Мой бывший бывший. Книга 2

Джина Шэй, 2021

Бывший муж – это нож между ребер, что мешает нормально дышать. Он способен на любую подлость и ни перед чем не остановится, чтобы получить желаемое. Некоторые вещи невозможно простить. Он предал её снова, воспользовался доверием, попытался забрать себе их общую дочь. В этой войне Виктория Титова намерена сражаться до последней капли крови. Вот только теперь Ярослав Ветров всерьез намерен заполучить не только дочь Вики, но и её саму. Вернуть семью… Она думает – ни за что. Он – видит цель, не видит препятствий.

9. Канкан по граблям

Они подбираются друг к другу бочком и думая, что я этого не замечаю. Правда, оба бросают на меня настолько вороватые взгляды, что понятно: они точно знают, в каком месте и что нарушили. Оба ждут, что я сейчас одерну и запрещу им все это, только я пытаюсь выдержать на лице невозмутимость. Нет, не прикидываясь, что я ничего не замечаю, но и не давая претворяться в жизнь первым порывам.

Меньше всего я предполагала, что мне судьбой уготована роль надсмотрщицы.

Мне хочется многого: резко развернуться, прихватить Маруську за рукав курточки и оттащить её от Яра. Подальше, чтобы он не задурил ей снова голову. Потому что страшно. Ужасно страшно — то, что разворачивается впереди.

Я её потеряю. И куда ни иди, с любой стороны это кажется неизбежной перспективой.

На языке становится солоно — от напряжения, выворачивающего меня изнутри, я прокусила губу. Даже странно, что не насквозь.

Я. Не. Буду. Им. Мешать.

Каждое слово этой фразы отдается выплеском крови. Но пока что пациент еще жив. Так что я в любом случае должна.

— Мама на тебя злится, — звонко сообщает Маруська миру, из чего легко сделать вывод, что расстояние между ней и папочкой уже настолько небольшое, что можно и поговорить.

Я нарочно не разворачиваюсь ни в одну из сторон — не хочу казаться хоть малость заинтересованной в подслушивании чужих разговоров, тем более, что я тут жду Ника, который совершенно спятил с этим идиотским спором. Да и демонстративно отворачиваться тоже вроде как перебор.

Но мои уши отчаянно пытаются превратиться в локаторы. Да и глаза отчаянно косятся в сторону моей дочери и Ветрова, что присел напротив нее на корточки и теперь смотрит на неё, не спуская глаз.

— А ты, солнышко? — Ветров говорит негромко, но все-таки я разбираю.. — Ты на меня еще злишься?

Маруська с независимым видом задирает нос. Не было бы мне так паршиво, я бы не удержалась, фыркнула, потому что эта артистка на самом деле прекрасно чувствует такие моменты, когда можно из себя построить маленькую обиженную малышку.

Ветров улыбается краем рта, кажется, вот это понимает и он. Все-таки есть достоинства и у его проницательности. Хотя такое умение втираться в доверие — это все-таки недостаток.

Пальцы только сильнее впиваются ногтями в плечо. Черт возьми, как это пережить, а?

— И никогда-никогда меня не простишь? — мягко увещевает Ветров, заставляя ненависть во мне булькнуть еще сильнее. Ненавижу его вот таким. Когда на самом деле хочется взять и простить, хотя некоторые вещи прощать нельзя. Ни в коем случае нельзя!

— Никогда!

У Маруськи выходит категорично, но не убедительно. Ветров это ловит слету, поэтому, наверное, ужасно драматично вздыхает.

— Что, и даже болеть в гонке за меня не будешь? Будешь за дядю Ника?

Господи, как бы я хотела услышать все то же «Да», вот только Маруська на этот вопрос отвечать не торопится. Думает. Умеет же она у меня помурыжить…

Вообще-то, исходить на мыло в этой молчаливой паузе полагается не мне, а Ветрову, но когда это я отказывалась от дополнительных нагрузок? Нервничаю за него и за того парня, моего нервоза на четверых хватило бы, и это если заливать его под завязку.

