Глава 10
До пенсии шестидесятитрехлетнему Филлипу Найфеху оставалось всего девятнадцать месяцев. Девятнадцать месяцев и четыре дня. Прослужив двадцать семь лет инспектором департамента исполнения наказаний штата Миссисипи, он пережил шесть губернаторов, армию административных чиновников, выиграл не менее тысячи предъявленных заключенными исков и видел столько казней, что предпочитал не вспоминать об их количестве.
Смотритель, как он привык называть себя сам (хотя официально такой должности в штате не существовало), был чистокровным ливанцем, чьи родители-иммигранты осели в Дельте еще в начале 20-х. Достаток семье обеспечила небольшая продуктовая лавка в Кларксдэйле, жители которого быстро воздали должное кулинарному искусству матери Филлипа. Особой популярностью пользовались приготовленные ею традиционные ливанские сладости. Окончив школу, мальчик поступил в колледж далеко от дома, образованным человеком вернулся и, по уже давно забытым причинам, избрал для себя ниву борьбы с преступностью.
Смертные приговоры он ненавидел. Он хорошо понимал потребность в них общества и мог без запинки перечислить многочисленные аргументы в их пользу. Казнь как средство устрашения. Ее посредством общество избавляет себя от убийц. Она служит крайней, но пока еще явно необходимой мерой. Мера эта, упомянутая в Библии, утоляет жажду возмездия, дает выход справедливому гневу семьи и родственников жертвы. При необходимости Филлип Найфех сумел бы представить все эти доводы с убедительностью прокурора. В пару из них он готов был поверить.
Но как бы то ни было, бремя лишить человека жизни лежало на его плечах, и тяжкая эта обязанность вызывала в Филлипе отвращение. Именно он сопровождал приговоренного в «комнату сосредоточения», как ее называли, где закон обязывал смертника провести свой последний час. Именно он раскрывал дверь находившейся напротив газовой камеры и убеждался в прочности ремней, которыми фиксировались ноги, руки и голова несчастного. Именно он двадцать два раза за двадцать семь лет произнес фразу: «Хотите что-нибудь сказать напоследок?» Затем, согласно инструкции, Филлип Найфех отдавал охране команду закрыть герметическую дверь. По его кивку оператор нажимал на красную кнопку, и в камеру устремлялся газ. У него на глазах менялись лица первых двух из казненных. Позже Филлип решил наблюдать за лицами свидетелей, что стояли перед стеклянной стеной в соседней комнате. Свидетелей он отбирал лично. Пункт за пунктом он выполнял официальное руководство по умерщвлению приговоренных: констатировал и объявлял смерть, выносил тело, опрыскивал его специальным аэрозолем, чтобы удалить из одежды остатки газа, и так далее.
Выступая как-то раз в Джексоне перед законодательной комиссией штата, Филлип поделился с аудиторией своими взглядами на смертную казнь. «Предлагаю идею получше, — взывал он к глухим. — Почему бы не оставить убийц в одиночном заключении навеки, под усиленной охраной, исключив возможность побега или пересмотра приговора? Ведь в конце концов они все равно умрут — но не от руки государства!»
Слова эти, вынесенные в кричащие газетные заголовки, едва не стоили Филлипу работы.
Девятнадцать месяцев и четыре дня, думал он, ероша пальцами жесткую щетку седых волос и вчитываясь в постановление окружного суда. Сидевший напротив него у стола Лукас Манн терпеливо ждал.
— Четыре недели, — произнес Найфех и отодвинул документ в сторону. — У него еще осталась возможность подать апелляцию?
— Единственная и последняя, — ответил Манн.
— Когда пришла эта бумага?
— Сегодня утром. Сэм направит жалобу в Верховный суд, где ее скорее всего оставят без внимания. Возня продлится около недели.
— Что скажете, советник?
— Каждый из аргументов в пользу осужденного давно известен. Шансы, что казнь состоится через четыре недели, — пятьдесят на пятьдесят.
— Это много.
— Сдается, новой отсрочки уже не будет.
