Частичка тебя. Мое счастье

Джина Шэй, 2022

Я чертовски устала от разочарований. От мужчин, которые говорят одно, а делают другое. От водоворота странных случайностей, в центре которых, против воли, оказываюсь раз за разом. В конце концов, ведь необязательно выходить замуж! Я могу родить ребенка для себя, исполнить давнюю мечту – стать матерью. И я могу не делиться своим чудом с тем, кто называл случившееся между нами ошибкой. План был прекрасен! Только мнение неуемного бывшего друга я не взяла в расчет. Он узнал о своем отцовстве! Он требует признания его родительских прав. Что думает об этом его невеста? Интересный вопрос! Потому что она не так мила и безобидна, как кажется!

6. Ник

— Тук-тук, — Юла неловко кашляет в дверях спальни, — доброе утро?

Даже не желает, а будто спрашивает. Доброе ли?

Ужинали ведь вчера раздельно. Но встала она сегодня определенно раньше обычного. До выезда на работу она вполне могла себе позволить еще час поспать.

— Я там тебе завтрак приготовила, — глаза виноватые, голос подрагивает, — поешь?

— Поем по дороге, — я качаю головой, — мне уже пора выезжать.

Шагаю к двери, но Юла шагает мне наперерез, перехватывая меня за руку.

— Мы оба вчера погорячились, да?

— Да? — я приподнимаю брови. Я почти всегда ей подыгрываю. В конце концов, не хочется расстраивать вынашиваюшую нашего с ней ребенка женщину. Но сейчас желания делать это нет.

Два часа она болталась непонятно где, вырубив телефон. Потом явилась, пошумела в ванной, позвенела тарелками в кухне и, всячески игнорируя мое присутствие, ушла в свою комнату.

А я от этой инфантильности раздражался все сильнее. Возможно, это гормоны. Но все больше походило на какой-то острый психоз.

— Ладно, я погорячилась, — Юла виновато склоняет голову и по девчоночьи меня бодает, — ты теперь до свадьбы будешь на меня злиться?

— Я действительно спешу, Юль, — сухо откликаюсь я, отводя от себя её руки.

Конечно же, она не унимается, идет за мной следом, смотрит, как я застегиваю пальто и беру шарф.

— Я понимаю, чего ты хочешь, Ник, — тихо и очень жалобно произносит Юля за моей спиной, — понимаю, хоть ты и думаешь, что все это не так. И я бы очень хотела, чтобы у нас с тобой все было как у всех. Просто… Ты ведь знаешь, что все идет не гладко. И те изменения, которых ты ищешь… Их нет у меня. И срок небольшой, и маловодие… Я так боюсь, что ты это увидишь… Увидишь, что у меня все неправильно.

Она начинает задыхаться за моей спиной… А меня снова сводит сильнейшая судорога злости на себя. Докатился. Довел до слез мать моего ребенка. Оборачиваюсь — смотрю на нее, прячущую лицо в ладонях.

Я ведь должен её любить. Должен ценить то, что она для меня делает. Дает то, чего я давно хочу.

— Успокойся, — я выкрадываю у себя пару минут, чтобы обнять девушку, провести ладонями по её спине, — я знаю, что у нас все не просто. И никогда не требовал, чтобы ты была такой же беременной, как и все. Не уверен, что это в принципе возможно.

Она вцепляется в меня с каким-то предельным отчаянием. Царапает по ткани пиджака, всхлипывает в плечо.

— Я так боюсь тебя потерять, — шепчет она, — так тебя люблю. А ты — как будто отстраняешься. С каждым днем все сильнее.

— Не говори ерунды. Все нормально. Если хочешь — могу приехать сегодня пораньше. Сходим в кино.

— Да, да, очень хочу, — Юла радостно вцепляется в эту идею, — мы давно время вместе не проводили. Погрязли в работе.

— Мне правда сейчас пора, Юль, — напоминаю я, осторожно отстраняясь, — увидимся на работе. Может, пообедаем вместе.

Она кивает, я выхожу?

Ну, и где мой занавес? Где аплодисменты?

Выдать столько правдоподобного вранья за пять минут общения…

Бью все рекорды.

Отдельная сковородка в аду мне будет полагаться за то, что после такого разговора с будущей женой я еду…

В больницу, где сейчас сосредоточено все мое несостоявшееся. В том числе и нелогичные порывы вывести Энджи на чистую воду.

Что плохого в том, что я хочу знать правду?

Только то, что я не знаю, что мне делать с ней после.