Из конюшни наконец-то, подтягивая ремешки шлема под подбородком, выходит переодевшийся Ник. Боже, да неужели. Вроде одиннадцать минут его не было, а мне показалось — целый час. Его коня выводят следом. Ну, твою ж мать, Ольшанский.

— Ты с ума сошел? — шиплю я, как можно тише, ловя Ника за рукав.

Взгляд, который я получаю, несколько не соответствует никаким моим представлениям о самоощущении Ника. Недоумение и даже легкое недовольство. Ни следа осознания.

— Ты хочешь сказать мне, что я зря строил из себя идиота и разводил Ветрова на заезд? — невозмутимо уточняет Ник — на мое счастье тоже вполголоса. — Милая, у тебя есть лучшие идеи, как щелкнуть его по носу и избавиться от него заодно?

— Да кто тебе вообще сказал, что от него можно избавиться? — я кидаю на Ветрова вороватый взгляд, и только после этого озвучиваю свои подозрения. — Он ведь может не сдержать слова, проиграет — и сделает вид, что его не касаются ваши условия. Он, мол, пошутил и все такое, и вообще не собирался ни на что подобное спорить.

— Ну, в таком случае, — Ольшанский криво ухмыляется, — я точно буду знать, что его слово — всего лишь пшик. И церемониться с ним мне больше не будет необходимости.

Он звучит спокойно, вроде бы даже успокаивающе, но мои глаза все равно прикованы к тому, что происходит за плечом Ника, а именно, к моей дочери и Ветрову.

И я не могу, не могу без ужаса смотреть, как Маруська тянется к Ветрову обеими руками, обвивая его шею, да еще и что-то спрашивает «шепотом, на ушко».

Ветров думает пару секунд, а потом отвечает ей в той же тональности, из-за чего эмоциональное личико моей дочери будто освещается изнутри, сопровождаясь радостной улыбкой. Даже не радостной, а счастливой, будто она лично увидела Деда Мороза пролетающего над нашей крышей в своих санях, на волшебной собачьей упряжке.

Господи, что он ей такого сказал?

У меня сводит все, что только может свести. Липким, мерзким страхом, подсказывающим мне только такие варианты ответа, которые вообще не могут утешить.

— Вика, — Ник осторожно касается пальцами моего плеча, — я вижу, тебе сейчас плохо. Пока он здесь, лучше не станет. Да, я его подловил. Он же самолюбивый павлин, он не мог удержаться от того, чтобы покрасоваться перед тобой и Машей еще раз. Я очень хочу, чтобы ты, наконец, вздохнула спокойно. В конце концов, у нас выходные, и я не хочу, чтобы их что-то или кто-то омрачил.

Увы, он прав. Ветров умудряется все портить даже дистанционно, проникая в мои мысли, с недавнего времени — еще и в мои сны. Вот только…

— Или, может, ты не веришь, что я одержу над ним победу? — Хватка Ника на моем плече становится настойчивей. — Неужели ты думаешь, что я не знаю, что делаю?

— Знаешь, наверняка, только… — я зябко ежусь, пытаясь наконец внятно сформулировать настоящую причину своего беспокойства. Которая беспокоит меня куда больше того, что Ник впрягся в дурацкое соревнование, которое вообще-то могло бы быть довольно безобидным, по крайней мере, лично мне до его развлечений докапываться повода бы не было.

— Только? — переспрашивает Ник.

За его спиной Ветров стягивает с головы свою шляпу и широким жестом приземляет её на затылок Маруськи. Та с широченнной улыбкой прижимает папин подарок к своим волосам. И крутится перед ним, как профессиональная кокетка, явно недовольная тем, что рядом нет никакого зеркала.

Злится она, ага. Как же. Ужасно злится…

Я не в претензии. Еще тогда, в конюшне, я видела, что Маруське хочется мира, хочется вот этого — пусть даже и недолгой болтовни с папой.

Она тоже по нему скучала.

Ну, это если считать, что он действительно сказал ей правду…

— Давай представим, что ты победил, Ник, — наконец произношу я, кажется нащупывая нужную струну, — и, о чудо — Ветров сдержал слово и к нам даже не подходит.