В нескончаемой круговерти рулетки, где ставкой является жизнь или смерть, пятидесятипроцентный шанс почти равнозначен абсолютному. Процесс вступит в очередную фазу, начнется проработка рутинных деталей. После долгих девяти с половиной лет четыре недели пролетят в мгновение ока.
— Ты уже говорил с Сэмом? — спросил Найфех.
— Очень кратко. Рано утром принес ему копию постановления.
— Вчера звонил Гудмэн, сказал, что направил сюда своего молодого сотрудника. Он еще не объявился?
— Я говорил с Гарнером и успел пообщаться с посланцем, Адамом Холлом. В данную минуту он беседует с Сэмом. Интересная должна быть беседа. Сэм — его дед.
— Его кто?
— Ты слышал. Сэм Кэйхолл — дед Адама Холла по отцовской линии. Вчера мои люди покопались в биографии внука и обнаружили пару неясных моментов. Я связался с отделением ФБР в Джексоне. Через два часа по факсу прислали самую подробную информацию. Сегодня утром у меня в кабинете он все признал. Не похоже, чтобы парень рассчитывал скрыть это.
— Но он носит другое имя.
— Долгая история. В последний раз дед и внук виделись, когда Адам был еще несмышленым ребенком. После ареста Сэма отец мальчишки перебрался на Запад. Менял имена, частенько оставался без работы, словом, вел жизнь настоящего неудачника. Покончил с собой в восемьдесят первом. Адам же с успехом окончил колледж, поступил в юридическую школу Мичигана, одну из лучших в стране, возглавил профессиональный журнал. Год назад он пришел на работу в «Крейвиц энд Бэйн», а сегодня утром оказался здесь, у нас.
Найфех покачал головой:
— Есть от чего прийти в восторг. Мало нас склоняет пресса? Мало дураков-репортеров, задающих дурацкие вопросы?
— Беседа-то все равно идет. Думаю, Сэм согласится, чтобы внук представлял его интересы. По крайней мере очень на это надеюсь. Мы пока ни разу не отправили на смерть заключенного, у которого бы не было адвоката.
— Следовало бы хоть однажды послать на смерть адвоката, без всяких заключенных, — с натянутой улыбкой проговорил Найфех.
Непримиримая вражда, которую он питал к юристам, давно стала притчей во языцех, поэтому Лукас не обиделся. Он все прекрасно понимал. По его подсчетам выходило, что Филлип Найфех представал перед судом в качестве ответчика чаще, чем любой другой житель в истории штата. Право ненавидеть юристов Найфех заслужил.
— Через девятнадцать месяцев удалюсь на покой. — Фразу эту Лукас слышал уже неоднократно. — Кто у нас идет за Сэмом?
Манн задумался, перебирая в памяти приговоры своих сорока семи подопечных.
— В общем-то некому. Четыре месяца назад первым кандидатом был Любитель пиццы, но он получил отсрочку. В его распоряжении около года, однако я предвижу новые осложнения. Нет, пару ближайших лет гостья с косой к нам не заглянет.
— Любитель пиццы? Ты о ком?
— Забыл? Малькольм Фрайар. В течение недели зарезал трех доставщиков пиццы. На суде утверждал, будто к убийству его подтолкнул голод.
Филлип замахал руками:
— О’кей! Помню, помню. Так следующий — он?
— По-видимому. Точнее сказать трудно.
— Знаю.
Найфех поднялся из кресла и прошел к окну. Его черные форменные полуботинки остались под столом. Стоя на ковре в одних носках, он сунул руки в карманы, отвел назад плечи, потянулся. Последний приведенный в исполнение приговор вынудил Филлипа неделю провести в госпитале. «Легкая сердечная аритмия», — успокаивая, объяснил врач. Провалявшись на неудобной больничной кровати семь дней, он дал слово жене, что новой казни дожидаться не будет. Если Господь не приберет Сэма к себе, слово удастся сдержать. А там и до пенсии останется совсем уж немного.