Ситуация выглядит отвратительно. И вообще не имеет выхода. Одно понятно точно — если мои подозрения оправдаются, я не буду тянуть до свадьбы и сразу обозначу ситуацию перед Юлой.

Признаваться в собственной неверности будет непросто, но вечно избегать этого просто нельзя.

Операция “сдача крови” действительно походит на какой-то жестко обусловленный квест. От меня требуют запарковаться в трех дворах от больницы, прийти к ней пешком и зайти в лабораторию со служебного входа. И лечащий врач Энджи, которую смог уболтать на мое мутное дело Лекс, встречает меня у дверей, надвигая на нос медицинскую маску.

— Халат наденьте. И бахилы, — устало требует женщина, нервно ежась, когда мы заходим внутрь подсобного помещения медработников. Это какой-то склад, и белых медицинских халатов здесь действительно лежит с избытком.

Один — вскрытый и отложенный, явно подготовлен для меня.

Перинатальный центр ранним утром — все равно больница. Здесь носятся медсестры, куда-то везут тяжелые тележки с кастрюлями, и даже есть пара ранних пациенток. Одна сидит у кабинета УЗИ, вторая попадается в коридоре лаборатории.

Мы, кстати, проходим мимо, и заходим аж в сестринскую. Пустую сестринскую.

— Садитесь, — моя сообщница запирает за мной дверь, кивает мне на стул у стола и ныряет в стоящую в углу тумбочку. К моему удивлению, достает она оттуда полный комплект инструментов для взятия крови из вены.

— Не в первый раз, или вы просто заранее подготовились?

Вопрос не удерживается у меня на языке и оказывается предельно рискованным. Женщина оборачивается ко мне, сурово сводит брови над переносицей. В её напряженном взгляде ясно читается желание послать меня к чертовой матери.

К моему счастью — до дела так и не доходит.

Врач стелет на стол одноразовую пеленку.

— Не в первый, — хмуро озвучивает она, — много вас, недопапаш ко мне ходит и пытается от ответственности как можно раньше увильнуть. Примерно десять штук на одну действительно ветреную девочку. Рукав закатываем.

— Я не собираюсь увиливать, — замечаю я, пока на моей руке повыше локтя затягивается жгут, — я наоборот хочу, чтобы результат проверки был положительным.

Во время нащупывания вены врач молчит. Только по шумному дыханию я могу догадаться, что все равно её раздражаю.

— Это же насколько нужно было обидеть девочку, чтобы она взяла и решила утаить отцовство? — презрительно цедит врач, когда кровь уже начинает течь в пробирку.

Да, это очень меткий вопрос. Пропускать который через себя мне совсем не хочется.

— Сильно, — невесело признаю я, — очень сильно.

— Да заметно, — тон не меняется, — после слабых обид с нервными срывами на сохранение не ложатся.

Объясняться и отнекиваться мне не хочется.

Переваливать вину на Тимирязева — тоже.

— Как она сейчас? — тихо спрашиваю.

— Спохватились? — от кислоты тона моей собеседницы можно заработать язву. — Как она может быть? Восстанавливается. Быстро не ждите.

— Ребенку нет угрозы?

— Риски есть всегда, — безжалостно отвечает врач, — у девочки с затяжной депрессией они выше, чем у обычной роженицы с нормальным парнем. Могу за неё сказать вам спасибо, хотите?

Депрессия. У Энджи.

Я знаю, что это не шуточный диагноз. По крайней мере я уже видел женщину с депрессией, отправлял эту дуру на Скорой, когда она нажралась таблеток, почти год пытался удержать наш с ней брак на плаву.

И вот пожалуйста. Еще одна женщина оказалась в этом положении. Снова, во многом — из-за меня.

— Можно что-то сделать?

— Да все вы уже сделали, — врач небрежно вытаскивает иглу из вены и начинает встряхивать колбочку с кровью, — ребенка заделали, девочку бросили, нервы ей вытрепали. Памятник ставить можно. Деньги наличкой принесли, я надеюсь?

— Да, — плотно набитый конверт покидает свое тайное убежище во внутреннем кармане моего пиджака, — когда ждать результаты?

— А вот когда выпишу свою пациентку, тогда и пришлю, — неожиданно отрезает тетка, — не хватало мне еще, чтоб вы сюда явились ей мозг выносить.

— Хорошо, — не сказать, что меня это устроит, я бы предпочел узнать результат как можно быстрее, но генетическая экспертиза такого рода делается десять-двенадцать дней минимум. И все зависит от лаборатории. Думать, что меня кинут, особых причин нет, Лекс говорил, что эта женщина — его старая знакомая.

