Спасая Сталина. Война, сделавшая возможным немыслимый ранее союз

Джон Келли, 2020

Это захватывающее и всеобъемлющее повествование о бурных отношениях между лидерами держав, решавших судьбу мира во время Второй мировой войны: Рузвельтом, Черчиллем и Сталиным. Перед лицом войны они боролись против общего врага – и против друг друга. Цель была достигнута: они привели союз к победе, но какие секреты остались за закрытыми дверями? Захватывающий авторский стиль повествования, неожиданно живые характеры за монументальными личностями, малоизвестные исторические детали – Келли предлагает свежий взгляд на цепочку принятия решений, которые изменили исход войны. Книга «Спасая Сталина» оживляет историю величайшей катастрофы века, создавая интригующее историческое полотно. Издается с предисловием исследователя Центра истории и социологии Второй мировой войны и ее последствий Института советской и постсоветской истории НИУ ВШЭ. В формате PDF A4 сохранён издательский дизайн.

1

Накануне Дня мертвых

Западная часть России в разгар лета утопает в буйстве ярких красок: белые цветы, зеленые ивы, лиловая сирень, багровые кусты церциса. Но два или три раза^[9] в столетие идиллию нарушают звуки марша, приближающегося с Запада. Первый отряд Великой армии Наполеона ступил на Русскую землю 24 июня 1812 года, кайзеровская Германская имперская армия — 22 августа 1914 года^[10], а армия Адольфа Гитлера — 22 июня 1941 года.

Чтобы успокоить нервы накануне вторжения, около 17 часов 21 июня Гитлер вызвал своего водителя и приказал отвезти его в Потсдам^[11]. Через несколько минут «Мерседес-Бенц» фюрера проскользнул мимо двух черных статуй, изображавших обнаженные фигуры и охранявших парадный двор у входа в рейхс-канцелярию, и растворился в потоке автомобилей. Если не брать в расчет несколько развороченных улиц — последствия налетов Королевских ВВС Великобритании, — Берлин пережил первые двадцать два месяца войны практически невредимым. Большинство построек остались нетронутыми, в магазинах продавались деликатесы из Франции, Норвегии и других частей новой империи рейха. Теплым летним вечером тротуары и уличные кафе были заполнены ветеранами 24–25 лет от роду, и каждый был рад поведать хорошенькой молодой официантке о своих приключениях в Польше и Франции. Некоторые берлинцы находили неприятными и смущающими расклеенные на улицах плакаты: явно оскорбительные и нарисованные кое-как, они изображали уродливого карикатурного еврея с крючковатым носом или едва одетую молодую женщину, рекламировавшую солнцезащитные очки. Но десятилетие процветания, две победоносных войны и возвращение немецких провинций из-под владычества Франции^[12] практически стерли воспоминания о двух миллионах немецких солдат, погибших в Первую мировую, и сделали среднего немца более терпимым к эксцентричным выходкам фюрера.

Когда «Мерседес» подъезжал к Потсдаму, Гитлер приказал водителю развернуться и ехать обратно. Завтра он осуществит план^[13], который готовил на протяжении года и вынашивал десятилетиями. Три миллиона человек и четыре тысячи танков переправятся в оккупированную Россией^[14] Польшу под прикрытием тысячи истребителей и бомбардировщиков^[15]. «Мы заселим русскую пустыню! — поклялся Гитлер перед своими генералами несколькими днями ранее. — Мы сделаем Европой эту азиатскую степь… По этому поводу, господа, не может быть никаких сожалений. Перед этими людьми [русскими] у нас нет никаких обязательств… Мы научим их нашим дорожным знакам, чтобы они не бегали через дорогу, больше им знать не нужно. Для них слово «свобода» [будет] означать право мыться по праздникам… Наш долг — германизировать эту страну. Местное население [будет] приравнено к индейцам. Здесь я буду действовать хладнокровно… Мы поможем им с помощью террора».

По возвращении в рейхсканцелярию Гитлер несколько часов занимался бумажной работой, а затем приступил к делу, которое стало ритуалом, предшествовавшим битве: он выбирал музыкальное произведение, под которое будет объявлена война. Посоветовавшись со своим личным архитектором Альбертом Шпеером, он остановился на «Прелюдах» Ференца Листа^[16]. Мрачная мелодия выражала торжественность момента, и произведение было знакомо тысячам немецких меломанов. Во вступлении к «Прелюдам» также кое-что говорилось о приключении, навстречу которому вот-вот отправится Германия: «Жизнь наша не есть ли ряд прелюдий к неведомому гимну, первую торжественную ноту которого возьмет… смерть?»

