Камера

Джон Гришэм, 1994

Больше двадцати лет Сэм Кэйхолл ждет казни за совершенное им когда-то жестокое преступление. Скоро приговор должны привести в исполнение. И тогда в отчаянную борьбу за жизнь Сэма неожиданно включается его внук, молодой адвокат из Чикаго Адам Холл. Еще осталось время – дни, часы, минуты, – чтобы добиться отмены приговора. Но «особые люди» уже занялись подготовкой газовой камеры, у стен тюрьмы уже митингуют противники смертной казни, а телевизионщики растянули провода и установили камеры в надежде на сенсационные репортажи. Сумеет ли Адам помочь человеку, разрушившему не только чужую жизнь, но и жизнь собственной семьи? Сможет ли он найти общий язык с дедом – ведь между ними не только нагромождения лжи, но и постыдные семейные тайны? И главное – сумеет ли начинающий адвокат раскрыть главный секрет Сэма? Как далеко он готов пойти ради этого? Ведь, спасая деда, он может поставить под угрозу собственную жизнь…

Глава 11

Пакер повернул в замочной скважине ключ, и из узкой полоски тени они ступили под палящие лучи солнца. Прикрыв глаза, Адам на секунду остановился, похлопал себя по карманам в поисках темных очков. Страж терпеливо ждал, на переносице его поблескивала дешевая имитация «рэйбана»^[8]. Духота стояла такая, что густой, плотный воздух, казалось, можно было видеть. Лицо и руки Адама мгновенно стали мокрыми. Очки оказались в кейсе. Надев их, следом за Пакером он двинулся по кирпичной дорожке.

— Как Сэм? — поинтересовался чернокожий гигант, неторопливо переставляя ноги. — В порядке?

— Вроде да.

— Проголодались?

— Нет.

Адам бросил взгляд на часы: начало второго. Уж не думает ли Пакер угостить его тюремной пайкой? Лучше не рисковать.

— Зря. Сегодня среда, а по средам у нас дают тушеную репу с маисовыми лепешками. Объедение!

— Благодарю.

Адам был уверен, что где-то в его генах таится безумная любовь к тушеной репе и маисовым лепешкам. От сегодняшнего меню ему следовало исходить слюной. Но Холл считал себя истинным калифорнийцем и даже представить себе не мог, как эта тушеная репа выглядит.

— В другой раз, — добавил он. Не верилось: ему предложили отобедать на Скамье!

У ворот Пакер остановился, сунул руки в карманы.

— Когда теперь? — спросил он.

— Завтра.

— Так быстро?

— Да. У меня тут дела.

— Что ж, рад знакомству. — Пакер широко улыбнулся.

Проходя через вторые ворота, Адам увидел опускавшееся на веревке красное ведерко. В полутора метрах от земли ведерко повисло, и среди десятка связок ключей он нашел свои.

Возле «сааба» стоял белый микроавтобус. Стекло в дверце водителя поползло вниз, из кабины показалась голова Лукаса Манна.

— Спешите?

Адам еще раз посмотрел на часы.

— В общем-то нет.

— Отлично. Забирайтесь внутрь. Нужно поговорить. Заодно покажу вам наше хозяйство.

«Хозяйство» Адама нисколько не интересовало, но беседы с Манном все равно было не избежать. Он раскрыл дверцу салона, бросил на заднее сиденье кейс и пиджак. Внутри, слава Богу, работал кондиционер. Накрахмаленный и выглаженный Лукас выглядел по-прежнему безукоризненно. Тронувшись с места, он направил машину в сторону автострады.

— Как прошла встреча?

Кажется, Сэм говорил, что ему нельзя доверять?

— Насколько я могу судить, нормально. — Фраза ни к чему не обязывала.

— Значит, вы будете представлять его интересы?

— Думаю, да. Сэму необходимо поразмыслить. Он хочет видеть меня завтра.

— Нет проблем, но завтра ему нужно принять решение. Нам требуется документ.

— Вы его получите. Куда мы едем?

Белые коттеджи остались позади, микроавтобус двигался по казавшемуся бескрайним хлопковому полю.