Филлип повернулся и посмотрел в глаза другу:
— С меня довольно, Лукас. Уступаю место другому. Своему подчиненному, молодому, заслуживающему полного доверия человеку, которому не терпится пролить кровь.
— Только не Надженту.
— Только ему. Полковнику в отставке Джорджу Надженту, моему ассистенту.
— Этому зануде?
— Да, зануде, но на него можно положиться. Он отличный организатор, ярый приверженец дисциплины. Я оставлю необходимые инструкции, и он играючи отправит Сэма Кэйхолла в лучший из миров. Это идеальная кандидатура.
Джордж Наджент являлся заместителем инспектора Найфеха. Славу ему снискали порядки, установленные в лагере для тех, кто впервые преступил черту закона. В течение шести мучительно долгих недель Наджент яростно топал тяжелыми армейскими ботинками, сыпал проклятиями и обещал каждому недовольному превратить его в «петуха». Выходившие из лагеря на свободу в Парчман уже не возвращались.
— У Наджента не в порядке с головой, Филлип. Он наверняка кого-нибудь угробит, это только вопрос времени.
— Вот-вот, наконец-то ты понял. Пусть выпустит пар, угробит Сэма — по правилам, как положено. Соблюдение правил доводит его до оргазма. Казнь Кэйхолла станет эталоном, Лукас!
Но слова инспектора не вызвали у Лукаса энтузиазма.
— Ты — босс, тебе виднее, — пожав плечами, буркнул Манн.
— Благодарю. Тебе нужно лишь время от времени присматривать за ним. С одной стороны будешь ты, с другой — я. Успех обеспечен.
— Дай Бог.
— Даст. Я устал, дружище. Ничего не поделаешь, годы. Прихватив со стола папку, Лукас направился к двери.
— Жди звонка. Позвоню сразу, как только адвокат уедет. После беседы с Сэмом он должен зайти ко мне.
— С удовольствием взглянул бы на него.
— Хороший парень.
— Зато семейка у него еще та.
Хороший парень и его приговоренный к смерти дед в полном молчании провели четверть часа. В комнате слышалось лишь назойливое потрескивание кондиционера. Не выдержав, Адам подошел к стене, прикоснулся ладонью к расположенной чуть выше головы решетке вентиляции. Влажная кожа ощутила струйку прохладного воздуха.
Внезапно дверь распахнулась, в проеме возникла голова Пакера.
— Как дела? — Взгляд охранника скользнул по Адаму и устремился на окошко, за которым, по-прежнему прикрывая лицо рукой, сидел Кэйхолл.
— Все в норме, — не очень уверенно ответил Адам.
— Тем лучше.
Глухо громыхнул замок, и вновь воцарилась тишина. Адам неторопливо вернулся на свое место, упер локти в стол, чуть подался грудью к окошку. Минуту-другую Сэм сидел неподвижно, затем вытер рукавом куртки глаза и расправил плечи.
— Нам необходимо поговорить, — негромко сказал Адам. Сэм кивнул. Вытерев глаза еще раз, достал из пачки сигарету, щелкнул зажигалкой. Руки его сотрясала мелкая дрожь. Одна за другой последовали три быстрых затяжки.
— Получается, ты — Алан, — севшим голосом проговорил он.
— Был им. До смерти отца я ни о чем не знал.
— Ты появился на свет в шестьдесят четвертом.
— Да.
— Первым из моих внуков. Адам согласно наклонил голову.
— А в шестьдесят седьмом ты исчез.
— Примерно тогда. Не помню. В памяти осталась только Калифорния.
— Я слышал, что Эдди уехал в Калифорнию и там у него родился второй ребенок. Потом кто-то назвал имя девочки — Кармен. Несколько лет до меня доходили слухи о ваших разъездах по южной Калифорнии, но Эдди всегда умело заметал следы.
— Пока я был ребенком, мы часто переезжали с места на место. По-видимому, отцу не везло с работой.
— А обо мне ты ничего не знал?
— Ничего. О родственниках в доме не говорили. Правду я узнал только после похорон.
— От кого?
— От Ли.
Сэм смежил веки, глубоко затянулся.
