Медовый месяц в Париже

Джоджо Мойес, 2012

«Медовый месяц в Париже» – это предыстория событий, которые разворачиваются в романе Мойес «Девушка, которую ты покинул». Лив и Софи разделяют почти сто лет, но они обе стоят на пороге семейной жизни, обе надеются на счастливый медовый месяц с любимым мужчиной… Впервые на русском языке!

Глава 2

Париж, 1912 год

Никакого бара «Триполи».

— Нет-нет, в бар «Триполи».

Эдуард Лефевр, при всей своей корпулентности, как ни странно, нередко напоминал малыша, которому сообщили о неминуемом наказании. Он обиженно посмотрел на меня сверху вниз и, надув щеки, сказал:

— Да будет тебе, Софи! Только не сегодня. Давай сходим куда-нибудь поесть. И забудем хотя бы на вечер о финансовых проблемах. Мы ведь только что поженились! Как никак, но это ведь наш lune de miel!^[1] — Он пренебрежительно махнул рукой в сторону вывески с названием бара.

Сунув руку в карман, я нащупала свернутую пачку долговых расписок.

— Мой возлюбленный муж, мы не можем даже на вечер забыть о финансовых проблемах. У нас нет денег на еду. Ни сантима.

— А деньги из галереи «Дюшан»…

— Пошли на квартирную плату. Если помнишь, ты не платил еще с лета.

— А заначка в копилке?

— Истрачена два дня назад, когда тебе взбрендило угостить всех завтраком в «Моей Бургундии».

— Но это же был свадебный завтрак! И у меня возникло непреодолимое желание хоть как-то отдать должное Парижу. — Он на секунду задумался. — А деньги в кармане моих синих панталон?

— Истрачены вчера вечером.

Он похлопал руками по карманам, но не обнаружил ничего, кроме мешочка с табаком. Вид у него был настолько обескураженный, что я с трудом сдержала смех.

— Мужайся, Эдуард. Все наладится. Если хочешь, я могу сходить и очень мило попросить твоих друзей расплатиться по долгам. Тебе вообще не придется ничего делать. Они не смогут отказать женщине.

— И тогда мы уедем?

— И тогда мы уедем. — Я встала на цыпочки и поцеловала его в щеку. — А сейчас мы пойдем и купим какой-нибудь еды.

— Сомневаюсь, что мне кусок в горло полезет, — проворчал он. — Разговоры о деньгах вызывают у меня несварение желудка.

— Эдуард, ты точно захочешь есть.

— Не вижу смысла делать это прямо сейчас. Наш lune de miel, по идее, должен продолжаться целый месяц. Месяц любви! Я поинтересовался у одной своей светской покровительницы, она знает все о таких вещах. Уверен, у меня где-то завалялись деньги… Ой, погоди, а вот и Лаура! Лаура, иди сюда, познакомься с моей женой Софи!

За те три недели, что я пробыла миссис Эдуард Лефевр, а если честно, уже несколько месяцев до того, я успела понять, что по своим масштабам долги моего мужа намного превосходят его талант художника. Эдуард был щедрейшим из мужчин, хотя и не имел финансовых возможностей для подобной щедрости. Его картины хорошо продавались, что вызывало естественную зависть у его товарищей из Академии Матисса, но он никогда не трудился требовать за свои работы таких тривиальных вещей, как наличные деньги, довольствуясь взамен постоянно увеличивающейся пачкой долговых обязательств. И если господа Дюшан, Берси и Стиглер могли позволить себе украсить стены его утонченной живописью и к тому же набить животы вкусной едой, то Эдуарду приходилось неделями перебиваться хлебом с сыром и паштетом.

Я пришла в ужас, обнаружив плачевное состояние его финансов. Причем отнюдь не из‑за нехватки у него средств — когда я познакомилась с Эдуардом, то сразу поняла, что ему не суждено разбогатеть, — а скорее из‑за того пренебрежения, с которым к нему, похоже, относились его так называемые друзья. Они обещали вернуть деньги, но то были пустые посулы. Они пили его вино, пользовались его гостеприимством, но практически ничего не давали взамен. Эдуард был именно тем, кто заказывал напитки для всех, еду для дам, — одним словом, обеспечивал хорошее времяпрепровождение для всех, но, когда приносили счет, его собутыльники, словно по мановению волшебной палочки, исчезали.