Рано утром 22 июня 1941 года Илью Збарского^[17] разбудил телефонный звонок. Звонивший, сотрудник Музея Ленина, от волнения забыл поздороваться; он просто сказал: «Немецкие войска атакуют; сотни советских самолетов уничтожены на земле». Збарский не особо удивился. В течение последних нескольких месяцев ходили слухи о немецком вторжении, но он считал, что зависимость Германии от российского сырья делает войну маловероятной. Збарский включил московскую радиостанцию, ожидая услышать патриотическую музыку и репортажи о немецком пролетариате, поднимающемся на поддержку своих русских братьев, как это было в одном из самых популярных советских фильмов 1938 года «Если завтра война». Но там шла обычная скучная передача для тех, кто проснулся ранним воскресным утром, в которой обсуждали производство стали в СССР. Накануне вечером Альфред Лисков, немецкий перебежчик и убежденный коммунист, перешел советскую границу, чтобы предупредить о неизбежности нападения. На допросе он сказал, что немецкие тяжелые орудия уже на месте, а танки и пехотные части направляются на исходные позиции. Несколькими часами позже Вильгельм Корпик, еще один немецкий коммунист, также перешел границу и рассказал ту же историю. Однако Кремль рассматривал маневры немцев не как военные действия, а как провокацию, направленную на то, чтобы заставить Москву пойти на определенные уступки. После допросов Лискова и Корпика казнили^[18].

В Севастополе, в одном часовом поясе с границей, пары гуляли по широким бульварам. Шумные компании молодых моряков Черноморского флота толпились в кабаках и танцевальных залах. Вспыхивали драки, звучали патриотические песни, люди спорили, кто кого перепьет, парочки исчезали в переулках, чтобы заняться своими делами. Был обычный летний вечер, пока в темном небе не показалась стая самолетов. «Это наши?» — спросил кто-то. «Наверное, очередные учения», — предположил кто-то еще. Ответ стал очевиден, когда по улицам ударили из пулеметов. В Минске командующий Западным военным округом генерал Д. Г. Павлов смотрел спектакль «Свадьба в Малиновке»^[19], одну из своих любимых пьес, когда начальник разведки полковник Блохин проскользнул в его ложу и доложил, что Германия стягивает силы к границе и есть сообщения о стрельбе. Как командующий Западным военным округом, Павлов отвечал за безопасность границы, а отношения с Германией уже были весьма натянутыми. Зачем немцам еще больше все усложнять? «Не может быть. Это просто слухи», — сказал он заместителю командующего И. В. Болдину и продолжил смотреть спектакль.

На следующее утро уличные репродукторы по всему рейху транслировали первые такты «Прелюдов», ознаменовавшие начало вторжения. Операция получила кодовое название «Барбаросса». «Отныне вы будете слышать о ней регулярно, — сказал Гитлер Шпееру. Затем он сделал прогноз: — Не пройдет и трех месяцев, как Россия потерпит такой крах, какого история еще не знала». Другой гость Гитлера, министр пропаганды Йозеф Геббельс, восхищался хладнокровием фюрера. По мере приближения решающего момента Гитлер «становился абсолютно бесстрашным». «Кажется, что он не знает усталости», — говорил Геббельс.

Трудно сказать, что думали немцы о войне в тот вечер, но если Берлин в какой-то мере отражал их настроения, то молодежь там делала то же, что и молодежь в Севастополе или Минске несколькими часами ранее: люди гуляли по сумеречным улицам, взявшись за руки. Повсюду в кафе и барах раздавались встревоженные голоса, обеспокоенные тем, что Германия оказалась втянутой в континентальную войну. Но, по общепринятому мнению, мощь новой Германии столь велика, что Сталин скорее отдаст Украину рейху, чем решится дать отпор.