— Как она?
— Нормально, насколько мне известно.
— Почему ты решил работать на «Крейвиц энд Бэйн»?
— Это хорошая фирма.
— Ты знал, что они уже когда-то меня защищали?
— Да.
— Выходит, все спланировал заранее?
— Около пяти лет назад.
— Но для чего?
— Не знаю.
— Должна же быть хоть какая-то причина.
— Она очевидна. Вы — мой дед. Нравится это кому-то или нет, но вы тот, кто вы есть, как, собственно говоря, и я. Сейчас я здесь. Что мы намерены делать?
— Тебе лучше уехать.
— Я никуда не уеду, Сэм. Я готовился к этому почти всю сознательную жизнь.
— Готовился к чему?
— Юридически представлять ваши интересы. Вам нужна помощь. Поэтому я здесь.
— Мне уже не помочь. Они твердо решили накачать меня газом. Ты не должен встревать в давнишний спор.
— Почему?
— Во-первых, потому, что это не имеет смысла. Надорвешься — и без малейшего намека на успех. Во-вторых, выплывет твоя родословная, а она далеко не блестящая. По всем параметрам куда разумнее остаться Адамом Холлом.
— Я — Адам Холл, и вовсе не собираюсь менять имя. Я — ваш внук, этого тоже не изменишь. В чем вы видите проблему?
— Может пострадать твоя семья. Эдди обеспечил сыну надежное прикрытие. Не разрушай его.
— Оно уже рухнуло. В фирме обо всем знают. Я рассказал Лукасу Манну и…
— Этот тип выболтает любой секрет. Не вздумай еще раз довериться ему.
— Сэм, боюсь, вы меня не поняли. Мне нет дела до его болтовни. Мне плевать, если весь мир узнает, что я — ваш внук. Я по горло сыт маленькими семейными тайнами. Слава Богу, я уже не ребенок и сам могу принимать решения. Кстати, юристов принято считать существами весьма толстокожими. Я сумею постоять за себя.
Сэм несколько расслабился, уголки его рта дрогнули в мягкой улыбке. Так умудренный жизнью мужчина улыбается ребенку, который хочет, чтобы его принимали за взрослого. Кэйхолл покачал головой.
— Ты сам ничего не понял, — ровным тоном сказал он.
— Так объясните.
— На это уйдет вечность.
— В нашем распоряжении четыре недели. За такое время можно поговорить очень о многом.
— Что конкретно ты хочешь услышать?
Склонившись к окошку, Адам подвинул к себе блокнот.
— Для начала расскажите о деле: апелляции, стратегия защиты, судебные процессы, взрыв, ваш сообщник.
— Никакого сообщника не было.
— Хорошо, об этом позднее.
— Сейчас. Я действовал один, ясно?
— О’кей. Во-вторых, мне нужно знать все о моей семье.
— Зачем?
— А почему нет? Почему это должно оставаться тайной? Я хочу знать о вашем отце, об отце вашего отца, о ваших братьях и сестрах. Может быть, эти люди мне не понравятся, но я имею право знать правду. Ее скрывали от меня всю жизнь, но сейчас пора назвать вещи своими именами.
— В моем прошлом нет ничего примечательного.
— Вот как? Однако, Сэм, примечательно уже то, что вы оказались на Скамье. С чего вдруг такая честь? Белый человек, представитель среднего класса, почти семидесяти лет от роду — и здесь. Разве это не примечательно? Я хочу знать, почему вы оказались в Парчмане. Кто вас сюда определил? Кто еще из моей семьи входил в Клан? Сколько всего насчитывается жертв?
— Думаешь, я раскрою тебе душу?
— Думаю, раскроете. Я — ваш внук, Сэм, единственный человек, кому есть до вас хоть какое-то дело. Вы заговорите.
— Уж если мне предстоит стать таким разговорчивым, о чем еще пойдет речь?
— Об Эдди.
Сэм сделал глубокий вдох и прикрыл глаза.
— Не слишком ли многого ты хочешь?