— Дружба для меня дороже денег, — обычно говорил он, когда я изучала его счета.

— Твои чувства заслуживают восхищения, любимый. Но, к сожалению, дружбу на хлеб не намажешь.

— Я женился на деловой женщине! — с гордостью восклицал он.

В первые дни после нашей свадьбы я могла смело считать себя скальпелем для вскрытия нарывов, однако Эдуард неизменно гордился мной.

Я смотрела в окно бара «Триполи», пытаясь понять, кто там внутри. Когда я повернулась, Эдуард разговаривал с какой-то женщиной. В чем я не нашла ничего необычного: мой муж знал чуть ли не всех в пределах Пятого и Шестого округов. Было невозможно пройти и сотни ярдов, чтобы Эдуард не обменялся с кем-нибудь приветствиями, добрыми пожеланиями, не угостил приятеля сигареткой.

— Софи! — сказал он. — Иди сюда! Хочу познакомить тебя с Лаурой Леконт.

Я на секунду замялась. Судя по нарумяненным щекам, туфлям без задника, Лаура Леконт была fille de rue^[2]. Когда мы впервые познакомились, он сообщил, что нередко использует их в качестве моделей; они идеально подходят для этого, говорил он, так как совершенно не стесняются своего тела. Наверное, меня должно было шокировать, что он хочет познакомить меня, свою жену, с падшей женщиной. Но я сразу поняла, что Эдуарду плевать на условности. Я знала, ему нравятся гулящие девки, более того, он относился к ним с уважением, и мне не хотелось ронять себя в его глазах.

— Приятно познакомиться с вами, мадемуазель, — сказала я.

Я протянула ей руку, специально использовав официальное «вы» для того, чтобы выказать ей свое уважение. У нее оказались такие мягкие пальцы, что я практически не почувствовала рукопожатия.

— Лаура довольно часто мне позирует. Помнишь портрет женщины, сидящей на синем стуле? Тот, что тебе особенно понравился? Это Лаура. Она великолепная натурщица.

— Вы слишком добры, месье Лефевр, — ответила она.

Я тепло улыбнулась Лауре:

— Знаю эту картину. Прекрасный образ. — (Она удивленно приподняла брови. Уже после я поняла, что ей нечасто приходилось получать комплименты от других женщин.) — Вы кажетесь просто роскошной женщиной.

— Да, роскошной. Софи абсолютно права. На этой картине ты выглядишь действительно роскошно, — согласился Эдуард.

Взгляд Лауры заметался между Эдуардом и мной, словно она пыталась понять: случайно, не издеваюсь ли я над ней?

— Когда Эдуард впервые меня изобразил, я у него получилась похожей на отвратительную старую деву, — успокоила я Лауру. — Злобную и жутко противную. Помнится, Эдуард тогда еще сказал, что я уж больно чопорно держусь.

— Я никогда бы такого себе не позволил, — заявил Эдуард.

— Но ты так подумал.

— Что ж, картина получилась действительно ужасной, — согласился Эдуард. — Причем исключительно по моей вине. — Он посмотрел на меня. — Но зато теперь я при всем желании не смогу написать с тебя плохой портрет.

Когда я ловила на себе его взгляд, меня почему-то по-прежнему бросало в краску. Разговор на секунду прервался. Я отвернулась.

— Поздравляю вас с удачным замужеством, мадам Лефевр. Вы очень везучая женщина. Хотя, возможно, не такая везучая, как ваш муж.

Она кивнула мне, затем — Эдуарду и, подобрав юбки, пошла прочь по мокрому тротуару.

— Не смей так смотреть на меня при посторонних! — проводив ее глазами, набросилась я на Эдуарда.

— А мне нравится. — До нелепого довольный собой, он неспешно прикурил сигарету. — Ты так мило краснеешь.