— В принципе, никуда. Просто провезу вас по территории.

Мы должны уточнить несколько моментов.

— Слушаю.

— Постановление суда пришло рано утром, а потом начались звонки. Репортеры уже интересуются. Почуяли запах крови, хотят узнать, есть ли у Сэма шансы. Кое с кем из этих писак я знаком, приходилось встречаться раньше. Среди них есть парочка приличных людей, зато остальные — настоящие шакалы. Их волнует вопрос с адвокатом: появился он у Сэма или нет? Не намерен ли старик защищаться сам?

По правую руку от дороги в поле работала группа заключенных, их обнаженные по пояс тела блестели от пота. Метрах в тридцати, сидя верхом на лошади, за ними присматривал вооруженный охранник.

— Чем они заняты? — спросил Адам.

— Собирают хлопок.

— Это входит в распорядок дня?

— Нет. Все — добровольцы. Кто не хочет — сидит в камере.

— Они в белых штанах. Сэм одет в красное. На других я видел синие комбинезоны.

— Наша система классификации. Белый цвет означает минимально строгий режим.

— За что они здесь?

— За все. Наркоторговцы, убийцы, рецидивисты. Тем, к кому нет претензий по поведению, позволяют работать в поле.

Микроавтобус свернул, вновь появилась ограда из колючей проволоки. За ней слева возникли двухэтажные кирпичные бараки. Если бы не проволока и вышки охраны, их можно было бы принять за неумело спроектированные спальные корпуса университетского городка.

— Что это такое?

— Тридцатый блок.

— Сколько их всего?

— Даже не знаю. Что-то строят, что-то сносят. Думаю, около тридцати.

— Этот выглядят совсем новеньким.

— Да. Последние двадцать лет не дают покоя вашингтонские чиновники, приходится выполнять их требования. Ни для кого не секрет, что истинные хозяева Парчмана — федеральные власти.

— А не согласятся ли репортеры подождать хотя бы до завтра? Сначала я должен переговорить с Сэмом. Какой смысл отвечать на вопросы, если завтра все изменится?

— Один день я вам выторгую. На большее не рассчитывайте.

Они миновали последнюю вышку. Мили через две потянулась ограда нового лагеря.

— Сегодня утром я беседовал со смотрителем, — сказал Лукас. — Хочет вас видеть. Он вам понравится. Убежденный противник смертной казни. Ему осталось меньше двух лет до пенсии, надеялся уйти спокойно, но теперь, похоже, это у него не выйдет.

— Догадываюсь, он просто делает свое дело.

— Как и все мы.

— Вот-вот. Такое впечатление, что здесь каждый готов слезы лить о бедняжке Сэме. Никто не хочет его убивать, люди всего лишь выполняют свой долг.

— Очень многие желают ему смерти.

— Кто, например?

— Губернатор и генеральный прокурор. О губернаторе, уверен, вы уже наслышаны, но главный ваш враг — это прокурор. Он и сам метит в губернаторское кресло. Получилось так, что политиками в штате стали молодые агрессивные волки, которым не терпится порвать чью-нибудь глотку.

— Зовут его, если я не ошибаюсь, Роксбург?

— Да. Обожает телекамеры. Ближе к вечеру собирался устроить пресс-конференцию. Наверняка захочет отпраздновать победу, пообещает приложить все усилия, чтобы через четыре недели приговор был приведен в исполнение. Это же его люди запускают адский механизм. Удивлюсь, если в новостях не выступит и губернатор. Имейте в виду, Адам, они нажмут на все педали, лишь бы не допустить новой отсрочки. Политикам Сэм нужен мертвым.

Адам смотрел в окошко. На бетонных плитах баскетбольной площадки десятка два чернокожих азартно боролись за мяч. Чуть в стороне кто-то работал со штангой. Среди немногочисленных зрителей мелькнуло несколько белых лиц.

На пересечении двух дорог Лукас свернул.

