Обретение могущества и славы

Джон Кехо, 1994

Современный путь духовного развития, к которому зовет вас автор этой книги, мало похож на новую религию или слепое следование неким догмам. Просто попробуйте обнажить перед другими людьми красоту своей собственной души, мощь источников внутренней энергии и двигаться, повинуясь велениям сердца. Для широкого круга читателей.

Часть II

Видение

Глава 1

Видение

Священно, священно и стократ священно

Пышное великолепие всего сущего.

И я, маленький человечек,

Живу посреди этого величия,

Живу, смеясь и воспевая,

Глазея, разинувши рот, и танцуя.

А тем временем везде вкруг меня

Разворачивается Великая Тайна.

Странные, дивные и невиданные вещи произошли со мною. Мое сознание ширится, оно обращается к неведомому и охватывает незнаемое. Я меняюсь. Я вижу все по-иному. Мои глаза словно бы перестают быть всего лишь моими глазами, а становятся окнами в неизвестные мне доселе миры, где раскрываются тайны и где царит красота, проявляясь в таких формах, которых до этого я не мог себе даже вообразить. Самые обычные события становятся вдруг необычайными. Самые простейшие вещи могут поразить и превозмочь меня.

Вчера, например, я следил за тенями, которые отбрасывали на траву во дворе моего дома изогнутые ветви растущего там дерева. Эти ветви бешено раскачивались на ветру, а тени от них невероятно быстро проносились по земле, лихорадочно мелькая и ни на секунду не прекращая своих неустанных и совершенно произвольных перемещений. Вроде бы не было никаких оснований испытать волнение или почувствовать себя тронутым чем-то, но я все-таки был ошеломлен. Виной всему были эти тени. С ними случилось нечто загадочное и волшебное. Они оказались живыми. Я хочу сказать, по-настоящему живыми. Не просто отражениями или бликами. Они вели свою собственную жизнь, а я, словно завороженный, наблюдал за их танцем, который казался мне священным и таинственным. Словно приподнялась некая завеса, и меня посвятили в нечто сугубо личное и скрытое от других. Внезапно я увидел, что все вокруг — свято и священно, а все события, какими бы банальными и земными они ни казались, полны великой радости и неизбывной жизненной силы, пульсируя в резонанс с глубокими скрытыми ритмами.

Я следил за этими тенями, столь же реальными, как играющие дети, за тенями, которые словно бы плясали в восторженной радости, совершая движения, полные идеальной симметрии. Каждое их перемещение становилось актом поклонения, а каждый такой акт взывал к святости всего сущего. И так они продолжали плавно и без устали двигаться перед моими глазами, не прекращая своего идеально сбалансированного танца.

В небесах ярко сияло солнце, — оно тоже было настолько живым, каким мне никогда до сих пор не удавалось его ощутить. Золотистые солнечные лучи нежили и восхищали меня, любовно лаская мою кожу. Маленькая птичка с искривленным брюшком проскакала на тонких высоких ножках по траве, попав в поле моего зрения, и ее тоже залил этот поток искрящегося золотого света, в объятиях которого она стала купаться с тем же наслаждением, что и я.

Мой очень обычный и очень привычный двор, где мне доводилось сидеть или прогуливаться многие сотни раз, стал вдруг священным храмом богов. Время застыло и стало неподвижным, словно камень, хотя какое-то движение в этой новой ипостаси действительности все-таки продолжалось. Вечность проникала через мою кожу, вливалась в мои кости, и все клетки моего тела трепетали, вибрировали и пели священные гимны, давным-давно позабытые мною. Мое сердце распахнулось, а я вдруг почувствовал свою цельность, — и все это благодаря тому, что мне выпало стать свидетелем происходящего вокруг чуда. Я не просто свидетельствовал, — я был вместе с этим и внутри этого. Я был неотделим от этого нового мира, куда я сейчас вступал. Таким было мое чувство.

Сам того не осознавая, я неудержимо зарыдал, когда услышал внутри себя голос, произносящий: «Созерцай мое величие!». И я действительно созерцал блистательную славу и величие всего сущего. И чувствовал себя при этом смиренным, жалким, ничтожным, бедным и неполноценным, ибо все в мире столь прекрасно, а я — нет.