— Это ведь хороший вариант, Вик, — спокойно замечает Ник.

Хороший. Любой вариант, в котором Ветров находится далеко от меня — хороший. А уж как хорошо было, пока его в моей жизни вообще не было…

— Как будто, — я киваю, по-прежнему пребывая в какой-то прострации, — только как ты думаешь, как отнесется моя дочь к дяде, что победил её папу и заставил его отказаться от встречи с ней?

Ник молчит, будто это не я сейчас твердо смотрю ему в глаза, а какая-то Медуза Горгона, обратившая его в ростовое мраморное изваяние. Только лицо у него и напрягается еще сильнее.

— Твою мать, — тихо выдыхает он, осознавая, насколько тесные вокруг него сомкнулись клещи, — и он… это тоже…

— Предполагает? — уточняю я, косясь на Ветрова. — Да, наверняка. Иначе бы он просто не согласился. Ветров не берется на слабо, если ему это невыгодно. Так что или он рассчитывает у тебя выиграть и покрасоваться за твой счет, или проиграть, но Маруська сейчас это точно не оценит. Не те условия, чтобы она такие штуки принимала спокойно.

Ник снова замолкает и раздраженно хмурится.

— Может, ты откажешься от этого дурацкого пари? — я настойчиво стискиваю запястье Ника пальцами. — Пожалуйста, я только-только успокоила дочь. Я не хочу даже думать о том, что будет, если Маруська запишет тебя в кровные враги.

— Да я тоже не хочу, — Ник едва слышно поскрипывает зубами, и встряхивает головой, — но отказаться… Это же проигрыш, чистой воды, самый позорный из всех возможных. И даже если Ветров и не вздумает потребовать с меня выигрыш, это все равно будет надо мной висеть. Предложи мне еще взять собственное достоинство и выслать Ветрову по почте, перевязанное бантиком.

Ну и потрясающе!

Висеть над ним это будет!

А надо мной его выигрыш висеть не будет, конечно. Только стоять высоким памятником той части мужского тела, которой теперь накроются эти мои выходные.

Господи, мужики, с этой их идиотской логикой «отказался от спора — значит, проиграл»…

И это их неутомимое желание во всем всегда выигрывать.

— Вик, — Ник пытается поймать меня за локоть, но я шагаю в сторону и уворачиваюсь от его руки.

Пусть решает сам, что ему важно: его самолюбие или наши перспективы. Ведь строить отношения с мужчиной, который совсем не нравится моей дочери, я точно не буду. Возможно, так будет даже проще…

Господи, а это-то что за мысли?

— Ну, все, солнышко, мне пора, — Ветров выпрямляется и на секунду мы с ним все-таки сталкиваемся глазами.

Онегинские «волна и камень» — самое то описание для этого «схождения».

Мой взгляд — кипуче-кислотный, его — прохладно-спокойный. Да. Он совершенно точно понимает, что делает. Вон, даже ухмыляется слегка, явно представляя все последствия происходящего.

Интересно, а какой именно вариант представляется Яру наиболее выгодным?

— У тебя усталые глаза, Вик, не выспалась? — вот именно этой фразы я от Ветрова сейчас не ожидаю. Даже вскидываюсь, лишний раз впиваюсь глазами в его лицо, пытаясь разыскать подвох.

Комплимент — это бы я еще поняла, он легко их может отпустить, даже используя их как издевки, но вот это внезапное беспокойство — такое странное для человека, который намеренно отнимает у меня все, что мне дорого…

Выспишься тут, когда некоторые не дают мне покоя ни днем, ни ночью. Сон всплывает в памяти совершенно не к месту, и я с досадой ощущаю, что краснею, будто Ветров может подслушать мои мысли.

— Я и приехала сюда отдохнуть, — холодно отрезаю я, чтобы лишний раз не расстраивать Маруську, исключительно выражением лица передавая Ветрову «от тебя». Даже если он вдруг не поймет — я, по крайней мере, для себя все нужные слова додумаю.