Первый секретарь советского посольства в Берлине Валентин Бережков^[20] пытался дозвониться до Иоахима фон Риббентропа, министра иностранных дел Германии. Несколько дней назад посольство получило копию нового справочника для немецкой армии. Бережков хотел узнать, почему в книге были фразы вроде «Сдавайтесь!», «Руки вверх!», «Вы коммунист?» и «Я буду стрелять». Бережков несколько раз звонил Риббентропу 21-го числа, чтобы договориться о встрече, но была суббота, и ему каждый раз говорили, что министра нет на рабочем месте. Технически это было правдой. Риббентроп провел день, готовясь к объявлению войны. Человек, который представил документ Советскому Союзу, — посол Германии Фридрих-Вернер граф фон дер Шуленбург — провел большую часть дня, сжигая секретные документы. Примерно в 19:00 его вызвал в Кремль Вячеслав Михайлович Молотов, министр иностранных дел СССР. Шестидесятипятилетний Шуленбург был не тем, кем казался. Выходец из старой имперской немецкой аристократии, он ненавидел этих выскочек-подстрекателей, птицеводов и продавцов шампанского, которым был вынужден служить^[21]. В начале июня, рискуя собственной жизнью, он сказал своему российскому коллеге^[22], что нападение со стороны Германии неминуемо. Когда тот проигнорировал предупреждение, Шуленбург решил^[23], что глупо рисковать собственной безопасностью из-за таких недоверчивых и неблагодарных людей. «Когда? — спросил Молотов. — Почему Германия недовольна союзом с СССР?» Во время беседы во второй половине дня 21-го Шуленбург сказал, что у него нет информации на этот счет.

Несколькими этажами выше народный комиссар обороны СССР маршал С. К. Тимошенко и маршал Георгий Жуков^[24] встречались со Сталиным. В другой стране Тимошенко считался бы неплохим командиром без особых заслуг; но в СССР, где за последние несколько лет значительная часть командного состава оказалась за решеткой, даже посредственный военный мог быстро подняться по карьерной лестнице, если выглядел благонадежным. Жуков — помоложе^[25], посмелее и более одаренный^[26] в военном отношении — был одной из восходящих звезд Красной армии. Сталин, который выглядел «явно обеспокоенным», хотел обсудить с ними, как реагировать на немецкие провокации. Он был склонен пока не поддаваться на них и наблюдать за развитием событий. Тимошенко и Жуков были не согласны и призывали Сталина повысить уровень готовности. Они все еще спорили, когда в кабинет вошли члены Политбюро. Когда все расселись, Сталин оглядел комнату и снова спросил: «Что будем делать?» Никто не ответил. Наконец Тимошенко сказал: «Все войска вдоль границ должны быть приведены в полную боевую готовность». Жуков заявил, что этого недостаточно и нужно привести в состояние повышенной боевой готовности всю армию. «Слишком провокационно, — ответил Сталин. — Возможно, мы еще сможем решить проблему мирным путем».

Но было уже слишком поздно. Время перевалило за полночь, и немецкие спецподразделения, некоторые в русском обмундировании, проникали на советскую территорию, взрывали линии электропередачи и оставляли противника без связи. Формирования особого назначения «Бранденбург-800», элитное подразделение немецкого спецназа, прибыли на место почти сутки назад. В ночь на 21-е они незаметно пересекли границу СССР, спрятавшись под грудами гравия в железнодорожных вагонах. Когда той ночью экспресс Берлин — Москва успешно пересек территорию оккупированной немцами Польши, немецкое командование возликовало. Красная армия все еще пребывала в замешательстве. Тимошенко снял трубку и стал звонить своим командирам. Каждому он задавал один и тот же вопрос: «Что у вас происходит?»

Было уже около часа ночи. «Свадьба в Малиновке» закончилась два часа назад, и генерал Павлов в своем штабе изучал карту обстановки, пытаясь не обращать внимания на грохот проезжавших за окном мотоциклов. Пока что сообщений о крупномасштабных действиях немцев не поступало, но Павлов сомневался, что в случае нападения он сможет сдержать противника. Его войска проводили учения и были рассредоточены на местности, а горючего и боеприпасов не хватало. «Постаратесь поменьше волноваться», — сказал ему Тимошенко.

Через час Тимошенко снова позвонил. На этот раз он говорил с заместителем Павлова генералом Иваном Болдиным.

— Прошу передать Павлову, что товарищ Сталин не разрешает открывать артиллерийский огонь по немцам, — сказал он.