И вновь тот же голос возгласил: «Созерцай свое величие», — и внезапно я почувствовал, как что-то вздымает меня вверх и нежно ласкает. Глаза мои дочиста промылись, и к своему крайнему удивлению я вдруг увидел, что и сам тоже становлюсь святым и чудесным. И я явился себе как человек великий и прекрасный, после чего меня обмыл поток всеобщего величия и славы, и я остался погруженным в него.

Всякая отдельность, всякая самость перестала существовать. Все оказалось единым со мною, и я оказался единым со всем. Границы стали растворяться и исчезать, и хотя раньше я думал, что они существуют, но сейчас они рушились под звуки таинственного вселенского хохота. И я тоже стал смеяться. Мы смеялись вместе. Преображенные и обновленные. Свидетельствующие друг другу о нашем единстве. Делящиеся самым личным и самым интимным. Становящиеся любовниками. Словно бы поглощающие друг друга. Сливающиеся воедино и теряющие свою индивидуальность.

О, ты, священный момент новизны, ставшей живой и трепетной, тот миг, когда я пробудился от дремотного оцепенения, в котором пребывал все эти годы! Какой же жалкой и убогой жизнью я жил прежде! И что произошло сейчас? О, ты, прекраснейший момент новизны, который раскрыл мне все! Внезапно все вокруг стало обнаженным. Живым. Игривым и играющим. Полным невинности. Ничего не просящим. И ни в чем не нуждающимся. Ничего не желающим. И, тем не менее, заключающим в себе все. Свободным и радостным. Позволь мне глубоко погрузиться в тебя и испить тебя до дна.

И вот я погружаюсь и пью, пью из источника всего и вся. И чувствую себя опьяненным чудесным напитком, а потом бесцельно радуюсь и удивляюсь, воспринимая величие всего, что я вижу и к чему прикасаюсь.

Не знаю, сколь долго я продолжал оставаться в этом состоянии, но, когда я окончательно вернулся в дом, солнце уже скрылось. Я не знал и не понимал, что со мной произошло, но чувствовал себя чистым, свободным и благословенным. Я лег в постель и впал в глубокий сон. Ко мне пришли прекрасные сновидения, и мне были явлены истины, давно забытые нашим родом человеческим.

Отчего же я так удивлен, что со мною случаются сейчас подобные вещи? Разве не ради этого я трудился? Разве я не молился об этом? Разве мы не пожинаем того, что посеяли?

Когда пахарь, натруженному и покрытому мозолями плечу которого знакома тяжесть собственного плуга, не жалея сил, трудится на жарком и жгучем солнце, он ожидает, что земля ответит ему урожаем, ибо иначе его труд напрасен. Семена, которые были высажены, ухоженные и удобренные со всем тщанием, обязательно дадут побеги и в надлежащее время принесут плоды. Об этом нам известно. И, тем не менее, я все же был удивлен, что это произошло именно со мною.

А ведь оно отнюдь не произошло, словно бы по мановению волшебной палочки, — со дня на день, за одну ночь. Уже на протяжении нескольких лет я наблюдал постепенные перемены, происходящие внутри меня. Разные вроде бы мелочи. К примеру, какие-то вещи я стал понимать глубже, к кому-то начал проявлять больше сочувствия. Мое сердце открывалось миру шире, пять моих чувств стали острее и тоньше. А затем наступил этот поразительный момент единения с Великой Тайной, которая пришла без предварительного оповещения, незаметно прокралась и, подобно опытной любовнице, задержалась около меня только затем, чтобы потом вновь исчезнуть так же неожиданно и необъяснимо, как она явилась. И, тем не менее, я наблюдал верные признаки того, что семена, столь старательно высевавшиеся и столь терпеливо взращивавшиеся мною на протяжении многих лет внутренней работы, начинают прорастать во мне, чтобы позднее зацвести и дать плоды.

Тем не менее ничто не может подготовить человека к тому моменту, когда весь его мир становится с ног на голову, а все пять его чувств заливает поток видений несказанной красоты и величия, которые он видит с такой ясностью и импульсивностью, как это довелось вчера созерцать мне.