— Ключ в замке, я никого не задерживаю, — бесцветно комментирует врач, — халат только на складе оставьте.

Я иду к двери, но в полушаге от неё останавливаюсь и оборачиваюсь.

— А можете оказать еще одну услугу? Не криминальную?

Смотрит на меня врач уничижительно. В духе — да чего ты можешь попросить хорошего?

Я излагаю до того, как она успевает меня послать. Как можно короче.

А потом добавляю дополнительное условие. И вот тут врач начинает недоверчиво щурится.

— А это зачем?

— Потому что я прекрасно знаю, о ком мы с вами ведем речь, — чуть пожимаю плечами, — мою помощь она не примет. А ей нужны лучшие условия, чем есть сейчас.

— Это еще вы с чего взяли?

— По ней хорошо видно, когда она недосыпает, — устало отрезаю я, — простите мой скепсис, но я примерно представляю, какой трэш может твориться в общей палате госбольницы. У вашего центра далеко не пятизвездочный рейтинг. Вы поможете, или нет?

На меня врач смотрит испытующе, потом разводит руками.

— Оплачиваете по двойной ставке каждый день и я могу сказать, что отдельную палату ей сам президент оплачивал.

— Перебор. Достаточно и того, что затраты на себя взял работодатель, — я покачиваю головой, доставая кошелек из кармана.

К сожалению, в текущей ситуации, и это может не проканать. Работодатель у Энджи тоже умудрился испортить свою перед ней репутацию. Но именно поэтому формулировки я определяю как деловые. Это должно сработать.

Из перинатального центра я выхожу без чувства выполненного долга, но хотя бы с ощущением поставленной галочки.

Осталось только дождаться результатов.

В крови гуляет азарт, будто бы я уже держу их в руках и осознанно не вскрываю карты.

Мне все еще мало на что есть надеяться.

По пути в женскую консультацию я всерьез обдумываю свою необходимость туда ехать. С одной стороны, Юла вроде как обосновала свою истерику, с другой…

Я все равно хочу понять, как у неё дела. От неё ведь слова не вытянешь о её состоянии. Кажется, она даже может уехать и родить, а мне сказать месяца через три. Вскользь.

Имя лечащего врача я помню. Хоть и слышал один раз. Во всем, что касается беременности, моя невеста чудит не по-детски. Будто боится делиться со мной подробностями такого естественного и бесценного процесса, как зарождение новой жизни внутри неё.

Интересно, является ли это оправданием тому, что я действую за её спиной?

Хотя ничего криминального ведь в том, чтобы справиться о здоровье невесты, нет. Может, врач уже посоветует ей что-нибудь толковое? Санаторий?

В женской консультации оказывается неожиданно многолюдно. Даже не думал, что в утреннее время здесь столько посетительниц. У некоторых кабинетов попадаются парочки. Прохожу мимо, слышу, как сидящие у одной из дверей парень с девушкой обсуждают, мальчик у них будет или девочка.

Так странно ловить себя на зависти в эту секунду…

Я бы хотел снова оказаться на этом пути. И в этот раз — пройти его до самого конца, чтобы глаза в глаза посмотреть на свое продолжение. Но… Что-то в этот раз не срастается.

Я надеюсь, хоть на второе УЗИ смогу уговорить Юлу закончить со своей паранойей. Я тоже ведь хочу посмотреть…

— Вы к Татьяне Сергеевне? А с кем? — удивленно спрашивает меня медсестра, приостанавливается у искомого мной кабинета.

Я останавливаюсь. Да, наверное, мужчина без женщины в этом заведении — редкий зверь, похлеще чупакабры.

— Моя невеста состоит на учете у этого врача, — я киваю на табличку с надписью “Савельева Т.С.”, — и меня очень беспокоит её здоровье, но она ничего мне не говорит. Мне бы хотелось обсудить этот вопрос с врачом. Можно?

— Ну не знаю, — медсестра задумчиво морщит лоб, — мы обычно без мамочек не принимаем.

— У меня правда важный вопрос, — настаиваю я, — у нас сложная беременность, а она отмалчивается. Я боюсь, что она не хочет мне рассказывать, что все вообще плохо, тащит все в себе.

— Ну… Попробуйте, — девушка вздыхает и отступает в сторону, пропуская меня вперед, — но я бы на вашем месте на многое не рассчитывала. Татьяна Сергеевна очень строга в подобных вопросах.