— Существует и другая причина, — продолжал он. — Луизиана казнит своих сидельцев налево и направо. В Техасе с начала года привели в исполнение шесть приговоров, во Флориде — пять. У нас же за двадцать четыре месяца — ни одного. Кое-кто усматривает в этом слабость властей. Правительство штата намерено доказать, что бдительно стоит на страже общественных интересов. Неделю назад вопрос обсуждала комиссия по законодательству. Было подчеркнуто: никаких задержек или послаблений. Ответственность за отсрочки члены комиссии возложили на федеральных судей. Наши политики требуют крови, и Сэм подвернулся им очень кстати.

— Кто же следующий?

— Честно говоря, никого. И раньше чем еще через два года не предвидится. Но грифы уже почуяли мертвечину.

— Для чего вы все это говорите?

— Поймите, я — на вашей стороне. Я представляю тюрьму, не штат Миссисипи. Вы у нас впервые, и я хочу, чтобы вы знали положение дел.

— Спасибо.

Информация, хотя Адам ее и не просил, была, безусловно, полезной.

— Сделаю все, что будет в моих силах, — отозвался Лукас.

На горизонте появились крыши коттеджей.

— Это главный въезд?

— Да.

— Что ж, мне пора в город.

Мемфисский филиал занимал два этажа в «Бринкли-Плаза», здании, построенном в начале 20-х на углу Мейни Монро-стрит. Мейн-стрит считалась в Мемфисе крупнейшим торговым кварталом: отцы города запретили на улице движение автомобильного транспорта, заменили асфальт плиткой, высадили декоративные деревца и разбили фонтаны. Район стал безраздельным царством пешеходов.

Над зданием хорошо потрудились реставраторы. Вестибюль «Бринкли-Плаза» сверкал благородной бронзой и розовым мрамором. Стены кабинетов отделения фирмы «Крейвиц энд Бэйн» были обшиты дубовыми панелями, полы устланы мягкими персидскими коврами.

Хорошенькая молодая секретарша провела Адама в угловой офис Бейкера Кули, управляющего филиалом. Пожав друг другу руки, мужчины восхищенными взглядами проводили направившуюся к двери изящную фигурку.

— Добро пожаловать на Юг, — сказал Кули, опускаясь в глубокое кожаное кресло.

— Благодарю. Насколько я понимаю, с Гарнером Гудмэном вы уже говорили?

— Вчера, и дважды. Он объяснил мне ситуацию. В конце коридора находится небольшая комната для совещаний, с компьютером и телефоном. Она в вашем распоряжении.

Адам кивнул и осмотрелся.

— Какого рода дела вы здесь ведете? — спросил он.

— Судебных разбирательств почти нет, а в уголовных процессах мы не участвуем, — быстро ответил Кули, как бы давая понять, что преступникам вход в эти роскошные чертоги заказан. Адаму вспомнились слова Гудмэна: «Контора похожа на дорогой бутик». — В основном коллеги обслуживают интересы крупных корпораций. Среди наших клиентов несколько солидных банков, а еще мы поддерживаем тесный контакт со структурами местного управления.

От такого масштаба дух захватывает, подумал Адам.

— История фирмы насчитывает сто сорок лет, мы — самая старая в Мемфисе юридическая контора. Создана она в начале Гражданской войны. Были взлеты, были падения, а кончилось все тем, что руководство решило объединиться с парнями из Чикаго.

В словах Кули звучало нечто похожее на гордость, как если бы впечатляющая родословная имела какое-то отношение к юриспруденции последнего десятилетия двадцатого века.

— Сколько у вас юристов? — Адам изо всех сил пытался поддержать абсолютно пустой разговор.

— Дюжина. Одиннадцать младших сотрудников, девять клерков, семнадцать секретарш. Десять человек вспомогательного персонала. Для наших краев весьма приличный штат. С Чикаго, конечно, его не сравнишь.

«Тут ты прав, старина», — мелькнуло в мозгу Адама.

— Давно мечтал побывать у вас в гостях. Надеюсь, я не помешаю?

— Никоим образом. Боюсь только, что серьезной помощи мы вам не окажем. Специфика клиентуры, горы бумаг… Последний раз я был в зале суда лет двадцать назад.

— Не беспокойтесь. Мне обещал содействие Гудмэн.

Поднявшись из кресла, Кули потер руки: похоже было, он просто не знал, куда их спрятать.