Адам черкнул что-то в блокноте. Его собеседник неторопливо достал из пачки сигарету, со вкусом закурил. Плававшее под потолком сизое облако начало густеть. Руки старика обрели прежнюю твердость.
— А потом? Что ты намерен обсуждать после Эдди?
— Не знаю. На четыре недели вполне хватит и перечисленного.
— Когда же мы поговорим о тебе?
— В любое время. — Достав из кейса тонкую папку, Адам просунул сквозь квадратик решетки свернутый трубкой лист бумаги и ручку. — Вот соглашение о найме адвоката. Поставьте внизу подпись.
Не прикасаясь к бумаге, Сэм пробежал глазами текст.
— Опять «Крейвиц энд Бэйн»?
— Нечто вроде.
— Как понять — нечто вроде? Здесь четко указано, что я позволяю этим евреям представлять мои интересы. Черт возьми, у меня ушла куча времени, чтобы избавиться от них. Я им даже не платил.
— Выполнять соглашение буду я, Сэм. Их вы увидите, если только захотите.
— Не захочу.
— Тем лучше. Я числюсь в фирме, поэтому документ вы подписываете с ней. Все очень просто.
— Оптимизм юности. Все очень просто! Я сижу в тридцати метрах от газовки, часы тикают, отсчитывая последние минуты, и все очень просто.
— Подпишите бумагу, Сэм.
— И что дальше?
— И мы приступим к работе. Официально я могу действовать лишь после того, как будет оформлено соглашение. Подписываете его, и мы начинаем.
— С чего?
— Вы подробнейшим образом расскажете о взрыве офиса Крамера.
— Я делал это тысячу раз.
— Придется повторить. В моей записной книжке сотни вопросов.
— Все их уже задавали.
— Да, но не слышали ответов. Так?
Сэм сжал зубами фильтр.
— А потом, задавал их не я. Так?
— По-твоему, я лгал?
— Не лгали?
— Нет.
— Но и сказали далеко не все. Так?
— Да какое это имеет значение? Ты же читал отчеты.
— Я выучил их наизусть, но вопросы остались.
— Типичный юрист.
— Если появятся новые факты, то появятся и способы представить их. Все, что нам нужно, Сэм, это дать судье повод задуматься — раз, другой, третий. Ему потребуется разобраться, и отсрочка гарантирована.
— Правила игры мне известны, сынок.
— Адам, только Адам.
— Тогда обращайся ко мне на ты и зови меня дедом. Думаю, ты намерен подать апелляцию губернатору.
— Да.
Сэм придвинулся к окошку, выставил вперед правую руку с торчащим указательным пальцем. Лицо его стало каменным, глаза сузились.
— Слушай меня, Адам, слушай. — Указательный палец грозно покачнулся. — Если я подпишу твой листок, ты не скажешь этому выродку ни слова. Ни слова. Понял?
Адам молчал.
— Сукин сын! Подлое, продажное ничтожество с очаровательной улыбкой на устах. Это он усадил меня на Скамью. Свяжешься с ним — не быть тебе моим адвокатом.
— Значит, я все-таки твой адвокат? Рука опустилась, Сэм перевел дух.
— О, я могу дать тебе возможность попрактиковаться. Знаешь, Адам, занятия юриспруденцией — гиблое дело. Корми я, добропорядочный гражданин, жену и детей, плати налоги, уважай закон, ни один юрист даже не посмотрит в мою сторону. Почему же тогда к грязному убийце, у которого ни гроша за душой, со всей страны слетаются увешанные громкими титулами известные адвокаты, многие даже на собственных самолетах? В состоянии ты это объяснить?
— Нет. Они меня не интересуют.
— Поганую профессию ты выбрал.
— Большинство юристов — честные люди.
— Еще бы. А большинству моих соседей стать проповедниками помешало только заведомо несправедливое обвинение.
— Губернатор может оказаться нашим последним шансом.
— Он сгорает от желания посмотреть, как я буду умирать. А потом этот надутый индюк соберет пресс-конференцию и подробненько опишет детали происходившего. Мразь, он и взлетел-то на такую высоту благодаря именно мне. Держись от него подальше, Адам.