Болдин был шокирован: «Наши войска вынуждены отступать… гибнут люди!».

— Разведку самолетами вести не далее шестидесяти километров, — сказал Тимошенко и повесил трубку.

О мыслях Сталина в ночь на 21-е красноречиво говорит Директива № 1 — документ, который он утвердил перед отъездом на свою подмосковную дачу^[27]. В Директиве говорилось, что «в течение 22–23.6.41 возможно внезапное нападение немцев», и перечислялось, что можно и чего нельзя предпринимать в ответ. Войскам было приказано скрытно занять огневые позиции у границ, а также рассредоточить по полевым аэродромам всю авиацию и тщательно ее замаскировать. Запрещался обстрел немецких войск до того, как они вступят на советскую территорию. Предупреждающий тон приказа говорил о страхе^[28], охватившем многих высокопоставленных советских должностных лиц в ту ночь: будет ли простой народ сражаться за режим, который принес ему столько горя и страданий? Генерал-полковник Николай Воронов, начальник Главного управления ПВО, вздохнул с большим облегчением, узнав, что «советские войска пытались давать отпор — не везде, но во многих местах, так что можно было не беспокоиться по поводу массовой капитуляции».

Около трёх часов ночи немецкие пограничники пригласили советских на свою сторону границы. Когда те прибыли, их расстреляли. Через несколько минут залпы из семи тысяч артиллерийских орудий осветили ночное небо от горизонта до горизонта. И по всему фронту, растянувшемуся на тысячу километров, люди в касках, похожих на ведерки для угля, выходили из зарослей и траншей и под прикрытием танков маршировали на восток, навстречу восходящему солнцу. Молодые командиры стояли на башнях, словно хозяева вселенной. Когда танки генерала Ивана Федюнинского подошли к границе около четырех часов утра, в воздухе пахло кордитом^[29]. Завязались отчаянные бои. «Даже жены [советских] пограничников были на линии огня», — вспоминал позже Федюнинский. Женщины носили воду и боеприпасы и ухаживали за ранеными; некоторые вели огонь по наступавшим немцам. Ряды пограничников быстро таяли. Дома и казармы горели. Немцы также несли тяжелые потери, но из зарослей и траншей быстро подходило подкрепление. «Что нам делать?» — радировал один советский отряд, попавший в окружение. Утром 22 июня единственный человек, который мог ответить на этот вопрос, спал на своей даче в Подмосковье.

— Кто говорит? — спросил дежурный на даче.

Жуков представился и попросил позвать к телефону товарища Сталина: «Срочно».

— Товарищ Сталин спит, — сказал дежурный.

— Будите немедля: немцы бомбят наши города, началась война, — приказал Жуков.

Через несколько минут в трубке послышался хриплый голос.

— Товарищ Сталин, немцы бомбят наши города! — сообщил Жуков. Ответа не было, только тяжелое дыхание. — Вы меня поняли? — спросил Жуков.

— Приезжайте с Тимошенко в Кремль. Скажите Поскребышеву [личному помощнику Сталина], чтобы он вызвал всех членов Политбюро^[30], — прозвучал ответ.

Около 4:30 утра, когда члены Политбюро собрались, Сталин сидел за столом и вертел в руках трубку. Последние несколько часов дела становились все хуже. Многие войсковые группировки, в которых еще вчера было по 10–15 тысяч^[31] человек, теперь насчитывали лишь несколько сотен бойцов. В городах, подвергшихся сильным бомбардировкам, матери привязывали своим детям на шеи свидетельства о рождении и бумажки с адресами, чтобы их тела могли опознать в случае гибели. Советская пограничная авиация потеряла 1200 самолетов за двенадцать часов^[32]. Командиры не могли связаться с подчиненными из-за перерезанных проводов. Кое-где в котел попадали целые дивизии и полки. Практически по всему фронту советские войска отступали, а Сталин все еще отказывался верить, что СССР подвергся нападению. У войны есть четкие критерии, сказал он Тимошенко и Жукову во время заседания Политбюро. Ей предшествуют переговоры и встречи министров иностранных дел, и она подразумевает официальное объявление о начале военных действий. Сложившаяся ситуация не отвечала ни одному из этих условий. «Гитлер просто не знает [о нападении]. Это работа немецких генералов», — так считал Сталин.