— Болейте за меня, девочки, не прогадаете со ставкой, — ухмыляется Ветров после недолгой паузы, с которой вглядывается в мое лицо и что-то внутри себя взвешивает.

Значит, все-таки намерен выиграть? Это хорошо.

Я оборачиваюсь.

Ну, что там Ник, может, все-таки надумал отказаться от этого идиотского спора?

Нет, не надумал. Пока я обменивалась выпадами вербальных шпаг с бывшим, Ник уже подошел к своему коню и осторожно поглаживает его по морде, будто здороваясь. Если быть точнее, подошел он к каурому, песчано-рыжеватому жеребцу, который уже нетерпеливо приплясывает за белой оградкой поля для скачек.

Они явно знакомы, лошадь будто по привычке требовательно тыкается Нику в ладонь мордой и находит в ней кусок яблока.

Итак, знакомая лошадь, привычный клуб.

Сколько еще плюсов будет на стороне Ольшанского?

Он, поди, и стипль-чезом этим именно и занимается.

Жаль только, мрачная, но решительная физиономия Ника не настраивает на спокойный лад. Не один Ветров тут настроен победить.

Я ловлю себя на том, что все сильнее начинаю на Ника злиться. Нашел, блин, место и время устраивать эти мальчишеские разборки с отстаиванием своей мужской чести.

Интересно, с кем он сюда приехал — со мной или с Ветровым? Вот с ним пусть и спит, раз честь в его глазах так ронять не хочет.

— Марусь, — я осторожно тереблю дочь за плечико, — у нас занятие, может быть, пойдем туда? Мы ведь опоздаем.

А так, может, эти два петуха-недобитка разберутся без нас, а я потом смогу как-то замять это дурацкое условие.

— Я хочу посмотреть, как папа победит дядю Ника, — откликается Маруська. Блин! Вот все я верно поняла, Ник тут явно не в фаворитах. И ведь может стать хуже. Есть куда ухудшать.

— А ты сама разве уже расхотела учиться держаться верхом? — хороша бы я была, если бы уступила ребенку с первого же раза и не продолжила продавливать нужный мне вариант.

Тем более, что она и правда ведь хотела.

Маруська закусывает губешку, теребя шнурок ковбойской шляпы, что должен бы висеть под подбородком, а моей мелкой достает аж до груди. Сомневается.

Ну, давай, малышка, поддавайся на искушение. Неужели я за восемь лет не научилась тебя правильно искушать?

— А давайте я с тренером договорюсь, о том, чтоб вас местами со следующим учеником поменяли, — подскакивает слева вездесущая и сейчас заработавшая себе крепкое проклятие Олеся.

Если бы я могла, я бы дала этой купленной Ветровым посовушке в нос.

Только и нельзя, и поздно.

Маруська уже все, что надо услышала. И просияла!

— А так можно? — сквозь зубы цежу я, надеясь, что хоть по тону «умница» Олеся поймет, что правильный ответ тут: «Нет, нельзя, ни в коем случае, извините, оговорилась и вообще ошиблась с тем, что родилась на свет такая болтливая».

— Конечно, сейчас я сбегаю к Руслану Геннадьевичу, — мало того, что наш инструктор оказывается абсолютно невосприимчивой к моим мысленным посылам, так она еще и тут же испаряется, даже не уточнив, кто именно у нас тренер. Точно знает, явно…

Отговорок больше нет, и я, и Маруська теперь имеем отличную возможность понаблюдать, и как Ник заставляет коня пробежаться бодрой рысью по свободной от препятствий дорожке, и как Ветров его в это время ожидает.

Ну что ж, побеждает тот, кто придет первым к финишной черте.

Мы же с Маруськой поднимаемся на места для зрителей, на которых моя козявка, не мудрствуя лукаво и делая вид, что она и близко не замечает свободных сидений, плюхается ко мне на колени. Одной-то скучно, да?

Я только крепче прижимаю к себе дочь. Теплую, родную и нетерпеливо ерзающую в ожидании «когда же они начнут».

Боже, как же хорошо, что Яр даже близко не догадывается, как попал со своей просьбой. Потому что я…

Я буду, кажется, болеть именно за него.