Эдуард увидел в табачной лавке человека, с которым хотел потолковать, поэтому я вошла в бар «Триполи» и несколько минут рассматривала месье Динана, сидевшего, как всегда, за столиком в углу. Я попросила принести стакан воды и перекинулась парой фраз с барменом. Затем сняла шляпу и подошла поздороваться с месье Динаном. Он поднял на меня глаза, но, похоже, узнал лишь по рыжим волосам.

— А… Это вы, мадемуазель. Как поживаете? Вечер сегодня на редкость холодный, да? Эдуард в порядке?

— У него все отлично, месье, благодарю. Не могли бы вы уделить мне две минуты? У меня к вам личное дело.

Он обвел глазами стол. Сидевшая справа от него женщина ответила ему недовольным взглядом. А вот мужчина напротив был настолько увлечен разговором со своим соседом, что ничего не заметил.

— Не думаю, что у нас с вами есть личные дела для обсуждения, мадемуазель. — Месье Динан покосился на свою спутницу.

— Как пожелаете, месье. Тогда давайте поговорим прямо сейчас. Речь идет о деньгах за картину. Эдуард продал вам чудесную работу, сделанную масляной пастелью, — «Рынок в Гренуе», — за которую вы обещали ему… — я проверила расписку, — пять франков, так? Он был бы вам очень признателен, если бы вы прямо сейчас уплатили эту сумму.

У Динана мгновенно вытянулась физиономия. Веселого настроения как не бывало.

— Вы что, взяли на себя роль сборщика долгов?

— Месье, по-моему, это слишком сильно сказано. Я просто привожу в порядок финансы Эдуарда. И оплата вот этого конкретного счета, насколько я понимаю, просрочена на семь месяцев.

— Я не намерен обсуждать финансовые вопросы в присутствии своих друзей. — Он с негодованием отвернулся от меня, но я к этому была готова.

— Тогда, месье, боюсь, мне придется стоять здесь до тех пор, пока вы не соблаговолите решить вопрос.

Оказавшись под прицелом глаз буквально всех сидевших за столом, я даже бровью не повела. Меня было нелегко смутить. Ведь я выросла в гостинице в Сен-Перроне и уже с двенадцати лет помогала отцу вышвыривать из бара забулдыг, убирала мужской туалет и слышала такую отборную брань, которая вогнала бы в краску самую прожженную уличную девку. Поэтому театральное негодование месье Динана на меня не подействовало.

— Ну, тогда вам придется стоять здесь весь вечер. У меня нет при себе такой суммы.

— Прошу прощения, месье, но, прежде чем подойти, я имела удовольствие за вами наблюдать. И не могла не заметить ваш туго набитый бумажник.

При этих словах один из его приятелей разразился гомерическим хохотом:

— Динан, похоже, она тебя раскусила.

Что разъярило его еще сильнее.

— Да кто ты такая? И почему считаешь себя вправе меня позорить? Эдуард никогда бы себе такого не позволил. Уж он-то хорошо понимает, что такое настоящая мужская дружба. Он никогда не стал бы нарушать приличия, настырно требуя денег и конфузя человека на глазах у его друзей. — Динан злобно покосился на меня. — А! Теперь припоминаю… Ты та самая продавщица. Маленькая продавщица Эдуарда из «Ля фам марше». Да откуда тебе знать, как положено себя вести в том кругу, где вращается Эдуард?! Ты ведь ужасно… — он буквально плевался в меня словами, — провинциальная.

Что ж, он знал, как задеть меня за живое. Я почувствовала, что начинаю краснеть.

— Ваша правда, месье. Если заботу о куске хлеба можно счесть чем-то провинциальным. И даже продавщица способна увидеть, что друзья Эдуарда бессовестно пользуются его щедростью.

— Я ведь сказал ему, что заплачу.

— Семь месяцев назад. Вы обещали заплатить ему еще семь месяцев назад.

— А с какой стати я должен перед тобой отчитываться? И с каких это пор ты стала chien mechant^[3] Эдуарда? — окрысился он.