Что ж, мне остается надеяться только на мои дипломатические таланты!

Татьяна Сергеевна оказывается сухощавой женщиной средних лет. И интуитивное ощущение у меня от неё хорошее. В строгом невеселом взгляде чувствуется хорошее знакомство с тыльной стороной жизни. На меня она смотрит скептично.

— Вы никого не потеряли, случайно? Или может быть, зданием ошиблись? Это женская консультация.

— Моя фамилия — Ольшанский, Николай Ольшанский.

Самое странное, что я вижу в глазах собеседницы странные искры. Будто бы понимание. Но при этом я слышу…

— И с чего вы решили, что я должна вас узнать?

Что ж, ладно, будем считать, что мне показалось. Хотя… Чутье и норовит напрячься сильнее и получше принюхаться.

— Я жених одной из ваших пациенток, Юлии Воронцовой.

Определенно, я вижу как подрагивают руки женщины, сидящей за столом.

— У меня много пациенток, — отрезает Татьяна Сергеевна, — и чего же вы от меня хотите?

— Я хочу обсудить её состояние, — говорю, а сам ощущаю, как ступаю по тонкому льду, — Юля очень нервничает из-за сложности беременности и очень мало мне говорит. Вообще почти ничего. Хотелось бы узнать побольше.

Она смотрит на меня долго, будто что-то в уме взвешивает. Или просто удивляется моей наглости?

— У вас есть свидетельство о браке? — наконец негромко уточняет она.

— Нет, — я качаю головой, — мы еще не расписались официально.

— Я не могу разглашать информацию о своих пациентках любому, кто называется их сожителем, — Татьяна Сергеевна чуть поднимает подбородок, скрещивая руки на груди, — вы не можете мне доказать, что действительно связаны с Юлией Воронцовой.

Хорошая такая подсечка.

— В её карточке должна быть моя флюорография, — парирую я, — делал её, как только она вставала у вас на учет. Посмотрите. Там написана и фамилия, и серия паспорта. Я могу предъявить свой.

— Все карты сдаются в архив после приема. И выдаются только при наличии талона, выбитого пациентом.

— А те, которые на окне у вас лежат? — насмешливо уточняю я.

— Сегодняшние, — отбивается врач, не моргнув и глазом.

— Многовато, — я прищуриваясь, прикидывая количество карточек в шести высоких стопках, — штук шестьдесят в общей совокупности. У вас проходимость шестьдесят пациентов за день?

— Уходите, — голос Татьяны Сергеевны напрягается сильнее и сама она встает на ноги, — я вызову охрану.

— Старушку, что у вас в регистратуре сидит?

— Могу попросить о помощи пару папаш, что сейчас ждут у кабинетов УЗИ, — глаза Татьяны Сергеевны смотрят на меня с вызовом, — вряд ли откажут в помощи лечащему врачу их жен.

И все же…

Она недостаточно возмущена. Или сочувствует мне, но не нарушает принципов, или… Я не знаю что.

Но на контрасте с бесцеремонной врачицей из перинатального центра, которая даже по поводу своей взятки не очень переживала — Татьяна Сергеевна не кажется мне по-настоящему жесткой. Но почему-то упрямится.

— Послушайте, я всего лишь хочу знать, каковы её риски? — я прошу, меняя тон. — Я отец, в конце концов.

— Приходите с невестой, послушаете, — Татьяна Сергеевна с силой стискивает губы, — или распишитесь и принесите мне свидетельство о браке. Но если вы сейчас не уйдете — я могу и от пациентки отказаться.

Дьявол!

Такой чисто женский шантаж от врача возмущает.

Что ж, хорошо. Все на свете сегодня приходится отодвинуть.

— Я вернусь, — недовольство прорывается в голос.

В коридор выхожу с четким ощущением “несолоно хлебавши”. Хотя нет, я все больше понимаю, что моя невеста что-то от меня скрывает. Неужели её риски настолько высоки?

В кармане вибрирует телефон. Достаю его, вижу на экране лучистую улыбку невесты.

Через какой супер-скоростной вай-фай у женщин настроена синхронизация?

— Слушаю, — поднимаю трубку, готовясь к новому скандалу. Ну, а что, сегодня же не было!

— Боже, Ник, где ты? — голос у Юли на грани паники. — Как далеко от клуба?

— Еще далеко, — я напрягаюсь. — Что-то случилось?

— Да! — она отчаянно всхлипывает на очень высокой ноте. — Шурка… Она… Тут такое!