— Ну что ж, вашей секретаршей будет Дарлен. Она даст вам ключи, укажет место на стоянке, объяснит систему телефонных номеров, сообщит коды допуска к копировальной технике. Оборудование у нас самое современное. Если вам потребуется ассистент, подойдите ко мне. Мы кого-нибудь обязательно найдем и…

— Спасибо, думаю, что обойдусь.

— Тогда предлагаю взглянуть на ваш кабинет.

Следом за Кули Адам вышел в пустынный коридор. Воспоминание о чикагском офисе заставило его улыбнуться: там в коридорах вечно толкались сотрудники, тихо шелестели ксероксы, слышался перезвон телефонов. Десять часов в день контора напоминала сумасшедший дом, покой и уединение царили лишь в библиотеке да кабинетах, которые занимали партнеры. Здесь же торжественность обстановки наводила на мысли о кладбище.

Распахнув в конце коридора дверь, Кули нащупал кнопку выключателя.

— Что скажете? — Правой рукой он сделал широкий жест.

Длинная комната с роскошным полированным столом и расставленными вокруг него стульями показалась Адаму огромной. В углу было оборудовано рабочее место: компьютер, телефон, небольшой стеллаж, вращающееся кресло. Адам подошел к стеллажу: новенькие, ни разу, по-видимому, еще не раскрытые юридические справочники, несколько подшивок. Он шагнул к окну, раздвинул полоски жалюзи:

— Неплохой вид. — Тремя этажами ниже в толпе пешеходов на Мейн-стрит деловито расхаживали голуби.

— Надеюсь, вас устраивает?

— Более чем. Тут я никого не потревожу.

— Ради Бога, не стесняйтесь. Если что-нибудь понадобится, скажите секретарше или наберите мой номер. — Кули медленно двинулся к Адаму, лицо его посерьезнело. — Да, есть один момент…

— Я весь внимание.

— Пару часов назад сюда звонил местный репортер. Сам я с ним не знаком, но он, по его же словам, следит за делом Кэйхолла в течение уже ряда лет. Хотел узнать, не занялись ли этим делом и мы. Я предложил ему связаться с Чикаго. Наш филиал не имеет к Кэйхоллу никакого отношения. — Он протянул Адаму листок бумаги с именем и номером телефона.

— Хорошо, я с ним встречусь. Кули сложил на груди руки.

— Послушайте, Адам, наши юристы даже дороги в суд не знают. Мы обслуживаем корпоративных клиентов и получаем за это хорошие деньги. Рекламная шумиха нам ни к чему.

Адам молча кивнул.

— Мы никогда не брали в производство уголовных дел, тем более такого масштаба.

— Опасаетесь, грязь пристанет?

— Этого я не говорил. Но здесь все по-другому. Здесь не Чикаго. Среди наших лучших клиентов — банки с прочной репутацией. Мы очень заботимся о своем имидже и не хотим терять клиентуру. Понимаете, о чем я?

— Нет.

— Бросьте, вам все понятно. Мы отказываемся защищать преступников и чрезвычайно дорожим сложившимся о нас общественным мнением.

— Отказываетесь защищать преступников?

— Категорически.

— Но представляете интересы крупных банков?

— Не стоит, Адам. Вам ясно, к чему я клоню. Сфера нашей деятельности весьма переменчива. Компании сливаются, распадаются, терпят банкротство, так что динамики хватает. Юридические фирмы ведут ожесточенную конкурентную борьбу. Черт побери, всем нужны банки!

— И вы боитесь, что мой клиент бросит тень на ваших.

— Адам, вы из Чикаго. Пусть каждый займется своим. Дело Кэйхолла — за Чикаго, Мемфису о нем ничего не известно, о’кей?

— Ваша контора является частью «Крейвиц энд Бэйн».

— Да, однако мы нисколько не выиграем, если наше имя окажется связанным с именем такого подонка, как Сэм Кэйхолл.

— Сэм Кэйхолл — мой дед.

— Ч-ч-черт! — Руки Кули упали вдоль бедер. — Вы лжете! Адам сделал шаг вперед.