Я пробудился от многолетнего сна не просто так, а ради чего-то особенного, — на сей счет у меня существовала стопроцентная уверенность. А вот ради чего конкретно я пробудился, — в этом уверенности не было. Сейчас все во мне и вокруг меня становилось иным, и, тем не менее, ничего в действительности не изменялось. Я испытывал некоторую растерянность, но, как это ни странно, одновременно и умиротворенность. Меня охватывало желание разразиться истерическим смехом. Неужто именно на это намекали и об этом говорили мистики всего мира? Неужто на меня снизошло некое озарение, некий миг просветления, — или же я просто обманываю себя? Что со мной происходит и что будет дальше?

Мы, люди, — великий род. И благородный. Мы — существа святые и полные чудес. Нам дарованы все силы, все могущество. Но эта истина глубоко закодирована внутри нас, так что каждый человек должен сам раскрыть ее для себя. Мы все — монархи, короли и королевы, цари и царицы, в чьих жилах течет кровь космических королевских и царских династий, мы рождены для того, чтобы свершить великие предназначения, и нам суждено властвовать во славе и могуществе.

Наше царство простирается так далеко, насколько могут видеть глаза смертных. В нем есть моря и океаны, огромные леса и водопады, бурные реки и бескрайние равнины, а также звезды, солнце и луна. В нашем царстве имеются внутренние миры и измерения, где до нас уже странствовали всевозможные нетерпеливые путешественники, разные древние мореплаватели, устремлявшиеся в мир внутренних глубин, всяческие мистики и шаманы, которые привезли из своих странствий вглубь удивительные рассказы о чудесах. И такого рода сказания тоже образуют собой часть нашего царства. Мы крупнее и величественнее, чем можем вообразить в своих самых смелых мыслях. Мы красивее, чем все, что доступно созерцанию наших глаз. Таковы наша слава и наше величие.

Но нам ведомо еще и горе. Ибо наше царство в замешательстве и беспорядке. Это падшее царство. С нами произошло нечто дурное, мы околдованы чем-то неведомым, и наш род человеческий, погрузившись в смертельный сон, не ведает правду о себе. Нас обманом заставили поверить в ложь, и мы платим за это огромную цену. Ибо мы, те, кто попирает ногами эту планету, мы, которые несем в руках факел сознания, — мы одновременно мечены внутри этой ложью. Она бросает на нас тень, подобно проклятию. Эта ложь заставила наши сердца очерстветь, она притупила наши чувства и превратила нас в таких созданий, которых мы сами не в силах понять. В этом и состоит трагедия нашего времени.

Но как же такое могло произойти со столь великим и благородным племенем человеческим? Какой обман, какое нечистоплотное надувательство привело к этому?

А веретено все вертится и вертится. Веретено все прядет и прядет. Паутина иллюзий прядется вечно, и немногочисленны те, кто не попался в ее западню. Истина и ложь лежат рядом, бок о бок, и многие оказываются обманутыми. Ибо поцелуй обеих сладок, и обе они манят нас к себе. Но послушайте меня как следует, и внимательно вдумайтесь в мои слова.

Ложь — это не истина, а истина — не ложь. Нельзя вступить в брачный союз с ними обеими. Каждому из нас предоставлена возможность выбора, и каждый из нас выбирает. И после того, как мы выбрали одно из двух, этот выбор становится нами, а мы становимся этим выбором. Таков закон. И этот закон свят. Этот закон велик.

Те, кто выбрал истину, будут именовать ее истиной, и они будут шагать по жизни, залитые ее лучезарным светом. Те, кто выбрали ложь, не будут знать, что выбирают именно ложь (ибо никто не выбирает ложь сознательно), а посему они тоже будут называть ее истиной. Но им суждено шагать по жизни во тьме. Каждая истина является для других ложью, и по этой причине среди нас, людей, так много путаницы, разногласий и расхождений.

Пути, ведущие обратно в великое царство истины, являются странными и загадочными, они не от мира сего, — по крайней мере, именно так говорят нам мифы и легенды нашего рода человеческого. Некоторые утверждают, будто этого царства вообще не существует, будто оно всего лишь фантазия, иллюзия, и не исключено, что они правы. Каждый из нас делает свой собственный выбор. Но только пусть вас не волнует то, что говорят другие. Что говорите вы сами? Что говорит ваше сердце? И самое важное, — что говорят ваши деяния?

Конец ознакомительного фрагмента.