Я оцепенела от неожиданности. А затем услышала за спиной громовые раскаты голоса Эдуарда, словно исходившие из недр его груди.

— Как ты назвал мою жену?!

— Твою жену?

Я обернулась. Еще никогда я не видела столь грозного выражения на лице своего мужа.

— Динан, похоже, ты не только старый урод, но еще и глухой, да?

— Так ты женился на ней? На этой продавщице с кислой рожей?

Просвистев справа от моего уха, кулак Эдуарда угодил Динану прямо в челюсть. Удар был такой силы, что Динан полетел вверх тормашками. Он рухнул на гору перевернутых стульев, попутно опрокинув стол. Вино из разбитой бутылки забрызгало платья его спутниц, и те завизжали как резаные.

В баре внезапно стало тихо, даже скрипач опустил смычок, оборвав мелодию. Воздух словно наэлектризовался. Динан, растерянно моргая, попытался встать на ноги.

— Извинись перед моей женой. Она стоит десятка таких, как ты, — ощерился Эдуард.

Динан что-то выплюнул изо рта, кажется зуб, воинственно поднял подбородок, разделенный пополам алой струйкой, и пробормотал, так тихо, что его, как мне показалось, могла слышать только я:

— Putain^[4].

Эдуард, зарычав, точно раненый зверь, бросился на него. Друзья Динана повисли на Эдуарде, осыпая ударами его плечи, голову, мощную спину. До меня донесся голос Эдуарда:

— Как ты смеешь оскорблять мою жену?!

— Фрежюс, ты негодяй! — Повернувшись, я увидела Мишеля Ледюка, месившего кулаками кого-то еще.

— Прекратите, господа! Прекратите немедленно!

Однако бар внезапно взорвался. Эдуард встрепенулся, непринужденно стряхнув с плеч, словно это пальто, приятеля Динана, а затем поднял над головой стул. Я даже не услышала, а скорее почувствовала, как затрещало соприкоснувшееся со спиной противника дерево. Над нашими головами летали бутылки. Женщины визжали, мужчины чертыхались, посетители бежали к дверям, а уличные мальчишки, горевшие желанием поучаствовать в побоище, протискиваясь мимо них, просачивались внутрь. И я поняла, что настал мой час и надо ловить момент. Наклонившись, я выудила из кармана Динана бумажник. Вытащила пятифранковую банкноту, а взамен положила расписку.

— Вот вам расписка в получении денег! — крикнула я прямо ему в ухо. — Она вам пригодится, если когда-нибудь захотите продать картину Эдуарда. Хотя, честно говоря, если вы это сделаете, то сваляете дурака. — Я выпрямилась и, оглядевшись по сторонам, крикнула: — Эдуард! Эдуард! — Хотя услышать что-либо в этом шуме и гаме было вряд ли возможно.

Увернувшись от пролетевшей над головой бутылки, я принялась пробираться к своему мужу. Уличные девицы, столпившиеся в углу, хохотали и улюлюкали. Хозяин заведения отчаянно вопил, заламывая руки, а потасовка тем временем уже вылилась на улицу, в воздухе летали столы и стулья. Не было ни единого мужчины, который не пустил бы в ход кулаки. И действительно, все мутузили друг друга с таким наслаждением, что я на секунду подумала: а может, они не дерутся, а просто развлекаются?

— Эдуард!

И тут я заметила в углу возле фортепьяно месье Арно.

— О месье Арно! — Я подобрала юбки и, перешагивая через тела и опрокинутые стулья, принялась протискиваться к нему. Он бочком пробирался по стенке в сторону двери. — Два рисунка углем! Женщина в парке? Помните? — Он тупо посмотрел на меня, и я прошептала: — Вы должны Эдуарду за два рисунка углем. — Присев на корточки, я одной рукой закрывала голову от случайного удара сапогом, а второй — лихорадочно рылась в долговых расписках. — Здесь написано «пять франков за две работы».

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

Медовый месяц (фр.). — Здесь и далее примеч. перев.

2

Проститутка (фр.).

3

Злая собака (фр.).

4

Шлюха (фр.).