— Я говорю правду. Если она вас не устраивает, звоните в Чикаго.

— Это ужасно! — Повернувшись, Кули направился к двери.

— Звоните!

— Очень может быть, — пробормотал управляющий и прикрыл за собой дверь.

Добро пожаловать на Юг, подумал Адам, опускаясь в кресло и глядя на пустой экран монитора. Желудок свело острым спазмом: сегодня он еще так и не ел. Было уже почти четыре часа дня. На него навалилась усталость.

Положив ноги на телефонный столик, Адам прикрыл глаза. День казался бесконечным: дорога в Парчман, процедура у ворот, непредвиденное знакомство с Лукасом Манном, Скамья и ощущение страха от предстоящей встречи с клиентом. А впереди еще одна беседа, звонок репортеру. Плюс ко всему для Мемфиса он стал персоной нон грата. Немало для восьми-то часов!

Что же ждет его завтра?

Они сидели на мягкой кушетке, попеременно запуская руку в глубокое блюдо с поп-корном. Босые ноги обоих покоились на кофейном столике, рядом с двумя бутылками вина. На полу валялось полдюжины пустых картонок из китайского ресторанчика. Лениво пошевеливая пальцами, оба смотрели в телевизионный экран, призрачным светом заливавший темную комнату. Правая рука Адама сжимала плоскую панельку управления.

Ли была неподвижна. В глазах ее стояли слезы, но женщина молчала. Видеозапись пошла по второму кругу.

Когда со сведенными за спиной руками на экране возник Сэм, Адам нажал кнопку «пауза».

— Где ты находилась в момент его ареста? — не глядя в сторону тети, спросил он.

— Здесь, в Мемфисе, — негромко, но твердо ответила та. — Я уже несколько лет жила с мужем, сидела дома. Фелпс позвонил и сказал, что в Гринвилле был взрыв, погибли по крайней мере два человека. Похоже, действовал Клан. Он велел мне обязательно посмотреть полуденный выпуск новостей, но я испугалась. Через пару часов раздался звонок от матери. По ее словам, отца арестовали рядом с местом взрыва и отвезли в тюрьму.

— Как ты на это реагировала?

— Не помню. Остолбенела. Чуть позже позвонил Эдди, передал, что отец приказал ему отправиться в Кливленд и отогнать машину. Эдди повторял: «Он все-таки сделал это, он сделал это!» Потом брат расплакался. Я тоже начала плакать. Меня охватил ужас.

— Но машина исчезла.

— Да. Никто ничего не узнал. Ни на одном процессе о ней не сказали ни слова. Мы боялись, полиция выяснит и привлечет Эдди как соучастника, но этого не произошло.

— А где был я?

— Дай подумать. Вы жили в маленьком домике в Клэнтоне.

Уверена, что ты был рядом с Эвелин. Тогда она не работала.

— Чем занимался мой отец?

— Трудно сказать. Одно время он торговал запасными частями на автостоянке в Клэнтоне, но уж слишком часто ему приходилось менять работу.

Сэма на телевизионном экране возили по судам. В момент, когда зазвучали слова обвинения, Адам вновь остановил запись.

— Кто-нибудь из вас навещал Сэма в тюрьме?

— Нет. Залог был слишком высоким, полмиллиона долларов, если не ошибаюсь.

— Не ошибаешься. Ровно пятьсот тысяч.

— Поначалу семья пыталась собрать эти деньги. Мать просила меня повлиять на Фелпса, чтобы тот выписал чек. Естественно, Фелпс отказался, заявил, что и слышать об этом не хочет. Мы поссорились, но винить мужа я не нашла в себе сил. Отец остался в тюрьме. Помню, один из его братьев попытался заложить участок земли, но у него ничего не вышло. Эдди идти к Сэму не хотел, а мать не могла. Да и вряд ли отец горел желанием кого-то из нас видеть.

— Когда мы уехали из Клэнтона?

Подавшись вперед, Ли взяла со столика бокал с вином, сделала глоток, задумалась.