Граф Шуленбург, который прибыл в кабинет Молотова около шести часов утра 22-го числа, был вынужден открыть Сталину глаза на правду. Есть две версии этой встречи. По одной из них, рассказанной очевидцем, граф разразился «гневными слезами» и осудил Гитлера за вторжение, назвав произошедшее безумием. По второй версии, Молотов вышел из себя и обвинил Германию в «беспрецедентном вероломстве». Однако обе версии в итоге сходятся в одном: Шуленбург предъявил Молотову ноту об объявлении войны. И Сталин, вынужденный наконец признать очевидное, опустился в кресло и погрузился в тяжелые размышления.

Молодой советник Сталина Яков Чадаев^[33] был поражен тем, насколько обезображенным в раннем утреннем свете выглядело изможденное лицо вождя.

Затем Сталин внезапно взял себя в руки: «Враг будет разбит по всем фронтам!»

— Нет! — сказал Тимошенко. — Враг будет уничтожен!

Сталин откинулся на спинку кресла. Воодушевление испарилось так же быстро, как и возникло. Сегодня советские люди ничего не услышат от своего вождя^[34]. Несмотря на возражения коллег, Сталин решил, что о начавшейся войне народу объявит Молотов, а не он.

Воскресным утром улицы вокруг Кремля были заполнены людьми. Некоторые уже слышали о боях на границе, но большинство москвичей не знали о немецком вторжении до самого полудня, когда городская система громкоговорителей ожила и ровный бесстрастный голос объявил: «Сегодня, в 4 часа утра, без предъявления каких-либо претензий к Советскому Союзу, без объявления войны, германские войска напали на нашу страну, атаковали наши границы во многих местах и подвергли бомбежке со своих самолетов наши города […] Это неслыханное нападение на нашу страну является беспримерным в истории цивилизованных народов вероломством^[35]».

Когда Молотов закончил говорить, толпа собралась у громкоговорителей и закричала. Но это были покорные крики, если они вообще могут быть такими: крики людей, состарившихся душой за годы войн и чисток, хладнокровно идущих в битву, чтобы убивать или быть убитыми.

Примечания

9

Из дальнейшего изложения неясно, где автор насчитал три раза в столетие.

10

Неясно, почему автор называет эту дату. Германия объявила войну России 19 июля (1 августа) 1914 г. 20 июля (2 августа) немецкие войска заняли пограничный город Калиш в Царстве Польском, входившем в состав Российской империи. В городе были учинены погром и расправа над гражданским населением, продолжавшиеся как раз до 9 (22) августа 1914 г.

11

Город в 25 км к юго-западу от Берлина. В XVIII–XIX веках важный административный центр Прусского королевства. В 1945 году сильно пострадал от налётов британской авиации и штурма Красной армией. Именно здесь прошла третья и последняя официальная встреча лидеров Большой тройки — И. В. Сталина (СССР), Г. Трумэна (США), У. Черчилля и позднее К. Эттли (Великобритания) — Берлинская (Потсдамская) конференция (17 июля — 2 августа 1945 г.).

12

Имеются в виду Эльзас и Лотарингия, многократно переходившие от Франции к Германии и наоборот.

13

Имеется в виду план нападения Германии на СССР с кодовым обозначением «Барбаросса». Главная стратегическая цель плана состояла в быстром нанесении поражения Советскому Союзу (блицкриг). План являлся частью политики Гитлера, направленной на уничтожение СССР, расчистку «жизненного пространства» на востоке, использование ресурсов этой территории для продолжения борьбы с Великобританией.

14

Здесь и далее в подавляющем большинстве случаев «Россия» означает СССР, «русские» — советский народ, «русский» и «российский» — советский.

15

К 22 июня 1941 г. у советских границ была сосредоточена группировка численностью более 4,3 млн. чел., свыше 4 тыс. танков и самоходных артиллерийских установок, до 50 тыс. орудий и миномётов, до 5 тыс. самолётов.

16

Симфоническая поэма знаменитого венгерского и немецкого композитора-романтика и пианиста Ф. Листа (1811–1886) (“Les préludes”, 1849–1854 гг., по одноимённому стихотворению французского поэта А. де Ламартина).

