьими-то детьми. Тебе следовало ожидать худшего. Как бы там ни было, все это очень унизительно. Честное слово.
— Ты не спросила, любил ли я ее. Может, спросишь заодно и об этом?
— Ладно. Любил ли ты молодую женщину, извалявшую твое имя в грязи?
— Она не несет за это ответственности. Не стоит ее винить.
— Не стоит ее винить! Ты, собственно, на чьей стороне? Конечно, я ее виню! И ее, и тебя. Вся эта история постыдна от начала и до конца! Постыдна и вульгарна. И я не стану извиняться за эти слова.
В прежние времена он тут бы и взвился. Но не сегодня. Они с Розалиндой отрастили, чтобы защищаться друг от дружки, по толстой шкуре.
Назавтра Розалинда звонит ему по телефону.
— Дэвид, ты заглядывал в сегодняшний «Аргус»?
— Нет.
— Ну так крепись. Там статья о тебе.
— И что в ней сказано?
— Это ты уж сам прочитай.
Статью он находит на третьей странице. «Профессор обвиняется в сексе» — так она озаглавлена. Он пробегает первые строки: «…должен предстать перед дисциплинарным комитетом по обвинению в сексуальном домогательстве. ТУК старательно замалчивает самое последнее в череде скандальных событий, включающей мошенничества с выплатой стипендий и наличие, как утверждают, целой сети, которая занимается предоставлением услуг сексуального характера и базируется в студенческих общежитиях. Получить какие-либо комментарии у Лури (53 г.), автора книги об английском певце природы Уильяме Вордсворте, нам не удалось».
Уильям Вордсворт (1770–1850), певец природы. Дэвид Лури (1945–?), обесчещенный ученик и комментатор названного Уильяма Вордсворта. Благословен, младенец, будь. Нет, не изгнанник он. Благословенно будь, дитя.
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Бесчестье предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других