— К тому времени он пробыл в тюрьме около месяца. Я отправилась навестить мать, и она сообщила, что Эдди намерен убраться куда-нибудь подальше. Я не поверила. По словам матери, Эдди не мог смотреть людям в глаза. Работу он потерял и целыми днями сидел дома, даже к телефону не подходил. Я встретилась с Эвелин, спросила, действительно ли они решили уехать. Она однозначно ответила: нет. Примерно через неделю позвонила мать, сказала, что вы скрылись из города. На следующий день появился ваш домовладелец, стал требовать денег. Дом, говорит, пустой, Эдди пропал.

— Жаль, но ничего этого я не помню.

— Тебе было всего три года, Адам. Последний раз я видела тебя, когда ты играл возле старого гаража, такой спокойный и аккуратный мальчик.

— Ну уж.

— Эдди объявился через несколько недель. Позвонил, попросил передать матери, что вы в Техасе.

— В Техасе?

— Да. Гораздо позже Эвелин призналась: вы медленно дрейфовали на запад. Она тогда была беременна и очень хотела побыстрее где-нибудь обосноваться. А потом, спустя годы, раздался еще один звонок от Эдди, уже из Калифорнии. Это был последний звонок.

— Годы?

— Годы. Я попробовала убедить его вернуться, но куда там.

Брат поклялся, что ноги его здесь больше не будет.

— Где в то время находились родители моей матери?

— Не знаю. Родом они не из нашего округа. Жили, по-моему, в Джорджии. Или во Флориде.

— Я ведь их ни разу не видел.

Адам шевельнул пальцем, и воспроизведение продолжилось. На экране возникло здание суда в Неттлсе, где проходил первый процесс. За полицейским кордоном бесновалась группа куклуксклановцев.

— Ужас, — прошептала Ли. Он остановил пленку.

— Ты была на суде?

— Один раз. Прокралась в зал уже ближе к концу заседания. Сэм запретил нам присутствовать. Мать плохо себя чувствовала, у нее поднялось давление. Фактически она не вставала с постели.

— Сэм знал, что ты там?

— Нет. Я сидела в последнем ряду, прикрыв лицо шарфом.

— А что делал Фелпс?

— Прятался в офисе и молил Бога, чтобы никто не пронюхал о том, какой у него тесть. Вскоре после этого суда мы с ним впервые разъехались.

— О чем ты думала, сидя в зале?

— О присяжных. Казалось, с ними Сэму повезло, все были людьми его круга. Адвокат умудрился отыскать двенадцать заблудших душ, которые пропускали мимо ушей слова прокурора и слушали только его самого.

— Кловис Брэйзелтон.

— Настоящий оратор. Меня поразило, что, когда члены жюри не сумели прийти к согласию, судья назначил второй процесс. Я была уверена, что Сэма оправдают. Думаю, его это тоже потрясло.

Изображение на экране вновь ожило: Брэйзелтон энергично общается с журналистами, опустив голову, идет к тюремному фургону Сэм. Затем действие переместилось в Уилсон.

— Сколько времени у тебя ушло на эту кассету? — спросила Ли.

— Семь лет. Идея возникла еще в Пеппердайне, на первом курсе. Застряла в мозгу как заноза.

Адам прокрутил часть пленки с кадрами, где Марвин Крамер падал из кресла, и включил воспроизведение, когда диктор объявил за кадром о начале третьего процесса.

— Восемьдесят первый год. Тринадцать лет Сэм прожил свободным человеком. Чем он занимался все эти годы?

— Фермерствовал, немножко торговал, как-то сводил концы с концами. О взрыве в Гринвилле или о Клане даже не упоминал, при мне, во всяком случае. Но внимание жителей Клэнтона ему льстило. Там он стал прямо-таки легендарной личностью. Здоровье у матери совсем ослабло, и он почти не выходил из дома, заботился о ней.

— Об отъезде не думал?

— Всерьез — нет. Считал, что все проблемы позади, ведь два суда закончились ничем. Тогда в Миссисипи члены Клана чувствовали себя неуязвимыми. Сэм наслаждался тихой, безмятежной жизнью. Окучивал грядки с помидорами, ловил на удочку лещей.

— А отцом моим он интересовался?