17

Илья Борисович Збарский (1913–2007) — советский биохимик, академик Академии медицинских наук СССР, доктор биологических наук, профессор. Сын Б. И. Збарского — директора лаборатории при Мавзолее В. И. Ленина, бальзамировавшего тело вождя. Во время Великой Отечественной войны И. Б. Збарский участвовал в обслуживании тела Ленина, эвакуированного в Тюмень.

18

О судьбе Лискова имеются и иные сведения: использовался в СССР в пропагандистских целях, но высказывал конспирологические идеи и вообще вёл себя неадекватно, в 1942 году арестован «за распространение клеветнических измышлений по адресу руководителей Коминтерна», направлен на психиатрическую экспертизу, в том же году дело прекращено, находился в Новосибирске, где в конце 1943 — начале 1944 гг. бесследно пропал.

19

Советская оперетта о жизни украинского села во время Гражданской войны, одна из самых популярных (1936 г., композитор — Б. А. Александров, либретто — Л. А. Юхвид; в том же году композитор А. П. Рябов также написал оперетту на это либретто, но она не стала такой известной).

20

Валентин Михайлович Бережков (1916–1998) — советский дипломат, журналист-международник, историк, писатель-мемуарист. Во время Великой Отечественной войны работал в центральном аппарате Наркомата иностранных дел в ранге советника. Привлекался в качестве переводчика И. В. Сталина, в частности на Тегеранской конференции 1943 г.

21

По всей видимости, имеется в виду Генрих Гиммлер (1900–1945) — один из ключевых деятелей Третьего рейха, руководитель карательного аппарата, рейхсфюрер СС, рейхсляйтер. В 1922 г. окончил сельскохозяйственный факультет Мюнхенского политехнического института. Во второй половине 1920-х гг. занимался с женой разведением кур на хуторе близ Мюнхена, но быстро разорился.

22

По всей видимости, имеется в виду Иоахим фон Риббентроп (1893–1946) — министр иностранных дел нацистской Германии. В 1914 г. поступил в Оттаве на работу в импортную фирму, специализировавшуюся на винах. В 1919 г. после демобилизации основал фирму по торговле шампанским. В следующем году женился на дочери О. Хенкеля — крупного торговца шампанским. В 1920–1924 гг. представлял компанию Хенкеля в Берлине. В 1924 г. создал свою фирму по торговле импортными алкогольными напитками, с которой добился значительных коммерческих успехов.

23

Имеются сведения, что Шуленбург сказал это ещё 5 мая 1941 года полпреду СССР в Германии В. Г. Деканозову.

24

Маршалом Советского Союза Жуков стал только в 1943 году.

25

Разница в возрасте мала — менее двух лет: Тимошенко родился 6 (18) февраля 1895 г., Жуков — 19 ноября (1 декабря) 1896 г.

26

У советских и российских мемуаристов и историков встречаются высокие оценки военного таланта Тимошенко.

27

По всей видимости, речь идёт о так называемой «Ближней даче» (Кунцевской даче) вблизи подмосковного города Кунцево (сейчас в районе Фили-Давыдково в Москве).

28

Прямо об этом в Директиве № 1 не говорится.

29

Кордит — вид нитроглицеринового бездымного пороха.

30

Цит. по: Жуков Г. К. Воспоминания и размышления: в 2 т. Т. 1. М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2002. С. 264.

31

Очень сомнительные сведения для 4:30 утра.

32

Это советские данные о потерях самолётов за 22 июня. По немецким данным СССР потерял за этот день более 1800 самолётов.

33

Яков Ермолаевич Чадаев (1904 – 1985) — советский государственный деятель, экономист, Управляющий делами Совета народных комиссаров — Совета Министров СССР (1940 – 1949). Во время Великой Отечественной войны активно участвовал в разработке важнейших решений СНК СССР и ЦК ВКП(б), касавшихся перестройки экономики на военный лад, восстановления хозяйства на освобождённых территориях. Ряд правительственных постановлений (в первую очередь о присвоении генеральских и адмиральских званий) публиковались за двумя подписями — И. В. Сталина и Я. Е. Чадаева.

34

Сталин выступил по радио только 3 июля 1941 года.

35

Цит. по: Война. 1941 – 1945. М.: Архив Президента Российской Федерации, 2010. С. 22.