— Мы обсудим это позже.
— Мы уже обсуждаем это. Дай слово, иначе я ничего не подпишу.
— Другие условия будут?
— Будут. Хочу внести кое-какие дополнения. Мне нужно, чтобы твоя фирма не вздумала брыкаться, если я вдруг решу послать тебя ко всем чертям.
— Позволь-ка, мне взглянуть на текст.
Взяв у Сэма лист с соглашением, Адам аккуратно вписал в него еще один абзац, вернул бумагу Кэйхоллу. Тот медленно прочитал пять новых строк и положил лист на стол.
— А подпись?
— Я еще размышляю.
— Могу я задать несколько вопросов, пока ты размышляешь?
— Валяй.
— Где ты овладел искусством обращения со взрывчаткой?
— В воскресной школе.
— До случая с Крамером прозвучало по крайней мере пять взрывов. Каждый раз схема оставалась одна и та же: динамит, детонаторы, бикфордов шнур. Но в Гринвилле применили часовой механизм. Кто научил тебя делать бомбы?
— Ты когда-нибудь запускал фейерверки?
— Конечно.
— Тот же принцип: поджигаешь шнур и бежишь со всех ног.
— С часовым механизмом дело обстоит чуть сложнее. Кто тебя научил?
— Мамочка. Когда ты намерен прийти сюда в следующий раз?
— Завтра.
— Хорошо. Мне нужно все обдумать. На сегодня разговор окончен, хватит идиотских вопросов. Прочту документ, кое-что подправлю, а завтра продолжим.
— Это пустая трата времени.
— Я потратил впустую почти десять лет. Днем больше, днем меньше — какая разница?
— Если не подпишешь, меня могут не пропустить к тебе. Сегодня они просто закрыли глаза.
— Отличные они все-таки парни, а? Скажешь, я нанял тебя еще на одни сутки. Пропустят.
— Предстоит куча работы, Сэм. Не стоит тянуть.
— Мне нужно подумать. Девять с половиной лет в одиночке превращают человека в аналитика. Но не в спринтера, малыш. Для того чтобы расставить все по своим местам, требуется время. Дай собраться с мыслями, как ни крути, ты застал меня врасплох.
— О’кей.
— К завтрашнему дню я войду в норму. Тогда и поговорим, обещаю.
— Не сомневаюсь. — Адам сунул папку в кейс, откинулся на спинку стула. — Я пробуду в Мемфисе около двух месяцев.
— В Мемфисе? Разве ты живешь не в Чикаго?
— У нас здесь небольшой филиал. Телефон указан на визитной карточке. Понадоблюсь — звони.
— Что ты будешь делать, когда все закончится?
— Не знаю. Наверное, вернусь в Чикаго.
— Ты женат?
— Нет.
— А Кармен замужем?
— Нет.
— Как она выглядит?
— Симпатичная, очень умная девушка. Похожа на мать.
— Эвелин была настоящей красавицей.
— Она и сейчас красива.
— Я всегда считал, что Эдди с ней повезло. Но семья ее мне не нравилась.
«А она не приходила в восторг от семьи Эдди», — подумал Адам. Подбородок Сэма почти уперся в грудь, Кэйхолл кулаками потер глаза.
— Похоже, тебе придется попотеть, — сказал он, не поднимая головы.
— Да.
— Некоторые твои вопросы останутся без ответа.
— Ты расскажешь мне все, Сэм. Ты передо мной в долгу, да и перед собой тоже.
— Узнать все тебе и самому не захочется.
— Испытай меня. Я устал от секретов.
— Зачем тебе это?
— Чтобы найти в своем прошлом хоть какой-то смысл.
— Пустая трата времени.
— Решать это буду я.
Поднявшись, Сэм с шумом выдохнул:
— Я, пожалуй, пойду. Глаза их встретились.
— Конечно, — сказал Адам. — Принести тебе завтра что-нибудь?
— Нет. Приходи сам.
— Обязательно.