Допив вино, Ли поставила бокал. В голову тети ни разу не приходила мысль о том, что когда-нибудь ей придется вспоминать детали далекого и не очень-то радостного прошлого. Ведь она всегда пыталась забыть его!

— По возвращении домой в течение первого года Сэм временами спрашивал, не получала ли я вестей от брата. Но их не было. Мы знали, что вы где-то в Калифорнии, и надеялись, что дела у вас идут хорошо. Твой дед всегда отличался упрямством и гордостью, Адам. Он не мог позволить себе отправиться на розыски Эдди, упрашивать его вернуться. Если сын избегает отца, так пусть торчит в своей Калифорнии. — Тетка оперлась на локти. — В семьдесят третьем, когда врачи обнаружили у матери рак, я наняла частного детектива. Он полгода рыскал по Калифорнии, содрал с меня кучу денег, но Эдди так и не нашел.

— Тогда мне было девять, и жили мы в Салеме, штат Орегон.

— Да. Позже Эвелин говорила, что вы перебрались в Орегон.

— Мы все время переезжали с места на место. Только когда я окончил восьмой класс, отец с матерью обосновались в Санта-Монике.

— Вы стали невидимками. Похоже, Эдди пользовался услугами хорошего адвоката. О Кэйхоллах никто и нигде не слышал. Детектив наводил множество справок, но без всякого успеха.

— Когда умерла бабушка?

— В семьдесят седьмом. Мы сидели в церкви, вот-вот должны были начаться похороны, как дверь вдруг приоткрылась и на скамью позади меня проскользнул Эдди. Не спрашивай, откуда он узнал о смерти матери. Возник, как из воздуха, в Клэнтоне и так же исчез. Не сказал Сэму ни слова. Машина его была взята напрокат, поэтому номерной знак тоже ни о чем не говорил. На следующий день я отправилась в Мемфис и нашла Эдди сидящим возле ворот моего дома. Мы проболтали часа два. Он показывал школьные фотографии, твои и Кармен. Дела в солнечной южной Калифорнии шли великолепно: у Эдди отличная работа, приятный домик в пригороде, Эвелин торгует недвижимостью. Воплощение американской мечты. Он заявил, что никогда больше не вернется в Миссисипи, даже на похороны Сэма. По величайшему секрету сообщил мне свою новую фамилию, дал телефон. Заметь, не адрес, а всего лишь телефон. Пригрозил: если я поделюсь с кем-то его тайной, он вновь исчезнет. Звонить ему можно было только в случае крайней необходимости. «Хочу посмотреть на племянников», — сказала я, и он пообещал, что когда-нибудь это устроит. Временами брат походил на старого доброго Эдди, временами казался совершенно чужим человеком. На прощание мы обнялись. Больше я его не видела.

Адам включил перемотку. В побежавших кадрах мелькнуло лицо Сэма: вместе со своим новым адвокатом он выходил из здания суда в Лейкхеде.

— А на третьем процессе ты не была?

— Нет. Отец запретил нам это. Он нажал кнопку «стоп».

— Когда Сэм понял, что покоя так и не будет?

— Трудно сказать. Как-то местная газета опубликовала заметку о новом окружном прокуроре, который намерен опять дать ход делу Крамера. Заметка была небольшой, всего пара столбцов, но меня охватил ужас. Я прочла ее раз десять, а потом час пустыми глазами смотрела в текст. После стольких лет имя Сэма Кэйхолла вновь оказалось у всех на устах. Я не могла в это поверить. Позвонила отцу. Он, конечно, газету уже видел и буркнул, что заметка яйца выеденного не стоит. Две недели спустя появилась вторая, посолиднее, с портретом Дэвида Макаллистера в центре. Я еще раз дозвонилась до Сэма, он сказал: причин для беспокойства нет. Вот так все и началось. События нарастали как снежный ком. Идею прокурора публично одобрило семейство Крамеров, тремя днями позже подключились активисты из НАСПЦН^[9]. Очень скоро стало ясно: Макаллистер пойдет до конца и нового суда не миновать. Сэм был напуган, однако держался, утверждал, что победа все равно останется за ним.

— Эдди ты не звонила?

— А как же. Незадолго до начала процесса. Разговор вышел коротким, новость, чувствовалось, ошеломила брата. Я обещала держать его в курсе. Позже, когда о деле заговорила вся страна, Эдди наверняка не отходил от телевизора.

Они молча досмотрели кадры, запечатлевшие третий, и последний, судебный процесс. Глядя на застывшую улыбку Макаллистера, Адам беззвучно выругался: уж слишком часто прокурор демонстрировал белозубую улыбку, следовало более тщательно отредактировать запись. Когда закованного в наручники Сэма вывели из зала, экран померк.

— Эту кассету кто-нибудь видел? — спросила Ли.

— Нет. Ты первая.

— Как тебе удалось собрать материал?

— Потребовались деньги, время и немного усилий.

— Адский труд!

— На первом курсе у нас был чудаковатый преподаватель политологии. Приносил с собой на занятия пачки газет и заставлял аудиторию обсуждать новости дня. Однажды «Лос-Анджелес таймс» напечатала статью о грядущем в Миссисипи суде над Сэмом Кэйхоллом. Мы заинтересовались, начали пристально следить за ходом процесса. Когда Сэма признали виновным, однокурсники, в том числе и я, единодушно одобрили решение жюри присяжных. Помню, возникла жаркая дискуссия по вопросу смертной казни. Спустя несколько недель отец покончил с собой, а ты рассказала мне правду. Я боялся, как бы о ней не узнали друзья.

— Узнали?

— Конечно, нет. Я же Кэйхолл, мастер хранить секреты.

— Долго этот секрет не продержится.

— Ты права.

Некоторое время они сидели в тишине. Выключив телевизор, Адам бросил панель управления на столик.

— Мне жаль, Ли, что история с Сэмом выплывет наружу. Я бы очень хотел избежать этого.

— Ты многого не понимаешь.

— Согласен. А ты не в состоянии объяснить, так? Пугает мысль о Фелпсе и его родственниках?

— Мне нет никакого дела до Фелпса и его родственников.

— Но от их денег ты не отказываешься.

— Эти деньги я заслужила. Я двадцать семь лет терплю своего ничтожного мужа.

— Боишься, отвернутся в сторону члены твоих клубов?

— Прекрати, Адам.

— Прости. Странный сегодня день. Я вышел из тени, Ли, вышел, чтобы посмотреть в глаза прошлому, и, наверное, упиваюсь собственным мужеством. Прости.

— Как он сейчас выглядит?

— Здорово сдал. Серо-бледный, весь в морщинах. Он слишком стар, чтобы сидеть в клетке.

— Помню наш разговор накануне последнего суда. Я спросила: «Почему ты не растворился в ночи, не бежал куда-нибудь в Южную Америку?» Знаешь, что он ответил?

— Что?

— Что думал об этом. Жена умерла, сын покончил с собой. Он читал о Менгеле, Эйхмане и других нацистах, которые нашли прибежище в Южной Америке. Он даже упомянул о Сан-Паулу, где среди двадцати миллионов жителей можно было бы без труда затеряться. У Сэма имелся друг, тоже бывший куклуксклановец, специалист по подделке документов. С его помощью отец наверняка бы перебрался за границу. Он думал об этом.

— Но дальше размышления не продвинулся. Жаль, ведь в противном случае Эдди мог бы не нажимать на спусковой крючок.

— За два дня до отправки в Парчман я навестила Сэма в гринвиллской тюрьме. Это была наша последняя встреча. Я опять спросила: почему ты не бежал? Он сказал, что мысль о смертном приговоре ему и в голову не приходила. А потом добавил: значит, ошибка будет стоить ему жизни.

Адам переставил блюдо с остатками поп-корна на стол, медленно склонил голову к плечу Ли. Та осторожно погладила его по щеке.

— И зачем ты только ввязался?

— В красном спортивном костюме он выглядел таким жалким.

Примечания

8

«Рэйбан» — известная марка солнцезащитных очков.

9

НАСПЦН — Национальная ассоциация содействия прогрессу цветного населения, основана в 1909 г.